Дорога к счастью - Фонарщик

Бывший учитель Вилли очень любил мальчика, который был у него лучшим учеником. Всякий раз, встречая его, он справлялся о том, что тот делает и продолжает ли заниматься.

Когда Вилли поступил на работу, учитель нашел, что у мальчика достаточно много свободного времени, и еще настойчивее советовал ему учиться дальше. Он и уговорил Вилли заняться французским, который мог ему пригодиться в жизни; он же дал Вилли и все необходимые учебники.

Само собой разумеется, что Герти не могла отстать от Вилли; у нее тоже возникло желание учиться французскому языку. Скоро выяснилось, что у нее большие способности к учебе, и она не уступала Вилли.

По вечерам в субботу Труман усаживался на скамью и сидел тихо, чтобы не мешать детям, а Вилли и Герти сидели, склонясь над книгой, и занимались переводами.

Работа шла дружно: Герти искала слова в словаре, а Вилли составлял фразы.

Итак, умственное развитие Герти быстро продвигалось вперед.

А как же шло ее нравственное развитие? Научилась ли она владеть собой, отличать добро от зла, правду от лжи?

Да, тяжелый труд, который мисс Грэм взяла на себя по отношению к заброшенному ребенку, не пропал даром; надо признать, что многое далось даже легче, чем можно было ожидать: характер Герти сделался прямым и благородным. Добром от нее можно было добиться всего; строгость же всегда ее только раздражала.

За эти два года Герти переродилась настолько, что Эмилия теперь не беспокоится за ее будущее, Труман гордится ею, миссис Салливан и даже старик Купер постоянно говорят, что Герти во всех отношениях изменилась к лучшему.

Глава XIII

Радость и горе

Однажды декабрьским вечером (это была третья зима, которую Герти проводила у Трумана Флинта) вошел Вилли с французскими книгами под мышкой. После обычного приветствия он воскликнул, бросив словарь и грамматику на стол:

– Герти, прежде чем сесть заниматься, я должен рассказать тебе самую смешную историю в мире. Это приключилось со мной сегодня. Я так хохотал дома, когда рассказывал маме!

– Я слышала, как вы смеялись, – ответила Герти, – и если бы я не была так занята, то непременно прибежала бы послушать. Ну, рассказывай скорей!

– А вот что, – начал Вилли. – Вы, вероятно, заметили, как утром все покрылось льдом. А как блестело! Когда солнечные лучи упали на большой вяз против нашей аптеки, мне казалось, что ничего красивее я в жизни не видал. Но это к рассказу не относится, разве только то, что тротуары были, как и все остальное, просто ослепительны.

– Я знаю, – прервала Герти, – я упала, когда шла в школу.

– Больно ударилась?

– Нет. Что же было дальше?

– Часов около одиннадцати стою я у дверей магазина и смотрю на прохожих и вдруг вижу: идет по улице самая смешная особа, какую только можно себе представить. Надо тебе сказать, на ней было что-то вроде платья, шелковое или атласное, черное, узкое-преузкое и отделанное рыжеватыми кружевами, которые некогда были, вероятно, черными, а теперь утратили цвет. Еще на ней был серый плащ, тоже шелковый; ты, вероятно, подумала бы, что он времен Ноева ковчега. Шляпу описать нельзя. Я могу только сказать, что она была вдвое больше всякой другой дамской шляпы, а к ней была привязана вуаль, которая спускалась чуть не до пят. Но замечательнее всего были очки. Я не видел ничего огромнее и ужаснее! Кроме того, она несла рабочий мешок, черный, шелковый, на котором были зигзагами нашиты лоскутки всевозможных цветов; носовой платок был пристегнут к мешку булавкой; и в такое время года, подумай только, на шнурочке болтался огромный веер из перьев, а в довершение всего – большой журнал, завязанный в платок! Боже! Я не могу без смеха вспомнить и половины того, что она несла, все это было пристегнуто большими желтыми булавками и общей кучей висело на левой руке вокруг мешка. И все-таки платье было в ней не самое смешное. Надо было видеть ее походку! Она казалась старой и слабой, и видно было, что ей очень трудно держаться на гололедице; несмотря на это на лице сияла такая улыбочка!.. Герти, жаль, что ты ее не видела, а то смеялась бы до сих пор.

