Следствие ведет журналистка - Горький шоколад после любви

Мария Жукова-Гладкова

Горький шоколад после любви

Автор предупреждает, что все герои этого произведения являются вымышленными, а сходство с реальными лицами и событиями случайно. Все, описанное в романе, является плодом авторского воображения.

Глава 1

Юля

Я сидела за компьютером и готовила очередную статью для еженедельника «Невские новости», где не первый год тружусь криминальным обозревателем. Вернее, тружусь я в холдинге, в состав которого входят и еженедельник, и телеканал, где я также веду «Криминальную хронику», и еще множество различных изданий, принадлежащих одному человеку – медиамагнату питерского розлива. Сволочь он, конечно, редкостная, но есть в шефе и кое-какие положительные черты. Например, он не прогибается перед начальством, предпочитает иметь меньше денег и больше независимости.

От статьи меня оторвал настойчивый телефонный звонок. Вначале, как и обычно, я послушала, чей номер объявил АОН. Так, ясно, наш главный редактор, старая ведьма Виктория Семеновна. Явно хочет выяснить, когда я привезу свой очередной опус. Скажет сейчас, чтобы материал был готов к пятнадцати ноль-ноль и я сама, как штык, была в редакции.

– Доброе утро, Виктория Семеновна! – радостно воскликнула я, снимая трубку.

– Нормальные люди уже давно пообедали, а у тебя все еще утро, – ответила главная.

– Ну, я же человек творческий. Ложусь поздно, встаю тоже поздно. Сюжет для сегодняшней «Криминальной хроники» готов. Вы же вчера сами сказали, чтобы мы отснятое на три дня распределили. Наш народ любит сериалы, ну, а мы народу – криминальную хронику с продолжением. Ваши слова?

– Ох уж мне эти творческие люди, – вздохнула главная. – Век бы их не видала! Журналисты, конечно, лучше, чем писатели, но тоже хороши. Ладно, хватит вступлений, – перешла к делу Виктория Семеновна. – Тут какая-то баба тебя домогается. Очень настырная.

– Возьмите ее себе, – предложила я.

– Эта – по твоей части, – хмыкнула главная ведьма.

– То есть? – я насторожилась.

– Рожа вся замазана, но наша охрана синяки углядела, как и Аля.

Аля – это наша секретарша, в смысле, секретарь редакции и лично Виктории Семеновны. Аля все время страдает от несчастной любви. Но если и она смогла углядеть синяки на лице домогающейся меня женщины (а не мужчины – потенциального жениха), значит, их там немало или они слишком «светят».

– И прихрамывает баба, да и, похоже, тело у нее все болит, – продолжала главная.

– Если ее муж или любовник так оприходовал, то вы ее лучше к Тоньке направьте, – сказала я. – Семейные скандалы – не моя специфика.

– Знаю. Но эта училась с тобой в одном классе.

После того как мои статьи стали регулярно появляться в прессе, а потом еще и моя физиономия замаячила в «ящике», объявилось уже более двухсот моих одноклассников, причем разного возраста, но все они почему-то сидели со мной за одной партой или, в крайнем случае, сзади или передо мной и списывали у меня. Или я у них.

– И школу, и класс, и имя-отчество вашей классной руководительницы она назвала правильно, – пояснила Виктория Семеновна, имеющая шпаргалки по основным журналистам нашей редакции, к которым регулярно шляются «одноклассники». Кстати, у меня и родственники объявились, о которых я никогда раньше не слышала, как, впрочем, и мои родители. – И даже правильно сказала, за какой партой ты сидела в десятом классе, – добила меня главная. – И что ты золотую медаль из-за физики не получила.

– А зовут ее как?

– Арина Забродова.

– Высокая, худая, рожа страшная?

– Рожа – в синяках и замотана, как у восточной женщины, – поправила меня Виктория Семеновна. – Так приедешь? И что там со статьей? Мне ее в номер ставить надо.

На подготовку материала мне требовалось еще где-то полчаса, потом одеться, доехать до редакции…

– А сколько она будет ждать? – спросила я.

– Сказала: сколько нужно, столько и будет.

Заставлять человека ждать не хотелось, приглашать к себе тоже чревато последствиями: чем меньше людей знают мой адрес, тем лучше для меня, главное – спокойнее.

– А вы ее можете позвать к телефону?

– Могу, – ответила Виктория Семеновна, и примерно через минуту трубку взяла Арина.

– Юля, это в самом деле ты? – спросила она.

– Ну, по телефону я не могу тебе документы предъявить.

– А я уже давно думаю, ты это или не ты строчишь криминальную хронику? И вроде, говорят, ты по телику тоже? Но телик я не смотрю, времени не хватает, все никак не получается на тебя взглянуть. Давно собиралась тебе позвонить или написать в ваш холдинг… Но все руки не доходили. Пока жареный петух не клюнул… Сама понимаешь. Звонила тебе домой, по старому телефону – никто трубку не берет.

– Я теперь живу в другом месте.

– Юля, мы можем с тобой встретиться?

– Я приеду в редакцию не раньше чем через полтора часа, может, два. Если хочешь, можем встретиться вечером. Оставь свои координаты. Или назови место.

Арина задумалась.

– А можно, я тебя все-таки дождусь? – спросила она.

– Как хочешь, – ответила я, попрощалась и постаралась побыстрее закончить материал.

* * *

Охранник, защищающий наш холдинг от происков иностранных шпионов, которых он вводит в заблуждение кроссвордом или сборником анекдотов, с трудом оторвал голову от стола при моем появлении.

– А-а, это ты, – сказал мужик устало.

– Что такое? – тут же заинтересовалась я.

– Да сегодня просто толпы сумасшедших нас осаждают, прямо с утра, – вздохнул мужик.

Я знаю, сколько сумасшедших шляются по редакциям и звонят в дежурную часть ГУВД, поэтому не удивилась. Сведения мне поставляют знакомые из органов – я потом кое-что даю в своих статьях, хотя эти сообщения, наверное, стоило бы включать в сборники анекдотов. Все, как обычно. Вот если бы сумасшедшие к нам ходить перестали, тогда следовало бы задуматься о странных переменах, происходящих в обществе.

– Никто из героев прошлых репортажей не прибегал?

