Тайна доктора Николя (сборник)

С месяц уже прожил Фетлок на таком рабском положении, однако его внешняя вялость и апатия скрывали медленно разгорающееся пламя гнева за обиды и унижения, которым подвергал его хозяин. Подобные этому юноше люди особенно страдают от таких обид, гораздо больше, чем люди мужественные, способные вспылить, дать сдачи и тем уменьшить свое душевное напряжение. Добродушнейшие из обывателей поселка решили принять участие в судьбе Фетлока и попробовали переманить его от Бакнера, но мальчик боялся и думать об этом. Пат Райли долго его урезонивал: «Да бросьте вы этого проклятого скрягу, переходите ко мне и ничего не бойтесь: я с ним справлюсь».

Мальчик со слезами на глазах благодарил сердобольного рудокопа, но отказывался, говоря, что «не смеет рискнуть». Он боялся, что Флинт поймает его как-нибудь ночью, и тогда… «О, мистер Райли, я уж и теперь дрожу при одной мысли об этом!» Другие предлагали: «Да бегите вы от него. Мы вас спрячем и переправим куда-нибудь на морское побережье». Но все эти предложения были отклонены. Мальчик опасался, что Флинт его поймает и приведет назад из одного только самодурства.

В конце концов все отступились от уговоров, а между тем бедствия мальчика стали невыносимы. Если бы кто-то мог подсмотреть, как он проводит свободное время, тот понял бы причину его выносливости. Бедняга спал в маленьком шалашике рядом с хижиной Флинта и там ночами напролет разжигал в себе ненависть к последнему и придумывал средства извести его так, чтобы самому не попасться. Эти думы были единственной отрадой в его беспросветной жизни, а часы – единственным временем в течение суток, которого он едва мог дождаться.

Сначала он подумал об отравлении. Но нет, это не годилось – следователь докопается, откуда появился яд и кто его добывал. Затем ему пришло в голову застрелить Флинта сзади, когда тот, по обыкновению, будет возвращаться ночью домой, но кто-нибудь может услышать выстрел и захватить убийцу на месте преступления. Не лучше ли зарезать тирана сонного? Но если Флинт не сразу умрет, так от него уже не убежишь. Одним словом, как ни прикидывал несчастный Фетлок, ни одно средство не годилось, потому что каждое из них заключало в себе элемент случайности, возможности попасться, риска, а на риск мальчик способен не был.

Зато он был терпелив, феноменально терпелив. «Спешить некуда, – думал он, – тот же случай может явиться на помощь. Стоит лишь подождать, а до тех пор терпеть и стыд, и боль, и нужду». Да, должен же он когда-нибудь дождаться случая совершить убийство, не оставив никаких следов, ни малейшей завязки для следователя, а тогда… О, тогда! Ради одной этой минуты стоит жить и терпеть! Пока же следует поддерживать свою репутацию пугливого, нерешительного мальчишки и никому никогда не жаловаться на притеснения.

За два дня до вышеупомянутого октябрьского утра Флинт купил кое-какие припасы и с помощью Фетлока перенес их домой. Ящик со свечами они поставили в угол, жестяную коробку с охотничьим порохом – на ящик со свечами, бочонок с минным порохом – под кровать Флинта, а большой сверток фитиля повесили на гвоздь. Из этих приготовлений Фетлок заключил, что патрон его собирается приступить ко взрыванию скал. Он видел, как это делается, но лично никогда в таких делах не участвовал.

Заключение мальчика оказалось справедливым – тем октябрьским утром они с Флинтом отправились в шахту, захватив с собой сверло, порох и фитиль. Шахта теперь достигала восьми футов в глубину, и спускаться в нее надо было по коротенькой лесенке. Добравшись до места, они принялись за работу. По приказанию хозяина Фетлок должен был держать сверло, а Флинт колотить по нему молотом. Отдав приказание, последний и не подумал объяснить новичку, как следует обращаться с инструментом, а потому при первом же ударе сверло вылетело из рук помощника.

– Ах ты чертов сын! Разве так держат сверло? Подними его! Наставь опять да держи крепче! Я тебя выучу, проклятая собака!

