Тайны старого Петербурга

– Я без полстакана туго соображаю! – не унимался Иван Петрович. – Как механизму смазка требуется, так и мне для работы нужно разогнать кровь по жилам. То есть венам. В общем, по организму. Мой организм…

– После того, как выскажешь хоть одно дельное предложение, получишь, – перебила соседа Ольга Николаевна.

– Так, значит, есть? – тут же оживился дядя Ваня.

– После поступления от тебя конструктивного предложения, – сказала Анна Николаевна.

Дядя Ваня вскочил со своего места с проворством, которому позавидовал бы и двадцатилетний парень (а Ивану Петровичу зимой стукнуло шестьдесят два), вытянулся перед старушками Ваучскими по стойке «смирно» и отрапортовал, что готов приступить к выполнению любого задания. При этом не преминул добавить, что лучше бы все-таки с авансом. Кот замяукал – тоже любил авансы.

Ольга Николаевна с Анной Николаевной закатили глаза. Иван Петрович перевел умоляющий взгляд на меня. Я развела руками. У Ольги Николаевны все-таки было доброе сердце – она, вздохнув, удалилась с кухни и через несколько минут вернулась с бутылкой.

Много ли нужно человеку для счастья?

С другой стороны, Иван Петрович теперь был готов к любой работе. Он и в самом деле гораздо лучше трудился со смазкой.

Я же тем временем немного пришла в себя от услышанного и хотела теперь узнать подробности, спросила:

– Где может находиться клад? Хотя бы один…

Старушки ответили, что где угодно. В любой из стен на нашем пятом этаже, под полом, в любой из печей (в нашей квартире сохранились две – в нашей с Сережкой комнате и на кухне; причем печи были в рабочем состоянии, только мы их не использовали).

Не желая лишний раз пугать бабулек, я до этой минуты не рассказывала им об увиденном в соседней квартире, когда-то составлявшей единое целое с нашей и принадлежавшей предкам Ольги Николаевны и Анны Николаевны, но теперь поведала. Старушки переглянулись. Дядя Ваня с Сережкой возмутились: как же так, кто-то тоже ищет наш клад? И занялся этим раньше нас?

– Клад не твой, – одернула я сына.

– Если мы хоть что-то найдем, он будет нашим общим. Мы – одна семья, – твердо заявила старшая Ваучская. – У нас с Ольгой, как тебе известно, Марина, никого нет. У Ивана – тоже. А вы с Сережей о нас в старости позаботитесь. Уже заботитесь. Если бы не ты, Марина, меня бы, может, уже на этом свете не было…

Анна Николаевна смахнула слезу. Я велела ей прекратить петь мне дифирамбы, хотя знала, что она имела в виду: полтора года назад Анна Николаевна сломала шейку бедра, поскользнувшись у самого парадного. Ольга Николаевна как раз в то время лежала с воспалением легких. Я месяц бегала из больницы в больницу, потом ухаживала за ними обеими дома. Выходила. Старушки теперь были здоровы – в той степени, в которой позволял их возраст. Именно после той их болезни они завещали мне свою комнату. Комната дяди Вани была завещана Сережке.

– Нам уже не нужны ни колье, ни бриллианты, – добавила младшая сестра. – Только на лекарства. Ты, Марина, не миллионерша, чтобы нам все время помогать. Но там всем хватит. Тем более Ваня дорогих напитков не употребляет, – она улыбнулась, – ему на его долю можно будет несколько лет пить.

– Если я норму не увеличу, – усмехнулся Иван Петрович.

– А там чего – золото и бриллианты?! – загорелись глаза у одиннадцатилетнего Сережки. – Во здорово! Настоящий клад? Баба Оля, баба Аня, а…

Его перебила председатель нашего квартирного собрания, предложившая для начала всем поклясться, что мы будем хранить тайну и не допустим к ней посторонних. Ни моих подруг, ни Сережкиных друзей-приятелей, ни Ваниных собутыльников.

– Чтоб мне больше ни грамма не выпить, – прижал к груди бутылку дядя Ваня.

– Чтоб у меня больше каникул не было, – сказал мой сын.

– Чтоб мне еще раз замуж выйти, – выпалила я.

