Юная грешница

      Я услышала весь разговор поскольку только вернулась из школы.
      - О, Белла! Последняя чашка, - сказала мама странно взволнованным голосом. - Все уже разбились. Эта последняя, Белла, и я никогда не смогу ее склеить.
      - Почему бы вам не встать с пола, - отозвалась Белла, и что-то жестокое в ее голосе заставило меня приоткрыть кухонную дверь и заглянуть в образовавшуюся щель. Мама ползала по полу и близоруко щурилась. Ее бедный худой зад нелепо торчал вверх. Она собирала осколки чашки и немного порезала левую руку. Белла стояла над ней с раскрасневшимся лицом и с глазами, горящими триумфом.
      - Я уверена, это не моя вина, мадам. Вам не нужно здесь ползать. Мистер Палма может прийти в любой момент. Помните, он обещал вернуться сегодня пораньше.
      - Может, я найду их все, - пробормотала мама, продолжая ползать. - Белла, пожалуйста, помогите мне.
      - У меня много других дел, - ответила горничная. - Встаньте, мадам. Это всего лишь чашка.
      - Всего лишь чашка, - повторила мама тоном, который я от нее никогда не слышала, повернулась и села на полу, посеревшая, изнуренная, но злая, как дьявол. Ее глаза за толстыми линзами очков сверкали яростью. - Вы разбили ее, мисс. До меня она принадлежала моей матери, и я точно помню, как велела вам никогда не прикасаться к ней. Действительно, всего лишь чашка!
      - Вещь как вещь, - сказала Белла. - Я должна приготовить обед мистеру Палма. Если вам это безразлично, мадам, дело ваше.
      Мама поднялась, немного запыхавшись, посмотрела на свои тапочки и мягко произнесла:
      - Вы.., вы уволены, Белла. Та хрипло рассмеялась.
      - Соберите ваши вещи и убирайтесь. Я дам вам рекомендательное письмо.
      - Рекомендательное письмо! - воскликнула Белла. - Меня нанял мистер Палма. Думаю, он меня и должен увольнять. Если захочет. - Ее лицо, обычно бледное, стало кирпичного цвета. - Если хотите знать, мадам, - заявила она высоким голосом, - еще надо выяснить, кто останется здесь, а кто уйдет.
      В этот момент вернулся домой Эллиот. Он услышал громкий голос Беллы на кухне и направился прямо туда. Я бросилась прочь с его дороги, но отчим даже не заметил меня, так он разозлился. Эллиот ненавидел шум, кроме тех случаев, когда сам производил его.
      - Что вы кричите? - спросил он, царственно встав перед двумя женщинами и сложив руки на груди.
      - Просто я уволила Беллу, - ответила мама. Она еще дрожала от ярости, но посмотрела на мужа изучающе.
      - Ты? Могу я спросить, почему? Белла шмыгнула носом в тишине, и мама пояснила:
      - Она была отвратительно груба.
      - Белла? Не может быть.
      - Может, Эллиот.
      Белла презрительно кашлянула, но ничего не сказала.
      - Как именно она нагрубила? Мама указала на чашку.
      - Она разбила последнюю чашку мамы и даже не помогла мне собрать осколки.
      - Я хотела выбросить их, - коротко заявила Белла. - Но я не могу ползать по полу и собирать осколки, как мадам. Некоторые вещи бессмысленны.
      - Понятно, - сказал Эллиот. - В общем, Грейс, это ведь всего лишь вещь. (Если бы вы видели его, когда он сожалел о какой-нибудь потере, вы бы поняли, какой это лицемер.) Если это все, думаю, мы будем великодушны и простим Беллу.
      - Но это не все, - возразила мама.
      - Что еще?
      Но мама не могла ничего сказать. Наблюдая за лицом Беллы через приоткрытую дверь, я увидела на нем подлый триумф. Мама только развела руками в безнадежном жесте, ставшим для нее привычным, и молчала.
