Смотрящий (№3) - Хранитель понятий

Харчо жахнул от живота. Шесть раз подряд. Чтоб подлый шакал никогда больше не загавкал,

– Свиньей и сдох. – Сплюнув, Харчо подобрал волыны Пальца. – Пригодятся, клянусь мамой.

Самое смешное, что не случись телефонной путаницы и шальной пули у виска, один из них все равно замочил бы другого. Не завтра, так послезавтра. Это были не люди, а звери, которые кусают тех, кто ближе…

…Дым лизал театральные коридоры, Колобок прикрыл за собой дверь. Панцирь нырнул именно в эту комнатуху. И где-то затихарился. Шрам велел страховать подходы. Чем сейчас Колобок и занимался. Выбить из игры Панциря – сильная карта в подстраховке.

Колобок повертел тыквой. Он угодил в длинную хату, под самую завязку забитую барахлом. Удушливо шмонило нафталином. Прикиды на «плечиках» отдыхали сплошняком выпендрежные. Клифты в кружевных воротниках, робы древних офицеров, халаты с блестками, бабские платья, похожие на перешитые занавески, бабские платья, похожие на перешитые простыни… Но где же заныкался Герка-Панцирь? Ему из засады будет сподручней целиться. А на хрен делать Панцирю такие подарки? И Колобок двумя выстрелами из обреза разбил два плафона, погрузив хату с костюмами во тьму-тьмущую.

Отступив в коридор и прочтя на двери табличку «костюмерная», Колобок выудил из брюк настоящий швейцарский нож китайского производства, купленный по дороге с дачи, и немного, до щелчка, поковырялся в замке. Потом напихал в скважину бумаги и поверх запрессовал жвачкой. Пока Панцирь наберется храбрости и доберется до двери, пока взломает ее – все двести раз закончится. Колобок был доволен собой, несмотря на расцарапаную котом левую руку.

Бумкнула дверь, клацнул замок. «Колобок слинял или налаживается рыскать в темноте?» – гадал Панцирь. И услышал шорох раздвигаемой одежды и скрип половиц. С ковбойской молниеносной реакцией он трижды выпалил в ту сторону. И началось невообразимое. Казалось, заорала и задрожала вся костюмерная. Зазвенели вешалки, послышались увесистые шлепки падающей одежды, переходящие в обвальный грохот.

Два хориста и балерина, раньше Панциря спрятавшиеся в костюмерной, спасаясь от выстрелов, бросились напролом и наугад, валя все на своем пути. Опрокинули одну стойку с костюмами, а та уже по принципу домино опрокинула следующую. Следующая повалилась на Панциря.

Лежа под тяжелыми костюмными завалами, задыхаясь от пыли и нафталина, поцарапанный пуговицами Панцирь почувствовал себя одиноким, глупым и выбывшим из игры.

– …Где Шрам, повторяю?!

– Не знаю я!

Гайдук прострелил лежащему на полу дешевому быку из породы вонючих «спортсменов» коленку.

– Где Шрам?!

– Не знаю! – Качок и рад был бы пойти в сознанку, но и вправду не знал.

– А надо бы. – И Гайдук засадил маслину в лобастый бычий черепок…

…Иван Сусанин, перебирая руками перила, шел над сценой по узким мосткам из металлических трубок. Он очень торопился. Дым еще не дополз до верхотуры, зато глянешь вниз – и кажется, будто шастаешь над облаками.

Сусанин топал по переходу, тянущемуся вдоль главного занавеса, всматриваясь в бордовую изнанку насквозь пропыленной ткани.

– Чу! – сказал он сам себе и, вытянув перст жестом провинциального трагика, показал на толстый шов. Вдруг заломал в отчаянии руки и запричитал. – Боже мой, Боже мой! – Потом стянул колпак, осмотрел и сбросил вниз. Туда же в дым отправился и сусанинский парик под рыжий «горшок».

В потолочной полутьме, если б кто всмотрелся, то разглядел бы у Сусанина раннюю плешь среди бледно-серой головной растительности. Раннюю, потому что человеку настукивало где-то едва за тридцать. Сусанин задрал ногу и полюбовался каблуком, охлопал шароварные бескарманные бока и, уронив руки плетями, призадумался.

