Габриэль Гарсия Маркес
Женщина, которая приходила ровно в шесть
Дверь открылась скрипя. В этот час ресторан Хосе был пуст. Било шесть, а Хосе знал: постоянные посетители начинают собираться не раньше половины седьмого. Каждый клиент ресторана был неизменно верен себе; и вот с последним, шестым, ударом вошла женщина и, как всегда, молча подошла к высокому вращающемуся табурету. Во рту она держала незажженную сигарету.
— Привет, королева, — сказал Хосе, глядя, как она усаживается.
Он направился к другому краю стойки, на ходу протирая сухой тряпкой ее стеклянную поверхность. Даже при виде этой женщины, с которой был дружен, он — рыжий краснощекий толстяк — всегда разыгрывал роль усердного хозяина.
— Что ты хочешь сегодня? — спросил Хосе.
— Перво-наперво я хочу, чтобы ты был настоящим кабальеро.
Она сидела на самом крайнем в ряду табурете и, облокотившись о стойку, покусывала сигарету. Заговорив, она выпятила чуть-чуть губы, чтобы Хосе обратил внимание на сигарету.
— Я не заметил, — пробормотал он.
— Ты вообще ничего не замечаешь, — сказала женщина.
Хосе положил тряпку, шагнул к темным, пахнущим смолой и старой древесиной шкафам и достал оттуда спички. Она наклонилась, чтобы прикурить от огонька, спрятанного в грубых волосатых руках. Он увидел ее густые волосы, обильно смазанные дешевым жирным лосьоном. Увидел чуть опавшую грудь в вырезе платья, когда женщина выпрямилась с зажженной сигаретой.
— Ты сегодня красивая, королева, — сказал Хосе.
— Брось свои глупости, — сказала женщина. — Этим я с тобой расплачиваться не стану, не надейся.
— Да я совсем о другом, королева, — сказал Хосе. — Не иначе, ты съела что-нибудь не то за обедом.
Женщина затянулась крепким дымом, скрестила руки, все так же облокотившись о стойку, и стала глядеть на улицу сквозь широкое стекло ресторана. На лице ее была тоска. Привычная и ожесточенная тоска.
— Я тебе сделаю отличный бифштекс.
— Мне пока нечем платить.
— Тебе уже три месяца нечем платить, а я все равно готовлю для тебя самое вкусное, — сказал Хосе.
— Сегодня все иначе, — мрачно сказала женщина, не отрывая глаз от улицы.
— Каждый день одно и то же, — сказал Хосе. — Каждый день часы бьют шесть, ты входишь, говоришь, что голодна как волк, ну я и готовлю тебе что-нибудь вкусное. Разве что сегодня ты не говоришь, что голодна как волк, а что, мол, все иначе.
— Так оно и есть, — сказала женщина. Она посмотрела на Хосе, который что-то искал в холодильнике, и почти тут же перевела взгляд на часы, стоящие на шкафу. Было три минуты седьмого. — Сегодня все иначе. — Она выпустила дым и сказала взволнованно и резко: — Сегодня я пришла не в шесть, поэтому все иначе, Хосе.
Он посмотрел на часы.
— Да пусть мне отрубят руку, если эти часы отстают хоть на минуту, сказал он.
— Не в этом дело, Хосе. А в том, что я пришла не в шесть, — сказала женщина. — Я пришла без четверти шесть.
— Пробило шесть, моя королева, ты вошла, когда пробило шесть, — сказал Хосе.
— Я здесь уже четверть часа, — сказала женщина.
Хосе подошел к ней. Приблизил свое огромное багровое лицо и подергал себя за веко указательным пальцем.
— Ну-ка дыхни!
Женщина откинулась назад. Она была серьезная, чем-то удрученная, поникшая. Но ее красил легкий налет печали и усталости.
— Брось эти глупости, Хосе. Ты сам знаешь, что я не пью уже полгода.
— Расскажи кому-нибудь другому, — сказал он, — только не мне. Готов поклясться, что вы вдвоем выпили целый литр.
— Всего два глотка с моим приятелем, — сказала женщина.
— А-а! Тогда ясно, — протянул Хосе.
— Ничего тебе не ясно, — возразила женщина. — Я здесь уже четверть часа.
Хосе пожал плечами.