      Для меня это был первый пример того, что подлость и вульгарность всегда побеждают робость, воспитанность. Я смотрела, и картина четко запечатлелась передо мной. Я ждала, как зритель греческой пьесы, окончательного финала, который должен был уничтожить Беллу с ее грубым смешком и красным, надменным лицом.
      Эллиот откашлялся.
      - Мадам больше нечего сказать, - медленно произнесла Белла, и я увидела в ее глазах огонек удовлетворения. - Не так ли, миссис Палма?
      Мама промолчала.
      - Все мы иногда выходим из себя, - коротко подвел итог Эллиот своим любезным тоном президента банка. - Давай жить спокойно, Грейс, хорошо? Я знаю, Белла больше не будет тревожить тебя.
      - Я уволила ее, - слабым голосом произнесла мама.
      - Ну же, Грейс, - Эллиот говорил спокойно, но я знала, что если бы рядом не стояла горничная, он мгновенно заорал, заревел бы.
      - Здесь я увольняю. Ты знаешь это, - отчим повернулся. - Идешь, Грейс?
      Это было невероятно жестоко. Воспоминание об этом событии до сих пор невыносимо для меня. Эллиот развернулся на каблуках, и мама поплелась за ним, как побитая сучка, а Белла молча направилась к раковине чистить картошку. Когда хозяин закрыл за собой кухонную дверь, она начала весело напевать.
      Помню, Эллиот повернулся, встретился со мной взглядом и, поскольку не мог кричать, произнес резким, многозначительным тоном:
      - Иди в свою комнату. Терпеть не могу подслушивающих.
      Я пошла к себе, возмущенная, сознающая растущую в себе злобу, которая с того момента больше не ослабевала. Я почувствовала отчуждение к Эллиоту, узнав, что он трус, а теперь начала ненавидеть его, готовить месть, обнаружив в нем еще и подлую жестокость.
      Кстати, мама с тех пор ни разу не вела себя так. Белла раздулась от счастья. Она была слишком умна, чтобы явно показывать свою победу, но мы все знали. Этого оказалось достаточно, чтобы превратить дом в ад.
      Сидя за завтраком, я вспомнила, как Эллиот пришел вчера домой и стал кричать маме, что голоден. Белла, как я уже говорила, еще не ложилась спать. Он прекрасно знал, насколько важен для мамы хороший сон и не выносил этого. И побледневшей, дрожащей маме пришлось спускаться в халате, готовить ему на кухне сэндвич, а Белла спокойно отправилась в постель.
      Как я ненавидела Эллиота! Боже мой, как я его ненавидела!
      Я закончила завтракать, пока никто не проснулся, отнесла поднос на кухню, помыла посуду и решила отправиться в школу. Я прогулялась мимо площадки для автомобилей и пришла в класс раньше всех.
      Занятия начинались в восемь сорок, а я пришла в пять минут девятого. Мне предстояло теперь поглощать мнения мисс Лерингер насчет России (слегка розовые), Рузвельта и Ялтинской конференции (решительно за). Социальное обучение, как она выражалась, но, похоже, это была единственная мыльница, в которой дама могла высказывать свою, на мой взгляд, совершенно не интересную точку зрения на политику.
      Не помню, как прошел тот день. Я слушала учителей, болтала с подружками, избегала Рэя (его влажной страстью воняло за милю, видя меня он делал все, разве только не облизывался, идиот) и сплетничала. Еще утром я вырвала два чистых листа из блокнота Мерилин - разлинованные странички, которыми я никогда еще не пользовалась. Я знала, что ее мать привезла ей этот блокнот из Чикаго такой подарок для дочери она считала вполне скромным. Ждавшая полуобещанный браслет Мерилин расстроилась, но была вынуждена пользоваться блокнотом. Ее родители не разговаривали друг с другом, находились на грани развода, и она отчаянно старалась удержать их от этого шага.
      Если вы хотите знать, где было написано требование выкупа, то это произошло в классе в пятнадцать минут четвертого за укрытием из огромного учебника английской литературы с ободранной коричневой обложкой. Я писала печатными буквами (этим мне не приходилось заниматься с шестого класса).
