Черные страницы истории - Другая сторона Москвы. Столица в тайнах, мифах и загадках

Гречко Матвей

Другая сторона Москвы. Столица в тайнах, мифах и загадках. Черный путеводитель от центра до спальных районов

Вступление

Что есть Москва? Нерезиновая… Дефолт-сити… Гигантский мегаполис, один из самых дорогих городов мира… Древняя столица с огромной историей…

Обычно старинные города принято сравнивать со слоёным пирогом. Но к Москве это сравнение не подходит совершенно, Москва – это фарш! Здесь разные эпохи, века и даже тысячелетия нарублены мелко-мелко и перемешаны так, что, не сходя с места, можно видеть древние курганы, любоваться романтической средневековой церковной архитектурой и слышать индустриальный шум, доносящийся с завода – свидетеля промышленного подъёма 1913 года.

Если дом, по выражению архитектора Ле Корбюзье, – это машина для жилья, то Москва – огромный комбинат, который работает, работает непрерывно, денно и нощно вот уже многие сотни лет. И его мощности постоянно приумножаются и совершенствуются.

Здесь в тесном контакте друг с другом, бок о бок проживает невероятное множество людей. Всем им нужны кров, пища, вода, одежда. За ними нужно регулярно убирать отходы жизнедеятельности и мусор вообще. Надо дать возможность народиться новым поколениям, обучить их, затем использовать их рабочую силу, чтобы приумножать богатство города, обустроить «мастерские для ремонта повреждённых деталей» – то есть больницы и места, где люди, уже окончательно потерявшие здоровье, могли бы дожить свой век, – богадельни. И, конечно, надо дать возможность этим людям удовлетворить свои духовные потребности: выстроить храмы, музеи, театры, парки, места гуляний и всевозможных развлечений. Так уж повелось, что именно эта последняя составляющая всех многочисленных функций города наиболее освещена в разнообразных исследованиях и путеводителях.

Второй несправедливостью по отношению к городу является то, что все путеводители акцентируют внимания лишь на его центре, совсем забывая про окраины, словно там нет ничего интересного. А это совсем не соответствует истине – что мы и берёмся доказать! Да, центр Москвы дивен, прекрасен, таинственен! Он перенасыщен историей и красотой, и о каждом районе Москвы внутри Садового кольца можно написать по объёмистой книге. Без сомнения, по мере удаления от центра города концентрация исторических памятников и разнообразных примечательных мест стремительно падает – но никогда не приближается к нулю. Если в центре города буквально каждый уцелевший старый дом несёт в себе историю, то на её окраинах от одного интересного места до другого нужно добираться на транспорте.

Но как бы ни были велики расстояния, мы с вами постараемся пройти всю Москву, придерживаясь маршрутов древних дорог. Конечно, повествуя о городе, опоясанном МКАД, придётся многим жертвовать, ведь поездки в разные концы Москвы сравнимы с путешествиями в другой город, а чтобы рассказать о малопосещаемых окраинах, нельзя надолго задерживаться в центре.

В силу того что в России самым распространённым строительным материалом было дерево, очень многие средневековые постройки не дожили до наших дней. Нет, их злостно не сносили – их просто разобрали за ветхостью. Теперь только странно звучащие названия улиц и переулков напоминают о седой старине, о живших здесь задолго до нас людях, которые этот город создавали и украшали. Их причудливые судьбы займут немало места в этой книге.

Поговорим мы и о делах былых времён, порой столь страшных, что жильцы современных домов могу призадуматься: а только ли соседи повинны в странных ночных стуках, тревожащих их по ночам.

Откуда произошло название города?

Название Москва, по легенде, произошло от имени библейского Мосоха – внука Ноя и жены его Квы. Согласно сказанию, потомками Мосоха были заселены земли от Вислы до самого Белого озера.

Историки говорят иначе: корень «моск» в праславянском языке означал «топкий», «мокрый», и междуречье Яузы и Москвы-реки – действительно топкая низменность.

Есть и ещё одна гипотеза, что слово Москва – происходит от марийского moska{1} – медведица.

План Москвы

Планировка Москвы – радиально-кольцевая. Это значит, что город окружают концентрические окружности – улицы, образовавшиеся на месте старых крепостных стен, а во все стороны лучами расходятся проспекты и шоссе – почти совпадая с маршрутами старинных проезжих трактов: Владимирского, Стромынского, Серпуховского, Старого Калужского…

Традиционно при описании московских достопримечательностей указывают, в черте какой городской стены они находились бы, будь эти стены целы. Таких исторических колец пять. Внутреннее, древнейшее кольцо – это Кремлевская стена. Сейчас трудно даже представить, что сей крошечный пятачок с башнями некогда являлся большим городом-крепостью.

Второе кольцо – это практически разрушенная стена Китай-города, её остатки можно увидеть рядом с одним из выходов с одноимённой станции метро. А ведь всего сто лет назад эта стена ещё сохранялась вдоль Старой и Новой площадей, опоясывая центр города!

Третье – бульварное кольцо, возникшее на месте стен Белого города, разобранных при Екатерине Второй.

Четвёртое – это Садовое кольцо на месте Земляного вала начала XIX века.

Пятое кольцо проходит по Камер-Коллежскому Валу. Там тоже была земляная насыпь, о которой до сих пор напоминают названия улиц – Хамовнический Вал, Богородский Вал, Олений Вал, Сокольнический Вал и другие. В насыпи были сделаны ворота – таможенные заставы: Серпуховская, Рогожская, Миусская… Сам вал сохранился только в одном месте – на границе Хамовников и Лужников. Выйдя со станции метро «Спортивная» и направляясь на стадион, вы можете пройти под этим высоким валом, по которому проходила Окружная железная дорога, бывшая официальной границей Москвы.

В конце 1930-х возник проект МКАД. Планировали строительство долго, долго готовились… а потом выстроили дорогу спешно, по упрощённому варианту летом 1941 года – как стратегическую. Спустя всего десять лет уже потребовалась первая её реконструкция, вторая состоялась в 1990-е.

Ещё в 1970-е казалось, что МКАД – это где-то далеко за городом. Между автодорогой и собственно городом тянулись поля и пустыри. Теперь же город не умещается в её пределах, выплёскивается наружу. К столице примыкают «протуберанцы» и эксклавы – так называют города или посёлки за пределами МКАД, административно считающиеся Москвой. Город продолжает расти: в ближайшее время Москва расширится ещё больше чем на 160 тысяч гектаров в юго-западном направлении, поднявшись с одиннадцатого на шестое место в рейтинге крупнейших городов мира.

Можно ли в одной небольшой книге описать сей непомерно огромный мегаполис? Наверное, нет. Но всё же попытаемся!

Экскурсия № 1. От Садового кольца до МКАДа

Хотя одним из условий, которые поставил себе автор, было не задерживаться надолго в центре города (об этих местах и без того написана масса книг!), но всё же первую экскурсию по Москве лучше начать из самой её середины. Сейчас мы попытаемся повторить маршрут, которым следовали русские цари, направляясь из Кремля в свои загородные дворцы. Следуя их путём, мы будем отвлекаться на сооружения более поздние, но не менее интересные.

Выйдем со станции метро «Китай-город» к памятнику героям Плевны и Политехническому музею.

Оглядимся вокруг: позади нас Варварка, Ильинка и Никольская улица ведут к Красной площади и Кремлю. Там мавзолей Ленина, Исторический музей, Покровский собор – символы Москвы.

Кремль, то есть крепость, укреплённое место площадью почти тридцать гектаров, расположен на Боровицком холме, на левом берегу Москвы-реки при впадении в неё уже давно забранной в трубу Неглинки. Это древнейшая часть Москвы, где люди живут начиная с бронзового века – второго тысячелетия до нашей эры. В летописях Москва упоминается впервые в 1147 году: «Москва рекше, то есть Кучков». Кучков – потому что жил здесь боярин Степан Иванович Кучка. Тогда это было ещё просто укреплённое поселение, окружённое земляным валом с частоколом наверху и рвом с водой. Таких поселений на территории Москвы было немало: подобное обнаружили в Филёвском парке, в Капотне… Желающие увидеть воочию, как всё выглядело, могут наведаться в подмосковный город Дмитров, где похожий кремль восстановлен.

Несмотря на древность Кремля, сейчас самый старинный московский храм не в нём. Вернее, он был там – до 1933 года, но был снесён по приказу Сталина, и первенство перешло к другой церкви. Исторический анекдот говорит, что «вождь народов», проезжая по Кремлю, увидел сложенные рядом с храмом дрова и распорядился: «Какая мерзость! Убрать немедля!» Сопровождающие его лица не решились уточнить, что именно убрать: дрова или храм, и на всякий случай убрали и то и другое.

Всего в Кремле большевиками было уничтожено 17 церквей. Дошедшие до нас крепостные стены относятся к концу XV века, соборы и дворцы – к XVI, XVII, XIX и XX векам; в стенах Кремля выстроены 20 башен, самая высокая из них – Троицкая.

С середины XIII века Кремль стал резиденцией московских князей и был таковой вплоть до реформ Петра Первого. Но и поздние коронации российских императоров проходили именно в Кремле.

Несмотря на это, до 1918 года Кремль всегда был открытой территорией. Потом на долгие годы его закрыли, и лишь с 1955-го часть его площадей стала парком и музеем под открытым небом. Однако наплыва посетителей не последовало: очень долгое время большая часть москвичей опасалась приближаться к главной правительственной резиденции.

Квартал между Красной и Старой площадями ныне отдан администрации президента и обнесён высоким металлическим забором – дабы простой люд не мешал.

Некогда по Китайгородскому проезду шла стена с воротами – Варварскими, Ильинскими… Её остатки сохранились лишь у другого выхода с этой же станции метро, а на старых открытках можно видеть, как прекрасен был въезд на Никольскую улицу, отмеченный высокой башней и церковью. Теперь ничего этого нет: Китайская стена была снесена в 1934 году. В этом месте вообще перестроено и снесено очень многое, например, в 1960-е уничтожили знаменитую Шиповскую крепость – дом убогих Императорского человеколюбивого общества. Он стоял там, где теперь установлен Соловецкий камень.

Чудаковатый генерал Шипов, прославившийся своей доблестью, был личностью яркой и экстравагантной. Он даже участвовал в одном из декабристских обществ, но избежал наказания: учли его былые заслуги перед Отечеством. В конце жизни он углубился в науки, задумался о душе и выстроил приют для «сирых и убогих», который в скором времени заселили самые натуральные отморозки. Для строительства Шипов (вероятно не случайно) выбрал место, где в екатерининские времена стоял дом, в котором помещалась типография репрессированного масона и просветителя Николая Новикова. Здесь он печатал свои произведения, пока не был арестован Тайной канцелярией.

По словам Гиляровского, в Шиповской крепости проживали беглые крепостные, мелкие воры, нищие, сбежавшие от родителей и хозяев дети. Это была одна категория. Вторая – намного опаснее: «люди мрачные, молчаливые», «опытные разбойники, дезертиры и беглые с каторги», «их работа пахнет кровью». У полиции не хватало сил справиться с этой напастью, и район в целом считался очень опасным.

Рядом со специфической богадельней раскинулся Толкучий рынок, тоже описанный Гиляровский, очень грязный и криминальный. Окружающие переулки заселяли в основном люди бедные. Ведь сто лет назад эти места не считались ни богатыми, ни престижными! Напротив, именно тут начиналась страшная Хитровка. Это был целый район-притон, скопище подпольных трактиров и борделей, проституток разного возраста, скупщиков краденого. Всё это тянулось отсюда почти до нынешней станции метро «Курская». Отвратительное, гибельное место!

Другое название этой местности – Кулишки. Словесники возводят его этимологию то к куличам, то к кошелям, но наверняка всем сразу на память приходит популярное выражение «у чёрта на Кулишках», а это говорит о многом.

Нельзя сказать, что царское правительство не делало ничего, чтобы благоустроить этот район, разогнать смрад. Несколько церквей в округе, музей и памятник-часовня тому свидетельство.

Памятник героям Плевны

Осада и взятие болгарского города Плевны – один из самых кровавых эпизодов Русско-турецкой войны 1877–1878 годов. Он описан во многих романах, в частности, Борисом Акуниным в «Турецком гамбите». 125-тысячное русско-румынское войско заперло в осаждённом городе турецкую армию под командованием маршала Осман-паши. Осада была очень длительной, русские и румыны трижды штурмовали город, но безрезультатно, несмотря на то что в Плевне уже свирепствовали голод и болезни. В конце концов турки попытались прорваться к реке, и в решающей битве их измождённое войско было разгромлено. Но и среди российских гренадёров потери были велики! Поэтому десять лет спустя по инициативе Русского археологического общества и офицеров и солдат Гренадёрского корпуса был сооружён в их память этот памятник-часовня. Архитектором её был знаменитый Владимир Иосифович Шервуд.

Чугунный шатёр на низком постаменте венчает крест. Детали собраны с идеальной точностью – на поверхности не видно ни единого шва. Боковые грани памятника украшены горельефами: крестьянин, благословляющий сына-гренадёра перед походом; злобный янычар с кинжалом, выхватывающий младенца из рук матери-болгарки; гренадёр, берущий в плен турецкого солдата; раненый русский воин, последним усилием срывающий цепи с женщины, олицетворяющей Болгарию. На гранях шатра надписи: «Гренадёры своим товарищам, павшим в славном бою под Плевной 28 ноября 1877 г.», «В память войны с Турцией 1877–1878 годов» и перечень основных сражений – «Плевна, Карс, Аладжа, Хаджи-Вали». Перед памятником – чугунные тумбы с надписями: «В пользу увечных гренадёр и их семейств», на них стояли кружки для пожертвований, при большевиках превращённые в урны для мусора.

В интерьере часовни, отделанном красочными изразцами, помещались живописные образа святых и бронзовые плиты с именами погибших. К сожалению, при советской власти часовня была разорена, сверху её покрыли консервирующим составом, из-за которого она выглядела чёрной, монолитной. Зато сейчас всё восстановлено.

Политехнический музей

Политехническая выставка 1872 года была посвящена двухсотлетнему юбилею со дня рождения Петра Первого. На выставке собрали всё то, чем мог бы гордиться царь-плотник: были представлены промышленность, сельское хозяйство, военное дело и многое другое. В организации принимали участие всевозможные общества, коих в России было очень много: они играли примерно ту же роль, которую в Британии традиционно исполняли клубы, объединяя по интересам людей примерно одного круга. В данном случае основную инициативу проявило ИОЛЕАЭ – Императорское общество любителей естествознания, антропологии и этнографии. Финансирование выставки в основном производилось из частных средств, на пожертвования. Основным жертвователем стал купец Пётр Ионович Губонин – миллионер, получивший дворянство за свой вклад. Он же, кстати, много пожертвовал и на храм Христа Спасителя. Этот человек, не получивший почти никакого образования, сумел стать одним из богатейших людей России и много сделал для страны и города. Недаром при возведении во дворянство ему был дан девиз: «Не себе, а Родине».

Экспонаты разместили в Манеже (там экспонировались действующие машины), в многочисленных временных павильонах в Александровском саду, на Москве-реке и набережной (пароходы и всё, что с ними связано), и на Варварской площади. Кроме того, на выставке был исторический раздел, посвящённый Петровской эпохе. Всего экспонатов было более 12 тысяч, они были разделены на 25 разделов.

К месту проведения выставки от Брестского (Белорусского) вокзала по Тверской вела специальная временная линия конки, освещались павильоны газом – для этого был сооружён небольшой заводик. Для развлечения публики работал театр, Пётр Ильич Чайковский написал специально по этому случаю кантату «В память 200-летия рождения Петра Великого». Даже своя газета выходила. В общем, размах был огромен!

И, конечно, после окончания выставки стал вопрос: куда девать все эти с таким трудом собранные бесценные экспонаты? Принято было соломоново решение: сделать выставку постоянной, создав в столице два новых музея – Политехнический и Исторический.

Хоть затея стоила очень дорого, но правительство не поскупилось: только на Политехнический музей Думой было выделено полмиллиона рублей и земельный участок, тоже имеющий значительную цену.

Если присмотреться, легко заметить, что здание музея, хотя и выдержано в одном стиле, состоит из трёх разных по декору частей: центральной и правого и левого крыла. Центр был готов уже к 1877 году – его успел закончить архитектор Монигетти, строивший также и царский дворец в Ливадии. Музей стал его последним трудом: во время строительства он заболел и вскоре умер. Северное и южное крыло строили сразу несколько архитекторов. Всего строительство заняло около тридцати лет. Теперь музею предстоит масштабная реконструкция, грозящая полностью исказить его первоначальный вид.

При музее был создан лекторий, который сразу стал очень популярным местом для диспутов и поэтических вечеров. Здесь выступали Владимир Маяковский, Давид Бурлюк, Иван Бунин, Андрей Белый, Велемир Хлебников, Сергей Есенин, Анатолий Мариенгоф, Валерий Брюсов. Традиция продолжилась и в советское время: в лектории читали свои стихи Николай Заболоцкий, Александр Твардовский, Эдуард Багрицкий, Андрей Вознесенский, Роберт Рождественский, Булат Окуджава… Бывали здесь и учёные: нобелевский лауреат Илья Мечников, академики Николай Вавилов, Александр Ферсман, Николай Зелинский, Нильс Бор.

С этим местом связано множество историй, здесь разыгрался кульминационный эпизод одной любовной драмы-«треугольника»: Нина Петровская и два соперничавших поэта – Андрей Белый и Валерий Брюсов. Это была нелепая, трагичная и в чём-то смешная история, завязанная на аффектации и страстях Серебряного века. Главной жертвой в ней оказалась дама – «жена, облечённая в Солнце», как её прозывали, муза двух гениев, ставшая прототипом Ренаты из брюсовского «Огненного ангела».

Девушка из хорошей семьи Нина Петровская получила совершенно обычное для тех лет воспитание и образование: гимназия, зубоврачебные курсы, манеры… Она не блистала ни красотой, ни какими-то особыми дарованиями, но стремилась ко многому. Увлёкшись литературой, Нина пробовала писать сама и принялась посещать литературные салоны – и Нину «накрыло».

В. Ходасевич: «Нина Петровская не была хороша собой. Но в 1903 году она была молода – это много. Была «довольно умна», как сказал Блок, была «чувствительна», как сказали бы о ней, живи она столетием раньше. Главное же – очень умела „попадать в тон”. Она тотчас стала объектом любовей».

Её первой страстью стал Андрей Белый – талант, красавец, умница, кумир многих (его музей-квартира находится на Старом Арбате) Нина влюбилась не на шутку, и первое время казалось, что её привязанность взаимна. Но слишком много было вокруг соперниц, завистников, и заурядная, по сути, дочка чиновника не выдержала конкуренции – Белый бросил её, продолжив воспевать некую абстрактную сущность – Прекрасную Даму.

Желая отомстить любовнику и не переставая его любить, Нина завела роман с его главным соперником и полной противоположностью – Валерием Брюсовым. Он жил тогда на Цветном бульваре в доме № 22 – в нём теперь какой-то банк.

Если Андрей Белый носил напоказ тяжелый чёрный крест, то Брюсов, напротив, занимался оккультизмом, спиритизмом и чёрной магией. В те годы подобными вещами увлекались многие, проводя у себя на квартире самые настоящие чёрные мессы, во всём копируя обряды средневековых колдунов.

Трудно сказать, верил ли сам Брюсов в магию (он был слишком умён и циничен), но юная Нина поверила, вбив себе в голову, что действительно отдала свою душу во власть тёмных сил. Впрочем, возможно так оно и было: Брюсов, принимавший наркотики, подсадил на морфий и Нину.