Тут Сережка вспомнил папу, и мы все вместе впервые порадовались его необязательности и неорганизованности. День рождения у моего сына был в начале мая, и папа уже собрал ему компьютер (папа у нас многое может, если захочет), но до сих пор не удосужился его нам завезти. Очень, кстати, хорошо, что не удосужился. Но теперь ему следовало об этом напомнить. И было бы неплохо, если бы он отдал нам свой второй телевизор. Я предложила Сережке позвонить отцу, не откладывая дело в долгий ящик: о постигшем нас несчастье он еще не знал. Может, подвигнется хоть на какие-то действия.

Сережка заявил, что позвонит отцу завтра, – не желал даже на минуту быть выключенным из обсуждения наших планов.

Я поинтересовалась, что именно мы можем найти.

Сестры Ваучские этого сами в точности не знали – про клады они услышали от своей матери, когда та уже лежала, прикованная к постели. Вначале они считали, что Полина Александровна впала в маразм. Но говорила она очень связно. Наверное, сообразив, что уже не встанет, решила не уносить в могилу свою тайну. И рассказала дочерям историю семьи – так, как помнила сама. А потом упомянула и про клады – может, хоть у дочерей появится возможность до них добраться. Правда, сестры не представляли, как смогут взяться за поиски, даже не очень-то верили, что клад (или клады) спрятан где-то рядом, поэтому и не говорили нам про него раньше. Зачем травить душу?

Однако после пожара Анна Николаевна и Ольга Николаевна решили: или теперь, или никогда. Все равно надо делать ремонт. Так хоть нашу квартиру обыщем. Шанс есть.

Мы вопросительно посмотрели на сестер.

Во-первых, клад мог спрятать их дед, первый хозяин квартиры. Во-вторых, отец. В-третьих, родная сестра матери, Нина.

Я решилась спросить, все ли они мертвы, а если да – то когда и где умерли.

Точного места смерти деда сестры не знали. Не знала его и их мать. Дед умер по дороге из Парижа в Петербург – простудился в пути. Мог умереть на территории Франции, мог – в России или в какой-нибудь другой стране, по которой проезжал, – в те годы самолетов еще не было, добирался он наземным транспортом. Одно было известно точно: до Петербурга дед не доехал.

– Но у него был тайник в квартире? – спросил дядя Ваня.

– Мог быть, – поправила Ольга Николаевна. – Но он мог вывезти сокровища и за пределы России.

Я спросила, в каком году он умер. Оказалось, что в тысяча девятьсот пятнадцатом. То есть еще не бежал от революции, вероятно, просто ездил по делам в Париж. Но тогда зачем ему понадобилось бы все вывозить? Рановато, если умер в пятнадцатом году, резонно заметила я.

Мое замечание было признано разумным. Следовательно, сокровища деда могли остаться в квартире.

– А усадьба у вас имелась? – явилась мне неожиданная мысль. – Ведь если дед что-то оставил, то мог закопать клад и в загородном доме, не так ли?

– У нас – уже нет, – улыбнулась Анна Николаевна. – Но у деда была.

Ольга Николаевна с Анной Николаевной соглашались лишь в том, что усадьба находилась в Новгородской губернии, но вот где именно, точно вспомнить не могли. В конце концов старушки заявили, что ее-то нам уж точно не найти, от нее наверняка ничего не осталось. Наверное, на том месте уже не один дом сменился. И не одни хозяева. Так что нам там копаться никто не даст, искать мы можем только в нашей квартире.

– Не будем спорить, – примирительным тоном проговорил дядя Ваня, наливая себе очередной стаканчик. – Начнем с квартиры. А там видно будет.

У меня возник естественный вопрос: а как быть с соседней квартирой, которая раньше составляла единое целое с нашей? Ведь клад с таким же успехом мог остаться и там. Председатель нашего квартирного собрания Ольга Николаевна заявила, что жить следует сегодняшним днем. Вначале обследуем нашу часть. А чтобы зайти к соседям… Будем решать этот вопрос, когда потребуется. Если потребуется.

Я поинтересовалась: что именно мог оставить в тайнике этот самый дед Лукичев? Сестры Ваучские изложили версии их покойной матушки. Полина Александровна склонялась к мнению, что если дед что и оставил, то это были или монеты, или золото в слитках.

Очень недурственно, если бы что-то из этого мы смогли найти.

