В погоне за призраком, или Испанское наследство

Их головы покрывали круглые черные шапочки-кипы, их бороды, в этот век босых лиц, ложились на груди, а из-под их камзолов торчали шелковые кисти-цицит, напоминая о заповедях Торы и помогая преодолевать запрещенные страсти.

– Итак, братья, я не могу умолчать о том, что король и консервативно настроенная часть знати сильно обеспокоены усилением нашего капитала и тем влиянием, которое приобретает наша компания в торговле с английскими, испанскими и французскими колониями по ту сторону обоих океанов. Карл Второй, венценосный недоумок, симпатизирующий католикам и живущий на подачки своего французского родственника, вполне способен прислушаться к иезуитам, этим бешеным лисицам Ватикана, и разрушить наши далеко идущие и с таким трудом построенные планы по созданию в Европе торгового и политического сообщества, которое мы бы держали в руках при помощи наших займов, наших министров и нашего книгопечатания.

– Но, брат Давид, ты же помнишь, что войны, которые ведет этот жеребец, нам немножко на руку – ведь все королевские займы на их ведение как со стороны Нидерландов, так и со стороны Британии даем мы, – сказал самый молодой из присутствующих, Йосеф Зюсс по прозванию Оппенгеймер, знаток чисел и математики, чьи волосы еще не посеребрили годы, а глаза глядели живее, чем у других.

– Зачем нам независимая Англия, если ее независимость будет куплена нашими деньгами? – спросил, воздев глаза к шкафу со свитками Торы, великий знаток «Шулхан Арух» Моше Каро, знавший наизусть законы молитвы и праздников, упражнявшийся денно и нощно в законах брака и развода, разбирающийся в еврейском гражданском праве и наставляющий в благотворительности, кашере и трефовом.

– Хуже Франции для нас сегодня ничего нет. В Англии власть короля ограничил Парламент, и сынок, поломавшись, подписал «Хабеас Корпус Акт» на том самом месте, где срубили голову его папаше. Тем более они как никогда нуждаются в нас – их кедешот[13] не на что покупать себе драгоценности. А во Франции есть Кольбер, и пока он жив, пока к нему прислушивается Луи, наши братья не доберутся до него. Там Церковь и иезуиты наложили руки на колониальную торговлю. Франция – вот наш истинный враг.

– В погоне за врагами не стоит терять возможных друзей. Ибо нет человека, у которого не было бы своего часа. Небольшая война была бы нам на руку, но проклятый Карл ни за что не будет воевать с Людовиком. Он скорее нападет на Голландию.

– Тише, тише, прекратите же этот гевалт, – Абрабанель взмахнул ручками и от волнения расстегнул с десяток пуговиц на камзоле. – Я же не успел рассказать вам самое главное.

– Дайте же сказать нашему штадланим[14], знающему нужды наших братьев и предстоящему за нас на острове, – сказал ребе, прикрыв морщинистые, пожелтевшие от размышлений веки и сложив перед собой руки, похожие на корни деревьев.

Собрание с трудом успокоилось и вернулось в свои глубокие кресла.

– Один из ювелиров, у которого заказывает свои драгоценности кедешот короля Нелли Гвин, кое-что услышал об одной тайной экспедиции, которая должна была принести Карлу нужные ему деньги и укрепить позиции Англии в Новом Свете. Возглавил ее некто Рэли...

– О, я помню этого Рэли. Это тот сынок своего папаши...

– Да не, не тот. Тот сидит себе губернатором на Джерси и думает только о разведении свиней. Этот же – внук Уолтера Рэли, этого бродяги, который научил англичан сажать картофель и курить табак. Так вот, я привез из Лондона одну занятную вещицу, которую наша умная девочка Роза позаимствовала из спальни мисс Нелли... – Абрабанель вынул из кармана небольшой пакет и, не спеша развернув кусок телячьей кожи, извлек на свет небольшую книжку размером с ладонь. – Не бойтесь братья, это кашерно.

