Обманы

— Вы думаете, что в салоне взорвалась бомба.

Проигравший Фелпс откинулся на спинку кресла. Он был следователем низкого ранга, который проводит предварительное расследование для того, чтобы вышестоящие люди могли сделать выводы. В его работе было так мало интересного, и она лишена блеска. Единственный момент, когда он мог получать от нее удовольствие, — это если его слушатели ахали, услышав от него неожиданные сведения. И вот теперь, как раз тогда, когда он собирался их выложить, эта бледная красавица, слишком сообразительная — просто рискованно сообразительная — отняла у него момент торжества.

— Но это значит, что было совершено убийство, — говорила теперь она, и сержант посмотрел на нее с невольным восхищением.

— Весьма вероятно, мэм. Так что мы пытаемся выяснить, не имели ли врагов мистер Стуйвезант или его гости. Ну, я не хочу сказать, что у леди Лонгворт были враги, но мы получили сведения от двух журналистов — Майкла Бернарда и Джоли Фэнтом, — что они недавно узнали, что мистер Стуйвезант был владельцем компании под названием «Вестбридж импорт», и они также сказали, что леди Лонгворт иногда покупала… Миссис Андерсен!

Но Александра обняла ее и не дала упасть, пока в уме Сабрины крутилось письмо Стефании: "Я разыграла полицейского следователя и сказала: «Вы не можете рассказать мне ничего, чего бы я уже не знала…»

Вы не можете рассказать мне ничего, чего бы я уже не знала.

Вы не можете рассказать мне ничего…

«Они охотились за мной. Они думали, что я знаю об их подделках».

Фелпс был удовлетворен. Он добился желаемого эффекта.

— У меня есть несколько вопросов, миссис Андерсен, — мягко сказал он.

Сабрина подняла голову. Они не знают, кто она такая. Их интересует нечто похуже.

— Пожалуйста.

Фелпсу было любопытно. «Ее мучает что-то еще, — думал он. — Она напугана. Чем? Чем-то, связанным с „Вестбриджем“. Но что это может быть? Она живет в Америке, она не имеет к ним никакого отношения».

— Во-первых, — начал сержант, — леди Лонгворт рассказывала вам о Максе Стуйвезанте?

— Упоминала, что едет с ним в круиз.

— А что она говорила о круизе? Или о других гостях? Куда они направлялись?

— Нет. Ничего.

— Она не говорила о врагах, которых мог, был иметь Стуйвезант?

— Мистер Фелпс, моя сестра никогда не разговаривала со мной о делах Макса Стуйвезанта или о людях, с которыми он имел дело.

Фелпс был озадачен. Он готов был поклясться, что она говорит правду. Тогда чего же она боится? Он продолжал, заглядывая в свои записи:

— Майкл Бернард обратился к нам, когда узнал, что мы подозреваем, что яхта была взорвана. Он рассказал нам, что между Стуйвезантом и людьми «Вестбриджа» произошел разрыв. Леди Лонгворт никогда не говорила с вами о «Вестбридж импорте», или Рори Карре, или Иване Ласло? О том, что покупала у них?

Последовала пауза.

— Она иногда упоминала Карра, как и десятки других продавцов и дилеров. По-моему, она в последнее время ничего у него не покупала. По крайней мере, ничего крупного. Они замолчали.

«Ну, — подумал Фелпс, — на этот раз она в чем-то солгала. Но будь я проклят, если знаю, в чем. Нет ни намека на то, что этот магазин был связан с какой-нибудь контрабандой или сговором о подделках. Но что-то ей не дает покоя». Пытаясь, это понять, он продолжал задавать вопросы о людях, которых Сабрина знала и о которых не знала. Он все продолжал и продолжал — казалось, совершенно бесцельно, — потом, наконец, закрыл свою книжечку.

— Мы ищем Карра и Ласло и, несомненно, выясним больше, когда найдем их. Вы не знаете еще чего-нибудь, что могло бы нам помочь, мэм?