— Ну пожалуйста. Четверть так четверть, если тебе хочется, — сказал он. — В конце концов, какая разница — десятью минутами раньше, десятью минутами позже.
— Большая разница, Хосе, — сказала женщина и, вытянув руки на стеклянной стойке, с безразличным, отсутствующим видом добавила: — Дело не в том, что мне так нужно, а в том, что я уже четверть часа здесь. — Она снова посмотрела на стрелки. — Да нет, уже двадцать минут.
— Пусть так. Я бы подарил тебе весь день и ночь в придачу, лишь бы ты была довольна. — Все это время Хосе что-то делал за стойкой, что-то переставлял с места на место. Играл свою привычную роль. — Лишь бы ты была довольна, — повторил он. Вдруг резко остановился и повернулся к женщине: Ты знаешь, я тебя очень люблю.
Женщина холодно посмотрела на него:
— Да ну! Какое открытие, Хосе. Думаешь, я бы пошла бы с тобой хоть за миллион песо?
— Да я не об этом, королева, — отмахнулся Хосе. — Ручаюсь, за обедом ты съела что-то несвежее.
— Вся штука в том… — сказала женщина, и голос ее немного смягчился, — вся штука в том, что ни одна женщина не выдержит такого груза даже за миллион песо.
Хосе вспыхнул, повернулся к ней спиной и стал смахивать пыль с бутылок. Он продолжал говорить, не глядя в ее сторону:
— Ты сегодня злая, королева, тебе лучше всего съесть бифштекс и отоспаться.
— Я не хочу есть, — сказала женщина. Она снова смотрела на улицу, разглядывая в сумеречном свете города редких прохожих.
На несколько минут в ресторане установилась неясная тишина. Лишь Хосе чем-то шуршал в шкафу. Внезапно женщина отвела глаза от улицы и заговорила совсем другим голосом — погасшим и мягким:
— Правда, ты меня любишь, Пепильо?
— Правда, — не глядя на нее, кратко ответил Хосе.
— После всего, что я тебе наговорила… — сказала женщина.
— А что ты наговорила? — спросил Хосе все так же сдержанно и все так же не глядя на нее.
— А про миллион песо.
— Я уже забыл об этом, — сказал Хосе.
— Значит, ты меня любишь?
— Да, — сказал Хосе.
Потянулось молчание. Хосе по-прежнему что-то искал в шкафу, не оборачиваясь к женщине. Она выпустила изо рта дымок, легла грудью на стойку и настороженно, с сомнением покусывая губу, словно остерегаясь чего-то, спросила:
— Даже если я не стану спать с тобой?
Вот тут Хосе взглянул на нее:
— Мне этого не надо, потому что я тебя слишком люблю. — Он шагнул к ней. И остановился. Опираясь могучими руками на стойку и заглядывая женщине в самые глаза, сказал: — Я так люблю тебя, что мог бы убить каждого, с кем ты уходишь.
В первый момент она вроде бы растерялась. Потом посмотрела на него очень внимательно — во взгляде ее вместе с жалостью проступала насмешка. Потом задумалась в нерешительности. И вдруг разразилась смехом:
— Да ты ревнив, Хосе. Ну и ну, ты, оказывается, ревнив?!
Хосе снова покраснел, засмущался откровенно, даже беззастенчиво, как бывает у детей, когда разом открываются все их тайны.
— Ты сегодня какая-то бестолковая, королева, — сказал он, утирая пот тряпкой. И добавил: — Вот что с тобой сделала такая скотская жизнь.
Но теперь лицо женщины стало другим.
— Значит, нет, — сказала она. И посмотрела на него пристально, странно блестя глазами, вызывающе и одновременно грустно. — Значит, не ревнив.
— Ну не скажи, — возразил Хосе. — Но не так, как ты думаешь. — Он расстегнул воротничок и долго тер тряпкой шею.
— Тогда объясни, — сказала женщина.
— Понимаешь, я тебя так люблю, что не могу больше видеть все это, сказал Хосе.
— Что? — переспросила женщина.
— Да то, что каждый вечер ты уходишь с первым встречным.
— А правда, ты бы убил любого, только чтобы он не пошел со мной? спросила женщина.
— Чтоб не пошел — нет, сказал Хосе. — Я бы убил за то, что пошел.
— Не все ли равно? — сказала женщина.