– Да! – Он победно вскинул пальцы «викторией». – Славься, славься, русский народ!

Покопавшись в месте смычки брюк с рубахой, Сусанин извлек оттуда английскую булавку.

– Маленькая моя, – ласково прошептал он ей и по-пиратски сунул в зубы.

После чего встал на поперечину, пущенную посередине перилам на всю длину мостков. Колени его уперлись в поручень, а руки зашарили по шву. Из зубов булавка перекочевала в пальцы, и ее тут же пристроили в работу – вытаскивать нити из шва.

– Так вам, так, негодным.

Нити рвались легко – старенькие, подгнившие.

– И грянул день! – минуты через четыре изрек Сусанин и выдернул из потаенки в занавесе обтрепанную бумажную стопку.

– Выходит, не посеял. Молодца, – проговорил кто-то…

…Тарзану еще требовалось зайти в монтерскую, пришить жалкого фраера, наколовшего его, как малолетку. Тарзан вышел тогда из подсобки с шашками в карманах и с маской в виде одного громадного носяры, которую он держал перед собой на палочке. Шкандыбал на исходную, когда на него налетел мужик с бантом на шее и разорался. Типа, чего путаешься под ногами, когда не твое отделение? Обзывал массовкой («это значит блядью», – въехал Тарзан) и брызгал слюной на каких-то «шемякинских фигляров».

Таких понтов Тарзан никому не прощал, но вокруг понтовщика с бантом колбасились бородатые мужики в тулупах и бабы в сарафанах, класть пришлось бы всю шоблу. Короче, мало того, что Тарзан выслушивал это дурогонство, ему еще приходилось укрываться за идиотским, крашенным в полоску шнобелем.

– Да убери ты этот нос! – вдруг завизжал понтовщик с бантом и дернул за крашеную сопелку.

И Тарзан убежал. А чего еще? Общее дело горело. Шашки должны были задымиться. Теперь за позорище ответит фраер Бул-гакин из работяжной подсобки…

– …Где Шрам?!

– Господи, какой шрам, где, у кого?! Альтист я.

Погоняло Гайдуку было незнакомо. Дознаваться у еще одного спортсмена, чей будешь, вензелевский пацан или шрамовский, молдаванину Гайдуку было некогда. На первое «не знаю» получай маслину в коленку, на второе – промеж гляделок позорных…

…Сцепившись, они вышибли дверь с табличкой «ложа яруса» и влетели внутрь.

Багор по приказу Шрама вынюхивая, где закопался Вензель, а напоролся на Харчо. Натурально стукнулись лбами, одновременно вырулив из-за утла. Багор выбил волыну. Выбил и вторую. Выхватил выкидуху, но ее выбил Харчо. Потом они сцепились и вдвоем выбили дверь «ложа яруса».

Они били друг друга о кресла, потом об ограждение, потом Харчо перебросил Багра через барьер, а Багор утянул за собой Харчо.

Они упали рядом. Первым очухался Багор, вторым – Харчо. Поэтому именно шея Харчо, а не Багра, оказалась в зажиме, там, где сиденье кресла шлепает о похожую на сортирный стульчак рамку. Багор налег на свисающий край сиденья, плюща шею черного врага.

Харчо бился, сучил ногами, рвал на Багре одежду, пугал кровной местью, проклинал, потом захрипел и вроде издох.

Багор подавил для верности еще какое-то время, уже тогда почувствовав, что произошло с ним самим – от падения с яруса в зал он сломал лодыжку, а еще весь изрезан битым стеклом театральной люстры…

– …Где Шрам, повторяю?

Букса вообще не въезжал, при чем тут Шрам? О Шраме Букса только слыхивал от братков, но вживую виршевского пахана никогда не видел.

Как оказалось, никогда и не увидит. Еще один спортсмен получил от Гайдука маслину.

– …Сначала списочки. Эрмитажные списочки. Потом слезешь. – Эти слова застали солиста в очень неудобном положении, почти только на честном слове висящим на занавесе, будто голодная моль.

Человек, зашедший Сусанину со спины, крутил пальцами одной руки нож, а в другой держал ботинки. Человек стоял на железных трубках мостков в одних носках. «Ну да, – догадка озарила Сусанина, – чтобы не нашуметь».