— Нет, — устало ответила Сабрина. Когда они найдут Рори Карра, он, вероятно, попытается впутать ее в это дело, но пока она ничего не может предпринять. Пока репутация «Амбассадора» вне опасности, и ее собственная тайна тоже. Но она так устала, как будто только что пробежала марафон и финишировала всего на полшага раньше остальных. Слишком поздно рассказывать Александре правду — раз вмешался Скотланд-Ярд, она не может сделать ее участницей своей полулжи. Она еще более одинока, чем раньше. «Я хочу домой, — подумала она. — Я хочу быть с Гартом».

— Где мы можем связаться с вами, миссис Андерсен? — спросил Фелпс. Она сказала ему телефон дома на Кэдоган-сквер. — А в Америке?

— Я сообщу вам, когда буду возвращаться домой. Я планирую какое-то время пробыть здесь. Александра проводила его до двери. Она не задавала вопросов, пока Сабрина закрывала жалюзи витрины и запирала двери.

— Хотите поговорить, душенька? — спросила она, когда они поймали такси.

Сабрина покачала головой:

— Нет. Спасибо вам. Может быть, потом…

На Кэдоган-сквер она вышла из такси одна, все еще сжимая в руке письмо Стефании. Отпирая дверь и входя в дом, она по-прежнему повторяла одну его строчку, снова и снова: «Вы не можете рассказать мне ничего, чего бы я уже не знала».

Ночью было труднее всего — медленные тихие часы, когда Сабрина была одна, думая о Стефании, томясь по Гарту, и мысли ее безудержно перескакивали из одного мира в другой. Днем было лучше: она была занята и думала только о том, что делает в данную минуту.

Каждое утро она навещала Гордона, а потом сидела с Лаурой за ленчем в «Гренадере» — пабе, спрятавшемся среди домов неподалеку от больницы. Потом Сабрина шла пешком в «Амбассадор», чтобы планировать интерьеры, заказы на которые приняла Стефания, и изучать каталоги аукционов. Но она никогда не задерживалась там надолго: беспокойная и нетерпеливая, она, как только было возможно, сбегала, чтобы быть в одиночестве среди городской суматохи. Всю неделю она совершала длинные одинокие прогулки по деревням, которые превратились в районы Лондона. К чаю, она возвращалась домой к миссис Тиркелл и Габриэль и слушала, как Габриэль все время говорит о лондонских сплетнях и Бруксе. Сама того, не зная, она рассказала Сабрине все, что случилось здесь, пока та была в Америке…

— Наверное, вам неинтересно, Стефания, ведь вы не знаете большинство из этих людей. Но вы так похожи на Сабрину…

— Ничего. Конечно, мне интересно. Они ведь ваши друзья и Сабрины. Конечно, мне интересно.

— Мне так странно разговаривать с вами. Неестественно. Удивительно, как вы выглядите… Как будто Сабрина не умерла. Знаете, последние несколько недель она была единственным человеком, которому до меня было дело. А теперь… Я знаю, что это несправедливо по отношению к вам, но, кроме вас, у меня никого нет. И даже вас на самом деле, потому что вам надо думать о вашей собственной семье, и вы тоже потеряли Сабрину…

Когда глаза Габриэль наполнились слезами, она стала похожа на Пенни, маленькую и безутешную. Сабрина подвела ее к диванчику и обняла обеими руками, и по тому, как Габриэль прислонилась к ней, расслабившись, поняла, что именно так поступила бы Стефания.

А она сама обняла бы Габи несколько месяцев тому назад? Скорее всего — нет, или, по крайней мере, не с такой легкостью. Она чувствовала неловкость от проявлений привязанности и физической поддержки, как и ее друзья. Но вот сидит она, Сабрина Лонгворт, и утешает Габриэль де Мартель, не испытывая ни смущения, ни неловкости — по правде говоря, чувствуя себя совершенно естественно.

«Дело в Пенни и Клиффе, — подумала Сабрина. — Жизнь с ними изменила меня, так что это теперь кажется правильным. И важным». Она могла закрыть глаза и живо представить себе их: Пенни тихо сидит в углу, рисует и что-то напевает себе под нос или садится рядом, дотрагиваясь до нее, секретничая о чем-то важном; Клифф произносит слова нараспев, готовясь к контрольной по правописанию, или сидит рядом с ней, и глаза его блестят, когда они обмениваются шутками. Ах, ей не хватает их, не хватает их любви, и доверия, и даже беспорядка, который они устраивают в доме. Ее руки ощущают пустоту. Несмотря на то, что они обнимают Габриэль, они все равно пусты.

