Мы такие же люди

Он добирается до сердца потерявшего сознание человека и пронзает сердце этим деревянным шипом. Затем колдун собирает кровь жертвы в сосуд из коры и прячет его в кустарнике. Натерев рану соком луковиц орхидеи, он прикладывает к ней зеленых муравьев. Муравьи кусают тело, вызывая раздражение, и рана постепенно затягивается. От нее не остается и следа. Колдун размахивает над потерявшим сознание человеком копьеметалкой и предсказывает, что тот через три дни умрет.
      Человек, не пострадавший от операции, о которой он ничего не знает, поднимается как ни в чем не бывало. Но спустя три дня он умирает или насильственной смертью, или от тяжелой болезни, или без какой-либо видимой причины. Австралийцы верят, что колдун может убивать - и убивает - людей таким способом. Бенни Чарджер из Мапуна рассказал мне одну историю, из которой вытекает, что жители полуострова Кейп-Йорк тоже верят в это.
      Я рассказывал аборигенам из Милингимби про черную магию Лаинджуры, основываясь на книге доктора Уорнера. Поскольку они хорошо знали этого колдуна и твердо верили в его силу, они слушали меня, затаив дыхание. Почти все люди любят фантастические рассказы!
      Однажды вечером, когда я шел один, меня поманил прятавшийся за деревом старик. Он всегда слушал мои рассказы о колдуне. Я подошел к нему.
      - Возьми, - шепнул он и сунул мне в руку заостренную щепку. На ней были вырезаны какие-то линии.
      - Это она и есть? - спросил я.
      - Да.
      Он тут же ушел, словно опасаясь, что кто-то нас увидит.
      Сэм оказался самым благодарным слушателем рассказов "про Уорнера". Сейчас он попросил меня рассказать еще что-нибудь из этой серии. Я вспомнил, что списке злодеяний Лаинджуры было еще одно, о котором я не рассказывал.
      - Я расскажу вам, как однажды Лаинджура околдовал Маравану, которого потом пронзил копьем Илькари. А Илькари бежал с женой Мараваны...
      Насколько мне было известно, мои слушатели знали, и Маравану и Илькари - или слышали о них.
      Аборигены обступили меня плотнее. Кто-то крякнул от удовольствия. Сэм засмеялся от радости и дружески положил мне на плечо руку. Все они понимали по-английски настолько, чтобы следить за моим рассказом. Переводчик не требовался.
      Я стал рассказывать, как Лаинджура околдовал Маравану. Именно Лаинджура был повинен в его смерти, хотя фактически Маравана пал от руки Илькари. Илькари, желая взять жену Мараваны, которую любил еще до Ее замужества, выследил Маравану и пронзил его копьем.
      То был жестокий рассказ о зверском убийстве. Однако Сэм явно наслаждался им. Когда я описывал, как кровожадный Илькари готовился совершить преступление, Сэм придвинулся поближе ко мне и радостно твердил: "Да, да!", чтобы показать, что он все понял. Когда я описывал, как Илькари преследовал свою жертву, Сэм запрокинул голову, заливаясь пронзительным смехом.
      Его восторг вдохновил меня, и я, отступив от оригинала, сильно приукрасил рассказ доктора Уорнера. Под конец я сам увлекся своими выразительными эпитетами и жестами.
      29
      ФРЕД В БЕДЕ
      На Милингимби обрушились ливни. Аборигены считали, что ненастье накликала одна старуха. Я видел, как она стояла на берегу с развевавшимися на ветру волосами, пристально вглядываясь вдаль. Интересно, знала ли она, какое обвинение над ней тяготеет? Аборигены спешили пройти мимо, словно боялись ее.
      С наступлением плохой погоды обострились и без того напряженные отношения между двумя враждующими лагерями. Я не раз видел, как раскрашенные глиной мужчины приближались к лагерю Гарри, выкрикивая бранные слова и угрожающе замахиваясь копьями. Дальше этого дело не шло, но было ясно, что когда-нибудь копья все-таки полетят и попадут в кого-нибудь.