– Как же я сразу не въехал, что в гардине заштопаны? У вас ведь стирка гардины раз в двадцать лет? И за месяц об этом стенгазета трубит, как об эпохальном событии? – Человек поставил ботинки и сунул в них ноги.

– А если я их выброшу? – вякнул бодрящийся актер, хотя всей своей непомерно большой легкоранимой спиной плюс задницей чуял свою беззащитность.

– Я спущусь и подниму. Ты утомил, голосистый. – Если оглянуться, глаза у этого незнакомца были жуть как непрозрачные. Будто бортовая броня немецкого танка «тигр».

Незнакомец («Не из театральных, не помню, не помню, что же делать? Как быть?» – стучало под черепухой Сусанина) двинул ногой по перилам. Ивана качнуло вперед. Чтоб не превратиться в дельтаплан, он крепче вцепился в занавес, но пожухлые листки не обронил. И стальной отблеск в глазах напротив подсказал правильное решение.

– Держите! – Сусанин торопливо протянул нужную руку за спину и отдернул ее уже пустой.

– Правильное решение, – благосклонно принял списки незнакомец. – Так и стой, пока не последует новых указаний. Я с тобой толковать буду.

– Надо спасаться! Мы сгорим! – Сусанин придал голосу как можно больше драматизма.

– Я потушил пожар. Короче, ты у нас сынок балерины Старковской и партийного питерского генералиссимуса Романова Григория Васильича. А меня, Григорьич, Шрамом прозвали. Не слыхивал? – И сам же ответил: – Ну куда там! Меня же в списочках нету.

– Я не понимаю, – робко вставил Сусанин.

И вновь перила под ним получили пендаль. Иван крепче вцепился в занавес.

– Базарить, горлодер, будешь по моей команде. Значит, слухай! Когда тебя ознакомили с тем, что твой папаша – Романов?

Сусанин быстро поколебался, врать не врать, но врать, вися над сценой, несподручно, и Иван сделал выбор в пользу правды-матки.

– В восемьдесят пятом, когда к власти пришел Горбачев. Мне было восемнадцать. Мама повезла меня в Осиновую рощу, где Григорий Васильич жил на даче. Еще на старой номенклатурной даче на берегу тихого…

– Без надрывов мне! Короче, открыли тайну в семейном кругу?

– Да.

– Не оборачиваться! А списочки дядя Гриша когда тебе вручил?

– Через год. Когда понял, что нет у него никаких надежд на возвращение в большую политику. А в среднюю и малую политики ему и не нужно было. Не демократишка какой-нибудь.

– А ты сразу усек, чего тебе обломилось?

– Простите? А, ну да, понял. Сразу.

– А?..

– Пользоваться когда начал? Не сразу. Долго боялся пускать в дело.

– ?..

– А когда пустил? В девяностом. Когда из театра выгнать хотели. Ну и пошло…

– Слушай, Григорьич, а какого рожна Романов тебе Эрмитаж завещал?

– Я тоже не мог понять. – Сусанин иногда оборачивался, но шея быстро уставала, и он вновь утыкался в занавес. – И до сих пор не уверен. Наверное, у него был комплекс вины перед моей матерью и мною, что не успел облагодетельствовать как следует. Или правильно рассчитал, что про меня никто не знает, а значит, сразу не отберут.

– Видишь, отобрали все-таки, хоть и не сразу. Ладно, достали ваши семейные сопли. Скольких козликов?..

– Из этих списков я тормошил? Всего троих. И все по ведомству культуры.

– И не зудело замахнуться на всю колбасу, а не откусывать по чуть-чуть? Крутануть все чертово колесо, глядишь, и закинуло бы высоко наверх. Ты ж базарил, сразу усек, чего тебе привалило?

– Нет, этого мне не хотелось, если я правильно понял ваш вопрос. Мне было довольно того малого, что…

– Ша, хорэ! Надоел ты мне. – «Ну вот и финита», – грустно хмыкнул Шрам. Оказывается, корона Российской империи использовалась, как кирпич для квашеной капусты. Жалкий дуст стращал троих жалких дустиков всего-то, чтоб главные роли получать и в заграничные турне кататься. Типа, исполнял «Мурку» на Царь-колоколе.