Вечерами Габриэль по большей части чувствовала беспокойство и находила какую-нибудь вечеринку, чтобы заполнить время, а Сабрина поднималась наверх, в тишину своей комнаты. Миссис Тиркелл разжигала там огонь, раскладывали халат, и приготавливала что-нибудь перекусить: кекс и чай в серебряном чайнике. Сабрина сидела у маленькой лампы, читая и думая — о Стефании, о Гарте, о детях, о будущем, которое не могла предсказать. И каждую ночь, почти ровно в десять, звонил Гарт. В Эванстоне было четыре, он уже возвращался домой из университета, и Пенни и Клифф были с ним в столовой, требуя трубку, чтобы поговорить несколько драгоценных секунд.

— Когда ты вернешься домой? — спрашивали они каждый день, и, наконец, когда Гордону сказали, что он может выйти из больницы, Сабрина смогла им ответить.

— Мы вылетаем в субботу, — сказала она Гарту. — Я полечу с родителями до Вашингтона, а в понедельник буду в Чикаго.

— В понедельник, — сказал он, сообщая новость Пенни и Клиффу, и Сабрина услышала их радостные возгласы.

«Но это ненадолго», — думала она, глядя на языки пламени в камине и на длинные, искаженные тени, которые они отбрасывали на стены и потолок. Потому что она возвращается, чтобы сказать им правду. В течение недели она играла роль Стефании в мире Сабрины, и к этому моменту уже чувствовала себя так, словно она — никто. Гарт был прав: она не может скользить туда и обратно, ей надо быть одной или другой — и она должна быть Сабриной. Поэтому она скажет им правду, и тогда они будут ее ненавидеть. Когда Гарт узнает, что его жена умерла, когда Пенни и Клифф будут знать, что их мать умерла, что Сабрина обманывала их так долго, они отвернутся от нее. Она даже не сможет им сказать, что любит их. Им не нужна, будет ее любовь. И у нее не останется никого, кому ее можно подарить.

Когда они попрощались, и она повесила трубку, Сабрина сидела в пустой комнате, пока не устала настолько, что заснула прежде, чем в ней начала биться тоска по Гарту. Она жаждала не секса — об этом она совершено не разрешала себе думать, — но просто его, присутствуя, совсем близко от нее, в том тесном пространстве, которое принадлежало только им одним.

Но она чувствовала себя слишком усталой даже для того, чтобы потянуться к теплой мечте, которой не было рядом. Она выключила свет и уснула.

— Вы вернетесь? — спросила Александра, заехав в «Амбассадор» в пятницу. Она принесла пачку фотографий, которые разложила на столе. — Их сделали в ресторане, где мы с Сабриной обедали как-то вечером. Позже к нам присоединился Брукс. И Антонио тоже, по правде говоря — начало нашего страстного романа. Я подумала, что вы захотите иметь их у себя. Вы все-таки вернетесь, как думаете?

— Да, конечно, — ответила Сабрина, изучая фотографии в молчаливом изумлении. Как это удалось Стефании? В наклоне головы, в манере держаться, в хладнокровной прилюдной улыбке она превратились в Сабрину. «А что насчет меня? — спросила себя Сабрина. — Кем стала я?» — Да, конечно, я вернусь, — рассеяно сказала она. — Это ведь мой дом.

— Дом? А как насчет Америки?

— Я хочу сказать, это дом Сабрины и я не решила, что с ним делать. Поэтому я скоро снова буду здесь. А как на счет вас? Вы останетесь здесь или будете болтать по-португальски со строителями и лесорубами в джунглях? Александра бросила на нее быстрый взгляд.

— Это вы сказали совсем как ваша сестра, душенька. Похоже, что я буду болтать. Но не по-португальски. Мне понадобилось немало времени, чтобы как следует выучить английский.

— Почему бы вам не найти легенду гуарани, в которой говорится, что родной язык — лучше всего, и вспоминать о ней всякий раз, как он попросит вас выучить португальский?

