Танец с мертвецом

      Блэкки конечно же была красоткой. Роскошная фигура, но с лицом парижского гамена, всегда готового весело улыбнуться, и пушистые коричневые волосы Она казалась свежей и здоровой, счастливой и свободной, словно была частью этой поляны с зелеными листьями и серебряным ручейком.
      Я взглянул на часы, положил в карман пиджака цветную фотографию, сделанную Уэббом, и пошел на выход из отеля. Пока я шел к машине, я внимательно смотрел по сторонам, но на этот раз в меня никто не стрелял. Я нажал на газ и направился к Блэкки.
      Она жила в большом доме на бульваре Сансет. На лифте я поднялся на нужный этаж и позвонил. Было ровно восемь.
      Она открыла дверь и улыбнулась:
      - Привет Вы, наверное, Скотт.
      - Точно. Очень признателен вам за приглашение.
      - Это для меня удовольствие. Ну ты и бугай, а? - Она смерила меня взглядом с ног до головы и сказала:
      - Входи, Шелл.
      Блэкки была ниже ростом, чем я себе представлял, но выглядела она и двигалась удивительно эротично. На ней были выцветшие голубые джинсы и старый шерстяной свитер толстой вязки, который от неоднократной стирки здорово сел и туго обтягивал ее высокую грудь и стройную талию. Она выглядела свежей и чистенькой, как после стирки, но у нее ничего не село. Волосы у нее были черные, а не коричневые, как на фотографиях, которые я видел, довольно коротко остриженные, по-прежнему слегка вьющиеся. Это было приятное лукавое лицо, с пухлыми губами и яркими голубыми глазами.
      Я вошел. Негромкая танцевальная музыка лилась из невидимого проигрывателя, в воздухе чувствовался легкий запах духов. Не приторный, а тонкий и приятный. Комната, в которую мы вошли, также была не кричащей и очень женственной. Удобный голубой диван с толстыми подушками, стулья с мягкими сиденьями и толстый бледно-голубой ковер. На двух стенах висели рисунки, сделанные пастелью. Перед диваном стоял длинный и низкий кофейный столик орехового дерева.
      Мы присели на диван и несколько минут болтали ни о чем, так, для знакомства. Она рассказала мне, что работает манекенщицей, чаще всего демонстрирует платья, часто позирует фотографам, иногда делает кое-что на телевидении. Она ждала своего шанса, такой работы, которая позволила бы ей сделать карьеру. Говорить с ней было легко и удобно, как носить джинсы и старый свитер.
      - - А как тебе понравился месяц в Лас-Вегасе? - спросил я.
      - В "Алжире"? О, это было грандиозно. Я была в восторге. - В ярких голубых глазах заиграли чертики. - Я после этого получила множество предложений. Может получиться хорошая работа на ТВ. Ты когда-нибудь видел шоу в "Алжире"?
      - Как ни странно, нет. Пока нет.
      - Каждая из девушек "В-а-а-у!" в течение вечера выходит трижды. Во время одного из моих выходов я была на сцене в прекрасном вечернем платье. Просто невероятное платье! Только это платье состояло из одной передней части, а сзади... И когда я повернулась и стала уходить со сцены некоторые из публики просто завизжали.
      Ее энтузиазм начал заражать меня. Я подхватил в тон:
      - Держу пари, что они завизжали. - Но потом я взял себя в руки и продолжал:
      - Кстати, Блэкки, я ведь пришел сюда по поводу Уэбли Олдена.
      - А при чем тут Олден?
      - Пару дней назад ты, случайно, не вышла за него замуж?
      - Замуж за него? - Она расхохоталась. - Пару дней назад я ни за кого замуж не выходила. А в чем дело?
      - Дело в том, что вчера кто-то пустил ему две пули в спину.
      Я специально обрушил на нее эту весть. Но, насколько я мог судить, ее шок был вполне искренним. Она не читала газет и ничего об этом не слышала.
      - Надо же, Уэбб, - сказала она наконец. - Он был такой милый.
      - Да, он был хороший парень. Она покрутила головой:
      - Я просто обязана выпить после такой новости. А как ты, Шелл?