Такое у нас тоже случается регулярно – хотят «набить журналистские морды», мое лицо в частности, сокрушить все наши компьютеры, сровнять здание холдинга с землей и так далее. Фантазия у героев репортажей работает неплохо, эту бы энергию да в созидательное русло… При личной встрече с такими «энтузиастами» обычно приходится цитировать Уголовный кодекс, с которым эти господа почему-то не удосуживаются ознакомиться перед тем, как идти бить нам морды, а также Закон о печати. Большое впечатление почему-то производит статья 119 – «Угроза убийством или причинением тяжкого вреда здоровью» (до двух лет). Угрожаете, господа? При свидетелях? Мне, хрупкой, беззащитной женщине?

Но на этот раз никто не хотел меня поставить к стенке, придушить или совершить надо мною какой-то другой вид насилия. И ждала меня одна Арина.

– Ой, Юля! – воскликнула Арина, вставая и с интересом меня разглядывая. – А ты совсем не изменилась!

«Да и ты тоже, если не считать синяков», – хотелось сказать мне, но я сдержалась. Арина оказалась такой же жердью, какой я ее помнила, на первый взгляд она не прибавила ни килограмма. Тощая, высокая, с крохотными «прыщиками» вместо груди…

Бывшая одноклассница дожидалась меня в огромной приемной, где трудилась секретарша Аля. Арину усадили в уголке, и она наблюдала оттуда за процессом рождения очередного номера «Невских новостей» – или ей так показалось, пока она меня дожидалась, слушая ответы Али на вопросы звонивших. Наша секретарша, хоть и вечно страдает от неразделенной любви и по натуре очень романтична, но на страже покоя Виктории Семеновны стоит, как хорошо выдрессированная кавказская овчарка с помесью бультерьера. Пробиться удается только самым настырным или своим.

– Арин, подожди еще пару минут, – попросила я одноклассницу. – Сейчас статью сдам, и пойдем в мой закуток.

Я отправилась к Виктории Семеновне, но долго у нее не задержалась: мы болтаем, когда у обеих есть время. А сегодня главной требовалось до вечера подписать номер в печать, да и у меня, похоже, заботы лишние появились.

– Больше никто не звонил? – только и спросила Виктория Семеновна, видимо, вспоминая, как я из этого самого кабинета столько раз срывалась на трупы, любезно приглашаемая знакомыми сотрудниками органов.

– Пока нет, – ответила я.

– Ну-ну, – хмыкнула Виктория Семеновна и добавила: – надеюсь, у этой твоей подруги все-таки не семейный скандал? У нее хватит ума понять, что ты бытовухой не занимаешься?

Вообще-то, Арина неплохо училась, правда, школу мы закончили тринадцать лет назад… За эти годы мозгов могло как прибавиться, так и резко убавиться – в связи с разными жизненными обстоятельствами.

Перед тем как я покинула кабинет Виктории Семеновны, она велела мне в любом случае вытянуть из Арины все, что только удастся – мало ли, неделя неинтересная выпадет, и нечего будет в номер ставить и в эфир давать? У нас ведь криминальная хроника много места занимает: я должна минут на восемь наговорить в эфире (остальное – реклама) и заполнить целую страницу (можно не только текстом, но и фотографиями). Также я часто поставляю материал в наш раздел «Горячие новости». Какие у нас в городе горячие новости? Кого убили, кого ранили, кто сам внезапно помер, кто сбежал из-за забора с колючей проволокой, кто проворовался, кто был замечен там, где не должен был быть, или не с той, с которой должен был быть… Но неделя на неделю не приходится. Иногда всю сетку вещания и весь номер можно заполнять криминальной хроникой, а то мы высасываем что-то из пальца, старые дела вспоминая… Так что надо расспросить Арину поподробнее.

И я пошла расспрашивать. Отвела ее в небольшой закуток, который мы делим со спецом по шоу-бизнесу и его окрестностям Димкой Сапрыкиным, известным как Димон Петроградский. Но нам с ним больше и не надо. Мы редко работаем в самой редакции. Один из самых больших плюсов журналистской работы – свободный график. Тружусь я ежедневно больше восьми часов, но не сижу на месте, иначе я бы уже давно повесилась.

В закутке, как и следовало ожидать, было свободно. Сегодня в родной город должны прибыть кумиры миллионов девочек и девушек – мальчиковая группа, исполняющая свои хиты исключительно речитативом, и Димка явно болтается в аэропорту, их встречая, в ряду других журналистов, специализирующихся на шоу-бизнесе.

– Садись, Арина, – предложила я, указывая на Димкин стул. – Кофе хочешь?

– Нет, спасибо. Меня уже ваша секретарша дважды поила. А я к тебе по делу.

«Наверное, зашла она все-таки не о школьных годах повспоминать», – подумала я.

– Давай рассказывай, – предложила я вслух.

– Ты ведь журналистские расследования проводишь, да?

– Ну, – неопределенно сказала я.

– А исчезновением людей занимаешься?

– В каком смысле? – уточнила я. В последнее время в нашем городе никаких исчезновений вроде бы не было. Ну, конечно, какие-то подростки сбегали из дома, девушки уходили ночевать к любимым, куда их не пускали родители, мужья гостили в постелях любовниц. Да и вообще, в пятимиллионном городе люди не могут не пропадать. К сожалению, это неизбежно. Но так, чтобы какие-то крупные дела или известные люди… Опер Андрюша обязательно сказал бы мне, если бы что-то попало в поле зрения милиции.

– Если девушки исчезают в неопределенном направлении, это тебя может заинтересовать?

– В каком смысле – исчезают? – опять спросила я.

– В самом прямом, – удивилась Арина. – Были – и нет.

– Так не бывает. Их должно что-то объединять.

Арина внезапно разразилась горючими слезами. Я опешила: не ожидала такой реакции. Я обняла ее за плечи, погладила по голове. Платок, надетый специально, чтобы прикрыть большую часть лица, сполз. Я подняла Аринино лицо, взяв его в ладони, и внимательно осмотрела. Плакать она перестала, только глядела на меня одним глазом: второй оплыл.

– Кто тебя так? – спросила я мягко.

– Знакомая, – буркнула Арина и высвободилась из моих рук.

– Какая знакомая?! Ты у нее мужика увела?

– У меня нет мужика, – рявкнула Арина, осеклась, извинилась, минуты две сидела молча, потом посмотрела на меня исподлобья. – Юля, ты когда-нибудь слышала о борьбе без правил?