– Что со мной будет? – Сусанин обернулся, нагоняя на лицо трогательную печаль.

– Чего? Пой, сношайся, папу вспоминай. Ну покеда, Романович. Только с мостика этого не сползай, пока не снимут. Пристрелят внизу. Я первый пристрелю…

Не следовало Тарзану открывать дверь ногой и вламываться в монтерскую, как в туалет после долгого вынужденного терпения. Следовало быть поосторожней.

Праздничная смена монтеров сцены, запертая в каптерке, перетерла веревки о ржавые мечи из «Колец Нибелунгов» и вышибла дверь шлемом великанского богатыря из «Руслана и Людмилы».

Отвязанного от стула Булгакина радостно пихали в грудь и били по плечам как брата, вернувшегося с войны. И тут в подсобку влетел Тарзан. Не успев втереться в перемены и наставить пушку, Тарзан угодил в монтерские объятия, и для него наступил ад…

– …Где Шрам?!

– Скорее на выход! Пожар!!! – истошно завопили за спиной.

Оседлавший очередного пленника, Гайдук хищно повернулся, взбрасывая волыну, но не выпуская из захвата горло Жоры-До-лото. Перед ним выплясывало чмо в чалме и расшитой звездочками хламиде.

– Вали отсюда, козел! Живо! Видал ствол! Завалю! – Оставалась всего два патрона, уж всяко не про жизнь заблудившегося актеришки. И Гайдук вернулся к Долоту. Уже, кажись, пришла пора дырявить неоткровенному Жоре коленку.

– Где Шрам?! – проорал Гайдук в ухо Жоры. – Где?!

– Не понял, – вырвалось у Долото, когда Гайдук вдруг жарко чмокнул его в щеку. И стал эту щеку лизать, как собака яйца.

– Чего ж тут непонятного, – сказал тот, кто взял и откинул в сторону осевшего сдутым рюкзаком Гайдука. – За козла ответил.

У этого «того» в руках был меч: огромный, деревянный, с облезшей позолотой и инвентарной биркой, прикрученной проволокой к рукояти. Да ладно – меч! Придурок был закутан в накидку, облепленную звездами, на башке болталась, наползая на нос, чалма. Лицо закрывала борода типа «лопата».

«Звездочет» вскинул меч двумя руками и навершием рукояти еще разок для верности вдарил по тыкве Гайдука. Молдаванин мешком с дерьмом сполз на фиг.

– Шрам! – признал наконец Долото.

– Лучше синица в руках, чем журавль в жопе. – Шрам отбросил меч, но клоунский прикид не скинул, разве что сдвинул набок бороду, чтоб в рот не лезла, и присел возле Жоры. – Чего, тоже меня искал?

Волына Гайдука вроде сама собой переселилась в граблю Шрама, поэтому Жора-Долото продолжал лежать, как и лежал, среди рассыпанных разноцветных порошков, тампонов и наборов с красками, на полу какой-то театральной малины с кучей зеркал.

– Не до тебя теперь, – патриотично соврал Долото.

– Лепишь, Жора. Короче, поздравляю тебя. Ты меня догнал и повязал. Тренькни своему пахану, обрадуй. Набубни ему, что нашел при мне списочки.

– А они при тебе? – не удержался Долото.

Шрам слазил за пазуху и показал край бумага, свернутой трубкой.

– А какие гарантии, что ты не прикончишь меня?

– Чего ты, как барыга? – Шрам недовольно покачал головой.

Но Долото очень хотелось гарантий:

– Если ты Вензеля подомнешь, люди понадобятся. Которые в курсах его дел…

– Без базара. А если ты через пять секунд не позвонишь, я тебя замочу. Это тоже без базара.

Шрам макнул пальцы в театральную косметичку, лежащую на полу рядом, и похоронно-черным гримом намалевал под глазами Жоры круги.

«Не позвоню! Ни за что не позвоню! Ни в жизнь не позвоню!!!» – патриотично рассудил Долото, но рука сама доставала мобилу…

…Уцелевшая посторонняя публика наконец свалила. Самые горячие головы из братвы полегли, сводя счеты, или победили. Кто победил – большей частью тоже поторопился сделать ноги. И здесь в расползающихся клубах дыма проступали только контуры красиво повисших на креслах неудачников.

