Лирика

Что делать! Душа у меня обнищала

И прочь ускользнула.

Я что-то кому-то наобещала

И всех обманула.

Но я не нарочно, а так уж случилось,

И жизнь на исходе.

Что делать! Душа от меня отлучилась

Гулять на свободе.

И где она бродит? Кого повстречала?

Чему удивилась?..

А мне без нее не припомнить начала,

Начало забылось.

1967

Пожалейте пропавший ручей!

Он иссох, как душа иссыхает.

Не о нем ли средь душных ночей

Эта ива сухая вздыхает!

Здесь когда-то блестела вода,

Убегала безвольно, беспечно.

В жаркий полдень поила стада

И не знала, что жить ей не вечно,

И не знала, что где-то вдали

Неприметно иссякли истоки,

А дожди этим летом не шли,

Только зной распалялся жестокий.

Не пробиться далекой струе

Из заваленных наглухо скважин…

Только ива грустит о ручье,

Только мох на камнях еще влажен.

1967

Что толковать! Остался краткий срок,

Но как бы ни был он обидно краток,

Отчаянье пошло мне, видно, впрок

И не растрачу дней моих остаток.

Я понимаю, что кругом в долгу

Пред самым давним и пред самым новым.

И будь я проклята, когда солгу

Хотя бы раз, хотя б единым словом.

Нет, если я смогу преодолеть

Молчание, пока еще не поздно, —

Не будет слово ни чадить, ни тлеть —

Костер, пылающий в ночи морозной.

Одна на свете благодать —

Отдать себя, забыть, отдать

И уничтожиться бесследно.

Один на свете путь победный —

Жить как бегущая вода:

Светла, беспечна, молода, —

Она теснит волну волною

И пребывает без труда

Все той же и всегда иною,

Животворящею всегда.

1967

Сердцу ненавидеть непривычно,

Сердцу ненавидеть несподручно,

Ненависть глуха, косноязычна.

До чего с тобой, старуха, скучно!

Видишь зорко, да ведь мало толку

В этом зренье хищном и подробном.

В стоге сена выглядишь иголку,

Стены размыкаешь взором злобным.

Ты права, во всем права, но этой

Правотой меня уж не обманешь —

С ней глаза отвадятся от света,

С ней сама вот-вот старухой станешь.

Надоела. Ох, как надоела!

Колоти хоть в колокол набатный —

Не услышу. Сердце отболело,

Не проймешь. Отчаливай обратно.

Тот, кто подослал тебя, старуху…

Чтоб о нем ни слова, ни полслова,

Чтоб о нем ни слуху и ни духу.

Знать не знаю. Не было такого.

Не было, и нету, и не будет

Ныне, и по всякий день, и присно.

Даже ненавидеть не принудит,

Даже ненавидеть ненавистно.

1967

Пусть будет близким не в упрек

Их вечный недосуг.

Со мной мой верный огонек,

Со мной надежный друг.

Не надо что-то объяснять,

О чем-то говорить —

Он сразу сможет все понять,

Лишь стоит закурить.

Он скажет: «Ладно, ничего», —

Свеченьем золотым,

И смута сердца моего

Рассеется как дым.

«Я все же искорка тепла, —

Он скажет мне без слов, —

Я за тебя сгореть дотла,

Я умереть готов.

Всем существом моим владей,

Доколе ты жива…»

Не часто слышим от людей

Подобные слова.

1967

Ни ахматовской кротости,

Ни цветаевской ярости —

Поначалу от робости,

А позднее от старости.

Не напрасно ли прожито

Столько лет в этой местности?

Кто же все-таки, кто же ты?

Отзовись из безвестности!..

О, как сердце отравлено

Немотой многолетнею!

Что же будет оставлено

В ту минуту последнюю?

Лишь начало мелодии,

Лишь мотив обещания,

Лишь мученье бесплодия,

Лишь позор обнищания.

Лишь тростник заколышется

Тем напевом, чуть начатым…

Пусть кому-то послышится,

Как поет он, как плачет он.

1967

Никто не поможет, никто не поможет,

Метанья твои никого не тревожат;

В себе отыщи непонятную силу,

Как скрытую золотоносную жилу.

Она затаилась под грохот обвала,

Поверь, о поверь, что она не пропала,

Найди, раскопай, обрети эту силу

Иль знай, что себе ты копаешь могилу.

Пока еще дышишь – работай, не сетуй,

Не жди, не зови – не услышишь ответа,

Кричишь ли, молчишь – никого не тревожит,

Никто не поможет, никто не поможет…

Жестоки, неправедны жалобы эти,

Жестоки, неправедны эти упреки, —

Все люди несчастны и все одиноки,

Как ты, одиноки все люди на свете.