— Ну, вот это блестяще… А что мне делать, если такой легенды нет?

— Выдумать. Ему будет стыдно признаться, что он о ней никогда не слышал.

Александра расхохоталась:

— Черт побери, душенька, я так и сделаю. Вы просто неподражаемы, вы так же умны, как Сабрина. Они вас когда-нибудь отпускают из Чикаго? Приезжайте нас навестить. В нашей роскошной лачуге или в нашей квартире в Рио. Или здесь, когда мы в Лондоне. Вы приедете? Вы и ваш муж, конечно. Если он захочет.

— Я, может, и приеду.

— Мы были бы вам рады. Ради вашей сестры, но и ради вас самой. — Она натянула пальто и остановилась на пороге. — Она была совершенно особая леди, и вы тоже такая. По-моему, мы с вами будем ладить.

— По-моему, тоже. Вы мне напишете и расскажете о себе? Мне будет не хватать… будет не хватать возможности подружиться с вами.

— Душенька, я никогда не пишу. Слова накапливаются у меня в голове и не желают выходить наружу. Но я хорошо владею телефоном. Какой у вас в Эванстоне номер? Сабрина заколебалась.

— Возможно, я буду здесь. Вам лучше позвонить сначала в «Амбассадор» или на Кэдоган-сквер. Александра пристально на нее смотрела, начала что-то говорить, потом передумала.

— Как скажете. Всего хорошего, Стефания.

— До свидания, Александра.

В пятницу вечером Сабрина сказала Николсу и Сидни Джонсу, что уезжает на несколько дней в Америку.

— Я вернусь, как только устрою отца в Вашингтоне и проведу несколько дней с семьей. Я оставляю магазин закрытым, и я сказала Брайану то же самое. Я не буду принимать никаких решений, пока не переговорю с вами обоими. До этого времени с «Амбассадором» и моим домом ничего не делайте. Ясно?

«Что они скажут, — подумала она, — когда я вернусь и расскажу им правду? Их это мало заденет — их жизни не изменятся».

Но позднее, когда она сообщала то же самое миссис Тиркелл и Габриэль, она говорила мягче:

— Я скоро вернусь, поэтому вы обе не должны думать об отъезде. Это ваш дом, Габи, пока вы этого хотите, и ваш тоже, миссис Тиркелл. Я хочу, чтобы вы содержали его в порядке, пока я не вернусь. Я сообщу вам, когда меня ждать.

«Их это заденет, — думала она, — когда я скажу им правду. Потому что они каждая по-своему на меня полагались».

А кого еще это заденет? Скотланд-Ярд. Потому что кто-то взорвал яхту Макса, чтобы убить ее, и, наверное, попытается снова это сделать, когда всем станет известно, что была убита ее сестра, а не Сабрина Лонгворт.

«Может быть, я не вернусь, — думала она. — В Чикаго безопаснее».

Спустя неделю после похорон Стефании, летя на высоте тридцать пять тысяч футов над землей в яркий субботний солнечный день, Гордон сидел между дочерью и женой, планируя будущее. Они с Лаурой решали продать свой дом, купить другой, поменьше, без лестниц, и нанять помощника, который бы участвовал в сборе материала и написании книги о политике Америки в Европе. «Как они постарели, — думала Сабрина, — распределяют свое время, чтобы делать меньше, иметь больше помощи, жить спокойнее». И она поняла, что не сможет рассказать им свою историю. Ей надо сначала сказать матери, а Лаура решит, как сообщить Гордону.

Но, прежде всего она должна поговорить с Гартом. Она останется у родителей на субботу и воскресенье, а в понедельник полетит в Чикаго. В полдень в понедельник, когда Пенни и Клифф благополучно будут в школе. Ей невыносимо будет их видеть, и она не сможет говорить с Гартом, если они будут рядом. Поэтому в полдень, когда они будут в школе, Гарт встретит самолет и они поедут… куда? Не домой. Не в этот чудесный, надежный, обшарпанный домишко, который стал ее домом. В ресторан. Куда-нибудь туда, где Гарту не нужно будет снова появляться и слышать эхо того ужасающего момента, когда она посмотрит на него и, наконец, скажет ему правду.

