Виннету - Верная Рука

— Вы говорите это только для того, чтобы разозлить меня! Хау!

— Нет, это правда, и мне совершенно все равно, верите ли вы в нее или нет.

— Я верю, во что хочу, а не в то, что вам нравится! Теперь вас снова свяжут, и мы поедем к реке. Будь проклят этот чужак со своей женщиной! Если бы не они, всего этого бы не произошло. Должно быть, это предостережение, которое послал нам сам Бог, — лучше, мол, обходить его людей стороной!

Даже теперь этот человек был способен богохульствовать! Я охотно позволил себя связать, хотя и лишился при этом великолепной возможности для побега. Когда я стоял около Олд Уоббла, поблизости лежало мое ружье, и мой вороной ждал меня. На все ушло бы с полминуты, не больше: вскочить с ружьем на коня и ускакать. Но что потом? Я, конечно, постарался бы освободить своих товарищей ночью. Но тогда трампы тоже не хлопали бы ушами. Сейчас же, напротив, у них не было ни малейших подозрений, и это облегчало Кольма Пуши наше освобождение нынешней ночью. Поэтому я и не стал бежать.

Апаначка стоял около скво и пытался заговорить с ней, но без какого-либо заметного успеха. Тибо наблюдал за ними с едва сдерживаемой яростью, хотя и не осмеливался мешать команчу. Думаю, это ему подсказывал опыт общения со мной. Даже когда я подъехал к ним, он ничего не сказал, но подошел ближе. Я прислушался; Апаначка пытался добиться от женщины самых простых слов, но все напрасно.

— Твой дух ушел и не хочет возвращаться! — с болью сказал он. — Сын не может говорить со своей матерью — она его не понимает!

— Позволь я попробую воззвать к ее душе! -предложил я, подойдя к ней с другой стороны.

— Нет, нет! — крикнул Тибо. — Олд Шеттерхэнд не должен с ней говорить, я этого не разрешаю.

— Вы это разрешите, — сказал я ему. — Апаначка, последи за ним. Как он только шевельнется, прыгай через него так же, как в прошлый раз, и сломай ему ногу! А я помогу!

— Мой брат Шеттерхэнд может на меня рассчитывать, — ответил Апаначка. — Он может говорить со скво, а если белый шаман попробует шевельнуть рукой, тут же окажется трупом под ногами коня!

Он занял позицию около Тибо, и я почувствовал себя гораздо увереннее.

— Была ли ты сегодня в Каам-Кулано? — спросил я женщину.

Она покачала головой и посмотрела на меня пустыми глазами. Я почувствовал, как отчаяние перехватает дыхание у меня в горле, но, прогнав его от себя, продолжил:

— Есть ли у тебя «нина та-а-упа» — муж?

Она снова покачала головой.

— Где твой «то-ац» — сын?

Ответом было все то же покачивание.

— Видела ли ты свою «икокхе» — старшую сестру?

Никакой осмысленной реакции. Мне стало ясно, что она равнодушна к вопросам из жизни команчей. Я попробовал зайти с другого конца:

— Знаешь ли ты Вава Иквеципа?

— Ик-ве-ц-па, — тихо прошептала она.

— Да. Ик-ве-ци-па, — повторил я, четко произнося каждый слог.

Тогда она ответила, как будто сквозь сон, но все же:

— Иквеципа мой вава.

Значит, мои предположения оказались верны: она была сестра падре.

— Знаешь ли ты Техуа? Те-хуа!

— Техуа была моя «икокхе» — старшая сестра.

— Кто такая Токбела? Ток-бе-ла!

— Токбела — это «нуу» — это я.

Она стала внимательнее. Слова, донесшиеся в затуманенное сознание Тибо-вете из детства и юности, потревожили какие-то образы в ее памяти. Душа безумной заметалась, силясь вырваться из-под тяжелого гнета больного разума, но тщетно: выхода из мрака она не нашла. И все же взгляд ее глаз больше не был пустым; постепенно он становился все более живым. Теперь мы уже могли добраться и до здравого смысла. Время было дорого, я и спросил то, что было для меня сегодня самым важным:

— Знаешь ли ты мистера Бендера?