В. Ходасевич: «Она хотела верить в своё ведовство. Она была истеричкой, и это, быть может, особенно привлекало Брюсова… он ведь знал, что в «великий век ведовства» ведьмами почитались и сами себя почитали – истерички. Если ведьмы XVI столетия «в свете науки» оказались истеричками, то в XX веке Брюсову стоило попытаться превратить истеричку в ведьму».

Но превращения не произошло: любовь Андрея Белого Нина не вернула. Тогда она попыталась прибегнуть к другим средствам. Весной 1905 года в малой аудитории Политехнического музея Белый читал лекцию. В антракте Петровская подошла к нему и выстрелила в упор из подаренного Брюсовым браунинга. Револьвер дал осечку; его тут же выхватили из её рук. Нина не сопротивлялась. Много позже, вспоминая о Белом, она бросила: «Бог с ним. Ведь, по правде сказать, я уже убила его тогда, в музее».

Но мира в её душе не наступило, и дальнейшая судьба этой женщины представляет собой скольжение по наклонной – вниз, в пропасть. Роман с Брюсовым длился семь лет и лёг в основу, пожалуй, самого известного произведения писателя – романа «Огненный ангел», повествующего о судьбе колдуньи, предавшейся дьяволу и схваченной инквизицией. За это время Нина окончательно пристрастилась к морфию и к вину. Пытаясь выбраться из этой ямы, она бежала из Москвы, уехала в Париж, где скиталась по нищенским отелям. Женщина была лишена средств к существованию, из-за наркотиков и алкоголя совершенно не могла работать. Она голодала, побиралась, предпринимая попытки то самоубийства (выбросилась из окна гостиницы и осталась хромой), то «найти себя» – приняла католичество. Старые знакомые – Ходасевич, Горький – жалели её, давали денег, пытались найти ей работу, но Нинины разум и здоровье были уже окончательно разрушены. В конце концов несчастная всё же покончила с собой, засунув голову в газовую духовку.

Напротив музея в массиве застройки – храм Георгия Победоносца в Старых Лучниках XVII века. В 1930-е годы он был закрыт, настоятель храма осужден и расстрелян, остальные служители сосланы в Семипалатинск, а само здание стало общежитием НКВД. Но теперь это снова действующий храм.

Мы с вами спускаемся в подземный переход и выходим на Маросейку. Справа и слева – масса интереснейших переулков. Да и прямо по курсу тоже примечательных мест хоть отбавляй – церкви, усадьбы, доходные дома… Дом № 17, украшенный многочисленными статуями и обильной лепниной, сразу бросается в глаза – это особняк генерал-фельдмаршала Румянцева-Задунайского, командовавшего русскими войсками в турецкой войне.

Справа примыкает Спасоглинищевский переулок: дом № 8 одно время занимала газета «Советский спорт»; в 1935 году сюда поселили сотрудников Палеонтологического института, переведённых из Ленинграда. Среди них была семья И. А. Ефремова – будущего писателя-фантаста. Здесь он жил до 1962 года. Дом № 10 – Московская хоральная синагога, выстроенная в 1885 году. Если по этому переулку пройти до конца, то выйдешь к улице Солянке и как раз попадёшь в район Хитровки. Там стоит страшный Ивановский монастырь, некогда превращённый в тюрьму для знатных узниц.

Следующий – Старосадский переулок, здесь сразу бросается в глаза Лютеранская церковь Петра и Павла. Дом № 11, строение 1, – православный храм Святого Владимира в Старых Садех.

Но по самой Маросейке мы не пойдём – хотя улица очень интересная, сейчас мы немного поплутаем переулками, усложним маршрут: обидно пропускать такие интересные места.

Здесь многое было разрушено в 1930-е годы: монастырь Иоанна Златоуста, церковь Николая Чудотворца в Столпах. Но кое-что сохранилось, например, дом купцов Лазаревых (ныне посольство Армении), палаты бояр Протопоповых XVII века – музей света в Армянском переулке. Там можно посмотреть старинные лампы – масляные, керосиновые, газовые – как комнатные, так и уличные. Это маленький частный музей, но устроители постарались сделать его привлекательным.

Ещё дальше влево проходят Малая Лубянка и параллельно ей – Милютинский переулок. Высокое здание телеграфного общества в Милютинском видно издалека, некогда оно была самым высоким зданием в Москве. За ним прячется католический собор св. Людовика, выстроенный в середине XIX века по проекту знаменитого архитектора Жилярди на месте более старого – деревянного – храма. В соборе во время мессы звучит орган, иногда в выходные проводятся концерты органной музыки.

С Армянского сворачиваем в Сверчков переулок, ранее называвшийся Малый Успенский по храму Успения на Покровке, впоследствии уничтоженному. Этот храм был выстроен в конце XVII века зодчим Петром Потаповым (соседний переулок назван в его честь) на деньги купца Ивана Матвеевича Сверчкова, жившего рядом. Церковь эта в нарышкинском стиле восхищала Бартоломео Растрелли и Василия Баженова. Даже Наполеон приказал выставить около неё охрану, чтобы спасти от разграбления. А в середине 1930-х её варварски разрушили под предлогом расширения тротуара. Теперь на её месте пустырь.

Палаты Сверчковых сохранились, причём стоят они на ещё более раннем – лет на сто – фундаменте. Это ярко-красный двухэтажный дом. В уже несуществующей церкви был похоронен весь их род. Род Сверчковых то ли прервался, то ли они обеднели, но в 1705 году палаты перешли к стольнику Алмазову. Затем они несколько раз меняли хозяев, среди которых были даже кондитеры Абрикосовы (другой их особняк – напротив под номером 5), теперь здесь Дом народного творчества.

Дом № 3 в Сверчковом переулке в 1862 году купил купец-старообрядец, меценат Козьма Терентьевич Солдатёнков для своей гражданской жены, француженки Клемансо Дебуи.

Козьма Терентьевич Солдатёнков (1818–1901), купец первой гильдии, потомственный почётный гражданин, академик петербургской Академии художеств, коммерции советник, был вторым сыном зажиточного купца-старообрядца из Рогожской общины (где мы непременно побываем). Терентий Солдатёнков воспитывал сыновей в строгости, в благочестии, учил азам предпринимательства и торговли, а вот о просвещении почти не заботился: никаких иностранных языков Козьма Терентьевич не выучил и даже русской грамоте был обучен не лучшим образом. Однако это не помешало ему всю жизнь тянуться к прекрасному и войти в историю как меценат и покровитель искусств.

Достигнув совершеннолетия, Козьма получил от отца стартовый капитал и сумел его приумножить. Спустя несколько лет, посчитав, что заработал достаточно и имеет право на отпуск, Козьма Терентьевич отправился за границу и в этом путешествии свёл знакомство с Николаем Петровичем Боткиным, сыном известного чайного магната. В отличие от Солдатёнковых, дети Боткиных получили прекрасное образование; и Николай Петрович мог считаться экспертом в области изящных искусств. Он уже неоднократно бывал за границей и с радостью принялся приобщать неискушённого нового знакомого ко всем радостям жизни. К его чести надо сказать, что радости эти были не только того свойства, что первыми приходят на ум, но и вполне утончённые: Боткин познакомил Солдатёнкова со многими русскими художниками, жившими и работавшими во Франции и Италии, и научил отличать хорошую живопись. Солдатёнков оказался понятливым учеником и охотно принялся собирать свою коллекцию картин, покупая произведения Брюллова, Иванова, Перова, Федотова, Левитана, Тропинина… Особую часть собрания составляли древние иконы. Принялся он и за книги, причём увлёкся серьёзной литературой, собрал обширную библиотеку и даже основал собственное издательство. В частности, «Отцы и дети» Тургенева впервые были изданы именно Солдатёнковым.

Коллекции размещались неподалеку отсюда в доме Солдатёнкова на Мясницкой улице (№ 37). Этот особняк, выстроенный на фундаменте XVII века, Солдатёнков расширил, разместив коллекцию в залах «Помпейская», «Византийская», «Античная», «Мавританская», «Светёлка». Позднее Солдатёнков перевёз все ценности в Кунцево, где купил старинное имение Нарышкиных.

И тут мы подходим к истории особняка в Сверчковом переулке. Козьма Терентьевич принадлежал к Рогожской общине старообрядцев и, стало быть, жену должен был выбрать себе из невест своего же круга. Но он быстро понял, что ни одна из воспитанных «по-старому» девиц не будет с ним счастлива, а он не будет счастлив с ней. Каков же выход? Мучить себя и избранницу обременительным браком? Разве мог пойти на такое человек, издававший Тургенева и Белинского, знакомый с Чеховым и Толстым, Герценом и Огарёвым? Выход был найден: модный в те времена гражданский брак. Козьма Терентьевич выписал из Парижа красавицу француженку Клеманс Дюбуи и подарил ей этот самый дом (тогда он был одноэтажным, верх пристроили много позднее) с садиком, а также изрядный капиталец, позволивший записать Клеманс Карловну купчихой второй гильдии. Жили они долго и счастливо, хотя Клеманс почти не говорила по-русски, а Козьма Терентьевич совершенно не знал французского. Клеманс родила Козьме Терентьевичу сына, ставшего по желанию отца писателем. Иван Ильич Мясницкий (отчество дано по имени крёстного отца, а фамилия-псевдоним – по названию улицы, где стоял особняк Солдатёнкова) стал автором множества юмористических рассказов, выдержавших по несколько изданий. О них с похвалой отзывался сам Чехов!

Но история жизни – красивой жизни! – Козьмы Солдатёнкова была бы неполной без упоминания о его благотворительности. Он помогал многим музеям, в частности Румянцевскому, Музею изящных искусств Ивана Цветаева. Солдатёнков был учредителем двух московских богаделен: на Рогожском старообрядческом кладбище и на Мещанской улице. Жертвовал он и на дома призрения вдов и сирот, дома призрения душевнобольных, на стипендии студентам и гимназистам.

После кончины Солдатёнкова огромные его средства отошли городу, а оплакивала его, без преувеличения, вся столица. Около 2 млн рублей были выделены на строительство в Москве бесплатной больницы «для всех бедных без различия званий, сословий и религий». Участок для неё отвели на Ходынском поле, при советской власти эта больница была переименована в Боткинскую (в начале 1990-х годов в её дворе установили памятник-бюст основателю). Свыше миллиона рублей были пожертвованы на создание в Москве ремесленного училища, которое было названо именем мецената. Остальные средства пошли на содержание социальных учреждений и поддержку малоимущих крестьян.

Свою коллекцию русской живописи и скульптур, а также библиотеку Солдатёнков завещал Румянцевскому музею (к сожалению, после его ликвидации коллекции разбросали по самым разным музеям и библиотекам). Значительная часть икон была отписана Покровскому собору Рогожского кладбища.

Продолжим ещё немного тему богаделен и богоугодных заведений. Дом № 2/11 в Сверчковом переулке был выстроен на месте старинной усадьбы, много раз переходившей из рук в руки. Её хозяевами значились Милославские, Дмитриевы-Мамоновы, Волконские, Гагарины. В 1810 году дом купила госпожа Тютчева – мать будущего поэта, и здесь Фёдор Тютчев провёл детство и юность. В доме Тютчевых в январе 1926 года был арестован декабрист Якушкин.

В 1831 году Тютчевы продали дом попечительству о бедных духовного звания, которое устроило в нём богадельню на деньги, пожертвованные генералом Александром Захарьевичем Горихвостовым, героем войны 1812 года. В его честь богадельню так и прозвали – горихвостовской. В 1911 году старый дом снесли, выстроив тот, что мы видим сейчас. Богадельня уцелела и при советской власти стала называться домом соцобеспечения имени Некрасова. Именно она описана в романе Ильфа и Петрова «12 стульев».

Рядом – Потаповский переулок, где находится самый старый жилой дом Москвы – № 6: он принял первых жителей в 1825 году. Дом № 6 – палаты Гурьевых – очень сильно пострадал при недавнем пожаре. Его подвалы относятся ещё к XVIII веку, но это не является гарантией, что дом в ближайшее время не снесут, чтобы выстроить на его месте «элитное жильё».

Со Сверчкова переулка попадаем в Архангельский, ведущий к Чистым прудам, – полюбоваться на знаменитую Меншикову башню, легендарный масонский храм. Масоны, таинственные вольные каменщики, будут встречаться нам снова и снова. Это движение, возникло в Европе в XVIII веке; его название происходит от французского franc-mac{2}on – вольный каменщик: возможно, их «прародителями» были средневековые ремесленные корпорации. Однако более популярна и романтична версия, что масоны – это спасшиеся от гонений тамплиеры, рыцари-храмовники. И действительно, многое в обычаях масонов роднит их со средневековыми рыцарскими орденами.

Масонство существует в форме лож – небольших групп численностью до 50 человек. Над мелкими местными ложами главенствует Великая Ложа – обычно в каждой стране своя.

Какой-то своей особой религии у масонов не было, допускалось любое вероисповедание, и русские масоны были в основном православными христианами. Мало того, многие церковные иерархи были членами масонских лож, например митрополит Платон (1737–1812) – человек высокой нравственности.

Идеи масонов были наиболее близки к просветителям, мечтавшим о создании нового общества – «нового храма». Поэтому их символами стали мастерок, циркуль, отвес и фартук – предметы, используемые в строительстве.

Ещё одним распространенным масонским символом является «Лучезарная Дельта», она же «Глаз Гора», она же «Всевидящее око», треугольник в лучах восходящего солнца. Символ происходит ещё из Древнего Египта. С XVIII века архитекторы-масоны изображали его даже на фасадах церквей (например, Казанского собора в Петербурге), обозначая неусыпно следящую за людскими делами святую Троицу.

Но не всё так гладко! Масоны стремились к некому высшему знанию и стремились соблюдать баланс добра и зла в мире, отсюда их повышенный интерес к оккультизму и кабалистике – вещам, запретным для христианина.

Первым русским масоном считается Яков Вилимович Брюс – друг и сподвижник Петра Первого, председатель ложи Нептуна – первой масонской ложи в России. Другим членом ложи Нептуна был Александр Меншиков, чья усадьба стояла на Мясницкой, на том месте, где теперь Главпочтамт. Усадьба не сохранилась, хотя дом № 4 по Чистопрудному бульвару может произвести впечатление очень старой постройки, но это всего лишь стилизация – Дом призрения заслуженных престарелых членов почтово-телеграфного ведомства. Рядом с усадьбой Меншиков выстроил церковь с высокой колокольней, со свойственной этому царскому фавориту кичливостью, решив превзойти Ивана Великого. Идея оказалась плохой: вода близко, кругом деревянная застройка. Высокая башня с 30-метровым металлическим шпилем играла роль громоотвода – в башню постоянно била молния, вызывая испуг и кривотолки суеверных людей: проклятое место! В 1723 году пожар полностью уничтожил всю её верхнюю часть. Так, обезглавленной, башня простояла пятьдесят лет, пока её не выкупил масон Измайлов, который отреставрировал храм и частично перестроил, приспособив церковь Архангела Гавриила под место проведения масонских собраний. Внутри и снаружи церковь была заново декорирована с использованием не совсем обычной для христианства символики.

Лишь в 1863 году здание было снова восстановлено как храм. Тогда же по распоряжению митрополита Филарета была уничтожена вся его внутренняя отделка – стёрты масонские символы и изречения. Снаружи здания символика показалась церковникам не столь вызывающей, и частично декор пощадили. Но даже в переделанном виде башня производит странное и несколько зловещее впечатление: обилие книг и свитков в лепнине, головы серафимов с закрытыми глазами, кажутся закрытыми глаза и у Христа – над одним из входов, над другим – ангел, указывающий одним крылом вниз, другим – вверх; ветки дуба, падуба и оливы… Словно перед нами книга, из которой стёрта часть строк, а оставшиеся – не разобрать. Таинственное, мистическое место!

Чистые пруды

Немного об окружающих домах: угловой дом № 1 принадлежал купцу Гусятникову и уцелел во время пожара 1812 года. В доме № 3a жила актриса Гликерия Федотова – любимая актриса Островского.

Дом № 14 по Чистопрудному бульвару поражает своей красотой: весь его фасад украшен изображениями фантастических животных, скопированных со средневековых книжных миниатюр. Это доходный дом, принадлежавший расположенной рядом церкви Троицы на Грязех, выстроенный в 1908–1909 годах, памятник «национального» модерна. Изначально он был четырёхэтажный, а верх был достроен уже после войны, но с соблюдением стиля.

С прудами связана легенда об основании Москвы – и страшноватая, надо сказать: якобы Москва возникла на крови, то есть на месте жестокого и несправедливого убийства. Жил здесь в XII веке боярин Степан Иванович Кучка. Одна из его усадеб стояла именно здесь, на прудах. Она была достаточно хорошо укреплена, почти также, как Кремль: её окружала земляная насыпь, частокол и ров. Род Кучковичей был очень богат, почти ничем не уступая Владимирским и Суздальским князьям, и это, само собой, не могло не вызвать их зависть. По легенде, когда князь Юрий Долгорукий проезжал через эти места, боярин Кучка встретил его, однако, как показалось князю, не оказал ему надлежащих почестей. И тогда князь приказал зарезать боярина.

Легенда подробно описывает, как убийцы настигли Кучку, но тому удалось их обмануть и спрятаться в густых зарослях. Однако сорока выдала его своим стрёкотом, и злодеи, обнаружив несчастного, добили его. Заметили, что в Москве практически нет сорок? По той же легенде, Кучка, умирая, проклял эту птицу – вот с тех пор она и не залетает в наш город.

Мёртвое тело убийцы кинули в пруды, которые с тех пор стали называться Погаными. Детей Кучки князь оставил в живых, пожалев их красоту и молодость.

Спустя несколько лет Юрий Долгорукий умер – после обеда у другого боярина, такого же знатного и богатого, как Кучка: видать тот не стал дожидаться, пока и его обвинят в недостаточном уважении, и первым нанёс удар. Смерть сына Юрия, Андрея Боголюбского (он был прозван так по своей резиденции в селе Боголюбово Владимирской области), предание тоже связывается с Кучковичами: дочь Кучки Улита, ставшая женой Андрея, с братьями и с неким ключником Анбалом Ясином злодейски умертвила своего мужа, мстя за отца.

В этой истории, как и в любой легенде, много нестыковок: историки обращают внимание, что к моменту смерти Андрей был уже женат второй раз – на совсем другой женщине осетинского происхождения. Именно её приближённым и был тот ключник со странно звучащим именем – Анбал Ясин, с которым мы ещё встретимся, изучая Москву.

Как бы то ни было, но с тех пор Поганые пруды москвичи не любили и никогда не рассматривали их как водоем, откуда можно было бы брать воду. Напротив, эти пруды могут служить иллюстрацией того, чем была в древности канализация: в них сливались всевозможные нечистоты и даже отходы с боен. Со временем пруды превратились в зловонную грязную лужу. Вычистил их тоже Александр Данилович Меншиков при строительстве усадьбы. И тогда же они были переименованы в Чистые пруды.

И вот тут мы подбираемся к ещё одной, совсем не романтической теме наших экскурсий – истории канализации и водопровода. Ведь в масштабах огромного мегаполиса проблема приобретает глобальный характер, и было бы неправильно, гуляя по Москве, любоваться лишь на её красоты, оставляя без внимания вопросы чистоты и гигиены.

Первые попытки рытья каналов для отвода сточных вод в Москве относятся ещё к XIV веку: тогда был прорыт канал из Кремля к Неглинке для спуска нечистот. Но и после на протяжении нескольких столетий проблема чистоты улиц и дворов в городах стояла очень остро: лишённые канализации города попросту воняли. Да воняли так, что ямщики, подъезжая к Москве, отмечали близость города не глазами, а носом: «Москвой повеяло!» – говорили они, принюхиваясь.