      Мною была написана и еще одна записка:
      "Я, Джоан Палма, находясь в здравом уме, заявляю, что весь план моего похищения и требование выкупа в десять тысяч долларов ($ 10000) являются полностью моими идеями. Более того, Жозеф Вито не хотел быть замешан в похищении, и я его заставила. Подпись:
      Джоан Фрэнсина Палма."
      Все это выглядело довольно глупо, когда я перечитала записку, но достаточно законно.
      Я заклеила оба письма в конверты (не моронвиллские, а тоже из запасов Мерилин) и спрятала под платье, где весь день чувствовала их, жесткое, причиняющее неудобство, но успокаивающее присутствие.
      Мистер Кранц объявил, что контрольная по химии будет в четверг. Ее я боялась уже несколько недель и теперь очень обрадовалась. Вдруг мне пришло в голову, что в четверг меня здесь может уже не быть - одновременно странное, волнующее и неприятное чувство, как будто держишь ужа. (Они на самом деле безвредны - сухие и теплые - но попробуйте переубедить себя!) Я пришла домой в пять двадцать и в половине шестого уже оказалась у телефона. Джо снял трубку после первого же звонка.
      - Алло, - произнесла я, снова сидя в чуланчике. Здесь пахло точно так же, как и в первый раз.
      - Привет.
      - Как ты?
      Он не стал отвечать. Я глубоко вздохнула. Мои ладони стали влажными.
      - Ты подумал? - спросила я. Долгая пауза.
      - Да.
      - Ну?
      Джо отвечал очень осторожно. Я подумала, дома ли сейчас Мария.
      - Я заберу тебя, - медленно произнес он. - Только скажи, когда.
      Несколько секунд до меня не доходил смысл его слов, потом я поняла, что все в порядке, что Джо решился, и мы сделаем это. Он действительно решился. Мое сердце быстро застучало от волнения, а язык вдруг стал неповоротливым.
      - Вечером в пятницу, - сказала я. - Я буду идти по Элм-стрит в девять часов.
      - Зачем так долго ждать?
      - Я не могу приготовиться раньше, - солгала я. В трубке слышалось дыхание Джо.
      - Я люблю тебя,. - пробормотал он, и я пробормотала ему в ответ то же самое. И еще я очень мягко сказала, что сделаю для него в следующий раз, когда мы останемся одни. Джо повесил трубку. Долго разговаривать было опасно. Я знала, что не увижу и не услышу его теперь до того момента, когда сяду в машину в пятницу вечером.
      Сегодня был вторник. Я не сказала Джо, почему выбрала пятницу, потому что, если честно, это было глупо. Чертовски глупо.
      Я не хотела пропускать контрольную по химии. Я готовилась к ней три недели и знала, что получу отличную оценку.
      Теперь мне оставалось три дня ждать и молиться, чтобы Джо не передумал. Но что-то подсказывало мне, что он не передумает. И, как я уже говорила, все это время мне нужно было вести себя безукоризненно - хорошая девочка стоит десяти тысяч долларов.
      Я прошла в свою комнату, поставила пластинку, вытянулась на кровати и уснула. Когда мама позвала меня обедать, мне понадобилось целых пять минут, чтобы проснуться. Потом она сказала, что я как будто пришла из гимнастического зала. Такой у меня был усталый вид. Но она не сомневалась, что я хорошо провела время. Я улыбалась даже во сне.
      Глава 5
      На самом деле время прошло очень быстро. Эллиот приходил домой поздно и даже на два дня съездил в Нью-Йорк. Он все нервничал по поводу какого-то своего проклятого долга. Сумма была приличной, и ему пришлось отправиться в управление за разрешением. Отчим так купался в собственном великолепии, что даже не замечал меня.
      Я написала в четверг контрольную по химии. Никогда я не работала так здорово. Каждый пример казался мне просто детским, и я справилась с заданиями за три четверти отведенного времени. В пятницу утром я окончательно достала мистера Кранца, и он сказал мне мою оценку - девяносто семь. Даже лучше, чем я ожидала.