Напряженный разговор будоражил обоих. Женщина говорила тихо, мягким и вкрадчивым голосом. Лицо ее почти вплотную приблизилось к багровому добродушному лицу толстяка. Он сидел не шелохнувшись, будто околдованный жаром ее слов.
— Все это правда, — сказал Хосе.
— Значит… — сказала женщина и, подавшись вперед, погладила его огромную шершавую руку. Отбросила погасший окурок. — Значит, ты способен убить человека?
— За то, о чем я тебе сказал, — да! — с горячностью ответил Хосе.
Женщина зашлась судорожным смехом, не скрывая издевки.
— Какой ужас, Хосе! Какой ужас! — говорила она сквозь смех. — Хосе убивает человека! Ну кто бы подумал, что такой солидный человек, такой праведник, что кормит меня задарма бифштексами и болтает со мной, пока я жду клиентов, — самый что ни на есть убийца. Какой ужас, Хосе, я боюсь тебя!
Хосе опешил. Может, он даже возмутился. Может, в тот момент, когда женщина расхохоталась, он почувствовал, что все для него рухнуло.
— Ты пьяна, дурочка, — сказал он. — Иди отоспись. Вот даже есть не хочешь…
Но женщина больше не смеялась, она сидела снова серьезная, задумчивая, сгорбившись над стойкой. И следила взглядом за Хосе. Вот он открыл холодильник и снова закрыл его, ничего оттуда не достав. Вот протер сверкающее, без пылинки, стекло. Женщина заговорила тем же мягким и ласковым голосом, каким спросила его раньше: «Правда, ты меня любишь, Пепильо?»
— Хосе, — сказала она.
Толстяк даже не обернулся.
— Хосе!
— Иди проспись! — сказал Хосе. — Да ополоснись, перед тем как лечь, чтобы хмель сошел!
— Нет, взаправду, Хосе, — сказала женщина, — я не пьяная.
— Значит, на тебя дурь нашла, — сказал Хосе.
— Подойди-ка, мне надо поговорить с тобой, — позвала женщина.
Мужчина подошел с надеждой и в то же время с недоверием.
— Поближе.
Он встал прям перед ней. Она потянулась к нему и больно схватила за волосы, но сделала это с явной нежностью.
— Повтори, что ты мне сказал, — попросила она.
— Что? — сказал Хосе. Он пытался заглянуть ей в глаза исподлобья, так как она пригнула ему голову.
— Что убил бы человека, который переспит со мной.
— Убил бы того, который переспит, королева. Клянусь, — сказал Хосе.
Женщина выпустила его волосы.
— Стало быть, ты вступишься за меня, если я убью кого-нибудь, сказала она утвердительно, отталкивая с грубым кокетством огромную, как у кабана, голову.
Хосе ничего не ответил, лишь улыбнулся.
— Отвечай, Хосе, — сказала женщина. — Ты меня защитишь, если я убью кого-нибудь?
— Ну, это зависит… — сказал Хосе. — Говорить — одно, а делать другое.
— Никому полиция так не верит, как тебе, — сказала женщина.
Хосе самодовольно улыбнулся, польщенный. Женщина снова перегнулась к нему через стойку.
— Нет, правда, Хосе. Я могу побиться об заклад, что ты ни разу в жизни не соврал, — сказала она.
— А какой толк от этого?
— И все равно, — настаивала женщина, — полиция это знает и верит каждому твоему слову.
Хосе постукивал по стеклу, стоя перед женщиной, и не знал, что сказать. Она снова уставилась на улицу. Потом глянула на часы, и голос ее сделался другим, торопливым, словно ей хотелось закончить разговор, пока они одни.
— Ты мог бы соврать ради меня, Хосе? — спросила она. — Я всерьез.
И тут Хосе испытующе посмотрел на нее, в упор, глаза в глаза, словно ему вдруг ударила в голову страшная мысль. Мысль, которую он с лету поймал, шевельнулась у него в мозгу, смутная, неясная, и исчезла, оставив лишь жаркий след страха.
— Во что ты впуталась, королева? — спросил Хосе. Он потянулся к ней, скрестив руки над стойкой. Женщина почувствовала крепкий, едкий, отдающий нашатырем запах в его дыхании, которое сделалось тяжелым, оттого что он навалился животом на стекло. — Нет, правда, королева… Что ты натворила? сказал он.
