Преступный синдикат

Зажатый в угол, Лепке старался избежать малейшего риска. Он систематически приказывает убирать каждого, кого Дьюи намеревается допросить, даже тех, кому нечего было сказать. Осторожность никогда не излишня. Достаточно стало одного вызова в контору Дьюи, чтобы считать, что ты мертв. «Корпорация убийств» продолжала безропотно ему подчиняться. «Дьюи и его команда теряют голову так же, как и своих свидетелей», – писал в это время Уолтер Уинтшелл.

К середине лета давление со стороны правительственных органов стало невыносимым. Ленке признается своему лейтенанту Бергеру:

– Мои нервы на пределе… Мне повсюду мерещатся полицейские. Земля горит у меня под ногами. Я намерен улизнуть…

На самом деле он никуда из Нью-Йорка не уезжает. Анастасиа по приказу Лучиано подбирает для него шикарную квартиру, набитую забавными штучками: шкафами с тройным дном, выдвижной библиотекой, позволяющей спать между двумя выдвигаемыми стенками, и т. д. Квартира находилась прямо над захудалым танцевальным залом «Палас ориенталь».

В этом искусно оборудованном убежище Луис Бухалтер прожил два года, и никто ничего не подозревал. Однако с каждым днем его недоверие возрастало, страх, горячечное воображение побуждали его преследовать все большее число людей.

Вспоминая прошлое, он отыскивал там имена людей, с которыми ему приходилось встречаться, брал их на заметку. Дюжины несчастных, которые уже почти и не помнили его, уничтожались Альбертом Анастасиа, а чаще Луисом Капоне (он не имел ничего общего с семьей Аль Капоне), одним из главных убийц «Мёрдер инкорпорейтед», или Эйби Рильзом.

Лепке часто выходил из своего убежища, чтобы вселить веру в своих людей, а также проверить некоторые сферы рэкета. Отчаянная ситуация: полиция Нью-Йорка рыскала повсюду, подстегиваемая Дьюи и шефом полиции Валентайном, увеличивала число патрулей, тормошила тайных осведомителей. Но ей не удавалось получить никакой информации, настолько велит; был страх, который внушал этот убийца, способный в любой момент отдать приказ об уничтожении. Э. Д. Гувер занимался тем же с агентами ФБР, лично руководил некоторыми операциями против Лепке. В штате Нью-Йорк было развешено более ста тысяч объявлений, обещавших вознаграждение в двадцать пять тысяч долларов за поимку живого или мертвого Лепке Бухалтера. Вскоре сумма вознаграждения достигла ста тысяч долларов. На всех степах можно было видеть лицо Лепке, но его самого никому обнаружить так и не удавалось.

Положение в Нью-Йорке продолжало ухудшаться, и Бухалтер решил укрыться во Флатбуше. Поступок, психологически оправданный. По сути дела, он полностью доверил себя Дороти Уолкер, вдове гангстера Фатти Уолкера, которого Лепке собственноручно прикончил, о чем хорошо знали все, вплоть до последнего полицейского. Кому могло прийти в голову искать его именно там? Дороти была настолько запугана извергом, что она могла уходить и возвращаться, когда хотела. Но она знала, что если что-нибудь случится с Лепке, то ее ожидает еще худший конец, чем ее мужа… Ее квартирант на пальцах показал ей, что ее ожидает. Она все поняла.

Парализованный той атмосферой скрытности, в которой ему приходилось жить, Лепке жаловался:

– У меня такое впечатление, что мои дела ни к черту.

Он был отчасти прав. Том Луччезе, верный помощник Лучиано и важная персона в мафии, уже давно добивался выхода на рэкет готового платья, стараясь мало-помалу прибрать этот промысел в свои руки. Его притязания становились все очевиднее.

Узнав об этом, Лепке пришел в неописуемую ярость.