      Днем я пошла домой вместе с Рэем и позволила ему поцеловать мне при прощании руку. А потом я сделала кое-что безобразное: назначила свидание на субботний вечер и почти пообещала все, что мог представить развращенный мозг Рэя. Парень ушел ошеломленный собственным вожделением.
      Вечером за обедом я дождалась паузы в беседе (вообще-то, это была не беседа, а монолог Эллиота, сопровождаемый подтверждающими кивками мамы и негромкими восклицаниями приятного удивления с моей стороны) и заложила свою маленькую часовую мину.
      - Хочу сказать тебе, Эллиот, - заявила я, когда Белла принесла десерт, за мной следят.
      - Кто?
      - Какая-то женщина, - осторожно ответила я.
      - Как она выглядит? - спросил Эллиот.
      - Ты уверена? - это была мама.
      - Конечно, уверена. Не знаю, как она выглядит. Она держится от меня на расстоянии. Я узнаю ее по плащу. Эта новая синтетическая шерсть, светлая.
      - Не заговаривай с ней, - сказала мама. В ее голосе прозвучала тревога, и я впервые задумалась, что все это принесет ей.., но было уже слишком поздно. Да и жизнь ее все равно уже разрушена. Еще немного страданий никак особенно не повлияют. По крайней мере, так я думала тогда.
      - Не буду. Она ходит за мной уже дня три.
      - Извращенцы, - раздраженно пробормотал Эллиот, и мама бросила на него укоризненный взгляд. Разговор затих, и я ушла. Все было сделано отменно. Или тот, или другой, или оба сразу запомнят мое сообщение.
      Я поднялась к себе в комнату и стала готовиться к свиданию. Я намеренно напустила тумана насчет того, куда иду, и вела себя так хорошо, что Эллиот не стал интересоваться. Я подкрасила губы, надела хорошее платье, свои лучшие туфли и спрятала сбережения (тридцать семь долларов и семьдесят центов - еще утром я взяла их из банка; раньше нельзя было, поскольку Эллиот мог узнать) в кошелек. Потом я обнаружила в своих руках чемоданчик и истерично захихикала. На мгновение я забыла, что меня должны похитить.
      Внизу Эллиот сидел и читал. Я прошла мимо мамы, остановилась и вдруг сердечно обняла ее. Она удивленно улыбнулась мне. Я двинулась мимо отчима (продолжая читать, он рассеянно провел языком по губам), заколебалась и направилась к двери.
      - Хорошо тебе провести время, - послышался сзади голос мамы. - Будь осторожна.
      - Я просто иду в кино, - ответила я.
      - Двенадцать часов. Запомни, это крайнее время, - это, конечно, был Эллиот.
      - Да, сэр, - весело ответила я.
      Дверь за мной закрылась. У меня вдруг появилось жуткое чувство, будто я забыла письма, но они были на месте, прижатые к моим бедрам. Не спрашивайте, откуда у меня появилась такая идея, но могу сказать вам, спать с ними было очень неудобно.
      Я взглянула на часы. Было очень важно прийти точно вовремя.
      Десять минут девятого.
      Через два блока начиналась Элм-стрит. Это была одна из самых длинных улиц Ширфул Вистас, тянувшаяся почти на две мили. Здесь имелись тихие места, а тротуары содержались в полном порядке. Одним словом, ее достроили до конца, чего нельзя было сказать о большинстве других улиц Моронвилла.
      Я шла медленно, постепенно начала нервничать и закурила. Джо должен был подъехать сзади.
      Я выбросила свою вторую сигарету в восемь сорок восемь, еще больше замедлила шаг и теперь почти ползла. Машины проезжали мимо постоянно, рядом со мной проходили пешеходы, что являлось моей главной идеей.
      В девять я начала потеть. Он уже должен был приехать.