      Я тоже хотел выпить. Она смешала мне виски с водой, а себе джин с тоником. Потом она снова села рядом со мной на диван и сказала:
      - Я видела его всего два раза, когда он снимал меня для журнала. Но он мне определенно понравился.
      - Последний раз ты видела его, когда он делал снимок для сентябрьского номера журнала?
      - Ага. - Она улыбнулась. - Ты его видел?
      - Да. Твое первое фото было причиной того, что я стал подписчиком журнала.
      - Как мило с твоей стороны. С этой девушкой трудно было вести разговор на логической основе, но я спросил:
      - Когда Уэбб делал этот последний снимок?
      - Два или три месяца назад. Примерно так.
      - Ты уверена, что не видела его с тех пор?
      - Конечно, я уверена. А какое это имеет значение?
      - Скажу тебе откровенно, Блэкки. Я хочу точно знать, была ли у тебя возможность встретить Уэбба на Гавайях на прошлой неделе, выйти за него замуж, позавчера вместе с ним вернуться сюда и вчера вечером быть у него дома. - Звучало это несколько странно, но я знал, что так оно и было. Кто-то встретил его, они поженились и вместе вернулись в Калифорнию. Блэкки взглянула на меня:
      - Ты спятил, что ли?
      - Нет.
      - Шутишь?
      - Не-а...
      Она рассказала мне, что могла. Но итогом было то, что она ничего не может доказать. Глупость какая-то, вот и все. Нет, последние две недели она не работала, просто отдыхала, допоздна валялась в постели, читала и ждала предложений.
      - Скучища была ужасная, я прямо как мертвая была. - Потом она улыбнулась. - Вот почему я охотно пригласила тебя, когда ты позвонил. И я рада, что я это сделала.
      - Я тоже, - улыбнулся я.
      Потом я достал сделанный Уэббом снимок и положив его на столик перед ней:
      - Незадолго до того, как Уэбб был убит, Блэкки, он сделал этот снимок. И эта девушка была там, когда это случилось. Тот, кто убил Уэбба, потом пытался и в меня всадить несколько пуль, так что ты понимаешь, как важно для меня отыскать эту девушку. - Я показал на фото.
      - Тебя пытались убить?
      - Да.
      После длинной паузы она взяла в руки снимок и посмотрела на него:
      - Кто это?
      - Именно это я и пытаюсь выяснить. Но я точно знаю, что это - одна из двенадцати девушек "В-а-а-у!".
      - Уверена, что я ее не знаю. - Через секунду она сказала:
      - А ведь она красотка, а?
      Потом она рассмеялась, я тоже. Я указал ей на веснушки, она не знала никого с веснушками. Она покачала головой, протянула снимок мне, и я вновь положил его в карман.
      Мы допили наши бокалы, и она, ничего не говоря, снова наполнила их. Вдруг она нахмурилась:
      - Шелл, эти.., ну, веснушки. Я знаю, как ты их можешь найти.
      - Знаешь?
      - Да. В следующую субботу, как ты знаешь, должен состояться банкет по случаю годовщины журнала.
      - Так.
      - Одна из причин, по которой устраивается это торжество, это то, чтобы все двенадцать девушек собрались вместе. И предполагается сделать для журнала один большой общий снимок. А гостями будут всякие типы.
      - Кто, например?
      - Ну, мы - девушки. Мистер Уиттейкер - он владелец почти всех акций журнала, и банкет будет у него в доме. Естественно, Орландо Десмонд. Несколько репортеров, сотрудники журнала. И мистер Грей со своими помощниками из "Алжира".
      - А почему Грей?
      - Потому что именно в его казино девушки выступают после того, как журнал публикует их фото, ты же знаешь. И кроме того, он хочет там быть.
      - Угу, понятно. Кто еще?
      - Ты.
      - Я?
      - Конечно. Именно там ты обнаружишь свои веснушки.
      - Повтори-ка.
      - Ну, этот групповой снимок. - Она ухмыльнулась. - Ты же знаешь, чем знаменит "В-а-а-у!".
      - Да уж.