– Никто не имеет права топтать мои грядки, пользуясь тем, что я нахожусь в бегах, – вопил он перед Анастасиа и Эйби Рильзом. – Альберт, передай Лаки, чтобы он поставил на место этого поганца Луччезе, что швейное дело принадлежит мне… об этом условились с самого начала… Об этом нечего говорить, даже если бы это было бы в моих интересах. Передайте также этому придурку с тремя пальцами, что, если он будет лезть в мой бизнес, я ему не оставлю ни одного, чтобы нечем было даже в носу ковырять. А нос, пожалуй, отрежу ему еще раньше…

Анастасиа дословно передал ого слова Лучиано, и тот признал их справедливыми. Он приказал Томми Луччезе прекратить свои мелкие махинации. Это объяснялось, во-первых, тем, что на стороне Луиса Бухалтера был свято соблюдаемый закон синдиката, а во-вторых, еще и тем, что Лучиано не мог позволить себе забыть о Лепке как о верховном главаре «Корпорации убийств», тайном руководителе сотен убийц, разбросанных по всей стране, умевшем использовать по прямому назначению «курки» самой высшей квалификации. Достаточно было одного слова Лепке, и с кем угодно могло произойти все, что угодно.

Таким образом, чтобы защитить себя, Лучиано решил встать на защиту Лепке.

В конце двухлетних бесплодных поисков Томас Дьюи, а также и Эдгар Гувер поняли, что им никогда не взять Бухалтера, если они будут продолжать действовать обычными методами и даже удвоят или утроят объявленное вознаграждение. Требовалось что-то иное.

Лейтенант Конрад Полленгаст, заместитель Валентина, шефа полиции Нью-Йорка, поделился с другими своим планом:

– Возьмем на учет всех главарей банд в Нью-Йорке и в Нью-Джерси, арестуем их, допросим, подвергнем пыткам, чтобы и чертям страшно стало, потрясем как следует любовниц этих мерзавцев, засадим за решетку их добродетельных жен, короче, создадим для них невыносимые условия и дадим понять, что будем их терзать до тех пор, пока не узнаем, где находится Лепке, и освободим их только тогда, когда Лепке окажется у нас в руках.

Команда Дьюи принялась за осуществление этого плана, поддерживаемая на федеральном уровне молодчиками из ФБР. Полицейские агенты как мухи вились вокруг заведений, принадлежащих гангстерам. Бандитов стали задерживать ежедневно, то сотрудники ФБР, то агенты Дьюи. Их сажали в тюрьму, в самые отвратительные камеры, за малейшие проступки, будь то ношение оружия или нарушение дорожных правил. Во всех ночных заведениях, барах, во всех ресторанах, где бывали гангстеры, участились полицейские облавы, их телефоны открыто прослушивались. За ними установили круглосуточное наблюдение, вся переписка подвергалась проверке. Для главарей преступного мира жизнь, а особенно преступная деятельность стали невозможными.

Так продолжалось непрерывно в течение нескольких недель. На этот раз организация несла лишь убытки и не получала никаких доходов…

Потери были колоссальными. Надо было что-то предпринять. Хотя традиции синдиката требовали защиты Лепке, возник вопрос, не следовало ли ему пожертвовать собой ради сообщества, хотя бы потому, что, соблюдая до конца правила игры, организация пока еще отказывалась сама принести его в жертву. Парадоксальным оказалось то, что единственным человеком, к которому могло перейти дело Луиса Бухалтера, был Альберт Анастасиа. Но он являлся официальным телохранителем Лепке, сопровождавшим его, когда тот покидал свое убежище.

Наконец состоялся чрезвычайный съезд преступного синдиката. При полном единодушии присутствующих (к ним присоединился и Лучиано из тюрьмы в Даннеморе) было решено, что Лепке должен сдаться на возможно лучших условиях, а в дальнейшем организация постарается помочь ему выйти на свободу.