– Какая-нибудь несчастная безумная? – спросил Тру.

– Нет, нет, – ответил Вилли, – просто большая оригиналка, но, я думаю, не сумасшедшая. Как раз напротив аптеки она поскользнулась и во весь рост растянулась на тротуаре. Я бросился к ней, испугавшись, что такое падение может убить это бедное маленькое создание. Мистер Брэй и какой-то покупатель выбежали за мной. Сначала она растерялась; мы перенесли ее в аптеку, и она через минуту-другую пришла в себя. Вы сказали «сумасшедшая», дядя Тру? О, ничего подобного! Она все прекрасно понимает, ручаюсь вам. Как только она открыла глаза и сообразила, что случилось, она стала искать свой рабочий мешок с его принадлежностями; все пересчитала, чтобы убедиться, что ничего не пропало, и с довольным видом покачала головой. Хороша сумасшедшая! Мистер Брэй налил в стакан укрепляющего и преподнес ей. Все грациозные ужимки и гримаски вернулись к ней, и когда мистер Брэй предложил старушке выпить, она отступила немного, сделав старинный реверанс, и вытянула вперед руки, чтобы выразить ужас, который внушало ей подобное предложение. Господин, который переносил даму, улыбнулся и сказал, что это ей не повредит. Тогда она быстро обернулась к нему, сделала еще один реверанс и ответила надорванным голосом: «Можете ли вы, сударь, честным словом благородного человека заверить меня, что это не опьяняющее лекарство?» Он с большим трудом удержался от смеха, но сказал ей, что она может быть спокойна. «В таком случае я рискну принять это питье, – милостиво согласилась дама, – оно довольно ароматно». Ей, видно, понравился также и вкус, потому что она выпила все до последней капли и поставила стакан.

Она уже оправилась и собиралась идти дальше, но ей было очень опасно идти одной по такой гололедице. Мистер Брэй, вероятно, был того же мнения, потому что он спросил, куда она идет. Она ответила, что шла в гости к госпоже такой-то, которая живет около бульвара. Я тронул за руку мистера Брэя и тихо сказал ему, что если он может минутку обойтись без меня, я пойду проводить ее. Он ответил, что я ему не понадоблюсь раньше, чем через час. Я предложил даме руку и сказал, что буду очень рад проводить ее. Надо было видеть ее в этот момент! Однако она взяла меня под руку, и мы отправились в путь. Наверное, мистер Брэй и другой господин очень смеялись, глядя на нас; но мне было жаль пожилую даму, и я не хотел, чтобы она упала еще раз. Все встречные останавливались и глядели на нас: мы были смешной парой. Она не только оперлась на мою руку, но ухватилась за нее обеими руками, так что я тащил ее, как корзину. Мне интересно было узнать, кто она такая.

– Ты знаешь, как ее зовут? – спросила Герти.

– Нет, – ответил Вилли, – она не захотела мне сказать. Я спросил ее, но она дребезжащим голоском ответила мне (тут Вилли расхохотался), что это тайна и что настоящий рыцарь должен сам узнать имя своей прекрасной дамы. О! Это было комичное приключение! Я спросил, сколько ей лет. Мама находит, что это было невежливо, но как бы там ни было, это единственная невежливость, которую я позволил себе, и дама сама могла бы это подтвердить.

– Сколько же ей лет?

– Шестнадцать!

– Да что ты, Вилли!

– Так, по крайней мере, она мне сказала! А верный и вежливый рыцарь должен верить своей красавице.

– Бедняжка! – сказал Тру. – Она, должно быть, впала в детство.