– Слышала. Турниры же вроде проводятся? В Юбилейном или на Зимнем стадионе. И в казино вроде каком-то тоже. Или в ночном клубе. Но это не по моей части. Да и из наших никто вроде бы ими не интересовался… Статей точно никто не писал. И по ящику не давали. Ну, если только вскользь в новостях упомянули…

– Юль, я не про официальные бои, я про подпольные. Про закрытый клуб.

– А почему закрытый-то? – удивилась я. – Если официальные турниры проводятся?

– На официальных турнирах же не все можно. Хоть они и «без правил», – вздохнула Арина.

Я посмотрела на нее внимательно.

– Ты занимаешься борьбой без правил, я правильно тебя поняла? – уточнила я вслух.

Забродова кивнула. Я стала вспоминать. В школе Арина вроде бы никакого отношения к спорту не имела…

– Деньги, – лаконично ответила Забродова.

– Там что, не нужна никакая подготовка?

– В нашей, в общем-то, нет, – пожала плечами Арина. – Хорошо, конечно, если она есть. Я регулярно хожу в один специальный центр, качаюсь там, с ребятами занимаюсь… Ну, в смысле, там мужики приемчики отрабатывают… Я спарринг-партнером выступаю. Они мне многое показали.

Арина улыбнулась, явно вспоминая мужчин, с которыми она тренируется. Я попросила на всякий случай назвать адрес центра. Она назвала, и я поняла, что слышала о нем от знакомых, а также неоднократно видела его рекламу. Правда, только как «фитнес-центра».

– Это какая-то криминальная клоака? – профессионально заинтересовалась я.

– Нет, что ты, Юля! Там никакого криминала. Ну, может, есть, конечно, – тут же поправилась Арина. – Но немного, как у всех. А так там официальные группы – и для женщин, и для мужчин. Аэробика – и в зале, и водная, тренажеры всевозможные, секции. Два бассейна, три бани, залов – я и не знаю, сколько точно… И с зеркалами, и просто спортивные, без выкрутасов, только маты накиданы. Я в такой как раз хожу. Мне же приемы надо отрабатывать… И там ребят много… Афганцы, чеченцы. Они тоже по группам. То есть, по компаниям. Никто ни к кому не лезет, не мешает. Разборок не бывает – или я не видела.

– Понятно: оазис дружбы между народами.

– Ну что ты ехидничаешь-то? – воскликнула Арина. – Я серьезно говорю. Для меня этот спорткомплекс – отдушина!

И она тяжело вздохнула.

Мы никогда не дружили с Забродовой, но и не враждовали, и не делили ничего. В школе мы просто принадлежали к разным компаниям. В последний раз я видела ее на вечере встречи на следующий год после окончания школы – и все. А она меня и не заметила. Но, тем не менее, пришла ко мне, хотя не была уверена, что я – это я. Или была?

– Извини, – сказала я, чтобы не накалять обстановку, да и дело меня заинтересовало, а, значит, из Забродовой следовало вытянуть как можно больше информации. – И давно ты занимаешься борьбой без правил?

– Года… полтора, – ответила она после недолгого размышления.

– А до этого что делала?

Забродова замялась.

– Арина, меня чем-то удивить довольно сложно, – сказала я мягким голосом. – Поверь: я за годы работы криминальным обозревателем чего только не наслушалась…

– Да уж, – хмыкнула Арина. – Читала я твои статьи… Юль, а ты в самом деле в моргах бываешь?

Я кивнула.

– А трупов неопознанных сейчас много?

Я закатила глаза. Разъяснять Забродовой классификацию неопознанных трупов не хотелось, да и сама я без крайней необходимости не пойду смотреть на все эти «подснежники», «поплавки», «шкварки» и прочих… Должно быть очень веское основание… Интересно, а Забродова мне его предоставит?

– Полно, – сказала я вслух.

– А их когда находят… Ну, то есть, я хотела спросить: их когда хоронят? В смысле, неопознанных? И, главное, их сжигают или нет?

– Точно не сжигают. В соответствии со статьей 178, ч. 2, УПК РФ кремация неопознанных трупов не допускается. А кто тебя интересует?

– Девчонки. Понимаешь, Юль, у нас пропадают девчонки.

– Давай поконкретнее. У кого это «у вас»? Сколько пропало человек? Когда? При каких обстоятельствах? Писал ли кто-нибудь заявления в милицию?

– Какая милиция?! – вылупилась на меня Арина. – Ты что, обалдела? Ты сама пошла бы в милицию?

– Конечно, – сказала я, правда, не потому, что я такая законопослушная гражданка, а потому, что у меня много знакомых в органах.

– Ах да, – вздохнула Арина. – Тебя же, наверное, никогда не забирали.

– Ты что, сидела? – удивилась я, хотя зря, наверное: от сумы и от тюрьмы, как говорится… Или это и есть причина, побудившая Арину заняться борьбой без правил? После отсидки никуда не может устроиться на работу? Или берут только на низкооплачиваемую?

– Нет, я не сидела ни в тюрьме, ни в колонии, – сказала Арина. – Но в отделение меня забирали. Неоднократно.

– Из-за лица? Так сказала бы: муж избил. Или любовник. За фингал под глазом у нас, по-моему, еще не сажают в каталажку. Тем более женщину.

Арина, кстати, была одета очень прилично и дорого: черные обтягивающие брючки, легкий свитерок, под ним блузка. Платок, конечно, все портил. Но, увидев женщину с таким «фонарем», я на самом деле решила бы, что тут мужик постарался.

– Не из-за лица, Юля. Я раньше… путанила. Ну, и попадала под рейды. Брали, потом отпускали. С тех пор я ментов презираю! Не ненавижу, а презираю!

– Почему? – опять же профессионально заинтересовалась я. – Тебя били? Унижали? Издевались над тобой?

– Не в этом дело, Юля…

– А в чем?

Забродова вздохнула и вспомнила один рейд, под который попала. Наша полиция нравов (или милиция?) вызвала двух девочек к своим подсадным. Арина оказалась одной из приехавших по вызову. Они с коллегой обслужили мужчин, а потом эти мужчины сунули им под нос ксивы и сели заполнять протокол.

– Юлька, я все понимаю: у них работа, у нас работа. Но ведь этот мужик только что занимался со мной любовью! Нет, это, конечно, любовью назвать нельзя… Но ему понравилось. Очень понравилось. А потом он протокол сел писать! Вот после того случая, Юля, я ментов и презираю!

Я смолчала, не выдав никаких комментариев. И что я могла сказать? Я слушала дальше.