Женщина оттолкнула от себя его голову.
— Ничего, — сказала она. — Что, уж нельзя поговорить просто так, со скуки? — Потом взглянула на него: — Знаешь, может, тебе и не придется никого убивать.
— Да у меня и в мыслях никогда не было, чтоб убить человека, — сказал Хосе озадаченно.
— Да нет же, — сказала женщина, — я говорю, никого, кто переспит со мной.
— А-а! — протянул Хосе. — Вот теперь мне ясно. Я ведь всегда говорил, что ты зря пустилась в такую жизнь. И даю слово, бросишь все это — буду жарить для тебя каждый день самый лучший бифштекс, и бесплатно.
— Спасибо, Хосе, — сказала женщина. — Тут другое. Вся штука в том, что я больше не смогу ни с кем.
— Снова темнишь, — сказал Хосе. Он явно терял терпение.
— Ничего я не темню, — сказала женщина.
Она выпрямилась, села поудобнее, и Хосе увидел ее опавшую, жалкую грудь под корсетом.
— Завтра я уеду и, клянусь, больше никогда ничем тебя не побеспокою. И больше ни с кем не буду путаться, помяни мое слово.
— И с чего это ты? — удивился Хосе.
— Вот решила, и точка. Я теперь только поняла, что все это одно скотство.
Хосе снова ухватился за тряпку и давай начищать стекло там, где она сидела. Заговорил, не глядя в ее сторону:
— Конечно, то, чем ты занимаешься, — настоящее скотство. Давно пора бы опомниться.
— Да я давно опомнилась, — сказала она. — Но вот до конца убедилась в этом только-только. Мне опротивели мужчины.
Хосе улыбнулся. Он поднял голову и, все так же улыбаясь, посмотрел на нее.
Но она уже сидела подавленная, задумчивая, втянув голову в плечи и раскачивалась на табурете с каким-то помертвелым лицом, которое золотила преждевременная осенняя дымка.
— По-моему, надо оставить в покое женщину, которая убила человека, потому что он ей опротивел, после того как она с ним переспала, и не только он, но все, с кем она была в постели.
— Ну, уж ты хватила через край, — сказал Хосе растроганно, и в голос его просочилась нежность.
— А если женщина говорит мужчине, что он ей противен, когда тот уже одевается, потому что у нее перед глазами все, что он над ней вытворял весь вечер, и она чувствует, что ни мылом, ни щеткой не отодрать его запах…
— Это бывает, королева, — сказал Хосе, теперь уже с некоторым равнодушием, по-прежнему надраивая стекло. — Его вовсе незачем убивать. Просто пошли его куда подальше.
Но женщина все говорила, и быстрые бесцветные слова ее лились взволнованно, без удержу.
— Ну а если женщина говорит, что он ей противен, а он вдруг бросает одеваться и снова к ней, и давай ее целовать, и…
— Да ну! Какой порядочный мужчина сделает такое, — сказал Хосе.
— Ну а если сделает? — сказала женщина с ожесточением. — Ну представь, что сделает!
— Да ну, до этого не дойдет, — сказал Хосе. Он по-прежнему тер одно и то же место на стойке, но разговор его интересовал уже меньше.
Женщина стукнула по стеклу костяшками пальцев. Она снова стала уверенной и сказала с пафосом:
— Какой ты дикий, Хосе. Ничего не понимаешь. — Она с силой вцепилась в его рукав: — Нет, ты скажи, эта женщина должна была его убить?
— Да будет тебе, — примирительно, как бы успокаивая ее, сказал Хосе. Раз ты говоришь — так оно и есть.
— Ведь она защищалась? — Женщина трясла его за руку.
Наконец Хосе бросил на нее мягкий, потеплевший взгляд.
— Пожалуй, так, — сказал он. И подмигнул ей понимающе, как бы подыгрывая, — мол, он соучастник какого-то злодейства. Но женщина оставалась серьезной. Лишь выпустила его рукав.
— А ты соврал бы, чтобы спасти женщину, которая сделала такое?
— Ну, это зависит…
— От кого же? — спросила она.
— От женщины, — сказал он.
— А ты представь, что это женщина, которую ты очень любишь. И не чтоб иметь ее, понимаешь, а так, как ты сам говорил, просто любишь.
— Ладно. Пусть так, как ты хочешь, королева, — вяло сказал Хосе, которому это уже порядком надоело.