– Да нисколько, дядя Тру, – возразил Вилли. – Конечно, иногда, слушая ее бессмыслицы, можно предположить такое; но потом она начинает говорить вполне разумно. Она сказала, что премного мне обязана за внимание, которое я оказал ей, старой женщине. Придя на улицу Бэкона, мы встретили целый пансион молодых девушек, красивых, юных. Как только она издали их заметила, то решила, что я покину ее и пойду с ними. Но она затаила месть! И счастье для меня, что у меня не было подобного намерения, потому что это невозможно было бы выполнить. Некоторые останавливались и смотрели на нас с любопытством. Меня это нисколько не беспокоило, но дама думала, что мне это очень неприятно, и когда мы миновали девушек, она похвалила меня за мою «благосклонность» – это оказалось ее любимым выражением.

Вилли остановился, чтобы передохнуть. Тру похлопал его по плечу.

– Хороший мальчик, Вилли! – воскликнул он. – Славный парень! Он всегда уважает старость. Это очень хорошо, хотя твой дед уверяет, что теперь это уже не в моде.

– Я не знаю моды, дядя Тру, но мне всегда казалось, что любой человек обязан помочь пожилой леди, поскользнувшейся на льду…

– Вилли ко всем внимателен, – заметила Герти.

– Вилли герой, – смеясь, прибавил Тру. – Или же таким его представляют себе друзья…

– Я склоняюсь ко второму предположению. Но, Герти, нас ждет Карл XII, и надо заниматься. Может быть, такой случай еще не скоро представится, потому что мистер Брэй не совсем здоров сегодня; его лихорадит, и я обещал прийти в аптеку завтра после обеда. Если он расхворается, у меня будет слишком много дел, и я не смогу приходить домой.

– О! Будем надеяться, что мистер Брэй поправится! – в один голос сказали Тру и Герти.

– Это такой милый человек! – продолжал Тру.

– Он так добр к тебе, Вилли, – подхватила Герти.

Вилли тоже надеялся, что это было лишь легкое недомогание, но его надежда сменилась страхом, когда на следующий день он узнал, что хозяин не может подняться с постели и доктор нашел тревожные признаки.

Разыгрался тиф, и через несколько дней добрый аптекарь умер. Смерть мистера Брэя была для Вилли столь же ужасным, сколь и неожиданным ударом. Сначала он не понял всех ее последствий для своей судьбы, но вскоре аптека была закрыта, и вдова поспешила продать ее, чтобы как можно скорее уехать в деревню.

Таким образом, Вилли остался без места и, что еще хуже, без помощи и хорошей рекомендации мистера Брэя.

Он неплохо зарабатывал в последнее время и существенно помогал матери и деду, который теперь мог позволить себе немного отдохнуть. Мысль быть им в тягость хотя бы один день была нестерпима для мальчика с таким независимым и энергичным характером, как у Вилли, и он активно стал искать новое место.

Сперва, конечно, он обратился к другим аптекарям; но никому из них мальчик не был нужен. Целый день пропал даром; Вилли вернулся домой очень усталый.

Ну что ж! Если он не может заняться прежним делом, он возьмется за другое.

Но за что? Это был непростой вопрос. Вилли долго говорил с матерью. Она считала, что способности и образование позволяют ее сыну занять место, по крайней мере, не ниже того, которое он потерял.

Вилли думал так же, хотя и не был о себе такого уж высокого мнения. Однако если не будет того, чего ему хотелось бы, он готов взяться за что угодно.

Он вновь принялся за поиски, но у него не было рекомендаций и, соответственно, надежды на доверие к незнакомому столь молодому человеку.

Его попытки были безуспешны, и он приходил с каждым днем все более мрачным и удрученным. После каждой не удачи ему все тяжелее было видеть мать и деда. Озабоченное лицо матери обращалось к нему с такой надеждой, что он не решался огорчать ее рассказом о новых неудачах; дед же был уверен, что он ничего никогда не найдет, и Вилли мучило, что он не может доказать обратного. Через пару недель миссис Салливан перестала спрашивать сына о результатах его поисков, поняв, что эти расспросы мучительны для него, и ждала, пока он сам ей расскажет.