Нам с Ариной по тридцать лет, журналисткой-то можно работать до пенсии, а вот путанить… Арине и так пришлось спуститься на более низкий уровень, снизить свои претензии. А потом старый добрый сутенер, с которым Арина работала уже не один год, предложил ей попробовать себя в боях без правил. Не пришлось ему долго объяснять, что в путанах ее карьера фактически завершена, а вот в боях без правил есть перспектива. Оказалось, что несколько ее бывших коллег уже сменили амплуа. Арина сходила посмотреть на пару турниров, поняла, что справится, – и пошло-поехало.

– Так вы там боретесь, как хотите? – уточнила я.

– Ну, не совсем… Есть несколько уровней. Я сама не знаю, сколько. На начальном – такие, как я, те, кто только пришел в это дело. Потом, когда освоишься, приемчики отработаешь, тебя переводят дальше. А те, у кого специальная подготовка – сразу на второй идут или на третий. И еще есть… Юль, я, честно, всю систему не представляю. Даже Николай Васильевич не знает. Он же там не хозяин. Он только девочек поставляет.

Я уточнила, кто такой Николай Васильевич. Он и оказался добрым дядей-сутенером, имевшим в своей конюшне много всяких и разных девочек, удовлетворявших самые изысканные и самые приземленные вкусы клиентов с разной толщиной кошелька. Дело у Николая Васильевича было поставлено широко и на поток.

– И кто пропадает? – вернула я Арину к заинтересовавшему меня вопросу. Система отбора кадров Николаем Васильевичем меня нисколько не волновала. Меня уже не завербуют (хотя бы в силу возраста), да и писать ни о нем, ни о его «конкурсах на занятие вакантной должности» я не собираюсь, тем более снимать их. На эту тему было уже столько обличительных статей и восторженных романов, хватит. И ведь девчонки все равно будут выходить на панель. Им ведь жить красиво хочется, иметь много денег, шмоток модных, классную косметику… А по-другому заработать они часто просто не в состоянии…

Забродова вздохнула.

– Пропали несколько наших, – сказала она. – Бывших путанок. Не спортсменок. Я лично знала трех.

«Спортсменки ценнее для хозяев?» – мелькнула у меня мысль, но вслух я ничего говорить не стала.

– Но они все занимались этой вашей борьбой без правил? – уточнила я.

– Да. Я же тебе объясняю: у нас в борьбе девчонки или из спортсменок, которые никогда не путанили, или чисто из путанок, эти в большинстве случаев спортом никогда не занимались. Больше кадры ниоткуда не приходят. Но спортсменки все целы и невредимы. Нет, с увечьями, конечно, но… Ты меня поняла?

– Когда они пропали?

– Да все в разное время… Нет четких сроков: раз в месяц или раз в два… Была девчонка – и вдруг нету. Непонятно…

– У вас кого-то убивали на помосте?

– У нас ринг, – поправила меня Арина автоматически, потом покачала головой: – Нет, никого не убивали. Если… ну, там, травма… бой прекращают. У нас бой до победы. Завалила ты соперницу, она встать не может, головой трясет, может, конечно, сознание потерять… В общем, заваливаешь – и ты победила. Но не насмерть. Нет. И зачем это организаторам? Там ведь зрителей много.

– Сколько? – тут же спросила я.

– Не знаю…

– Десять человек? Двадцать? Пятьдесят? Сто? Тысяча?

– Тридцать-сорок, наверное. Не больше пятидесяти. Но и не десять.

– Сколько длится бой?

– Когда как. И пар бывает разное количество. Я даже не знаю, от чего это зависит. Мне звонят и говорят: бой завтра вечером. Потом, например, звонят через неделю. А могут и через месяц позвать. Юль, я не знаю их «кухню»! Честно! Я никогда этим не интересовалась. Меня жизнь приучила не задавать лишних вопросов. Меньше знаешь – дольше проживешь. Да и вообще, мне это все всегда было до белой березы.

– Но теперь взволновало?

– А ты как думаешь?! Ведь если девки пропадают, значит, и до меня могут добраться! Пропали-то все иногородние!

– Так ты же вроде бы коренная ленинградка. Мы с тобой с первого по десятый классы тут учились.

– Да, но у меня никого нет.

– В смысле?

Оказалось, что родители Арины погибли в автокатастрофе, когда ей было девятнадцать лет. Она осталась с бабкой, которая умерла через два года. И Забродова осталась совсем одна.

– Не из-за квартир случайно они пропадали? – тут же мелькнула у меня мысль.

– Нет. Две вообще снимали. Так что какие квартиры? У одной квартира своя, но завещана ребенку. Ее ребенок у матери жил, в Рязани. Мать сейчас здесь.

– Она-то хоть заявление в милицию подавала?

– Не знаю.

Я на всякий случай попросила адрес и телефон этой матери. Арина мне их вручила – написанные заранее на отдельной бумажке. Так-так-так! Дело становится все интереснее.

– То есть ты опасаешься, что тоже можешь исчезнуть? – уточнила я. – Хотя бы потому, что тебя никто не будет искать, так?

– Ну, в общем…

– А ты не думала завязать с этой твоей борьбой? Есть ведь и другие работы.

– И что я буду делать? – Арина посмотрела на меня, как на полную идиотку.

– Ты еще сколько лет планируешь на ринге сражаться?

– Как получится, – пожала плечами она. – Я об этом не задумывалась. Пока держат. Юля, я ничего не умею делать! Ни-че-го! Я это признаю. Я не рисуюсь. Замуж мне уже не выйти, это я тоже понимаю прекрасно. Родить я не могу. Образования у меня никакого нет. Я даже школьную программу не помню. Но в дворники не пойду. И на завод тоже. Но умирать мне не хочется! Понимаешь?

– Понимаю. Что ты хочешь от меня?

– Ты можешь узнать, куда исчезают девчонки? Я записала все, что о них помню, – Арина вручила мне тетрадные листки в клеточку. – Вот тут – адреса залов, где проводятся бои. Тех, где я сама бывала. Они все время в разных местах проводятся. Я не знаю, почему – конспирация или еще какие-то соображения. Если с ментами будешь говорить… Меня не упоминай ни в коем случае! Лучше, если они неофициально будут расследовать, а не размахивать удостоверениями. Если официально… будет плохо. Для девчонок. Я так думаю. Хозяева начнут свое расследование. Кто донес и все такое прочее. Так что ты лучше сама.