Ребе осторожно придвинул ее к себе, и, откинув переплетную крышку, прочел вытесненные красным на титуле большие буквы: «Уолтер Рэли, капитан стражи Ее величества. Путешествие в Гвиану».

– Что, мой мальчик, это такая ценная книжка? Или мы теперь будем ее печатать и торговать?

– Да нет. Просто эта книжонка занимает сейчас самые великие умы Старого Света. Жаль только, что в ней не хватает самой малости – карты сокровищ, которую составил сэр Рэли, надеясь купить себе жизнь. Но Яков был редкий дурак, и сокровища остались лежать там и по сей день. Сейчас карта у незаконнорожденного внука капитана – Роджера Рэли, и мы должны найти его любой ценой. Скорее всего, искать придется где-нибудь в Новой Испании...

– Вот и не надо оставлять их там больше! – вскричал Йосеф Зюсс и хлопнул по столу ладонью. – Нужно перехватить этого джентльмена и как следует спросить у него, может он скажет, где лежит золото?

– Нам не нужно их золото, – тихо произнес Соломон Медина[15] и дотронулся до цицит пальцами с очень коротко остриженными ногтями, – золото у нас есть, да и то, которого нет, притечет к нам, ибо подобное притягивает подобное. Нам нужно, чтобы наш добрый гой Вильгельм сидел бы на их троне и подписывал все бумаги, которые будет приносить к нему наш уважаемый штадланим. Кромвель вернул нам эту землю, на которой наших ног не было триста лет, и мы не уйдем с нее больше.

Все посмотрели на ребе, и ребе Оливейра кивнул.

– Значит, мы снарядим корабль, и наш брат Абрабанель поплывет туда. Он встретится с Ван Дер Фельдом, которого мы отправили искать испанское золото и разведывать новые земли. Заодно он передаст для общин Барбадоса, Ямайки и Кюрасао кое-что к будущей Песах и поговорит с тамошним губернатором, который взял у нас немножко чужого.

– Да будет так, – кипы и бороды согласно кивнули.

Ребе поднялся и, дотронувшись рукой до прикрепленной ко лбу черной коробочки-тфилин, произнес:

– Шма исраэль, Ад-най Элокейну, Ад-най эхад.

– Благословен Г-сподь наш Б-г, Царь вселенной, чьим словом все сотворено, – откликнулись остальные, и свечи, прогоревшие почти до основания, были задуты.

Глава 3

Спасение потери превышает...

Атлантический океан

Это чрезвычайное происшествие вызвало на корабле переполох, собрав на палубе и отдыхавших матросов, и праздных пассажиров. Выскочил даже кок с дымящимся черпаком наперевес. Разумеется, прибежала и Элейна со своей камеристкой. В толпе Уильям вдруг оказался совсем близко к ней. Ощутив случайное прикосновение ее груди к своему плечу, он взглянул на нее с любовью и восхищением. Их глаза встретились, и они оба покраснели. Взгляды, это великое оружие добродетльного кокетства, удобны тем, что выразить ими можно даже больше, чем словами, а между тем от взгляда всегда можно отречься – его невозможно ни повторить, ни пересказать.

Корабль тем временем ложился в дрейф. Одни матросы спешно подтягивали паруса, другие бросились к укрытым шлюпкам, готовя их к спуску на воду.

В двух кабельтовых[16] от корабля покачивался на волнах обломок мачты, к которому был привязан человек. Вскоре шестеро матросов, дружно взмахивая веслами, уже приближались к нему на корабельной шлюпке.

От любопытства публика затаила дыхание.

Когда матросы вплотную приблизились к несчастному, один из них нырнул в воду и, взобравшись на мачту, обрезал веревки, держащие тело. Бездыханного человека, с трудом перевалив за борт, уложили в лодку и погребли назад.

Экипаж и пассажиры в нетерпении столпились на носу вокруг бесчувственного тела, которое матросы опустили на палубу.

