Хакеры

Она создавала две копии самой себя, каждая из которых по выполнении порояедала еще две копии, и так далее. Это был верный путь к быстрому истощению ресурсов компьютера. Не прошло и минуты, как компьютер, перегруженный лавиной работы, обязательной к исполнению, остановился. При весьма нечетких моральных принципах по отношению к себе и своему хакингу Пенго отдавал себе отчет, что здесь он зашел слишком далеко. С другой стороны, он считал обязательным держать данное слово. Тем более что о разрушении компьютера в таком важном месте, как SLAC, можно было похвастаться. Так было принято у Пенго и всех, с кем он общался на линии связи, — хакеров с кличками вроде Фримп, Таек, Триплекс и Зомби. С одной стороны, хакинг мог бы стать просто одним из видов спорта. Но одновременно нельзя было не возгордиться, когда в один прекрасный день гигантский компьютер Digital VAX в какой-нибудь исследовательской лаборатории или компании впервые подвергся дерзкому вторжению одного из западногерманцев. Рассказав другим об этом, можно было поднять свой авторитет среди хакеров, однако это также обязывало поделиться найденным паролем компьютера. И разделить тот известный риск, что десятки хакеров могут наброситься на этот компьютер. Вскоре все, кто работал с компьютерами, были вынуждены запираться от непрошеных интервентов, изменяя пароль. Но было крайне трудно удержаться от желания поделиться торжеством с другими, кто мог бы по достоинству оценить такое достижение, Пенго был одним из первых, кому удалось проникнуть в ЦЕРН, лабораторию физики высоких энергий, расположенную недалеко от Женевы. Объединяя исследователей из четырнадцати стран, ЦЕРН конкурировал с такими американскими лабораториями, как SLAC и Fermilab в Чикаго, пытаясь обнаружить кварки, фундаментальные объекты, из которых, как предполагается, построены элементарные частицы. С этой целью ЦЕРН планировал построить грандиозный подземный ускоритель, который в ввде гигантского кольца протянулся бы на семнадцать миль под деревнями и фермами вблизи гор Юра. Однако была проблема, которая постоящю вызывала затруднения в ЦЕРНе. Результаты работы сотен ученых должны были быть предельно доступны тысячам других исследователей, невзирая на то, что они сами постоянно наталкивались на языковые и культурные различия. В основу хартии ученого сообщества был положен принцип быстрого и свободного обмена информацией. Поэтому вопрос об отключении внешних контактов компьютерной сети для защиты от электронных нарушителей не мог быть даже поставлен. Вскоре после того, как первые из электронных самозванцев открыли для себя ЦЕРН. его компьютеры подверглись массовому нашествию. Лаборатория стала местом, через которое пересылали сообщения, часами продолжали письменный обмен информацией с друзьями. Кроме того. ЦЕРН оказался удобным трамплином к другим центрам, так как его компьютеры имели контакты по всему миру Разные администраторы систем на вторжение реагировали по-разному.

Некоторые даже добродушно. Так, один менеджер Европейской исследовательской лаборатории считал, что хакеры могли бы быть полезными в некотором смысле, и открыл свою систему западногерманскому юнцу, который пообещал указать на слабые места в системе безопасности. Другие были не прочь вступить в болтовню со случайными и незваными «посетителями» Вот какая беседа произошла в 1985 г. между хакером из Гамбурга и оператором ЦЕРНа.

VXOMEG: Системе — Хэлло! Есть у вас немного времени? VXCRMA:

Оператору — Да, мы как раз вернулись после ужина.

VXOMEG: Системе — Ужин? Вы тоже все время думаете о еде? VXCRMA:

Оператору — Мы здесь с 16 00 до 23 00, поэтому нужно поесть И!

VXOMEG: Системе — Конечно, я всегда голоден до VAX'OB!!! Ха-Ха-Ха VXCRMA: Оператору — Почему же за УАХ'ами в ЦЕРН, а не за баксами в банк?