      - В субботу все двенадцать натурщиц должны собраться и позировать для этого невероятного снимка.
      Мы все выстраиваемся в ряд и слегка наклоняемся вперед, чуть-чуть, понимаешь. Спиной к камере. Можешь себе представить?
      - Я прямо-таки вижу это.
      - Да, чуть не забыла. На каждой из нас будет блузка с глубоким вырезом и туфли на высоком каблуке.
      - А это - самое важное. - Я моргнул. - Постой, повтори это еще.
      - Мы, все двенадцать, будем в блузках с глубоким вырезом и в туфлях на высоком каблуке. Больше ничего. И так мы будем позировать для снимка.
      - Вы... Этот снимок никогда не опубликуют.
      - А может быть, и опубликуют. Так или иначе, снимок будет интересным.
      У Блэкки просто талант был недооценивать себя. Помаленьку и до меня стало доходить. Я снова и снова перебирал в уме сказанное ею. Когда картинка выкристаллизовалась в моей дурацкой башке, у меня в глазах помутилось. Скажу честно. Я просто видел их всех в сиянии розового света. Все двенадцать красоток закружились в моем сознании, словно огни игрального автомата, обозначающие, что ты проиграл. Но ни одна из них не была проигрышем, а все вместе они составляли джек-пот - главный выигрыш, бесконечную перспективу, заполненную прелестными (ну, вы помните чем)... Я тряхнул головой, и видение исчезло. Я еще раз тряхнул головой, но оно не вернулось.
      - Блэкки... - сказал я. - Блэкки...
      - Да?
      - Блэкки...
      - Что такое, Шелл?
      - Блэкки...
      - Наверное, тебе надо выпить.
      - Именно. Господи, как мне надо выпить. Она принесла мне виски, в котором было очень мало воды, и я снова сказал:
      - Блэкки... Неужели это действительно может произойти? Я имею в виду ну, ты понимаешь.., все это...
      - Да. Мой костюм уже готов.
      - Уже готов?
      - Да, он в спальне.
      Мне показалось, что в голосе ее прозвучала лукавая нотка. Я посмотрел на Блэкки. Она сморщила носик; и держу пари, что больше нигде у нее не было ни морщинки. Блэкки озорно улыбнулась. Значит, мне не показалось.
      - Ну, - сказал я, - это отлично. Да, это.., прекрасно.
      - Не знаю, - сказала она. - Я имею в виду, что я обещала позировать в таком костюме - и все девушки тоже - наш любимый "В-а-а-у!", патриотизм и все такое... Мы не можем подвести наш журнал.
      - Конечно, вы не подведете.
      - Но, понимаешь, когда я сейчас об этом думаю... Позировать перед камерой - это просто работа. Но позировать, когда кругом будут все эти люди... Иногда я думаю, что откусила больше, чем могу проглотить.
      - О, я не вполне.., что?
      - Ко всему надо привыкать постепенно. Поэтому я уже пару раз примеряла этот костюм и ходила в нем по комнате, чтобы лучше его почувствовать.
      Я глотнул виски, но ощущение было такое, словно я глотнул чистой воды.
      - Ты имеешь в виду блузку с большим вырезом и туфли?
      - Ага. Я подумала, что постепенно привыкну к этому костюму и в субботу не буду смущаться.
      - В этом что-то есть. Сначала привыкнуть самой, да?
      - Именно. Потом можно попробовать в присутствии кого-нибудь одного. Потом, может быть, если мне удастся их найти, двоих.
      - О, за этим дело не станет!
      - И так я подготовлюсь к выступлению.
      - Очень интересная мысль, Блэкки. Это вроде того, как постепенно входишь в холодную воду, а не бросаться очертя голову. Можно предотвратить судороги, от которых часто тонут...
      - Именно так я и думала. Я уже ходила в этом костюме в одиночестве, а теперь готова попробовать это в чьем-нибудь присутствии.
      - Блэкки...
      - Ты не возражаешь против этого?
      - Возражаешь?
      - Так ты поможешь мне. Мне просто необходимо что-то предпринять, чтобы пересилить свою застенчивость. Подготовиться к празднику в субботу.