Арина также написала мне свой адрес и телефон – на тот случай, если я их потеряла. Она жила в той же квартире, где и в школьные годы. А потом она просто «убила» меня.

– Юль, я квартиру тебе завещала, – сказала бывшая одноклассница.

– Что?! – выпучила глаза я. – Зачем?

– Тебе квартира не нужна? Недвижимость всегда в цене, – горько усмехнулась она, вспоминая рекламу.

– Во-первых, у меня есть где жить. Во-вторых… Спасибо, конечно, Арина, – я никак не могла прийти в себя. – Но лучше бы ты этого не делала.

– Почему? Так у тебя появится стимул искать. И у меня в самом деле никого нет. И если мои хозяева…

– Кстати, ты знаешь, кто истинные хозяева? – перебила я ее.

Арина покачала головой и продолжала:

– В общем, я думаю, что тебя не тронут. Ты – человек в городе известный. И в органах у тебя много знакомых. И, как я понимаю, не только в органах, но и с другой стороны закона. И хозяева мои это выяснят. Может, ты и так с ними знакома, только не в курсе, чем они еще занимаются. Юль, попробуй разобраться, а?

– Попробую, – медленно произнесла я, погружаясь в глубокие размышления, потом вскинула голову и взглянула на Арину.

Я предложила ей – если вдруг ситуация начнет складываться не в ее пользу, а я до того времени не сумею найти никаких зацепок, – уговорить ее хозяев или кого-то еще позволить ей написать мне записку. Сказать, что я – ее ближайшая подруга, подруга с детства. Начнут проверять – выяснят, что мы в самом деле учились в одном классе. Уже один тот факт, что на горизонте маячит дама – криминальный обозреватель, которая точно заинтересуется исчезновением подруги, может остановить тех, кто пожелает организовать это исчезновение. А если не остановит, Арине следует попробовать написать мне записку, чтобы я не волновалась, не искала ее (пусть хозяева так думают). Например, можно пояснить, что она нашла мужчину своей мечты и куда-то уезжает с ним.

– Но я же не смогу тебе написать ничего конкретного?

Я задумалась.

– Если ты поймешь, что тебя намерены убить, начни записку обращением «Юля». Если ты поймешь, что тебя куда-то увозят, то – «Юленька». А если будешь знать куда… За границу – напишешь: «Здравствуй, Юленька!»

– С какой стати девчонок повезли бы за границу? – поразилась Забродова. – Помоложе есть, те сами, добровольно поедут. Ты газету бесплатных объявлений любую открой. Сколько предложений для девушек поработать за границей? И все ведь знают, что именно им предлагают – и едут. Нет, Юлька, тут что-то другое. Но я подумаю. О сигналах. И тебе позвоню, если что-то надумаю. И ты мне звони, если что-то узнаешь, хорошо?

Я кивнула и задала последний вопрос:

– А почему ты пришла именно сегодня?

Забродова вздохнула.

– Николая Васильевича взяли. В «Крестах» он.

– И? – не поняла я.

– Не должны были его брать! – воскликнула Арина. – Всем же уплачено. Он сколько лет на рынке работает – и все всегда нормально было. Знаешь, сколько ментов и чиновников с его руки кормится? А девочек сколько народу у него заказывают? Да сейчас весь город должен гудеть, как улей! Ты представляешь, сколько голов может полететь, если он рот откроет… Но тем не менее он в «Крестах». Я не знаю, почему!

Я уточнила, знает ли достопочтенный Николай Васильевич о существовании моей скромной персоны.

Арина кивнула. Николай Васильевич не только знал, но и настоятельно рекомендовал Арине, если вдруг жареный петух клюнет ее в задницу, обращаться именно ко мне – после того, как выяснил, что мы с ней учились в одном классе. Вот она и прибежала сегодня. Больше обращаться ей не к кому.

Я, откровенно признаться, после этого разговора так и не поняла, клюнул ее петух или нет. Арина засобиралась домой. Я не стала ее удерживать. На первый раз информации было и так более чем достаточно.

* * *

Красивая женщина сидела в своих роскошных апартаментах. Ей было… О возрасте женщин говорить не принято, но считается, что после тридцати пяти внешность зависит от денег и количества времени, которое представительница прекрасного пола может на себя потратить. Эта женщина выглядела на тридцать пять. Может, даже на тридцать два. Хотя на самом деле… Но у нее были и деньги, и время. И ее основным занятием уже давно стало оказание помощи другим женщинам. Она помогала им стать красивыми. Она добилась в жизни всего. Только одно осталось не сделанным. Месть! Горькая и сладкая месть. Она должна отомстить за унижение, перенесенное ею в молодости. Хотя… Если бы не то унижение, она не была бы сейчас такой. Она не добилась бы всего этого. Но простить Его она не могла. Хотя, наверное, должна была быть Ему благодарна. Но женщина ненавидела Его всеми фибрами души, каждой клеточкой своего тела. И хотела, чтобы Он помучился. Не физически. Душевно. Как мучилась она. Чтобы у Него были неприятности. Серьезные неприятности, от которых ему не откупиться.

Глава 2

Юля

Вечером зазвонил телефон. Вернее, звонил он много раз, но всех предыдущих абонентов я определяла сразу же, как только их номера объявлял мой АОН. Этот номер я вроде бы слышала впервые.

– Юлечка Владиславовна! – воскликнули на другом конце провода.

Так меня называет только один человек – ученый-физик Яков Соломонович Шейнин. Якову Соломоновичу около шестидесяти, но он полон сил и энергии. Худощав, спортивен, купается в проруби зимой, бегает по утрам круглогодично. Яков Соломонович не женат, он постоянно решает проблемы своей младшей сестры Софочки и ее сына Левочки, поскольку сами они с ними справиться не в состоянии. Большая часть жизненных проблем Софочки связана с мужчинами. Теперь и Левочка вступил в возраст, когда начинаются проблемы с женщинами.

Якова Соломоновича я впервые увидела в ИВС[1]. В тот день мы с оператором Пашкой снимали сюжет в одном из питерских отделений милиции и туда как раз доставили Якова Соломоновича и некоего Карена Мартиросяна.

Яков Соломонович вместе с коллегами праздновал в ресторане защиту докторской одним из коллег. Внезапно в ресторане появился Карен Мартиросян вместе со своими товарищами, внимательным взглядом оглядел зал и остановил его на Якове Соломоновиче. Мартиросян долго приглядывался, потом издал рев, напоминающий рык голодного льва, и кинулся на несчастного физика с воплем (на русском языке):

– Убью азербайджанскую морду!