Пётр Первый издал указ «О наблюдении чистоты в Москве и о наказании за выбрасывание сору и всякого помёту на улицы и переулки». «Весь мусор, навоз и мертвечину» полагалось возить за Земляной Вал, «в дальние места» и засыпать землёй. Нарушителей карали жестоко: «за первый привод бить батоги, за другой бить батоги ж да пени имать по пять рублей, за третий привод бить кнутом да пени имать по десять рублей». (Тогда это были очень большие деньги.)

Но, несмотря на суровость, указ этот соблюдался плохо, Екатерина Вторая повторила запрет, но и это не исправило положения. Законопослушные москвичи собирали нечистоты в выгребных ямах, откуда их вычерпывали золотари-ассенизаторы и в кадках вывозили подальше за город. Но золотарям надо было платить, поэтому несознательные горожане то и дело норовили вывалить мусор куда-нибудь, подальше от глаз, или прорыть под домом каналец, чтобы спускать всю грязь в близлежащую реку. Так были совершенно загублены Неглинка и Самотёка, изрядно загажена Москва-река. Реки превратились в зловонные сточные канавы – потому их и убирали в трубы, превращая в естественную клоаку.

В 1874 году в Московскую городскую думу инженером М. А. Поповым впервые были представлены «проектные начертания канализации Москвы», которые долго обсуждались, но так и не были утверждены. Прокладка канализационной сети началась лишь в 1893-м по проекту инженера В. Д. Кастальского. Но то была лишь первая очередь – с тех пор канализация строится и расширяется постоянно, а сегодня её общая длина равна расстоянию от Москвы до Новосибирска.

На пересечении Покровки с Чистопрудным бульваром стоит приземистый двухэтажный дом. Это гостиница, выстроенная по приказу Павла Первого архитектором Стасовым.

Рядом под № 19 – доходный дом хлеботорговца Ф. С. Рахманова, который был выстроен как раз, когда подходило к концу строительство первой очереди канализации, т. е. в самом конце XIX века. Сбоку – неприметная дверь, по довольно крутой лесенке можно спуститься в… самый старый туалет в Москве. Вход в него не с самой Покровки, а с проулка с правой стороны. Это единственный сохранившийся и до сих пор действующий из десяти «ретирад» (тогдашнее название публичного туалета) и 38 писсуаров, открытых при городском голове Николае Алексееве. Указать их местонахождение москвичам и гостям столицы помогали дворники – это вменялось им в обязанность. Но в справочниках рекомендовалось «поелику возможно уклоняться от посещения ретирад, так как указанные места по большей части неопрятны», а «оправляться в третьеразрядных гостиницах, дав предварительно швейцару или коридорному на чай».

Напротив дом № 22 – бывшая усадьба купцов Боткиных.

По улице ходят троллейбусы 25 и 45, трамвай «Аннушка», маршрут которого проходит по исторической части города.

С Чистых прудов мы выходим на Покровку. Как уже говорилось, с XVII века это была «царская дорога», по которой государь ездил в свои сёла: Покровское-Рубцово, Преображенское и Измайловское. Дорогу полагалось поддерживать в хорошем состоянии, и её даже замостили брёвнами, а в конце XVIII в. – булыжником.

Однако около Поганых прудов всегда была непролазная грязь: тут из прудов вытекала речушка Рачка, которая впадала в Москву-реку чуть выше устья Яузы, у Москворецкой набережной. Мало того что через неё нечистоты попадали в главную реку города, так она ещё и регулярно разливалась, затапливая всё вокруг. На берегу Рачки стоит церковь, носящая говорящее название – Троицы на Грязех. В 1741 г. Рачка разлилась особенно сильно и подмыла её фундамент. Тогда наконец власти спохватились и срочно поручили архитектору Ухтомскому заключить зловредную речушку в трубу. В советское время был сооружён новый коллектор, и русло реки было изменено – теперь она впадает в реку Яузу вблизи Яузского моста. Между Хохловским и Колпачным переулком можно проследить заметную впадину – старое русло Рачки. Порой она напоминает о себе неприятным образом. Так, несколько лет назад на Яузской улице образовался провал – причиной его, как выяснилось, стало обрушение этого коллектора.

Церковь, которую Рачка всё время подмывала, потом много раз перестраивалась и дошла до нас в полуразрушенном виде: без купола и колокольни. Её окружает старинная, по большей части двухэтажная застройка.

Здесь – по Бульварному кольцу – как раз проходила стена Белого города и стояли Покровские ворота, давшие название площади. За ними простирались слободы: Барашевская (барашами назывались слуги, ответственные за возведение походных шатров), Садовая и Казённая. Тут было много каретных, хлебных и овощных лавок. Товары из них, а также грузы с Курского вокзала в центр города возили именно по Покровке.

Дальше по Покровке сохранились две интересные церкви – Воскресения Словущего и Введения во храм.

Храмы Воскресения Словущего строились на Руси в память Обновления храма Воскресения Господня в Иерусалиме. Поскольку оригинальный храм был воздвигнут на месте реальных исторических событий, то, по воззрению христиан, он не мог быть повторен в других местах. Поэтому храмы Воскресения за пределами Иерусалима строились во имя Воскресения Словущего, то есть праздника освящения иерусалимского храма в 355 году при Константине Великом. В Москве существует несколько таких храмов, и один из них – по адресу Покровка, 26. Церковь известна с 1620 года, но здание, руины которого дожили до нашего времени, было возведено в 1734 году предположительно архитектором Мордвиновым. Теперь этот дом с трудом можно принять за церковь: купол и колокольня снесены, а в сохранившихся помещениях, напоминающих по плану корабль, обосновалось ГУВД Московской области.

До 1934 года купол его высокой колокольни был украшен золочёной короной, выточенной из дерева. Говорили, что когда-то в этой церкви венчались влюбленные брат и сестра, не ведавшие о своём родстве. Когда священник повел их вокруг аналоя, брачные венцы внезапно сорвались у них с головы, вылетели из окна и опустились на церковный купол. Так было предотвращено кровосмешение.

Другое предание связывает эту церковь и её необычный купол с именем императрицы Елизаветы Петровны и со стоящим неподалеку на правой стороне Покровки дворцом в бело-голубых тонах, который порой называют Зимним дворцом в миниатюре, или, намного смешнее и непонятнее, – «дом-комод». Он был выстроен в середине XVIII века при Елизавете Петровне. Часто его архитектором называют Дмитрия Ухтомского, но это не доказано. Первым хозяином дома был граф Апраксин, знаменитый своими победами в войне с Фридрихом Великим, затем – князь Трубецкой, а потом домом владел Московский университет, в нём была организована 4-я мужская гимназия. Учились в ней многие известные люди – будущий создатель аэродинамики Н. Е. Жуковский, театральный режиссер К. С. Станиславский, философ Владимир Соловьев… После революции тут оборудовали общежитие, теперь это многоквартирный дом. Интересно, что вплоть до 1950 года в доме было печное отопление.

Таковы факты, но старинное предание говорит иначе. Мол, дом этот Елизавета Петровна подарила своему тайному мужу графу Алексею Разумовскому, и в этом же доме они справили свадьбу. А венчание происходило в соседней церкви – Воскресения Словущего. И на куполе церкви находился настоящий брачный венец императрицы.

Но так, конечно, быть не могло: «дом-комод» построен намного позже предполагаемой даты их свадьбы, Разумовский тут никогда не жил, а тайное венчание произошло совсем в другом месте. В ответ любители легенд приводят один тоже полулегендарный эпизод, якобы произошедший именно в этом доме на Покровке. Мол, после вступления Екатерины II на престол её фаворит Григорий Орлов стал настаивать на морганатическом браке, в качестве примера указывая на Елизавету и Разумовского. Тогда Екатерина отправила к Разумовскому на Покровку канцлера Воронцова с указом, в котором ему давался титул высочества как законному супругу покойной государыни. Разумовский вынул из потайного ларца брачные документы, показал их канцлеру и тут же бросил в топившийся камин, прибавив: «Я не был ничем более, как верным рабом её величества, покойной императрицы Елизаветы Петровны, осыпавшей меня благодеяниями превыше заслуг моих… Теперь вы видите, что у меня нет никаких прав на этот титул».

Но, легенды – легендами, а тайн у Зимнего дворца в миниатюре предостаточно. Существует подземный ход между Воскресенской церковью и дворцом. Примечательно, что ведёт он куда-то дальше, вероятнее всего, к Меншиковой башне. Для чего мог служить этот ход – то ли для проведения тайных масонских собраний, то ли для сокрытия от глаз любопытных романа императрицы? Вопросов больше, чем ответов.

Пройдя дальше по Барашевскому переулку, мы выходим к ещё одному храму – Введения во Храм Пресвятой Богородицы в Барашах. Он был выстроен на рубеже XVII и XVIII веков в стиле московского барокко. Чем он только не был в советские времена: складом, заводом, общежитием… Только чудо, не иначе, спасло церковь от сноса. Но, конечно, всё внутреннее убранство было разграблено. По воспоминаниям очевидцев, в 1948 году зачем-то принялись пробивать стену и нашли три ниши, а в них – скелеты с золотыми крестами и золотыми венцами. Тут же приехали сотрудники НКВД и забрали все драгоценности, а кости попросту выкинули.

Барашевский переулок выходит на небольшую Лялину площадь, названную так по имени домовладельца красавца ротмистра, тоже пользовавшегося расположением императрицы Елизаветы. Затем по старинному Лялиному переулку, мимо дома № 20, где жил изобретатель дуговой лампы Павел Яблочков, выйдем снова на Покровку.

Однако прежде чем двигаться дальше, стоит рассказать подробнее о Яблочкове и его изобретении. «Свеча Яблочкова» работала по тому же принципу, что нынешняя дуговая сварка. Собственно, именно эти свечи и подсказали изобретателю сварки Николаю Бернадосу его идею. Это теперь детям запрещают смотреть на электросварку, а раньше такие свечи использовали в качестве осветительных приборов. Свеча представляла собой два стержня, разделённых изоляционной прокладкой из каолина – глины. Каждый из стержней зажимался в отдельной клемме, на верхних концах зажигался дуговой разряд, и пламя дуги ярко светило, постепенно сжигая угли и испаряя изоляционный материал. Добавление различных металлических солей позволяло менять окраску пламени, делая его не столь мертвенным. В 1876 году эти свечи произвели триумф на выставке в Лондоне, свечёй заинтересовались во всём мире, и в течение нескольких последующих лет предприятие Яблочкова давало постоянную прибыль. Его свечи горели в Париже, в Лондоне, в Берлине, в Мадриде, в Риме и даже в королевских дворцах Персии и Камбоджи. Это был настоящий триумф!

К сожалению, длился он недолго: спустя несколько лет свечи уступили место лампам накаливания. Но Яблочков продолжал работать, и его вклад в электротехнику неоценим. Когда в конце жизни он решил выкупить все свои патенты, то общая их стоимость превысила миллион!

И коли уж в нашей экскурсии мы поминаем масонов, то укажем, что в Париже Павел Николаевич был посвящён в члены ложи, а позднее стал её Досточтимым Мастером.

Дом на углу Лялиного переулка и Покровки – № 38 тоже связан с именем любвеобильной Елисавет. Один из владельцев дома князь Михаил Владимирович Голицын (сын городского головы) написал: «Дом наш на Покровке… был выстроен около 1780 года дядей моего прадеда Иваном Ивановичем Шуваловым, известным фаворитом императрицы Елизаветы Петровны, покинувшим двор при воцарении Екатерины Второй и вернувшимся из чужих краев лишь в конце 1770-х годов. Говорят, что он не знал, как его примет императрица за его приверженность Петру Третьему, и решил, как большинство опальных и старых вельмож, поселиться в Москве».

Однако опасения Шувалова не подтвердились: мудрая Екатерина старое вспоминать не стала и сделала Ивана Ивановича обер-камергером. Он остался в Петербурге, а московский дом подарил племяннику – Фёдору Николаевичу Голицыну, куратору Московского университета. Дом этот прославился после страшного пламени 1812 года – он уцелел в пожарище, получив прозвище «несгораемый».

Иногда этот дом называют домом «Пиковой дамы», но это неверно: «Усатая Венера» Наталья Петровна Голицына, урожденная Чернышова, относилась к другой ветви Голицыных и жила в Петербурге, на Малой Морской.

Особняк очень красив и гармоничен, богатыми и нарядными были и его интерьеры. Сохранились воспоминания одного из Голицыных, описавшего семейный быт. В этом роскошном здании не было ни водопровода, ни канализации. За водой приходилось ходить к ближайшему водоразборному фонтану (о них будет подробный разговор), а все нечистоты сливались в выгребную яму, откуда их откачивал золотарь. Во дворе дома был колодец, но вода в нём была очень нечистой и использовалась лишь для «технических нужд».

Отсюда уже рукой подать до Садового кольца. В самом конце улицы высится одинокая колокольня, оставшаяся от снесенного храма Иоанна Предтечи в Казённой слободе (1772). За кольцом Покровка переходит в Старую Басманную и дорога идёт в Басманную и Немецкую слободы. Именно там и даже дальше располагались царские дворцы.

Некоторые историки утверждают, что путевой дворец великого князя Василия Третьего (отца Ивана Грозного) до сих пор сохранился на Старой Басманной улице. Это дом № 15 – усадьба Голицыных. Оказывается, при строительстве усадьбы в XVIII веке зодчие не стали разрушать более древнюю постройку, стоявшую на этом месте, а лишь перестроили её и дополнили. К сожалению, внешне сейчас это трудно определить: дворец арендуют частные лица, которые не пускают никого внутрь, а над его фасадом так поработали современные маляры, что распознать былой облик трудновато. Но, говорят, что там в подвалах сохранилась белокаменная кладка XVI века.

По направлению к ближайшей станции метро – «Красным воротам» – лежат места столь интересные, что есть смысл отвлечься на них.

От Покровки идём по улице Чаплыгина (бывший Машков переулок), где в доме № 1А жил основоположник гидро– и аэродинамики, в честь которого и переименована улица. Дом украшен фигурами пухлых амуров мертвенно-серого цвета, производящих несколько странное впечатление. Уже в наше время к дому пристроен забавный особнячок – «дом-яйцо», вызывающий у москвичей самые противоречивые чувства: от неприятия до восторга.

Позади нас в стороне остались улица Машкова и Фурманный переулок, названный так, потому что здесь был извозчичий двор, а «фурман» в переводе с немецкого – извозчик. На этом же дворе стояли и пожарные повозки с трубами-насосами, почему переулок иногда называли Трубным.

Большой Харитоньевский переулок – одно из мест в Москве, связанных с жизнью Александра Пушкина. Церковь Харитона Исповедника – единственная в Москве во имя этого святого, по нему и назван переулок – была снесена в 1935 году. Некогда тут располагалась обширная дворцовая Огородная слобода – т. е. огороды, снабжавшие дворец свежими овощами и зеленью. С того времени сохранился Юсуповский дворец, известный как каменные палаты дьяка Алексея Волкова, предыдущего владельца (комплекс домов № 13–21), в которых ныне размещается Академия сельскохозяйственных наук. Несмотря на ряд перестроек, здания в целом сохранили облик XVII века, и многие декоративные украшения – частично подлинные, а частично повторяющие старые. Не поленитесь обойти главный дом (№ 21) – со двора он более изукрашен, нежели с улицы.

В 1727 г. Пётр II пожаловал дворец «за службу» князю Г. Д. Юсупову, потомку ногайских ханов. Этот подарок Юсуповы ценили и никому не передаривали и не продавали. Палаты оставались их собственностью почти двести лет, хотя во второй половине XIX века князья тут уже не жили, отдав помещения под работный дом.

Внук подполковника, Н. Б. Юсупов, был очень богатым и хорошо образованным человеком, это ему А. С. Пушкин посвятил стихотворение «К вельможе». Ему принадлежали великолепная библиотека, картинная галерея, собрание превосходных статуй и свой театр (он занимал дом № 24). В его дом съезжались не только вельможи, но и даровитые художники и учёные. Здесь часто давались балы, спектакли и устраивались музыкальные и литературные вечера.

Рядом с двором князя Б. Г. Юсупова, ближе к Садовому кольцу, стоял двор канцлера графа А. П. Бестужева-Рюмина. Напротив тесных старинных палат, на другой стороне переулка, располагался большой трёхэтажный каменный дом, тоже принадлежавший Юсуповым и возведённый специально для устройства праздников и приёма гостей. Возле него был разбит обширный регулярный парк в версальском стиле. Там часто гулял маленький Саша Пушкин, позже написавший:

…И часто я украдкой убегал

В великолепный мрак чужого сада,

Под свод искусственный порфирных скал.

Там нежила меня дерев прохлада;

<…>

Любил я светлых вод и листьев шум,

И белые в тени дерев кумиры,

И в ликах их печать недвижных дум…

Пушкины часто переезжали из дома дом, но переулок не покидали. Они жили то в доме Волковых (№ 2), то снимали флигель дома Юсуповых, то в доме графа Санти (№ 8) (в 1803–1807 гг.), то чуть поодаль, на углу Мальцева (ныне Малого Козловского) переулка в доме князя Ф. С. Одоевского (отца писателя).

В 1812 г. почти все деревянные дома сгорели. Сгорел и знаменитый Юсупов сад. А вот старинные палаты устояли перед безжалостным пламенем. После пожара всё вокруг застроили деревянными домами, один из них простоял очень долго, застав даже XX век (теперь на месте этого дома сквер). Это ветхое жилище людская молва прозвала «Ларинским домом», предполагая, что именно его имел в виду Пушкин, описывая приезд Татьяны Лариной в Москву:

…Вот уж по Тверской

Возок несётся чрез ухабы.

<…>

В сей утомительной прогулке

Проходит час-другой, и вот

У Харитонья в переулке

Возок пред домом у ворот

Остановился. К старой тётке,

Четвёртый год больной в чахотке,

Они приехали…

На самом же деле этот дом принадлежал Ершову, считающемуся автором сказки «Конёк-Горбунок». Почему «считающемуся»? Да не всё так просто с этой сказкой! Уж больно она походит на пушкинские, а сам Ершов впоследствии ни разу не написал хоть что-нибудь даже близко приближающегося к этому творению. Пушкин часто был сильно стеснён в средствах и вынужден был порой скрывать свои доходы от кредиторов. Изучив тексты и отношения двух поэтов, литературоведы выдвинули версию, что настоящим автором «Конька-Горбунка» является Александр Сергеевич, а Ершов был всего лишь подставным лицом, чьё имя использовали по договоренности, чтобы все гонорары не ушли на оплату долгов.

В этом же переулке находится усадьба Сухово-Кобылиных (дом № 17).

Имя Александра Васильевича Сухово-Кобылина известно и в связи с его замечательными комедиями, и из-за его причастности к громкому преступлению (убийству своей возлюбленной). Но те драматические события разыгрались в других домах, там, где писатель пребывал намного позже (об этом ещё будет сказано), а в этой усадьбе прошла его юность – и тоже не без инцидентов.

Учителем юного Александра и его сестры Елизаветы был молодой профессор Московского университета Николай Иванович Надеждин. Между ним и Елизаветой вспыхнул роман: она была в восторге от его образованности и эрудиции, он считал её самой талантливой своей ученицей. Однако между молодыми людьми стояло серьёзное препятствие: Елизавета была столбовой дворянкой, а Надеждин – сыном сельского священника. Сухово-Кобылины выступили категорически против этого брака. Елизавета даже пыталась бежать с любимым, но эта попытка провалилась, а её возмущённый брат вызвал Надеждина на дуэль. Надеждин отказался, заявив, что раз в силу своего недворянского происхождения недостоин стать мужем Елизаветы, то и стреляться с её братом ему не должно. Взбешённый таким ответом Сухово-Кобылин потребовал, чтобы Надеждин убирался вон из Москвы, грозя, что иначе пристрелит дерзкого поповича, даже если за то ему будет Сибирь. В сложившихся условиях Николай Иванович предпочёл уволиться и уехать в путешествие за границу.