– Чем занимался дед? – спросила я.

Как я и предполагала, в нашем доме в дореволюционные времена проживали представители купеческого сословия. Дед возил из Парижа галантерею – имел галантерейную лавку на первом этаже нашего же дома.

Мать много рассказывала дочерям про деда. Талантливый был человек Александр Лукичев, царство ему небесное. Русский самородок. Купец-галантерейщик – а в душе инженер-изобретатель. Он нигде не учился специально инженерному делу, но постоянно что-то конструировал. Механизмы были его хобби. Полина Александровна хорошо помнила, что в разных частях квартиры имелись всякие встроенные в стены шкафчики, открывавшиеся нажатием на кнопки; полки выдвигались тоже после нажатия на что-то, мог поворачиваться стол… И вообще, весь наш дом строился по проекту деда Лукичева. Правда, все эти кнопочки-пружинки наверняка теперь, после капитального ремонта, пришли в негодность.

– А может, и нет, – заметил Иван Петрович, другой русский самородок. – Зачем здесь ремонт делали? Чтобы квартиры перегородить. Сами-то старые стены никто не двигал, перекрытия не разбирал. Ну, обои новые поклеили, трубы поменяли – и все. Если тут что и перестраивали полностью, то только магазин.

– А в магазине он не мог?.. – одновременно спросили мы с Сережкой.

Ольга Николаевна с Анной Николаевной переглянулись. Пожалуй, эта мысль им в голову не приходила.

– Значит, придется и в магазине искать, – заявил Сережка.

– Так тебя туда и пустили, – остудила я пыл сына.

– В подвал залезть можно, – возразил он. – Мы с пацанами лазали.

Я уже хотела отругать ребенка, но сдержалась и стала прикидывать возможность обследования подвала. Иван Петрович тут же принялся допрашивать Сережку: не заделали ли лаз, через который мальчишки забирались в подвал, и сможет ли в него протиснуться кто-то из взрослых, – например, сам Иван Петрович в сопровождении Сережкиной мамы, то есть вместе со мной. Сын считал, что пролезем. А он будет указывать дорогу.

Иван Петрович спросил, чем торгуют в расположенном в нашем доме магазине, чем вызвал всеобщий смех.

– Ну, я точно знаю, что мне там покупать нечего, – развел он руками. – Когда открывали – зашел, осмотрелся. Больше не заглядывал. Чего хоть продают-то? Скажите. Завтра я сам схожу. Не сейчас же вниз бежать.

На первом этаже нашего дома теперь располагался магазин элитной одежды – на одно платье мне пришлось бы трубить на всех моих халтурах где-то месяца два, при условии что все это время я не ела бы и не пила. Однако ассортимент там регулярно обновлялся, и покупательницы заходили. Вернее, заезжали. Ныряя к себе под арку, я иногда замечала, как они выпархивают из салонов дорогих иномарок и исчезают в магазине. Или выходят с фирменными пакетами и исчезают в этих самых салонах за тонированными стеклами.

Правда, магазин элитной одежды появился в нашем доме где-то год назад. До него были продукты питания. Надо отдать должное, тоже элитные. Я никогда ничего элитного не покупала. До продуктов питания была булочная с отделом обуви и, кажется, канцелярскими товарами. А до булочной… Не помню. И это только за те годы, что я живу в нашем доме.

– Но в магазин сходить все равно придется, – заявил дядя Ваня, глядя прямо на меня.

Естественно, в нашей квартире я была единственной кандидатурой, которая могла взять на себя подобную миссию.

– Покупать же необязательно, – добавил Сережка. – Мы, мам, вместе сходим. Примеришь чего-нибудь. А заодно с продавцами пообщаешься. А я осмотрюсь.

– Душу только травить, – пробурчала я.

Ольга Николаевна заметила, что если мы найдем клад – хотя бы один, – то я смогу покупать себе вещи в любом магазине. А под лежачий камень вода не течет. Надо искать. Всеми возможными способами.

– Но копаться в магазине нам никто не даст! – закричала я. – Там же сигнализации напичкано!

Иван Петрович сказал, что сигнализацию он возьмет на себя. Что русскому народному умельцу какая-то импортная сигнализация?