Через час сверление было кончено.

– Ну, заряжай теперь мину!

Мальчик бросился к пороху.

– Идиот!

Тяжелая пощечина бросила Фетлока на землю.

– Вставай, гадина! Не валяться же тебе целый день. Сначала заложи фитиль, дурья голова, а теперь сыпь порох… Держи, держи, скотина! Что ты, полную скважину, что ли, хочешь насыпать? Экая дубина! Ну, замазывай глиной, забивай крепче! Стой! Стой! Ах ты, рохля! Пошел прочь!

Флинт принялся забивать мину сам, все время ругаясь как безумный. Затем зажег фитиль, выскочил из ямы вместе с мальчиком и отбежал от нее ярдов на пятьдесят. Спустя несколько минут тревожного ожидания в шахте раздался взрыв, и туча обломков породы вместе с дымом высоко взлетела в воздух. Немного погодя послышался шум падающих на землю камней, и затем все опять стихло.

– Засадить бы тебя туда! – сказал хозяин.

Вернувшись в шахту, они очистили ее от мусора, просверлили новую скважину и заложили еще одну мину.

– Эй ты! Гляди! Сколько ты хочешь истратить фитиля? Разве не знаешь, сколько времени он горит?

– Не знаю, сэр.

– Он не знает! Никогда такого дурака не видывал!

Затем Флинт выпрыгнул из ямы и крикнул:

– Ну что же ты, идиот? Целый день что ль там сидеть будешь? Отрежь фитиль и зажги его!

– Если позволите, сэр, я… – начал было мальчик дрожа.

– Поговори еще! Режь и зажигай!

Мальчик повиновался.

– Ах, чтоб тебя черт! Одноминутный фитиль! Оставайся же там!

Флинт схватил лестницу и бросился бежать, оставив подручного в яме.

– Помогите! Помогите! Спасите! – начал кричать тот, прижавшись к стене так плотно, как только мог.

Шипенье фитиля перепугало его чуть не до потери сознания. Бедняга замолк и стоял ни жив ни мертв, ожидая через несколько секунд, казалось, неминуемой смерти от взрыва. Затем на него вдруг нашло вдохновение. Он прыгнул к фитилю, потушил его на расстоянии одного дюйма до заливки и таким образом спасся.

Дорого же ему, однако, обошлась его храбрость. Повалившись на землю, мальчик лежал на ней совершенно обессиленный и только бормотал про себя:

– Ладно! Сам научил! Теперь знаю, что делать. Стоило только подождать, и средство само нашлось!

Минут через пять Бакнер тихонько подкрался к шахте, заглянул в нее с беспокойством и сразу понял, в чем дело. Затем он опустил лесенку. Мальчик едва смог взобраться по ней и так ужасно выглядел, что тронул даже сердце своего угнетателя.

– Ну, хорошо, что так обошлось, – сказал последний, – больше никогда никому не груби. И поменьше мели языком! А то я рассердился и не понимал, что делаю. Простая случайность, конечно. Ишь ты как измучился! Довольно на сегодня работать. Ступай домой, поешь и отдохни! Чего на свете не бывает, особенно когда рассердишься.

– Я сильно испугался, – сказал мальчик, – зато и выучился кое-чему. Но ничего, пустяки!

«Быстро утешился! – подумал Флинт после ухода мальчика, следя за ним глазами. – Расскажет или нет?.. Пожалуй, еще дернет его черт рассказать… Жаль, что не разорвало…»

Вернувшись домой, мальчик не воспользовался, однако, свободным временем для того, чтобы отдохнуть. Он употребил это время на лихорадочно поспешную и радостную для него работу. Весь склон горы, до самой хижины Флинта, был покрыт густыми зарослями различных кустарников. Часть задуманного Фетлок выполнил в этих зарослях, а часть – в своем шалаше.

Когда все было готово, он сказал самому себе: «Если он боится, как бы я не пожаловался на него, то к завтрашнему дню этот страх пройдет. Он увидит, что я все такая же размазня, каким был всегда. А послезавтра я с ним покончу, и никто никогда не узнает, как и кем это было сделано. А всего страннее то, что он сам же и научил меня, на свою голову».