С первого взгляда невозможно было угадать – жив незнакомец или уже умер. Держаться на воде ему помогал обломок мачты, к которому он был привязан. Однако привязался ли он каким-то образом сам или же кто-то позаботился об этом раньше, оставалось неясно. Из одежды на несчастном была лишь порванная нижняя рубашка и грязные, потерявшие цвет кюлоты – все мокрое и заскорузлое от соли.

Капитан приказал команде расступиться и пропустить вперед судового врача. Тот выступил из толпы и, опустившись на колени рядом со спасенным, попытался нащупать у него пульс, а затем просто приложил ухо к его груди. Потом, после беглого осмотра он извлек из-за пазухи мужчины небольшой кожаный мешочек, туго перевязанный шелковым шнурком. Свою находку доктор с видимым сожалением передал капитану и снова склонился над утопленником.

– Он жив, но слишком слаб.

Доктор несколько раз нажал ему на грудную клетку, затем раскрыл ему рот и сквозь носовой платок принялся вдыхать в легкие воздух. Затем быстро перевернул незнакомца на бок. Из его рта потекла мутная слизь.

– Рому! – приказал доктор.

Волшебное снадобье хранилось в кают-компании, и вскоре в руках эскулапа оказалась небольшая бутыль. Он приложил ее к посиневшим губам спасенного и силою влил в него пару глотков. Мужчина мотнул головой, дернул кадыком и застонал.

– Унесите его в свободную каюту и положите на койку, – скомандовал доктор. Матросы переложили больного на кусок парусины и унесли.

Элейна с испугом проводила их глазами.

– Господин доктор, он будет жить? Он ранен?

– На все воля Божия, – ответил врач и вытер руки платком. По его лицу в мелких бисеринках пота трудно было разобрать, была ли сия воля направлена к жизни пациента или к смерти.

– Но все-таки?

– Мужчина не ранен – всего лишь нахлебался соленой водички и обессилел. Ему нужен отдых, пресная вода и бульон. Надеюсь, я удовлетворил ваше любопытство, мисс? – Доктор вскинул на девицу глаза и посмотрел на нее сквозь очки, с трудом держащиеся на носу.

– Благодарю вас, – ответила Элейна спине эскулапа.

– По моим наблюдениям, доктора в основном философы. – Уильям подошел поближе и, набравшись смелости, предложил ей руку. Девушка после минутного колебания оперлась на нее, и они вернулись к фальшборту. – Лекарям нельзя волноваться, – это вредит пациентам.

Элейна улыбнулась.

Из камбуза тянуло чем-то вкусным, солнце уже клонилось к закату, и неожиданно повеяло прохладой. Уильям вдруг преисполнился ощущением счастья и радости. Безмятежная гладь океана простиралась вокруг, и уже ничего не напоминало о той трагедии, свидетелями последнего акта которой они едва не стали.

– Знаете, Элейна, мне кажется, люди живут именно для таких минут.

Он посмотрел на нее, и взгляды их встретились. Непроизвольно он сжал ее пальцы и ощутил легкое пожатие в ответ. В следующую секунду она высвободила руку и, сославшись на усталость, ушла. Уильям восторженно глядел ей вслед.

Каюта, куда отнесли незнакомца, оказалась как раз напротив каюты Харта. Дверь в нее была распахнута, и прямо на краю койки рядом с больным восседал доктор. Уильям, поколебавшись, протиснулся внутрь и предложил свою помощь. В проеме уже толпились мучимые любопытством матросы.

Неизвестно, удалось ли доктору еще как-то повлиять на самочувствие спасенного, но, видя, что тот никак не придет в себя, он после некоторого раздумья применил к своему пациенту второе простое, но испытанное средство, то есть хорошенько отхлестал его по щекам, приведя тем самым, к удовольствию экипажа, несчастного в чувство.

Оживший утопленник пошевелился, раскрыл мутные глаза и огляделся, встретившись взглядом с Уильямом. Запекшиеся губы дрогнули, и какой-то странный полушепот сорвался с уст мужчины.