      - Я сделаю все, что ты захочешь, дорогая. Ты можешь готовиться вместе со мной, если хочешь. Уж я-то знаю, что значит быть застенчивым... Я так думаю. Это как дети в школе сначала стесняются, а потом им может даже и понравиться...
      Я был вынужден остановиться, колесики в голове еле крутились. Я совсем не понимал, что несу.
      - О, спасибо, Шелл, - сказала Блэкки. - Ты настоящий друг.
      С этими словами она спрыгнула с дивана и простучала каблучками к двери в спальню.
      Прежде чем я допил свой бокал, а времени на это мне много не потребовалось, она вернулась. Я слышал, как хлопнула дверка гардероба, шуршание одежды, а затем она высунула голову из-за двери и уставилась на меня. Я уставился на нее.
      - Закрой, пожалуйста, глаза, - попросила она.
      - Закрыть глаза? Но это же все испортит.
      - Только для начала. Чтобы я могла войти, ну, в роль...
      - 0-о-х, - вздохнул я и перевел дыхание.
      - Обещаешь?
      - Хорошо, обещаю.
      И я закрыл глаза. Всегда, думал я, что-нибудь да испортит дело. Я слышал, как она прохаживалась по комнате, но я не подсматривал. Я дал слово. Но я очень хотел бы получить его назад.
      После паузы, которая мне показалась очень, очень, очень длинной, а команды открыть Глаза все не было, я сказал:
      - Черт возьми, ты хотя бы описала мне, что происходит.
      - Все так, как я и говорила, Шелл. Я надела блузку с большим вырезом она, кстати, голубая.
      - Голубая...
      - Ага. И туфли на высоком каблуке. Они тоже голубые. Больше ничего. Знаешь, Шелл, ощущение довольно приятное. Чувствуешь, как воздух овевает тело.
      - Держу пари, что овевает... Она вздохнула:
      - Пожалуй, я готова.
      - Я тоже готов.
      - Можешь открыть глаза.
      Мои веки уже проделали полпути вверх, а тут они чуть ли не со щелчком преодолели оставшуюся половину, словно неисправные оконные жалюзи. Блэкки как раз проходила передо мной справа налево. Она пересекла комнату, описывая бедрами грациозные синусоиды - движение столь же старое, как женский род, и столь же юное, как я, каким я себя в тот момент чувствовал.
      Она начала поворачиваться. Блэкки даже в выцветших голубых джинсах в обтяжку и старом свитере производила сокрушительное впечатление своей роскошной фигурой, а сейчас, в ее "костюме" - это был чистый адреналин и сердечный спазм. Я смотрел, как она снова пересекает комнату, грациозно покачивая бедрами, высокая грудь трепещет под блузкой.
      Она дважды проделала это, а потом я не выдержал:
      - Блэкки, я должен тебе что-то сказать.
      Она повернулась спиной к стене, улыбаясь.
      - Ничего не надо говорить, дурачок.
      И она пошла прямо на меня.
      Глава 6
      В клуб "Паризьенн" я успел только на второе шоу.
      После того как я расстался с Блэкки, я хотел послать этот клуб к дьяволу. По крайней мере, до завтрашнего вечера. Но время было дорого. Когда в тебя начинают палить нехорошие мальчики, подбираются к тебе все ближе, ждать до будущей субботы, чтобы на празднике сделать главное открытие всего дела, было невозможно. В данном случае пренебрегать работой нельзя.
      Нет, я должен был двигаться вперед и работать, работать, работать. Ах, жизнь частного детектива - штука тяжелая и опасная. Но в конце концов, все мы когда-нибудь уйдем в другой мир, а смерть в бою - это прекрасно! И еще, черт побери, - это прекрасная жизнь!
      Но немного я все-таки беспокоился. Блэкки теперь была жирно зачеркнута в моем списке подозреваемых. Но если я буду вычеркивать из моего списка этих красоток таким именно способом, они вычеркнут меня из списка живых. Эти философские мысли роились в моем мозгу, пока я парковал свой "кадиллак" за полквартала до клуба "Паризьенн", куда я направил свои стопы. И я был погружен в эти мысли несколько глубже, чем обычно.