V

Следующий день пришел и истек. Настала полночь, и вот в мире зарождается новый день. Действие происходит в бильярдной комнате таверны. Огрубевшие мужчины – в неряшливой одежде, измятых шляпах, брюки заправлены в сапоги, иные в жилетах, но все без курток – толпятся у раскаленной железной печки, обогревающей их всех. Бильярдные шары трещат и стукаются друг об дружку, других звуков – внутри таверны, по крайней мере – не слышно, а снаружи ревет буря. Публика скучает и точно ждет чего-то. Суровый широкоплечий рудокоп средних лет с седеющими усами и подозрительным взглядом поднимается, вешает на руку моток фитиля, собирает еще кое-какие свои пожитки и, ни с кем не простившись, уходит. Это и есть Флинт Бакнер.

Как только дверь за ним затворилась, все оживляются.

– Аккуратнейший человек! – восклицает кузнец Джек Паркер. – Хоть часы по нему сверяй.

– Это, кажется, единственная его добродетель, насколько я знаю, – бормочет Питер Хоус, рудокоп.

– Пятно на нашей компании, – многозначительно поглядывая на трактирщика, говорит Фергюсон, поверенный поставщика припасов. – Будь я здесь хозяином, я бы заставил его объясниться или выгнал вон.

Трактирщик предпочитает не слушать: тот, о ком говорят, принадлежит к числу посетителей очень выгодных, так как ежедневно напивается в таверне допьяна.

– А что, ребята, – спрашивает Хэм Сэндвич, молодой рудокоп, – угостил ли он когда-нибудь хоть кого-то из вас?

– Это он-то?! Флинт Бакнер? Держи карман шире!

Эти саркастические замечания завершились не менее саркастическим смехом всей компании. После короткой паузы рудокоп Пат Райли прибавил:

– Загадочный тип! Вот и мальчишка у него такой же. Никак не могу раскусить их.

– Да и никто этого не может, – сказал Хэм Сэндвич. – Они одной породы! Оба какие-то таинственные. А что вы скажете о третьем? Та еще загадка! Первых двух за пояс заткнет!

Все подхватили это восклицание, кроме одного человека, некоего Петерсона, недавно прибывшего в поселок. Заказав всем выпивку, он спросил, кто же этот третий. Все единогласно воскликнули:

– Арчи Стильман!

– Разве Арчи Стильман – загадочный человек? – спросил Петерсон.

– Стильман-то? – повторил Фергюсон. – Да по сравнению с ним четвертое измерение – пустяк!

Фергюсон был ученый человек. Петерсон пожелал узнать все подробности относительно Арчи Стильмана, каждый из присутствующих тоже начал их требовать. Все заговорили разом, так что трактирщик вынужден был вмешаться и призвать посетителей к порядку. Он налил всем водки и посоветовал Фергюсону взять на себя обязанности рассказчика. Фергюсон начал:

– Ну, что мы о нем знаем? Разве только то, что он молод собой. Пытайте его сколько угодно – ничего не выпытаете: ни откуда он, ни чем занимается, ни какие у него намерения – никто не знает. А уж что касается его таинственных способностей, так о них лучше вообще не заикаться. Попробуйте спросить у него об этом – он тотчас же переменит тему разговора. Можете строить догадки, коли хотите, – толку все равно не выйдет.

– Что же у него за таинственные способности?

– Не то у него зрение какое-то особенное, не то слух, не то это инстинкт какой-то или колдовство – кто его знает. Попробуйте сейчас исчезнуть и спрячьтесь где хотите, как бы это ни было далеко, – он пойдет прямо туда, где вы спрятались, и ткнет в вас пальцем.

– Не может быть!

– Да уж поверьте! Погода ему нипочем, день ли, ночь ли – ничего этого он даже не замечает.

– Что вы говорите! А в дождь, в снег, в полной темноте?

– Говорю же вам, что для него это безразлично.

– Ну, а туман? Неужели и туман ему нипочем?

– Эк сказали! Туман! Для его глаз тумана не существует.

– Ребята, что он мне тут заливает?

– Истинная правда! – воскликнули все хором. – Продолжай, Фергюсон.