      Миссия не вмешивалась в "туземные конфликты": так назывались разногласия и ссоры между группами аборигенов или проступки, за которые полагалось наказание по обычаям племени. Миссия вмешивалась в тех случаях, когда случались кражи ее имущества (весьма редкое происшествие) или нарушались правила и порядки, принятые на ее территории.
      Постоянно возникавшие столкновения из-за женщин относились к категории "туземных конфликтов". Как правило, аборигены разрешают такие споры в соответствии с обычаями племени.
      Тем не менее, когда одна женщина лет восемнадцати, постоянно убегавшая от мужа и по местным критериям не отличавшаяся устойчивой нравственностью, стала красть имущество миссии, это было воспринято как решающее доказательство ее неспособности жить в соответствии с обычаями своего народа. Возмущенные старейшины решили, что это "туземный конфликт". Они привели женщину на берег, посадили в выдолбленную из ствола лодку и отвезли на маленький, почти лишенный растительности остров и полумиле от Милингимби. Там ее и оставили. Строгость наказания встревожила меня. Я стал расспрашивать аборигенов, как эта женщина будет жить на острове без копья, без воды и пищи.
      Мои опасения их забавляли. Ничего, она не пропадет, заверили меня. Будет собирать моллюсков, добывать огонь трением дерева о дерево. Во всяком случае, долго она на острове не останется. Какой-нибудь абориген из зарослей ночью перевезет ее в лодке на берег.
      В тот вечер я долго смотрел на остров, лежавший подобно темной тени на сверкающей поверхности моря. Вдруг во мгле вспыхнул огонек, затем я увидел ровное пламя костра.
      Три дня спустя женщина исчезла. За ней приплыл какой-то абориген, которому была нужна жена.
      Напряжение, охватившее миссию, усилилось, когда аборигены с мыса Кейп-Стюарт - те самые, которые требовали себе жен, - убили вола, принадлежавшего миссии. Эти аборигены все чаще стали являться в миссию. Они всегда шли друг за другом легкой, горделивой поступью, неизменно приводившей меня в восторг. Они шагали, свободно расправив могучие плечи. Под кожей переливались тугие мускулы. Они были вооружены грозным оружием - копьями с широким наконечником, острым, как нож.
      В конце концов один из этих аборигенов довел напряжение, накапливавшееся неделя за неделей, до взрыва. Он пытался схватить Руби, замужнюю дочь Фреда, когда та собирала корни водяных лилий поодаль от миссии. Руби убежала, но это происшествие вызвало нее возмущение в лагере. Дали знать Фреду. Он тут же вернулся домой, оставив свое "дело". Выражение лица Фреда говорило о том, что он готов на решительный шаг, которого от него ожидают.
      Узнав о возвращении Фреда, я пошел его разыскивать, чтобы поточнее узнать, что случилось с Руби. Я был уверен, что Фред расскажет мне об этом. Он всегда был готов подробнейшим образом рассказать о любом, происшествии, независимо от того, присутствовал он при нем или нет.
      Фред сидел под тамариндом и на всякий случай мастерил копьеметалку. Было утро. На изготовление оружия и подготовку обличительной речи в его распоряжении оставался целый день. Я попросил его рассказать, что, собственно, произошло и почему он с таким усердием вырезает новую копьеметалку.
      Фред охотно согласился. Мы с ним успели стать закадычными друзьями. Я видел, что ему хотелось выговориться.
      - Руби вчера собирала корни лилий. Этому парню нравится моя дочь. Она у меня пригожая. Он схватил ее за руку. Руби это пришлось не по, вкусу. "Кто ты такой? - сказала Руби. - Ты думаешь, ты мне нравишься? Нет! Я тебя не знаю. У меня есть муж. Я не знаю, откуда ты. Мой отец из другого лагеря, из другого племени".
      - Хорошо сказано, - отметил я.
      - Очень хорошо, - согласился Фред.
      - Что произошло потом?
      - Тут подошла моя дочь Эва, сестра Руби. Эва пожалела мужа Руби.
      - А Руби она не пожалела? - спросил я.
