Целясь Фармеру в живот, я видел и его лицо. На это стоило посмотреть. Я думаю, любого человека поразило бы, если внезапно из скалы высунулось бы дуло ружья, но у Фармера был такой вид, будто сейчас у него произойдет апоплексический удар и одновременно самопроизвольное опорожнение кишечника. Я нажал на спусковой крючок. Вновь раздался характерный звук.
Фармер хлопнул себя по животу, потом посмотрел на свою руку и недоуменно замотал головой. Однако потом он выхватил револьвер и выстрелил в мой валун. Может, он и не понимал, что это за штука, но она была живая и опасная, поэтому ее следовало убить. Еще немного, и ему бы это удалось. Пуля пробила папье-маше всего в шести дюймах от моей головы, и я отпрыгнул назад, ударившись об одну из поперечных балок, и выронил ружье. Дело, тем не менее, было сделано, и теперь настало время более эффективного и быстродействующего оружия.
Я поднял задний край своего валуна и выполз оттуда. Меня еще не видели, но кругом слышались крики и выстрелы. Три или четыре пули прошили папье-маше позади меня, одна подняла фонтанчик земли в дюйме от моей руки, но через мгновение я уже, пригнувшись, стоял на ногах, сжимая в руке свой револьвер тридцать восьмого калибра.
Теперь, когда пули насквозь прошивали мою скалу, прятаться за нею уже не было никакого резона, поэтому я, стиснув зубы, сделал два шага и "сиганул" вперед, приземлившись справа от валуна. В тот момент, когда мои ноги коснулись земли, я выстрелил.
Первая моя пуля не попала в цель. Вместе с Додо и Фармером на улицу уже выскочили Пит и Грин. Пит махнул своей "сорокапяткой" в мою сторону, а Грин только что спрыгнул с крыльца террасы. Я прицелился в Пита, выстрелил и не попал, снова выстрелил, и увидел, как он пошатнулся. Но он не упал, я снова нажал на спусковой крючок и увидел струйку пыли, выбитую пулей, угодившей ему в левую часть груди. Он медленно повернулся и стал падать.
Три пистолета, их пистолеты, выстрелили почти одновременно. И Додо, и Фармер были все еще на ногах, хотя я всадил в них дозу, которая свалила бы быка весом в полторы тысячи фунтов. Оба они выстрелили в меня, но промахнулись. Однако Тей Грин сохранил больше хладнокровия. Он стоял неподвижно, широко расставив и слегка согнув ноги и сжимая револьвер. Лицо у него было абсолютно бесстрастное – его обычная холодная маска. Первая его пуля едва не угодила мне в живот, вторая слегка задела левый бок, попав между грудью и левым бицепсом, тесно прижатым к груди, однако силой удара меня развернуло, и я испытал легкий шок.
Я упал на левое колено, поднял кольт и выстрелил. Первая пуля прошла у Грина прямо над головой. Даже слегка волосы задела. Я взял ниже. Вторая пуля прошила ему горло.
Я снова нажал на спусковой крючок и промазал, а потом ударник щелкнул по пустому патрону. Я бросил револьвер, повернулся направо к Фармеру и Додо и потянулся за кольтом тридцать восьмого калибра с перламутровой ручкой, висевшем у меня на бедре, но не дотянулся.
Додо надвигался на меня, его пистолет был всего в двух футах от моей головы. Фармер стоял за ним, он еще сжимал в руке свой револьвер, но поднять его уже не мог, транквилизатор уже оказывал на него действие. Фармер выстрелил, но попал в землю примерно ярдах в двух от меня. И тогда Додо навис надо мной и нажал на спусковой крючок. Вместо выстрела послышался лишь негромкий щелчок, Додо, должно быть, израсходовал все патроны, стреляя в валун. Он откинул пистолет и бросился на меня, с размаху схватив за горло. Он уже порядком ослабел от действия транквилизатора, хотя и не так, как Фармер, ибо, находясь он в полной силе, он спокойно удавил бы меня. Но даже и сейчас он совершенно прекратил доступ воздуха в мои легкие, и перед глазами у меня замелькали красные и черные точечки.