Ха-Ха-Ха VXOMEG: Системе — Нет! Я — хакер, а не преступник или промышленный шпион!!!

VXCRMA: Оператору — Да. я понял. Но не веселей ли это будет с банком?

VXOMEG: Системе -Банк— это о-кей, но это должен быть банк данных!

Впрочем, гораздо чаще менеджеры систем приходили в раздражение: им было чем заниматься, кроме того, чтобы изгонять юных нарушителей из своих компьютеров. В середине 1985 г. Алан Силвермэн, менеджер системы ЦЕРНа, направил своим коллегам предупреждение относительно хакеров внутри системы. Он убеждал коллег не пользоваться распространенными словами в качестве паролей и не хранить списки паролей в легкодоступных файлах. Силвер-мэн подчеркнул, что ошибки и промахи в системе безопасности позволили множеству хакеров проникнуть в систему, и убеждал своих.людей устранить эти неполадки. Чтобы обследовать компьютеры ЦЕРНа, нужно было сначала разобраться в работе VMS, — операционной системы, управляющей большинством компьютеров ЦЕРНа, особенно соединенных с сетью. Те же достоинства VMS, которые пришлись по душе десяткам тысяч потребителей продукции компании Digital Eguipment Corporation, приглянулись также и хакерам. Digital решительно выдвинула VMS в качестве операционной системы, выбранной ею для VAX, наиболее мощного компьютера компании. Самый маленький из VAX мог бы обеспечить все расчеты, необходимые в малом бизнесе, тогда как «Синклеры» и «Коммодоры», доступные Пенго и его друзьям, были хороши только для игр.

Хотя операционная система VMS не могла быть использована, к примеру, в компьютерах IBM, она стала наиболее распространенной среди продукции Digital, и устанавливалась на всех компьютерах VAX, от самого маленького до самого большого. В этих системах предусматривалась особая забота о неопытных коммерческих пользователях Например, VMS имела вспомогательные возможности, позволяющие в значительной степени обходиться без руководства к пользованию компьютером. А для тех, кто пытался проникнуть в сети, эта щедрая помощь давала дополнительные возможности изучения системы.

К концу 1984 г. шестнадцатилетний Пенго уделял мало внимаиия не только школе, но и своим школьным товарищам. Он бросил работать в видеопассаже и все больше времени проводил один, с компьютером и модемом. Мать Пенго гадала, чем это он занимается до рассвета, и была совершенно озадачена тем, что их телефон был постоянно в работе. Однако в отличие от многих других родителей Рената решила не вмешиваться в увлечение своего ребенка. Она не просила у него объяснений а он ничего не объяснял. Не было похоже на то, чтобы он вел дальние телефонные переговоры, так что она могла не беспокоиться насчет оплаты. В Западном Берлине стоимость одного телефонного звонка неограниченной продолжительности в местную Datex-P не превышала пятнадцати центов. К Пенго часто приезжали приятели и работали с компьютером до глубокой ночи.

Хотя они и пытались вести себя тихо, из-за квартирной тесноты Ренате было трудно игнорировать странную жизнь, идущую в соседней комнате.

Все-таки ей нужно было спать. Но как и многие родители, она радовалась, что ее сын овладевает компьютерной грамотностью. Во всем мире родители верят работникам образования, которые твердят, что каждый ребенок должен научиться пользоваться компьютером как можно раньше. Рената и Готфрид не были исключением. Но для дерзких детей, не очень считающихся с правилами и запретами, компьютерная грамотность — путеводная нить к юношеским электронным преступлениям вроде вторжения в чужой компьютер. Чтобы Пенго мог продолжить свое увлечение, Рената поменялась с Готфридом сыновьями, и Ханс въехал в отдельную комнату в задней части большой квартиры отца, расположенной на другом конце города.