      Прошло две минуты, и мне стало ясно, что Джо передумал. Я просто поняла это, и разочарование жестоко ударило меня. Я и не знала, как сильно хотела этого. Вдруг я почувствовала отвращение к Джо, к бедному, боязливому, трусливому увальню Джо, и тут услышала звук его подъезжающей машины. Благодаря Бога и прося его простить мне мои мысли, я слегка повернула голову. Джо с непроницаемым лицом ехал рядом со мной. Казалось, он не узнал меня, но я вдруг с ужасом заметила двух леди, медленно проходивших мимо нас по противоположной стороне улицы и оживленно беседующих, наверное, уже уйму времени. Я пошла дальше, сжав кулаки и дыша очень неровно.
      Наконец, после того, как миновала целая вечность, место женщин (слава Богу!) занял мальчишка с собакой. Представляете, целых пятнадцать минут я шла одна! Позади Джо раздался сигнал автомобиля. Кремовый "бьюик". Джо слегка повернул, затем сделал жест рукой, и нетерпеливый водитель помчался вперед. Проезжая мимо, он крикнул в окно:
      - Ты не пешком идешь, парень. Пошевеливайся.
      "Бьюик" исчез. Улица была пуста. Джо поехал рядом со мной, и я оказалась на переднем сиденье так быстро, что со стороны могло показаться, будто я просто исчезла. Джо сразу нажал на газ и повернул с Элм-стрит, не говоря ни слова. Его лицо было белым и застывшим, а глаза удивительно спокойными.
      - Карту, - коротко бросил он и щелкнул пальцами. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы отреагировать, потом я открыла бардачок и достала карту. Джо отметил на ней толстой красной линией маршрут. Он выглядел довольно извилистым и заканчивался в Нью-Йорке у моста Трайборо. Таким образом мы избегали крупных улиц.
      - Читай мне названия улиц и мили, - сказал Джо. Я начала читать. Мы ехали со скоростью тридцать пять миль в час. Очевидно, Джо подавил в себе желание нажать на газ посильнее. Через некоторое время его молчание начало пугать меня. Когда я открыла рот, он сверкнул глазами.
      - Тихо, - приказал Джо. - Я должен сосредоточиться.
      Я молчала до самого моста Трайборо. Когда мы оказались возле него, Джо заплатил дорожную пошлину, и я успокоилась, заметив, что он тоже немного расслабился.
      - Хорошо, - произнес Джо. - Теперь мы можем поговорить.
      - С Марией все в порядке?
      - Да. Я сказал ей, что у меня вечерняя работа, что теперь буду приходить домой попозже.
      - Так и будет.
      - Да. Ты взяла какую-нибудь одежду?
      - Не говори глупостей, - хихикнула я. - Ты такой же как я.
      - Что?
      - Ты забыл. Меня же похитили, помнишь?
      - Нам обоим нужно показаться психиатру, - мрачно проговорил Джо.
      - Мы сумасшедшие, но это забавно, - пропела я, почти потеряв голову от радости. Я высунула голову из окна и закричала. Мне нужно было как-то выпустить пар.
      - Э-э-й! Мы едем в Нью-Йорк... Там мы начнем... - я пела, свистела, справа и слева от меня неслись автомобили, недоступные в своих коконах скорости, правильные и безразличные. Впереди раскинулся город.
      Это был внушающий благоговение вид. Все свои семнадцать лет я прожила в двух часах езды от Нью-Йорка, но никогда не приезжала сюда. Эллиот не позволял. Дома были невероятно высокие, мост сверкал, словно золотые врата рая, сигналы автомобилей и ругань водителей такси (когда мы выехали на Вторую авеню) казались настоящей музыкой. Я откинулась на спинку сидения и взяла Джо за правую руку.
      - Эй, - сказала я. - Помнишь меня?
      - Помню.
      Его пальцы сжались вокруг моих.
      - Это только начало, - продолжила я. - Только начало для нас. Я люблю тебя, Джо...
      - Да?
      - Скажи мне, как ты решился?
      - Не знаю, - ответил он, остановившись перед красным сигналом светофора. Может, потому что понял, что я тебе совсем не нужен.
      Я нахмурилась, но потом мысленно согласилась с ним. Мне это и в голову не приходило. Я ведь могли просто сбежать из городка, написать письмо, забрать деньги и смыться одна - так все было бы легче и безопаснее.