Елизавету выдали замуж за французского графа Салиас-де-Турнемир. Как скоро выяснилось, знатность рода была его единственным достоинством. Супруги прожили вместе восемь лет, а потом за участие в дуэли граф был выслан из России. Уехал он один, оставив жену с тремя детьми «соломенной вдовой».

Оставшись одна, Елизавета Васильевна стала вести вполне эмансипированную жизнь: увлеклась литературой, стала публиковаться и устроила в своём доме салон, который посещали Тургенев, Огарёв, Грановский, Боткин, Лесков…

Можно закончить маршрут здесь: по большому Козловскому и Боярскому переулкам пройти к станции метро «Красные ворота» на Садовом кольце. К метро выходит и Хоромный тупик – это современное название, данное большевиками, так как улица упиралась в хоромы Юсуповых. Старое название – Трёхсвятительский тупик, по церкви Трёх Святителей Вселенских. Тут есть ещё один дом, связанный с именем Пушкина. Это дом № 4, принадлежавший Авдотье Елагиной. Теперь он заперт на территории НИИ электромеханики. Да и в сам тупик не пройдёшь из-за всегда запертых ворот.

Авдотья Петровна Елагина считалась женщиной умной, красивой и очень оригинальной. Славянофилка, она ненавидела Петра Первого, так как приходилась родственницей Лопухиным, и в силу этого отвергала многие его нововведения. В её доме, прозванном «Елагинской республикой», встречались Е. Баратынский, П. Вяземский, М. Погодин, П. Чаадаев. Н. Гоголь, А. Герцен, Аксаковы, Т. Грановский. После возвращения из Михайловского здесь стал бывать А. С. Пушкин. Одно время у Елагиных жил известный поэт Н. М. Языков. Погодин писал: «Вечера, живые и весёлые, следовали один за другим у Елагиных и Киреевских, за Красными воротами».

Экскурсия № 2. По местам исчезнувших дворцов

Выйдем со станции метро «Красные ворота».

Увы, от самих ворот осталось только название. На самом деле они изначально были белыми, а эпитет «красные» означал «красивые». Со временем название «Красные» стало восприниматься в прямом смысле, и в конце XIX в. ворота действительно покрасили в красный цвет. В конце 1920-х годов их снесли, несмотря на то что против разрушения памятника высказывались многие: комиссия «Старая Москва», Академия наук, знаменитый реставратор Пётр Барановский, академик Щусев…

На внешней стороне Садового кольца – высотный дом. Трогательная табличка на нём извещает, что он выстроен на том самом месте, где некогда стоял дом, в котором родился Михаил Лермонтов.

От высотки на Красных воротах лучами расходятся две улицы: Каланчёвская и Новая Басманная. Можно выбрать любую из них. Сейчас, совершая виртуальное путешествие, мы отправимся по следам уже несуществующих дворцов. Для этого нам нужно пройти по Каланчёвской улице.

Перед высотным домом – дом № 11 – небольшое здание печально знаменитого Басманного народного суда. Он «прославился» тем, что тут проходили многие сомнительные процессы, критикуемые правозащитниками и здесь, и за рубежом, – в частности, по делу Михаила Ходорковского. С лёгкой руки журналистов выражение «басманный суд» или «басманное правосудие» стало нарицательным.

Далее по Каланчёвской улице в доме № 43 – ещё один суд – Мещанский, утвердивший приговор Ходорковскому. У этого места страшная слава: в подвалах здания в 1930-е годы происходили массовые расстрелы.

Мы пройдём до железнодорожной станции Каланчёвская Алексеевской соединительной ветки. Тут когда-то стоял путевой царский дворец с высокой башней – каланчёй – отсюда и название. Но и здание станции очень красиво – это бывший «царский павильон» – домик в псевдорусском стиле, специально построенный для отдыха семьи Николая Второго. Царская семья отдыхала тут несколько раз. Весной 1912 года, когда император приехал в Москву на открытие памятника своему отцу на Пречистенке, каланчёвскую платформу по всей длине выстлали коврами, белой и красной расцветки; на клумбах из цветов составили царский вензель и герб России. Внутри павильон задрапировали тканями, золотыми кистями. На платформе в несколько рядов стоял почётный караул и хор.

Сейчас в павильоне – кассы и зал ожидания для пассажиров пригородного сообщения.

Рядом ещё одна специфическая достопримечательность – туалет 1949 года постройки. Это то ли третий, то ли четвёртый по старине действующий туалет в Москве (старее только на Покровке, на Девичьем поле и на Ленинградском шоссе – мы там побываем), поэтому есть люди, добивающиеся, чтобы неказистое здание объявили памятником истории. В нём действительно почти ничего не изменилось за шестьдесят с лишним лет, разве только деньги теперь берут за вход.

С Каланчёвки под мостом выходим на площадь трёх вокзалов: Ленинградского, Ярославского и Казанского. Каждый из них – памятник архитектуры. Ленинградский, он же Николаевский и Октябрьский, – это самый старый вокзал России. Вернее, один из двух самых старых: в 1840-е годы два совершенно одинаковых здания были возведены в Москве и в Санкт-Петербурге – с двух концов проложенной железной дороги – первой в России, выстроенной, по выражению Некрасова, «на русских косточках». Сейчас здание расширено и частично перестроено, но его первоначальные очертания всё же проглядываются.

К Казанскому вокзалу примыкает ДК железнодорожников. Считается, что именно этот Дом культуры описали Ильф и Петров как выстроенный на брильянты из стула.

Между вокзалами уходит широкая шумная улица Краснопрудная – Русаковская – Стромынка – Преображенская – Большая Черкизовская – Щёлковское шоссе. Это старая Стромынская дорога, в одной своей части сохранившая историческое название. Она была известна ещё со времён удельных князей. Весьма вероятно, что это по ней к боярину Кучке в несчастливый час приехал князь Юрий, ведь именно эта дорога соединяла Москву и города Юрьев-Польский, Суздаль (где тоже есть улица Стромынка) и Владимир-на-Клязьме. А название своё она получила по имени одного из многочисленных сёл, через которых проходила, – села Стромынь.

Ближайшее к нам старинное село называлось Красное. Отсюда и Красносельские улицы, а Краснопрудная улица названа так из-за большого пруда, который здесь когда-то был. Он располагался между современными Ярославским вокзалом и Верхней Красносельской улицей, а засыпали его в начале XX века. Давным-давно возле него проходили языческие «русалии», празднества, сохранявшиеся даже в середине XVI века: «Сходятся там мужи, жёны и девицы на ночное плещевание и бесчисленный говор, и на бесовские песни, и на плясание, и на скакание, и егда нощь мимо ходит, тогда к реце идут с воплем и кричанием, аки беси».

Тогда там располагалась большая дворцовая слобода, сначала состоявшая из крестьян и ремесленников, постепенно богатевших и писавшихся уже купцами. Однако в следующем столетии Красное Село оказалось в самом эпицентре Смуты: через него в Москву прибыли посланцы Лжедмитрия Первого, с восторгом принятые красносельчанами, а вот сторонники Лжедмитрия Второго, Тушинского вора, Красное Село сожгли.

При Романовых слобода вновь отстроилась, и тогда в Красном Селе была возведена деревянная церковь Воздвижения Честного Животворящего Креста Господня, в самом конце XVII века заменённая каменной. Процветало село и при Петре Первом, любившем устраивать потехи на священном для язычников пруду: морские бои в миниатюре и фейерверки. Такие праздники проводились в честь взятия Азова в 1697 году и победного Ништадского мира в январе 1722 года.

А на месте нынешнего Ленинградского вокзала стоял Артиллерийский полевой двор. Этот двор просуществовал долго, аж до 1812 года, когда боеприпасы взорвались от огня. Взрыв был слышен за десятки верст.

После того как было принято решение возвести храм Христа Спасителя, в Красное Село, по личному решению Николая Первого, был изгнан с Чертолья, с Остоженки, старинный Алексеевский монастырь – самый старый женский монастырь в Москве. Монахини переезжали, мягко говоря, не добровольно. Существует предание, что игуменья, покидая старый монастырь, даже бросила: «Быть сему месту пусту!» – предсказывая, что не простоит долго новый храм. Поэтому, чтобы задобрить разгневанных сестёр, для постройки Ново-Алексеевского монастыря привлекли самых лучших архитекторов. Михаил Дормедонтович Быковский возвёл Алексеевскую церковь с двумя приделами, силуэт и декор которой во многом повторяли архитектуру храма Христа Спасителя, не нынешнего, а того, настоящего. Церковь окружало огромное кладбище, ставшее гордостью и главным источником доходов монастыря. Сёстры даже отвели часть монастырских огородов, дававших им пропитание, под цветы – чтобы украшать ими надгробия. Хоронили там людей известных и богатых, и их родные не скупились платить за хороший уход за могилами.

На кладбище высились богатые усыпальницы Шустовых, производивших лучший коньяк; кондитеров Абрикосовых, купцов Алексеевых. Упокоились там многие литераторы: историк А. Ф. Вельтман, поэт А. М. Жемчужников (один из создателей Козьмы Пруткова); издатель «Московских ведомостей» М. Н. Катков… Увы, ни одна из могил не сохранилась: в 1920-е годы и кладбище, и монастырь были ликвидированы. Родственникам даже не позволили перезахоронить прах «царских сатрапов». Воспоминания очевидцев доносят отвратительные подробности этой варварской акции: так, например, над черепом Каткова откровенно надругались, вставив в челюсти папиросу. Надгробия пошли «на нужды народного хозяйства»: гранит – на бордюрный камень и облицовочную плитку, мрамор – на гравий, а чугунные ограды – на переплавку. Предполагалось, что здесь пройдёт магистраль, которая будет соединять стадион имени Сталина с Дворцом Советов, который планировали возвести на месте взорванного храма Христа Спасителя. Но этим планам свершиться было не суждено. Теперь по бывшему кладбищу, прямо по костям, проходит Третье транспортное кольцо и 2-й Красносельский переулок.

Всехсвятскую церковь (Красносельский переулок, 7) в советское время занимал сначала архив, потом завод по производству зонтиков, но теперь храм возвращён церкви. А вот Крестовоздвиженской повезло меньше: церковь обезглавили и присоединили к зданию Института рыбного хозяйства и океанографии (Верхняя Красносельская, 17). Монастырские стены снесены. Надстроенный келейный корпус отдан под дом престарелых.

Неудивительно, что среди погребённых на Алексеевском кладбище были Абрикосовы, ведь их кондитерская фабрика стояла совсем рядом, на Верхней Красносельской. Работает она и по сей день, но под другим именем – кондитерская фабрика имени П. А. Бабаева. Рядом на Малой Красносельской сохранился их особняк в стиле модерн.

Пётр Бабаев к конфетам никакого отношения не имел: был он слесарем Сокольнических трамвайных мастерских, членом ВКП(б) и погиб от руки белогвардейца. Работал он неподалеку, вот его имя и досталось фабрике, основал которую человек с истинно кондитерской фамилией – Абрикосов.

Родоначальник Абрикосовых был крепостным крестьянином. Звали его Степан Николаев, и отличался он редким умением готовить десерты. Степану повезло: барыня его была женщиной мудрой и даже просвещённой, держать столь редкого умельца в деревне не стала и охотно отпустила в город на оброк.

Степан накопил денег не только для того, чтобы выкупиться самому из крепостной зависимости, но и вызволить семью. Летом 1804 года у него уже была своя маленькая семейная мастерская, а в старости Степан Николаев сумел записаться уже не крестьянином, а купцом. И тут надо было уже подумать о фамилии, ведь Николаев – лишь сокращённое отчество, как полагалось для представителей низших сословий. Но первым Абрикосовым стал сын Степана, Иван, в 1814 году. Возникла фамилия из-за созвучия двух слов: оброк и абрикос. Ведь крестьянин был отпущен в город по оброку, торговал абрикосами, варил из них конфитюр…

Семейная история была далеко не гладкой: в середине XIX века Абрикосовы даже разорились и были вынуждены признать себя банкротами. Однако сын Ивана Алексей сумел возродить семейный бизнес: со временем его стали называть шоколадным королем России. Немногие могли конкурировать с Абрикосовыми – только товарищество Эйнема (ныне фабрика «Красный Октябрь») да ещё, наверное, кондитерская фабрика Сиу.

С именем Абрикосовых связано ещё одно весьма важное для Москвы заведение – родильный дом. Жена Алексея Ивановича, Агриппина Абрикосова, произвела на свет 22 ребёнка (выжило 17). И это притом что она активно помогала мужу в делах. На её имя была записана почти вся семейная недвижимость: купцы часто записывали большую часть имущества на жён и детей, дабы уберечь его от распродажи при возможном банкротстве.

Кроме того, Агриппина Алексеевна активно занималась благотворительностью. В конце 1889 года её стараниями на Миусской улице были открыты «бесплатный родильный приют и женская лечебница с постоянными кроватями А. А. Абрикосовой». За год через приют проходило более 200 рожениц, и детская смертность и смерть при родах были здесь очень низкие по тем временам – один процент. По сей день этот роддом является одним из лучших в Москве. После революции ему дали имя Надежды Крупской, у которой детей не было вообще. В 1994 году ему было возвращено историческое имя, и теперь это – городской родильный дом № 6 имени А. А. Абрикосовой.

После Третьего транспортного кольца Краснопрудная улица меняет название на Русаковскую и далее – на Стромынку. Самое примечательное сооружение Русаковской – полицейская и пожарная часть со смотровой каланчёй (Русаковская ул., 26) почти у самой Стромынской площади. Это вторая по времени постройки после Сущёвской из сохранившихся в Москве пожарных каланчей. В часть вёл Преображенский водопровод, сооружённый инженером Зиминым, что позволяло пожарным всегда иметь достаточно воды для тушения пожаров. Сейчас в здании размещается Управление Главной пожарной службы Восточного административного округа и пожарная часть № 12.

Конечно, Стромынская дорога слишком длинна, чтобы пройти её пешком. Щадя свои ноги, можно воспользоваться любым наземным транспортом, например 41-м автобусом, спуститься в метро или, подсократив маршрут, – железнодорожной веткой, и от Казанского вокзала доехать до станции Электрозаводская.

От станции метро «Сокольники»

В этом месте наложились друг на друга два временных пласта: век Алексея Михайловича и XIX век – промышленного подъёма. Названия улиц напоминают о царских охотничьих забавах, а сохранившиеся строения за малым исключением – о богатых купцах-благотворителях, строивших здесь больницы и богадельни.

Оглядимся вокруг: широкая аллея ведёт к парку Сокольники – остаткам царских охотничьих угодий. По левую сторону от неё между улицами Маленковской и Сокольничьей слободкой некогда находилась одна из усадеб графа Брюса.

Позади нас на площади – церковь Воскресения Христова – двухэтажный храм в стиле модерн с девятью куполами. Его алтарная часть обращена на юг – в сторону Палестины, земной родины Христа. Таково было желание руководившего строительством протоиерея Иоанна Кедрова, ставшего первым настоятелем храма. Позже Кедров был репрессирован и погиб в лагерях. Но сам храм никогда не закрывался! Сюда переносили почитаемые святыни из других разрушаемых храмов: из Страстного монастыря, с Варварских ворот Китай-города, из Пантелеймоновской афонской часовни. Многие иконы и по сей день хранятся именно здесь. В храме Воскресения Христова в Сокольниках очень хорошая акустика, поэтому в нём часто пели солисты Большого театра.

В доме № 7 на Сокольнической площади располагались театр «Тиволи» и кинематограф с популярным названием «Луч». Ныне здесь Дом молодёжи. От Сокольнической площади по парку проходит Богородское шоссе, названное так по имени села, уже вошедшего в черту Москвы.

Немного пройдём по Стромынке – до её пересечения с улицей Матросская Тишина. Это примерно полтора километра. Вокруг есть что посмотреть!

ДК имени Русакова (Стромынка, 6) – одна из самых известных построек архитектора-конструктивиста Константина Степановича Мельникова, возведённая в 1929 году. Это здание ни за что не перепутаешь с окружающими: три его верхние аудитории выступают наружу в виде объёмных консолей. Смотрится это очень оригинально и даже несколько шокирующе. Дом культуры имени И. В. Русакова включён в списки объектов истории и культуры, охраняемых ЮНЕСКО.

Недалеко, на 3-й Рыбинской улице, несколько в стороне, есть ещё один ДК – тоже Мельникова. Это клуб фабрики «Буревестник».

Чуть поодаль, за стадионом братьев Знаменских, заметно высокое, напоминающее лютеранскую кирху здание диспетчерского пункта № 6 преобразовательных подстанций Мосгортранса (2-я Боевская, 6). На самом деле кирхой оно никогда не было: в нём с 1912 года размещается электроподстанция, питающая городскую трамвайную сеть.

Целый комплекс старинных зданий в «русском стиле» из красного кирпича (Стромынка, 7) – это Бахрушинская больница (ныне городская клиническая больница № 33 имени профессора А. А. Остроумова). Бахрушинская – потому что возведена была на деньги (450 тысяч рублей!), пожертвованные братьями Бахрушиными на строительство больницы на 200 человек для бесплатного лечения хронических больных. В больницу принимались на лечение лица «всякого звания и состояния, преимущественно из недостаточных».

В 1895 году в больнице открыт небольшой родильный приют на 8 коек, а в 1903 году на территории больницы построен первый для Москвы родильный дом. В 1911 году Бахрушинская больница стала учебной базой Высших женских курсов по госпитальной хирургии и терапии. Сегодня эта больница представляет собой огромный многопрофильный лечебный комплекс.

На противоположной, чётной стороне, улицы – Дом призрения имени братьев Боевых (Московский городской научно-практический центр борьбы с туберкулёзом) (Стромынка, 10). Его выстроили в конце XIX века на деньги почётного гражданина Николая Ивановича Боева. Комплекс включал богадельню на 300 мест, домовый храм Николая Чудотворца и два дома дешёвых квартир на 60 бедных семей. В 1926 году Боевская богадельня перепрофилирована в туберкулёзное отделение при больнице имени профессора А. А. Остроумова.

От Стромынки влево отходит улица Короленко. На ней сохранились здания Александровского отделения Ермаковской богадельни (Короленко, 2). Построено отделение было на средства Флора Яковлевича Ермакова, происходившего из крестьян Коломенского уезда Московской губернии. От отца он унаследовал небольшую ситценабивную фабрику, развил это дело и составил состояние в несколько миллионов рублей. Около 1880 года Флор Яковлевич закрыл фабрику и посвятил себя благотворительности. На его миллионы в Москве устроили две громадные богадельни для крестьян обоего пола православного вероисповедания. Первое (Мариинское) отделение богадельни на 500 человек находилось за Трёхгорной заставой (Шмитовский проезд, 29), второе – на 520 человек – Александровское – здесь, в Сокольниках.

Кроме этого, Ермаков жертвовал сотни тысяч рублей на различные благотворительные учреждения, раздавал ежедневно деньги на устройство храмов и монастырей, на бесплатные обеды для нищих (ежедневно кормил около 1000 человек). В его доме имели приют до 200 монашек, прибывающих в Москву из женских монастырей за сборами. При богадельне в Сокольниках были построены два обширных храма, в одном из них – Троицы Живоначальной – был погребён в 1895 году Флор Ермаков. В 1934 году этот храм закрыли, его верхний этаж снесли, а нижний сейчас перестроен и превращён в мастерскую некоего Порфирыча – об этом гласит надпись масляной краской на воротах. Хотя, возможно, эту надпись сделали из других побуждений, имея в виду одного крайне неприятного и корыстного персонажа из романа Глеба Успенского.