Единственным незыблемым правилом Готфрида было требование. чтобы телефон оставался свободным до 8 вечера. Поэтому Пенго начинал свои «экскурсии» по сетям после 8 и до той минуты, когда в полночь отец появлялся в дверях и говорил, что пора спать. Вскоре после того, как отец отправлялся спать, начинался другой период беспрерывной работы, продолжительностью в шесть часов, когда Ханс лишь изредка отвлекался, чтобы заглянуть в отцовский холодильник. Во время своих долгих ночных бдений Пенго предпочитал йогурт Не по причине его полезности для здоровья, а потому, что эта еда довольно сытная и чистая, без крошек, которые могли бы попасть в щели клавиатуры компьютера. Обычно Пенго надевал наушники и работал под звуки группы Kraftwerk. В течение недель он слушал одно и то же, пока ему это не надоедало. Во время одного из таких долгих ночных сеансов Пенго познакомился с беликсом. Обеликс был круглолицым девятнадцатилетним насмешливым юношей из Гамбурга.

Он открыл для себя компьютеры в возрасте пятнадцати лет.

Программировать он начал в физическом кабинете на «Коммодор VIC20» и вскоре превзошел своего учителя. Игры его не слишком интересовали. Идея освоения запретной области компьютерных сетей — вот что увлекало по-настоящему. Пенго и Обеликс познакомились электронным путем в конце 1985 г. Случилось так, что они оба, в одно и то же время вошли в контакт с компьютером где-то в Мюнхене. Обеликс представился как хакер Ѕ член гамбургского компьютерного клуба «Хаос». Члены «Хаоса» приобрели известность как «VAX-бастерз» («охотники за УАХ'ами»). Пенго уже слышал про «Хаос», и новые друзья вступили в электронный контакт, Обеликс пригласил семнадцатилетнего берлинца на предстоящую вторую ежегодную встречу «Хаоса» в Гамбурге. С великим трудом сдав выпускные школьные экзамены — к изумлению Готфри-да, который предсказывал полный провал, — Пенго направился в Гамбург.

* * *

Западные немцы открыли для себя хакинг позже, в начале восьмидесятых. Для европейской общественности тех лет хакеры — те, кто несанкционированным образом проникают в чужой компьютер. Они не имеют ничего общего с хакерами 60-х-70-х годов из Массачусетского технологического института, для которых хакинг означал программирование сверхвысокого уровня, расширявшее пределы технологий.

Компьютерный клуб «Хаос» был образован Хьюартом Холланд-Морицем в 1984 г.

Хьюарт, тридцатидвухлетний программист и пылкий радикал, прикольщик, любящий шумные шутки, сократил для простоты свое имя до «Bay». Название же для клуба, в свою очередь, он выбрал из-за того, что слово «хаос» звучало вызывающе. На самом деле клуб представлял собой разветвленную организацию со сложной иерархией старших и младших начальников, некоторые из которых, впрочем, пришли в клуб лишь потому, что им не хватало известности. К Bay вскоре присоединился Стефен Вернери, двадцатидвухлетний студент-недоучка, несколько нервный, полный бравады и при этом наделенный от природы организационными способностями.' Подобно опытному специалисту по «паблик ре-лейшнз», Стефен мог красиво и выразительно говорить, не говоря при этом ничего по существу. Когда же дело доходило до трудных вопросов он отсылал к Bay.

Подход Bay к компьютерам и хакингу был обусловлен, как он заявлял, его идеологией. Борец за права личности, он написал ряд статей в левую берлинскую газету (Зап.Берлин.) «Тагесцайтунг», критикуя перепись населения в 1983 г. в Западной Германии как заговор властей с целью сунуть нос в частную жизнь граждан. Он также нападал на попытки ввести компьютерную картотеку и систему компьютерного сбора данных о гражданах, разрабатываемую по поручению западногерманского правительства для того, чтобы расправиться с террористами, как на угрозу частной жизни.

Казалось, что защита Bay частной жизни от вторжений вступала в острое противоречие с его приверженностью моральному кодексу хакера и неформальному правилу поведения, которое жестко выполнялось предыдущими поколениями компьютерных хакеров: не только вся информация должна быть доступна, но и доступ к компьютерам и хранящейся в них информации должен быть неограничен.