Вензеля сопровождали Волчок и Тарзан. Стрелку Долото забил там, где повязал Шрама, – между третьим и четвертым занавесом.

Между третьим и четвертым занавесом прятали недостроенный из труб и фанеры корабль для балета про «Титаник» (музыка Андрея Петрова), чья премьера была назначена на восемнадцатое января. Нерассеявшийся дым путался вокруг бортов. Казалось, недоделанный пароход уже плыл на свиданку с айсбергом.

Эти трое не бегом бежали к кораблю, совсем наоборот. Волчок и Тарзан настороженно вертели башнями, водили вокруг стволами. Вензель же прислушивался.

Когда щиплющий ноздри дым и расстояние позволили чего-то углядеть, они углядели повешенного на мачте человека в чумовой мантии со звездочками и дебильной чалме. На груди жмура висела огромная табличка с наспех намалеванной надписью «Шрам». Под висельником спиной к Вензелю, портретом к трупешнику сидел на стульчике другой кент. По причесону, очертаниям фигуры и клифту в нем угадывался Долото.

– Замри! – жестко приказал Вензель.

Замерли.

– Позови его. – Пахан дотронулся кончиком трости до Тарзана.

– Эй, Долото, – тихо окликнул Тарзан.

Нулевая реакция.

– Засада, – проскрипел Волчок. – Мы у него на мушке.

– Во все зенки по сторонам, вверх и вниз, – распорядился напряженный, как трансформатор, Вензель.

Шрам заманил в капкан? А списки? Неужели добыл? Ладно, сейчас важнее, где Сереженька сам таится. Или Сереженька со своими людьми. Вензель напряженно просекал замысел Шрама.

Неужели тот прикидывал, что мы купимся на куклу в чалме и неподвижного Долото и подойдем вплотную? Он же с Вензелем не первый день в шашки играет.

– Вперед, соколики, – распорядился пахан, – к кораблю.

Волчок с Тарзаном папе вопросов не задавали.

А Вензель наконец свел концы с концами. Шрам не ведал, с какой стороны мы притащимся, тут тьма выходов на сцену. Он не мог не въехать, что на приманку Вензель не клюнет. Сейчас сквозь дым шмалять он не хочет, ведь, во-первых, легко промазать, во-вторых, одного подстрелишь, другие нырнут в дым. Итак, ему нужно наше позорное бегство. Которое легко отследить, пластуясь в дыму по краю сцены. Чтобы зайдя со спины, уложить всех скопом в коридоре.

И Вензель придумал, как ему переиграть Шрама. Надо засесть в бодяжном корабле, где есть за! чем укрыться, и вызвать оставшихся ребят.

Борта «Титаника» не везде были обшиты фанерой – борт парохода напоминал неправильную шахматную доску. Троица пролезла в иллюминатор и очутилась среди алюминиевых стоек. Имелись еще и трапы, даже несколько, а один вел в рубку. По нему сперва поднялся Волчок, следом Вензель, снизу прикрывал Тарзан.

У Вензеля вдруг ожила мобила. Старик удивился, но подключился. Выслушал, разразился матом и объяснил:

– Все балетные сыновья и дочери связаны бинтами и упакованы в «скорые помощи». Только наши бойцы вместо пятерых почему-то повязали семь оперно-балетных ханыг.

Рубка изнутри скалилась гвоздями-«сотками» и пахла сосной. Вензель опустился на забытый декораторами стул. Волчок и Тарзан сторожко, стреляя взглядами по сторонам, выбрались на палубу, туда, где сидел Долото.

– А штымп висит натуральный, – заметил Волчок.

– Ясен баобаб, – отозвачся «труп»,

И в высунувшейся сквозь разрез в звездной накидке руке два раза чихнула волына.

Волчка выбросило с палубы, не до конца обнесенной фальшбортом. Он упал в игрушечного вида шлюпку, присобаченную к борту, сшиб ее с веревок и окончательно раздавил лодочку уже об доски сиены. Тарзана согнуло пополам, и он завалился под ноги бездвижному Долото. Шрам спрыгнул с приспособы типа люльки, подвешенной к рее. С прикрытием люльки от ненужных взглядов удачно справился балахон со звездочками.