На той же улице – Коронационное убежище для неизлечимо больных (Короленко, 3). В 1895 году накануне коронации Николая Второго Городская дума постановила соорудить ещё одно «убежище для неимущих» в память «Священного Коронования». Участок напротив Ермаковской богадельни подходил как нельзя лучше. В проекте были предусмотрены для взрослых – мастерские, для детей – учебные классы, игровая комната. Рядом с парком, разбитом ещё при прежних владельцах участка, отвели место для обширного огорода, возделывать который должны были сами жители убежища. На закладку первого камня прибыла августейшая чета. Призреваемых в Коронационном убежище вначале было 200 человек, но число их постоянно увеличивалось и скоро перевалило за триста. В 1923 году церковь при убежище была закрыта, главы и шатёр колокольни сломаны. В настоящее время здесь располагается Центральный научно-исследовательский кожно-венерологический институт (ЦНИКВИ).

Во дворах домов чётной стороны улицы – большой пруд, называемый Егерским. Легенда гласит, что в нём утонул некий егерь, влюбившийся во фрейлину императрицы Екатерины Второй, приезжавшей сюда поохотиться. Вначале ветреная фрейлина ответила на его чувства, но «курортный роман» закончился, и она снова уехала в Петербург. С горя егерь запил и утопился.

Перпендикулярно улице Короленко идёт Колодезная улица, названная так в начале XIX века по находившемуся здесь большому городскому колодцу – одному из последних чистых колодцев Москвы. В 1868 году Городская дума купила этот колодец, а в 1872-м устроила возле него водокачку. Преображенский водопровод (выстроенный инженером Зиминым) имел протяженность более трёх километров и обеспечивал водой весь восток Москвы. В сутки водокачка давала до 35 тысяч вёдер. Разобрали водокачку лишь в 1925 году.

К Колодезной улице примыкает одноимённый переулок. Его делит пополам Сокольническая линия метро, и пешеходам приходится проходить по подземному переходу. Старое название переулка – Переведёновский, по переведёновцам – москвичам, бежавшим из города во время чумы 1770–1771 гг. и по возвращении переведённым из старых мест жительства туда, где им выделили землю.

В середине XVII века на пологом правом берегу Яузы царь построил деревянные хоромы – охотничий «потешный» дворец. Новое село поначалу не имело названия, и только когда здесь был выстроен храм Преображения, вся местность был названа селом Преображенским. Усадьба «потешного» царского дворца была ограничена с востока Яузой, с севера – опушкой Оленьей рощи, с запада – проездом от Соколиной рощи на Стромынку. С юга от дворца находился Святой колодец – уже описанный чистый источник питьевой воды. Царь выезжал в «потешный» дворец ежегодно в мае, охотился и подолгу жил здесь. В 1672 году в Преображенском рядом с дворцом выстроен придворный театр («комедийная хоромина»); театральные представления проходили с 1672 по 1676 год и продолжились в начале XVIII века.

Одна из просек в Сокольниках и стадион рядом носят название Ширяевы: по преданию, любимый сокол царя Алексея Михайловича Ширяй, бросившись на свою жертву, не рассчитал удара и разбился насмерть.

После смерти Алексея Михайловича село Преображенское стало местом неофициальной ссылки царицы Натальи Кирилловны с малолетним царевичем Петром. Здесь Пётр в 1683 году завёл свои потешные полки и построил «потешный городок» – крепость Прешбург (Пресбург).

Ни Прешбург, ни дворец Алексея Михайловича, конечно, не сохранились, и уже в XIX веке тут всё было застроено частными домами. Городская управа выкупила участок, выстроив тут работный дом или Дом трудолюбия, куда свозили нищих, захваченных полицией, и занимали их каким-то трудом. Работали те в мастерских, на огородах, а зимой – в оранжереях. Было и подростковое отделение, которое в 1914 году было переведено в особое здание и преобразовано в приют имени доктора Фёдора Петровича Гааза – филантропа и правозащитника. От всего большого приюта сохранились один корпус, выходящий на соседнюю улицу Олений Вал, (24б) и храм Иоанна Предтечи. Этот храм был заложен в 1915 году, а сумму на строительство пожертвовала почётная гражданка госпожа Титова, потерявшая мужа и сына и желавшая почтить их память. Церковь была очень большая: тут одновременно могло молиться до 800 человек. В 1917 году храм был освящён, а в 1923-м – закрыт, купола снесли, фреску над входом сбили и разместили тут заводские цеха. Храм был возвращён церкви лишь в 1997 году.

За Оленьим Валом начинается парк Сокольники. Одна из его просек носит название Майской, но вовсе не в честь маёвок! Считается, что прорубить её приказал Пётр Первый, чтобы проводить тут майские гулянья. В день праздника весны 1 мая и по воскресеньям каждое лето на Майской аллее накрывали столы, расставляли вина, закуски, всякую снедь, и начиналось застолье. Большинство приглашённых составляли немцы – из Немецкой слободы. От этого Сокольническая роща долгое время звалась Немецкие столы. На этой просеке тоже есть храм – святителя Тихона Задонского на Ширяевом поле – это редчайший образец московского деревянного зодчества середины XIX века, чудом уцелевший.

В конце XVII века Пётр построил новый Преображенский дворец на противоположном – левом берегу Яузы, а старый дворец с тех пор использовался как путевой, пока совсем не обветшал. Ново-Преображенский дворец Петра I стоял недалеко от Преображенской улицы, на высоком левом берегу реки Яузы, между ней и современной Электрозаводской улицей. Стоял он на возвышенности и потому назывался также Нагорным дворцом. Хотя современные люди вряд ли посчитали бы дом Петра – «дворцом»: царь-реформатор был крайне неприхотлив и даже аскетичен в быту. Даже иностранцы скептически морщились: «дворец» этот был «деревянный, в один только ярус, с такими низкими комнатами и до того углублён в землю, что высокорослый мужчина, стоя у порога, без труда достанет кровли».

Неподалеку от дворца находилась Съезжая изба – орган полицейского сыска. Следы старых строений находятся и поодаль, на улице Бухвостова, но обычно её относят в то место, где на Преображенской улице находится дом № 6.

Даже в начале XIX века исследователи могли видеть остатки этих строений «на покатом холме, у коего извивается Яуза… На левой стороне, ехавши от заставы, на горе… на той стороне речки и моста, против Екатерининской богадельни». Считается, что именно здесь, а не на Красной площади, как изобразил Суриков, «были пытки и казни»; здесь стояли виселицы, здесь рубили головы мятежным стрельцам.

Старая Стромынская дорога убегает дальше – через петровскую Преображенскую слободу в село Черкизово – митрополичью дачу.

Название Черкизово происходит от имени ордынского царевича Серкиза, перешедшего на сторону русских и после крещения ставшего Иваном Серкизовым. Сын его Андрей был на Куликовом поле воеводой Коломенского полка и погиб в бою с Мамаем. У Андрея Серкизова (Черкизова) был сын Иван, среди вотчин которого было и это подмосковное сельцо. Иван продал это сельцо другому крещеному татарину – Илье Озакову, который выстроил в Черкизово на берегу речки Сосенки первую церковь – Ильи Пророка, конечно, деревянную и до наших дней не дошедшую. Стоящая на его месте новая Ильинская церковь выстроена в конце XVII века. Так сельцо – то есть простое поселение без церкви, стало селом – с церковью. Илья, хотя и был татарином, входил в число слуг митрополита Алексия – одного из вдохновителей Куликовской битвы (о нём будет рассказано особо). Именно к митрополиту и перешло Черкизово, и он сделал село своей летней резиденцией. С тех пор за ним закрепилось название митрополичья дача.

В настоящее время основная часть Сосенки заключена в трубу, и всё, что от неё осталось, – это Черкизовский пруд, на берегу которого по-прежнему возвышается Ильинская церковь, уже каменная. Она окружена кладбищем, очень древним, скорее всего, существовавшим ещё во времена Куликовской битвы! Среди относительно новых могил есть одна, заслуживающая особого внимания: это погребение юродивого, пациента психиатрической клиники Ивана Корейши. Врачи считали его неизлечимым больным, а толпы визитёров – святым и ясновидящим. Действительно, предсказания Корейши сбывались очень часто.

Слева от Щёлковского шоссе – село Богородское (туда ведёт Богородское шоссе). Его самая большая достопримечательность – деревянный храм Преображения Господня (Краснобогатырская, 17), освящённый в 1880 году. А в 1913-м здесь произошло страшное злодеяние: были зверски убиты две старушки, вдова местного священника и её сестра. Даже видавший виды начальник Московской сыскной полиции Аркадий Францевич Кошко годы спустя с ужасом вспоминал об увиденном: «Картина этого… убийства была особенно кошмарна. Жертвы жили в Богородском, в старом церковном домике. Одна из них была вдовой местного священника. Вместе с ней проживала её сестра-старушка. Обе женщины не только были убиты, но подверглись ещё перед смертью утончённейшей пытке. Вид их трупов леденил кровь: поломанные кости, вырезанные груди, обугленные пятки – говорили о перенесённых ими чудовищных истязаниях. Всё в доме было перевернуто вверх дном. Всё, что можно было унести, – унесено. Словом, та же картина ограбления дочиста, столь знакомая мне по ряду других происшедших недавно случаев. Тут же при доме на дворе валялись трупы двух отравленных собак».

Это было одно из страшных дел убийцы-садиста Сашки-Семинариста, буквально терроризировавшего в те годы Москву. «Грабежи… следовали один за другим, с промежутками в неделю-две и носили несомненные общие признаки: жертвы обирались дочиста (часто до белья включительно), убивались всегда каким-нибудь колющим оружием», – вспоминал Кошко. Вся московская полиция была поставлена на ноги, но успех принесли не облавы, а скрупулёзный анализ всех деталей убийств, проведённый Кошко. Он пришёл к выводу, что в Москве орудует шайка, руководит которой человек молодой, весьма образованный и начисто лишённый моральных принципов, – весьма распространённый в те годы тип «нигилиста». Поиски велись очень долго, но преступники неминуемо рано или поздно в чём-то ошибаются. Так случилось и на этот раз: за Драгомиловской заставой они не добили одного из ограбленных, а тот успел ранить одного из нападавших. По его описанию и потому, что раненый неминуемо должен был обратиться к лекарю, удалось схватить одного из убийц. Главаря своего они боялись до смерти, но всё же выдали его. На допросах Сашка вёл себя нагло: «Я такой же интеллигент, как и вы», – заявил он следователю на первом допросе. «Ты не интеллигент, а убийца и изверг рода человеческого!» – с презрением ответил Кошко.

«Сашка был приговорён судом к повешению, но по амнистии, последовавшей к романовскому юбилею, наказание ему было смягчено до 20 лет каторжных работ. Февральская революция освободила Сашку, пожелавшего якобы отправиться на фронт. На самом деле Сашка явился в Москву, где и принялся за прежнее. Он не забыл свести счёты со слесарем и «мясницким учеником», убив их обоих. Большевикам Сашка чем-то не угодил и был ими расстрелян в 1920 году, в Москве», – заключает свой рассказ Кошко.

Щёлковское шоссе проходит по жилым районам между огромными парками – Измайловским и Лосиным островом. Минуя известный питомник Сиреневый сад, районы Измайлово и Гольяново, оно ведёт в город Щёлково, связанный со знаменитой детективной драмой – «Живой труп». Хоть это уже не Москва, но всё же история достойна рассказа, пусть и очень краткого.

Женщина, ставшая прототипом толстовской героини, Екатерина Павловна Симон, совсем молодой вышла замуж за дворянина Николая Гимера. Брак этот оказался крайне неудачным: Гимер оказался алкоголиком. Даже рождение сына не могло спасти семью. Поэтому Екатерина ушла от мужа и, отдав сына на воспитание родственникам, устроилась на курсы акушерок. Жила она очень бедно, снимая дешёвую комнатушку в одном из подвалов Хитровки. По окончании курсов Екатерина устроилась акушеркой в больнице при фабрике товарищества мануфактур «Людвиг Рабенек» в Щелково. Сына она смогла взять к себе.

Её муж, сознавая свой недуг, дал согласие на развод, но в те времена венчаная пара не могла быть разведена без одобрения Московской духовной консистории, а этого согласия получено не было. Для Екатерины это было ударом, ведь к тому времени у неё уже был другой жених – служащий ткацкой фабрики Степан Иванович Чистов. Тогда и родился в голове у Екатерины Павловны хитрый план – уговорить мужа инсценировать самоубийство. Самому Гимеру к тому времени всё уже было совершенно безразлично, лишь бы ему выплачивали небольшое содержание – на водку, а там – трава не расти. Под диктовку жены он написал «предсмертную записку», оставил пальто с документами у проруби на заледеневшей Москве-реке, а сам, переодевшись в другое, уехал из Москвы.

Спустя несколько дней Екатерина отправилась в Якиманскую полицейскую часть, где предъявила «предсмертное письмо» Гимера. Поначалу всё шло по плану: оставленное «самоубийцей» пальто не украли нищие, его нашёл околоточный надзиратель и принёс в часть. Вскоре нашёлся и подходящий труп, выловленный из Москвы-реки. Несмотря на некоторое несоответствие деталей, Екатерина поспешила опознать тело и получила «вдовий паспорт», позволивший ей вступить в новый брак. В январе 1896 года Екатерина обвенчалась со своим возлюбленным в Никольской церкви села Жегалова (церковь сохранилась).

Но разве можно доверять алкоголику? Быстро пропив все полученные от супруги деньги, Гимер принялся её шантажировать. Платить она отказалась, и тогда Гимер явился в полицию, представив все доказательства мошенничества и сговора. Екатерину Павловну обвинили в двоебрачии, Николая Гимера – в пособничестве. Первоначальный приговор был предельно жесток: суд постановил лишить бывших супругов дворянства, сослать их в Енисейскую губернию на пять лет, и даже после этого ещё в течение четырнадцати лет они не имели права появляться в крупных городах. Однако в дело вмешался знаменитый адвокат Анатолий Фёдорович Кони и добился не только смягчения приговора, но и развода для четы Гимеров. Екатерина Павловна провела в тюрьме только три месяца, работая там в больнице, а выйдя на свободу, смогла вернуться в Щёлково к любящему мужу – новому мужу.

Дело это подробно освещалось в прессе, недостающие подробности рассказал Льву Толстому председатель Московского окружного суда, однако публикация пьесы была отложена по просьбе сына Екатерины Николая, который умолял не бередить душевные раны его матери. Алкоголик Гимер тоже явился в дом к Толстому, умоляя писателя дать ему хоть какую-нибудь работу. К тому времени он совершенно спился и обнищал. Толстой согласился помочь с условием, что тот бросит пить. Гимер пообещал – и сдержал слово. Он прожил ещё несколько лет.

Драма «Живой труп» была опубликована лишь в 1911 году после смерти писателя и быстро заняла ведущее место в репертуарах сотен театров по всей России. Семье Чистовых, уже разбогатевших, ставших солидными заводчиками-мыловарами, это радости не принесло: посещения падких на сенсации журналистов расстраивали Екатерину Павловну, доводя до слёз. С 1911 по 1930 год, пока Екатерина Павловна была ещё жива, на экранах синематографов появились четыре экранизации романа (в 1911, 1916, 1918 и 1929 годах). Умерла она в 1930 году, по некоторым сведениям, покончив с собой из страха перед репрессиями: её сын был арестован.

На берегу Яузы

Свернём на улицу Матросская Тишина. Названа она по Матросскому богадельному дому, существовавшему здесь примерно с 1771 года и мимо которого запрещено было ездить громыхающим телегам. Поэтому улица действительно была тихой, жили здесь вышедшие на покой увечные матросы – вот вам и название.

На углу Стромынки и Матросской Тишины стоит МГУПИ – Московский государственный университет приборостроения и информатики. Выстроен он на том самом месте, где некогда и располагался Екатерининский богадельный дом (Стромынка, 20).

В конце XVII века Пётр Первый основал на этом месте Хамовный двор – полотняную фабрику, где делали парусину для русского флота. От этого строения сохранилось два корпуса – северный и западный. Они принадлежат МГУПИ, образуя угол здания, выходящий к Стромынке.

В 1785 году в зданиях фабрики разместился Екатерининский богадельный дом. Тогда были построены восточный и южный корпуса, замкнувшие каре. Во дворе богадельни стоит полуразрушенное круглое здание с пятью куполами, похожее на церковь. На самом деле это оригинальные старинные погреба.

Следующие строения по этой же улице – Преображенская психиатрическая больница (Матросская Тишина, 20). Это первая специализированная психиатрическая больница в Москве, выстроенная в 1802 году. Построен доллгауз (от немецкого «tollhaus» – дом для сумасшедших) был по проекту того же архитектора, что строил и Екатерининскую богадельню, – Ивана Селихова, ученика Матвея Казакова. Дом скорби был рассчитан на 80 больных, причём у каждого – отдельные покои. В богадельне было три отделения – для излечимых, неизлечимых и выздоравливающих. В конце XIX века здание расширили на средства жертвователей, в том числе купцов Алексеевых и их родственников Бостанжогло.

Одним из пациентов Преображенской больницы был юродивый и предсказатель Иван Яковлевич Корейша (1783–1861 гг.), в медицинской карте которого значилось: «Причины болезни – неистовые занятия религиозными книгами. Болезнь совершенно неизлечима». Он прожил здесь сорок четыре года. За советом к нему обращались не только мещане, но и государственные чиновники, находившие в бормотании больного ответы на беспокоившие их вопросы. Толкователи, всегда находившиеся при Корейше, помогали расшифровать и понять его околёсицу. У стен больницы собирались толпы желающих узнать своё будущее, на его «сеансы» продавались билеты, а сбор за визиты составлял до 500–700 рублей в месяц и обеспечивал благосостояние всего заведения. «Если бы не Иван Яковлевич, не знаю, как бы сводили концы с концами», – говаривал главврач больницы.

Тюрьма Матросская Тишина. Следственный изолятор № 1 (дом № 18) был основан в 1775 году императрицей Екатериной II как «смирительный дом для предерзостных». Сейчас бы такое заведение назвали вытрезвителем: сюда предполагалось помещать буянов и пьяниц для смирения. Постепенно заведение превратилось в исправительный дом, а потом – в исправительную тюрьму.

Туберкулёзная клиническая больница № 7 (дом № 13) сооружена в 1903 году на средства городского управления по проекту архитектора А. И. Роопа. В 1903 году построена больничная церковь иконы Божией Матери «Утоли моя печали». Церковь была закрыта в 1922 году, и в здании разместился морг.

В 1905 году центральные мастерские московского трамвая перенесли с Миусской площади в Сокольнический трамвайный парк. Так возникли Сокольнические трамвайные ремонтные мастерские (дом № 15/17). Потом стоянка трамваев была перенесена ближе к Яузе, где возник Новосокольнический парк (трамвайное депо имени И. В. Русакова), а мастерские превратились в завод, не только ремонтирующий, но и выпускающий подвижной состав для городского транспорта.

С правой стороны на улицу выходят два длинных трёхэтажных корпуса Сокольнических казарм (№ 10), построенные в 70-е годы XIX века. Первоначально в них размещался сапёрный батальон, поэтому казармы назывались также Сапёрными. На другой стороне улицы – церковь Благовещения Пресвятой Богородицы при Сапёрных казармах. Она предназначалась для солдат и офицеров. Церковь не действует, со здания снята вся священная атрибутика, но алтарная часть сохранилась. Помещение принадлежит Московской восточной таможне.