Однако Bay не видел никакого расхождения теории и практики. Как многие компьютерщики, он отстаивал права личности подобно тому, как это делают либералы. То есть правительству и каким-либо другим крупным образованиям не следует вмешиваться в частную жизнь, в то же время частным лицам должен быть открыт доступ ко всему. Системы, в которые проникал Bay, принадлежали организациям, авторитарным по своей сути. Эти «темные силы» вряд ли посчитались бы с правом отдельного человека на неприкосновенную частную жизнь. Хакеры, подобные Bay, представляли себя кем-то вроде современных робин гудов. Хакинг был их оружием, тараном, которым они пробивали бреши в компьютерных системах защиты. В эти бреши они вели за собой народ, повышая его осведомленность о возможных лазейках. Забавно и удивительно, что клуб при этом одновременно апеллировал к немецкой любви к порядку, закону и призывал отстаивать гражданские свободы. Если я и проникаю в компьютеры, говорил Bay, то только для того, чтобы показать западногерманскому руководству, что оно непрао, полагая свои компьютеры защищенными от несанкционированного вторжения. И в 1984 году он взломал «Бильдширмтекст» (Btx) для того, чтобы подтвердить свою точку зрения. Btx была электронной информационной системой, предполагалось, что с ее появлением компьютерный терминал станет обычным бытовым прибором в немецких домах — вслед за телевизором и телефоном. Обычные телефонные линии должны были соединить терминалы с громадными банками данных, предоставляющими информацию и услуги на коммерческой основе. В 1984 г.

«Бундеспост» предрекала, что через год миллион немцев будут абонентами Btx, справляясь при помощи этой системы о железнодорожном расписании или заказывая билеты в оперу. Но для потребителей все это оказалось слишком дорого, а для незнакомых с компьютерами еще и непонятно. Для того, чтобы чувствовать себя уютно на электронном рынке Btx, человек должен освоиться с современной техникой, превратить ее в обыденность. Немцы же выстрадали свое непростое отношение к технике. Тут была и память об ужасающих последствиях совершенства германской военной техники во Второй мировой войне, и то двойственное отношение к технике, которые вырабатывается у всех, кто живет в постиндустриальном обществе.

Таким образом, всеобщая неготовность к приходу наступающей информационной эры постоянно проявлялась и в повседневных вопросах, и в тонких комплексах. Для некоторых компьютеризация означала призрак потери работы, для других — новую и неразрешимую угрозу, связанную с защитой данных. Граждане ФРГ едва ли приветствовали еще одну систему сбора и обработки сведений о них же самих. И для них вовсе не было удивительно, что в 1988 году во всей Западной Германии было всего 120 тысяч абонентов Btx. Правительству с сожалением пришлось признать, что вложения в Btx в размере 450 миллионов долларов — дорогостоящая ошибка. Bay и Стефен были убеждены, что защита Btx весьма ненадежна. Чтобы проверить это, они использовали одного из клиентов системы, крупнейший Гамбургский банк «Гамбургер Шпаркассе». Суть выходки была проста: послав в ответ на запрос системы Btx идентификационный код и пароль банка, они запрограммировали ее непрерывно запрашивать (от имени банка, разумеется) информацию о клубе «Хаос». Стоило это удовольствие шесть долларов за звонок. Система трудилась всю ночь, и к утру счет банка составил 81 тысячу долларов, но Bay и Стефен не охотились за деньгами. Вместо этого они собрали пресс-конференцию. Фокус с банком мгновенно принес юному клубу славу. Немцы уверились в том, что их банковские счета беззащитны перед разбойниками от электроники. Их отпрыски валом повалили в «Хаос».

* * *

Конференция «Хаоса», в которой Пенго принимал участие впервые, была для него весьма поучительной. Столько родственных душ сразу — это как освободиться из одиночного заключения. Конгресс проводился в пригороде Гамбурга Айдельштеде.