Обеими руками я ухватился за его толстую кисть, но не смог ее оторвать, схватил один его палец и отогнул его. Потом я ухватил этот палец двумя руками и стал отгибать его назад, пока он не треснул. Хватка у Додо ослабела, и мне удалось оторвать и другую его руку. Я поднялся и пнул его ногой. Он рухнул на четвереньки, а я выхватил револьвер с перламутровой ручкой из кобуры на бедре и... позади меня раздался выстрел. Пуля просвистела прямо у меня над ухом, я быстро повернулся, положив палец на спусковой крючок.
В десяти футах от меня с револьвером в поднятой руке стоял Хэл. Он стоял прямо, и солнце играло в его светло-золотистых волосах. Я дважды выстрелил и увидел, как он согнулся пополам и выронил пистолет. Я резко повернулся и направил револьвер на Додо, но он все еще стоял на четвереньках, свесив голову вниз. Фармер лежал, уткнувшись лицом в землю. Кругом была тишина.
Внезапно с каким-то острым щемящим чувством я осознал, что застрелил Хэла. Это подействовало на меня так странно, будто внутри что-то оборвалось. Сознание этого резануло по моим нервам и сразу остудило кровь.
Когда я повернулся, он начал падать.
Глава 19
Он не упал вперед. Хэл Кэлвин медленно опустился на колени, прижав обе руки к животу. Он опустился с легким стоном, покачнулся, но не согнулся, между пальцами его текла красная струйка крови. Медленно, с трудом уселся на землю.
Я приблизился к нему и опустился на одно колено рядом. Он был как в шоке, но глаза у него были еще ясные.
Через силу усмехнувшись, он сказал:
– Ты не поверишь мне, Скотт. Я прицелился... прямо в тебя. Но мне не хотелось стрелять... По крайней мере... – он сделал слабую гримасу, – в спину.
Впервые и вопреки всякой логике я поверил ему. У меня сразу же вылетело из головы все, что я еще собирался сделать. Даже о Гарбене забыл. Может, это было и глупо. Разумеется, глупо. Тоненькая струйка крови стекала из угла рта Хэла, Он почувствовал это, поднял руку и тыльной стороной ладони вытер кровь. Я тихо, но яростно выругался. Потом произнес:
– Черт возьми, Хэл. Я не хотел...
– Брось, – сказал он. – У меня нет времени. Я знаю, что ты хочешь сказать. У меня нет времени. – В голосе его появилась хрипотца.
– Как ты? – спросил я.
– Это... это... На этот раз моя песенка спета, Скотт. Все эти вопросы... как это... – Его глаза уже затуманивались, говорил он бессвязно. Я знал, что через минуту его уже не будет.
– Попрощайся за меня с девушками, – произнес он, – скажи всем... зачем все... У-у, проклятая язва. Слушай, я... – Рот его остался открытым. Он слегка завалился набок.
С секунду я смотрел на него, потом медленно встал. Наверное, это было глупо. Но иногда человек имеет право вести себя, как последний идиот. Я схватил револьвер с перламутровой ручкой за дуло и зашвырнул его, что было силы.
Около меня что-то зашевелилось. Это был Додо. Он сидел на земле. Сознания он еще не потерял, но уже мало что соображал. Фармер был без чувств. Пит, похоже, мертв. Я подошел к Тею Грину. Он лежал на спине, его холодные глаза бессмысленно глядели в небо. В ложбинке у основания шеи собралась маленькая лужица крови. Я уловил последнее слабое биение его сердца. Кровь уже не растекалась, она лишь чуть-чуть поднялась в ложбинке, потом опустилась и больше не поднималась. Но потом я снова вспомнил про Гарбена. Было удивительно, что он до сих пор не подстрелил меня. Я нагнулся и поднял пистолет Грина – короткоствольный магнум калибра .375, выпрямился и повернулся к коттеджу. В верхнем окне дома что-то мелькнуло, я посмотрел туда, но неожиданно внимание мое привлекло какое-то движение гораздо выше. И я понял, почему Гарбен не подстрелил меня.
За коттеджем край каньона представлял собой острую вершину утеса, отвесную каменную стену, но Гарбен вскарабкался на нее и был уже почти на вершине.
– Гарбен! – завопил я.
Он резко повернул голову. Я поднял автоматический пистолет сорок пятого калибра и прицелился в него. Он вновь повернулся, преодолевая последние футы. Я выстрелил. Расстояние было большое, и я промахнулся. Пуля ударила в скалу под ним. Он перевалил через вершину и исчез.
