Венок кентавра. Желтый свитер Пикассо

Елена Петровна снова страдальчески вздохнула. Доконают ее эти крылья дурацкие и Варламов гад!

Елена Петровна отлипла от двери и оторопело уставилась на кровать. На покрывале лежала шиншилловая шубка удивительной красоты с капюшоном и карманами. Рядом громоздились красочные коробки и пакеты. Варламов сошел с ума и снова накупил ей шмоток. Что же теперь делать?

В дверь постучали. Елена Петровна отпрыгнула в сторону и застыла с идиотской улыбочкой на лице. Как себя вести, она совершенно не понимала. Варламов вальяжно вплыл в спальню:

– Лена, только ничего не говори, ладно? Просто примерь эти вещи, если не подойдут, я обменяю.

– А если подойдут? – с вызовом поинтересовалась Зотова и покраснела. Она совершенно не это хотела сказать. Собственно, она ничего и не хотела говорить, но сказать что-то надо было.

– Если подойдут – носи и не выпендривайся! – с угрозой сказал Иван Аркадьевич, взял шубку и напялил ее на Елену Петровну. – По-моему, в самый раз! Тебе очень идет, Лена.

Варламов развернул ее к зеркалу и, склонив голову набок, оценивающе уставился на ее отражение. Елена Петровна тоже уставилась на свое отражение. Шиншилла – уму непостижимо! Сколько же бедных милых зверюшек пришлось убить, чтобы сшить такую роскошную шубейку?! Какое счастье, что она не состоит в Гринпис! В жизни Елены Петровны Зотовой была только одна шуба. Каракулевая. Тяжелая, как самосвал, кургузая и вонючая. Мама на свадьбу подарила, щедро обработав шубейку нафталином. Впрочем, и без нафталина шуба воняла бараном. Елена Петровна сунула кошмарный подарок подальше в шкаф и надевала, только когда к маме ездила. Мама радовалась, как дитя. Ради этого Елена Петровна терпела жуткую шубу в шкафу несколько лет. Потом подарила ее дальней родственнице из провинции. С тех пор родственница с ней не разговаривала.

Шубка от Варламова была легкой и уютной. Снимать ее категорически не хотелось, и так обидно стало, что Варламов подарил ей эти шмотки, чтобы… Чтобы… Мозг у Елены Петровны заклинило. Зачем тратить такую уйму денег? Ради чего? Чтобы удержать ее рядом с собой? Бред какой! Она бы без всяких шуб осталась, может быть. Если бы не услышала телефонный разговор. Или Варламову просто стыдно перед соседями и охраной элитного жилого комплекса, что его «жена» ходит в дешевых шмотках? Поняв истину, Елена Петровна немного успокоилась. Все они снобы. А Василиса Берн со своей какашечной норкой теперь вообще не котируется. Елена Петровна победоносно расправила грудь.

– Тебе не нравится, Лена? – обеспокоенно спросил Варламов. – Могу на соболя обменять или норку. А может, тебе больше нравится чернобурка?

Иван явно нервничал. Зотова решила не разочаровывать режиссера и сделать вид, что все идет по его коварному плану. Изобразить из себя счастливую благодарную дуру.

– Я вообще-то каракуль больше люблю, но сгодится и шиншилла. Спасибо, Ваня. Просто я немного растерялась, поэтому не сразу обрадовалась, – улыбнулась Елена Петровна и показала пальчиком на пакеты: – А там что?

– Остальные сюрпризы. Открывай и смотри, – обрадовался Иван Аркадьевич и уселся на кровать в ожидании показа моделей.

– Я на работу вообще-то опаздываю. Может, я вечером посмотрю?

– Ты в шубе и халате собралась на работу ехать? – ехидно заметил режиссер и вытряхнул на постель первый пакет, потом второй, третий и четвертый. От изобилия прекрасных вещей у Зотовой зарябило в глазах.

– Зачем ты так потратился? – с укором сказала Елена Петровна, мысленно прикидывая, в чем ей идти на работу.

– Ты же знаешь – я человек не бедный. Дочь я обеспечил, а самому мне мало что надо. Мне приятно делать тебе подарки.