– Например, сэр, вы можете оставить его тут, с ребятами, а сами отправитесь в любой дом, откроете любую книгу – да, сэр, любую, – заметите в ней какую хотите страницу, а он пойдет потом прямо к тому самому дому, откроет ту книгу на той самой странице и никогда не ошибется!

– Да что он – сам дьявол?

– Многие из нас так думают. Вот я вам сейчас расскажу, что он как-то раз сделал…

В эту минуту снаружи послышался сильный шум, дверь чуть не слетела с петель, и в комнату ворвалась толпа взволнованных людей под предводительством единственной белой обитательницы поселка, которая отчаянно причитала:

– Ребенок! Ребенок! Я дочку потеряла! Ради бога, скажите, где Арчи Стильман? Мы его никак отыскать не можем!

– Присядьте, присядьте, миссис Хоган, – сказал трактирщик, – и не горюйте. Часа три тому назад он вернулся усталый из своей обычной погони по следам и попросил себе отдельную комнату. Теперь он спит здесь, наверху. Хэм Сэндвич, сбегайте-ка да разбудите его, он в номере четырнадцать.

Через несколько минут Арчи был уже в бильярдной и расспрашивал у миссис Хоган подробности происшествия.

– Да какие же подробности, миленький, никаких нет! Я положила ее спать в семь часов вечера, через час вернулась – а ее уж и след простыл! Я побежала к вам, золотце, а вас дома нет, и вот с тех пор мы обегали весь поселок, все вас искали. Наконец-то, слава богу, нашли! Теперь вы и дочку мою отыщете, только идемте скорее!

– Ступайте вперед, сударыня, а я за вами. Сначала к вам, в ваш дом.

Вся компания повалила за ними, а при выходе из таверны к ней присоединилась толпа, ожидавшая снаружи, – до сотни здоровенных парней, из коих многие были с фонарями. Разделившись на кучки по три-четыре человека в ряд, процессия быстро дошла до хижины миссис Хоган.

– Вот ее кроватка, – сказала последняя, – тут она и лежала, а уж где она теперь, миленькие мои, бог весть!

– Дайте-ка сюда фонарь, – велел Арчи, затем стал на колени и сделал вид, что внимательно рассматривает пол.

– Видите, вот ее следы, – продолжал он через некоторое время, указывая на разные места.

Кое-кто из присутствующих тоже встал на колени, чтобы получше рассмотреть. Несколько человек даже увидели что-то, но большинство в сомнении покачивали головами и говорили, что на досках пола едва ли можно разглядеть чьи-либо следы, а уж особенно детские. Стильман между тем вышел из хижины и, держа фонарь над самой землей, повернул влево.

– Теперь я знаю направление, – сказал он, – возьмите кто-нибудь фонарь.

Затем он быстро пошел вперед, сопровождаемый чуть ли не всеми обитателями поселка. Так прошли с милю. Дойдя до равнины, густо заросшей кустарником, Стильман остановился.

– Погодите! – сказал он. – Здесь надо осмотреться, а то еще собьемся со следа.

Он опять поставил фонарь на землю и, осмотрев ее на расстоянии двадцати ярдов, сказал:

– Все в порядке, идем дальше!

С четверть мили шел он по кустарнику, забирая все вправо, затем опять осмотрел землю и повернул влево. После нескольких таких поворотов Арчи остановился и сказал:

– Вот здесь она сидела, бедняжка, – устала, должно быть. Подержите-ка фонарь! Видите место, где она сидела?

Но на твердой, отполированной поверхности слюдистого сланца никто ничего увидеть не мог. Несчастная мать упала на колени и как безумная стала целовать то место, все время причитая.

– Где же она все-таки? – спросил кто-то. – Очевидно, что здесь ее нет.

Арчи опять взял фонарь и стал осматривать землю, но и он спустя некоторое время встал в тупик.

– Не понимаю, – сказал он. – Она была здесь – это точно, но она отсюда никуда не уходила – это так же точно. А между тем ее здесь нет! Не понимаю!