Раздался звон выбитого стекла. Я услышал женские крики. Именно там я заметил какое-то движение – наверху были девушки. Я ринулся к коттеджу, впрыгнул на террасу и проник внутрь. Лестница была справа. Прыгая через три ступеньки, я выскочил в небольшой холл перед комнатой, расположенной по фасаду коттеджа. Дверь была заперта. Ударом ноги я вышиб ее и ввалился внутрь.
Да, тут поднялось настоящее столпотворение. У меня не было времени вести с ними разговоры, я хотел лишь убедиться, что они живы и здоровы, ну и, кстати, цела ли на них еще одежда, и быстро бежать. Но так как все они одновременно что-то тараторили, мне потребовалась целая минута, чтобы разобраться в ситуации.
Они были в диком экстазе. Я спас их, они знали, что я примчусь к ним на выручку, они ждали меня, стоя у окна, но они были так перепуганы – гангстеры схватили их так неожиданно, они даже раздеться не успели. Гангстеры были такие грубые, но ничегошеньки им не сделали, вот только Эда они застрелили и так далее, бла-бла-бла...
– Тихо! – крикнул я.
Черт возьми, эффект был такой же, как тогда, в салоне.
– Значит, с вами все в порядке? – продолжал я.
С ними было все в порядке.
Я спросил, умеет ли кто-нибудь из них обращаться с оружием.
– Я умею, – ответила Зия. – Я стреляла из автоматического пистолета.
Отлично, Я отдал Зии девятизарядный автоматический пистолет, который забрал у Клайда, объяснил ей, что такое предохранитель и как нажимать на спусковой крючок. Кроме того, я предупредил ее, чтобы она при стрельбе держала пистолет подальше от себя.
– Не думаю, что парни, которые валяются перед домом, будут вам надоедать, – сказал я, – но, может быть, поблизости еще остались один-два недострелянных гангстера, хотя, конечно, вряд ли. Если увидишь их – не промахнись.
Зия энергично закивала головой, направив ствол пистолета себе на ногу. Я поглядел на нее, потом на остальных.
– Ну, ладно, до свидания, – сказал я им. Мне опять приходилось покидать этих четырех красоток. – До чего же жестокая штука жизнь, – подумал я.
– Ну, я пошел, – снова произнес я и вышел из комнаты.
К тому времени как я добрался до вершины скалы, затраченные усилия плюс нервное напряжение предыдущих часов давали себя знать. Мои железы внутренней секреции чего только не выбросили в мою кровь, она буквально бурлила и булькала в жилах, как кофе в электрической кофеварке. Кроме того, я вдруг услышал негромкое ржание. А кто может ржать?
Разумеется, в этой Стране Грез такие звуки могло издавать какое-нибудь сказочное существо, но обычно это делают лошади.
Я стоял, покачиваясь, на вершине скалы. Мне казалось, что неподалеку пасется целый табун лошадей. Одна из них стояла всего ярдах в десяти от меня, а подальше я насчитал еще четыре. Прислушавшись, я уловил удалявшийся топот копыт.
Я понял, что эти лошади были приготовлены Гарбеном на случай, если ему и его парням придется уходить, что называется, с заднего крыльца. А это означало, что именно его сейчас уносила лошадь, цокающая копытами. Я, как обреченный, направился к ближайшей лошади. Она была оседлана, поводья волочились по земле, и в этот момент я уселся бы на нее, будь это даже Диабло. Она не убежала, и я взобрался на нее, уселся в седло, взял поводья.
– Ну, ладно, – сказал я, – давай, лошадь, поехали.
Но она не трогалась с места, очевидно, ей так же не хотелось отправляться в путь, как и мне. Я продолжал уговаривать се, толкать пятками, и вскоре мы тронулись. Мы скакали все быстрее и быстрее, и вот уже летели над землей. Далеко впереди я различал точку. Это был Гарбен на своей лошади. Я направил своего скакуна вслед за ним.
Мне потребовалось минут десять, чтобы приблизиться к Гарбену, хотя эти минуты показались часами. Достаточно сказать, что испытания, выпавшие надолго моего зада, были вовсе не шуточные, ибо, подпрыгивая в седле, я его здорово отбил.
В конце концов я достаточно приблизился к Гарбену, так как моя лошадь оказалась гораздо резвее, и стало ясно, что скоро мы его нагоним. Гарбен повернулся в седле и, подняв правую руку, протянул ее в мою сторону. Блам. Пуля просвистела в нескольких дюймах от моей головы. Я быстро нагнул голову и нашарил рукой магнум, который был у меня в кобуре.