К набережной Яузы от улицы Матросская Тишина отходит Дворцово-Рубцовская улица. Называется она так, потому что в XVI веке на этом месте в селе Рубцово стоял дворец царя Михаила Фёдоровича. Он выходил на Яузу, и набережная раньше так и называлась – Дворцовой, теперь она Русаковская. Именно здесь Михаил Фёдорович жил после восшествия на престол, ведь Кремль был сильно разрушен в боях с поляками. Дворец был окружён прекрасным садом с благоухающими розами, рядом по велению Михаила Фёдоровича соорудили церковь в честь Покрова Богородицы, отчего село стало называться Покровским.

На месте дворца сейчас Русаковская больница. Её основание связано с печальной историей семьи фон Дервиз. Павел Григорьевич фон Дервиз, железнодорожный магнат, был человеком очень богатым, но сильным здоровьем не отличался: наследственный туберкулёз свёл в могилу его сына Володю, затем дочь, а горе добило и самого главу семьи. Уже тяжело больной предприниматель пожертвовал городу капитал в 40 тысяч рублей на постройку детской больницы на 180 мест, причём по желанию жертвователя 100 мест в больнице должны были навсегда остаться бесплатными для детей-сирот и детей бедных родителей. Больница, названная Владимирской (в честь скончавшегося наследника), открылась в 1876 году; тогда она считалась образцовой не только в Москве, но и во всей России. Пять лет спустя на средства вдовы Дервиза в больнице был возведён храм во имя святой Троицы, где был устроен семейный склеп фон Дервизов. Этот храм в древнерусском стиле и сегодня стоит во дворе больницы, он действующий, но внутренняя его отделка – богатая и искусная – утрачена.

С Матросской Тишины мы попадаем на улицу Николая Гастелло (старые названия – 3-я Сокольническая улица, Сапёрная улица и Матросский тупик). Неподалеку отсюда жил и учился Герой Советского Союза; на этой улице стоит ему памятник. Здесь частично сохранилась старинная застройка, в том числе деревянный усадебный дом № 5 – красивое одноэтажное деревянное здание с резными деталями. Увы, земелька в этом районе нынче дорога, и никто не поручится, что дом простоит долго.

От улицы Гастелло в обе стороны отходят Сокольнические улицы – сейчас их пять, а раньше было двенадцать. На 2-й Сокольнической примечательно здание городских Сокольнических женского и мужского начальных училищ имени А. С. Пушкина (ныне Центр образования им. А. С. Пушкина), открытых в 1904 году; решение об их открытии наряду с другими городскими начальными училищами имени А. С. Пушкина было принято Московской городской думой в ознаменование столетия со дня рождения поэта в 1899 году. Организатором и первым попечителем мужского училища был сын А. С. Пушкина генерал Александр Александрович Пушкин (1833–1914 гг.), и именно в ней учился Николай Гастелло.

На соседней 3-й Сокольнической улице – Дом бесплатных квартир купчихи Э. К. Рахмановой (№ 5). Рахмановы были богатейшими купцами-старообрядцами и известными благотворителями.

Ближайшие станции – «Электрозаводская» – метро и железнодорожная.

Здесь стоит Покровский дворец Елизаветы Петровны (дом № 44) и – за железной дорогой – церковь Михаила Фёдоровича (ул. Бакунинская, 83). Церковь имеет звонницу и два придела – царевича Димитрия и св. Сергия Радонежского. Этот храм строился сразу в камне при личном надзоре молодого царя – первого из Романовых. Здесь молился он сам и вся царская семья, здесь служил молебны его отец – патриарх Филарет. Можно сказать, этот храм – первый выстроенный в России по окончании Смуты. Он считается памятником русской воинской славы и символом возрождения Отечества. Стоит он буквально в нескольких метрах от железнодорожного полотна, а напротив – в такой же близости и от железной дороги высится царский дворец.

Село Покровское уже пришло в запустение, когда при Анне Иоанновне сюда отправили в негласную ссылку молодую прекрасную цесаревну Елизавету Петровну.

В 1770-х годах в сборниках стало печататься стихотворение:

Во селе, селе Покровском

Серед улицы большой,

Разыгралась-расплясалась

Красна девица-душа,

Красна девица-душа,

Авдотьюшка хороша…

с указанием, что оно является «сочинением знаменитой россиянки, воспетой Ломоносовым». При советской власти это таинственное указание сменилось кратким: «слова народные». Хотя многие исследователи, в том числе поэт Державин, историк Бантыш-Каменский и даже Пушкин, подтверждали авторство российской государыни – Елизаветы Петровны.

Да, русская императрица действительно писала стихи и по праву может считаться одной из первых русских поэтесс. Здесь же, в Покровском, Елизаветой было создано ещё одно стихотворение, не очень умелое (поэтические правила только зарождались), но искреннее и трогательное.

Я не в своей мочи огнь утушить,

Сердцем я болею, да чем пособить,

Что всегда разлучно и без тебя скучно,

Легче б тя не знати, нежель так страдати

Всегда по тебе.

Его адресат известен – это Алексей Яковлевич Шубин, по одним сведениям, прапорщик лейб-гвардии Семёновского полка, по другим – унтер-офицер Преображенского. Эти полки стояли здесь неподалеку, в Семёновской и Преображенской слободах. Сейчас даже памятник им поставили общий – немудрено, что полки и двести лет назад путали.

По воспоминаниям современников, Алексей Шубин был очень красив, и поначалу именно этим понравился молодой цесаревне. Сентиментальные историки девятнадцатого века писали, что Елизавета предалась своему чувству со всем пылом молодости, со всем упоением страсти и даже предполагала сочетаться с Шубиным браком.

Однако императрица Анна Иоанновна не доверяла ни Елизавете, ни её жениху. Она не могла не замечать, что Елизавета слишком сблизилась с гвардейцами: крестила у них детей, бывала на свадьбах; солдат-именинник приходил к ней, по старому обычаю, с именинным пирогом и получал от неё подарки и чарку анисовки. Елизавета и сама с удовольствием выпивала за здоровье именинника.

«Принцесса Елисавета, дочь Петра I и царицы Екатерины, такая красавица, каких я никогда не видывал. Цвет лица её удивителен, глаза пламенные, рот совершенный, шея белейшая и удивительный стан. Она высокого роста и чрезвычайна жива. Танцует хорошо и ездит верхом без малейшего страха», – писал о ней испанский посол.

Гвардейские солдаты любили цесаревну, называли её матушкой и поговаривали, что ей, дочери Петра Великого, «не сиротой плакаться», а следовало бы на престоле сидеть. Всё это дошло до Анны, и по её приказу Шубин был арестован, долго томился в тюремной камере, а потом был отправлен на Камчатку и обвенчан там против воли с камчадалкой. Под страхом смерти ему было запрещено называть кому-либо своё имя.

Прошло десять лет, Анна Иоанновна умерла, её наследники брауншвейгские на престоле не удержались, а Елизавета, совершив государственный переворот, взошла на престол, принадлежавший ей по праву рождения. Теперь её сердце было отдано другому, но даже за 10 лет разлуки она не забыла своего прежнего возлюбленного и тут же отправила людей на его поиски.

Более года посланный колесил по всей Камчатке, спрашивая, нет ли где Шубина, но не мог ничего разузнать. Однажды, разговорясь с арестантами, посланный упомянул имя императрицы Елизаветы Петровны, но те не поверили, что она царствует. В доказательство ему пришлось предъявить документы с её именем и печатью. И только тогда один из ссыльных признался, что он и есть Шубин.

«За невинное претерпение» в марте 1743 года Шубин был произведён в генерал-майоры и получил Александровскую ленту и богатые вотчины. Камчатская ссылка расстроила его здоровье, он предался набожности, занялся науками и в 1744 году попросил увольнения со службы. Получив отставку, Шубин поселился в своём имении, где и умер в 1765 году, на три года пережив Елизавету.

В конце 1730-х годов дворец, где жила Елизавета, уже совсем ветхий и старый, сгорел. Она немедленно приказала отстроить его заново и даже лично приезжала проследить за ходом работ, теперь уже в сопровождении нового фаворита – Разумовского. С тех пор дворец ещё не раз горел, перестраивался – последний раз в XIX веке, – но всё же дошёл до наших дней и даже сохранил черты своего старого облика. С 1992 года здесь находится Научно-исследовательский институт реставрации. Трёхэтажное краснокирпичное здание рядом с дворцом отношения к нему не имеет. Оно намного более позднее (1913 год) и принадлежало Покровской общине сестёр милосердия (ул. Гастелло, 42).

Купцы-старообрядцы

Если пройти прямо по Бакунинской улице, под мостом, миновав Яузу, можно выйти к Басманной слободе и продолжить экскурсию по сохранившимся дворцам. Но Бакунинская улица довольно длинная, да и в историческом отношении малопримечательная, а рядом со станцией метро «Электрозаводская» есть немало интересного. Поэтому на время стоит вынырнуть из Петровской эпохи и перенестись в чуть более поздние времена.

Станция «Электрозаводская» названа по существующему заводу. Его готическое здание было спроектировано в середине 1910-х годов для рижского товарищества русско-французских заводов, эвакуировавшего предприятие из Риги (это было начало Первой мировой, и промышленники боялись оккупации), тогда же в Москву был перенесён завод «Каучук».

Изначально здание завода было задумано как подобие средневекового замка с окнами-розами и высокими башнями, но из-за войны проект был урезан и сохранил архитектурные изыски только со стороны главного входа.

Раньше здесь находился «прачечный пруд» – на запруженной по всему течению реке Хапиловке, по большей части заключённой в трубу ещё при Павле Первом. Теперь на месте пруда узкая площадь Журавлёва, больше похожая на обычную улицу. На площади – несколько купеческих домой характерной архитектуры. Наиболее значительными предпринимателями здесь были купцы-старообрядцы Носовы из Преображенской общины. Их фабрика – это дом № 1 по Малой Семёновской улице, фактически находится тут же, на площади. Жили Носовы тоже рядом – дом № 12б по Лаврентьевской улице, ныне Электрозаводской.

Основатели фабрики братья Носовы самостоятельно заниматься ткацким и красильным делом стали в 1829 г., основав на берегу Хапиловского пруда фабрику, выпускавшую драдедамовые платки – т. е. довольно дешёвые платки из тонкого сукна, очень популярные в то время. Именно такой носила бедняжка Сонечка Мармеладова. Братья сами ткали, красили и сушили платки, а жёны украшали их бахромой. Позднее фабрика стала выпускать более качественные толстые и крепкие сукна – армейское, кавказское (из такого шили черкески)…

Главой дела в продолжение многих лет был Василий Дмитриевич Носов. Это он выстроил здесь первый дом. Сын Носова, Василий Васильевич женился на красавице Евфимии Рябушинской, девушке хотя и воспитанной в старой вере, но образованной и несколько взбалмошной. Тогда и решил старый Василий Дмитриевич отселиться, оставив старый дом молодым. Наверное, втайне желая утереть нос не в меру изысканной невестке, он пригласил известного архитектора Кекушева, мастера стиля модерн (именно он раньше строил носовскую фабрику, старообрядческую больницу и дома купцам Грачёвым, тоже старообрядцам), и сделал заказ, выбрав проект из заграничного журнала. Особняк вышел на славу: со всеми достижениями комфорта, водяным отоплением, горячей и холодной водой. Вместе с тем дом строился не каменный, а деревянный – так пожелал хозяин, считая дерево более здоровым материалом. Дом был разделён на две половины: нижнюю, мужскую, где жил сам Носов и его прислуга, и женскую, где располагалась его сестра и женская прислуга.

Сейчас дом занимает филиал Российской юношеской государственной библиотеки, и туда можно зайти, интерьеры частично сохранились. Порой там проводятся концерты классической музыки.

Не желая отставать от свёкра, Евфимия Павловна устроила у себя художественный салон, куда приглашались модные литераторы и художники. Красавица госпожа Носова любила живопись, по примеру отца собирала картины, а её портреты охотно писали художники. Она пригласила молодого архитектора Жолтовского перестроить большой зал, собиралась заказать Серову его роспись, но художник умер, не успев закончить дело. После революции Носовым пришлось эмигрировать, бросив всё. Евфимия Павловна уехала в Рим и дожила там до преклонных лет. Её дом стал сначала краеведческим музеем, потом яслями… Сейчас его занимает банк.

Купцы Носовы принадлежали к Преображенской старообрядческой общине и много жертвовали на её храмы. На деньги купцов Носова и Хлудова построена, в частности, колокольня монастыря, сохранившаяся до сих пор. Архитектору Кекушеву принадлежит проект здания общинной больницы (сейчас там помещается туберкулезный диспансер).

По Малой Семёновской и улице Девятая Рота (на обеих сохранились остатки старой застройки) выходим на Преображенский Вал, соединяющий станции метро «Преображенская площадь» и «Семёновская». Именно здесь находятся Преображенская староверческая слобода и Никольский единоверческий монастырь (некогда он тоже принадлежал староверам).

Ныне Преображенская староверческая община очень закрытая, она объединяет староверов-беспоповцев, или феодосийцев, которых многие считают сектантами. Сами они себя именуют древлеправославными христианами, иже священства не приемлющими, т. е. не признающими никаких священников и, следовательно, совершаемых ими таинств: по их мнению, в мир уже пришёл антихрист, настали последние времена и благодать священства прервалась. Крещение и исповедь у них совершаются выборными мирянами, а по вопросам брака существует разделение: на приемлющих и неприемлющих брак, ведь таинство брака тоже совершает священник. Одним из наиболее значимых проповедников, не приемлющих брак, был Феодосий Васильев. Его последователи и создали в 1771 году (после чумы) Преображенскую общину. Однако жить без семьи или же во грехе никому не хотелось, и постепенно даже феодосийцы склонились к тому, чтобы брак признать, причём порой даже брак, совершённый никонианским священником. На территорию этой общины вас не пустят ни под каким видом: она обнесена высокой стеной и совершенно закрыта для посторонних. Можно обойти её вокруг и пройти по старому Преображенскому кладбищу – тоже ранее старообрядческому, но теперь ставшему общим. Тут сохранилось много старинных надгробий и часовен.

Преображенское кладбище находится примерно в равной удаленности от двух станций метро – «Преображенской площади» и «Семёновской». Обе они названы в честь петровских полков.

Бункер Сталина

Недалеко от станции метро «Черкизовская» по адресу Советская улица, 20, расположен ещё один «дворец», не то чтобы исчезнувший, но надёжно законспирированный. Это бункер, предназначавшийся для Иосифа Сталина. Его вырыли под так и недостроенным стадионом на территории Измайловского лесопарка. Ныне там музей, который можно посетить, предварительно заказав экскурсию, а полное название объекта звучит как «Запасной командный пункт Верховного Главнокомандующего Красной Армии И. В. Сталина периода Великой Отечественной войны 1941–1945 гг.»

Многочисленные витрины с портретами соседствуют с уцелевшими предметами меблировки. Сохранился и кабинет Иосифа Сталина, скромный, как он любил, почти аскетичный. На стене висит карта с отметками боевых действий. Карту можно в любой момент закрыть занавесками. В таком занавешенном положении большую часть времени находились все карты на командных пунктах во время войны. Их открывали только по необходимости – таково было требование секретности.

Конечно, посетителей пускают далеко не во все помещения подземного «дворца», а ведь общая площадь бункера – 135 тыс. кв. метров. К нему подходят два подземных тоннеля; один – для автомобилей, считается, что длина его 17 километров и ведёт он к Кремлю, причём подземные ворота тоннеля располагаются под Спасскими воротами. Сейчас тоннель почти полностью засыпан, сотрудниками музея было отрыто метров сто его протяжённости. Второй тоннель якобы ведёт к ближайшей линии метро.

Экскурсия № 3. Дорогой Петра

У «Красных ворот», через сквер от высотки, на углу Новой Басманной и Садового кольца, высится серое и довольно уродливое здание Министерства путей сообщения. Говорят, что стоит оно на том месте, где находилась любимая Петром «аустерия» – трактир, куда любил заворачивать молодой царь, чтобы пропустить рюмочку шнапса. Историки архитектуры утверждают, что под неприглядной серой оболочкой скрывается совсем иное строение – запaсный дворец, выстроенный по распоряжению Елизаветы Петровны. Здесь хранились царские запасы, предназначенные для других жилых дворцов, расположенных неподалеку.

Потом часть помещений была отдана под квартиры дворцовых служащих и военных, другая часть – под учреждения. В конце XIX века здание было передано московскому дворянству «с целью помещения в нём учреждаемого Дворянством Института благородных девиц имени Императрицы Екатерины II».

После революции благородным девицам пришлось покинуть институт, а занявшие его чиновники Народного комиссариата путей сообщения обратились к архитектору И. Фомину с предложением перестроить здание. Рушить тот ничего не стал, а просто одел дворец в новый архитектурный кожух – якобы в форме паровоза.

Русские цари обычно ездили в свои загородные дворцы по Старой Басманной улице. Пётр Первый изменил обычай: он любил сделать крюк и завернуть на Новую Басманную, в упомянутую «аустерию».

Есть три распространённые версии, объяснявшие, чем занимались жители слободы и почему она стала называться Басманной. По одной – здесь жили пекари, выпекавшие хлеб с особыми клеймами, чтобы не подделали. Клейма назывались «басмы», а хлеб – «басманом». По другой – здесь жили кожевники и оружейники, а название происходит от глагола «басмить», т. е. выделывать чернёные узоры на металле или коже. А путеводитель 1833 года утверждал, что пошло это название от Басманова, «любимца и наперсника царя Иоанна Грозного», чья усадьба располагалась в этих местах.

Жил ли тут Басманов на самом деле, неизвестно: весь окружающий район, за редким исключением, был обустроен при Петре Первом. В начале Новой Басманной улицы стоит церковь Петра и Павла на Новой Басманной. Строивший её архитектор Зарудный указал, что чертёж основного здания был им изготовлен «по данному собственной его величества руки рисунку». Строили церковь долго, более десяти лет из-за запрета на каменное строительство в Москве: весь камень шёл в Петербург. Её лаконичные формы явно напоминают постройки Петропавловской крепости в Петербурге. Колокольня более поздняя, уже елизаветинских времён; она намного пышнее и вычурнее.

Внутри храма сохранились старинная лестница и настенные росписи на темы апокалипсиса в притворе верхней церкви. С восточной стороны участок обрамляет белокаменная ограда с замечательной кованой решёткой в стиле барокко середины XVIII века. Она перенесена сюда из другой, разрушенной при Хрущёве церкви Спаса на Большой Спасской улице. Петропавловскую не снесли, отдав её обновленцам и Богословской академии А. И. Введенского. Обновленцами назывались сторонники религиозного течения, существовавшего внутри РПЦ в 1920–1940-е годы. Их задачей было приспособить церковь к изменившимся после революции условиям, а одним из принципов – лояльность по отношению к Советскому государству, доходящая до отождествления коммунизма и христианства. Но этот компромисс успеха не имел, и со смертью в 1946 году его лидера Александра Введенского умерло и движение. Церковь закрыли ещё раньше – в середине 1930-х гг. на шестьдесят лет.

В Басманной слободе селились иноземные офицеры, а на Бауманской улице даже сохранилось здание казарм XVIII века (№ 61), позже отданное под почту. После перевода столицы на Неву иностранные офицеры покинули слободу, продав свои дома купцам. Те постепенно богатели, и теперь вся улица застроена красивейшими особняками XVII и XIX веков. Есть среди них очень богатые (например, № 13, 16, 22, 23) и скромные деревянные (№ 19) – последний, кстати, подлинный домик XIX века, продержавшийся уже больше двухсот пятидесяти лет. Некоторые дома на Новой Басманной приписывают архитектору Матвею Казакову – № 9/2–4; и дом № 12, принадлежавший Плещеевым. Но это спорно. В доме № 29 располагалась полицейская часть. А на усадьбу купца Стахеева (№ 14) все обычно обращают внимание не только из-за строгой элегантности самого дома, но и из-за чудной статуи-светильника во дворе.