      Фред задумался над этим. Он даже перестал мастерить копьеметалку.
      - Нет, - сказал он наконец.
      - Потом Руби ушла? - спросил я.
      - Парень схватил Руби. И не отпускал ее. Руби говорит: "Ты хочешь меня убить? Хорошо. Ты знаешь моего отца? Мой отец сильный. Рослый и сильный. Если ты не отпустишь меня сейчас, тебе конец. Если я тебе нравлюсь, если я стану твоей женой, сколько ты дашь моему отцу за меня, а?"
      - Сколько же он предложил?
      - Ничего, - мрачно ответил Фред.
      - Наверно, он нехороший человек, - заметил я.
      - Да он просто негодяй! - сказал Фред.
      - Как обстоит дело сейчас?
      - У меня две дочери - Эва и Руби. Джубундавой, муж Руби, не любит того парня.
      - Парня, который схватил Руби?
      - Да. Если этот парень не отвяжется, беды не миновать.
      - Неужели дело так плохо? - спросил я.
      - Плохо, совсем плохо, - сказал Фред, покачав головой. - Когда я об этом узнал, я разозлился. Джубундавой, муж Руби, тоже обо всем узнал и рассердился. Он сказал Мели (миссионеру): "Я наделаю дел". Мели ему говорит: "Погоди. Ты должен подождать Фреда". Я пришел к Джубундавою. Теперь будет большая ссора из-за женщины.
      Фред попытался объяснить мне, что теперь будет. Согласно обычаю аборигенов, он как старший должен защитить традиции племени. Ведь была сделана попытка нарушить табу, пренебречь местным законом. Фред не мог сидеть сложа руки. Теперь все его поступки предопределены обычаем. Он не нарушит обычая своего народа, даже если ему придется пойти против законов белых.
      30
      ВТОРОЕ СТОЛКНОВЕНИЕ
      Во второй половине дня Гарри быстро прошел мимо зданий миссии. В его облике чувствовалась какая-то перемена: он ступал легко и осторожно, но вид у него был решительный.
      Это был уже не носитель мудрости племени, а защитник его обычаев, представитель своего народа. Гарри нес копьеметалку и четыре копья с широким наконечником. На нем была набедренная повязка и плетеные браслеты. Выражение лица было суровое.
      Гарри направлялся к лагерю врагов в сопровождении группы мужчин, также вооруженных копьеметалками и копьями. За ними шли женщины и дети.
      У женщин были озабоченные лица. Зато дети смеялись и оживленно переговаривались.
      Я пошел за ними. Вдалеке слышались возгласы мужчин. Испуганные ржанки при нашем приближении взлетали в воздух и кружили высоко в небе.
      Я взобрался на невысокий холм и стал наблюдать оттуда. Между хижинами группами по три, по четыре человека стояли аборигены.
      Казалось бы, воины, намеревавшиеся метать друг в друга копья, должны разбиться на отряды, каждый из которых займет определенную позицию. Но нет аборигены расположились беспорядочными группами, и каждая из них застыла в напряженном ожидании.
      Мужчины настороженно осматривались по сторонам, словно опасаясь внезапного нападения. Женщины и дети собрались у подножия холма, держась позади мужчин. Впрочем, несколько женщин стали рядом с воинами, что-то громко выкрикивая. Эти женщины шумели больше всех. Их пронзительные голоса заглушали возгласы мужчин, которые изо всех сил старались себя взвинтить, кусая свои маджинджи и топая ногами.
      Движения мужчин напоминали вызывающие жесты воинов, которые однажды явились в лагерь Гарри. Но в поведении мужчин чувствовалась неуверенность, словно они сомневались в исходе дела. Когда воины из "дикого" лагеря явились в лагерь Гарри, их главной целью было нанести оскорбление, хотя существовала вполне реальная угроза, что дело примет опасный оборот. В тот раз женщины держались спокойно, без всякого напряжения. Сейчас их глаза перебегали с одного мужчины на другого, они переходили с места на место и кричали на детей с раздражением, порожденным страхом. Они явно усматривали опасность в поведении мужчин.