— Бендер-Бендер-Бендер, — повторила она за мной, и некое робкое пока подобие улыбки появилось на ее лице.

— Или миссис Бендер?

— Бендер-Бендер! — повторила она, и в ее глазах промелькнула искра света, улыбка стала по-настоящему милой, голос — ясным.

— Может быть, ты знаешь Токбелу Бендер?

— Токбела Бендер — это не я!

Теперь она смотрела только на меня, и уже вполне осмысленно.

— А кто такая Техуа Бендер?

Она радостно всплеснула руками и сложила их на груди, как будто неожиданно нашла что-то давно потерянное, и ответила:

— Техуа — миссис Бендер, конечно, миссис Бендер!

— Были ли у миссис Бендер дети?

— Двое!

— Девочки?

— Оба мальчики. Токбела носила их на руках.

— Как звали этих двоих мальчиков?

— Да, у них были имена — их звали Лео и Фред.

— Какого они были роста?

— Фред — такой, а Лео — такой!

Она показала рукой, какого роста были дети. Мои расспросы привели к результату даже большему, чем я надеялся сначала. Я перехватил взгляд Тибо, которого Апаначка держал в постоянном напряжении; этот взгляд был прикован ко мне, в нем сквозила плохо скрываемая ярость, как у кровожадного разбойника, который намеревается вот-вот наброситься на жертву. Но мне до этого не было никакого дела. Память возвращалась к Тибо-вете, и если я это использую не мешкая и с толком, то смогу уже сегодня узнать все, что требуется для того, чтобы пролить свет на жизнь Апаначки и Олд Шурхэнда. Получилось так, словно именно меня призвала судьба, чтобы возник этот самый свет. Но только я наклонился к женщине, чтобы задать ей новый вопрос, как мне помешали. Двое трампов принесли мои ружья — «медвежий бой» и штуцер. Один из них сказал:

— Олд Уоббл хочет, чтобы вы тащили сами свое несчастливое оружие, которое ломает людям кости. Мы повесим ружья вам на спину.

— Нет уж, лучше я сам это сделаю. Освободите мне руки! Потом вы сможете их снова связать.

Они сделали, как я просил. Оба ружья вернулись ко мне! И это примирило меня с тем, что наша со скво беседа была так некстати прервана. Трампы забирались на лошадей, и значит, любые расспросы будут исключены. Но, хотя это время еще не наступило, от дальнейшей беседы пришлось отказаться, потому что, пока я надевал ружье, лицо бедной женщины снова стало совершенно потухшим.

Мне захотелось понаблюдать за тем, как Апаначка теперь будет вести себя с Тибо-така и Тибо-вете, но он сам подъехал ко мне и спросил:

— Белый шаман отделится от трампов?

— Вполне вероятно.

— И он возьмет скво с собой?

— Да, конечно!

— Уфф! Значит, она не сможет поехать с нами?

— Нет.

— Почему нет?

— Апаначка должен сначала сказать, почему он хочет, чтобы скво осталась с нами.

— Потому что она моя мать.

— Но это не так — она тебе вовсе не мать, — сказал я как можно мягче.

— Если бы она не была мне матерью, то не любила бы меня так сильно и не обращалась бы со мной, как с сыном.

— Хорошо! Но разве принято у воинов-команчей, тем более — вождей, брать с собой женщин и матерей, когда им предстоит трудный и дальний поход и они заранее знают, что впереди их ждет много опасностей?

— Нет.

— Почему тогда Апаначка хочет взять эту женщину с собой? Я предполагаю, что у него есть какие-то особые причины для этого. Не так ли?

— Есть только одна причина: она не должна оставаться с бледнолицым, который выдавал себя за краснокожего воина и многие годы обманывал найини.

— Он ее не отдаст.

— Мы заставим его сделать это!

— Это невозможно. Апаначка забыл, что он в плену.

— Но это ненадолго!