А бедный Вилли предпринял столько бесполезных попыток и получил столько оскорбительных отказов, сколько его бедная мать даже не могла себе представить…

Глава XIV

Горизонт проясняется

Это было новое испытание, одно из самых тяжких для Вилли, но он мужественно переносил его. О самых тяжелых моментах борьбы он никому не говорил – ни своей обеспокоенной матери, ни раздраженному деду. Герти стала теперь его главным утешением. Только ей он рассказывал о всех неприятностях, и, несмотря на свой возраст, она прекрасно научилась его поддерживать. Всегда стараясь предполагать лучшее, всегда предсказывая ему успех на следующий день, она много сделала, чтобы сохранить в нем надежду и укрепить его решимость.

Ум Герти, наблюдательный и живой, был не по-детски проницателен; она быстро схватывала суть дела. Часто она давала прекрасные советы, которым Вилли охотно следовал.

Однажды им попалось объявление в газете, которое казалось подходящим для Вилли. Требовался мальчик лет пятнадцати, ловкий, способный и честный. Пробыв несколько лет в учении, он получал долю в деле хозяина и становился его компаньоном.

Это было не место, а клад. Герти сияла, отправляя своего друга по указанному адресу.

Хозяин, маленький человечек, с хитрым выражением лица и острым взглядом, послушал его некоторое время, потом задал целую кучу вопросов и поставил Вилли в очень неловкое положение, выразив сомнение относительно его способностей и честности. А в конце беседы заявил, что даже при самых лучших рекомендациях он не рискнул бы заключить договор с молодым человеком, если его родители не согласятся принять участие в деле и вложить на его имя небольшую сумму.

Такой тон вовсе не понравился Вилли; он догадался, что это просто мошенничество или что-то в этом роде.

Отчаяние овладело мальчиком. Он не решался показаться на глаза матери и прямо прошел к Труману. Был рождественский сочельник. Дома была одна Герти. Замирающее пламя камина и последние отблески вечерней зари слабо освещали комнату. Герти собиралась делать печенье к чаю. Она вышла из кладовой с чашкой муки в руках, когда Вилли бросил свою фуражку на скамью и сел, обхватив голову руками. Герти тотчас же поняла, что бедный мальчик потерпел новую неудачу. Безмолвный приход был так необычен для него, так странно было видеть его красивую голову склоненной под тяжестью горя и всю его фигуру, усталую и будто постаревшую, что Герти стало ясно, что его сердце готово разорваться. Отложив в сторону кружку и тихо подойдя к нему, она с беспокойством тронула его за руку. Дружеское прикосновение и сочувствующий взгляд оказались последней каплей, переполнившей чашу терпения мальчика. Он уронил голову на стол; спустя мгновение раздались тяжелые рыдания, раздиравшие душу Герти. Она часто плакала, и это было естественно; но Вилли, всегда такой веселый и жизнерадостный!.. Она никогда не видела, чтобы он плакал, и не думала, что это возможно. Обняв его, она тихо сказала:

– Это ничего, Вилли, что ты не получил это место; я не думаю, чтобы оно было таким уж хорошим.

– Я тоже, – отозвался Вилли, приподняв голову, – но что же делать? Я не в силах ничего найти! Но не могу же я сидеть сложа руки!..

– Ну, нам приятно, что ты сидишь дома.

– И мне было очень приятно приходить домой, когда я служил у мистера Брэя и кое-что зарабатывал. Тогда я чувствовал, что все рады меня видеть.

– И теперь мы рады не меньше.

– Теперь не то, что раньше! – горько воскликнул Вилли. – Теперь мать постоянно смотрит на меня так, точно ждет, что я вот-вот скажу ей, что наконец нашел место. А дедушка – тот, кажется, и раньше считал, что я ни на что не годен!