Тогда мать пропавшей девочки вновь заголосила:

– Ах, Матерь Божья! Ах, святые угодники! Ее, видно, крылатое чудовище унесло! Я никогда больше не увижу мою девочку!

– Не переживайте, – успокоил ее Арчи, – мы ее найдем! Не унывайте, сударыня!

– Да благословит тебя Бог за эти слова, Арчи Стильман! – И мать, схватив руку юноши, с жаром ее поцеловала.

В этот момент Петерсон, новичок, насмешливо зашептал на ухо Фергюсону:

– До чего же ловкое представление ты разыграл – отыскать это место! Хотя стоило ли тащиться в такую даль? Любое другое место подошло бы с тем же успехом, нет?

Фергюсона возмутили эти намеки, и он запальчиво возразил:

– Выходит, по-твоему, ребенка здесь вовсе не было? А я говорю – был, и если ты нарываешься на неприятности, то…

– Ладно! – воскликнул вдруг Арчи Стильман. – Идите сюда, взгляните! Он же все время был у нас перед самым носом, а мы его не заметили!

Толпа ринулась к месту, где якобы отдыхал ребенок, и много пар глаз тщетно пытались разглядеть что-либо там, куда указывал палец Арчи. Последовала пауза, завершившаяся всеобщим вздохом разочарования. Затем Пат Райли и Хэм Сэндвич в один голос воскликнули:

– О чем ты, Арчи? Тут же ничего нет!

– Ничего? А это, по-вашему, что? – И Арчи быстро обвел пальцем какой-то контур. – Ну, теперь узнаете? Это же след индейца Билли! Ребенок у него.

– Благодарение Господу! – вскрикнула мать.

– Возьмите фонарь, – распорядился Арчи. – Я знаю, куда идти. За мной!

Он пустился бегом, то исчезая в зарослях полыни, то вновь появляясь, и, пробежав ярдов триста, скрылся за песчаным холмом. Остальные тронулись вслед за ним и вскоре нагнали его. Он стоял и ждал их. В десяти шагах виднелась какая-то лачужка – серая бесформенная груда из тряпья и старых попон; сквозь ее щели мерцал едва заметный свет.

– Идите вперед, миссис Хоган, – сказал юноша, – вы по праву должны войти первой.

Все кинулись наперегонки с миссис Хоган к скромному жилищу индейца Билли и одновременно с ней увидели все, что происходило внутри: индеец Билли сидел на земле, возле него спал ребенок. Мать, ворвавшись в лачугу, сжала дитя в порывистом объятии, заключив в него и Арчи Стильмана, и, залившись благодарными слезами, сдавленным, прерывающимся голосом обрушила на юношу целый поток славословий и нежных эпитетов из той неисчерпаемой сокровищницы, какую являет собой ирландское сердце.

– Я – она – находить близко, – рассказывал индеец Билли, – она там спать, очень много устала, лицо мокрое. Думать, плакала. Я приносить домой, кормить, она очень много голодная, потом снова спать.

Обезумевшая от счастья мать в безграничной благодарности, презрев все ранги, облобызала и индейца Билли, назвав его «ангелом Господним в ином обличье». Индеец Билли действительно был «в ином обличье», о чем красноречиво свидетельствовало его одеяние.

В половине второго ночи все участники шумной процессии вернулись в поселок, распевая «Когда Джонни идет домой» и размахивая фонарями. Затем все собрались в трактире, так что начало утра превратилось в конец веселой ночи.

VI

На следующее утро по всему поселку молнией разнеслось неожиданное известие: в таверне остановился в высшей степени приличный джентльмен, указав в книге для проезжающих известное всей Америке имя: Шерлок Холмс. Новость эта передавалась из хижины в хижину, с участка на участок. Все бросали работу и спешили к тому месту, на котором теперь сосредоточился общий интерес. Какой-то рудокоп, проходя мимо участка Пата Райли, находившегося рядом с участком Флинта Бакнера, крикнул тому об удивительной новости. Услышав имя Холмса, Фетлок Джонс вздрогнул и пробормотал про себя:

– Дядя Шерлок!.. Вот принес черт не вовремя.

Подумав немного, он, однако, успокоился.