— Можем ли мы сообщить это трампам? И потерпят ли они сами рядом с собой женщину, даже на короткое время?

— Нет. А куда направляется белый шаман со скво? Что он хочет с ней сделать? Если мы ее отпустим с ним, я никогда больше не увижу ту, которую считаю своей матерью.

— Апаначка ошибается. Он увидит ее.

— Когда?

— Может быть, очень скоро. Мой брат Апаначка должен обо всем подумать заранее. Белый шаман её не отдаст, трампы ее не возьмут, и нам она будет только мешать, когда обнаружит, что среди нас ее мужа нет и что мы к тому же пленники. Если Тибо-така увезет ее с собой, всего этого не будет и ты увидишься с ней очень скоро.

— Дальняя поездка трудна для нее!

— С нами, может быть, ей придется ехать еще дальше!

— И Тибо-така не будет с ней приветлив!

— Как не был и тогда, в Каам-Кулано. Ведь она к этому привыкла. Впрочем, ее дух теперь редко бывает с ней, и она просто не заметит, что он с ней неприветлив. Кажется, он предпринял далекое путешествие, преследуя вполне определенную цель, положение требует от него осторожности и внимательности, и он, следовательно, не причинит ей вреда. Мой брат Апаначка должен позволить ей ехать с ним! Это лучший совет, который я могу дать!

— Мой брат Олд Шеттерхэнд сказал, что думал, значит, так и должно случиться; он всегда знает, что нужно для его друзей.

Наконец все были готовы. Олд Уоббл надел опять свою куртку, и его посадили на лошадь; можно было двигаться дальше.

Тибо-така тоже залез на коня, к которому он с тех пор, как был скинут, даже не приближался. Он подъехал к Олд Уобблу, чтобы проститься.

— Примите мою благодарность, мистер Каттер, за то, что вы приняли такое участие в моих делах, — сказал он. — Мы еще встретимся с вами, и тогда я вам много…

— Будьте так добры — помолчите! — прервал его старик. — Черт, не иначе, послал вас ко мне. Из-за вас моя рука теперь как стеклянная! И если черт существует на самом деле и возьмется за то, чтобы хорошенько поджарить вас в аду, то я сочту его рассудительным и справедливым джентльменом, которые попадаются и среди добрых, и среди злых духов.

— Я очень сожалею, что так получилось с вашей рукой, мистер Каттер. Надеюсь, она скоро заживет Лучшие пластыри уже в вашем обозе.

— Что вы имеете в виду?

— Парней, которые у вас в плену. Кладите каждый день по пластырю, и вы будете здоровы очень скоро!

— Вы хотите сказать, что я каждый день должен пристреливать одного из них?

— Вот именно.

— Well, совет хорош, и может быть, я даже ему последую; если вы вызоветесь быть первым пластырем. Потому что то немногое, что я о вас узнал, внушает мне большое желание навсегда от вас избавиться: this is clear! А сейчас испаритесь-ка!

Тибо-така издевательски рассмеялся и ответил:

— Придется подождать, Олд Уоббл. Мне совсем не хочется еще хоть раз встретиться с таким отпетым негодяем, но если все же, помимо моей воли, это случится, мое приветствие будет не менее дружелюбным, чем ваше прощание. Катитесь к черту!

— Мерзавец! Пулю в него! — рявкнул старик.

Никто и не подумал это сделать. Тибо ускакал, за ним покорно последовала скво. Они свернули налево, то есть поехали в том же направлении, которого они держались до встречи с нами.

— Увидим ли мы их снова? — грустно спросил Апаначка вполголоса.

— Уверен, — сказал я.

— У моего белого брата есть причины так думать?

— Есть.

Виннету, слышавший и вопрос команча, и мой ответ, прибавил:

— Как сказал Олд Шеттерхэнд, так и будет. На свете существуют вещи, которые никто не может предсказать заранее, но которые можно предчувствовать. У моего брата сейчас как раз такое предчувствие. Есть оно и у меня, и так будет!