Потом, в этот же день она вернется в Вашингтон, чтобы сказать родителям, а на следующий день полетит обратно в Лондон. И всему окончательно придет конец. Она больше никогда не увидит Пенни и Клиффа. Никогда больше не увидит Гарта. Никогда больше не увидит Долорес и Ната, Вивьен, Мэйдлин Кейн, Линду и Мартина, Гарта, Гарта, Гарта…

— Стефания, в чем дело? Она вытерла глаза и наклонилась, чтобы поцеловать отца.

— Я просто думала. Гордон всмотрелся в ее лицо:

— Ты уверена, что все в порядке?

— Да, все прекрасно, — ответила Сабрина, успокаивая его — Не беспокойся обо мне, я постараюсь думать без сырости.

«Казалось бы, я должна уже иссякнуть, — подумала она. — Откуда у человека может взяться столько слез?» Но Сабрина знала, что будут еще слезы, когда она во всем признается. И гнев. Но только потом, когда все будет сказано, наступит время оставить эту жизнь позади и вернуться к лондонскому укладу жизни, которую она оставила в сентябре.

Если сможешь. Эта мысль заставила ее глаза удивленно распахнуться. Почему ты так уверена, что сможешь вернуться к прежнему укладу? С тех пор как ты уехала, произошло многое. Будут ли ликовать твои лондонские друзья, когда узнают, как вы со Стефанией оставили их в дураках и даже позволили плакать на похоронах другой женщины? Посмеются ли добродушно такой веселой выходке? Или отвернутся от тебя и «Амбассадора», потому что им не нравится быть объектом чьих-то шуток? Особенно публично.

Александра этого не сделает. Александра скоро будет проводить большую часть времени в Южной Америке. Габи этого не сделает.

Но Габи и Брукс скоро снова сойдутся, или она найдет кого-нибудь еще. И сколько у нее найдется времени для отверженной Сабрины Лонгворт?

Оливия… но, конечно, Оливия именно это и сделает.

И как довольны будут в Скотланд-Ярде, когда узнают, что ты солгала относительно того, кто был убит на яхте около Монте-Карло? Международный скандал — Монако, Франция, Англия…Никто не захочет иметь с тобой дело.

«Ты не можешь жить в Эванстоне и не можешь жить в Лондоне». Мне придется жить где-нибудь еще, решила она. Начать заново где-нибудь еще. В Нью-Йорке. Я могла бы открыть магазин в Нью-Йорке. И кем ты будешь?

Не Стефанией Андерсен. Ты собираешься сказать всем, что Стефания умерла.

Сабрина Лонгворт. Да. Сабрина Лонгворт начинает новую жизнь в Нью-Йорке и открывает новый магазин, под названием… как ты его назовешь? «Без обманов».

Очень забавно. Есть другие предложения? Нет.

Самолет следовал за солнцем через океан. В салоне стюардесса убрала подносы с ленчем, принесла подушки, разлила напитки. Лаура читала. Гордон закрыл глаза и заснул. Сабрина пересела на свободное место и прислонилась головой к прохладному иллюминатору, глядя на бледную полосу, туда, где сливались вода и небо.

«Стефания, мне тебя не хватает. Гарт, любовь моя… Есть другие предложения? Нет».

Глава 18

Солнечный свет блеснул на поверхности реки Потомак, когда самолет Сабрины накренился и начал подниматься в небо, держа курс на Чикаго. Начало ноября: деревья полыхали желтым, красновато-коричневым и оранжевым цветами на противоположном берегу напротив арки Вашингтона и мраморных монументов.

Перед тем как самолет сделал вираж, Сабрина успела бросить взгляд на Джорджтаун. Лаура и Гордон, должно быть, сейчас в кабинете, подумывают о ленче. «К вечеру я вернусь, — подумала она, — нарушу их спокойствие своей историей». Но сначала Гарт.

"Мне нужно кое о чем поговорить с тобой. Мы можем пойти куда-нибудь выпить по чашке кофе? Нет, не дома. В ресторане.