      - Я и не подумала об этом, - призналась я. - В моем плане побега всегда фигурировал ты.
      - Знаю. Вот почему я здесь.
      По этим словам я поняла, что Джо верил мне.., верил, что я люблю его, хочу жить с ним; верил, что все сказанное мной в тот вечер на площадке для старых машин - правда.
      Я наклонилась и укусила Джо за ухо. Думаю, мы оба немного сошли с ума, испугались того, что сделали, и обрадовались окончанию неопределенности нашего положения.
      Джо повернул на боковую улочку. Я посмотрела на карту и определила, что мы едем на запад. Мне захотелось обнять его, поскольку он действовал точно в соответствии с содержанием моего письма.
      - Я знаю один отель, - сказал Джо. - Не роскошный, но подойдет. Никому нет дела до того, что там происходит. И не дорого.
      - У меня почти сорок долларов; - сообщила я.
      - У меня сотня, - он произнес это легко, но когда мне пришло в голову, чего ему стоила эта сумма, я едва не заплакала.
      - Я не буду тратить много, - сказала я. - Буду сидеть в отеле, не выходя из комнаты, пока мы не получим деньги. Обещаю.
      Кстати, мы все время именно так говорили о выкупе, о фиктивном похищении и обо всех наших действиях. Словно подписали между собой договор, хотя никто из нас не проронил ни слова об этом. Наши дела обсуждались косвенно. Мы пользовались совершенно невинными терминами.
      Наконец машина остановилась перед двойной хромированной стальной дверью под огромной неоновой вывеской. Я вышла, а Джо припарковался на открытой стоянке на противоположной стороне улицы.
      Непрерывное оживленное движение смутило меня. Я посмотрела на часы: четверть первого.
      Я уже опаздывала на пятнадцать минут. Эллиот очень разозлится. Мне вдруг стало очень жалко маму.
      Вернулся Джо и взял меня за руку. Мы вошли в отель. Здесь стоял сильный запах дезинфекции, что прозрачно намекало на невероятную грязь, с которой велась холодная борьба с применением научных методов руками маленьких людей с опрыскивателями и в респираторах.
      Я почувствовала себя отверженной и хотела заплакать. Эта мысль исчезла так же стремительно, как и появилась. Джо подошел к конторке и взял ключи.
      Он имел очень деловой вид. Это была новая черта Жозефа Вито, о существовании которой я еще не знала. Угрюмый, спокойный и солидный.
      Я почувствовала, что могу расслабиться. Это было успокаивающее ощущение.
      Джо снова взял меня за руку, и мы поднялись на третий этаж в лифте, показавшимся мне похожим на привидение. Когда мы открыли дверь номера, я поняла, что один пункт нашего плана нарушен. Наше убежище оказалось не отдельными комнатами, а двухместным номером, маленьким и мерзким.
      Джо закрыл дверь, запер ее, и мы остановились в центре ужасной крошечной гостиной, глядя друг на друга. Я протянула к нему руки, он подошел ко мне, и мы прижались друг к другу на секунду.
      - Довольно отвратительная обстановка, - произнес Джо.
      - Это самая прекрасная комната, из всех, которые я видела.
      - Тебе надо осмотреть спальню.
      - Джо, - сказала я, - Джо... Он остановился.
      - Мы должны послать письмо. Ты не забыл?
      - Сейчас? Это может подождать.
      - Нет, не может, - возразила я. - И ты прекрасно знаешь. Эллиот не будет ждать вечно и вызовет полицию. Мы должны отправить заказное письмо. И сразу же снять абонентский ящик.
      - Ты права, - вздохнул Джо. - Я пойду.
      - Я с тобой.
      Потом я вспомнила и достала из-под своей одежды письма. На одном уже стоял штамп "Заказное", сделанный красными чернилами.
      Другое я протянула Джо.
      - Тебе.
      - Что это?
      - Открой и прочитай, - это был мой подарок ему. Я хотела видеть лицо Джо.