– Разве я не знаю, что он удачно открывает только те преступления, которые сам же заранее задумал да нанял или подговорил кого-нибудь исполнить… А тут, сэр, дело будет сделано чисто! Не подкопаетесь! Нет, сэр, все уже готово, и следов никаких не будет. Или открыться ему? Да нет, это было бы слишком рискованно. И без его помощи Флинт Бакнер переселится сегодня в лучший мир. Будьте уверены! Вот только не захотел бы дядя Шерлок поговорить со мной сегодня о домашних делах, – продолжал Фетлок, подумав немножко. – А мне нужно быть к восьми часам дома. Как бы мне от него отделаться?

На этот раз Фетлоку пришлось поломать голову довольно долго, но в конце концов он сказал себе:

– Мы пойдем с ним гулять, и я брошу его на одну минутку под каким-нибудь предлогом. Самый лучший способ сбить сыщика со следа состоит в том, чтобы заставить его самого участвовать в подготовке дела. Я так и поступлю – возьму его с собой.

Тем временем площадь перед таверной вся заполнилась обывателями, желавшими хоть одним глазком взглянуть на знаменитость. Но знаменитость не показывалась. Еще никому, кроме Фергюсона, кузнеца Джека Паркера да Хэма Сэндвича, увидеть ее не удалось. Эти энтузиасты пробрались через кладовую трактира на маленький дворик, куда выходили окна комнаты, занимаемой Шерлоком, и смотрели на легенду в щели занавесок. Сначала последние были опущены, но потом Шерлок поднял их, к величайшей радости и даже благоговейному страху своих почитателей, очутившихся, таким образом, чуть ли не лицом к лицу с необыкновенным человеком, обретшим благодаря своим подвигам всемирную славу. Вот он сидит! Уже не миф, не тень, не легенда, а живое существо во плоти и крови! Кажется, протяни руку, и можно до него дотронуться!

– Посмотрите на его голову! – шепнул Фергюсон. – Боже милостивый! Вот голова!

– Еще бы! – ответил кузнец. – А нос-то, нос! А глаза! Интеллекта-то в них сколько, не правда ли? Ума палата!

– Но как бледен! – вставил Хэм Сэндвич. – Это от мыслей, вот отчего! Наш брат и не знает, что такое мысль!

– Откуда ж нам знать, – проворчал Фергюсон, – у нас, кроме ерунды, и в голове-то ничего не бывает.

– Вы правы, Фергюсон. А брови-то, брови как сдвинуты! Это значит, он теперь погрузился футов на сто в самую сердцевину какого-нибудь дела. Уж он даром не задумается, разумеется! А вы мотайте себе на ус. Уж, наверно, тут дело идет о каком-нибудь трупе! Не был бы он так важен и торжественен! Не иначе! Кому же и думать о трупах, как не человеку, который сам четыре раза умирал. Это, сэр, даже историки описали! Три раза умирал естественной смертью и один раз случайной. Говорят, от него могилой пахнет и он… Тсс! Смотрите, смотрите! Вон он обхватил свой лоб рукой, большой палец на одном виске, а указательный на другом. Значит, уж и думать-то невмоготу! Вы как полагаете? Мысль-то ведь тоже в пот вогнать может!

– Еще бы!.. А теперь смотрит на небо и крутит усы…

– Глядите-ка – встал и точно моток разматывает! Вишь – правой-то рукой вокруг левой…

– Морщится, это он никак не может добраться до улики…

– Держи карман – не может! Вот уж он улыбается. Словно тигр какой-нибудь… Это он, братцы, должно быть, открыл, в чем дело! Точно открыл!

– Да-а… не хотел бы я быть на месте того, за кем он теперь охотится!

Мистер Холмс сел к столу, спиной к своим почитателям, и стал писать. Поняв, что смотреть больше не на что, последние закурили трубки и расположились потолковать по душам.

– Нечего и говорить, ребята, – сказал Фергюсон с глубоким убеждением, – он удивительный человек. Это по всему видно.

– Совершенно справедливо, – подхватил Джек Паркер, – жаль, что его вчера здесь не было.