В последние несколько недель, начиная с сентября, я не такая, как ты думаешь…

В эти последние недели, когда ты думал, что я была…

Мне нужно тебе что-то сказать… В ресторане… знаешь, в сентябре в Китае мы со Стефанией решили ради забавы…

Нет. Это не было ошибкой. Я имею в виду Стефанию. Вот что я хочу тебе сказать. В Китае мы со Стефанией решили на недельку поменяться местами".

Далеко внизу появилась путаница сталелитейных заводов Индианы, за ней изгиб берега озера Мичиган. «Мне нужно что-то сказать тебе; мы можем пойти в ресторан?»

Когда самолет приземлился, Сабрина вместе с другими пассажирами вошла в зал ожидания и стала рассматривать толпу.

— Мама! Мы здесь!

— Мамочка! — Пенни обхватила Сабрину руками. — Я так рада, что ты вернулась, так рада! Не люблю, когда ты уезжаешь.

Клифф встал на цыпочки и поцеловал Сабрину в щеку. О, да, она была рада видеть их. Но Сабрина не репетировала такой вариант. Ей и в голову не пришло, что Гарт приведет детей. «Это свидетельствует, — подумала она, — насколько я некомпетентна в вопросах материнства».

— Я потеряла дар речи от восторга, — произнесла Сабрина, — и от удивления.

— Эй, вы, двое, пустите меня, — сказал Гарт и обнял ее так, что Сабрина услышала, как хрустнули кости. — Привет, — тихо произнесен. — Добро пожаловать домой.

Она посмотрела на резкие черты его лица, на огонек в темных глазах. «О, я теряю тебя, теряю». Сабрина положила голову ему на грудь.

В объятиях Гарта она слышала, как бьется его сердце, чувствовала, как его губы прикасаются к ее волосам. И в этот момент Сабрина совершенно точно поняла, что никогда не скажет ему правду.

Она никогда не скажет ему, что он попал в ловушку, полюбив женщину, которая оказалась обманщицей. Она никогда не выплеснет свою ложь в лицо его нежности.

«Тогда оставайся. Живи с ним и его семьей… со своей семьей. Оставайся. Это твой дом».

Но ни мысль, ни желание не хотели мириться с такой перспективой. Это место не для нее. Ее дом и ее жизнь находятся где-то не здесь. И хотя Сабрина видела мир Лондона после похорон Стефании очень ясно — с его сплетнями, ревностью, бессмысленными ловушками, это был мир, который она знала и где двигалась очень уверенно. «Амбассадор» и Кэдоган-сквер — построенные ею, поддержанные ее усилиями, социальными и деловыми связями — являлись теми местами, которым она принадлежала.

Но когда Гарт держал Сабрину в своих объятиях, она знала, что существует еще одна причина, по которой ей нельзя оставаться здесь: главная причина. Они не могли построить совместную жизнь, основывая ее на обмане, Гарт был честен и открыт по отношению к ней, самозабвенно доверял ей. Сабрина не видела иного выхода из создавшегося положения, как еще больше погрузиться в ложь. «А я так не могу… Ради нас».

Она должна была найти причину, любую причину, сообщить ее Гарту и уехать, как и было задумано, прямо сейчас, пока их любовь не заставила Сабрину вернуться к прежней жизни.

— Мне нужно тебе кое-что сказать, но не при детях…

— А мне нужно сказать тебе очень много, и тоже не при детях. Давай отправим их куда-нибудь. — Гарт по-прежнему обнимал ее за плечи. — Денвер. Сиэтл. Фэрбенкс… Как насчет Фэрбенкса?

— Гарт, я серьезно.

— Я тоже. Нам нужно побыть наедине. Я хотел бы поехать в этот уик-энд в Висконсин. Только вдвоем. Отыщем какое-нибудь уютненькое местечко, погуляем, посидим у костра. Нравится?

Сабрина покачала головой.

— Подумай. У нас есть целая неделя на размышление.

Болтая без умолку, Пенни и Клифф забрались вслед за взрослыми в машину. Затем девочка задала вопрос о Лондоне, но брат резко оборвал ее. Сабрина обернулась:

— Все в порядке. Можете спрашивать о Лондоне. И обо всем, что угодно.