      Он вскрыл ногтем конверт, нахмурившись, прочитал письмо, затем перечитал еще раз, посмотрел на меня и улыбнулся. Это была его особенная улыбка, похожая на тайну, на солнце, под которым могла греться только я.
      - Спасибо, милая моя, - сказал Джо. - Но мне это не нужно.
      - На случай, если нас поймают, - коротко пояснила я. - Но это нежелательно.
      - Мне это не нужно, - повторил Джо. - Не поможет.
      - Ты прекрасно знаешь, что поможет. Он сделал движение, чтобы порвать письмо, но я выхватила листок из его рук.
      - Нет, - резко сказала я. - Если ты так считаешь, письмо останется у меня.
      - Поступай, как хочешь, дорогая. Я просто ничего не хочу с ним делать, Джо внимательно посмотрел на меня. - У тебя вся жизнь впереди, - грустно произнес он. - Если нас поймают, я не хочу, чтобы тебе ее испортили. Я знаю, что делаю, не месяц, не день и не час. Ты не должна считать меня ребенком.
      Я любила его. Я любила его так, как никого никогда уже не полюблю, несмотря на то, что говорит доктор Сара. Но тогда я только спрятала письмо на место, поцеловала Джо в нос и вышла из номера.
      Когда он назвал мне номер нашего абонентского ящика, я вдруг поняла, что ему пришлось приезжать сюда раньше одному, без меня.
      Джо ездил в город позавчера.
      Именно тогда он выбрал отель, зарезервировал по телефону номер, снял абонентский ящик. Причем последнее Джо сделал очень просто, наняв пятнадцатилетнего цветного паренька, выглядевшего "честным". Он позаботился еще кое о чем. Мальчишка оказался не очень сообразительным. Звали его Элмер. Я никогда его не видела, но он ждал каждое утро почту, встречался с Джо и передавал ему все. Я рассчитывала, что Эллиот не обратится в полицию. Но Джо был прав - ничто не могло остановить его, и он вполне мог обратиться к частному сыщику. Если отчим поступил именно так, если кто-то станет наблюдать за нашим ящиком в день, когда придут деньги (если они придут), Элмер окажется ложной ниточкой. Хотя и не надолго.
      Паренек был настолько глуп, что никто не воспринял бы его иначе, кроме как подставку.
      Все было глупо, совсем по-детски, в плане было полно дырок, как в швейцарском сыре, но в этом-то и заключалась сила моего плана. Я знала Эллиота и маму. Я была почти уверена, что они не станут нарываться на неприятности. Думаю, тут мы с Джо мало чем рисковали. Я все рассчитала.
      Если бы я попыталась разыграть все хитро, так сказать, профессионально, у нас не было бы ни одного шанса. С математической точки зрения, наибольшая вероятность успеха у глупых преступлений. Если не верите, спросите у любого частного детектива, например, о наиболее верных способах убийства. И он скажет вам: подкараульте свою жертву на Таймс-Сквер, ударьте ее по голове тупым предметом и убегайте. У вас будет больше шансов скрыться, чем если бы вы готовили преступление в течение нескольких месяцев.
      Мы подошли к ближайшему почтовому ящику и остановились перед ним, Джо держал письмо. Я взяла его, приоткрыла щель ящика и бросила туда запечатанный конверт.
      Все. Теперь мы приступили к делу. Неважно, что происходило раньше, но с этого момента мы должны были выдержать гонки до конца. Вернуть письмо уже невозможно.
      Признаюсь, в какой-то момент меня тогда охватила настоящая паника, отвратительное ощущение в животе. Я смотрела на небольшой сине-красный ящик, в котором находилось наше будущее. Потом Джо взял меня за руку и повел к отелю.
      - Я устал, - сказал он. - Уже второй час. Но Джо не выглядел усталым. Я улыбнулась ему.
      - Это романтично, - произнесла я. - Я даже не проголодалась.
      - Номера обслуживают до двух часов. Потом буфет закрывается.