Оставалось убедить его самого. Для этой цели выбрали Моэ Воленски, приятеля Лепке, работавшего вместе с ним в сфере азартных игр. Он добросовестно отнесся к этому поручению и вскоре сообщил обо всем Луису Бухалтеру. Тот не мог уже продолжать изнурительную борьбу, его нервы больше не выдерживали. Замысел оказался довольно хитроумным и не вызвал у Лепке особого недовольства. Он состоял в следующем: чтобы избежать нежелательных осложнений, организация заключила «джентльменское соглашение» с Гувером. Последнему предоставлялась честь осуществить арест века. Вместе с тем это означало, что ФБР в соответствии с федеральными законами предъявит ему лишь обвинение в контрабанде наркотиков и дело ограничится тюремным заключением, тогда как, если его возьмут люди Дьюи, он предстанет перед нью-йоркским судом, который тут же предъявит ему обвинение в убийстве Джо Розена, что может повлечь за собой смертную казнь.

Воленски заверил Бухалтера, что соглашение, достигнутое с Гувером, тверже стали, что шеф ФБР сдержит свои обещания.[54] С другой стороны, Лаки Лучиано из Даннеморы гарантировал, что, пока Лепке будет находится в тюрьме, за его делами будет наблюдать организация и он сможет получать причитавшуюся ему долю так, как получает свою долю он сам, Чарли Лаки, с момента его заключения в тюрьму.

Лепке согласился. Почти с облегчением.

Оставалось осуществить весьма деликатный маневр – передать его властям так, чтобы не подвергалась угрозе его жизнь. Ведь полицейские поджидали его на всех перекрестках, каждый готов был, едва завидев, пристрелить его. Из Даннеморы Лучиано подсказал еще одно решение:

– Надо установить прямой контакт с Гувером… Мы располагаем некоторым влиянием на нашего дорогого Билла О'Двайера (судья графства Кингс, избранный благодаря содействию «смазного банка» и грубому нажиму со стороны синдиката) и на Мориса Новака (помощника Фиорелло Ла Гардиа)… кроме того, я привлеку этого подонка Уолтера Уинтшелла…[55] Этот тип хотел выгнать меня из «Барбизона», потому что ему не нравился запах моих денег. По радио, в прессе он поднимет страшный шум и сможет гарантировать выполнение соглашения…

У Чарли всегда были хорошие идеи. Костелло помог осуществить задуманный план. 24 августа 1939 года «паккард», за рулем которого сидел Альберт Анастасия, остановился перед домом номер 101 на 3-й улице в Бруклине. Человек в огромных солнечных очках, с высоко поднятым воротником мехового пальто стремглав выскочил из подъезда и юркнул в машину, громко хлопнув дверцей. Переехав Бруклинский мост, Анастасиа попал в Манхэттен. На углу 5-й авеню и 28-й улицы стоял черный «кадиллак» с зашторенными окнами, который при их приближении зажег и погасил фары. Анастасиа поставил машину рядом и положил руку на свой пистолет.

Сидевший в. другой машине Уолтер Уинтшелл сделал знак рукой. Лепке быстро вышел. Задняя дверца «кадиллака» открылась, чтобы впустить его. Навстречу ему протянулась рука:

– Привет, я Эдгар Гувер.

– Привет, я Луис Бухалтер.

– Лепке?

– Да… так называла меня моя мамаша Эдгар Гувер надолго замолчал. Потом он произнес задумчиво:

– Твоя мамаша?… Это немыслимо, чтобы у такого типа, как ты, могла быть мать.

Было 22 часа 10 минут 24 августа 1939 года. Над городом нависла изнурительная предгрозовая жара.

Гюрах Шапиро, который без своего друга Лепке не мог ничего предпринять, также вскоре сдался.

Это весьма важная дата. В некотором роде она стала кульминационным, пунктом первого этапа упрощения и расцвета преступного синдиката, который прекратил свое существование в 1962 году со смертью Лучиано.

Если бы Лепке Бухалтер не был сдан властям, возможно, не было бы девять месяцев спустя этого необычайного дня страстной пятницы, так как именно Лепке удавалось огнем и мечом поддерживать железную дисциплину в «Корпорации убийств».