Я снова встал во главе отряда, и скоро мы достигли берега реки, где и спешились. Пока несколько трампов искали удобный брод, я слез с лошади, чтобы перевязать Олд Уоббла. Это заняло довольно много времени. Олд Уббл часто и громко выл от боли и осыпал меня такими ругательствами, которые я здесь просто не могу привести — бумага не выдержит. Как только я закончил перевязку и снова сел на лошадь, брод был найден. Мы перешли по нему через реку и последовали вдоль по другой стороне берега, пока не доехали до места слияния обоих рукавов реки. Перепрыгнули вместе с лошадьми южный приток и направили коней на вест-зюйд-вест по прерии, как указал мне Кольма Пуши.

Прерия не была ровной, ее уровень понемногу повышался, попадались и впадины, поросшие невысоким кустарником. Здесь было много диких индеек, которых трампы мало-помалу настреляли с полдюжины. Но как! Это была просто жестокая бойня!

К вечеру мы увидели перед собой возвышенность, у подножия которой били источники, которые я искал несколько севернее. Таким образом, я повернул теперь круто вправо, а затем — опять влево, когда гора оказалась точно на юг от нас. После такого маневра мы должны были выйти к источникам. Я надеялся, что Кольма Пуши определил это место, как подходящее для наших целей, верно. Чем ближе мы подходили к ключу, тем яснее виделось, что склоны горы заросли лесом. Начинало смеркаться, а мы только достигли небольшого ручья, вдоль которого поскакали галопом, чтобы до наступления полной темноты оказаться у его истока. Мы добрались до него как раз тогда, когда погасли последние отблески заката. Все складывалось к нашей пользе: даже если трампсам это место не понравится, они все равно и не подумают искать в темноте другое.

Находились ли мы у того самого источника, который имел в виду Кольма Пуши, я точно не знал. Ручей вырывался из небольшой груды камней, покрытых мхом. Тут была даже поляна, поделенная деревьями и кустами на три части. Эти деление оставляло нам и лошадям достаточно пространства, но затрудняло нашу охрану. Нас это устраивало. Олд Уобблу, напротив, эта поляна не понравилась, и он сказал, как только спешился, недоверчивым тоном:

— Это место не по мне. Если бы не такая тьма, мы бы пошли дальше и поискали что-нибудь получше.

— Почему же вам не нравится здесь? — спросил Кокс.

— Из-за пленных. Кто должен их караулить?

— Мы, конечно!

— Для этого понадобится трое караульных сразу!

— Хау! Зачем мы тогда связали пленников? Вспомните, как мы стаскивали их с лошадей. Пока они так лежат, никакой опасности для нас нет!

— Мы должны выставить три дозора!

— Кто это сказал?

— Но поляна делится на три части! Или вы собираетесь рубить деревья?

— Мне и в голову это не приходило! Пленные будут в одной части поляны, кроме двоих, которые останутся возле нас.

— А лошади?

— Мы выпустим их пастись, только привяжем к кольям. Поэтому достаточно одного дозорного для них и одного — для пленников.

— Да, но только если мы зажжем два костра!

— В этом нет необходимости. Вы увидите, что я прав.

Нас уже сняли с лошадей, снова связали и отвели в одну из частей поляны. Кокс приказал развести костер там, где соединялись две другие части, и света действительно оказалось вполне достаточно. Очень довольный и гордый собственной смекалкой, бродяга спросил Олд Уоббла:

— Ну, теперь видите, что я был прав? Достаточно будет одного дозорного.

Старик проворчал что-то невразумительное себе в бороду, но, кажется, остался удовлетворен, А я? Разумеется, я тоже был доволен, и даже гораздо больше, чем он. Никакое другое место не могло лучше подойти для нашей цели, особенно при том расположении людей, которое создал Кокс.

Меня положили на землю в центре маленькой поляны, но я тут же перекатился к ее краю — маневром управлял Виннету, его, к нашей радости, трампы не заметили. Мы лежали теперь головами к кустам и даже смогли выбрать себе такое место, где заросли были пореже — чтобы Кольма Пуши свободнее мог ползти в них.

Мы лежали вплотную друг к другу и могли переговариваться шепотом.