Особенно запомнилось, как ночью они занимались хакингом сообща.

Повсюду были запутавшиеся кабели, тянувшиеся от компьютеров к модемам и от модемов к телефонам. По комнатам разбросаны матрацы, чтобы уставшие могли отдохнуть. Bay серьезно отнесся к возможности, что власти прервут сборище, и выставил охрану, а также поставил металлодетекторы на входную дверь. Для общественности клуб был символом неопасных противоречий.

«Хаос» казался просто забавой, если сравнивать его с жуткой «Роте Арми Фраксьон», террористами, которые признавали лишь насилие в качестве эффективного орудия в борьбе за перемены, или берлинской «Аутономен», панками-уголовниками, специализирующимися на насилии, или даже юнцами-неонацистами, чье появление в Германии означало утрату коллективной памяти. «Хаос» приветствовал проявление внимания к нему, устраивая пресс-конференции при любой возможности. Гамбургский конгресс 1985 года не был исключением. Газетные репортеры и телегруппы со всей Германии, киношники из Англии и социологи из Берлинского открытого университета — их было на этой конференции чуть ли не больше, чем компьютер-щиков. Эту толпу возглавляло Германское телевидение. В ночных новостях шли репортажи о последнем сборище техновундеркиндов. Именно на гамбургской конференции были продемонстрированы самые эффектные трюки.

Возможно, это было просто желание переплюнуть других на сборище, возможно, отражало возросший уровень участников. Так, Пенго и небольшой группе компьютерщи-ков удалось проскользнуть в компьютер полиции Оттавы.

Они оставались внутри системы несколько часов, ища что-либо, напоминающее базу данных уголовного розыска, и прекратили свои попытки только тогда, когда системный администратор обнаружил странную активность на одном из счетов и отключил его. В свои семнадцать лет Пенго являл собой яркую фигуру. Он был строен, хорошо сложен, одет с головы до ног в черное, что подчеркивало красоту его угольно-черных волос, в шикарных штанах-бананах. Он сразу заявил о себе. Под восхищенными взглядами присутствовавших он проник в компьютер Digital Equipment — где-то в США и тут же, написав небольшую программку на DCL (языке программирования, позволяющем автоматизировать использование стандартных последовательностей команд), «смастерил» «доску объявлений» для участников конференции. Люди, сидевшие в полуметре друг от друга в переполненной комнате в Гамбурге, могли переговариваться через компьютер, находящийся где-то за тридевять земель. Впечатляющая фантасмагория! Всем стало ясно, какой талант находится среди них.

Что касается личной жизни, то, встретившись с коротышкой Обе-ликсом, Пенго обнаружил, что у них мало общего помимо компьютерных увлечений.

Оба молодых человека вышли из среднего класса, но многие ценности Обеликса были для Пенго чем-то презренным. Обеликс был консервативен; сильно настроен против коммунистов. Превыше всего для него было личное преуспевание. Он приезжал к своим друзьям-хакерам на «Мерседесе» матери, уверяя, что машина принадлежит ему. Его героями были Малькольм Форбс и Хайнц Никс-дорф, два знаменитых богача — оба поначалу обладали скромными средствами. Он в во что бы то ни стало хотел выбиться в миллионеры, вечно носился с идеей какого-нибудь изобретения, которое могло бы лечь в основу производства, чтобы создать фирму, которая, естественно, сразу озолотит его. Пенго не относился к предлагаемым Обеликсом способам разбогатеть серьезно, но перенял любовь Обе-ликса ко всяким техническим штучкам. Когда Пенго впервые побывал в его доме в Гамбурге, он увидел там принадлежащий Обеликсу 1200-бодовый модем, способный передавать более пяти с половиной страниц печатного текста в минуту. В глазах Пенго такое устройство было настоящим произведением искусства, достойным подлинного восхищения.