— Папа рассказал нам про похороны, — сообщила Пенни. — Очень впечатляюще.

— Так и было на самом деле.

— И все такие знатные люди.

— Высший свет, Пенни. Это нечто большее, чем простые слова.

Гарт усмехнулся и успокоился. Теперь он больше не волновался, что его вопросы расстроят Сабрину. Они поговорили о викарии, о людях, пришедших на Кэдоган-сквер, о сердечном приступе Гордона, «скорой помощи», миссис Тиркелл, Александре и «Амбассадоре». И все это время Сабрина слушала и не верила.

Два месяца назад, когда они приехали из Китая, Гарт хотел серьезно поговорить. Тогда Сабрина не позволила ему. Теперь после приезда из Лондона никто не дает ей возможности начать серьезную беседу, несмотря на ее желание.

Но скоро они приедут домой. «Нет, не домой», — быстро подумала Сабрина. В дом Андерсенов. Потом Пенни с Клиффом куда-нибудь унесутся и она расскажет Гарту, что уезжает. Она даже не сядет, не снимет плащ, а все расскажет, доедет на такси до аэропорта и попадет в Вашингтон раньше, чем ее родители лягут спать.

— Ты очень молчалива, — заметил Гарт, припарковывая автомобиль. Сабрина смотрела на дом.

— Он выглядит каким-то другим… Все листья опали.

— Однажды ночью над нами пронеслась страшная гроза, заставившая детей прибежать в нашу комнату — они говорят, будто хотели посмотреть вместе со мной на молнии, — поэтому деревья и облетели. Осень подходит к концу.

«Я никогда не видела дом таким голым и беззащитным». Гарт внес в дом чемодан и стал готовить кофе. Пенни и Клифф начали таскать из вазы печенье.

— Пять тридцать, мам? — спросил мальчик. «Меня здесь не будет».

— Да. Можете меня обнять? Дети крепко обхватили Сабрину.

— Ужасно, когда тебя нет дома, — сказала Пенни. — Ненавижу твое отсутствие. Дом кажется таким пустым. — Она взглянула на Гарта. — Прости, папа, я хотела сказать… Гарт усмехнулся и поцеловал дочь:

— Знаю я, что ты хотела сказать, конфетка. Мне он тоже кажется пустым. Вы куда-нибудь собираетесь?

— Я обещала Барбаре зайти, когда мы вернемся из аэропорта.

— Тогда иди. Для тебя тоже пять тридцать. Через мгновение Сабрина и Гарт остались одни в комнате. Сабрина не села.

— Гарт, я должна уехать. Я хотела сказать тебе это еще в аэропорту и не заезжать домой, но не смогла при детях. Я возвращаюсь в Лондон, поживу одна, выясню, чего хочу. Здесь оставаться не могу…

— Подожди.

Гарт повернул голову, недоверчиво взглянул на Сабрину и вытянул вперед руки — барьер, чтобы остановить ее голос.

— Посмотрю, не готов ли кофе. Думаю, тебе нужно сесть.

Сабрину стало трясти. Она придвинула к себе стул, упала на него и стала смотреть в окно на голый, продуваемый ветром задний дворик. Пустота — вот что ощущала Сабрина. Вернулся Гарт с кофеваркой.

— Не считаю такую идею удачной, — осторожно произнес он.

Сабрина заметила скованность в его движениях. Гарт держал себя в руках. Он сел рядом с ней, взял ее ладони в свои и стал согревать.

— Ты не можешь убежать от себя. Не можешь жить жизнью Сабрины. Побегом ничего нельзя решить: Пенни, Клифф и я всегда будем здесь, будем ждать, как в незаконченном рассказе. У тебя будут две незаконченные жизни вместо одной.

Звонок в дверь ворвался в его слова.

— Проклятье, нет и пяти минут покоя… Посмотрю, кто там. Подожди, я быстро. Ведь ты не уйдешь? Да?

— Да.

Оставшись одна, Сабрина оглядела уютную комнату. Дом. Незаконченный рассказ. Незаконченная жизнь. Она не могла спорить с Гартом, потому что он был прав. Но ему была известна только часть истории, а остальное Сабрина рассказать не могла. Ей нужно лишь подняться и уйти. Какую бы боль ни испытал от этого Гарт, она будет меньше, чем та, которая пронзила бы его, узнай он правду.