      Я уже почти совсем забыл, как сегодня днем рядом с моей головой просвистела пуля. Я даже не думал о крутых парнях с пистолетами. Поэтому я прямо на них и напоролся. Позднее я все буду недоумевать, почему они оказались в аллее у клуба "Паризьенн". Позднее - в тот момент было не до размышлений.
      Первым я увидел прислонившегося к кирпичной стене дома парня. Но это могло и ничего не значить. Просто парень.
      Я шел по тротуару, до клуба еще оставалось метров десять - пятнадцать. Громкая ритмичная музыка гремела в клубе, даже на улице было слышно. Яркая неоновая вывеска над входом бросала неяркие цветные блики на тротуар, на парня у стены дома. Я как раз пересекал начало аллеи, в глубине ее был виден какой-то человек с торчащей во рту сигаретой. Справа от меня тьма в аллее будто сгустилась.
      Вдруг чей-то хриплый голос из глубины аллеи окликнул:
      - Скотт! Шелл Скотт!
      Я повернулся, вглядываясь в темноту, и скорее почувствовал, чем услышал, как слева от меня двинулся парень, который раньше стоял у стены.
      Я в этих делах не новичок. На меня нападали не раз и не два, и, если можно так говорить о себе, я кое-чему научился. Не скрою, учение было жестоким, но я научился. Кроме знания самбо и дзюдо, кроме кровавых приемов, усвоенных мной во время службы в морской пехоте, мне приходилось неоднократно сталкиваться с профессиональными бойцами и панками-хулиганами, у которых я научился некоторым нетрадиционным трюкам. Но сейчас я, совершенно как новичок, был не готов. Мысли мои все еще витали в тех заоблачных краях, где лотос купается в благоуханных водах. Ну, может быть, не так далеко, но достаточно далеко от темной аллеи и взвившейся в воздух дубинки.
      Я глянул в аллею. Слева от меня двигался мужчина. Я слышал его, слабо-слабо. Я слишком долго всматривался - почти. Дубинка опускалась и уже почти коснулась моей головы, когда я очнулся. Я торопливо рванулся вниз и в сторону, согнув ноги и напрягая мышцы ног для прыжка. Это помогло, но не настолько, чтобы я совсем не пострадал.
      Дубинка стукнула меня по голове сбоку. То, что я двигался, не позволило удару быть плотным и сильным. Били меня вдогонку и вырубить не сумели. Но зацепить зацепили. Мышцы ног вдруг отказались меня слушаться.
      Я почувствовал, что ударился коленом об асфальт. Не помню, чтобы я падал, просто вдруг почувствовал резкую боль в колене. Секунду я не двигался. Кто-то обшарил карманы моего пиджака.
      - Есть, - тихо сказал он. Я его не видел, но знал, что он снова подымает дубинку, и слышал, как он Что-то проворчал. И еще я слышал, как торопливо шаркали чьи-то ноги в аллее.
      Внезапная тревога послала в меня заряд энергии. Теперь я знал, что быстрая бесшумная атака из засады, отработанные движения и быстрота этих шагов - все это говорило о том, что меня собирались не просто отлупить и ограбить. Эти подонки хотели убить меня.
      Эта мысль придала мне сил - я упал на асфальт и покатился в сторону. Опять бесшумно опустилась дубинка, но она лишь зацепила меня по спине. Я покатился дальше - в аллею. И когда встал на колени, то уткнулся в чьи-то ноги. Я уперся одной рукой в асфальт, а другую сжал в кулак и ударил этого мужика в промежность.
      Он издал какой-то хрюкающий звук, а я покатился дальше. Потом я вскочил на ноги. Что-то блеснуло в неярком свете, это что-то было направлено мне в лицо. Я вздернул голову, отпрянул, и что-то оцарапало мне подбородок. Я видел кого-то прямо перед собой, не очень ясно, но видел. Этого было достаточно. Я отбил его руку, и она высоко поднялась.