* * *

Когда-то Пенго хотел встретиться с Bay, но хотя теперь он находил основателя «Хаоса» интересным, его возраст и политическая озабоченность делали общение с юношей практически невозможным. Но Пенго познакомился с Карлом Кохом, длинным жилистым двадцатилетним парнем из Ганновера с худым и нездоровым лицом.

Представившись, Карл первым делом открыл блок питания своего ноутбука и достал оттуда брикет гашиша размером с добрый кирпич. Употребление разнообразных наркотиков было лишь одной стороной жизни Карла Коха. Он попросил, чтобы его называли Хагбард Силайн. Хагбард объяснил Пенго, что пришел к хакингу, прочитав трилогию «Иллюминатус» Роберта Ши и Роберта Энтона Вильсона. Герой этого восьмисотстраничного романа-триллера некто капитан Хагбард Силайн пытается одолеть могучее мусульманское тайное общество иллюминатов.

Иллюминаты тайно управляют миром, их корни уходят в одиннадцатый век.

В книге Хагбард Силайн проникает в это общество. А тот Хагбард, который жил в Ганновере в 1985 году, не только верил, что иллюминаты существуют и пытаются уничтожить всех, начиная от Джона Кеннеди и кончая Яном Флемингом, но был убежден, что он сам и есть тот самый Хагбард Силайн из романа и должен спасти мир от замышляемой заговорщиками ядерной катастрофы. Хагбард из Ганновера считал, что мировые компьютерные сети — уловка заговорщиков, и тот, кто управляет сетями, управляет миром. Его идея состояла в том, чтобы создать электронную версию самого себя, запустить ее в компьютер и взорвать сеть изнутри.

Хагбард не видел необходимости изучать программирование. Он мог прекрасно работать и без этого, лишь бы были нужные телефонные номера и пароли. Поиск этих паролей он оставлял другим.

Пенго ощущал в Хагбарде сильную интуицию. Он восхищался его воображением, столь последовательно придерживающимся таких бредовых убеждений. Пенго было нужно все его оборудование, чтобы погрузиться в мир воображаемой реальности, а Хагбард просто жил там. Пенго был слишком похож на своего циничного отца с его логическим, механистическим подходом ко всему на свете и знал, что этим объясняется его увлечение электроникой. Он хорошо понимал, что все построения Хагбарда — не более чем порождения больного ума. Но даже при этом их поэтичность и необычайность вызывали в молодом человеке зависть и восхищение. Он знал, что наркотики играли для Хагбарда немалую роль в искажении восприятия действительности, но при этом они увеличивали его и без того плодовитое воображение. Хагбард и Пенго возвращались в Ганновер вместе, и в дороге Хагбард рассказывал ему, что если бы он хотел покончить с собой, то сделал бы атомную бомбу, забрался бы на крышу Центра мировой торговли в Нью-Йорке и сбросил бы ее оттуда. Он говорил так серьезно, что Пенго почувствовал, что тот сделал бы это. Потрясенный, он захотел узнать побольше о своем новом друге. Семья Карла Коха, как оказалось, распалась давным-давно. Его отец оставил их с сестрой на попечение матери, когда они были еще маленькими. Его мать заболела раком и умерла на глазах у Карла. Его отец, известный ганноверский журналист (и горький пьяница), также умер от рака, Карлу тогда уже исполнилось шестнадцать. Наследство составило 100 тысяч марок, или около 50 тысяч долларов, что позволило ему купить отремонтированный «Порше», снять хорошую квартиру в Ганновере и продолжать употреблять свой дорогой дурман. Студентом Карл присоединился к антиядерному движению и был даже активистом (как, впрочем, многие). Но в конце концов после смерти отца, учебы, гашиша, ЛСД он оставил политику. Прочитав «Иллюминатус», он мог быть только Хагбардом Силайном.