С передней веранды до Сабрины донесся приглушенный голос Долорес. «Не впускай ее, — мысленно молила она Гарта, — не могу ее видеть». На буфете лежала стопка писем, адресованных Стефании. Механически Сабрина стала открывать конверты. Соболезнования от Вивьен. От Линды и Мартина. Записка от Хуаниты. Три открытки от людей, о которых Сабрина никогда не слышала. Розовый конверт без обратного адреса. Внутри короткая, отпечатанная на машинке записка.

«Как случается, что истории о студентах, насилуемых профессорами за хорошие оценки, минуют Гарта Андерсена — самого ярого из всех? Настоящий гений в изнасиловании студентов — это наш профессор Гарт!»

Сабрина прочитала записку дважды и застыла от ледяной волны ярости, охватившей ее. Как они посмели! Этот ужас, эта безобразная ложь… Как они посмели обвинить Гарта! Кто мог решиться… попытаться уничтожить самого честного человека из всех, кого она знала?

Все прочее отошло на второй план. Прошлая неделя исчезла. Сабрина вдруг видела только письмо и то, чем оно грозило Гарту. Энергия вдруг пробудилась в ней, вывела из оцепенения, в котором она находилась после смерти Стефании. Кто-то пытается уничтожить Гарта, подло, анонимно… и кто бы он ни был, ему могла сопутствовать удача. Гарт погибнет, если они не станут сопротивляться. Они должны установить личность…

«Подожди, подожди, — подумала она. — Что-то об отъезде? Я говорила Гарту, что уезжаю?»

Сабрина отогнала мысль прочь. Да, конечно, конечно, она должна уехать. Ничто не изменит этого. Но не сейчас, не в эту минуту, потому что сначала она должна что-то предпринять. «Я должна это Стефании, я должна это Гарту, потому что она обманула его. Ничего не изменилось: я все равно уезжаю… просто отложу отъезд на немного, пока не наступит ясность. Поскольку очевидно, что…»

— Я сказал Долорес, что ты позвонишь ей завтра, — сказал Гарт, входя. — Прости, я задержался. Мне кажется, я сражался с ураганом. Ты не налила кофе. — Он сел и наполнил чашки. — Теперь, может быть, мы можем… Господи, Стефания, что это?

Сабрина молча протянула ему письмо. Гарт прочитал его, затем перечитал, и лицо его окаменело.

— Не знал, что они втянули и меня. — Вдруг ему в голову пришла какая-то мысль. — Если только… Ведь ты получила одну из таких гадостей раньше, правда? Вот о чем ты говорила, когда мы поссорились перед твоим отъездом в Китай. Почему ты не показала мне то письмо? Ужасно, когда я не знаю, какого черта ты…

— Не хочу говорить о прошлом, — нетерпеливо возразила Сабрина. — Мы должны подумать, что предпринять, чтобы остановить это безобразие. — Она задумалась. — Если копии посланы руководству университета, и те поверят… Или даже, если не поверят, но испугаются скандала, ты пострадаешь. Это не повлияет на твое назначение директором Института генетики?

— Да. Но подожди минуту. — События проносились перед глазами Гарта, и он пытался замедлить их бег. Несколько минут назад, открывая парадную дверь, он оставил в комнате усталую, возбужденную женщину, намеревавшуюся немедленно уехать. Сейчас он вернулся к удивительно живой даме, сидящей на краешке стула, заботящейся о его безопасности, безошибочно определяющей, что может случиться из-за грязного письма. Полгода назад, увлеченная только собой, совершенно не интересующаяся делами университета, она так быстро не сообразила бы, что к чему. Гарт был поражен яркой злостью в ее глазах, строгой линией ее стройной шеи, когда она держала голову высоко, готовая к битве. За него.

— Ты не веришь письму? — произнес Гарт.

— Верю? Гарт, ты шутишь. Ни один знающий тебя человек не поверит в такую гадость. Кто-то хочет уничтожить тебя. Мы должны установить его личность.