Далее на кровать посыпались обувь из коробок, аксессуары, сумочки, перчатки и даже шапка, меховая такая, из соболя. Иван определенно свихнулся. Он даже босоножки зачем-то купил. Зачем ей босоножки зимой?! И колготки, и трусы. Трусы! Ярко-красного цвета! Елена Петровна зарумянилась. Как он себе вообще представляет ее в красных трусах?

– Белье и все остальное интимное мне в подарок дали, – заметил Варламов.

– Однако, – крякнула Елена Петровна.

– Примеришь? – кокетливо пропел Варламов.

– Обойдешься! – строго сказала Зотова.

– Какая ты неласковая, – хохотнул Иван Аркадьевич. – Тогда вечером, – деловито сказал режиссер, вытащил из груды вещей скромное черное платье прямого силуэта и элегантный нежно-сиреневый жакет и сунул в руки Зотовой: – Вот это надевай. Пойду пока кофе сварю. Я тебя на работу не отпущу, пока ты не позавтракаешь. Нельзя допрашивать преступников на голодный желудок, – пошутил режиссер и выскользнул за дверь.

Елена Петровна прикрыла дверь и набрала номер Трофимова:

– Веня, надо организовать около моей квартиры засаду. Сегодня Демон придет за крыльями. Как только Демон войдет в квартиру, хватайте его и в Следственное управление везите. Ничему не удивляйтесь и ничему не верьте – она оборотень.

– В погонах? – вякнул Трофимов.

– В пуантах! – рявкнула Зотова. – Короче, надеюсь на тебя!

– А вы где? – ошарашенно спросил Венечка, мыслительный процесс явно давался ему с трудом. Похоже, они все-таки выпили вечером пива с Рыжовым.

– Отбой! – сказала Зотова и отключила сотовый телефон.

Елена Петровна надела платье и жакет, взяла из кучи барахла сумочку, переложила туда свой скудный скарб и покрутилась перед зеркалом. Вещи сидели идеально и невероятно стройнили. У Варламова был талант подбирать ей одежду по размеру. Но как он мог так гнусно поступить? Вопрос был риторическим. Как он с ней, так и она с ним. Она докажет, что его несравненная Василиса Берн не лебедь, а дерьмо собачье, и засадит ее за решетку. Зотова сунула ноги в новые сапожки, надела шубу и шапку и вышла из комнаты.

– Ваш завтрак, леди, – театрально пригласил ее к столу Варламов.

– Извини, Ваня. Я действительно тороплюсь. Скоро у меня допрос Василисы Берн. Не могу же я заставить твою пассию ждать, – сказала Зотова и мило улыбнулась режиссеру.

Варламов изменился в лице и заметался по кухне. Елена Петровна с презрением наблюдала за этими передвижениями. Через минуту Иван Аркадьевич вручил ей контейнер с провизией, чмокнул в щеку и проводил до двери:

– Мой водитель тебя отвезет. Возьми ключи. У меня сегодня съемки до поздней ночи. Позвони, когда закончишь, я пришлю водителя. Пропуск готов, возьми у охранника.

– Угу, – кивнула Зотова, сунула ключи в карман и побежала к лифту. В новых сапожках с меховыми отворотами, мягких и удобных, она чувствовала себя девочкой. Еще она чувствовала себя дурой.

Глядя на себя, прекрасную, в зеркало лифта, Елена Петровна переживала. Как она могла так попасть? Зачем она поехала к Варламову? Жила бы себе спокойно без шиншилловой шубы и душевных проблем. Она не понимала, как можно быть таким лицемерным говнюком? Как? Задаривать ее безумно дорогими подарками и замышлять со своей любовницей какую-то аферу против нее. А главное, зачем? Что это за игра такая в благодетеля дурацкая?

Она вышла из лифта и подошла к охраннику.

– Здравствуйте, пропуск на меня готов? – поинтересовалась она. Охранник на нее таращился и молчал. В шиншилле не признал, голубчик. – Я жена режиссера Варламова, – с достоинством напомнила Елена Петровна и ощутила вдруг легкое головокружение. Так странно звучала эта фраза. Жена. Режиссера. Варламова.

– Да-да, конечно! Госпожа Зотова. – Охранник выдал ей пропуск и льстиво улыбнулся: – Водитель вас ждет. Хорошего дня!

Ну надо же, какая она прынцесса теперь! Жаль, что ненадолго.