Я все равно не понимала, как мы сможем добраться до магазина. С деловым предложением выступил мой сын. Он считал, что необходимо выяснить, кто является его владельцем, а потом каким-то образом искать на него выходы. Например, я могу с ним познакомиться. Очень мило.

– Кто будет выяснять? – уточнила Анна Николаевна.

Иван Петрович сказал, что «поспрашивает мужиков». Я заметила, что будет гораздо лучше, если он «поспрашивает» своих клиентов – как позовут что-то починить, пусть поинтересуется – как бы между прочим. Я же сама расспрошу продавщиц, когда буду производить рекогносцировку вместе с сыном. Ольга Николаевна обещала поговорить с бабками из соседнего двора.

Мы приняли план работы по магазину и перешли к следующему пункту повестки дня.

– Еще один клад мог оставить ваш отец? – перевела я взгляд с Ольги Николаевны на Анну Николаевну.

– Мой отец, – поправила меня старшая Ваучская.

Я с недоумением посмотрела на сестер. Рука дяди Ваня, уже приближавшаяся ко рту с очередной порцией смазки, зависла в воздухе. Сережка раскрыл рот, ничего не сказал и снова закрыл.

Оказалось, что Полина Александровна, мать обеих сестер, сообщила им перед смертью, что они – дочери от разных отцов. Ваучский – это фамилия отца Анны Николаевны, законной женой которого являлась Полина Александровна. С отцом Ольги Николаевны, погибшим на фронте во время Великой Отечественной войны, она в законном браке не состояла, потому что не знала, жив ли ее первый муж или нет. Второй дочери она дала свою фамилию по законному мужу; отцов обеих дочерей звали Николаями. И Анна, и Ольга всегда считали, что они – родные сестры, и только незадолго до смерти матери узнали, что сводные.

Родной отец Анны Николаевны в тысяча девятьсот четырнадцатом году уехал в Париж – во-первых, за товаром, во-вторых – показать Францию своему сыну от первого брака Алексею. Первая жена Николая Алексеевича умерла, он женился на Полине Александровне, которая родила ему дочь Анну. Какое-то время после отъезда в Париж он писал жене письма с обещаниями скорого возвращения, но так и не вернулся. Нельзя исключать варианта, что он встретил там другую женщину, – папенька был мужчина любвеобильный. Может, сумел быстро найти какую-то непыльную работенку – устраиваться в жизни он умел. В общем, Николай Алексеевич так и не вернулся из Парижа. Его там застала Первая мировая война, а затем революция. Следы его потерялись. Может, он и пытался разыскать Полину Александровну и Аню, но времена-то какие были.

– А он чем занимался? – спросила я. – Тоже – ленты, кружева, ботинки, как и дед?

– Дед – изначальный владелец квартиры – это отец матери, – пояснила Анна Николаевна. – То есть наш общий дед, который отдал маменьку за отца только из-за дворянского титула. Но, кроме титула, у отца ничего не было. У Александра Лукичева имелись деньги, но он хотел титула для своих внуков. Так и договорились. Дед взял зятя в дело. Правда, у Николая Алексеевича плохо получалось. В лавке торговали маменька с бабушкой. Дед занимался закупкой товара, решал организационные вопросы, ну и своему хобби посвящал немало времени. Отец был лишь на подхвате.

– Но как он мог оставить клад? – не понимала я. – У него же, наверное, не было крупных сумм.

– Тут дело темное… – протянула Ольга Николаевна.

Мы с Иваном Петровичем попросили сестер рассказать все, что им известно.

Полина Александровна сама точно не знала, но высказывала предположение, что мать ее мужа завещала единственному сыну кое-какие драгоценности – то немногое, что оставалось в их семье.

Имелась еще одна версия…

Сестрам явно не хотелось об этом говорить, но, решив нам открыться, они пошли до конца.

У Нины, младшей сестры матери, тоже был муж. Выдав старшую дочь за обладателя титула, дед решил, что совершил ошибку, и намеревался ни в коем случае не повторять ее с младшей. Лукичев решил, что толковый купец в качестве зятя все-таки гораздо лучше бестолкового дворянина. Для Нины он нашел достойного, хотя и нетитулованного мужчину, обладавшего немалыми средствами и деловыми качествами, что дед особо высоко ценил. Нина его не любила, более того, он был ей неприятен, однако воспротивиться воле отца она не могла. Потом с мужем Нины стали происходить какие-то несчастья, и в конце концов он… исчез. Его долго искали, но так и не нашли. А Нина уехала отдыхать на воды. Поправлять пошатнувшееся здоровье – вроде бы как от расстроенных чувств. Как и Николай Алексеевич, в Россию она не вернулась.