Хагбарду юный хакер из Берлина тоже быстро понравился. Пенго хотел теперь только показывать ему все новые компьютерные трюки да потягивать вместе косячок за косячком. Хагбард был бисексуалом и поинтересовался у Пенго, не хочет ли он тоже попробовать. Когда тот отказался; Хагбард принял это без малейшей обиды. Пенго льстило и интриговано, что у него такой восторженный обожатель.

Еще в Западном Берлине Пенго считал, что он — на самом переднем краю жизни. В городе, знаменитом своими борцами, он был «технологическим партизаном». Но в Хагбарде он увидел личность, гораздо более близкую к этому краю, чем встречал до сих пор и чем был сам даже в бурные дни иезаконопослушной юности. Пенго с радостью последовал за Хагбардом в маленькую компанию ганноверских хакеров, называвших себя «Ляйтштелле 511»-по коду Ганновера. Они каждую неделю собирались на свои «штаммтишь» — сборища труппы — в баре «Каза бистро», всегда за одним и тем же столом. Это был другой мир, не похожий на то, что Пенго знавал в Берлине, или на клуб «Хаос». Значительная часть новых знакомых Пенго, выросших в обстановке «вззрожденного процветания» таких городов, как Мюнхен и Гамбург, знать ничего не хотела о «другой Германии» — Восточной. Многие западные немцы относились к ГДР как к загранице.

Жители Берлина натыкались на «историю» на каждом шагу, но в глубинке это уже так не чувствовалось. Вторая мировая война была войной дедушек.

Поколению, родившемуся после войны, преподавалась отфильтрованная версия истории. Новое поколение учителей пришло с бурными шестидесятыми. Они заявляли, что история Третьего рейха должна преподаваться в немецких школах, но ученикам все это уже наскучило. Им казалось, что об этом и так говорят слишком много, и хотелось скорей захлопнуть учебник.

Прошедшее время сделало молодых людей если и не бесчувственными к преступлениям Гитлера, то с бглым пятном в памяти. Пенго хотя и презирал, как многие берлинцы, эту самоуспокоительную близорукость западных немцев, но при этом его нисколько не волновали ни политические ни юридические последствия его собственных действий — таков уж был этот противоречивый характер. Это уже было его белое пятно — политика неглубоко вторгалась в его жизнь.

В Ганновере он нашел себе хорошую компанию, их антиавторитарные, но при этом аполитичные взгляды удивительно соответствовали его собственным. Тут так тесно переплеталось увлечение компьютерами и наркотиками, что Пенго начал врубаться в «новую реальность» Хагбарда. Он увидел, что этот мир смыкается с тем, как он хотел жить и мыслить. В этом мире единственной реальностью была та, которую ты выбирал себе сам.

Ребята в Ганновере, казалось, разделяли все его пристрастия. Вечеринка здесь означала посиделки всю ночь перед компьютером у кого-нибудь на квартире, гашиш обеспечивал вдохновение, а кокаин с амфетамином поддерживали их в фшической кондиции. Именно в свою первую поездку в Ганновер Пенго познакомился с Дирк-Отто Бжезинским по кличке Доб и Питером Карлом. Компания собиралась, вламывалась в какую-нибудь систему, принимала наркотики. Их объединяло общее увлечение, при других обстоятельствах они, возможно, и не были бы столь дружны.

Доб был еще одним примером тесного сплава компьютера и таблеток, что для Пенго пока было внове.

Двадцатишестилетний программист знал вкус в хорошем гашише и дорогой еде. Он был весьма зауряден с виду, оде»вда подобрана случайным образом, оправа очков обмотана проволокой. Вряд ли в этом был какой-то вызов обществу или хотя бы признак вольнодумия, хотя он и провел юность вдали от родины, в Кении, где его родители работали в рамках меящународ-ной помощи.