– Но ведь ты не виноват, Вилли, что мистер Брэй умер. За что же тебя бранить?

– Да он и не бранит меня! Мне как раз было бы легче, если б меня бранили. А то сидит вечером в своем кресле, вздыхает и смотрит так, будто говорит: «Ничего, братец, из тебя не выйдет, я всегда это говорил».

– А я верю, что выйдет! – возразила Герти. – В один прекрасный день ты разбогатеешь. Вот он удивится!

– Герти! Ах, если бы я когда-нибудь разбогател, я непременно поделился бы с тобой… Но, – разочарованно прибавил он, – это не так просто, как я думал раньше…

Герти взяла его за руки.

– Послушай, Вилли, – сказала она, – не думай больше об этом. У каждого есть свое горе, и каждый его превозмогает. Быть может, через неделю тебе будет лучше, чем у мистера Брэя, и мы снова будем счастливы! А знаешь, – она решила переменить разговор, – знаешь, что сегодня вечером исполняется два года, как я здесь?

– Правда? Разве дядя Тру взял тебя к себе в сочельник?

– Конечно.

– Вот так штука! Значит, тебя привел сам Санта-Клаус!

Оказалось, что Герти ничего не знала о Санта-Клаусе, который приносит детям подарки на Рождество. Вилли начал рассказывать и постепенно увлекся.

Когда Герти увидела, что интересный рассказ разогнал его грусть, она принялась за свое печенье; глаза ее горели таким задорным огоньком, что Вилли, заметив это, воскликнул:

– О чем ты думаешь, Герти? Отчего у тебя стало такое лукавое личико?

– Я думаю, быть может, Санта-Клаус принесет тебе что-нибудь сегодня. И отведет тебя куда-нибудь на службу, где ты будешь хорошо зарабатывать.

– Только на него и остается надеяться, потому что если я не найду места к Новому году, не знаю, что со мной будет…

В эту минуту вошел Труман. Старик принес жирную индейку, подарок на Рождество от мисс Грэм. Герти она прислала книгу.

– А для Вилли, дядя, у тебя ничего нет? – спросила Герти.

– Как же, есть! Только боюсь, подарок-то неважный. Так, просто записочка!..

– Записочка? Мне? – удивленно воскликнул Вилли. – От кого же?

– Не знаю, – ответил Труман, роясь в своих карманах. – Я только повернул на нашу улицу, как встретил человека, который спросил, не знаю ли я, где живет миссис Салливан. Я ему указал дом, а когда он увидел, что я иду туда же, то попросил меня передать эту записочку мистеру Вильяму Салливану, – и он протянул Вилли записку.

Мальчик громко прочел:

«Р. X. Клинтон просит Вильяма Салливана быть у него в будущий четверг утром между 10 и 11 часами…»

– Что это значит? – спросил Вилли. – Я не знаю этого имени.

– Зато я хорошо знаю, – ответил Тру. – Он живет в том большом каменном доме… Это очень богатый человек, и тут адрес его конторы.

– Как? Отец тех красивых детей, которыми мы любовались вечером под их окном?

– Он самый.

– Для чего же я ему нужен?

– Для службы.

– Значит, это место! – воскликнула Герти. – Настоящее, хорошее место, и это Санта-Клаус тебе принес! Ведь я же говорила! О, Вилли, как я рада!..

Вилли не знал, радоваться ему или нет. Приглашение от незнакомого человека казалось ему в высшей степени странным, и он взял с друзей обещание пока ничего не говорить матери и деду.

На второй день Рождества Вилли отправился в назначенный час по указанному адресу. Мистер Клинтон, очень любезный и приветливый человек, принял его ласково, недолго расспрашивал и даже не потребовал аттестата. Сказал, что ему нужен мальчик при конторе, и предложил Вилли эту должность. Вилли ответил не сразу.

Предложение было очень заманчивым и много обещало в будущем. Но мистер Клинтон не упомянул о жалованье, а Вилли не мог работать без вознаграждения, что бы новое место ни сулило в будущем.