Много домов здесь принадлежало Демидовым (о них напоминает название – Большой Демидовский переулок). Дом № 26 на Новой Басманной (нынешняя Басманная больница) принадлежал сначала им, а потом был продан князьям Голицыным.

Поселились тут и купцы Мальцевы, которых можно назвать королями русского хрусталя. На Новой Басманной им принадлежали дома № 28 и 31, первый украшен оригинальными уродливыми масками.

Первый мальцевский завод был основан в конце царствования Петра близ Можайска. В конце сороковых годов XVIII века правительство забеспокоилось об экологии: стекольное производство требовало массы топлива и леса вокруг безжалостно вырубались. Тогда Мальцевым пришлось перенести производство в Орловскую губернию. Но и с можайским заводом они схитрили: не остановили его сразу, а стали возить топливо из-под Орла (эта лазейка в законе была), оттянув таким образом закрытие завода почти на десять лет.

В 1755 году Мальцевы основали свой третий по счёту завод, самый известный – в селе Микулино на реке Гусь Владимирской губернии. Ныне там город Гусь-Хрустальный.

Район Басманных улиц благоустраивался, и вот уже и знатные люди не чурались приобретать здесь недвижимость: ведь земля была намного дешевле. Князь А. Б. Куракин поступил очень умно, для начала она выстроил в память о покойном отце в непрестижном районе богадельню для увечных воинов (дома № 4–6 сразу за МПС), а уж затем – обширный дворец, архитектором которого, вероятно, был Родион Казаков (брат Матвея Казакова). Богадельня, выстроенная в 1742 году, дошла до нас изрядно перестроенной, храм при ней разрушили. Она считается первым в России частным благотворительным заведением.

Князь Александр Борисович Куракин – щёголь и дамский угодник – был безмерно богат, его прозвали «бриллиантовым», потому что он появлялся на балах в костюме, усыпанном алмазными украшениями. На его камзоле, а также на нижнем белье все пуговицы были брильянтовые, одеяние дополняли ордена: звёзды – Андреевская и Чёрного Орла, кресты – Александровский и Мальтийский на шее, Анненский в петлице, из крупных солитеров. Кроме этого он обыкновенно надевал сверх кафтана голубую ленту с бриллиантовым крестом, а на правое плечо – эполет, бриллиантовый или жемчужный. Даже пряжки на туфлях и на шляпе князь носил алмазные. Ходил анекдот, что однажды, играя в карты у императрицы, Куракин открыл табакерку и заметил, что перстень на его пальце совсем к ней не подходит, а сама табакерка не соответствует всему костюму. Волнение его было настолько сильно, что он с крупными картами проиграл игру.

Однако не следует считать князя глупым фанфароном: несмотря на своё чрезмерное щегольство, он был умным политиком и очень мужественным человеком, участвовал в заключении Тильзитского мира, был послом в Париже при дворе Наполеона. Там произошёл трагический случай, на балу во дворце по случаю бракосочетания Наполеона I с эрцгерцогиней Марией-Луизой вспыхнул пожар. Тогда погибло около 20 человек. Куракин оставался до последнего в огромной, объятой пламенем зале, выводя особ прекрасного пола, – дамы в пышных юбках поневоле могли выйти только гуськом. Не столь галантные кавалеры в страхе за собственные жизни сбили князя с ног и даже прошлись по нему. Вытащить бесчувственное тело князя было крайне трудно: украшения на его мундире раскалились так сильно, что обжигали тех, кто пытался оказать ему помощь. Другие под видом оказания помощи сдирали с мундира брильянты – всего уворовав на сумму около 70 тысяч франков. Куракин сильно обгорел, у него совсем не осталось волос, было изуродовано лицо, ноги и руки были раздуты и покрыты ранами, на одной руке кожа слезла как перчатка. От последствий ожогов князь так и не оправился до конца жизни и был вынужден уйти в отставку.

После кончины Куракина дворец, слишком дорогой для содержания, наследники сдавали в наём – для проведения балов. Затем его продали казне и перестроили под Землемерное училище, позднее ставшее Межевым институтом, первым директором института был будущий писатель-славянофил Аксаков, автор «Аленького цветочка». Теперь это Университет инженерной экологии.

Вслед за Куракиным в слободу въехали Головины, Голицыны, Трубецкие, одно время в приходе церкви Николы в Покровском жил А. В. Суворов. Дом № 27 принадлежал графу Николаю Семёновичу Мордвинову, академику, государственному деятелю, известному англоману и масону, кавалеру ордена Андрея Первозванного. Он был в числе тех, кого декабристы в случае победы предполагали ввести в состав нового правительства, и, единственный из членов Верховного уголовного суда, Мордвинов отказался подписать им смертный приговор. В этом его доме долгое время квартировал историк Карамзин и здесь писал некоторые главы знаменитой «Истории государства Российского».

Почти параллельно Новой Басманной проходит Новорязанская улица, выйти на неё можно, пройдя через короткий 1-й Басманный переулок. На Новорязанской – образцы промышленной архитектуры начала XX столетия: № 12 – дом правления Московско-Рязанской железной дороги, № 23 – комплекс зданий Рязанского трамвайного парка (1910–1911 гг), № 27 – более поздний гараж для грузовых машин, памятник русского авангарда, выстроенный по проекту Константина Мельникова и Владимира Шухова во второй половине 1920-х годов. В нём впервые было предложено ставить машины не строго перпендикулярно стене, а чуть наискось – парковаться водителям стало намного легче.

На чётной стороне Новой Басманной улицы арка отмечает вход в сад Баумана, созданный в 1920-м на месте сразу нескольких усадебных садов. Через него можно пройти на улицу Старая Басманная. Недалеко от сада – уцелевшие строения владения № 20: главный дом, дом с антресолями, корпуса служб, декоративный грот. В этой усадьбе жил философ П. Я. Чаадаев, объявленный сумасшедшим. Его посещали А. С. Пушкин, Н. В. Гоголь, А. И. Герцен, И. С. Тургенев и др. В этом доме он и умер, отпевали Чаадаева в Петропавловском храме. В предвоенные годы здесь была устроена Промышленная академия, где учились, в частности, жена Сталина Надежда Аллилуева и Никита Сергеевич Хрущёв.

На Старой Басманной тоже много примечательностей: строения № 15 – уже упоминавшаяся усадьба Голицыных, где под оболочкой XVIII столетия скрывается дворец XVI века. На углу Токмакова переулка стоял дом тётки Пушкина – Анны Львовны, но его снесли в 1930-е годы. Совсем рядом, тоже на углу Токмакова переулка, – дом № 30, где жил и работал художник Фёдор Степанович Рокотов. Дом № 23 принадлежал декабристу Муравьёву-Апостолу. № 11 – дом правления Московско-Курской и Нижегородско-Муромской железных дорог, выстроенный в самом конце XIX века; № 15 к. 1, – доходный дом в стиле модерн, принадлежал персидскому подданному; № 20 к. 1, – дом кооператива «Бауманский строитель», начало 1930-х гг. Ранее на этом месте стояла табачно-гильзовая фабрика Бостанжогло – деда по матери городского головы Николая Алексеева. Во дворах между Старой Басманной, 20, и Гороховским переулком сохранилась деревянная старомосковская застройка. Самым крупным строением на Старой Басманной является пышный храм Никиты Мученика елизаветинских времён (архитектор Д. В. Ухтомский).

Новая и Старая Басманные улицы сходятся на площади Разгуляй. Таинственная площадь: вы не найдёте в справочниках ни одного почтового адреса с ней связанного. Ни один дом из стоящих здесь не пронумерован по «площади Разгуляй» – а лишь по окружающим улицам. Старая застройка здесь по большей части снесена ради возведения здания райсовета – типичной советской архитектуры. Из-за этого Разгуляй совершенно потерял свой вид, и даже площадью не выглядит. Предполагают, что знаменитый кабак, в честь которого назвали площадь, был в доме № 38, на углу Доброслободской улицы. Однако есть и мнение, что кабаков тут было много – почти в каждом доме, и все они – с не самой хорошей репутацией. В этом доме сейчас ресторан «Ёлки-палки» и отличный ирландский паб. Так что традиции соблюдаются!

Рядом с пабом – неказистый деревянный домишко № 36 – в 1820-х годах здесь жил Василий Львович Пушкин, дядя поэта. Ещё ему принадлежал несохранившийся дом на месте нынешнего № 28. В сентябре 1826 г. к дяде на Старую Басманную приезжал Александр Пушкин.

Через улицу, Доброслободскую, высится большая красная усадьба Мусиных-Пушкиных (№ 2/1), печально знаменитая тем, что именно здесь во время пожара 1812 года сгорел рукописный список «Слова о полку Игореве». Усадьба была выстроена Матвеем Казаковым на месте более старой постройки, на её фундаменте. Владельцем того старого, уже несуществующего дома молва упорно называет Якова Вилимовича Брюса – первого русского учёного, а в представлении суеверных людей – чернокнижника и колдуна. Об этом месте ходили страшные байки: что раздаются из подпола чьи-то стоны, мелькает зловещий огонь в выбитых окнах, что призрак покойного хозяина бродит тут по ночам и бормочет заклинания на непонятном наречии… Чтобы выстроить здесь усадьбу, нужно было быть или совсем лишённым суеверий человеком (такие встречались в XVIII веке), либо уповать на то, что дух верного слуги и друга Петра Первого не причинит вреда верноподданным слугам новой императрицы.

Дом имеет своеобразное украшение на фасаде, напоминающее крышку гроба. На самом деле это – солнечные часы, но ось, которая должна была отбрасывать тень-стрелку, давно утрачена.

Когда-то имение Мусиных-Пушкиных занимало почти половину улицы по чётной стороне. Тут было несколько деревянных домов, луга, сад, пруд и даже речка Чечёра, с деревянным Ехаловым мостом. Это забавное словечко было искажением от Елохово – названия окрестного сельца, которое в свою очередь произошло от слова ольха: эти кустарники в изобилии росли в заболоченной местности.

Постепенно пустоши застроили, сначала деревянными, потом каменными домами. Через Разгуляй и далее по современной Бакунинской, а тогда – Немецкой улице ездили в село Рубцово-Покровское цари, улицу должно было содержать в порядке. Елоховская была замощена булыжником, освещалась масляными фонарями, с 1860-х годов – керосиновыми, а потом электрическими. В середине XIX века здесь пустили от Лубянки к Покровскому мосту через Яузу у нынешней Электрозаводской «линейку». «Линейкой» назывался первый вид городского общественного транспорта в Москве: колёсные экипажи – летом, сани – зимой, курсировавшие от центра города к его заставам, а летом и далее. Рассчитаны они были на 6–10 пассажиров, сидели люди лицом к тротуару. В каждой линейке были кучер и кондуктор.

По Спартаковской доходим до Елоховского собора. Церковь Богоявления в Елохове (Богоявленский патриарший собор) в 1702 году значилась новой, но от того храма сохранились лишь трапезная и колокольня: в середине XIX века его перестроили в стиле позднего ампира. В 1799 году в ней крестили будущего поэта Александра Пушкина; судя по церковной записи, Пушкин родился в доме, стоявшем на месте здания нынешней школы № 40.

Спартаковская улица переходит в Бакунинскую, перпендикулярно здесь её пересекает Бауманская улица. Та её часть, что идёт налево, – бывший Девкин переулок. Забавное название, не так ли? Есть две версии, как оно возникло, – прозаическая и романтическая. Прозаическая гласит, что тут были мануфактуры, производившие ленты, нитки, тесьму и прочую дребедень, потребную для женских рукоделий. Работали на предприятиях преимущественно женщины – девки. Вот переулок так и назвали. Но есть и другая версия! В Девкин переулок легенда селит полюбовницу Петра Первого – Анну Монс, в дом № 16. Ну а кто же она, как не девка? И, кстати, древняя двухэтажная палата, хоть и с новыми пристройками, но сохранилась. Может, в одно из её окошек и вправду лазил русский царь к своей зазнобе?

Хотя – вряд ли. Постройки более поздние, но, возможно, на старых фундаментах, Они относятся уже к бывшему здесь цинковальному заводу. В XVIII веке тут поселились старообрядцы-предприниматели, и большая часть домов вокруг принадлежала им. Старообрядцы несколько раз обращались в Городскую думу с просьбой изменить неблагозвучное название переулка, но тщетно. Теперь о них напоминает одинокая красавица колокольня храма св. Екатерины (Бауманская, 18), выстроенная по образу колокольни в Рогожском посёлке. Одинокой она стала после слома моленной в доме купца Карасёва и части корпусов его цинковального завода. Приземистые здания красного кирпича в глубине двора – остатки этого завода и бань. Раньше колокольня была намного красивее, но в её стенах остались проломы от снятых большевиками колоколов, золотисто-сиреневую керамику с первого яруса выломали в 1990-е, а теперь стала осыпаться и «лемеховая» черепица с трёх глав.

На нечётной стороне улицы стоит особняком четырёхэтажный доходный дом (№ 23), явный образец стиля модерн, напоминающий старинный замок. Его автор – архитектор Мазырин, владельцем значился «крестьянин Фролов», то есть переселившийся из деревни негильдейский купец. В доме № 28, типичном доходном доме конца XIX века, с 1878 года жил основоположник гидро– и аэромеханики Николай Егорович Жуковский. По правую руку, на углу Бауманской и Бакунинской – дом № 33/2 – жилой дом богатейших купцов Рахмановых. Старинные дома № 36 и 38 приписываются Матвею Казакову. На месте дома № 58 бельмом выпирают новые строения, а раньше здесь находился «Дом Щапова» – первое самостоятельное творение знаменитого архитектора Фёдора Шехтеля. В 1995 году здание было передано некоему ООО «на реконструкцию» и снесено.

Владение № 47/1 – пустая площадка. На этом месте находился Бауманский, или Басманный, рынок с красивым стеклянным куполом, сооружённый в 1970-е годы. В феврале 2006-го купол рухнул, погребя под собой множество людей. 56 погибших, 32 раненых – таков был итог трагедии. Комиссия установила, что крыша здания рынка обрушилась из-за обрыва одного из тросов, на которых она держалась. А сам обрыв стал следствием нескольких причин, среди которых были коррозия и внеплановая перестройка здания, – в нём был возведён внутренний круговой балкон, который затем перегрузили товаром. Проектировал Басманный рынок тот же инженер, который создал проект рухнувшего аквапарка Трансвааль, – Нодар Канчели. Обвинений ему предъявлено не было, причиной трагедии назвали «грубые нарушения правил эксплуатации здания». Впрочем, заслуг у инженера много: он сконструировал купол храма Христа Спасителя и торговый комплекс на Манежной площади. После трагедий Канчели продолжил работать и, в частности, занимался реконструкцией Большого театра.

Жуткую проплешину обрамляют два переулка – Посланников и Старокирочный. Название первого традиция связывает с жившим здесь прусским посланником, приехавшим в Россию в конце царствования Петра Первого, Акселем фон Мардефельдом. Он оставил едкие, ироничные мемуары о нравах при дворе императрицы Елизаветы. Однако некоторые историки спорят, доказывая, что его дом был вовсе не здесь, а на Немецкой ул. в районе дома № 57.

Со Старокирочным – та же путаница. По одним сведениям, здесь была старая лютеранская кирха, сгоревшая в 1812 году, и названием своим переулок обязан ей. По другим, здесь стоял первый в России завод по производству этилового спирта, и название восходит к слову «кирять». Что ж: и кирха, и завод не выдумка, они действительно существовали, так что каждый может выбрать себе версию по вкусу. Заводские строения сохранились – это владение № 5, теперь там одна из контор ОАО «Мосхимфармпрепараты».

Мы свернули в Старокирочный переулок, чуть не дойдя до Денисовского, называющегося так по имени владельца бывших там бань на ручье Кукуй, за ним – Гарднеровский переулок, напоминающий о Френсисе Гарднере, обрусевшем англичанине, владельце первого в России фарфорового завода, существовавшего до Кузнецовского, в XVIII веке. Ныне его изделия – коллекционная редкость!

Но вернёмся к Старокирочному. Мы уже вспоминали красавицу немку Анну Монс; теперь, забыв о полуразвалившихся домишках в Девкином переулке, можно с большей долей вероятности утверждать, что жила она здесь, рядом со старой кирхой, в доме № 6. Впрочем, оба адреса могут быть верными: один – место жительства её родителей, второй – дом, что Пётр подарил ей.

Анна Иоганновна Монс была дочерью купца-виноторговца из немецкой слободы. Пётр так влюбился в неё, что даже подумывал жениться. Он осыпал Анну и её родителей подарками, жаловал её родню имениями. Страсть не ослабевала до 1704 года, когда он неожиданно уличил свою милую в измене. Последовала страшная сцена, во время которой Пётр чуть не убил неверную возлюбленную. Следующие два года она находилась под строжайшим домашним арестом, и поначалу ей даже запрещали посещать церковь. Одновременно Пётр завёл процесс о взяточничестве родственников Анны. Но постепенно гнев угас, и в 1711 году Пётр разрешил ещё не старой Анне выйти за прусского посла. В этом браке родилось двое детей.

Старокирочный переулок выходит на Лефортовскую площадь, названную так по имени друга Петра Первого Франца Лефорта. Прежде чем рассказать о нём, обратим внимание на строгое и элегантное здание Лефортовской полицейской части (№ 13) XVIII–XIX веков, оно находится на стыке переулка с Лефортовской площадью. Здесь же, на площади, а формально на Второй Бауманской улице стоит Лефортовский дворец, одно из самых загадочных и несчастливых зданий в Москве. Он был возведён по приказу Петра в качестве подарка Лефорту.

Франц Яковлевич Лефорт (1655–1699), по всеобщему мнению, был человеком большого ума, хорошо знающим состояние Европы и приятным в обхождении. Именно он приобщил молодого царя ко всему западному. В его доме Пётр «начал с дамами иноземскими обходиться и амур начал первый быть к одной дочери купеческой», там он «научился танцовать по-польски»; освоил фехтование и верховую езду, выучил иностранные языки. Пётр считал Лефорта своим другом и назначил его генерал-адмиралом.

Архитектором дворца был переучившийся печник, «каменных зданий художник» Дмитрий Аксамитов. Он был действительно талантливым и умелым человеком, царь остался очень доволен его работой, после отправив Аксамитова в один из самых прославленных монастырей – Киево-Печёрский – строить ограду с башнями и церковь. Мастер и там справился с заданием.

Строительство дворца завершилось в 1698 году. Дворец, выходивший фасадом на Яузу, выглядел необычно, в нём сочетались старинные русские мотивы и западные формы. Народ специально приезжал из разных мест любоваться на это здание – об этом хвастливо писал в письме брату довольный таким щедрым подарком Франц Лефорт. Приёмный зал площадью свыше 300 квадратных метров с потолком высотой 10 метров мог одновременно вместить полторы тысячи гостей. Вокруг был разбит парк с прудами, в которые запустили рыбу, в роще гуляли лани. Прекрасно было и внутреннее убранство: стены обили гобеленами, парчой и даже кожей; комнаты украшали дорогая мебель и множество замысловатых и красивых вещиц: статуи, макеты кораблей, поделки в китайском стиле…

Новоселье справили пышно и весело, с танцами, фейерверком… Разгорячённые и захмелевшие гости забыли, что на дворе только февраль – месяц студёный и коварный. Во время гуляний сорокапятилетний Лефорт простудился – и через три недели его не стало. Ни прекрасный уход, ни лучшие врачи, ни тем более такие ухищрения, как музыканты, присланные молодым царем, чтобы больной не печалился, – ничего не помогло.