– Пить просит! – авторитетно сказал кок, который бросил обед на помощника и отирался у двери.

Но Уильям, находившийся совсем близко, отчетливо слышал, что незнакомец ни слова не сказал о воде. А сказал он совсем другое, и это сказанное было так необычно, что Уильям сначала даже не поверил своим ушам.

– Спасение потери превышает...

К удивлению Харта, мужчина сопроводил свои слова слабой и несколько болезненной усмешкой, как бы подтрунивая сам над собой.

Сомнений не было, едва придя в себя, этот странный человек цитировал Шекспира! Было время, Уильям сильно увлекался сочинениями своего прославленного тезки и видел многие его пьесы. Однако он не умел с такой легкостью вплетать слова поэта в свои рассуждения, и уж вряд ли бы он вспомнил о них, когда бы его, полуживого, извлекли из пучины. Нет, безо всяких сомнений, спасенный был незаурядной личностью!

Оказавшись в каюте, Уильям смог в подробностях рассмотреть нечаянного гостя, посланного им морской стихией, пока тот снова провалился в забытье, откинувшись на тюфяке. Испорченную одежду с него уже сняли, так что он лежал обнаженный, прикрытый лишь по пояс вышитым атласным одеялом, которое наверняка одолжила ему мисс Элейна.

На вид мужчине можно было дать лет тридцать, он был худощавого телосложения, но с хорошо развитой мускулатурой. На лице его, покрытом бронзовым загаром, выделялся крупный нос с горбинкой, отчего в профиль он напоминал хищную птицу. Был он черноволос, и мокрые волосы его были туго стянуты на затылке в косичку. С удивлением Харт отметил, что мочка его правого уха была проткнута, как если бы незнакомец носил серьгу. Широкие сильные плечи и безупречный рельеф груди выдавали в нем опытного фехтовальщика, тело украшало несколько глубоких шрамов. На шее его, на шнуре, сплетенном из черных волос, болтался оловянный крестик с дюйм величиной, необычной квадратной формы, с лучами, расширявшимися от центра. Уильям уже видел такие кресты раньше, на кладбище в Корнуэлле. Они были выточены из камня и почти раскрошились под действием мха и непогоды.

Вскоре Уильям услышал брань капитана, ругающего матросов за безделье. Он обнаружил, что доктор незаметно исчез, а он в одиночестве остался рядом с тяжело дышавшим мужчиной. На висках и лбу его выступил пот, грудь тяжело вздымалась, из горла рвался хрип.

Уильям сходил к себе, взял подушку, платок и флягу с водой и вернулся обратно. До самого обеда он просидел рядом с незнакомцем, вытирая ему пот и освежая губы и лицо водой.

Вдруг мужчина громко застонал, почти закричал, замотал головой, словно отгоняя от себя какое-то страшное видение.

– Ведьма, белая ведьма, – прохрипел он.

Харт приподнял ему голову, ощутив, каким жаром от нее веет, и влил ему в рот немного воды. Мужчина с жадностью выпил ее и открыл глаза.

– Это она во всем виновата, – произнес он. – Эта проклятая ведьма. Она стала морской ведьмой, понимаешь?

– Конечно, конечно, понимаю, – пробормотал в ответ Харт и аккуратно подправил свою подушку под головой незнакомца. – Вам надо спать. Я вскоре загляну еще, а пока спите. Вы здесь в безопасности.

За обедом Харт ни словом не обмолвился о бреде незнакомца и вообще не стал поддерживать разговор на эту тему, хотя его так и распирало любопытство.

Ближе к ночи незнакомец пришел в себя и попытался подняться. Харт услышал грохот и, поспешив в соседнюю каюту, застал незнакомца лежащим на полу – точь-в-точь как и он сам в начале плавания. Харт помог ему подняться и уложил обратно на койку, заботливо прикрыв одеялом.

– Поскольку нас некому представить, позвольте мне назвать себя самому, – вдруг просипел незнакомец и закашлялся. – Меня зовут Фрэнсис, сэр Фрэнсис Кроуфорд. Я должен поблагодарить вас за ваше участие.