Скоро воздух наполнился запахом жареной индейки. Трампы наелись до отвала, нам же не дали ни кусочка.

— Парни лежат слишком тесно, и нам не пройти между ними, чтобы их накормить, — заявил Олд Уоббл. — Они могут подождать и до завтра. До тех пор ни от голода, ни от жажды не умрут: this is clear!

Что касается голода и жажды, меня это мало заботило, ведь я был убежден, что мы сможем как следует поесть уже этой ночью. Дик Хаммердал, лежавший рядом со мной, воспринял это заявление не столь спокойно и с гневом произнес:

— Это же настоящая пытка! Никакой еды и ни глотка воды! Кому приходит в голову содержать пленных, тот не должен давать им умереть, я так понимаю! Ты не возражаешь, Пит Холберс, старый енот?

— Если я ничего не получу, то и возражать не буду, — ответил тот. — Я надеюсь, это безобразие скоро закончится!

— Закончится или нет — какая разница, если только закончится. Позвольте узнать, а что вы скажете по этому поводу, мистер Шеттерхэнд?

— Мы, весьма вероятно, уже этой ночью будем наслаждаться жареной индейкой, — ответил я. — Только не засните и вообще избегайте всяких действий, которые могут возбудить подозрения трампов!

— Well! Если так, я спокоен. Когда есть надежда, это уже греет.

Остальные же ничего не сказали. Теперь уже мы безо всякой зависти слушали, как едят трампы — именно слушали, ведь видеть этого мы не могли.

Непростительной небрежностью с их стороны было оставить мне оружие. Про «ружья, ломающие кости» они просто-напросто забыли, когда отвязывали меня от лошади. Я принес их в связанных руках на нашу поляну и положил рядом с собой. Апача очень порадовало это, и он прошептал:

— Если даже мой брат освободится один, это уже будет победой, против его штуцера все они ничего не смогут сделать.

Когда первый караульный, который сидел у костра, весьма неаппетитным образом, зубами, отодрал мясо индейки от кости и проглотил кусок целиком, его уже сытые приятели начали готовиться ко сну. Олд Уоббл, пошатываясь, подошел к нам, взяв с собой Кокса. Он хотел проверить, крепко ли мы связаны. Когда они убедились, что так оно и есть, Каттер заявил мне:

— Все в порядке, и я думаю, вы будете спать хорошо и без ужина. А я приду в ваши грезы!

— Спасибо, — сказал я. — Какие грезы я предпочитаю, я вам могу сказать уже сейчас, если вы, конечно, будете настолько любезны, что полюбопытствуете на этот счет.

— О чем это вы?

— О том, что, перевязывая сегодня вашу руку, я весьма успешно занимался и кое-чем еще.

— Я вас не понимаю? Что вы хотите этим сказать?

— Подумайте!

— Хау! Не собираюсь я ломать свою голову над словами Олд Шеттерхэнда! Я могу угадать и так!

— Правда? Кажется, это мне следует удивиться -вы ведь никогда не принадлежали к тем людям, которые блещут находчивостью и догадливостью.

— Ты тоже, мерзавец! — рявкнул он. — Если ты говоришь о моей руке, то наверняка имеешь в виду то, что у меня началась лихорадка. Тебя бы, конечно, только обрадовало бы, если бы Фред Каттер не смог сегодня спать от боли?

— Да я об этом и не думал!

— Ну-ну! Все твои надежды лопнут. Моя старая конструкция лучше и сильнее, чем ты думаешь. У меня натура медведя, и хотел бы я посмотреть на ту лихорадку, которой удастся меня свалить. Во всяком случае, я буду спать лучше тебя.

— Well! Тогда доброй ночи, мистер Каттер!

— Доброй ночи, негодяй!

— И радостного пробуждения!

— Пожелай этой радости себе!

— Спасибо, что касается меня, то это пожелание непременно исполнится!

Олд Уоббл злобно рассмеялся и предупредил двух караульных, один из которых только что сменился:

— Этот парень, который тут только что болтал невесть что, кажется, повредился умишком. Будьте с ним поосторожней, а если он вдруг вздумает что-нибудь выкинуть, тут же будите меня!