Балахон стал ненужен, и его сбросили. Как и чалму. Как и табличку «Шрам».

– Придумщик ты, гляжу, соколик. – Это Вензель выбрался из рубки, вывинчивая рукоять трости. – Всех-всех позамочил?

Взмах тростью, и деревянные ножны отлетели в сторону, выпускать на волю узкий клинок.

– Нет, Долото твой живехонек. Оглушен малость умелым кулаком. – Шрам бросил волыну в туман, как в океан, стелящийся над подмостками. И патронов не осталось, и жест красивый. Ствол в ладони заменила выкидуха.

– И Долото замочили. – С танцевальной ловкостью, неожиданной для вечно шаркающих старческих ходуль, Вензель приблизился к Жоре-Долото и прочертил в театральном воздухе короткую дугу. Из перерезанного горла Долото на желтую рубашку хлынул багровый поток. – Сподлянил Долото, хозяина предал. – Вензель брякнул рядом с трупешником две краснокожие «корочки». Липовые эфйсбэшные мандаты Харчо и Пальца, пусть следаки об ребус зубы дрочат.

– А сходняк, а предъявы в глаза? А может, и не предавал он никого, а типа, я его голосом базланил в трубе? – Шрам отступил на шаг и пошел вдоль борта, поигрывая выкидухой.

– Ты, Шрам, ботву режешь, словно малахольный. – Пробуя руку, Вензель пошустрил сабелькой. Клинок повжикал, описывая восьмерки. Лезвие было жесткое. – Или словно старый брюзга. Дескать, вот раньше правильно жили, понятия блюли, теперь не то. Это я дедовскую пургу нести должен.

– Раньше, в натуре, правильней жили. – Шрам остановился возле алюминиевых трубок готовой части фальшборта. – Беспределыцину гасили. И за твои выкидоны тебя давно бы на ответ поставили.

– «Раньше, раньше!» А ты раньше живешь или сейчас? Человечкам свойственно приспосабливаться под времена, а не на оборот.

Вензель двигался, отсекая Шрама от центра палубы. Рубанул с плеча воздух, типа, психически атакуя. Казак, блин.

– Врешь, Вензель. Люди лепят времена, как горшки из глины. Ну да, нынче западло чуть ли не узаконено. Но я готов кишки сложить, чтоб в натуре не узаконили! – Шрам поджидал Вензеля, более не смещаясь.

– Ты один и пыхтишь. – Еще шаг, и Вензель окажется на дистанции сабельного удара.

– Опять гонишь. Ну пусть прикинусь, что согласен. Пусть один. Сегодня. А завтра моя возьмет. Когда подо мной окажутся, беспредельничать завяжут – заставлю! А послезавтра про Шрама кинохи снимать будут, книжки карябать, песни по радио «Шансон» гонять. Малолетки со Шрама лепить себя начнут, а когда заматереют, сами других по понятиям поставят!

Чтоб не наступило Шрамово завтра, Вензель смял дистанцию и с внезапного удалого размаха попытался рассечь Шрама надвое. Сергей вильнул вбок – сталь звякнула об алюминий. И Шрам опустил сверху локоть на остановленный поручнем клинок. Тонкое лезвие хрустнуло, укоротившись со шпажной длины до кинжальной. А добровольная рана на локте выказала себя расползающимся пятном на рубахе.

– Не больно, соколик? – типа посочувствовал отступивший Вензель.

– Терпимо пока. Не коротка ли шашечка?

– Тебе хватит, соколик. – Вензель пока нападать тормознул, переводил дыхание. Не мальчик.

– Вот видишь, – Шрам погнал наставительную волну, – я б тебя мог из волыны шмальнуть. Я б тебя мог загонять по палубе. Дыхалка у тебя севшая, запыхался бы быстро, и бери тебя готовеньким. Так нет же, вожусь, рискую, уважение тебе оказываю.

Вензель из положения «тяжело дыша, держась за сердце, закатив глаза» прыгнул вперед, собираясь уже не зарубить, а пырнуть Серегу Шрамова.

Шрам перехватил Вензелеву грабельку, потянул вниз и вонзил лезвие в палубу из вагонки. А потом наступил башмаком у рукояти, ломая все тот же клинок. Вензель, невольно содрогнувшись всеми мощами, рухнул на колени. Когда поднялся, его клешня сжимала жалкий огрызок, похожий на ножик для чистки картофеля.