Переезжая с места на место, Доб успешно отмазался от выполнения «почетного долга и священной обязанности» в рядах западногерманской армии. Продиктовано это было отнюдь не политическими соображениями, а простым и здравым нежеланием тянуть лямку. Он, таким образом, был вынужден вести жизнь неприкаянную, мотаясь между Ганновером и Западным Берлином, работая только по разовым контрактам. Доб был глубоко интеллеюуальным парнем, с поразительной особенностью мгновенно переваривать большие объемы технической информации. Когда ему задавали «специальный вопрос», не важно, сколь трудный, ответ, казалось, он знал заранее. Он был экспертом по программированию больших компьютеров фирмы Siemens, тех самых, которые предпочитались большинством западногерманских правительственных служб и крупными корпорациями.

Однако программисты недолюбливали эти компьютеры, они находили их операционные системы громоздкими и устаревшими. Так что человек с талантами Доба был в дефиците. В удачный месяц Доб мог заработать 12000 долларов. Будучи в Берлине, Доб подолгу жил в роскошном отеле «Швай-цергоф», в самом центре города. Он не отходил от гостиницы дальше, чем на три квартала. Все, что ему было нужно, находилось рядом: ресторан с тяжелой немецкой и чешской хней и бар, где он мог напиться до состояния ступора и все же доползти назад в свой номер. Берлин во всем являл противоположность Ганноверу с его затхлым провинциализмом, тупыми порядками и законопослушностью граждан.

Берлин как бы представлял собой проекцию «психической географии» Доба, его внутреннего состояния: Доб периодически впадал в жуткую депрессию, когда он ничего не мог делать, тупо сидел в баре, напивался и играл в карты (он даже приобрел пистолет, кйто-рый держал заряженным одним патроном).

Кроме Доба был еще Питер Карл, болтливый крупье из какого-то ганноверского казино. Когда у Доба в 1988 году отобрали водительские права (он попал в аварию по пьяному делу), Карл стал его шофером.

Подвижный и моложавый для своих тридцати одного. Карл очаровал Пенго. Он был частью жизни, с которой Пенго, несмотря на все свои выходки, редко сталкивался в Берлине. Карл пытался вести жизнь опытного аборигена каменных джунглей, что, впрочем, удавалось ему с трудом. Работа в казино приносила ему около двух тысяч долларов в месяц. Чтобы подработать, он иногда перегонял автомобили в Испанию, страну, к которой он испытывал особую}побовь. Не брезговал он и перевозкой наркотиков. Летом 1985 года Карла арестовали за транспортиров гашиша из Амстердама в Западную Германию. В итоге он получил девять месяцев условно. Питер Карл вырос в бедности и пробивался сам. Он воспитывался в сиротском приюте недалеко от Франкфурта, там ему удалось получить некоторую профессиональную подготовку в качестве электромонтера. Позднее бьиа неудачная попытка получить образование: он поступил в техническое училище при концерне Siemens, но вылетел оттуда через год. С тех пор он и приобрел искреннее уважение к технически образованным людям вроде Доба, людям, которым удалось то, в чем он потерпел неудачу.

Перед тем, как познакомить Пенго с Питером Калом, Хагбард предупредил его о буйном и непредсказуемом характере последнего. Он рассказал ему о том, как Карл однажды в припадке буйства сорвал полку со стены на кухне и выкинул ее в окно. Пенго ожидал встретить явного психа. Вместо этого он нашел Карла весьма интересным и дружелюбным, хотя и несколько сдвинутым.

В один из своих последующих наездов в Ганновер Пенго познакомился с четвертым и последним членом «ганноверской банды» Хаг-барда. Это был Маркус Гесс, упитанный 24-летний студент-физик из местного университета.

В отличие от троих предыдущих, это был вполне добропорядочный гражданин.

В его прошлом не было ранней смерти родителей, он не спустил в унитаз армейскую повестку. Маркус Гесс являл собой типичного представителя среднего класса, этакого живущего в пригороде преуспевающего молодого человека. Он был вполне дружелюбен, ну может быть — самую малость — высокомерен. В свое время один из приятелей устроил ему полставки программиста в маленькой фирме «Фокус», занимавшейся разработкой программного обеспечения для среды UNIX.