Увидев нерешительность мальчика, мистер Клинтон спросил:

– Быть может, мое предложение вам не подходит? Или же вы уже нашли другое место?

– О, нет, – ответил Вилли. – Вы очень добры, доверяя работу в конторе незнакомому человеку, и ваше предложение для меня столь же привлекательно, сколь и неожиданно; но до этого я служил у аптекаря и имел определенный заработок, необходимый для поддержки моей матери и деда. Я многим другим местам предпочел бы такую контору, как ваша, сударь, и я надеюсь, что был бы вам полезен. Я знаю также, что есть немало молодых людей, детей богатых родителей, которые были бы очень рады работать у вас без всякого вознаграждения. Я не могу надеяться на жалованье у вас раньше, чем через несколько лет. Конечно, к этому времени я буду с избытком вознагражден опытом и знаниями, которые приобрету в деле, но, к несчастью, сударь, мое положение не позволяет мне поступить как на такую службу, так и на учение в колледже.

Мистер Клинтон улыбнулся:

– Откуда, милый юноша, вы это знаете?

– Я слышал, сударь, от бывших школьных товарищей, которые теперь служат в больших торговых домах, что они не получают вознаграждения, и считаю это справедливым. По той же причине я должен был довольствоваться своим скромным местом в аптеке. Хотя это и не соответствовало моим вкусам, но давало, по крайней мере, возможность содержать себя и помогать матери-вдове и деду, который уже стар и беден.

– А кто ваш дедушка?

– Мистер Купер, псаломщик в церкви у мистера Арнольда.

– Купер? Да, да, я его знаю… Ну, так вот что: мы действительно не даем жалованья мальчикам при конторе, это совершенно верно, и тем не менее к нам охотно идут на службу. Но я слышал о вас хорошие отзывы и думаю, что буду доволен вами. Я дам вам то же жалованье, какое вы получали у мистера Брэя; если вы будете стараться, то потом и прибавлю… Так вот, если вы согласны, то с первого января можете приступить к работе.

Вилли поблагодарил мистера Клинтона и поспешил домой.

Старший конторщик, который присутствовал при этом разговоре, нашел, что Вилли слишком сухо поблагодарил хозяина. Но мистер Клинтон следил за выражением лица мальчика и понял, что тот просто не смог выразить свою признательность словами.

И ему припомнилось то далекое время, когда он сам пришел в Бостон искать работу, чтобы содержать свою мать. С тех пор прошло больше двадцати лет; старушка мать давно в могиле; на его лице пролегли морщины – следы трудов и забот, но как живо припомнилось ему то восторженное письмо, которое он послал матери, чтобы порадовать ее известием: после долгих неудач он наконец нашел место. Нет, он не счел Вилли неблагодарным. И недаром пробудились в нем эти далекие воспоминания!..

Ничто не сравнится с восторгом доброй миссис Салливан, когда она услышала эту чудесную новость. Мистер Купер и Герти радовались, но каждый по-своему: усталые глаза старика горели необычным для него огнем надежды, а девочка, как маленькая сестра, гордилась тем, что другие тоже оценили достоинства ее брата. Дядя Труман, похлопывая мальчика по плечу, приговаривал:

– Вот видишь, мистер Вилли, нечего было падать духом! Я ведь не раз говорил дедушке, что дело скоро опять пойдет на лад!

Кто рассказал мистеру Клинтону о Вилли, так и осталось неизвестным. Миссис Салливан перебрала всех своих знакомых, думала то на одного, то на другого, но так ничего и не решила.

Пришлось согласиться с Герти, что Вилли помог Санта-Клаус.

Глава XV

Ангел-хранитель

– Посмотри, Белла, – говорила одна молоденькая девушка другой, – вон опять та девочка, которую мы встречаем каждый день по дороге в школу. Мне она очень нравится. Посмотри, как она ласково говорит с этим старичком.