– Теперь у тебя меньше. Так не пойдет. – Шрам сложил выкидуху и хозяйственно заныкал в карман. – Старость надо уважать. По понятиям.

Шрам двинулся вперед, наклонясь и раскинув хапалы, как поступают в фильмах тупые уличные подонки, которых суперы фи-гачат, как щенков. А еще Шрам издевательски вертел пальцами, сложенными в «козы».

И Вензель попытался всадить в живот молодого наглого вора хотя бы огрызок. Но Шрам как-то догадался о намерениях старого вора. Сцапанное сухонькое запястье затрещало под пожатием тренированной пятерни. Обломок хитрожопой трости выпал из авторитетной лапы. Шрам обхватил шейку старого мухомора «захватом Нельсона».

– А это по понятиям – без предъяв, без сходняка? Авторитетного вора ведь замочить собрался, – прохрипел Вензель в «нельсоне».

– Не вор ты, в натуре глядя. И потом, налицо самозащита.

И Шрам свернул Вензелю башку. И Вензель кончился, как туалетная бумага.

Эпилог

Третьего января на доске приказов в Управлении внутренних дел повисли две любопытные малявы.

Первая бумага пафосно возвещала о том, что за беспримерный героизм, проявившийся в задержании и (или) ликвидации при оказании сопротивления восьмидесяти семи особо опасных рецидивистов майор Орлович получает внеочередное звание сразу полковника и выдвигается на получение Государственной премии «Заслуженный опер России».

Вторая же бумага с прискорбием сообщала, что за стрельбу в общественном месте, приведшую к жертвам среди мирного населения и порче государственного имущества полковник Орлович из-за служебного несоответствия выдворяется из рядов доблестной милиции,

В Мариинском театре никаких бумаг на доске объявлений вывешено не было. Зато на афишных стендах появилась грустная надпись, что театр укатил на гастроли в Японию и о будущих спектаклях будет объявлено дополнительно. (В кулуарах режиссер театра заявил, что раз и навсегда зарекается ставить невезучий «Титаник», уж лучше вернуться к «Броненосцу Потемкину».)

А Шрама подавляющим большинством голосов народ избрал в Законодательное Собрание Петербурга. Только не о депутатских заботах пока болела голова Сергея Владимировича.

Страшно было то, что город остался без хозяйского глаза. Предстояло срочно произвести учет бесхозных полян и назначить туда смотрящими правильных пацанов. Таких пацанов, чтоб за базар в ответе, чтоб у каждого была судьба правильного человека, чтоб родом из козырей, чтоб в Петербурге навсегда забыли гумозное слово «беспредел».

Так оно все и было, чтоб мне век воли не видать, гражданин начальник!

Примечания

1

У каждой контролирующей организации есть плановые рейды и неплановые. Плановые зачастую проводятся в рамках каких-либо операций. Например «Акциз», «Невод», «Металл». Неплановые – по наводкам «из оперативных источников».

2

Прибор для уничтожения документов путем разрезки их на тончайшие полоски.

3

Вензель намекает на события, наложенные в романе Майданного Семена «Смотрящий 2. Крестовый отец».

4

Ночной клуб для гостей с нетрадиционной сексуальной ориентацией.

5

Подробнее в романе МАЙДАННЫЙ Семен «Смотрящий 2. Крестовый отец».

6

Некогда популярный ирландский паб с закрученными не по делу ценами.

7

Прогрессивный американский художественный фильм «Нечто».

8

Статья 108 часть 1 УК РСФСР – нанесение тяжких телесных повреждений. Статья 102 УК РСФСР – убийство с отягчающими обстоятельствами.

9

Законодательное Собрание Санкт-Петербурга.

10

Французский художник Клод Моне.

11

Александрийский столп.

12

Реальная народная свадебная примета.

13

Подробней в романе МАЙДАННЫЙ Семен «Смотрящий 1. Смотрящий»

14

Финляндский вокзал.

15

Суд, разбирающий имущественные и финансовые споры между организациями.

16

«Щелкунчик» в декорациях Шемякина (феня Мариинского театра).