Организации в свою очередь суждено было пройти через тяжкие испытания. Она находилась в своем зените. Для большинства «звезд», излучающих мрачный кровавый свет на небосводе преступности, свободных от излишних эмоций, вспышка была близка: перед ними разверзлась черная бездна.

Это началось с Лепке. Гувер ликовал. Он наблюдал за своей жертвой. Он держал ее в руках. 27 ноября Луис Бухалтер вместе с Шапиро, как и было оговорено, предстал перед федеральным судом. Судили его только за торговлю наркотиками. Он получил пятнадцать лет тюрьмы и уже считал, что отделался, когда вдруг Томас Дьюи кинулся на штурм, чтобы заполучить его себе. Эдгар Гувер дрался как лев, чтобы защитить… но не гангстера, государственного преступника номер один, в своем роде чудовище, а данное им обязательство.

Интересно отметить, что Томас Дьюи похвалялся:

– У меня есть кое-что, из-за чего его можно упрятать на пятьсот лет или… на электрический стул… по выбору.[56]

То ли он располагал новыми фактами, то ли надеялся о них узнать…

В конце концов, в результате использования сомнительных, чтобы не сказать незаконных средств, вырвав Лепке силой из рук федерального правосудия, Дьюи сумел завладеть им, передать суду штата Нью-Йорк, раздобыть доказательства случаев вымогательства, в частности рэкета в хлебопекарной промышленности. Дело обернулось скверно для Луиса Бухалтера, он был приговорен к тридцати годам тюремного заключения. Столько же, сколько получил Лучиано. Довольный собой, Дьюи сделал еще один шаг на пути к креслу губернатора в Олбани – столице штата Нью-Йорк. Лепке же был вне себя.

Томми Луччезе посетил Лучиано в Даннеморе, чтобы получить «добро» на оставшееся наследство. Но разве именно так и не предполагалось сделать?

Надо признать, что преданные друзья Луиса Бухалтера постоянно оказывали ему помощь, начиная с того момента, когда Дьюи взял его в оборот, вынудив пуститься в бега, а затем при содействии Лаки Лучиано сдаться правосудию. Анастасиа устранил сам или помог устранить одиннадцать человек, чьи свидетельские показания могли погубить Лепке. Багси Сигел, хотя он безвыездно сидел в Лос-Анджелесе, сильно скомпрометировал себя при реализации одного необычного контракта.

В последние дни существования «сухого закона» один из людей Лепке, профессиональный убийца Гарри Гринберг, он же Биг Грини, в ходе одной операции по ликвидации, проводимой по приказу его шефа Бухалтера, попал в поле зрения полиции. Лепке приказал ему немедленно бежать в Канаду и там ожидать его распоряжений. Время шло, и Биг Грини быстро оказался «на мели». Он влачил жалкую жизнь, но, придя к мысли, что нищета не лучший способ существования и что ему кое-что должны, занервничал. Он поручил своему приятелю, летчику, с которым был знаком с благодатных времен бутлегерства, Дэнни Дохерти, передать весточку Бухалтеру, содержание которой можно было бы изложить следующим образом: «У меня сложилось впечатление, что тебе на меня плевать. Но я все помню и мог бы даже рассказать кое о чем, если ничего не изменятся. Вышли мне срочно пять кусков (пять тысяч долларов)».

Лепке еще не оправился от оказавшихся для него пагубными свидетельских показаний, прозвучавших в зале суда, и не удивительно, что это послание привело его в бешенство. Он тут же отдал распоряжение Алли Танненбауму отправиться в Канаду и прикончить Гринберга.

Дохерти, свидетель взрыва ярости, охватившей Лепке, понял, что его приятель получит по пять «кусков», а солидную порцию свинца. Он тут же известил об этом Бига Грипп. Поэтому, когда Алли Танненбаум прочесал весь Монреаль, он вынужден был признать: Биг Грипп отправился искать удачу в другом месте.

Лепке настолько боялся Гринберга, что поручил Сигелу любой ценой разыскать беглого свидетеля кровавого прошлого, одной фразы которого могло оказаться достаточно, чтобы отправить его на электрический стул.