Блам. Это снова выстрелил Гарбен. Когда он обернулся и прицелился, я ясно увидел его лицо. На этот раз на нем не было никаких темных очков. Я вытащил пистолет, прицелился в Жюля и нажал на спусковой крючок. Револьвер дернулся у меня в руке. Я обнаружил, что стрелять с лошади все равно, что во время столкновения на шоссе. Совершенно невозможно точно прицелиться. Я промазал, должно быть, ярда на три. Просто смешно. Гарбен снова выстрелил. Я тоже, пригнувшись к шее лошади. Странное чувство охватило меня. Будто все это происходило в кино. В каком-то дешевом кинофильме. В нем участвовали мы с Жюлем. Я преследовал кинематографического злодея на пустынных равнинах. О том, что это злодей, свидетельствовало черное сомбреро. А я? О, я был великолепен в одеждах благородного героя, и на мне было белое сомбреро.
Я воображал, как стрекочут камеры, запечатлевая профиль героя. Я чуть приподнял голову, слегка выпятил свой мужественный подбородок, прицелился и выстрелил. Потом, тщательно прицелившись, я снова выстрелил. Клик, услышал я негромкий щелчок. Не может этого быть, подумал я. Клик. Либо кончились патроны, либо у меня опять началось что-то с головой. Должно быть, это что-то с головой. В кино патроны никогда не кончаются. Клик!
Не может быть! Ведь если мой револьвер пуст, злодей убьет меня! Клик-клик-клик. Этот поганый револьвер в самом деле был пуст!
А ведь я уже быстро нагонял злодея. Абсолютно уверенный в том, что в последней серии Правосудие должно свершиться, я был уже всего в десяти футах от Жюля. Вот он повернулся в седле, держа поводья в левой руке, а в правой – большущий пистолет, который он с потрясающей точностью нацелил мне прямо между глаз. До этого момента меня его телодвижения не волновали. Но теперь они меня сильно встревожили.
Я видел, как его лицо искривилось в дьявольской усмешке.
Он нажал на спусковой крючок. Выстрелил. Клик. Какая накладка! В обоих револьверах кончились патроны. Ну, как вам это понравится? Кто же ответит за это безобразие?
Я швырнул в него свой револьвер и не попал. Он швырнул в меня свой и попал. Все пропало! Револьвер угодил мне прямо в голову, и меня обуял жуткий гнев. Я испустил дикий вопль. И его лошадь свалилась.
Если быть честным, то его лошадь упала, разумеется, не от моего крика, хотя был он довольно жутким. Дело было в том, что, швыряя в меня револьвер, Жюль нечаянно рванул повод, лошадь метнулась влево и налетела на какую-то кочку, покрытую колючками, и рухнула вниз. Жюль вылетел из седла, покатился по земле, потом вскочил на ноги.
Теперь он был мой. Я испустил еще один жуткий вопль и, растопырив руки, чтобы схватить его, прыгнул с лошади.
Трынк, – услышал я. Это сломалась моя нога. Огромная невидимая рука ухватила Жюля и быстро уволокла его от меня. А потом кто-то ткнул меня прямо физиономией в пустыню. Вернее, пустыня сама полетела вверх и ткнулась мне прямо в нос. Что за черт? Меня, как плуг, тащило по песку, и я оставлял за собой глубокую борозду. Жюль куда-то исчез.
– Стой, черт побери! – заорал я. – Стой!
И тут моя лошадь понеслась прочь, в стремени у нее застряла моя оторванная нога, а сам я в диком недоумении сидел на земле.
Нет, нога моя все еще была при мне. В стремени остался лишь мой сапог. Я попытался встать. Нога не была сломана. Я огляделся. А-а, вон он, Жюль. Ну, и черт с ним! Как это, черт с ним? Я ведь здесь за тем, чтобы поймать его, и я это сделаю.
Я поковылял к нему.
Он ждал.
Нагнулся, пошарил у ноги, потом выпрямился и двинулся мне навстречу. Расстояние между нами сокращалось. Мы приближались друг к другу, каждый держа руки у пустой кобуры.
Мы были уже в пяти ярдах. Трех. Уже в двух футах. Сейчас что-то должно было случиться.