Елена Петровна плюхнулась на белое кожаное сиденье «Вольво» и рявкнула:

– В Следственное управление!

Глава 13

Джон Леннон

На работе она произвела фурор. Сотрудники Следственного управления каменели при встрече с ней и провожали Елену Петровну странными взглядами. На этом представление не закончилось, несколько коллег решили нанести ей в кабинет визит вежливости под предлогом каких-то дел. В туалете Елена Петровна стала невольным свидетелем обсуждения коллегами ее внезапного преображения.

– А что ты удивляешься, Анюта! – прощебетала секретарша начальника Олечка своей приятельнице из отдела криминалистики. – В нашу Леночку Петровну втрескался криминальный авторитет, который по последнему делу проходил. Зотова так красиво его засадила, авторитет ее зауважал, преклонился перед умом нашей Леночки Петровны и через своих людей осыпает ее дорогими подарками.

– И она берет? – с ужасом спросила Анюта.

– А ты бы отказалась от шиншилловой шубы? – с вызовом спросила Олечка и шепотом добавила: – Он ведь от чистого сердца дарит, без всякого корыстного умысла. А прикинь, что будет, если Зотова откажется! Авторитет обидится и в асфальт ее закатает. Вот и приходится нашей бедненькой Леночке Петровне в шиншилле ходить.

– Ужасно! – завистливо вздохнула Анюта.

Зотова с трудом удержалась, чтобы не засмеяться и не выдать себя. Однако вскоре ей стало не до смеха. Слух про влюбленного авторитета стремительно расползся по Следственному управлению. Апофеозом стал вызов на ковер к начальству. Гаврюша ненавязчиво поинтересовался, все ли у Елены Петровны в порядке, и был с ней подозрительно нежен, что случалось с полковником крайне редко. Зотова заверила начальника, что все у нее отлично, выдала информацию по делу Колесниченко и оставила Гаврюшу дальше мучиться вопросом о связях Елены Петровны с криминальным миром. Врать Елена Петровна не любила, а правду о Варламове рассказать не могла. Она сама этой правды не знала.

До прихода Василисы Берн оставалось не больше получаса. Трофимов пока не звонил, сидел в засаде и ожидал Демона. А Демон отчего-то не торопился тырить крылья. Однако Елена Петровна была уверена, что приму схватят за тощую задницу в самое ближайшее время и на допросе она окажется вовремя. От нетерпения Зотова металась по кабинету и не могла ничего делать.

В комнату заглянул Жданов:

– Отец Трушиной пришел. Он у меня в кабинете, рвет и мечет.

– По поводу чего? – вяло отреагировала Елена Петровна.

– Незаконного допроса его дочери. Я такое про него только что нарыл! – шепотом сказал Жданов, обернулся и юркнул в кабинет, прикрыв дверь. – Григорий Владимирович Трушин в прошлом балерун, не слишком успешный. Его имя прогремело только однажды, когда у Трушина случился роман. Догадайтесь, с кем?

– Неужели с нашей несравненной Василисой Берн?

– Угадали! – обрадовался Андрей. – У меня стойкое ощущение, что мужик пытался взлететь на чужих крыльях, за счет более талантливой коллеги.

– Не говори мне ничего про крылья! – взмолилась Зотова. – Иначе меня стошнит!

Жданов помолчал некоторое время:

– Тогда слушайте самое интересное. В разгар романа Трушин внезапно женился на известной модели Кристине Петровской и вскоре после этого счастливого события вылетел из труппы, как пробка из бутылки. Через три месяца после свадьбы Кристина родила ему дочь Таню. На сцену Трушин больше не вернулся, уехал в Европу, занялся ресторанным бизнесом и весьма в этом преуспел. Вернулся в Рашку и вскоре стал по-настоящему богатым человеком. Вероятно, балетное прошлое ресторатора так и не отпустило. Не знаю, как Трушин наладил отношения с Берн, но именно он стал первым спонсором ее балетной школы.

– И теперь пытается свои нереализованные мечты о балетной славе воплотить в дочери. А Берн не дает, – задумчиво сказала Зотова.

– Не давала, – поправил Жданов. – Теперь у Танечки Трушиной появилась такая возможность, если Василиса не решит сделать своей фавориткой вместо Тани кого-то другого. Так мне его успокоить самому или как?