      Я окончательно понял серьезность инцидента, когда ко мне подошли Сэм и еще один старик. Они стали по обе стороны от меня.
      По-видимому, я прослыл среди аборигенов человеком увлекающимся. На лице Сэма и его спутника было выражение решимости. Они твердо намеревались не дать мне увлечься.
      Мы трое стали возле небольшого костра перед входом в один из шалашей. У костра сидел, скрестив ноги, седой старик и осколком ракушки шлифовал древко нового копья. Он не проявлял почти никакого интереса к тому, что происходило вокруг. Даже самые громкие крики воинов не могли отвлечь его внимания от копья, которое он обрабатывал.
      Время от времени старик поднимал голову, произносил слово "миджалг" и возвращался к своему занятию, презрительно усмехаясь. Позднее я выяснил, что слово "миджалг" означает "бабы".
      Я стал искать глазами Фреда, так как знал, что ему предстоит сыграть главную роль в прологе, когда будут перечислять обиды и выкрикивать оскорбительные слова. Действительно, Фред расхаживал взад и вперед перед центральной хижиной, на виду у всех.
      Его движения были сдержанными и в то же время красноречивыми. Сначала он размахивал копьями, потом копьеметалкой, попеременно глядя то вниз, то вверх, словно призывая землю и небо в свидетели своей правоты. Он то обращался ко всем присутствующим, то переходил к суровым обвинениям. И все время он расхаживал взад-вперед.
      Я спросил старика, обрабатывавшего копье, что же, собственно, говорит Фред. Но старик только поднял руки в знак того, что не несет никакой ответственности за речи Фреда, и презрительно сказал:
      - Очень плохие слова!
      Я этому не поверил. Ругательства не сопровождают такими благородными жестами. А какая величественная походка была у Фреда! Я готов был скорее поверить в его собственную версию. Вот как он мне потом пересказал свою речь:
      "Мою дочь вчера схватил один мужчина. Я строго поговорил с этим мужчиной. Я сказал: Ты мне не сын. Не сын ты мне! Твоя мать мне не сестра. Я из других краев. Я из другого племени. Раз так, я не зову тебя сыном. Если тебе нужна жена, возьми себе одинокую женщину. Это будет правильно. Одинокая женщина, одинокий мужчина - и все хорошо. А замужняя женщина и одинокий мужчина - это не дело".
      Однако, по всей вероятности, в речи Фреда содержались более сильные выражения.
      Пока Фред расхаживал перед хижиной, волнение присутствующих все возрастало, подогреваемое его выразительными жестами. Каждый взмах его копий действовал на врагов, как реальная угроза. Становилось страшно, как если бы плохо владеющий собой человек схватился за ружье.
      Гарри стоял особняком, чуть влево от меня и двух моих телохранителей. Вставив копье в копьеметалку, ов медленно раскачивался всем телом.
      Движения мужчин становились все более резкими. Они явно впадали в неистовство. Тут женщины пришли в ужасное волнение. Они пронзительно кричали, обращаясь к воинам, тщетно пытаясь умерить разгорающиеся страсти.
      Во время таких стычек обычно наступает момент, когда в дело вмешиваются женщины, - либо для того, чтобы предотвратить кровопролитие, либо для того, чтобы мужчины могли в полной мере проявить свою храбрость и независимость, отмахиваясь от женщин.
      Женщины вмешались, когда один из воинов особенно яростно замахнулся копьем. Его жена бросилась вперед и обеими руками схватилась за копье. Подобное вмешательство, унизительное для мужчины, удвоило ярость воина. Держа копье, как древко флага, он рванулся вперед, таща за собой жену. Она не устояла на ногах; ее тонкие руки напряглись, как натянутый канат, но она не выпускала копья...
      Ее примеру последовали другие женщины. Бросившись вперед, они ухватились за копья мужей. Те только того и ждали, чтобы окончательно взвинтить себя. Послышались гневные выкрики, женщины шатались и падали от ударов и толчков. Друзья мужчин, сражавшихся с собственными женами, пытались помочь женщинам и удержать воинов от метания копий. Но вскоре они прекратили свои попытки и отошли.