Из его сжатой руки тоненькой струйкой вытекал песок. А-га, – подумал я. – Он хочет сыпануть его мне в глаза. Ну уж, нет, приятель. Со мной этот номер не пройдет.
– А-а-а!
Я был ослеплен.
Глаза у меня были полны песку.
Секунда – и он уже около меня. Удар, еще удар. Я бешено размахиваю руками, во что-то попадаю. Думаю, это Жюль, ведь на мили вокруг больше ни души. Если, разумеется, не считать лошади. Я продолжал размахивать руками и уже стал понемногу видеть левым глазом. Я увидел кулак. Бах! Хороший удар. Прямо в мой левый глаз.
Мне удалось ухватить его за одежду. Я вошел в клинч и повис на Гарбене. Потерся лицом о его плечо, глаза мои снова стали кое-что видеть. Ухватив рукой за одно плечо, я развернул его и врезал правой. Первый хороший удар, который у меня получился.
Этот удар потряс его. Я стал видеть лучше и заметил, как колени его подогнулись. Он едва удержался на ногах. Я примерился и нанес ему удар левой в лицо. Попал я слишком высоко, в лоб, но он покачнулся назад, споткнулся и упал. Жюль затряс головой, сплюнул и стал подниматься на ноги. Я стоял над ним, высоко подняв левую руку с открытой ладонью. Я знал, что через две секунды все будет кончено. Но потом я передумал, отступил на шаг и дал ему подняться на ноги.
Он потерял всякую ориентацию, координация движений была нарушена, и в моем распоряжении было достаточно времени. Пока он поднимался, передо мной вновь встала та сцена в туалете, те десятки ударов, которые он нанес мне по лицу, ребрам, в живот. Я вспомнил, сколько раз в меня стреляли, о том, что произошло со мной прошлым вечером в его номере, вспомнил про Джинни и Эйприл и даже про Ублюдка Хэла.
И когда Жюль Гарбен уже почти выпрямился, я нанес ему последний удар. Ступни у меня были широко расставлены, ноги и туловище напряжены, правая рука с туго сжатым кулаком отведена назад. Я развернулся, стремясь вложить в этот удар всю свою силу и весь вес до последней унции. Думаю, мне это удалось.
Мой кулак обрушился на его подбородок, и тот с каким-то сухим хрустом отъехал далеко в сторону, сам же Гарбен крутанулся вокруг своей оси, взмахнул руками и рухнул на землю. По телу пробежала судорога, будто его прошил электрический ток, и потом он замер, как-то странно затих.
Я наклонился над ним, нащупывая у него пульс. Мне никак не удавалось его найти. На шее под кожей как-то неестественно выступали маленькие косточки. Я перевернул его на спину, положил руку ему на грудь против сердца. Его холодные серые глаза смотрели в небо. Одна бровь была рассечена, и кровь текла прямо в глаз. Нос был сломан, подбородок совершенно неправдоподобно отвалился в сторону, рот был перекошен в какой-то дикой гримасе.
Лицо было так же изуродовано, побито и перекошено, как лицо Красавчика Эдди.
Он был тоже мертв.
Глава 20
Было уже почти темно, когда мы вернулись на ранчо "Солнце и полынь".
Рядом со мной в кадиллаке на переднем сиденье восседала прелестная, с каштановыми волосами и ярко-синими глазами Эйприл. Справа от нее – экстравагантная белокурая красавица Делиз с глазами цвета мха в глубокой тени. На заднем сиденье были Зия с черными как ночь глазами и бровями, и спелыми, как малина, губами, а рядом с нею роскошная и теперь молчаливая Чу-Чу.
В дороге мы говорили совсем мало. Быть может, причиной тому было то, что у коттеджа мы оставили трупы Гарбена, Хэла Кэлвина и Тея Грина, полуживого, но еще дышащего Пита и спящих мирным сном Фармера и Додо.
Когда я припарковал машину у входа в отель, Эйприл сказала:
– Шелл...
– Да?
– Что ты собираешься сейчас делать?
– Ну, полагаю, часа два я буду здорово занят. – Я увидел впереди нас припаркованную машину шерифа. – Мне нужно будет писать объяснение, давать показания. Не удивлюсь, если позднее сюда из Лос-Анджелеса подъедет капитан Сэмсон. Надо будет поднести кое-какие итоги. Потом – не знаю, может выпью несколько стаканчиков и обязательно чего-нибудь крепкого.