И вознамерился бить Якову Соломоновичу азербайджанскую морду. Господин Шейнин и все его коллеги в первое мгновение тихо прибалдели – в первую очередь потому, что Якова Соломоновича можно было принять только за Якова Соломоновича. Карен Мартиросян тем временем орал, что Саид, падла, вырезал в Ереване всю его семью и всех его армянских детей, а потом также и неармянских от русской (в Питере), от татарки (в Казани) и от кореянки (в Москве). Карен поклялся страшной клятвой убить кровника, Саида, падлу.

Яков Соломонович не смог стерпеть оскорбления. Ладно бы, Карен хотел просто набить ему морду или, на худой конец, жидовскую морду, но почему этот армянин хочет набить ему азербайджанскую морду? В свое время, еще в школьные годы, Яков Соломонович, после того, как ему в самом деле хорошо набили морду, как еврею, тихоне и отличнику, отправился в подпольную секцию изучать русский рукопашный бой. Изучил под руководством якута и добился неплохих результатов. Вскоре никто ни в его дворе, ни в соседнем морду Яше бить не осмеливался.

И вот немолодой физик, не утративший физической формы, наоборот, регулярно ее поддерживающий, решил при помощи русского рукопашного боя, которому его обучал якут, показать армянину Карену Мартиросяну, чем еврей отличается от азербайджанца. Они сцепились. Кто-то из сотрудников ресторана вызвал милицию, наряд появился, когда процесс «обучения» еще не был закончен, и учителя с учеником (к приезду милиции катавшихся по полу) доставили в отделение, где находились мы с Пашкой.

«Я тебя все равно убью, азербайджанская морда!» – кричал Мартиросян. Яков Соломонович в ответ орал, что ведет свой род от Моисея. Карен вопил, что Саид, падла, его не обманет, и то, что он, падла, бороду и усы сбрил, еще ничего не значит. Карен Саида, падлу, все равно узнал! Яков Соломонович требовал, чтобы милиция дала ему возможность научить этого армянина отличать еврея от азербайджанца. Милиция, разобравшись в деле, показала Карену паспорт Якова Соломоновича, но это не сыграло никакой роли: Карен заорал, что Саид, падла, себе любой паспорт сделает, хоть на фамилию Иванов, хоть бен Ладен.

– Радуйтесь, что вас за араба не приняли, – сказали милиционеры Якову Соломоновичу.

На это Яков Соломонович ответил, что в таком-то случае он не особо удивился бы. Еврея с арабом как раз можно спутать, если на него смотрит русский или армянин. Через некоторое время он, кстати, помог моему знакомому оперу Андрюше определить национальность двух типов, что оказалось затруднительным делом для нашей милиции.

А в тот раз милиция не только не задержала Шейнина ни на какое количество суток, а даже выразила Якову Соломоновичу благодарность за помощь в поимке опасного преступника, объявленного в розыск в семи странах. Яков Соломонович вытер пот со лба и заявил, что его предки (их он перечислил, слава богу, начиная не с Моисея, а только репрессированных в двадцатом веке) сейчас в гробах переворачиваются, узнав, что он оказал содействие органам, да еще и семи стран.

В тот раз я сделала сюжет о Карене Мартиросяне и передала гражданам просьбу сообщить в органы, если им «посчастливилось» пересечься по жизни с Кареном. Не сообщил никто. Видимо, так были напуганы люди этим типом. Такая рожа только в кошмарном сне может присниться! Его кровника Саида, падлу, так никто и не нашел. Да, в общем-то, и не искали – нашим органам Саид был до лампочки. Карен, насколько мне было известно, отправился топтать зону. А мы с Яковом Соломоновичем еще несколько раз пересекались.

Но домой мне Яков Соломонович не звонил никогда.

– Что случилось? – спросила я.

Яков Соломонович вздохнул.

– Простите, Юлечка Владиславовна, но… Почему-то люди вспоминают о знакомых, когда что-то случается… Редко удается позвонить просто так, узнать, как дела…

– Жизнь у нас сейчас такая, Яков Соломонович, – ответила я. – Ритм сумасшедший. Все крутимся, пытаясь выжить и успеть на поезд, в который, если не поторопишься, можешь и не попасть.

Яков Соломонович опять вздохнул.

– Простите, Юлечка Владиславовна, но мне нужна ваша помощь, – сказал он. – Скорее, ваш совет. Могу ли я к вам приехать? Или встретиться с вами в любом удобном для вас месте?

– Вы сейчас хотите приехать? – уточнила я.

– Да, если для вас это не поздно.

Было девять вечера, а поскольку раньше часа ночи я все равно не ложусь, я пригласила Якова Соломоновича в гости, объяснив, как доехать.

Он вскоре прибыл с букетом цветов и коробкой конфет и за чаем поведал мне не очень веселую историю, приключившуюся с его племянником Левочкой, как я, впрочем, и ожидала.

Обратиться ко мне Якову Соломоновичу посоветовал хорошо известный мне адвокат Зиновий Яковлевич, активно защищающий наших питерских криминальных авторитетов, представляя их интересы в случаях их конфликтов с правоохранительными органами. Зиновий Яковлевич оказался дальним родственником ближайшего друга Якова Соломоновича и, конечно, согласился представлять интересы Левочки.

Меня заинтересовало, что такого мог натворить Левочка, раз он оказался в известном здании на Арсенальной набережной.

Оказалось, что у Левочки была любовь. Весьма странная, с которой мама и дядя вначале долго боролись, но потом махнули рукой, поняв, что сделать ничего не могут.

Риточка, в которую влюбился Левочка, была на семь лет старше, на голову выше и в два раза шире его. Если бы Левочка заранее не предупредил маму и дядю, что собирается познакомить их с «девушкой», Яков Соломонович и Софочка затруднились бы с определением пола существа, которое Левочка привел на чашку чая. Внешне, по мнению Якова Соломоновича, Риточка больше тяготела к мужскому полу, причем представителей фауны. Чем-то она напоминала медведя, вставшего на задние лапы, и без передних зубов. При ходьбе, кстати, она косолапила. Более того, во время знакомства с родственниками Левочки Риточка светила в их доме «фонарем» под левым глазом, хромала на одну ногу и кривилась, если требовалось повернуть голову.