      Какую-то долю секунды он был совершенно открыт, но мне и этого хватило. Я сделал шаг к нему и правой рукой ударил его напряженными пальцами в мягкое и незащищенное место, маленькую, но жизненно важную точку, туда, где сходятся ребра, - в солнечное сплетение. Мои пальцы были тверды как железо.
      Он только тихо пискнул и рухнул. Тот парень, которого я уже успел двинуть кулаком, согнувшись пополам, полушел-полуполз по тротуару. Я увидел его, когда он уже исчезал из виду. Да я особенно его и не разглядывал, потому что слева и близко от меня оказался третий. Дубинки я не видел, но она, очевидно, все еще была у него в руке. Его опущенное плечо и движение корпуса говорили о том, что он собирается меня снова ударить.
      Я отклонился назад и лягнул его в коленную чашечку. Он ударил меня по другой ноге. Я отскочил, нащупывая рукоятку револьвера под пиджаком. Когда он опустился на одно колено, я выхватил оружие из кобуры. Он снова двинулся на меня, но я выставил вперед правую ногу для устойчивости, нацелился ему в грудь и спустил курок.
      Револьвер прогрохотал, но пуля его миновала: выдвигая ногу, я зацепился за того, кто уже валялся на асфальте, и сбил прицел. Я промахнулся, но ему и этого было достаточно - он повернулся и побежал. Я было бросился за ним, но он уже влез в машину, стоявшую недалеко от клуба. Как только он прыгнул на сиденье, взвыл мотор и машина поехала прочь. Я прицелился, но в это время из клуба вышли, покачиваясь, двое пьяненьких. Машина умчалась.
      Я отступил в проход между домами и прислонился к кирпичной стене. Итак, их было трое. И они ждали меня. Кроме меня, никто не стрелял. Никто ничего не слышал, музыка из клуба заглушала все. Троица эта, видимо, хотела все сделать тихо, не привлекая излишнего внимания. И это могло им удаться. Если бы первый удар был хорошим, второй, третий и четвертый удары дубинкой или рукояткой пистолета разбрызгали бы мои мозги по асфальту.
      А почему? Кроме звуков ударов, топота ног и рычания, никаких других звуков не было. Ну еще вопль того, которого я уложил. Потом я припомнил, что тот, кто обшаривал мои карманы, сказал:
      - Есть!
      Я опустил руку в карман: пять на четыре дюйма фото, сделанное Олденом, исчезло. Я чего-то не понимал. Неужели меня именно за это фото хотели хладнокровно и профессионально убить? Может быть. Но за этим было что-то, чего я и предположить не мог.
      Мельком я видел лицо того типа, который пытался меня оглушить дубинкой, того, по которому я промахнулся, стреляя. Глупая морда, губастый. Здоровый лоб. Где-то я его раньше видел, и через некоторое время я вспомнил, кто это был. Звали его Слобберс О'Брайен. Это был подонок. Я не знал, на кого он работал, но я знал, какого именно рода работу он делал. Совершенно точно я знал это теперь.
      Двое, вышедшие из клуба, шли в метре от меня. Один из них остановился, сунул себе в рот сигарету и щелкнул зажигалкой. Слабый огонек осветил начало аллеи. Я посмотрел на того, кто лежал у моих ног на асфальте. Он не шевелился. Вероятно, он был мертв. Он сильно ударился об асфальт лицом, изо рта у него текла кровь, образовавшая уже блестящую черную лужицу. Крови снаружи будет немного, это внутреннее кровоизлияние - результат разрыва аорты. Зажигалка погасла, и двое прошли мимо меня.
      Я опустился на колени и пощупал у лежащего пульс. Нет, он был мертв. Я схватил его за руки, оттащил поглубже в проход и устроил за мусорным баком. Потом при свете моей зажигалки посмотрел ему в лицо. Что-то всколыхнулось у меня в памяти. Эту рожу я тоже видел, но не помню, где именно. Обшарив его карманы, я обнаружил пачку банкнотов, схваченных металлическим зажимом. Больше ничего, что могло бы помочь его идентифицировать. Я оставил его за баком, а сам пошел к входу в клуб. В ярком свете у подъезда я осмотрел свой костюм - пятен крови и следов ножа не было. В голове тупо пульсировала боль.