– Уильям Харт, эсквайр, сэр. Я рад, что мне удалось хоть в чем-то помочь вам. Слава богу, что наш корабль не лег на другой галс и нам удалось спасти вас.

– Путяки, – просипел сэр Фрэнсис и зашелся в новом приступе кашля. – Похоже, моя глотка здорово пересохла. Нет ли у вас чего-нибудь пользительного для нее, например рома или виски...

Харт улыбнулся.

– У меня есть немного джина, я везу его аж из Англии. Сейчас принесу.

Харт был искренне рад, что сэр Фрэнсис пришел в себя. Ему отчего-то сразу понравился этот странный человек с черными глазами, в которых таились искры безумия. Было в нем что-то авантюрное, то самое, ради чего Уильям сбежал из дома. И в нем совсем не была заметна торговая жилка, от которой Уильям уже малость подустал, общаясь со своими спутниками.

Уильям вытащил из своего сундучка серебряный стаканчик и небольшую бутыль, тщательно обернутую в тряпицу, затем быстро вернулся в каюту сэра Фрэнсиса и плотно запер за собой дверь.

– Видите ли, сэр Фрэнсис, несмотря на то что по уставу наш капитан должен выдавать матросам каждый день полпинты рома на человека, сэр Джон Ивлин совсем не выносит пьющих людей. И у меня всего один стакан.

– А кто любит пьющих, когда сам не пьет? – Кроуфорд поскреб подбородок с отросшей щетиной. – Но стакан – это здорово, я не брезглив. И можете звать меня просто Фрэнсис, тем более мы с вами уже пьем из одной посудины.

Они по очереди выпили и с интересом уставились друг на друга. Уильям Харт, не будучи матросом, пил джин, кажется, второй раз в своей жизни. Первый раз был не совсем удачен.

Кроуфорд же опрокинул в себя огненную влагу с легкостью пьяницы, и лишь в глазах его заплескалось еще больше странных огней.

В общем, бутылку они прикончили за час, громким шепотом обсудили свинячью голландскую лохань, которая еле тащилась по соленой луже, и так же шепотом со слов сэра Фрэнсиса затянули пиратскую песню:

Никнут вражьи вымпела,

Ставьте парус, ставьте парус!

Нас с купцами смерть свела.

В пасть акулам их тела!

Ставьте парус!

– Знаете, Фрэнсис, я всегда мечтал найти сокровища!

– Как, и вы тоже? Какое совпадение... Жаль, что я утерял свой кошелек, а то бы я добавил...

Уильям не очень понял сэра Фрэнсиса и продолжал:

– Именно для этого я и отправился в плавание! Ведь если человек пожелает чего-нибудь по-настоящему, он этого непременно достигнет!

Фрэнсис поднял на юношу покрасневшие глаза, в которых промелькнуло какое-то странное выражение.

– Вопрос в том, юноша, что мы решительно не знаем, чего желает наше сердце на самом деле. А Провидение отвечает только на истинный зов. Иногда думаешь, что хочешь счастья, а оказывается, что руки у тебя по локти в крови.

– Но что дурного в том, что ты хочешь разбогатеть? Разве плохо мечтать о богатстве? Разве невозможно найти сокровища индейцев, зарытые пиратами?

Кроуфорд пристально взглянул Харту в глаза, словно пытаясь разглядеть, нет ли в словах юноши какого-то второго смысла. Но, ничего не увидев в них, кроме горячего вопроса, прошептал:

– А вам не приходило в голову, мой пылкий друг, что праведного богатства не бывает? Что все золото под небесами принадлежит дьяволу и он вряд ли поделится им с теми, кто не послужит ему хоть немного?

– А вы верите в дьявола?

– Я видел, как он ловит людей!