Они с Коксом удалились, а караульный сел так, чтобы видеть меня. Это мне, конечно, никакой радости не доставило.

— Туп, как койот, — шепнул Виннету.

Он был прав. Олд Уоббл снова не воспринял мои слова как угрозу или признак того, что я питаю обоснованные надежды на освобождение, а только как пустую, оскорбительную болтовню, что характеризовало его мыслительные способности далеко не лучшим образом. Настоящий вестмен, безусловно, уловил бы в моих словах подвох и предпринял какие-то меры предосторожности.

Была собрана большая куча дров и сложена у костра. Для того чтобы подбрасывать их в огонь, караульному приходилось время от времени ненадолго отворачиваться, и в такие моменты мы были совершенно вне поля его зрения. Когда дозорный в очередной раз занялся дровами, я услышал у себя за спиной легкий шорох, а потом кто-то прошептал мне прямо в ухо:

— Кольма Пуши здесь. Что надо делать?

— Подождите, когда я перевернусь на другой бок, — ответил я также едва слышно. — Затем разрежьте ремни и передайте мне нож.

Караульный снова повернулся к нам, и по еле слышному шелесту я определил, что Кольма Пуши отполз обратно.

Время действовать еще не пришло. Мы должны были дождаться того момента, когда с уверенностью сможем предположить, что трампы заснули. Я положил на это час; наконец раздались громкие храпы, сопение и характерный горловой звук, который мог издавать только Олд Уоббл. Мы были отделены от спящих кустарником, и я не мог вообще-то видеть, кто именно издает этот звук. Но его невозможно было отнести к кому-либо другому: в нем смешались охи и стоны, досада и злость. Рука старого короля ковбоев не давала ему покоя. А вдруг он и до утра не заснет? А нам никак нельзя было упускать эту ночь.

Я перевернулся и положил руки так, чтобы они легли как можно удобнее для нашего спасителя. Скоро караульный обернулся к огню. И в тот же миг я почувствовал, как лезвие ножа рассекает ремни на руках и сразу же вслед за этим — как рукоятка ножа легла мне на ладонь. Я резко сел, подогнул ноги и разрезал стягивающий их ремень. После этого я так же быстро снова улегся и вытянулся. Караульный покончил с дровами и повернулся к нам. Нужно было ждать, но я уже чувствовал себя свободным.

— Теперь разрежь мои ремни! — прошептал Виннету, естественно, видевший все это.

Он лег так же, как я, развернув руки ко мне. Как только дозорный в очередной раз взялся за поленья, мне потребовалась только секунда, чтобы и апач стал тоже свободным от пут на руках и ногах. Нам бы сейчас сесть на своих лошадей и помчаться прочь отсюда! Ведь у меня было мое ружье! Но я не хотел проливать ничью кровь, и поэтому запасся терпением еще на некоторое время. Пока мы вдвоем изображали, что все еще связаны, я шепнул апачу:

— Теперь прежде всего — караульный! Кто возьмет его?

— Я, — последовал ответ.

Обезвредить караульного надо было беззвучно, избегая малейшего шороха. Наши товарищи разделяли его и нас. Раздайся хоть еле слышный шум, он мог обернуться и позвать на помощь, а тогда освобождение по моему плану стало бы невозможным. Виннету был прав: среди всех нас он был единственным, кто способен преодолеть эти сложности. В этот момент я ощущал большое напряжение.

Караульный между тем стал пренебрегать своими обязанностями по поддержанию огня. Но наконец он надумал-таки отвернуться от нас к дровам. Молниеносно Виннету подпрыгнул вверх и, словно пантера, перелетел через наших лежащих товарищей. Он уперся караульному коленом в спину, а двумя руками схватил его за горло. Тот окаменел от страха и не сделал ни единой попытки защитить себя. Даже тихого стона не вырвалось из его гортани. Настал мой черед действовать. Руки у Виннету были заняты, поэтому я дважды ударил бродягу кулаком по голове. Апач осторожно отнял руки от его горла, обмякший малый медленно соскользнул на землю, да так и остался лежать на ней совершенно неподвижно. Первая часть нашего предприятия удалась!