– Я чего-то недопонял, – признался Иван Петрович.

– Ваша матушка считала, что ее муж и Нина… – Я вопросительно посмотрела на сестер.

– У нее возникли такие подозрения, – кивнула Анна Николаевна. – Только доказательств не было.

Полина Александровна не исключала, что ее муж и сестра выехали за границу, заранее сговорившись. Там их застала революция, и они решили остаться во Франции навсегда. Но они же могли убить и ограбить мужа Нины… Он исчез незадолго до отъезда Николая Алексеевича. Возможно, они собирались вернуться в Россию и вывезли с собой не все… А значит, не исключено, что кое-что осталось в Петербурге. В квартире, где они оба проживали. Где остались Полина Александровна и маленькая Аня.

У Нины было немало драгоценностей. До самой своей смерти Полина Александровна помнила бриллиантовое колье, подаренное женихом ее младшей сестре перед свадьбой. В семье Ваучских даже сохранилась старая фотография на толстом картоне, сделанная в фотосалоне на Большом проспекте Петроградской стороны, – наверное, ближайшем к дому деда. Там Нина сидит в роскошном бальном платье, на обнаженной шее у нее блистает колье, а за ее спиной стоит Савватей Митрофанович, ее муж.

Ольга Николаевна принесла этот снимок и продемонстрировала нам. Поскольку в те времена о цветной фотографии еще никто не слышал, мы не смогли по-настоящему восхититься красотой старинной вещи, да и изображение было не самым крупным. Однако фотограф «Э. Брейеръ» разместил Нину таким образом, что колье оказалось точно по центру снимка и бросалось в глаза при первом же взгляде на фото.

Почему-то Полина Александровна была уверена, что ее сестра не увезла колье с собой. Помогая Нине собираться, Полина Александровна сказала, что не следует брать такую дорогую вещь на воды. Нина твердо ответила, что вообще никаких драгоценностей с собой не берет, хотя могла и обмануть. А могла и в самом деле не взять, оставить в квартире, поскольку больше было негде. После исчезновения мужа Нина жила у родителей.

В общем, не исключалось, что драгоценности находились где-то рядом.

Но все могло оказаться и поисками иголки в стоге сена. Следовало подготовиться и к такому варианту.

Иван Петрович вспомнил про увиденный мною скелет. Анна Николаевна покачала головой. Мог он там стоять с пятнадцатого года? В принципе – да, не рассыпался бы. Но как бы Нина заложила его кирпичами? Скрыть это от проживавших в квартире родственников и слуг было бы невозможно. Это же работы не на один час. Скелет наверняка относился к более позднему времени. Но вот ниша, в которой его нашли…

Мы дружно вскрикнули, подумав, что люди, прятавшие скелет, возможно, нашли наши драгоценности. И труп спрятали, и денежками – или драгоценностями – поживились. Все мы были искренне возмущены.

– Все равно нужно выяснять, чей скелет, – заметил Иван Петрович.

– Как? – спросила я.

Сережка высказал предположение, что следователи к нам еще нагрянут. Вот их и расспросим. Как бы из любопытства. И еще Сережка с пацанами во дворе поговорит. Дядя Ваня – с «мужиками». Ольга Николаевна – с бабульками. Я – со своими многочисленными знакомыми и учениками. Что-то разузнаем, а там видно будет. Может, начнем искать тех, кто этот скелет в нишу прятал, и требовать у них отдачи долга. Также требовалось срочно выяснить, кто купил соседнюю квартиру.

Завершая наше квартирное собрание, мы приняли решение: работаем сразу же по нескольким направлениям, но первым делом следовало сорвать со стен остатки обоев и внимательно их обследовать. Стены в смысле. В нашей части квартиры деда Лукичева. Простукать каждый сантиметр.

Предстоящие дни обещали быть очень насыщенными.

Глава 3

30 июня, вторник

На нашем следующем квартирном собрании мы обсуждали, с какой комнаты начинать обследование, то есть обстукивание стен.