– Но, Китти, ты всегда любуешься тем, что все находят безобразным.

– Безобразным? – рассердилась Китти. – Наоборот, по-моему, она прелестна! Посмотри, когда они поравняются с нами, какой у нее кроткий взгляд, когда она говорит со стариком. Хотела бы я знать, что с ним. Как его рука дрожит! Та самая, которую поддерживает девушка…

– У нее очень красивые глаза, это правда, – согласилась Белла, – но в ней нет ничего особенного. И чего это она все время гуляет по улице с этим стариком; он едва-едва ходит, а ей солнце светит прямо в лицо. Я ни за что не стала бы так прогуливаться!

– О, Белла! – воскликнула Китти. – Как можно так говорить! Мне так жаль старичка!..

– Ну, – возразила Белла, – если начать всех жалеть, так больше ничего и делать не останется! Смотри, вот идет Вилли Салливан, папин конторщик. Я остановлю его и заговорю!..

Но Вилли шел очень быстро. Поравнявшись с девушками, он вежливо поклонился.

– С добрым утром, мисс Изабелла, мисс Китти, – поздоровался он и, прежде чем они успели произнести хоть слово, был уже далеко.

– Смотри, Белла, – заметила Китти, обернувшись, – он догнал старика и мою девочку. Смотри, смотри, он взял старика под руку, и они пошли втроем. Странно!..

– Ничего странного, просто, наверное, он с ними знаком. Пойдем скорей, а то опоздаем на урок.

Нетрудно угадать, что этот старик с девочкой были не кто иные, как Труман Флинт с Герти. Но теперь роли переменились: бедная, покинутая сиротка, которой он заменил и отца, и мать, стала его опорой и утешением.

У дядюшки Трумана случился удар, и он больше не может ходить один. Если он не гуляет под руку с Герти, то целыми днями сидит в своем кресле. Прошло почти пять лет с тех пор, как он взял к себе девочку; едва она успела подрасти и окрепнуть, как пришел ее черед поддерживать старика. С утра до ночи ходила она за ним, занималась хозяйством; Герти работала без устали и действительно сделалась отрадой его немощной старости, его последних дней…

Случилось это два месяца тому назад. Правда, уже раньше здоровье Трумана пошатнулось; он прихварывал, но мог еще работать. Но однажды утром Герти вошла к нему и очень удивилась, что он еще не встал. Она подошла к постели, заговорила с ним, но Труман не отвечал. В ужасе она кинулась к миссис Салливан.

Пришел доктор и сказал, что это паралич. Некоторое время боялись, что Труман не встанет. Однако он стал понемногу поправляться; к нему вернулась речь, и недели через две он уже мог с помощью Герти вставать.

Доктор советовал ему как можно больше двигаться. Поэтому каждое утро в хорошую погоду, пока еще не было жарко, Герти отправлялась с ним на прогулку. Заодно она обычно покупала все, что ей было нужно для хозяйства, чтобы потом не выходить и не оставлять Трумана одного.

В это утро Вилли догнал их и проводил до лавки, где Герти покупала провизию. Усадив Трумана, он отправился в свою контору, а Герти подошла к прилавку, чтобы взять, что нужно к обеду. Она отложила кусок мяса и только мельком взглянула на овощи: надо было быть экономной; нечего и думать о зеленом горошке, который так любил Труман.

– Сколько стоит мясо? – спросила она у мясника.

Сумма, которую он назвал, была так мала, что Герти показалось, будто он увидел содержимое ее кошелька и прочел ее мысли.

Протягивая ей сдачу, продавец нагнулся к ней через прилавок и тихонько спросил, какая пища рекомендована мистеру Флинту доктором.

– Ну, например, зеленый горошек ему можно? Я только что получил его из деревни и с удовольствием пришлю вам.

– Доктор сказал, можно все питательное, – ответила Герти.

– Я не сомневаюсь, что зеленый горошек доставит ему удовольствие.

– Я очень благодарна вам, – сказала Герти, – он страшно любит зеленый горошек.