Наши товарищи не спали и видели, как мы справились с караульным. Я сделал знак рукой, призывающий к молчанию, и вместе с Виннету занялся развязыванием ремней, связывающих их. Разрезать их я не хотел, они могли еще пригодиться для связывания самих трампов. Чему мы сильно удивлялись, проделывая эту операцию, так это тому, что Кольма Пуши до сих пор даже не показался нам.

Пока все наши медленно разминали свои затекшие руки и ноги, мы с апачем медленно подползли к костру, чтобы поглядеть на трампов. Они спали. Все, кроме Олд Уоббла — он лежал, вытянувшись на траве, связанный, во рту — кляп, а рядом с ним сидел… Кольма Пуши, наш спаситель! Мы восхитились его ловкостью, ведь он уложил короля ковбоев совершенно бесшумно.

Он глядел в ту сторону, откуда ожидал нашего появления, и, как только заметил нас, кивнул, улыбаясь. Мне захотелось обнять его: я был восхищен его самообладанием, хладнокровием, уверенностью.

Пора было вооружаться. Я взял свой штуцер и приготовил его к стрельбе. Трампы лежали вплотную друг к другу, и оружие они сложили в одну кучу — таким образом, мы получили его в свое распоряжение сразу же все, кроме серебряного ружья Виннету, которое лежало рядом с Коксом, не пожелавшим с ним расставаться даже на ночь. Апач тихо-тихо, как змея, подполз к спящему Коксу и взял ружье — как всегда, проделав это в высшей степени виртуозно.

Теперь все мы были вооружены и окружили спящих так, чтобы никто не смог ускользнуть из этого круга. Дик Хаммердал подбросил поленьев в костер, и его пламя взвилось высоко.

— Теперь — караульный снаружи, около лошадей, — сказал я тихо Виннету. Кольма Пуши заметил мое движение рукой, подошел к нам и сообщил:

— Бледнолицый, которого имеет в виду Олд Шеттерхэнд, лежит связанный. Кольма Пуши уложил его своим оружием. Мой брат подождет немного, прежде чем я вернусь?

Он проскользнул вперед. Когда спустя короткое время он возвратился, то в руках у него было несколько ремней. Он повернулся ко мне и сказал:

— Кольма Пуши убил по дороге козла и нарезал из его шкуры ремней, он думал, что ремни пригодятся.

Удивительный человек! Виннету молча протянул ему руку, и я сделал то же.

Наконец настал момент, когда уже мы могли будить ничего не подозревающих трампов. Конечно же, Дик Хаммердал попросил доверить это ему, и все мы согласно кивнули. Он издал вопль, какой только смогли позволить размеры его широко раскрытого рта — все спящие мигом повскакивали. Увидев стоящих вокруг себя пленников с направленными на них ружьями, они от страха и неожиданности лишились не только дара речи, но и способности двигаться и соображать, словом, противник был деморализован полностью! Только Олд Уоббл, будучи связанным и с кляпом во рту, остался лежать на земле.

Я воспользовался их оцепенением и прокричал:

— Hands up, или мы стреляем! All hands up!

Услышать по своему адресу приказ «Hands up!» — «руки вверх!» — значит подвергнуться большой опасности, по крайней мере, на Диком Западе. Кто слышит эти слова и не поднимает в ту же секунду рук, получает пулю, это известно всем. Как-то всего лишь двое или трое оборванцев напали на поезд. Пока один бандит держал всех на прицеле, остальные двое грабили, а пассажиры покорно ждали с поднятыми руками, пока не исследуют и не опустошат содержимое их сумок и карманов.

Именно эти два отрывисто выкрикнутых слова превращают нормальных и вполне способных постоять за себя мужчин в безвольных истуканов. А все знали, что я вряд ли стал бы повторять свой приказ дважды, поэтому трампы тут же подняли руки.