В дальнейшем выяснилось, что Риточка занимается борьбой без правил.

Я сделала стойку боевого пса. Почему-то так получается, что, если уж я занялась какой-то темой, как тут же из самых неожиданных источников начинает поступать информация по ней.

Левочка встречался с Риточкой уже больше года. Что он находил в ней, а она в нем, членам семьи Левочки было совершенно непонятно. Может, это и в самом деле любовь?

И вот три дня назад Риточка позвонила Левочке в половине третьего ночи. Левочка уже спал, как и его мама Софочка. Дядя живет отдельно. Трубку снял Левочка, поговорил и стал одеваться. Перед тем, как покинуть квартиру, зашел в комнату к матери и сказал: Рите очень плохо, он едет к ней.

Рита умерла на руках у Левочки. Левочка теперь в «Крестах».

– Не поняла, – честно призналась я. Моя тетка, от которой мне досталась квартира, тоже умерла у меня на руках. Я за ней ухаживала последний месяц ее жизни. Но это же не значит, что на всех людей, у кого на руках умерли их родственники или знакомые, тут же заводится уголовное дело!

– Юлечка Владиславовна, я там не присутствовал и сам с Левочкой еще не разговаривал… Я знаю о случившемся со слов Зиновия Яковлевича, которому Левочка все рассказал… Дело странное, непонятное…

В общем, когда Левочка прибыл на квартиру к Риточке, то обнаружил, что дверь не заперта. Левочка вошел и нашел Риту на кровати. Ее тело представляло собой один сплошной синяк. В квартире все было вверх дном – перевернута мебель, словно там только что дрались, да и не люди, а стадо слонов выясняло отношения.

– Она ему что-то успела сказать?

Яков Соломонович пожал плечами.

– По-моему, ничего такого… Про любовь они говорили…

– Он «Скорую» вызвал?

– Да. А соседи снизу вызвали милицию. До его приезда. И милиция пожаловала, как раз когда в квартире уже был Левочка… Ну и…

– Они обвиняют его в нанесении тяжких телесных повреждений? Но ведь Рита…

– Она умерла и не успела ничего сказать, – вздохнул Яков Соломонович. – А соседи и снизу, и сбоку слышали шум жуткой драки. Дрались женщина и мужчина. Слышали мужской голос, но слов разобрать не смогли. Никто не видел, когда приехал Левочка. И другого мужчину никто не видел – ни как он приходил, ни как уходил. В квартире поломана мебель… В общем, наши органы взяли Левочку, как самую подходящую кандидатуру. Но он, во-первых, не стал бы ее убивать, он любил ее! Во-вторых, если бы вы видели и Риточку, и Левочку… Они в совершенно разных весовых категориях. Он не мог ее избить! Она бы его в бараний рог свернула. Одной левой. Но милиция этого почему-то не понимает.

– Что вы хотите от меня? – спросила я.

– Вас заинтересует это дело? Я знаю: вам в первую очередь нужен интерес. Но я вам также заплачу. И компенсирую все расходы.

– Я – не частный детектив и…

– Но вы – журналистка, специализирующаяся на криминальной тематике. К сожалению, я понятия не имею, где Рита… занималась этой своей борьбой без правил и чем она вообще занималась… Кто были ее знакомые? Почему ее так избили? Вы понимаете… Как говорил Левочка, у нее после боев регулярно бывали синяки, ссадины. То нога болела, то рука. Но тут… Кто это сделал? Почему Лева сидит в тюрьме вместо настоящего убийцы?

«А не сделать ли мне в самом деле серию репортажей о борьбе без правил и о том, что за ней стоит?» – подумала я.

Потом Яков Соломонович спросил меня, чего мужчине хочется в «Крестах». Как мне неоднократно говорили, в местах заключения хочется двух вещей: жрать и бабу, о чем я и поведала гостю.

– А больше всего? Чего больше всего хотелось вашим мужчинам?

Я задумалась. Пожалуй, моим мужчинам больше всего хотелось мести.

– Я ожидал такого ответа, Юлечка Владиславовна, – признался Яков Соломонович. – Я сам хоть и не в «Крестах» – тьфу, тьфу, тьфу, – но хочу того же самого. И не только из-за того, что мой племянник сейчас сидит в тюрьме за преступление, которого не совершал. Мне жалко Риту. За что она погибла? Умерла такой смертью? Я плохо ее знал, но уверен: она не заслужила того, чтобы ее какая-то сволочь забила до смерти.

* * *

Женщина узнала, что она смертельно больна. Ей осталось немного. Она пришла к врачу слишком поздно…

Но время еще есть. Немного, но есть. У нее на этой Земле осталось одно несделанное дело. Месть. Сладкая месть. Горькая месть. Как же она Его ненавидит! Как ненавидела все эти годы! Она лелеяла эту месть, относилась к ней трепетно, как к ребенку.

Однако следует поторопиться.

Женщина давно следила за Его карьерой и тут узнала новые подробности. О Нем… Об этой сволочи, которой не место на Земле. Он должен заплатить за все. И то, что случилось с ней – еще цветочки.

Глава 3

Аня и Ольга

Пару лет тому назад бабушка с дедушкой предложили Ане переехать к ним в Петербург из Москвы, где в одной квартире, хотя и четырехкомнатной, жили мама, папа, Анна и два ее младших брата с женами, а теперь уже и с детьми. Бабушка с дедушкой пообещали завещать внучке квартиру – взамен за уход за ними на старости лет. Дедушка даже подыскал ей работу – сосед трудился в какой-то коммерческой фирме, занимающейся трудоустройством.

Аня взвесила все «за» и «против». Она прекрасно понимала, что в Москве ей на отдельную квартиру заработать никогда не удастся, а продолжать и дальше жить в семейном муравейнике не хотелось. У бабушки с дедушкой в Петербурге была двухкомнатная квартира с изолированными комнатами, и Ане обещали предоставить одну из них и, главное, оставить всю квартиру в наследство… Работу тоже искать не придется – ее уже ждут. Работать секретарем после МГИМО не очень-то хотелось, но Аня надеялась, что вскоре ей удастся подняться в фирме. Главное – быстро зарекомендовать себя. Потенциальный начальник обещает семьсот баксов в месяц, говорят, что в Питере на эти деньги можно хорошо жить, не то что в Москве. А потом, вероятно, зарплату прибавят. И ведь квартиру-то ей снимать не надо!