Приказы аналогичного содержания были разосланы по всей стране. Синдикат обнаружил было след Гринберга, который, чтобы немного подзаработать, вступил некоторое время назад в контакт с «Пёпл ганг» из Детройта, а затем, как ни странно, больше не появлялся.

В довершение всех бед сам Бенджамин Сигел обнаружил, что на него нацелился федеральный атторней Д. Т. Кахилл, пытаясь вменить ему в вину участие в преступной деятельности начиная с 1928 года. 4 сентября 1939 года Сигел предстал перед федеральным Большим жюри. Отвечать на вопросы он отказался и потому 29 сентября был осужден за оскорбление властей. Но уже 4 октября, после того как самые влиятельные люди, самые известные кинозвезды Голливуда пришли хором засвидетельствовать его бесконечные достоинства, вышел на свободу. Графиня Ди Фрассо пустила в ход все свои политические связи. Неохотно, но его все же освободили. Едва он вернулся к своим пенатам, как тут же повидался с Шоломом Бернштейном, который за определенную плату указал ему, где скрывается Биг Грини Гринберг. Беглец обосновался в Лос-Анджелесе на Юсса-стрит, вход со двора. Если учесть, что Бухалтер сдался Гуверу 24 августа 1939 года, то ясно, почему необходимо было заняться человеком, которому было что рассказать.

По своим личным соображениям Бернштейн отказался взяться за это дело, которое требовало большой осторожности. Батси не мог, не поставив себя под удар, привлечь к делу кого-либо из своих калифорнийских «курков». Ему удалось разыскать Алли Танненбаума и Уайти Кракоу, «курков» Лепке, находящихся в бегах, а также Чампа Сегала, недавно вышедшего из тюрьмы. Руководить операцией он уговорил Франки Карбо.[57] Сделать все следовало очень быстро, поскольку, если бы Биг Грини удалось установить контакт с Дьюи, Лепке пришел бы конец. К тому же дата судебного заседания уже была назначена – 27 ноября 1939 года.

Четверо убийц, сменяя друг друга, осторожно приступили к изучению привычек Гринберга. Они быстро установили, что «объект» выходит из убежища не чаще одного раза в день, в основном вечером, чтобы немного прогуляться, и возвращается с продуктами и свежими газетами.

Наступил поздний вечер 22 ноября 1939 года. Как обычно, Гринберг вышел на улицу, решив на этот раз воспользоваться своим маленьким «фордом». Вернувшись спустя час, он поставил машину на стоянку и не обратил внимания на «кадиллак», за рулем которого находился Алли Танненбаум. Рядом с ним сидел Чамп Сегал. Задние дверцы осторожно открылись. Из автомобиля потихоньку вышел Багси Сигел, которого прикрывал Фрэнки Карбо.

Из второй автомашины за происходившим наблюдал Уайти Кракоу.

Биг Грини уже достал свои пакеты с продуктами, лежавшие на заднем сиденье «форда». Когда он повернулся, то обнаружил перед собой двух человек. Фрэнки Карбо, как и было задумано, опередил на два шага Багси Сигела, не спеша поднял руку с кольтом и выпустил всю обойму в грудь своему визави. Биг Грини почему-то принялся поднимать выпавшее из пакета яблоко, затем рухнул на землю.

Все спокойно сели в машину и уехали.

Год спустя Алли Танненбаум, арестованный за другие свои похождения, рассказал об этой акции Туркусу, который вынес постановление об аресте Сигела и Карбо.

Поиски Сигела велись для проформы. На самом деле он отсиживался в своей квартире, в хитроумном, роскошно обставленном убежище, и сожалел только о том, что был лишен возможности загорать на солнце. Его адвокаты успокоили его, объяснив, что Танненбаум, принимавший участие в операции, не может рассматриваться как свидетель. Благодаря своим показаниям Танненбаум остался в живых. Понемногу неприятности Багси окончились, но следует признать, что он рисковал жизнью, чтобы спасти Лепке. И без какой-либо для себя выгоды.