— Прекрасно, негодяи! Стойте так! Если кто-нибудь опустит хоть одну руку до того, как мы это разрешим, он окончит свою жизнь на этой траве! Вы все знаете, как стреляет мой штуцер — для каждого найдется по пуле! Дик Хаммердал и Пит Холберс вас свяжут. И попробуйте только сопротивляться. Дик, Пит, начинайте!

Нам было даже весело: здоровые парни стоят с поднятыми руками, как будто они собираются играть в мяч или делают гимнастику. Одного за другим мы связала их по рукам и ногам и уложили в траву. Вот и пригодились ремни, принесенные Кольма Пуши.

Как только на траву уложили последнего бродягу, мы опустили ружья. Кольма Пуши и Шако Матто притащили бродягу, который лежал возле лошадей. После этого мы вынули у Олд Уоббла и караульного изо рта кляпы.

Итак, теперь не они, а мы были хозяевами положения. Никто из них не произнес ни слова, так подавлены они были случившимся. Только Олд Уоббл изредка выкрикивал проклятья в наш адрес, но это было и все, что он мог сделать. Мы сели тесно друг к другу, так чтобы на маленькой части поляны хватило места всем лежащим на земле трампам и ничто не мешало костру разгораться. Оставались еще две индейки, которых мы могли разделить между собой. Пока их готовили, Дик Хаммердал никак не мог успокоиться. Он умышленно положил братьев Холберсов рядом и теперь внимательно наблюдал за ними.

— Good evening 151, дядюшки и кузены! — обратился он к ним. — Я предоставляю себе честь спросить: помните ли вы, что я вам говорил по пути сюда?

Ответа он не получил, но кивнул головой и продолжил:

— Правильно! Точно! Я говорил, что мы сбежим от вас, и тогда вы останетесь с разинутыми пастями, или же мы обернем ваше оружие против вас, возьмем вас в плен, и тогда вы снова захлопнете пасти. Не так ли, Пит Холберс? Говорил я это или нет?

Пит Холберс был поглощен процессом выщипывания перьев У индейки при свете костра и ответил ему сухо:

— Да, ты это говорил, дорогой Дик.

— Так что я был, как всегда, прав! Мы их взяли в плен, и теперь они лежат, захлопнув свои пасти, и не осмеливаются их открыть. Бедные, они совсем потеряли дар речи!

— И не надейтесь на это! — ответил ему Хозия Холберс. — Мы потеряли дар речи совсем ненадолго. И вообще: оставьте нас в покое!

— В покое! Хау! Да ведь вы уже поспали! Неожиданное пробуждение было, конечно, изумительным, не так ли? Чего вы добивались, задирая так высоко руки? Мне казалось, что вы собирались изловить парочку звезд! Необычайно изящные были у вас позы!

— Вы были не лучше, когда мы схватили вас вчера! Вы даже рук поднять не могли!

— Я этого вообще никогда не делаю — ведь я не ловец звезд. Впрочем, вы же смеялись, когда я сказал сегодня, что мы скачем с вами только ради собственного удовольствия и дольше, чем на день, вашими пленниками не останемся! Я надеюсь, мои слова вам и сейчас покажутся забавными! Или нет?

— Я сказал уже — оставьте нас в покое!

— Уважаемый Хозия, не так пылко! Вы же видите, как спокоен ваш Джоул! Если я его правильно понял, он думает о наследстве моего старого Пита Холберса.

Тут Джоул нарушил свое молчание:

— Он может оставить его у себя. Мы не нуждаемся в милостях от него, мальчика для битья, чтобы стать богатыми людьми. И мы станем…

Он прервал свою речь, но Дик насмешливо продолжил:

— …добравшись до Беличьего ручья и найдя бонансу? Так вы хотели сказать, пророк Джоул?

— Да, мы станем богатыми! — прокричал тот. — И ничто на земле не помешает нам стать ими. Поняли?!

— Я думаю, мы вам в этом немного помешаем.

— Хотелось бы знать как?

— Да ведь мы вас пристрелим.