Он отошел от нее. Посмотрел на часы и увидел, что почти половина седьмого. «Через несколько минут, — подумал он, — ресторан заполнят посетители», и еще яростнее принялся тереть стекло, поглядывая на улицу. Женщина неподвижно сидела на табурете.
Молча, сосредоточенно, с выражением бесконечной тоски, точно угасающая лампочка, она следила за Хосе. Вдруг, после тягостного молчания, она произнесла кротким, искательным голосом:
— Хосе!..
Он посмотрел на нее с глубокой и печальной нежностью, какая бывает во взгляде быка. Нет, ему не хотелось больше никаких разговоров. Он посмотрел просто так, лишь бы убедиться, что она здесь и ожидает, в общем-то зря, найти в нем защитника.
— Я вот говорю, что завтра уеду, а ты хоть бы что, — сказала женщина.
— Ну… — сказал Хосе. — Но ведь ты не сказала куда.
— А туда, где не нужно спать с мужчинами.
Хосе усмехнулся:
— Ты что, всерьез уезжаешь? — И лицо его вдруг переменилось, точно он наконец понял, что к чему в жизни.
— Это от тебя зависит, — сказала женщина. — Сумеешь соврать про то, когда я пришла, — завтра уеду и покончу с этим навсегда. Идет?
Хосе улыбнулся и согласно кивнул. Женщина наклонилась к нему:
— Если я когда-нибудь вернусь и увижу на этом месте в это же время другую женщину — умру от ревности.
— Если вернешься, привези мне что-нибудь, — сказал Хосе.
— Да, — сказала женщина. — Обещаю, что куплю тебе где-нибудь заводного медвежонка.
Хосе улыбнулся. Провел тряпкой в воздухе между ней и собой, словно протер незримое стекло. Женщина тоже улыбнулась. Теперь ласково и кокетливо. Хосе двинулся к другому краю стойки, на ходу протирая стекло.
— Ну что? — спросил он не оборачиваясь.
— Значит, ты всем, кто бы ни спросил, скажешь, что я пришла без четверти шесть, так?
— А зачем? — спросил Хосе ей в спину.
— Какое тебе дело? — сказала она. — Главное, что ты это сделаешь.
Дверь, скрипя, открылась. Вошел первый посетитель и занял столик в углу. Хосе поспешил к нему, бегло взглянув на часы. Ровно половина седьмого.
— Ладно, королева, будет, как ты хочешь, — сказал он рассеянно. — Я всегда делаю, как ты хочешь.
— Ну что ж, — сказала женщина, — тогда зажарь мне бифштекс.
Хосе открыл холодильник, достал тарелку с мясом, положил его на стол и зажег плиту.
— Я приготовлю тебе отличный бифштекс на прощанье.
— Спасибо, Пепильо.
Она задумалась, будто погрузилась в какой-то странный мир, населенный зыбкими, расплывчатыми, неведомыми образами. Она не услышала, как зашипело сырое мясо, брошенное на сковородку с кипящим маслом, не услышала, как оно потрескивало, когда Хосе его переворачивал. Не почувствовала сочного запаха жареного мяса, который медленно распространялся по всему ресторану. Она так и сидела, уйдя в свои мысли, задумавшись глубоко-глубоко, и наконец подняла голову, зажмурилась, будто вернулась к жизни с того света. Увидела, что Хосе стоит у плиты, освещенный весело разгоревшимся пламенем.
— Пепильо!
— Ну что?
— О чем задумался?
— Вот думаю, купишь ли ты мне где-нибудь заводного медвежонка.
— Конечно, но мне надо знать, сделаешь ли ты на прощание то, о чем я попрошу.
Хосе глянул на нее из-за плиту:
— Сколько повторять одно и то же?! Ты хочешь еще что-нибудь, кроме бифштекса?
— Да, — сказала женщина.
— Чего? — спросил Хосе.
— Хочу еще четверть часа.
Хосе откинулся назад, чтобы посмотреть на часы. Потом взглянул на посетителя, который молча сидел в углу, а затем на мясо, зарумянившееся на сковородке. И лишь тогда сказал:
— Нет, серьезно, я ничего не понимаю, королева.
— Не будь дурачком, Хосе, — сказала женщина. — Запомни, я здесь с половины шестого.