      Жена Гарри ухватилась за его копье. Хотя до этого Гарри был сравнительно спокоен и не обнаруживал желания броситься в драку, теперь он почувствовал себя воином, которого силой удерживают от исполнения ратного долга. Он бросил женщину наземь, но она продолжала крепко держаться за копье.
      Гарри замешкался. Я видел, что он колеблется - ведь он любил свою жену! Ему не хотелось ударить ее копьеметалкой, хотя так полагалось воину, и его жена ждала этого удара. Все же Гарри бросил копьеметалку и ударил жену по голове кулаком - раз, другой... Ее голова судорожно вздрагивала под ударами, но она продолжала изо всех сил сжимать копье. Напрягшись, Гарри с силой дернул копье. Бесполезно! Тут он впал в неистовство. Он швырял женщину из стороны в сторону, словно вырвать копье из ее рук значило вырваться из рук смерти. Наконец он дважды изо всех сил ударил ее кулаком по челюсти. Руки женщины обмякли, и Гарри удалось освободиться. Он поднял копьеметалку и, отбежав, вставил в нее копье, а затем стал раскачиваться в медленном угрожающем ритме.
      К этому времени все жены были укрощены. Они сидели, обхватив голову руками, или же брели, пошатываясь, под укрытие деревьев.
      Теперь, утвердив свою независимость и доказав, что они действительно намерены драться, мужчины изрыгали потоки оскорблений в адрес противника.
      Поднятые для броска копья замерли в воздухе. Вдруг один абориген из "дикого" лагеря, яростно грызший маджинджи, резко взмахнул копьем и выбежал вперед. Копье полетело к цели, словно подгоняемое свирепым криком аборигена.
      Гарри, в которого было нацелено копье, согнулся, широко расставив руки и глядя вверх.
      Копье пролетело мимо меня и моих телохранителей, вибрируя в каком-то зловещем экстазе, и уткнулось в мягкую землю в нескольких ярдах левее Гарри. Я разглядел венчик из перьев попугая вокруг основания каменного наконечника, приклеенного к древку смолой железного дерева.
      Бросок копья послужил сигналом к действию. В воздух взмыло сразу несколько копий.
      Женщины с криком бросились к детям. Замахиваясь палками-копалками, они погнали ребят, как коз, и заставили укрыться за холмом. Дети на бегу прикрывали руками спины, чтобы уберечься от ударов. Под деревьями они остановились, сбившись в плотную кучку. Взволнованные женщины стали вокруг них.
      Когда копье вонзилось в землю рядом с Гарри, он, пригнувшись, помчался сквозь высокую зеленую траву, издавая отрывистые звуки.
      Гарри низко опустил голову, как бы защищая ее от удара. Подбородок его почти касался колен. Он бежал в траве, держа копьеметалку в правой руке. Левой рукой он тянул за собой копья.
      Укрываясь за деревьями, Гарри очутился позади хижин, перед которыми стояли пригнувшись четверо мужчин и среди них тот, кто первым метнул копье.
      Держа свое копье наготове, Гарри прыгнул вперед. При этом он издал вопль, пригвоздивший врагов к месту.
      Гарри "взял на прицел" своих врагов. Двое из них попытались было поднять копья, но предостерегающий крик Гарри остановил их. Гарри стал приближаться к врагам. Он все время что-то говорил, раскачиваясь всем телом. Воины несколько раз пытались перейти к обороне, но Гарри угрозами и жестами заставлял их остановиться.
      Когда Гарри оказался прямо перед ними, он опустил копьеметалку и взял копье в руку наподобие пики. Держа копье на уровне плеча, он наступал на врагов, пока острие наконечника не коснулось груди одного из них.
      Воины сникли. Они положили копья, а затем и копьеметалки на землю и покорно стояли, выслушивая оскорбительные речи Гарри. Наконец он жестом указал на лежавшие копья. Подобрав их, воины ретировались.