– Да-а! – поддержал Фергюсон. – Вот бы мы тогда увидали настоящую научную работу. Интеллект, сэр! Чистый интеллект, и ничего больше! Я не собираюсь, конечно, умалять способности Арчи, но ведь его дар, так сказать, чутье животного – особенно тонкое зрение или инстинкт, и ничего больше. Интеллекта в нем нет. Его с этим человеком и сравнить нельзя. Хотите, я вам расскажу, что бы он сделал? Он бы подошел к миссис Хоган, взглянул на нее – только взглянул! – и все расследование было бы закончено! Все бы увидал! Да, сэр, до малейшей подробности! А потом сел бы на кровать совершенно спокойно и стал бы расспрашивать миссис Хоган… Вот представьте, что вы – миссис Хоган, я буду спрашивать, а вы отвечайте за нее.

– Хорошо, валяйте!

– Пожалуйста, сударыня… Не отвлекайтесь. Какого пола ребенок?

– Девочка, ваша милость.

– Гм… девочка. Хорошо, очень хорошо! Сколько лет?

– Седьмой пошел, ваша милость!

– Так-так!.. Маленькая, слабенькая… две мили. Ну, конечно, устала, села и заснула. Мы ее найдем милях в двух отсюда. Зубы?

– Пять, ваша милость, шестой прорезывается.

– Хорошо, хорошо! Очень хорошо… (Дело в том, ребята, что он ведь обращает внимание на всякие пустяки, которые для другого ничего бы не значили…) В чулках, сударыня, в башмаках?

– И в том и в другом, ваша милость.

– В нитяных чулках и кожаных башмаках?

– В кожаных, ваша милость, с ластиком.

– Гм! С ластиком… Это усложняет дело… Но мы все-таки доберемся. Религия?

– Католичка, ваша милость.

– Очень хорошо. Отрежьте мне кусочек одеяла, пожалуйста… Благодарю вас… Гм, шерстяное, заграничной работы. Очень хорошо. Теперь кусочек какого-нибудь платьица… Благодарю вас… Чистый хлопок… Довольно поношено… Так-так, превосходно. Будьте добры, передайте мне немного пыли с пола… Очень, очень обязан! Благодарю вас! Великолепно! Теперь я знаю чего держаться!.. Видите, ребята, таким образом он соберет все вещественные доказательства, какие ему нужны. А что же он потом сделает? Потом он положит все эти доказательства перед собой на стол, сгруппирует их как следует и начнет изучать, бормоча про себя: «Девочка шести лет от роду, пять зубов и один прорезывается, католичка. Кожаные с ластиком – черт бы побрал этот ластик!» Ну, и так далее. Затем он взглянет на небо и начнет ерошить волосы, приговаривая: «Проклятый ластик, однако же, всему мешает!» Затем встанет и начнет перебирать пальцами, вот как сейчас, а затем улыбнется – тоже как сейчас – и, обращаясь к толпе, скажет: «Берите фонари и пойдем за ребенком к индейцу Билли. Да довольно двоих, остальные могут ложиться спать. Спокойной ночи, сударыня! Спокойной ночи, джентльмены!» Поклонится величественно, да и выйдет из таверны. Вот его стиль! Притом единственно правильный, научный, интеллектуальный. Дело кончено в течение каких-нибудь пятнадцати минут! Ни толпы, ни шатанья по кустам целыми часами, ни шума, ни крика – тихо, чинно, благородно и… быстро! Главное – быстро!

– Уж что и говорить! – сказал Хэм Сэндвич. – Но как вы его прекрасно изобразили, Фергюсон! И в книгах так не опишут. Клянусь богом – я точно вижу его перед собой! Не правда ли, ребята?

– Чего там! Чистая философия!

Фергюсон был очень польщен таким выражением общественного мнения насчет его талантов и сидел некоторое время молча, смакуя свой триумф. Затем с глубоким благоговением в голосе проговорил:

– Неужели и его создал Бог?

С минуту ответа не было, но потом Хэм Сэндвич почтительно ответил:

– Однозначно, но не за один присест.

VII

Вечером того же дня, часов около восьми, два человека неторопливо прогуливались неподалеку от хижины Флинта Бакнера. Это были Шерлок Холмс со своим племянником.