Горячась, Кроуфорд возвысил голос:

– Я видел десятки погибших кораблей и тысячи утонувших людей, которых с жадностью пожирали акулы. Я видел разбросанные по морскому дну золотые слитки и распахнутые сундуки с золотом и бесценными камнями, я видел, как люди, будучи не в силах вырвать у океана его добычу, сходили с ума и тонули, сжимая в руках золото, я видел... О, Уильям, Фортуна никогда ничего не делает даром.

Кроуфорд откинулся на подушку и закрыл, глаза. Его загорелая кожа посерела, на висках снова выступил пот.

– Сэр, вам плохо?

– Прости, мой друг, пожалуй, на сегодня мне хватит. Жаль, что со мной нет моего кошелька, – снова повторил он.

– Если вы о том кожаном мешочке, который нашли на вас, то он у капитана.

– Да? – внезапно оживился Кроуфорд. – Так это прекрасно. Вы поистине приносите с собой удачу, Уильям. Ну, идите, идите, вам тоже надо лечь. Кажется, мы оба перебрали сегодня.

Пошатываясь, Харт добрался до своей койки и рухнул на нее, не снимая камзола и башмаков. В голове его призывно распахнутые пасти сундуков превращались в акульи, мертвецы сжимали в костлявых пальцах жемчужные ожерелья, и над всем этим властвовал хриплый шепот Кроуфорда:

– Ставьте парус, ставьте парус!

На третий день, благодаря то ли пощечинам доктора, то ли рому Харта, то ли улыбкам зачастившей к больному камеристки, незнакомец вполне оправился, поднялся с койки и, будучи переодет в столь же любезно предоставленное тем же Хансеном платье, явился перед обществом весьма интересным мужчиной с прекрасными манерами и даже с намеками на несомненный аристократизм.

– Да, дорогой Якоб, если бы человек мог предвидеть свое будущее, вы, несомненно, захватили бы с пяток лишних костюмов, – заметил Абрабанель вполголоса, впервые увидев незнакомца на палубе после того, как его вытащили из воды.

Кроуфорд, как и Харт, щеголял по палубе, демонстрируя свои собственные тронутые кое-где сединой волосы, но эта деталь почему-то лишь подчеркивала великолепную манеру держаться и необычайную уверенность, сквозившую в жестах и словах этого странного человека.

Толком ничего не зная о Кроуфорде, Уильям уже восхищался им, хотя к восхищению примешивалась и толика ревности при виде внимания, которого тот удостоился у прекрасной Элейны. Ее женская натура не могла не ощущать тех чар, которые исходили от мужественного, да вдобавок столь великолепно воспитанного аристократа. Любая его поза сделала бы честь гостиной м-ль де Монпасье, а речь – литературному салону мадам де Лафайет.

Элейн, никогда не бывавшая при дворе и не принятая в аристократических домах, как губка впитывала его болтовню, а его остроты не раз заставляли ее восхищаться его знанием человеческой природы и ее пороков.

Сэр Фрэнсис Кроуфорд к тому же оказался превосходным биографом. Свою печальную историю он поведал на общем обеде, который устроил господин Абрабанель в честь счастливого избавления Кроуфорда от неминуемой гибели.

Оказалось, что знатный англичанин стал жертвой пиратов. Рассказ его был полон драматизма и звучал как предупреждение.

– Мы вышли на «Утренней звезде» с Ямайки и следовали в Кадикс, – поведал он за общим столом. – До Барбадоса нас провожали два военных линейных корабля. Но потом, по не зависящим от нас причинам, нам пришлось расстаться и продолжать путь в одиночестве на свой страх и риск. Это было не совсем разумное решение, но, по-видимому, наш капитан был большой фаталист. Он решил во всем положиться на судьбу, забыв, что «судьба с злодеями в союзе». Одним словом, когда Наветренные острова растаяли у нас за кормой, на горизонте объявился парус. По прошествии некоторого времени стало ясно, что неизвестный корабль идет нам наперерез, и идет, как говорится, на всех парусах. Наш капитан, предчувствуя недоброе, лег в дрейф, желая пропустить подозрительное судно мимо. Но оно направлялось прямо к нам! Й уже совсем скоро все мы с ужасом увидели на его фок-мачте пиратский флаг! Разумеется, у нас на борту находились мужчины, которые были готовы сражаться. Но наш капитан оказался не только неблагоразумен, но еще и трусоват. Он решил положиться на милость морских разбойников и сдать судно. Наверное, по-своему он был прав. «Утренняя звезда» была перегружена и плохо слушалась руля, команда тоже оставляла желать лучшего, а храбрецов, которые носили с собой оружие, вообще набралось не более десятка. Вероятно, мы в любом случае не могли бы оказать достойного сопротивления Черному Биллу, но, по крайней мере, мы бы могли встретить смерть, не позоря своей чести, как и полагается мужчинам!