* * *

Из Даннеморы Лучиано продолжал спокойно руководить своими операциями, когда в начале 1940 года его посетил встревоженный Костелло, голос которого звучал более хрипло, чем обычно:

– Лаки, на этот раз беда: Рильз начал давать показания Бартону Туркусу, и Билл О'Двайер мне передал, что многим из тех, кто занимался рэкетом, крышка. Эта сволочь поет так, что можно подумать, он никогда не слышал кенара.[58] Даже ты, находясь в своей клетке, и то не можешь чувствовать себя в безопасности. Тебе надо это как следует обмозговать. Я еще раз приду к тебе, и мы будем действовать так, как ты скажешь.

Костелло покинул Лучиано, охваченного не очень радостными мыслями. Начиная с этого дня он регулярно сообщал слова «песни», которую пел «кенар» (синдикат имел среди офицеров полиции двух своих людей, ежедневно сообщавших о признаниях Эйби Рильза), чтобы Лучиано знал, какую «музыку» необходимо сочинить для контригры.

Так предательство Рильза образовало в структуре преступного синдиката брешь, и ворвавшийся через нее ветер мог смести их всех.

Глава восьмая. Предательство в страстную пятницу

Это произошло в 17 часов 30 минут в пятницу 22 марта 1940 года. В своем кабинете, расположенном на четвертом этаже здания муниципалитета в Бруклине, заместитель окружного атторнея Бартон Туркус заканчивал разбирать бумаги. Начинался пасхальный уикенд, и в остальных помещениях почти никого не было. Туркус бросил безнадежный взгляд на карту, прикрепленную кнопками к стене. Так повторялось каждый вечер. На этой карте были обозначены районы города, входившие в сферу компетенции окружного атторнея О'Двайера и его самого: Бруклин, Браунсвилл, восточные районы Нью-Йорка и Оушен-Хилл. Вся карта была испещрена черными точками, как шкура пантеры. Эти значки указывали места, где за последние два года были совершены убийства, виновников которых так и не удалось установить. Таких точек насчитывалось более двухсот! Их число увеличилось бы вдвое, если бы были учтены случаи нападения и насилия.

Неожиданно зазвонил телефон. Туркус снял трубку. Незнакомая женщина, находившаяся внизу, в холле, настойчиво требовала встречи с ним или с О'Двайером. Туркус вздрогнул, услышав ее имя: Рози Рильз. Заместитель окружного атторнея приказал немедленно провести к нему посетительницу. Она оказалась молодой и довольно хорошенькой женщиной. На пей была шляпка в виде чалмы, а бежевое пальто с меховым воротником уже не могло скрыть беременность. Рози Рильз хотела поговорить с самим О'Двайером, но вдруг расплакалась.

– Я хочу спасти моего мужа от электрического стула, – рыдая, проговорила она, – в июне у нас должен родиться ребенок.

Ее муж, Эйби Рильз, он же Кид Твист (Кривой), был одним из самых опасных и циничных негодяев Бруклина. У него были удивительные зеленые глаза, огромные, как у гориллы, руки, достигавшие колен, большие, толстые пальцы живодера. Наделенный незаурядным умом, он дебютировал в качестве бутлегера в 1927 году, но сам никогда не употреблял спиртного. Его жена говорила о нем как о человеке обаятельном и очень внимательном, но именно он жестоко эксплуатировал прелести доброй дюжины проституток. Его отличало завидное хладнокровие в любой ситуации. Об этом красноречиво свидетельствует одна драматическая история.

В сентябре 1932 года наемный убийца по прозвищу Джек Художник подкараулил его прямо на улице с твердым намерением прикончить. Рильз улыбнулся, глядя ему прямо в лицо, и даже глазом не моргнул от волнения.