      Поглощенный этим зрелищем, я не заметил, как аборигена, покушавшегося на Руби, ранили копьем в голову.
      Видно, пролитой крови было достаточно, чтобы удовлетворить обе стороны, так как напряжение рассеялось. Женщины и дети приблизились, и обитатели лагеря Гарри отправились домой.
      Раненый сидел на земле. Одна из женщин осматривала его рану.
      - Вот и конец, - сказал стоявший рядом со мной Сэм, как бы снимая с себя всякую ответственность за мою безопасность.
      - Да, конец, - согласился я. - Много копий полетело на этот раз!
      Я шел назад рядом с Фредом, который был настроен пессимистически:
      - Большая беда, - мрачно сказал он.
      31
      ОСТРОВ ЭЛКО
      Наконец яростные ветры прекратились. Тамаринды перестали гнуться и шелестеть листвой. В небе появился "Дрэгон". Описав круг над миссией, самолет пошел на посадку.
      Час спустя я смотрел с высоты на то самое место, откуда наблюдал за приземлением "Дрэгона". Снизу на нас взирала группа аборигенов, а я махал им рукой.
      Джек Слейд совершал свой регулярный облет миссий. Он приземлился в Милингимби по пути на остров Элко, чтобы пополнить запас горючего. Я наспех собрал свои вещи и отправился с ним.
      Чтобы дать мне проститься с местными жителями, Слейд сделал несколько кругов над миссией. Когда самолет описывал последний круг, я увидел Гарри и Фреда, махавших мне с берега. "Дрэгон" взмыл в небо. Фигуры Гарри и Фреда становились все меньше и меньше и, наконец, превратились в две темные точки на песке.
      Над морем стлалась легкая дымка. Оно было бескрайним. Вода и воздух слились в серую непрозрачную массу, на поверхности которой подобно темным облачкам выступали острова Крокодайл. Казалось, острова плыли по этому морю-небу, как и мы сами.
      Когда суша и вода исчезли, самолет обрел силу и свободу, которые у него отнимала близость земли. Пролетая над землей, самолет всегда борется за то, чтобы удержаться в небе. А в этом сером пространстве, в котором, как галеоны, плыли темные острова, он словно утратил массу и несся по воздуху подобно духу...
      Когда мы стали снижаться и земля появилась вновь, она показалась нам нежеланной. Покрывавшие ее деревья, утратив свои расплывчатые очертания, вырисовывались все отчетливее и, наконец, превратились в гигантов. Самолет помчался по посадочной дорожке острова Элко, проложенной в буйных зарослях.
      Остров Элко расположен в ста милях к востоку от Милингимби. Он имеет примерно тридцать миль в длину и шесть миль в ширину и отделен от материка проливом Каделл.
      Миссия на острове основана недавно, ею руководят Г. Ю. Шепердсон и его жена. Они приехали сюда два с половиной года назад, захватив с собой только палатку. Теперь здесь достраивается большое деревянное здание.
      Мы подрулили к тому месту, где нас поджидал грузовик Шепердсона. Рядом стояла группа аборигенов. Внешне они походили на жителей Милингимби и говорили на том же наречии. Поскольку я пробыл на острове Элко только сутки, у меня не было времени как следует познакомиться с ними. После полудня, когда я сидел под деревом, наблюдая за возвращением местных жителей с рыбной ловли, ко мне подошли трое мальчиков. У них были смышленые, веселые лица. Я заговорил с ними.
      - Откуда ты приехал? - спросил один из мальчиков, усевшись рядом со мною.
      Я поднял прутик и начертил на песке карту Австралии, намереваясь показать им местоположение Мельбурна и острова Элко. Мальчик с огромным интересом наблюдал за тем, что я делаю. Он был старше остальных, у него было открытое, привлекательное лицо. Дочертив карту, я откинулся назад с чувством удовлетворения и начал:
      - Вот карта Австралии...