В этих словах Харту, ближе всех знакомому с сэром Фрэнсисом и богатством его интонаций, послышалась легкая ирония, но Элейна, не сводившая глаз с Кроуфорда, невольно ахнула, а капитан, нахмурившись, тревожно переспросил:

– Вы имели несчастье встретить Черного Билла?! Что и говорить, не повезло! Ходят слухи, что от этого негодяя немногие уходили живыми. Но вы-то, похоже, родились под счастливой звездой, сэр!

Кроуфорд посмотрел на него, потом обвел взглядом всех присутствующих и произнес:

– Не в звездах, нет, а в нас самих ищи причину, что ничтожны мы и слабы!..

Однако, заметив недоуменные мины, с которыми отреагировали на Шекспира капитан, торговый агент и Абрабанель, он тут же легко рассмеялся и махнул рукой.

– Полагаю, что звезды сделали свое дело! – согласился он. – Но мне бы хотелось поблагодарить вас, господа! Если бы не ваш корабль и не зоркие глаза вашего марсового...

– Э-э, да что там говорить! – тоном старого брюзги проговорил капитан. – Мы сделали то, что должны были сделать, сэр! Однако не могли бы вы точно назвать место, где на вас напал проклятый пират? Не хотелось бы повторить ошибку вашего капитана. Кстати, что с ним сталось?

– Увы! Он уже давно беседует с ангелами! – с неуловимой усмешкой в голосе ответил Кроуфорд. – Черный Билл был в тот день особенно не в духе. Дело в том, что «Утренняя звезда» шла с грузом сандала и какао, и более ничего ценного на ней не было. Черный Билл не любитель возиться со сбытом добычи. Он пришел в неистовство и приказал затопить наш корабль. Но предварительно, по своему обыкновению, он повесил всех офицеров и заставил всех женщин прогуляться по доске. Да-да, это чудовище не пощадило ни одной! Знаете, его credo можно выразить достопримечательными словами из морского устава норвежского короля: «Для женщин и свиней доступ на корабль запрещен; если же они будут обнаружены на корабле, незамедлительно следует выбросить оных за борт». Он и на этот раз не отступил от своих правил... Прошу прощения, что не пощадил ваших чувств, милая мадемуазель Элейна, но таковы здешние законы. Отправляясь сюда, вы должны были знать, на какой риск себя обрекаете!

«О, она для него уже милая! – с отчаяньем подумал Уильям. – И шпарит Шекспира как по писаному! Чертов щеголь! И как она на него смотрит... Плохи мои дела, а я самый несчастный человек на земле. Конечно, что ей за дело до меня – я ведь всего лишь малозаметная фигура в деловой свите ее влиятельного батюшки. Вот если бы нам пришлось встретиться с этим Черным Биллом, и тогда я...»

Рука Уильяма невольно потянулась к рукоятке шпаги, но тут же замерла, потому что он вспомнил, что оставил оружие в каюте. Он вспыхнул и быстро посмотрел вокруг, не заметил ли кто-нибудь его замешательства. Но всеобщее внимание было обращено по-прежнему на Кроуфорда, который продолжал свой рассказ.