– Я согласен, Джек, – проговорил он безмятежно. – Сейчас ты меня пристрелишь. Но потом наступит твоя очередь. Где бы ты ни находился, моя банда тебя найдет и сделает с тобой то же самое. Ты это хорошо знаешь.

Джек Художник, который уже готовился нажать на курок, на секунду замешкался. Рильз тут же воспользовался этим:

– Послушай, Джек, что ты выиграешь, если станешь покойником? Разве между нами что-то произошло? Давай-ка сначала объяснимся, а уж потом прикончишь меня!

Ошеломленный противник уже и не помышлял о стрельбе. Рильз продолжал убеждать его:

– Глупо убивать друг друга, когда денег хватает на всех, хоть лопатой греби. Ты лихой парень! Почему бы тебе не присоединиться к моей банде? Если я тебя представлю, мои ребята примут тебя с распростертыми объятиями!

– Что ты мелешь! – проговорил тот все еще с угрозой в голосе.

– Поговорим об этом спокойно за стаканчиком, как это делают настоящие деловые люди, – невозмутимо предложил Рильз.

Его благодушие развеяло недоверие Джека Художника, который, на свою беду, забыл, что Рильз вообще не пьет. На этот раз, однако, его грозный противник пил вместе с ним. Когда настала пора покинуть бар, эти двое уже заключили мир. Рильз в порыве «дружбы» предложил собутыльнику сногсшибательное сотрудничество, на которое Джек поспешил дать согласие.

На улице изрядно выпивший Джек стал спотыкаться. Прикинувшись пьяным, Рильз, тоже покачиваясь, незаметно увлекал его на пустынную улицу. Тыча пальцем в то место, где его будущий компаньон прятал свой пистолет, он бормотал:

– Ты сдурел, таскаешь с собой эту штуковину. Повсюду полно полицейских. Если тебя арестуют с таким вещественным доказательством, тут же схлопочешь несколько месяцев тюряги. Давай мне твою пушку. У меня по крайней мере есть разрешение.

Джек Художник, сознание которого полностью затуманил алкоголь, совершенно потерял осторожность и протянул свой револьвер новому приятелю. Эйби Рильз небрежно загробастал оружие в свою ручищу и, продолжая улыбаться, выпустил весь барабан в живот своему несостоявшемуся компаньону. После этого он спустил пистолет через решетку в сточную канаву и дал стрекоча, благополучно пройдя проходными дворами несколько улиц. Убедившись, что погони нет, оа замедлил бег, затем перешел на шаг, продолжая изображать пьяного. Ударом ноги он разбил витрину первого попавшегося магазина, позволил его владельцу задержать себя и доставить без хлопот в полицейский участок. Рильз успел оказаться там незадолго до того, как объявили тревогу. Патруль доставил в участок изрешеченный пулями труп Джека Художника.

Рильз разразился пьяным смехом:

– По крайней мере, мальчики, вы можете засвидетельствовать, что я здесь не при чем!… Я еще задолго до этого оказался у вас!

И действительно, ни полицейские, ни пострадавший владелец магазина не могли и на секунду представить себе, что настоящий убийца и веселый пьяница, доставленный в участок до того, как было обнаружено преступление, одно и то же лицо.

Таков был Эйби Рильз… В свои тридцать два года он уже шесть раз на длительные сроки обосновывался в тюрьме и удерживал незавидный абсолютный рекорд по числу задержаний: сорок два за шестнадцать лет, из которых шесть за убийство (избежал наказания за недостатком доказательств) и семь за вооруженное нападение. После июня 1930 года не проходило и трех месяцев подряд без того, чтобы Рильз не оказывался в тюрьме на тот или иной срок. Он туда попал вновь в конце февраля.

Но на этот раз он задержится там надолго, подвергаясь серьезному риску преждевременно закончить свою карьеру на электрическом стуле. Ирония судьбы: он сам подстроил себе ловушку ради циничного удовольствия зло посмеяться над полицейскими. Он, правда, был убежден, что его вскоре с извинениями выпустят на свободу. Но шутка неожиданно приняла скверный для Рильза оборот.