– Отлично! Я пришлю вам, он очень хорош!

Мясник быстро отвернулся к другому покупателю, и Герти надеялась, что он не заметил, как она вспыхнула и что на глазах у нее выступили слезы.

Труман, у которого сохранился прекрасный аппетит, вкусно пообедал и заснул, сидя в своем кресле.

Когда он проснулся, Герти прыгала возле него и радостно кричала:

– Дядя Тру, мисс Эмилия пришла нас навестить!

– Благослови вас Бог, милая барышня! – поздоровался Тру, силясь приподняться и сделать несколько шагов ей навстречу.

– Не вставайте, пожалуйста, мистер Флинт, – сказала Эмилия, угадав его движение, – ведь вам это трудно. Дай мне стул, Герти, я сяду поближе к мистеру Флинту.

– Вот, мисс Эмилия, – промолвил Труман, – я уже не тот, каким вы знали меня раньше; похоже, мне недолго осталось жить…

– Я так огорчена, что ничего об этом не знала. Только сегодня Георг, наш кучер, увидел вас с Герти в лавке и, вернувшись на дачу, рассказал мне. Я уже побранила Герти, что она мне не написала.

Герти стояла у кресла Тру, лаская своими тонкими пальцами его седые волосы. Когда Эмилия упомянула ее имя, Тру повернул к ней голову. Сколько любви было в его взгляде! Герти потом никогда не забывала его…

– Ну зачем было вас беспокоить. Никакие доктора и сиделки не сделали бы для меня больше, чем это милое дитя. Когда пять лет тому назад я взял ее к себе, думал ли я, что так скоро свалюсь и буду нуждаться в ее помощи?

– О, дядя, голубчик! – воскликнула Герти. – Я все готова сделать, чтобы ты был снова здоров!

– Знаю, знаю, дитя мое. Но на все воля Божья… А уж вас, мисс Эмилия, – сказал он, помолчав, – мы оба должны благодарить. Я любил свою птичку, но был неразумен и мог бы испортить ее. Вы лучше знали, что хорошо и для нее, и для меня. Если бы кто-нибудь сказал мне шесть лет тому назад, что я стану беспомощным стариком, прикованным к креслу, не зная, кто прокормит меня и моего птенчика, я ответил бы, что никогда не перенесу такого горя. Но эта малютка сумела научить меня бодрости и терпению. Когда я в первый раз после удара смог заговорить и выразить свою мысль, я был так взволнован, думая о своем положении и нужде, которая ожидала Герти, что мне стало еще хуже. «Что мы будем делать? – говорил я. – Что с нами будет?» И тогда она шепнула мне на ухо: «Дядя Тру, Бог не покинет нас!» А когда, забыв ее слова, я снова спросил: «Кто же теперь накормит и оденет нас?» – она опять ответила: «Бог поможет нам». Когда же ночью, в тоске, думая о своем ребенке, я, забывшись, сказал вслух: «Кто позаботится о Герти, если я умру?», эта моя милая крошка, которую я считал спящей в ее постельке, положила голову рядом с моей и сказала: «Дядя Тру, когда меня выгнали на улицу темной ночью, и я никому не была нужна, и у меня не было ни родных, ни крова, вы пришли ко мне; теперь же, если я не умру вместе с вами, найдется еще кто-нибудь, кто позаботится обо мне». После этого, мисс Эмилия, я больше не отчаивался. Эти слова глубоко запали в мою душу и принесли ей мир. Я думал: если я буду жить и сохраню силы, Герти сможет еще долго ходить в школу и многому научиться, потому что у нее большие способности и охота к учению. Ведь это слабое дитя, и я не мог допустить мысли, что ей придется тяжелым трудом добывать себе кусок хлеба; мне кажется, она не создана для этого. Я питал надежду, что она вырастет и станет учительницей, как мисс Браун. И я перестал мучиться. Я знаю, что все к лучшему – как она сказала.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.