С тех пор довольно долгое время во дворце никто постоянно не жил, он использовался как место проведения праздников, знаменитых петровских ассамблей и кощунственных «всешутейших и всепьянейших соборов». Председательствовал на них Никита Зотов – «всешумнейший и всешутейший патриарх московский, кокуйский и всея Яузы». Ручей Кокуй протекал здесь рядом – помните Денисовские бани в одноимённом переулке? При Зотове состоял конклав из дюжины отъявленных пьяниц и обжор обоего пола. Обычно их называют игуменами, стесняясь выговорить настоящее слово, которым прозывал этих людей Пётр – «ху*гумены». Особыми членами «собора» были женщины-«монаху*ни». Высшим женским считался титул «княжна-игуменья», до 1717 года ею бессменно была Дарья Гавриловна Ржевская (разбитная весёлая старуха, мать одной из любовниц Петра), потом на короткое время должность заняла Анастасия Петровна Голицына, которую Пётр прозвал «дочка-бочка» из-за огромного количества спиртного, которое она могла выпить, не свалившись. Даже прилизанные приукрашенные портреты не могут скрыть, каким одутловатым и испитым было лицо этой женщины. Голицына продержалась недолго: её привлекли по делу царевича Алексея, признали виновной и били батогами. Однако «дочку-бочку» это не сломило, и уже через несколько лет она сумела вернуть расположение царя.

Пётр сам сочинил устав всешутейшего собора, в котором первой заповедью его членов было названо напиваться каждодневно и не ложиться спать трезвыми. У шутов были свои облачения и песнопения, пародирующие церковные обряды. Как в древней церкви спрашивали крещаемого: «Веруеши ли?», так в этом соборе новопринимаемому члену задавали вопрос: «Пиеши ли?» Трезвых отлучали от всех кабаков в государстве, пьяноборцев предавали анафеме.

Часто на святочной неделе Пётр собирал огромную компанию – человек двести, обряженных в вывернутые наизнанку полушубки и страшные маски, и ночами напролёт катался на санях по Москве. Во главе процессии стоял шутовской патриарх – с жезлом и в жестяной митре. Он благословлял преклонявших перед ним колена гостей, осеняя их сложенными накрест двумя чубуками, подобно тому, как делают архиереи в церкви. Хозяева домов, удостоенных посещением этих гостей, обязаны были угощать их и одаривать деньгами.

Эти пьяные и кощунственные забавы послужили одной из причин возникновения легенд о царе-самозванце, царе-антихристе. Петра объявляли сыном немки и «Лаферта», говорили о том, что в «Стекольном царстве» (Стокгольме) настоящего государя похитили и, посадив в бочку, пустили в море, а заместо него прислали «немчину». Или того хуже: раскольники толковали священные книги, вычитывая, что Антихрист родится от недоброй связи от жены скверной и девицы мнимой, и вспоминали о том, что Пётр родился от второй жены, по старообрядческим представлениям – незаконной.

В 1706 году Пётр подарил Лефортовский дворец Александру Меншикову, его собственный, в Семёновской слободе, – сгорел. Меншиков принялся достраивать здание, пригласив архитектора-итальянца. Тот, к счастью, не тронул старое здание, а просто окружил его квадратом из двухэтажных флигелей, соединённых с главным корпусом переходами. Второй этаж был жилым, а первый – хозяйственным; дворец стал намного комфортнее и удобнее.

Меншиков владел дворцом двадцать лет. Он пережил Петра, возвёл на престол его любимую, но неграмотную супругу Екатерину, после её смерти – внука Петра, сына казнённого царевича Алексея. Этого царственного мальчика-подростка он планировал женить на своей дочери Марии, но честолюбивым планам не было суждено свершиться. Из-за интриг завистников Меншиков потерял власть, был сослан, а дворец конфисковали в казну.

В недолгое царствование Петра Второго Алексеевича статус столицы был вновь возвращён Москве, а императорский двор располагался в Лефортовском и соседнем Головинском (позднее переименованном в Екатерининский) дворцах. Головинский стоит на противоположном берегу Яузы.

Сам мальчик-император жил в Лефортовском, покинув его лишь ненадолго, на несколько месяцев, – после смерти своей любимой старшей сестры. Как и при его деде, во дворце проходили многочисленные попойки. К юному императору были приставлены два «воспитателя», которые должны были учить его наукам и государственному управлению. Один из них, немец Остерман, старался выполнять свои обязанности, а второй – из старинного княжеского рода Долгоруковых – принялся потакать самым дурным наклонностям коронованного ребёнка и нарочно его спаивал. В этом ему помогал сын Иван, «красивый молодой человек и живого характера», который сумел стать лучшим другом юного монарха.

«Долгорукие не упустили воспользоваться этою привязанностью и стали во главе всех дел…» —

писал современник.

Это было не трудно: царь-подросток не имел ни опыта, ни образования. Из-за опалы и казни отца Пётр Великий мало уделял внимания внуку. Его растили сначала две «мамки» из Немецкой слободы, а затем гувернёры, которые из всех наук лучше всего обучили мальчика татарским ругательствам, за что и были самолично биты его царственным дедом. Впрочем, вполне возможно, что виноваты были не только учителя, а унаследованные маленьким Петром фамильные дурные качества: упрямство и самодурство. Его старшая сестра, великая княжна Наталья Алексеевна, воспитывалась также, однако в отличие от брата выросла очень умной и образованной девушкой. К сожалению, как и брат, она рано умерла.

«…Государь знает свою неограниченную власть и не желает исправляться. Он действует исключительно по своему усмотрению, следуя лишь советам своих фаворитов», —

замечал австрийский посол в России.

Пётр Второй обожал охоту и посвящал ей всё свободное время, забывая о занятиях и государственных делах. Но не очень сильному физически мальчику явно не по силам было рыскать по полям и лесам по несколько дней кряду. Результатом стали болезни: корь, затем тяжёлая простуда – горячка, как называли тогда грипп. Долгоруковы забеспокоились, но не о здоровье Петра, а о собственном благополучии. Чтобы упрочить свою власть, они решили срочно женить императора на сестре Ивана Екатерине. Правда, девушка уже была помолвлена с другим, но кого волновали её чувства?

Незадолго до дня назначенной свадьбы в Лефортовском дворце произошёл случай, воспринятый народом как роковое предзнаменование: «государыня-невеста» в новой карете въезжала во дворец. Кичливые Долгоруковы постарались изукрасить экипаж как можно богаче, а наверху установили императорскую корону. Однако высоту кареты не рассчитали, и вызолоченная корона оказалась выше, чем арка ворот. Корона зацепилась, упала и разбилась на множество кусков. «Свадьбе не бывать!» – закричали в народе.

Так и случилось: сразу после пышных празднеств по случаю нового 1730 года император вновь заболел, на этот раз очень серьёзно – это была чёрная оспа. Нет, приговором эта болезнь не считалась: врачи XVIII столетия уже достаточно поднаторели в её лечении и большая часть больных выживала. Однако организм юного царя был ослаблен беспорядочной жизнью, и это создавало дополнительную опасность.

Поначалу казалось, что лекари справились: жар спал и юноша пошёл на поправку. А затем случилось непоправимое: молодой и глупый государь, не привыкший соблюдать режим и прислушиваться к мнению старших, встал с постели и открыл у себя окно, решив полюбоваться на замёрзшую Яузу и подышать свежим воздухом. В результате он простыл, последовали осложнения, и в конце месяца, ровно в день предполагаемой свадьбы, он умер.

Всё это случилось здесь, в Лефортовском дворце, положив начало эпохе «дворцовых переворотов», или «царству женщин». Затем последовали новые интриги, коронование нового государя, ссылка Долгоруковых – они поплатились за свою жадность и беспринципность.

Избранная государыня Анна Иоанновна, племянница Петра Первого, приехала в Лефортово со стороны Измайлова, в том дворце она ожидала официальной торжественной встречи. В Лефортово она разорвала подписанные ею ещё в Голштинии «Кондиции» – условия, ограничивающие царскую власть, и стала самодержавной государыней. Здесь она жила со своим фаворитом и тайным мужем Бироном, приказав выстроить на другом берегу Яузы Анненгоф – парк увеселений наподобие Петергофа. Ныне от него сохранились лишь руины. Любимой забавой императрицы было стрелять из ружья по уткам, водившимся там в изобилии и до сих пор ещё полностью не изведённым.

В конце царствования Анны Лефортовский дворец горел и после был сильно перестроен. После смерти Анны Иоанновны постоянно в нём никто больше не жил, но императрица Елизавета Петровна частенько останавливалась здесь, посещая Москву. Порой дворец использовался как резиденция иностранных послов, в 1770-е годы – как чумной карантин… При пожаре 1812 года дворец был сильно повреждён. Долгое время он был заброшен, теперь в нём располагаются два архива – военно-исторический и звукозаписи. Их сотрудники утверждают, что порой в пустых комнатах бывшей царской резиденции слышатся звуки барочной музыки, чей-то смех, шелест кринолинов…

Слободской дворец

Соседний дворец, обычно называемый Слободским, начал строить в середине XVIII века канцлер Бестужев-Рюмин для себя, чтобы удобно расположиться по соседству с государыней Елизаветой Петровной, коли той случится жить во дворце Лефортовском. Закончить строительство он не успел: попал в опалу и отправился в ссылку. Дворец конфисковали, и в конце 1760-х Екатерина Вторая подарила его своему фавориту – графу Григорию Орлову. Тому подарок был не очень нужен (и без него дворцов хватало!), и жил он там мало. Здание начало разрушаться. Его даже планировали разобрать, но Екатерина распорядилась иначе, передарив дворец Александру Андреевичу Безбородко. Умный рачительный Безбородко был полной противоположностью безалаберному Орлову, он сразу же принялся за ремонт и привлёк для этого лучших мастеров – Кваренги, Казакова, Баженова. Рядом выстроили церковь, сгоревшую в 1812-м, и два деревянных дворца – Жёлтый и Марлинский.

Затем дворец вновь отошёл в казну, там бывали Павел Первый и Александр Первый. В начале войны 1812 года в залах дворца разыгрались драматические события: в патриотическом порыве московские дворяне и купцы начали сбор денег на содержание армии. После войны пострадавший от пожара Слободской дворец был восстановлен и перестроен для новых целей: теперь в нём открыли училище для мальчиков-сирот. Теперь здесь Московский государственный технический университет имени Н. Э. Баумана. Имя университет получил потому, что в 1905 году, после убийства Николая Баумана, гроб с его телом стоял в главном зале дворца. В 1963 году перед зданием тогда ещё училища поставили Бауману памятник (скульптор А. П. Шлыков).

По Второй Бауманской улице мы выходим на улицу Радио. В доме № 17 некогда располагалась лютеранская кирха св. Михаила, «новая кирха», потому соседний переулок – Новокирочный. Именно в этой церкви был похоронен Яков Брюс, но она до нас не дошла: в 1928 году её закрыли и передали ЦАГИ. Отчего-то ученики Николая Егоровича Жуковского решили, что старое здания им страшно мешает, и отправили соответствующее письмо в правительство. Поступило разрешение на снос. Кирху взорвали и, не ограничившись этим, вырыли на её месте котлован глубиной 8 метров. Что искали – «черную книгу», философский камень?

Дом № 10 – многократно перестраивавшаяся усадьба, которой последовательно владели Фёдор Ромодановский, Головкины, Демидовы. С 1825 года здание передали Елизаветинскому институту, входившему в число учебных заведений, опекаемых императрицей Марией Фёдоровной, ныне это Московский государственный областной университет.

По улице Радио пройдём к реке и перейдём её по Лефортовскому мосту. Он был выстроен специально, чтобы облегчить сообщение между двумя дворцами – Лефортовским и Головинским, поэтому его иногда называют Дворцовым. К сожалению, основная достопримечательность Заяузья – Екатерининский (он же Головинский) дворец (1-й Краснокурсантский проезд, 3/5) – находится в ведении военных и для нас недосягаем. Взглянуть на роскошное здание можно только издали, через забор. Причём сразу оговоримся, что то, что мы видим, – не оригинальная постройка, а результат ремонта и перестройки после пожара 1812 года. Тогда дворец был отделан в стиле классицизма. Впрочем, его принадлежность военным достаточно исторична: хоть Екатерина Вторая и строила его для себя, но её сын Павел, ненавидевший мать, сразу по воцарении отвёл уже законченное строение под казармы, дополнив дворец обширным плацем.

Можно углубиться в Лефортовский парк, осмотрев остатки Анненгофа – парка, который приказала для себя и своего тайного фаворита и фактического супруга Эрнста-Иоганна Бирона разбить старательная, но непопулярная императрица. Деревянные сооружения времён её царствования, конечно, не сохранились. Зато сохранилась регулярная планировка – главные аллеи, Головинский пруд и Крестовый пруд, у которого находится ныне полуразрушенный «Грот» конца XVIII века (каменная подпорная стенка с колоннами и нишами). Беседка поблизости из другого времени, она была выстроена в начале XX века.

Отсюда недалеко до Введенского кладбища – нужно только свернуть на Госпитальный Вал. Кладбище это не православное – немецкое, то есть предназначенное для иностранцев: когда-то на Руси «немцами» называли всех иноземцев, не говоривших по-русски, то есть немых. Многие обитатели немецкой слободы нашли на нём последнее упокоение: шотландец генерал Патрик Гордон, сподвижник Петра Первого, его друг Франц Лефорт. Позднее – немец Фердинанд Теодор фон Эйнем, чья национализированная фабрика была переименована в «Красный Октябрь». Одно из самых почитаемых захоронений – могила Фёдора Петровича Гааза, «святого доктора», радевшего о нищих и убогих, о заключённых в тюрьмах и о беспризорных детях. На ограде могилы Гааза укреплены настоящие кандалы: это облегчённая модель, которой после долгих требований Гааза заменили старые, двадцатифунтовые, в которых прежде этапировали ссыльных.

Похоронены на этом кладбище и французы: гвардейцы Наполеона и лётчики из эскадрильи «Нормандия-Неман». Также здесь находится братская могила немецких солдат, погибших во время Первой мировой войны.

Тем, кто не любит кладбища и не хочет заканчивать прогулку на печальной ноте, стоит пройти пешком по Красноказарменной набережной либо дворами мимо церкви Троицы Живоначальной, расположенной у Салтыкова моста, – эта церковь, выстроенная в начале XIX века, принадлежала единоверческой общине – старообрядцам, вступившим с РПЦ в компромисс: они совершали богослужения по дониконовскому чину, но подчинялись официальной церковной власти. Потом идти мимо старого здания завода «Кристалл» на Самокатной улице (старинного завода, основанного в 1901 году как Московский казённый винный склад), добрести до парка «Имени 1 мая» – посмотреть Сыромятнический гидроузел. Это эффектное речное сооружение по плану обводнения Москвы выстроили в 1940 году на месте бывшего Золоторожского моста – насыпали искусственный остров и устроили плотину и шлюз, чтобы предупреждать наводнения во время весенних паводков и ливней. Плотина обеспечивает перепад уровней воды на Яузе до 4 м.

Если вы устали, то здесь можно сесть на трамвай № 45 и доехать до ст. м. «Бауманская», трамваем № 43 – до «Авиамоторной», автобусами № 125, 730 – до ст. м. «Площадь Ильича», «Римская».

Ну а если силы есть, то имеет смысл перейти Яузу по пешеходному Таможенному мосту и пройтись по Нижней Сыромятнической улице до станции метро «Курская». Слева будут видны башни Андроникова монастыря, который мы посмотрим в следующий раз.

Вокруг «Курской» – район старой промышленной архитектуры. Владение № 11 по Н. Сыромятнической ул. – это корпуса старинной чаеразвесочной фабрики «Торгово-промышленное товарищество преемник Алексея Губкина А. Кузнецов и К». В 4-м Сыромятническом переулке располагается известный клуб и выставочный зал Винзавода, где часто проводятся интересные мероприятия. У самой станции метро «Курская» в Нижнем Сусальном переулке в 1868 году близ путей Курско-Нижегородской железной дороги был построен Московский газовый завод. Газ тогда использовался для освещения, и его развозили по домам в баллонах. Здания завода сохранились, теперь там много необычных магазинов, как сейчас принято говорить – концептуальных.

И ещё один царский дворец – Измайлово!

От станций метро «Курская», «Бауманская», «Электрозаводская» можно доехать до Измайлова, ставшего популярным местом для проведения выходного дня.

Иван Грозный пожаловал измайловские охотничьи угодья младшему брату царицы Анастасии Никите Захарьину-Юрьеву. После избрания Михаила Романова на царство Измайлово перешло в казну, а его сын Алексей Михайлович приказал выстроить здесь дворец. Да не просто дворец, а целый город, включавший обширные поля, сады и огороды, льняную мануфактуру, стекольный завод, скотные дворы и птичники, пасеку, 37 прудов с рыбой, 7 мельниц, винокурни и маслобойни.

На измайловских полях произрастали новые сорта пшеницы, в садах росли диковинные фруктовые деревья: грецкий орех, венгерские груши и др. Тут пытались выращивать даже тутовые деревья и виноград, в оранжереях – арбузы и дыни.

Здесь устраивали театральные представления, разыгрывали «шутейные пьесы», о которых камер-юнкер Берхгольц написал: «Сцена была устроена весьма не дурно, но костюмы актёров не отличались изяществом». Центром всего этого роскошества была царская дворцовая усадьба, выстроенная на искусственно созданном острове. Лишь малая её часть сохранилась до наших дней – Парадные ворота, Мостовая башня и один из храмов. Что-то обветшало и рухнуло само, а дивную церковь Иосафа царевича Индийского снесли в 1930-е годы.

Сохранился украшенный изразцами Игната Максимова и Степана Полубеса cобор Покрова Пресвятой Богородицы. По преданию, в праздники в соборе Покрова служил св. Дмитрий Ростовский, а на клиросе храма читал молодой Пётр I.

Молодой царь, любивший церковное пение и сам обладавший прекрасным голосом и слухом, действительно часто бывал в Измайлово. Здесь, в амбаре старого Льняного двора, юный Пётр нашёл английский ботик, которому суждено было стать «дедушкой русского флота». Теперь этот ботик хранится в Петербурге, в галерее, окружающей домик Петра I.

Здесь тогда ещё не царь, и всего лишь царевич Пётр плавал на ботике сначала по Измайловским прудам, а потом по Яузе. В предисловии к Морскому уставу (1720 г.) сам Пётр рассказывал об этом так:

«…Случилось нам быть в Измайлово на Льняном дворе и, гуляя по амбарам, где лежали остатки вещей дому деда Никиты Ивановича Романова, между которыми увидел я судно иностранное, спросил стреченного Франца (Тиммермана), что это за судно. Он сказал, что это бот английский. Я спросил, где его употребляют. Он сказал, что при кораблях для езды и возки. Я паки спросил: какое преимущество имеет пред нашими суднами (понеже видел его образом и крепостью лучше наших)? Он мне сказал, что он ходит на парусах не только что по ветру, но и против ветра; которое слово меня в великое удивление привело и якобы неимоверно. Потом я его паки спросил: есть ли такой человек, который бы его починил и сей ход мне показал. Он сказал мне, что есть. То я с великою радостью сие услышал, велел его сыскать. И вышеречённый Франц сыскал голландца Карштен Бранта, который призван при отце моём в компании морских людей для делания морских судов на Каспийское море, который оный бот починил и сделал машт и парусы и на Яузе при мне лавировал, что мне паче удивительно и зело любо стало…»

Из старинных зданий в Измайлово сохранилась Николаевская военная богадельня на четыреста человек, выстроенная по приказу Николая Первого. C приходом к власти большевиков инвалидов сначала перестали кормить, а потом и вовсе выгнали, превратив богадельню в жилой «Рабочий городок имени Баумана», где в коммунальных квартирах проживало почти три тысячи жильцов. Храм Покрова Божией Матери был закрыт, кресты с него сбиты. В нём располагался архив НКВД, после – овощной склад.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.