      Мальчик не мог дольше удержаться. Он протянул руку и показал, где находится остров Элко. Передвигая палец с одной точки северного побережья на другую, он произносил названия миссий: Элко, Милингимби, Гоулберн, Крокер, Дарвин. Затем он обвел пальцем южное побережье, называя главные города и указывая их местоположение: Перт, Аделаида, Мельбурн, Сидней, Брисбен,
      Я был поражен.
      - Кто тебя научил этому? - спросил я.
      - Миссис Шепердсон.
      - А как тебя зовут?
      - Даингумбо.
      - Даингумбо! - повторил я. - Я хочу запомнить твое имя. Скажи мне его по буквам.
      Он написал свое имя на песке.
      - А кто эти двое? Твои друзья? - спросил я.
      Он положил руку на плечо одного мальчика и объяснил мне:
      - Это мой дядя. А это ... - он положил руку на плечо второго мальчика, а другой рукой указал на двух маленьких девочек, стоявших неподалеку: - Эта девочка - его сестра. Она моя мать.
      Я посмотрел на девочек, стараясь уяснить себе такое странное родство.
      - Хочешь записать имя моего отца? - спросил мальчик.
      - Конечно, хочу. Как его зовут?
      Он написал на песке имя своего отца - Баданга. Позднее я узнал от Шепердсона, что Баданга - брат Гарри из Милингимби.
      - Баданга? - переспросил я. - Вот, передай эту сигарету своему отцу.
      Мальчик поблагодарил и сунул сигарету за ухо.
      Другие мальчики были потрясены таким знаком отличия.
      - Отцы у них тоже курят, - намекнул Даингумбо.
      - Ты прав, - сказал я и свернул еще две самокрутки.
      Мимо нас прошли несколько женщин. Плетеные сумки, висевшие у них за плечами на веревке, обвязанной вокруг головы, были наполнены доверху.
      - Скажи-ка мне, что у них в сумках? - спросил я Даингумбо в поисках темы для разговора.
      - "Женская еда", - сказал он с презрением. - Еда из зарослей. Они ее собирают. Иногда они находят мед.
      - Что за орехи несла последняя женщина? Разве они не ядовитые? спросил я.
      - Их можно сделать безвредными, - поспешил объяснить мальчик. - Мы находим орехи в зарослях. Мы их собираем и складываем...
      Он продемонстрировал, как орехи раскладывают на какой-то плоской поверхности.
      - Раскалываем их...
      Он показал, как колют орехи, разбивая их палкой. Его пальцы шевелились, словно вылущивая сердцевину.
      - Берем, как земляной орех. Берем и кладем в сумку. Кладем в воду. Они спят, спят...
      Он положил голову на руки, имитируя сон.
      - Сколько же они спят? - спросил я.
      - Четыре ночи.
      - А потом?
      - Женщины берут их. Еще берут камень.
      - Понимаю, - сказал я. - Они ударяют по ним камнем?
      - Нет, - возразил он. - Они делают так... Мальчик сделал руками несколько движений, словно замешивая тесто.
      - Получается замечательная еда. Надо тереть, тереть, тереть. Вынуть из зернотерки и сложить в плетеную сумку. Потом сделать вот так...
      Он показал, как женщины раскатывают тесто.
      - А потом свернуть и положить на огонь. Получается замечательная еда.
      Уже стемнело, и мне пришлось расстаться с Дайнгумбо. Он успел рассказать мне, как бьют копьем дюгоня, как изготовляют сети для рыбной ловли и какой замечательный охотник его отец. Никогда не забуду выразительное, живое лицо Даингумбо, его приветливость. Превращению этого аборигена в полноправного гражданина Австралии мешал только цвет его кожи.
      Так устроена наша жизнь!
      32
      ПОБЕРЕЖЬЕ АРНХЕМЛЕНДА
      На следующее утро мы покинули остров Элко. Был погожий день. Море, небо, облака словно дремали.
      Джек Слейд держался береговой полосы, опускаясь над пляжами и мысами в поисках унесенной в море шлюпки, о которой нам рассказали на острове.
      Неподалеку от Элко мы увидели выдолбленную ствола лодку, битком набитую аборигенами. Мы описали, круг над лодкой. Аборигены замахали руками, открывая в улыбке белые зубы.