      Мы вернулись в отель и заказали два сэндвича. Джо нужно было возвращаться к Марии.
      Глава 6
      Я проснулась в два часа дня с одолевающим меня тяжелым чувством, вызванным слишком продолжительным сном и голодом. При свете маленькая спальня выглядела еще хуже. На столике лежала записка от Джо, прожженная сигаретой. Внутри, слава Богу, лежала свернутая пятидолларовая купюра. Текст был очень простым: "Дорогая, помни, это все, что ты можешь истратить. Обожаю тебя. Джо."
      Я приняла душ ( поверьте, в крошечной грязной ванной это было совсем не забавно), намерзлась под водой неопределенной температуры оделась, накрасила губы и посмотрела на часы. Три. Я положила пять долларов в сумочку вместе с десятью долларами, которые достались мне как шальные деньги за последние два года, и приготовилась таким образом к первому субботнему дню и вечеру в Нью-Йорке.
      Я быстро вышла из номера, услышала щелчок замка на двери и спустилась по лестнице.
      Фойе ( мрачное, покрытое линолеумом пространство с облупившимися хромированными стульями и софами, обитыми грубой, засаленной материей, которая как бы кричала: " Не садитесь на меня!") было пустым. Я подошла к конторке (она больше напоминала клетку банковского клерка или в моем представлении вход в тюрьму) и сдала ключи маленькому лысоватому человечку. Тот даже не взглянул на меня.
      Мне требовались кофе, зубная щетка и еще кое-какие мелочи. Я переступила через порог отеля и шагнула в настоящую печь.
      В Нью-Йорке царило позднее лето. Тротуар вонял смесью выхлопных газов, запахов людей, раскаленного асфальта, и все это ударило мне в ноздри, как раскат грома. Воздух был влажным, и я мгновенно вспотела. (Мама сказала бы: "Начала пылать".) Люди казались усталыми, заторможенными от жары, вялыми, обиженными и старались скрыться от тяжелого солнца в тени и прохладе. Я толкнула дверь находящейся по соседству с отелем аптеки и вошла.
      Внутри никого не оказалось. Я купила зубную щетку, взяла вареное яйцо, чашечку кофе и села за столик.
      Меня охватило огромное возбуждение. Вот о чем я мечтала, чего ждала, что запланировала. Ощущение было раздражающим.
      Я выпила кофе (точнее, помои) и с трудом проглотила яйцо.
      Тост оказался сырым.
      Затем я откинулась на спинку стула и закурила. Впервые я курила так рано, но вкус сигареты был приятным. Любой вкус показался бы приятным, если бы он забил вкус только что проглоченного мной завтрака.
      Затем я почувствовала себя одинокой.
      Позвольте мне объяснить ситуацию, потому что маленькое, отдельное предложение не выражает того, что я имею в виду. Меня звали Джоан Смит. Джо сказал, чтобы я всегда по возможности пользовалась своим именем. Тогда не выдашь себя. Опасно, когда тебя назовут фальшивым именем, и ты не отзовешься. На Джоан я реагировала нормально, вполне естественно. Но факт оставался фактом: я потеряла свое имя, а с ним все, что оно значило.
      Я никого не знала, но что еще хуже, не могла ни с кем познакомиться. Мне нужно было оставаться в тени, в абсолютной тени. Я понимала, как это важно. Я не могла никому улыбнуться, не могла ни с кем поболтать, даже не могла быть человеком. Мне требовалось постоянно следить, не делаю ли я что-нибудь необычное, что-то выделяющее меня среди миллионов мечущихся существ в горниле огромного города.
      Куда бы ни пошла маленькая Джоанни, туда шел огромный.., ноль. Я не могла издать ни звука, повернуть голову на улице.., если не хотела попасть в тюрьму. Я была в бегах (кажется, это так называется) и, должна признаться, являлась забавной преступницей.
      У меня была уйма свободного времени, но от мысли о возвращении в крысиную нору бросало в дрожь. По крайней мере, не сейчас, пока что-то не определится, не примет некие формы в моем сне перед тем, как он не разрушится окончательно.