Иван Петрович спросил у сестер Ваучских, что представляла собой каждая из комнат нашей коммуналки изначально: кто именно в них жил, как они назывались, и все прочее.

Ольга Николаевна воскликнула, что она родилась только в двадцать пятом году – откуда ей знать, что тут где размещалось до революции. Анна Николаевна заметила, что на момент, когда грянула Великая Октябрьская, ей было всего четыре года.

– Но ведь ваша мать могла вам что-то рассказывать, – заметила я.

Должна же была Полина Александровна хоть вскользь о чем-то упомянуть? Не могла она не вздыхать по былым временам, когда вся квартира принадлежала их семье.

Я предложила, чтобы мы все вместе обратились к логике. Комната, в которой теперь жил Иван Петрович, была темной – окно прорубили во время капитального ремонта. Значит, раньше использовалась как кладовка.

Ольга Николаевна и Анна Николаевна напрягли память. И, конечно, кое-что всплыло. Сами сестры теперь занимали бывшую комнату прислуги. Маменька еще возмущалась, что они были вынуждены в нее переселиться. Правда, комната была площадью восемнадцать квадратных метров – неплохо для прислуги, но если учесть, что остальные жилые, занимаемые хозяевами, насчитывали не меньше двадцати двух каждая… Наша с Сережкой аж целых двадцать пять. Она у нас разделена мною же установленной стеной – чтобы у нас с сыном получились изолированные помещения.

Сестры Ваучские считали, что наша с Сережкой комната в старые добрые времена являлась спальней их маменьки с папенькой.

– И выходила во двор-«колодец»? – усмехнулся Иван Петрович. – На помойку? И с входом из «черного» коридора?

Сестры не были уверены, что в нашем дворе до революции находилась помойка. В любом случае, дворники тогда работали не в пример нынешним, и засаленная бумага, гниющие овощи и прочие прелести не были частью пейзажа подобных старых дворов.

Как я уже говорила, мы, в отличие от других подобных дворов, оказались в очень выигрышном положении: владелец ночного клуба господин Стрельцов установил у нас новомодное строение, резко отличающееся от того, что имелось во всех соседних дворах. К нам даже на экскурсии ходили бабки и детки. Но никто из окрестных домов скинуться на подобное сооружение не пожелал, люди предпочитали страдать от мух и запахов. Мы же теперь спокойно открывали окна.

Так могла это быть спальня хозяев или не могла? Если нет, то что еще могло размещаться в нашей с Сережкой комнате до революции? Что еще должно было быть? Гостиная – обязательно. Комната Нины, младшей сестры Полины Александровны. Комната деда с бабкой. И, предположим, еще одна гостиная. Или детская.

– Они что, тогда тоже все вместе жили? – подал голос мой сын. – Бабушки, дедушки, мамы, папы и дети?

– Что значит – тоже? – повернулась я к сыну. – Ты, можно подумать, когда-то жил всем скопом.

Сережка заметил, что мы – исключение, а все его друзья живут с бабушками и дедушками. Мои отношения с родителями всегда были натянутыми, и я при первой же возможности выскочила замуж – за первую попавшуюся кандидатуру, каковой оказался Сережкин отец. Вышла, чтобы вырваться из-под родительской опеки. Женить его на себе оказалось делом несложным даже для такой неопытной девчонки, какой я была двенадцать лет назад. Женя – человек хороший, но слабый, безвольный и медлительный.

Наверное, он стал таким благодаря своей властной матери, которую я, к своему счастью, в живых уже не застала. Его отец, сколько Женя себя помнил, всегда тихо упивался до бесчувственного состояния, не в силах противоречить супруге. Мать держала единственного сына в ежовых рукавицах, не позволяя проявлять инициативу, и он стал тряпкой. Примерно через два месяца после смерти Жениной матери на горизонте появилась я.

Для сильной женщины взять этого бычка за рожки труда не составляет, что уже имело место некоторое число раз. Про три мне известно точно. В общем, используют его бабы в своих целях. Со стыдом вынуждена признаться, что я тоже это сделала и таким образом своих целей достигла. У Евгения на момент нашего знакомства была отдельная двухкомнатная квартира, доставшаяся ему от родителей. Потом мы ее разменяли – и мы с Сережкой оказались в той комнате, где жили теперь, а Евгений Юрьевич – в четырнадцатиметровой однокомнатной. Я предпочла большую комнату, да и совесть, откровенно говоря, мучила: пусть уж бывший живет в отдельной квартире, хоть и такой жуткой, как у него.