1967–1968

Немого учат говорить.

Он видит чьих-то губ движенье

И хочет слово повторить

В беззвучных муках униженья.

Ты замолчишь – он замычит,

Пугающие звуки грубы,

Но счастлив он, что не молчит,

Когда чужие сжаты губы.

А что ему в мычанье том!

То заревет, то смолкнет снова.

С нечеловеческим трудом

Он хочет выговорить слово.

Он мучится не день, не год,

За звук живой – костьми поляжет.

Он речь не скоро обретет,

Но он свое когда-то скажет.

[1967–1968]

О, ветром зыблемая тень —

Не верьте лести.

Покуда вы – лишь дальний день,

Лишь весть о вести.

Вы тщитесь – как бы почудней,

В угоду моде.

Вас нет. Вы нищенки бедней.

Вы – нечто вроде.

Все про себя: судьба, судьбе,

Судьбы, судьбою…

Нет, вы забудьте о себе,

Чтоб стать собою.

Иначе будет все не впрок,

И зря, и втуне.

Покуда блеск натужных строк —

Лишь блеск латуни.

Ваш стих – сердец не веселит,

Не жжет, не мучит.

Как серый цвет могильных плит,

Он им наскучит.

Вам надо все перечеркнуть,

Начать с начала.

Отправьтесь в путь, в нелегкий путь,

В путь – от причала.

А ритмы, а рифмы невемо откуда

Мне под руку лезут, и нету отбоя.

Звенит в голове от шмелиного гуда.

Как спьяну могу говорить про любое.

О чем же? О жизни, что длилась напрасно?

Не надо. Об этом уже надоело.

Уже надоело? Ну вот и прекрасно,

Я тоже о ней говорить не хотела.

И все же, и все-таки длится дорога,

О нет, не дорога – глухая тревога,

Смятенье, прислушиванье, озиранье,

О чем-то пытаешься вспомнить заране,

Терзается память и все же не может

Прорваться куда-то, покуда не дожит

Мой день…

Осень сорок четвертого года.

День за днем убывающий зной.

Ереванская синь небосвода

Затуманена дымкой сквозной.

Сокровенной счастливою тайной

Для меня эта осень жива.

Не случайно, о нет, не случайно

Я с трудом поднимаю слова, —

Будто воду из глуби колодца,

Чтоб увидеть сквозь годы утрат

Допотопное небо Звартноца,

Обнимающее Арарат.

1968

Есть художник неподкупный —

Так распишет, что ой-ой.

Он любой душе преступной

Воздавать привык с лихвой.

Тот ваятель не согласен

Утаить хоть что-нибудь.

Лепкой брыльев и подглазин

Он расскажет злую суть.

По одной кривой улыбке

Он движеньями резца

Год из году без ошибки

Обличает подлеца.

Сеть морщинок расположит

Так, что скрыть уже нельзя:

Этот век позорно прожит —

Вниз и вниз вела стезя…

Тут уж верьте ли, не верьте —

Весь рисунок неспроста…

Но останется до смерти

Красотою красота.

1968

О сердце человечье, ты все в кровоподтеках,

Не мучься, не терзайся, отдохни!

Ты свыкнешься с увечьем, все дело только в сроках,

А как тепло на солнце и как легко в тени!

Не мучься, не терзайся, родное, дорогое,

Не мучься, не терзайся, отдохни!

Увечья не излечит мгновение покоя,

Но как тепло на солнце и как легко в тени!

1968

Сверчок поет, запрятавшись во тьму,

И песенка его не пустословье, —

Не зря сверчит, дай бог ему здоровья,

И я не зря завидую ему.

Я говорю: невидимый, прости,

Меня сковало смертной немотою,

Одно твое звучание простое

Могло б меня от гибели спасти, —

Лишь песенку твою, где нет потерь,

Где непрерывностью речитатива

И прошлое и будущее живо, —

Лишь эту песню мне передоверь!

1969, сент.Переделкино

Легко ль понять через десятки лет —

Здесь нет меня, ну просто нет и нет.

Я не запомнила земные дни.

Растенью и тому, наверно, внятно

Теченье дней, а для меня они —

Как на луне смутнеющие пятна.

1969

Я живу, озираясь,

Что-то вспомнить стараюсь

И невмочь, как во сне.

Эта злая работа

До холодного пота,

Видно, впрямь не по мне.

Но пора ведь, пора ведь

Что-то разом исправить,

Распрямить, разогнуть…

Голос тихий и грозный

Отвечает мне: поздно,

Никого не вернуть.

Я живу, озираясь,

Я припомнить стараюсь

Мой неведомый век.

Все забыла, что было,

Может, я и любила

Только лес, только снег.