С другой стороны, она уезжает от всех подруг и друзей, в Питере Аня никого не знает, а ей на момент принятия решения уже стукнуло двадцать семь… В таком возрасте не так-то легко заводить новых друзей. Как правило, кто остался с юности – тот и есть, тем более после всей чехарды последних лет, когда кто-то взлетел высоко вверх, а кто-то остался в самом низу. Но ведь на работе она с кем-то познакомится, в фирму будут приходить различные люди, а как секретарь на приеме она будет всех знать… Какой-то круг общения должен появиться, да и Москва не за тридевять земель останется, на выходные можно туда ездить, если совсем тошно станет. А потом она, может, и другую работу найдет – более интересную, более денежную. Аня была девушкой честолюбивой, хотя и понимала: с чего-то следует начинать. Сразу директором фирмы ее никто не сделает. В первую очередь, нужно зацепиться.

Но основным аргументом, выдвинутым в пользу переезда, послужили слова двоюродной сестры и лучшей подруги Ани Ольги Веселко:

– Ты здесь сгниешь, – сказала Ольга. – Как ты видишь свое будущее? Собираешься нянчиться с племянниками? Твои родственники превратят тебя в нечто среднее между домработницей и няней. Тебе это надо? И, главное, мужика здесь тебе взять негде. В двадцать семь замуж выйти уже сложно. Лучших людей давно разобрали более шустрые, пока мы, идиотки, неизвестно о чем думали. Круг общения давно сложился. Новых лиц вокруг не появляется. Курортные романы – сама знаешь, что это такое. А так ты меняешь обстановку. Ты сама переводишь свою жизнь в новую колею. Если хочешь когда-нибудь выйти замуж – переезжай в другой город, ты не в глушь какую-то едешь, а в центр мировой культуры. Может, и я вслед за тобой подамся.

Веселко до девятнадцати лет жила в Петербурге, потом выскочила замуж за москвича, переехала, через год развелась, да так и осталась в столице.

Аня решилась и теперь говорила Ольге, что та была абсолютно права и она очень рада, что послушалась ее. Аня не зря сменила место жительства, работу, круг общения – она круто изменила свою жизнь.

* * *

И вот Ольга Веселко приехала в Петербург, на Анину свадьбу. Ане удалось найти мужа – своего начальника, генерального директора сети магазинов, торгующих мебелью и сантехникой, Георгия Тихонова, но новых близких подруг в Петербурге она не приобрела. Ей очень не хватало Ольги, как и Веселко – Ани. Подруги часто перезванивались, обменивались письмами, изредка приезжали друг к другу на выходных. Но им так хотелось бы снова жить в одном городе… А теперь Аня уже не вернется в Москву, на что вначале тайно надеялась Веселко.

С одной стороны, Ольга понимала, что должна радоваться за Аню – и она радовалась, что у той так все удачно сложилось! – но с другой – зеленела от зависти и ничего не могла с собой поделать. Нашла Золушка принца, богатого, симпатичного, хоть и разведенного, но без детей и алиментов, да еще, ко всему в придачу, как Анька говорит, он и мужик приличный. И Ольга уже сама смогла в этом убедиться. Приличный мужик с деньгами!!! Они что, еще где-то водятся? Практика показала, что водятся – в Питере. И дернуло же ее в девятнадцать лет за москвича выскочить?!

Сама Веселко уже давно махнула на себя рукой – в том плане, что ей когда-то удастся устроить свою личную жизнь, хотя она была гораздо симпатичнее Ани, а уж о фигуре и говорить нечего! Всю сознательную жизнь Веселко прозанималась народными танцами, а теперь вела аэробику и постоянно поддерживала форму. Но Веселко до сих пор была одна.

Сидя в шестикомнатной «сталинской» квартире, переделанной из двух трехкомнатных и расположенной недалеко от Парка Победы в Московском районе, Ольга скрывала от подруги свои чувства. Именно сюда уже переехала Аня, не дожидаясь свадьбы: живем в двадцать первом веке, не ждать же штампа в паспорте, который они поставят завтра? Веселко понимала, как резко поднялась вверх Аня, как далеко ушла от нее самой. Да и всегда она находилась в гораздо худшем материальном положении, чем двоюродная сестра. Весь этот антиквариат, которым была буквально напичкана квартира Тихонова, заставлял Ольгу спрашивать себя: «Ну почему Анька, а не я?»

Ольга, наконец, решилась и повторила свои мысли вслух:

– Анька, почему мне в жизни так не повезло? Почему ты, а не я? Почему?! Я почти каждый вечер, как дура, думаю: вот прошел еще один день пустой траты косметики. Ты уж прости меня, стерву…

– Да ладно тебе извиняться. Я на твоем месте, наверное, то же самое думала бы, – она помолчала и добавила: – Окрутить можно любого мужика. Теперь я в этом не сомневаюсь. Запомни: любого! Вот ты, например, выглядишь так, словно только что сошла с обложки «Космополитена», а о замужестве, как я понимаю, в ближайшее время речи быть не может? Уже четыре года Юрочка тебе голову дурит?

Веселко кивнула.

– А меня ты помнишь – какой я была до переезда в Питер?

Ольга опять кивнула: она поражалась произошедшим в Ане переменам. Сестра осветлила волосы, обрезала «хвост» и носила теперь модную стрижку, сменила стиль одежды.

– Дома я не решалась на все это. А тут, во-первых, меня никто не знал. В Москве бы мамаша критикой занялась: она же без этого не может. Невестки обязательно сказали бы, что мне стрижка не идет, то не так, это не эдак. Я бы расстроилась, ломала бы голову: правду они говорят или специально врут? А здесь, в новой обстановке, меня увидели в этом обличье, и приняли такой, какой я стала.

– Да, тебе очень хорошо, – искренне сказала Ольга.

– А тебе для начала нужно твоего придурка послать подальше, – заметила Аня.

– Не могу я послать его подальше, – грустно вздохнула Ольга. – Люблю я эту сволочь. И ничего не в состоянии с собой поделать. Почему, ну почему все мужики сволочи? А те, которые не сволочи, скучные зануды?

– Надо искать замену, – посоветовала Аня. – Выбивать клин клином.

– Не подскажешь, где?

Аня молчала какое-то время, а потом заявила:

Примечания

1

ИВС – изолятор временного содержания – несколько камер при отделении милиции, куда вначале помещаются все задержанные и арестованные. – Прим. автора.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.