Сестры Ваучские напомнили нам, что их папеньку дед взял в семью, чтобы получить дворянский титул для своих внуков и передать ему дело. Внуков, правда, он не дождался, вообще видел только одну внучку – Анну. А сын зятя Алексей деду родней не являлся. Мальчик воспитывался у матери Николая Алексеевича после смерти первой жены папеньки.

Выводы мы сделали следующие. В квартире было семь жилых комнат. За вычетом комнаты прислуги (где теперь проживали старушки), семья занимала шесть.

– Комнаты дочерей выходили во двор, – высказал свое мнение Иван Петрович. – А может, и спальня хозяев. Во дворе же тихо, а там-то под окнами – трамвай, машины…

– Ваня, ты хоть думаешь, что говоришь?! – всплеснула руками Ольга Николаевна. – Какие машины? Какой трамвай? Ты еще экскурсионный вертолет у Петропавловки вспомни.

– Трамваи и машины в те годы уже существовали, – заметила Анна Николаевна.

У нас разгорелся жаркий спор. Было бы из-за чего – ведь время появления в нашем городе машин и трамваев не имело никакого отношения к решаемой нами проблеме. Мы же просто пытались определить, в какой комнате родственники сестер Ваучских могли спрятать сокровища.

В конце концов мы достигли консенсуса. Комнаты нашей квартиры не могли быть парадными. Едва ли их занимал дед. То есть это скорее всего были комнаты дочерей, которые потом, возможно, были отданы «молодым» то есть Полине Александровне и ее мужу Николаю Алексеевичу, которого купец Лукичев взял в семью.

– Так, значит, клад у нас искать бессмысленно? – погрустнел мой сын.

– Ничего не бессмысленно! – закричала я.

Меня поддержали сестры Ваучские, утверждавшие, что нужно использовать все шансы и возможности. Обследовать квартиру все равно стоит.

Я предложила начать с комнаты Ивана Петровича. Ведь клад могли спрятать и там.

Дядя Ваня тотчас же поднялся и пошел к себе в комнату. Мы дружною толпою последовали за ним.

Мебели у Ивана Петровича было немного, и для нас троих – дяди Вани, Сережки и меня – не составило труда вытащить большую ее часть в прихожую, куда выходила комната дяди Вани; прихожая у нас квадратная и довольно просторная. Мы оставили небольшой проход, расставив дяди Ванино добро по стеночкам, кое-что осталось в центре его комнаты. После чего стали сдирать остатки обоев со стен. Мурзик вертелся под ногами, зарывался в лежавшую на полу бумагу, рвал ее когтями и растаскивал по всей квартире.

Ольга Николаевна подключилась к нам, сожалея, что мы не сделали этого, пока обои были еще сырые: тогда они сдирались бы гораздо лучше. Но три дня назад никто из нас еще и не думал заниматься поисками клада.

Все дружно порадовались, что потолки у нас не четыре пятьдесят, как в некоторых старых домах, а всего лишь три десять. Стремянка в квартире имелась, правда, никто не помнил, откуда она взялась.

Наконец все обои были сорваны и лежали кучей в коридоре, ведущем в кухню и нашу с Сережкой комнату (самую дальнюю), где по одной стене стояли выделенные директрисой школы банки с краской плюс еще кое-какое строительное добро. Да, бардак в нашей квартире был знатный…

Сережка сбегал к нам в комнату и принес лупу – чтобы осматривать стены и все подозрительные дырочки в них. Ольга Николаевна нацепила на нос очки. Мы с дядей Ваней никакими приборами не пользовались. Иван Петрович и Ольга Николаевна взяли на себя правую от двери стену: дядя Ваня верхнюю часть, Ольга Николаевна – нижнюю. Мы с Сережкой – левую. Поскольку второй стремянки не было, я стояла на стуле. Мы рассматривали каждый сантиметр стены, постукивали по ней, нажимали на нее в надежде обнаружить потайной рычажок.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.