Снег – за таинство света

И за то, что безгласен

И со мною согласен

Тишиною пути,

Ну а лес – не за это:

За смятенье, за гомон

И за то, что кругом он, —

Стоит в чащу войти…

1969

Средь многих земных чудес

Есть и такое —

Листья кружат на ветру,

Преображается лес,

Нет в нем покоя.

Это не страшно, это не навсегда,

Настанет покой снежный,

А там, глядишь, и весне подойдет чреда

В срок неизбежный.

У нас похуже, но мы молчим.

Ты, лес, посочувствуй.

Весна – это юность,

а старость – не множество зим,

Минует одна, и место пусто.

Сомкнется воздух на месте том,

Где мы стоим, где мы идем.

Но и это не страшно, коль ты пособишь

И в нашу подземную тишь

Врастет деревцо корнями живыми.

Пожалей нас во имя

Пожизненной верности нашей

Ветвям, и листве, и хвое,

Оставь нам дыханье твое живое, —

Пусть растет деревцо

Все ветвистей, все краше!..

1969

Я здесь любила все как есть,

Не рассказать, не перечесть —

Весну любила за весну,

А зимушку за белизну,

А лето за угрюмый зной,

А осень… у нее со мной

Был уговор особый,

Узнать его не пробуй.

Она ведет меня тайком,

И всякий раз впервые,

Звеня ключами и замком,

В такие кладовые,

Где впрямь захватывает дух

От багреца и злата,

А голос – и глубок и глух —

Мне говорит неспешно вслух

Все, что сказал когда-то.

1969

Нас предрассветная заря

Надеждой радует не зря,

И неспроста пугает нас

Тревожный сумеречный час.

Лишается земля примет,

Когда над ней исчезнет свет,

Все дело в свете, но и он

Лишь темнотой на свет рожден.

Нет, не поеду я туда.

Давно уже зарок положен.

Я знала Коктебель тогда,

Когда еще в нем жил Волошин.

А что там было? Синь, полынь

Да море. Небо и пустыня.

Там и теперь все та же синь,

Но нет пустыни, нет полыни.

Стеклом блистают корпуса,

Тесня волошинскую дачу,

И первобытная краса

Исчезла. Все теперь иначе.

Туда на бархатный сезон

Литературная элита

Съезжается, держа фасон…

Исчез мой давний дивный сон,

Но все, что было, не забыто.

Народ – непонятное слово

И зря введено в оборот, —

Гляжу на того, на другого

И вижу людей, не народ.

Несхожие, разные люди —

И праведник тут, и злодей,

И я не по праздной причуде

Людьми называю людей.

1969

* * *

Душа объята сном

Иль мечется в смятенье.

А под твоим окном

Растет стихотворенье.

* * *

Страшно тебе довериться, слово,

Страшно, а должно.

Будь слишком старо, будь слишком ново,

Только не ложно.

* * *

У человечества одышка

От спешки яростной, как будто —

Последний день, а завтра – крышка

И мрак последнего уюта.

1969

На столе бумажный ворох

Удалось бы разгрести, —

И тогда на всех просторах

Мне открыты все пути!

* * *

Наглядеться б на чудо!

Но усталость с утра, —

Это знак, что отсюда

Убираться пора.

* * *

Как были эти годы хороши,

Когда и я стихи писать умела.

Невзрачные, они росли несмело,

И все-таки – из сердца, из души.

1974

И лишь в редчайшие мгновенья

Вдруг заглядишься в синеву

И повторяешь в изумленье:

Я существую, я живу.

* * *

Как победить, преодолеть тревогу?

Где скрыться от смятенья моего?

Бог милостив, – и больше ничего

Не скажешь. Все, как есть, вверяю Богу.

Ты живешь смиренницей прекрасною.

Всю себя лишь для себя храня.

Доцветаешь красотой напрасною,

Прелестью, лишенною огня.

Стройностью твоей, твоей походкою

Восхитится каждый, кто ни глянь.

Красоте зеленых глаз с обводкою

Позавидовать могла бы лань.

Алощекая и темнобровая,

Ты и впрямь на диво хороша…

Гордая, холодная, суровая,

Самопоглощенная душа.

Мраморная прелесть безупречная,

Совершенства образец живой…

Самоотречение беспечное,

Безоглядное – удел не твой.

Есть возможное и невозможное,

Ты меж них границу провела

И живешь с оглядкой осторожною,

Ни добра не делая, ни зла.

Слова пустые лежат, не дышат,

Слова не знают – зачем их пишут.

Слова без смысла, слова без цели,

Они озябших не отогрели,

Они голодных не накормили —

Слова бездушья, слова бессилья!

Они робеют, они не смеют,

Они не светят, они не греют

И лишь немеют в тоске сиротства,

Не сознавая свое уродство.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.