      В самом клубе уже началось шоу: конферансье писклявым голосом, полным счастья, что-то верещал. Потом грянула музыка. Раздался свист. Медленная, с тяжелым ритмом музыка - это как бы фирменный знак для определенного рода танцев.
      Справа от меня висела реклама, объясняющая, какие волнующие вещи можно увидеть внутри, а слева - одна из этих вещей. Это была сделанная в полный рост и в натуральную величину фотография красивой девушки, на которой из одежды, насколько я мог судить, была только песцовая меховая накидка. Она покрывала ровно столько, сколько нужно было, а еще кое-что оставалось неприкрытым. Фото пересекала надпись: "Жанетта Дюре". Жанетта. Октябрь.
      И в моем сознании - бэнг! - лежащая на боку (спиной к камере, разумеется) длинноногая, гибкая и очаровательная красотка. Она лежала, освещаемая колеблющимися красными языками пламени в открытом камине. Все было красным: огонь, его отблески в ее каштановых волосах, ее блестящая кожа, даже темные углы комнаты были красноватого оттенка. Это была штучка, которую дьявол наверняка держит в отдельной комнате, но смежной со своей резиденцией.
      Я закурил и вошел в клуб.
      Клуб "Паризьенн" похож на Париж столько же, сколько я на вашу тетю.
      Думаю, он относился к тому типу заведений, которые меняют хозяев, но не меняют из соображений экономии вывески. Хотя раньше я здесь не бывал, о клубе "Паризьенн" я кое-что слышал. Поэтому-то и не бывал.
      Это-заведение было как бы последним прибежищем для девиц, занимающихся стриптизом, которые раздевались, раздевались, раздевались и дораздевались до того, что дальнейшее снимание с себя одежды им уже просто не было нужным; тогда они забирали свой чулок с деньгами и воспоминания, уходя на покой где-нибудь на ферме. Предполагалось, что пришли они работать в клуб с фермы. Дело доходило до того, что порой, когда такая девушка выходила исполнять танец с раздеванием, посетители вместо того чтобы орать "Сними это!", орали "Не снимай!".
      И так было, пока три месяца назад не начались перемены. Владельцы клуба стали проводить другую политику: они решили платить хорошие деньги хотя бы одной девице из всего шоу, но с тем, чтобы у нее был такой номер, который заставит посетителей поднять глаза, оторвавшись от созерцания кусочков льда в собственном бокале. Почему они на это пошли? Да потому, что в "Паризьенн" публика почти перестала ходить. Отсюда - новшества. Больше ничего не изменилось: обычные девицы оттопывали и открикивали свои номера, но теперь в шоу был номер, который можно было не только слушать, но и смотреть.
      Три месяца назад я услышал: хорошо! Два месяца назад - великолепно, а месяц назад - потрясающе. И вот сегодня: Жанетта Дюре - звезда шоу, вершина вершин. Жанетта Дюре - Октябрь.
      В этом клубе девицы отплясывали на стойке бара. Вернее, все номера шоу девицы исполняли на стойке бара. Потолок здесь был низкий, и, если девица теряла равновесие, она могла поднять руки и упереться в потолок. Сами понимаете, это была довольно широкая стойка бара. Она была изогнута в виде буквы U и довольно длинная. Но - ни одного свободного места. А чтобы увидеть то, что я хотел увидеть, я должен был сидеть как можно ближе к стойке, а не за дальним столиком. Я разыскал администратора.
      Да, я хотел бы сидеть у стойки; нет, я не хотел бы, чтобы выгнали кого-либо из любителей танцевального искусства со своего места; да, я располагаю десятью долларами. Прекрасно, еще один стул, втиснутый к стойке, - это будет просто прекрасно.
      Словом, я сел к бару между двумя парнями, которые, похоже, и не заметили, что я между ними втиснулся, и заказал выпивку. Два парня рядом со мной смотрели не на танцующую девицу, а на выход, через который - их алчущие взоры говорили, что скоро - выплывет, слегка покачивая бедрами, Жанетта.