– Подождите-ка здесь, дядя, я сбегаю на минутку домой, – сказал Фетлок.

Затем он попросил у дяди спичек и, получив их, ушел, но почти тотчас же вернулся, и прогулка продолжалась по-прежнему.

Часам к девяти дядя с племянником вернулись к таверне. Проходя сквозь толпу, собравшуюся в бильярдной, чтобы взглянуть на великого человека, они были встречены восторженными криками, на которые Холмс ответил величественным поклоном, а его племянник – следующими словами:

– Дядя Шерлок очень занят, джентльмены, и просидит за работой до полуночи или до часу, но затем он выйдет сюда и надеется, что некоторые из вас не откажутся с ним выпить.

– Клянусь святым Георгом – настоящей герцог, ребята! – воскликнул Фергюсон.

– Да здравствует Шерлок Холмс, величайший из людей! Гип! Гип! Гип!..

– Ура! Ура! Ура! – рявкнули все присутствующие.

От этого возгласа все здание задрожало – так много чувства вложили «ребята» в свое восклицание. Наверху дядя обратился к племяннику с упреком:

– И на кой шут дали вы за меня такое обещание?

– Не хотите же вы потерять популярность, дядя? Если нет, то не шутите с рудокопами. Они вас обожают, но если вы откажетесь выпить с ними, то они сочтут вас за гордеца. А кроме того, вы сами говорили, что у вас хватит рассказов на целую ночь.

Дядя должен был признаться, что племянник прав. Тот был прав также, сделав мысленно заключение: «Дядя и все прочие станут свидетелями моего алиби, когда оно понадобится».

Часа три родственники проговорили о домашних делах, потом, около полуночи, Фетлок вышел на улицу и притаился в нескольких шагах от таверны. Через пять минут из нее вышел Флинт Бакнер и даже чуть не задел Фетлока.

– Попался! – прошептал мальчик. – Прощай, брат Флинт Бакнер, прощай навсегда! Ты назвал мою мать… ну уж все равно как – теперь мы поквитаемся. Ступай, ступай, друг! Пройдись в последний раз!

Посмотрев вослед уходящему Бакнеру, он вернулся в таверну. «Остается еще час, – подумал он. – Ради алиби проведем это время с ребятами».

Когда Шерлок Холмс пришел в бильярдную, переполненную его почитателями, то началась преизрядная попойка. Все были веселы, счастливы – пели, рассказывали анекдоты, так что не заметили, как прошел час. В самый разгар веселья вдруг откуда-то издали послышался точно выстрел из пушки:

– Бу-умс!

Все сразу затихло. Среди всеобщего молчания послышались раскаты эха, понемногу замиравшие в горах. Тогда вся компания, словно опомнившись, бросилась к дверям.

– Где-то что-то взорвалось!

Снаружи, из темноты, чей-то голос растерянно сказал: «Это там, в самом конце, я даже огонь видел». Вся толпа, вместе с Шерлоком Холмсом, Фетлоком и Арчи Стильманом, бросилась бежать в указанном направлении. Милю преодолели в несколько минут. Оказалось, что от хижины Флинта Бакнера остался только один плотно утоптанный земляной пол – ни стен, ни крыши, ни мебели, ни самого Флинта не было. Толпа сейчас же разбилась на группки, которые отправились обыскивать близлежащий кустарник, и вскоре кто-то вскрикнул: «Вот он!» Ярдах в пятидесяти от развалин хижины Флинта действительно лежала изуродованная безжизненная масса, в которой легко было распознать тело бывшего владельца этой хижины. Фетлок вместе с прочими побежал взглянуть на своего угнетателя.

Предварительное дознание было окончено в четверть часа. Хэм Сэндвич в качестве старшины присяжных составил приговор в выражениях, не лишенных литературных достоинств, кончавшийся следующим остроумным заключением: «Покойный умер по собственной неосторожности, а может быть, вследствие злого умысла какого-нибудь лица или лиц, неизвестных присяжным и не оставивших после себя никаких следов, кроме взлетевшей на воздух хижины покойного, да помилует Бог его душу. Аминь».