– Я бы тоже хотела чего-нибудь крепкого, – сказала Делиз.
С заднего сидения высокий и ломкий голос произнес:
– И я бы тоже. Да еще как!
– Я тоже, – прошептала Эйприл.
– Да, кстати, – вспомнил я, – а что собираетесь делать теперь вы, девушки. Я имею в виду теперь, когда Эда с нами больше нет. Фильму капут. Какие у вас планы?
Как обычно, сразу началось: "Бла-бла-бла". Все это сводилось к следующему: их настоящий босс – Бен Фридлэндер – неделю назад распорядился, что сегодня вечером они должны вернуться в Голливуд вне зависимости от того, завершили они съемки или нет, а они их, кстати, не завершили. В этом случае Бен может даже положить фильм на полку, и это после того, как они вложили в него столько труда. Разумеется, мистер Фридлэндер заявил это для того, чтобы заставить Эда поскорее завершить фильм, но теперь Эда нет, и они не знают, что может произойти. Они планировали, – ведь они решили все делать вместе, – остаться на ранчо еще несколько дней, отдохнуть, расслабиться, словом, устроить себе каникулы. Здесь будет по-настоящему весело, особенно теперь, когда больше не будет убийств. Но теперь они вряд ли смогут это сделать, если Бен...
– Послушайте, – прервал я их, – мне и самому не повредил бы небольшой отпуск. Чтобы отдохнуть от этих каникул. Что, если бы мне удалось уладить с Беном все...
Опять "бла-бла-бла", что означало – это было бы божественно.
– Отлично, – произнес я, усмехаясь и чувствуя, как в меня вновь вливается жизнь, – может быть, мне удастся что-нибудь сделать.
После визга и кудахтанья красоток мы договорились встретиться через два часа в салоне. Они пошли к себе, а я пошел искать Расса и полицейских.
Полтора часа спустя Расс и я сидели в его гостиной с бокалами виски. Клайда я отпустил, как и обещал. Я уже закончил все дела с полицией, и теперь телефонные провода между ранчо и Лос-Анджелесом, должно быть, гудели вовсю. Да и не только с Лос-Анджелесом, ведь история Жюля Гарбена обошла все ведущие телеграфные агентства.
Расс пропустил большую часть моей беседы с шерифом и его помощниками и теперь сказал мне:
– Я слышал о том, что устроил Гарбен и как он это устроил. Довольно сложный план, как мне кажется.
– Не такой уж сложный, Расс. К примеру, выпрыгнуть из окна и ухватиться за лестницу совсем не трудно, если ты находишься в двух футах от земли. Но проделать это на высоте шестнадцатого этажа, конечно, гораздо сложней.
– И он затеял это, чтобы избежать тюрьмы?
– Да, вернее, газовой камеры. Ему было недостаточно просто бежать, ведь тогда его искали бы тысячи полицейских. Ему нужно было убедить всех в своей смерти. Только так он мог надеяться, что обеспечит себе спокойное существование. Кроме того, было и еще одно соображение.
– Ты имеешь в виду его жену и этого парня Кэлвина? – Я кивнул, а Расс сказал, покачивая головой: – Вот это мне не понятно, Шелл.
– Это довольно просто. Вспомни, Гарбен страстно ненавидел свою жену. Но он не мог развестись с нею, не выплатив ей огромное содержание. Ведь он, как известно, сказал, что не даст ей и десяти центов, "лучше подохну", так он выразился. А по иронии судьбы после его "смерти" она унаследовала все его состояние, которое оценивалось в три – четыре миллиона долларов. Но Жюль и это учел в своем плане. Он ничего не собирался отдавать Летти, ни все свое состояние, ни половину его, ни даже десяти долларов – ничего. Кроме того, он ведь собирался жить, и, следовательно, эти миллионы нужны были ему самому. Поэтому он велел Красавчику Хэлу "втюрить" в себя Летти, а после того как Гарбен "скончался", Хэл женился на Летти с благословения ее "покойного" мужа. Позднее Гарбен устроил своей жене автомобильную катастрофу. Хэл, естественно, унаследовал состояние Летти, и Жюль таким образом получил свои денежки назад. Таким образом получается, что Жюль наследовал самому себе.