      Мы так низко опустились над берегом острова Говард, что чайные деревья на песчаных дюнах вырисовались на фоне неба, а не земли.
      У пустынных мысов, где прибрежные скалы сбрасывали с плеч пену волн, рев моторов обращал в бегство морских птиц.
      Мы пересекли широкий проток, на поверхности которого ветер чертил темные узоры. В зеленоватой мелкой воде колыхалась треугольная тень ската. Он нежился на поверхности моря, лениво шевеля хвостом. Напуганный шумом пропеллера, скат скрылся в морской глубине.
      Здесь плавали акулы, как правило, парами; черепахи грелись на покрытой рябью поверхности воды. Над водой летали морские птицы. Косяки рыб искрились подобно россыпям драгоценных камней. Их плавники рассекали морскую гладь.
      Мы опускались над узкими морскими протоками, огибали округлые берега заливов, взмывали над скалистыми вершинами полуостровов. Мелькали устья рек, окаймленные мангровыми зарослями. Напуганные кроншнепы взлетали над обнаженными отливом отмелями.
      Со скалы поднялся морской орел. Его белая голова сверкала в лучах солнца. Стайки голубей вылетали из густых зарослей, кое-где окаймлявших берег, и проносились над самыми верхушками деревьев. Когда самолет догонял их, они испуганно сворачивали в сторону и летели сначала в одном направлении, потом в другом, как будто за ними гнался ястреб.
      Наконец, я увидел то, что мне больше всего хотелось здесь увидеть, стойбище аборигенов. Над берегом, на поросшем чайными деревьями холме, стояли два шалаша из коры. Струйка дыма от костра поднималась прямо к небу. Над костром склонилась женщина. Другая сидела, скрестив ноги, у входа в шалаш.
      По пояс в воде стоял мужчина, держа наготове копье. Ребенок, переваливаясь, ковылял по песчаному берегу. Еще трое ребятишек бегали по берегу, размахивая руками.
      Шум самолета, летевшего над самым берегом, заставил их замереть. Они стояли, не шевелясь, и наблюдали за нами. Я энергично замахал им. Мужчина потряс копьем в знак приветствия, а женщины подняли руки над головой. Мы пронеслись над шалашами, затем, набрав высоту, развернулись и возвратились к стойбищу, словно, оно было осью, вокруг которой мы вращались.
      Младенец упал на песок. Видимо, он плакал от страха. Я разглядел его перекосившееся личико. Одна из женщин подняла к нам смеющееся лицо, вторая помахала рыбиной, которую держала в руке.
      Обнаженные темно-коричневые тела аборигенов были стройными. Мокрая кожа мужчины поблескивала. Он зашагал по воде, словно демонстрируя нам пластичность своих поднятых рук.
      Дым второго костра поднимался с полуострова, поросшего чайным деревом. Женщина с младенцем, восседавшим у нее на плечах, махала нам обеими руками. Ее муж сидел на корточках на песке и производил какие-то манипуляции со своими копьями. Рядом с ним было несколько ребятишек.
      Эти промелькнувшие перед глазами картины жизни коренных жителей Австралии - а такой жизнью жили поколения их предков - напоминали рисунки из учебника австралийской истории.
      Заправившись горючим в Милингимби, мы пересекли узкий пролив, отделяющий остров от материка. К западу лежал мыс Кейп-Стюарт. То была местность, бедная дичью и растительной пищей. Кампешевые деревья и эвкалипты тянулись на многие мили. Мы едва не задевали их кроны. Сквозь листву нам была видна редкая трава, росшая под деревьями, которые застыли в знойном воздухе, словно погрузившись в грустное раздумье.
      Время от времени деревья перемежались болотом или лагуной. Здесь в воздухе кружились стаи гусей и белые цапли.
      Мне не терпелось увидеть здешних аборигенов. Мое желание исполнилось, лишь когда мы пересекли широкий полуостров, оконечностью которого является Кейп-Стюарт, и достигли восточного побережья залива Бокаут.