      Я понимал, почему они не смотрели на эту девицу. Она работала из рук вон плохо. К настоящему моменту она сняла с себя всю одежду, кроме того минимума, который предписывался законом, но даже сняв этот минимум, она казалась бы не снявшей его. Старалась она вовсю, но мало чего добилась. Она даже не выглядела обнаженной, она выглядела голой.
      Я прикрыл глаза и отхлебнул виски, мысленно сказав: "Это не за тебя, беби!" А когда я открыл глаза, она уже исчезла. Музыка смолкла, потом конферансье что-то прокричал, и снова заиграл оркестр.
      Из-за занавеса, свисавшего красивыми складками, в нескольких метрах слева от меня на стойку бара вышла женщина. Жанетта? Нет, не Жанетта. И не Октябрь, а уж если Октябрь, то 1897 года, который, как известно, был несчастливым. Она бочком двигалась по стойке, оркестр наяривал что-то восточное, а на лице у нее было такое выражение, словно она хотела сказать "Ф-и-и!" этой мелодии. Она вышла в египетском костюме, а лучше бы не выходила вообще. Это была очень большая представительница Египта. Я определил бы ее вайтлз <Вайтлз - зафиксированные размеры объема груди, талии и бедер в дюймах (англ.)> как 40 - 30 - 40, но, к сожалению, не в таком порядке.
      Этот номер кончился. Все проходит. Но он длился, казалось, вечности. А потом музыка смолкла, конферансье опять что-то прочирикал, и снова вступил оркестр.
      Но на этот раз музыка была совершенно иной. Это была медленная тягучая мелодия, которой мне раньше слышать не доводилось. Тягучая, но с четким, едва слышным ритмом, напоминающим шепот в постели, сладость секса, гортанные всхлипы. Занавес слева от меня раздвинулся - и вот она, Жанетта. Пока еще в тени, не видная отчетливо. В полутьме различалась лишь белизна песцовой накидки.
      А потом она двинулась вперед. Медленно, гордо, с безразличным видом, словно она была одна и сотни горящих глаз не съедали ее. Она двигалась почти торжественно, обнаженная плоть мерцает там, где белый мех не прикрывает ее, длинные коричневые волосы зачесаны на одно плечо, длинные изящные ноги поблескивают при каждом шаге.
      Трудно даже представить себе, что женщина способна на это. Может выйти на стойку бара - не на эстраду или танцевальную площадку, а на стойку бара, окруженную проспиртованными мужчинами; вожделение на их лицах уже сейчас, когда она не сделала и четверти оборота. Выйти вслед за вульгарной толстухой, выступавшей перед ней, и казаться королевой. Но она сделала это. Не было ни воплей, ни свиста. Все сидели тихо, только смотрели.
      Она была красива: высокие скулы, полные чувственные губы, потрясающая фигура - все это у нее было, да; но было и еще что-то. Она излучала властность, стремление командовать. И ей нравилось делать то, что она делала. Мне тоже.
      Она прошлась вдоль всей стойки, помахивая песцовой накидкой, как бы сама себя лаская, как будто это приносило ей чувственное удовольствие, пронизывающее ее с головы до пят и внутри, особенно внутри. Потом ее, Движения ускорились немного, белая накидка открывала тело все больше и больше, все более дерзко. Я готов был поклясться, что под накидкой у нее ничего больше не было, но возможно, я ошибался. Она полностью не убирала накидку, но к концу номера это была уже не накидка, сияющий в мягком свете реквизит. Жанетта задрожала, затрепетала. Это было не движение, а зарождающееся внутри нее чувство, которое пронизывало ее и передавалось всем нам, кто смотрел на нее.
      В этом клубе она появилась недавно. Она была звезда, смотреть на которую приходили специально. Наконец она на мгновение застыла, как бы совсем обессиленная. Но вдруг она выпрямилась, упругая грудь слегка выпячена, мягко освещенные бедра матово поблескивают, и пошла к занавесу. Совершенно спокойно и безразлично, волоча песцовую накидку за собой по полу.