– Вы спрашиваете меня, где это произошло, – обратился он к капитану. – Увы! Я не силен в навигации. Откровенно говоря, я вообще лишен каких-либо талантов, а имеющиеся так глубоко зарыты, что и... За что только я не принимался в жизни, и все кончалось полным фиаско! К счастью, я располагаю солидным состоянием, которое позволяет мне как-то примиряться со своей жалкой участью. А в море меня потянула непоседливость моей натуры. В какой-то момент мне показалось, что в далеких краях мне улыбнется удача. Отчасти так и произошло, поскольку я не стал пищей для рыб, а, наоборот, сам вкушаю дары моря, пью великолепное вино и наслаждаюсь столь изысканным обществом. Должен сказать, что, глядя на красоту и изящество м-ль Элейны, я даже начинаю испытывать благодарность к своему чумазому мучителю. Если бы не он, я не имел бы возможности выразить своего восхищения перед ее умом и грацией... – Эти слова были сопровождены изящным полупоклоном в сторону девушки, отчего та слегка зарделась и смущенно опустила глаза, а ее отец закашлялся и нетерпеливо сказал:

– Э-э-э, все это прекрасно, сэр, но в ваши годы человек уже должен крепко стоять на ногах и думать о своем предназначении, а не о пустяках, о которых простительно думать зеленому юнцу. Вы простите мне мой тон, сэр, но мы, старики, лучше разбираемся в таких вещах. И когда я вижу, что способный и сильный мужчина плывет по воле волн, вместо того чтобы взять в руки свою судьбу... Не откажите в маленькой услуге – загляните ко мне в каюту после обеда. У меня найдется бутылочка славного портвейна. Мы выпьем по стаканчику и поговорим о том, что может сделать в этих краях человек с головой и средствами...

Уильям видел, как Хансен слегка улыбнулся, опустив голову над тарелкой. Его явно забавляло желание Абрабанеля, отчаянно скучавшего без дел во время длительного плавания, немедленно втянуть в круг своих коммерческих операций свежего и не слишком искушенного в таких делах человека. Замечание Кроуфорда об имеющемся у него состоянии подстегнуло банкира.

Кроуфорд не возражал против беседы. Он почтительно наклонил голову, а потом встал.

– Прошу меня извинить, но мне хотелось бы как можно скорее переговорить с доктором. Кажется, он был первым, кто осматривал мое бренное тело? Со мной была некая вещица, сопровождающая меня во всех странствиях. Было бы весьма прискорбно, если бы она потерялась.

Капитан невозмутимо оторвался от супа из акульих плавников и утер губы салфеткой.

– Ваш кошель у меня, – сказал он и встал тоже, поклонившись в сторону Элейны. – С ним ничего не случилось. По крайней мере, внешних повреждений на нем не было. Внутрь я, разумеется, не заглядывал.

– Что это, неужели талисман?! – оживилась Элейна. – Это так интересно!

– В тех краях, куда мы теперь с вами плывем, мисс Абрабанель, человеческая жизнь зачастую зависит от магов и жрецов, которые отчего-то выбирают для поклонения самых кровожадных и омерзительных идолов. Из этого я делаю вывод, что человек по природе в свободных обстоятельствах гораздо более склонен к жестокости, чем полагает даже ваш бедный Спиноза. Не просвещенный христианством дикарь, как и утративший христианство европеец, одинаковы в своей звериной жестокости и страстях.

– Нет, но... – попытался возразить отчего-то задетый за живое Якоб.

– Вспомните недавнее дело колдуньи Вуазьен и госпожи де Монтеспан, которое наделало так много шума в свете. Фортуна забросила эту своенравную женщину на самый верх придворного Олимпа, и как легко она в погоне за милостями короля скатилась на отвратительное дно убийства и неприкрытого служения сатане.

– Вы говорите о черных мессах? Ходят слухи, что она приносила в жертву младенцев, чтобы продлить молодость и сохранить красоту!

– Мадумуазель, это не только слухи... – Кроуфорд грустно улыбнулся. – Ну так вот, амулеты и заговоры очень в ходу у нас на островах.