События начали разворачиваться 25 января. В этот день на стол окружного атторнея О'Двайера попало письмо, отправленное из исправительной тюрьмы в Рикерс-Айленде. Отправил его некий Гарри Рудольф, он же Мок (Шутник), мелкий жулик, отбывавший там наказание за какой-то проступок. Он просил, чтобы его выслушали по поводу одного убийства.

На что рассчитывал этот жалкий малый, которого сами полицейские считали ненормальным? О'Двайер и Туркус решили тем не менее его допросить, рискуя лишь тем, что зря потеряют время. Гарри Рудольф был очень возбужден.

– Я ненавижу эту банду из Браунсвилла! – сразу же заявил он.

Несколько слов об этой банде. Ванда из Браунсвилла – убогого пригорода Бруклина – была хорошо известна полиции, которая уже давно подозревала об ее участии в самых гнусных преступлениях, но никак не могла доказать это, за исключением нескольких случаев обвинения в бродяжничестве и мелких правонарушениях. Главарем банды был Эйби Рильз.

В двадцатых годах Браунсвилл считался исключительно вотчиной трех братьев Шапиро, грозных гангстеров, осуществлявших абсолютную монополию на все виды рэкета в этом районе. Старший из братьев, Мейер, был настоящим чудовищем, подлым и порочным. Он терроризировал всех, вплоть до полиции, В те времена Рильз был только одним из подручных. Но его отличали незаурядный ум и честолюбие. В тот день, когда он получил пулю в спину, защищая машины своих хозяев, он решил, что, подвергая себя риску, также имеет право получать свою долю доходов. Шапиро не захотели даже слушать об этом и Рильз, которому было двадцать лет и который был полон энергии, организовал, свою собственную банду, сборище молодых негодяев, готовых за десять долларов прикончить мать с отцом. Среди них выделялись: Сэм Багси Голдштейн, его одноклассник; Блю Джо (Синий Джо) Маггун, прозванный так за то, что часто ходил небритым, и особенно один щеголь, безжалостный и безгранично дерзкий, – Гарри Страус, он же Биг Гарри, он же Питсбург Фил или Красавчик Бруммел, получивший эту кличку из-за своих претензий на элегантность.

Образование на исконной территории их собственных владений этой банды «молодых волков», стремящейся отвоевать себе место под солнцем, привело братьев Шапиро в ярость. Однажды вечером в качестве предупреждения Мейер похитил прямо на улице подружку Рильза, вывез ее на пустырь и избил так, что изуродовал на всю жизнь. Ей было только восемнадцать лет! Рильз поклялся расправиться с братьями Шапиро. Но одной решимости для этого было мало, так как его небольшая шайка не могла открыто выступить против целой банды, могущественной и хорошо организованной. Рильз убедился в этом на собственном горьком опыте. Предупрежденный однажды вечером Джо Силверсом, которого они использовали в качестве лазутчика в чужом стане, о возможности застать врасплох, старших братьев Шапиро, Рильз, Голдштейн и некто Дефео ринулись в атаку, полагая, что легко сведут счеты, но… попали в ловушку. Джо Силверс вел двойную игру и предал их. Голдштейн потерял в перестрелке нос, Рильзу пуля попала в желудок, а Дефео убили на месте. Взбешенный как никогда, но получивший хороший урок на будущее, Рильз после этого заключил союз с другой бандой начинающих гангстеров-сицилийцев, возглавляемых Гарри Хэппи Мойоном и Фрэнком Дашером (Дезертиром), Аббандандо, которые действовали в районе ОушенаХилл и были на ножах с братьями Шапиро. Объединение прошло не совсем гладко. Мойон и Рильз, движимые одними и теми же властолюбивыми стремлениями, никак не могли найти общий язык. Им удалось, однако, выработать простую единую программу: уничтожить братьев Шапиро, а затем но справедливости разделить трофеи между собой.

Соглашение принесло свои плоды. Отныне братья Шапиро подвергались нападениям и днем, и ночью.