– Постой, – сказал Расс, его белые усы подергивались. – Иди-ка лучше приляг.
– Черт возьми, но это в самом деле так, Расс. Он действительно получил назад свое собственное наследство, конечно, за вычетом...
– Погоди, – остановил меня Расс, – убил собственную вдову, получил собственное наследство... Я отказываюсь слушать этот бред.
Я ухмыльнулся.
– Ну, зная эти факты, остальное ты можешь сообразить и сам.
– Давай-ка лучше выпьем.
– Отличная идея. – И мы выпили.
* * *
В салон я опоздал всего лишь на пять минут. Там был уже, разумеется, новый бармен. Но в кабине, где мы сидели прежде, меня уже ждали Эйприл, Делиз, Чу-Чу и Зия.
Я присоединился к ним. Все было, как прежде. За исключением лишь того, что все девушки были в вечерних туалетах. Ну, там декольте и все такое прочее, вы меня понимаете. Это было действительно здорово.
Дав им немного погалдеть, я крикнул:
– Тихо!
Это, как всегда, подействовало. Я сказал:
– Девушки, а что же будет с вашим "Диким Западом"? То есть, я хочу спросить, неужели вся ваша работа пойдет насмарку? А что, если Бен разрешит его закончить? У вас есть какие-нибудь идеи на этот счет?
Снова поднялся галдеж. Наконец, когда все немного притихли, Делиз сказала:
– Может быть... я не знаю. Теперь, когда Эда больше нет... его компаньон, я хочу сказать мистер Фридлэндер, наверняка захочет, чтобы фильм...
– Да он уже практически закончен, – заявила Эйприл.
– Я понимаю, что ты имеешь в виду, – радостно воскликнула Зия. – Мы могли бы и сами закончить его, верно?
Чу-Чу крикнула:
– А почему бы и нет?
Я попытался их еще подзадорить.
– Черт возьми, а ведь в этом что-то есть. Совсем не плохо придумано.
Попавшись в расставленные мной сети, Эйприл, сверкнув на меня пламенем своих горячих синих глаз, спросила:
– Шелл, ты умеешь пользоваться, то есть снимать кинокамерой?
– Умею ли я пользоваться, снимать кинокамерой? Умею ли я?
И когда наступила секунда относительного затишья, я продолжил:
– Девушки, должен вам признаться. У меня есть для вас кое-какие новости. Совсем недавно я беседовал по телефону с моим клиентом, Беном, то есть мистером Фридлэндером. Как я вам уже говорил, я давно знаю Бена. Последние два дня я выполнял для него одну маленькую работенку. Что же касается гонорара, то он сказал, что этот вопрос мы уладим позднее. И вот несколько минут назад мы это сделали. Могу вам сообщить, что он все еще желает, чтобы картина была закончена. Но так как кончина Эда Флинча означает также и естественный конец компании Эдбен
Продакшенз, то Бен предполагает образовать новую компанию, которая будет существовать по крайней мере до тех пор, пока не будет выпущен фильм «Дикий Запад». Поэтому вы четверо можете оставаться здесь, на ранчо, до...
– Боже, как чудесно!..
– Шелл!
– Ты хочешь сказать...
– В самом деле? Значит, ты говоришь...
– Я говорю, что если эта идея вам по душе, вы можете оставаться здесь, на ранчо "Солнце и полынь", в качестве гостей новой студии Бена Фридлэндера – "Независимой студии Скотта"...
Опять шум и кудахтанье.
Наконец, Эйприл спросила:
– Но Шелл... ты-то сам здесь... останешься?
– Интересный вопрос! Вы что же, думаете, я уеду? – Я взглянул на всех четырех. – Дорогие мои, да я же и есть тот самый Скотт из "Независимой студии Скотта".
Снова жуткий шум. Потом я сказал:
– Девушки, девушки, успокойтесь! Нам совершенно незачем торопиться. Все наши проблемы мы спокойно и не спеша решим за время приятного отдыха. – Я взглянул на них. – Согласны?
Все были согласны. Еще как согласны.
И вновь в нашей кабине поднялся гомон, от которого могли лопнуть барабанные перепонки. Он продолжался и продолжался, и не было ему ни конца, ни края. Бла-бла-бла... ой... тра-та-та...
Женщины, подумал я. Кому они нужны?
Но думаю, сейчас вы уже понимаете наверняка, кому они нужны.