– Сюда веди. Вместе успокоим, – попросила Зотова и подумала, что на ловца и зверь бежит.

Георгий Владимирович заглянул в Следственное управление очень вовремя. Она собиралась с ним побеседовать, но с какой стороны подступиться к богатому ресторатору, не знала. Кроме возможного мотива, у Зотовой на Трушина ничего не было.

Георгий Трушин оказался совсем не таким, каким Зотова его представляла. Отчаянная зеленоглазая девочка Танечка с болезненным чувством справедливости, решающая проблемы кулаками, совершенно не походила на отца ни внешне, ни по характеру.

Отпечаток балетного прошлого прослеживался во всем: в манере одеваться, двигаться и говорить. Голос у Трушина был высокий, кость тонкая, движения плавные и артистичные. Внешне Георгий Владимирович красотой не блистал – тонкий нос с горбинкой, узкие губы, глаза немного навыкате, – он напоминал удивленную птицу, но была в нем некая харизматичная привлекательность, которая, несомненно, нравилась женщинам. Одежда ресторатора впечатляла. Трушин явился в Следственное управление в длинной соболиной шубе и сапогах на каблуках. На пальце правой руки ресторатора поблескивал массивный перстень с изумрудом, а под шубой оказались ядовито-зеленый бархатный пиджак, украшенный стразами, и розовый шейный платок.

Жданов прошел к окошку и сел на подоконник, настроив свои уши на прием новой информации.

– Я спрашиваю, по какому праву вы учинили допрос моей дочери? – на высокой ноте выдал ресторатор, поглядывая то на нее, то на Жданова.

– Я не устраивала ей допрос. Это была беседа, которая не имела никакой юридической силы, – вежливо сказала Елена Петровна. – Я расспрашивала Таню об их конфликте с Вероникой Колесниченко и отношении к ней других девочек. Произошло убийство одной из воспитанниц школы. Согласитесь, у меня был повод поговорить с одной из учениц. Присаживайтесь, пожалуйста. У меня к вам тоже есть несколько вопросов. Должна предупредить, что разговор я буду протоколировать, – сказала Зотова и хлопнула ладонью по папке с протоколами, которая лежала на столе. Трушин плавно опустился на стул, отбросил полы шубы и закинул ногу на ногу.

– Что же, задавайте свои вопросы, – по-барски разрешил он. – О чем вы собирались со мной поговорить?

– Почему вас так волнует, что я разговаривала с вашей дочерью? Она знает что-то, что не должны знать правоохранительные органы?

– Она ничего не знает! – отчеканил Трушин. – Я лишь забочусь о душевном спокойствии своего ребенка. Любой отец на моем месте…

– Если бы вы заботились о душевном спокойствии своего ребенка, Таня в данный момент находилась бы с любящими родителями дома, а не пребывала во время каникул в балетной школе, – заключила Зотова.

Трушин помрачнел и хмуро уставился на Елену Петровну:

– Танечка так решила сама. Она хочет быть в отличной форме.

– Насколько я знаю, у вас роскошный большой дом. Неужели там не нашлось угла, чтобы организовать вашей девочке место для занятий?

– Я сделал для Танечки целый балетный зал! – возмутился Трушин и умолк. – Ну хорошо… Я объясню, хотя это вас совершенно не касается. У нас с женой сейчас не самые лучшие времена. Мы решили разойтись и объявили об этом Танечке. Честно говоря, с Кристиной мы давно приняли это решение, но ради Танечки делали вид, что в семье все благополучно. Таня редко бывает дома и не видела всего, что у нас происходит. Мы старались в ее присутствии изображать счастливую пару. Однако всему когда-то приходит конец. И пришлось это как раз на Танечкины каникулы. Мы объявили дочери, что расходимся. Танечка очень тяжело это восприняла и сбежала из дома обратно в школу. Надеюсь, я исчерпывающе ответил на ваш вопрос?

– Это Таня вам рассказала, что я с ней беседовала?

– Нет, Танечка ничего мне не говорила. Бурмистров сказал, когда я позвонил выяснить, как дочка. Я так разозлился! Вы меня простите, ради бога. Я на взводе сейчас из-за предстоящего развода. Налетел на вас коршуном, – вздохнул Трушин. – Не знаю, что на меня нашло. Никаких претензий я более не имею. Прошу меня извинить. – Трушин примирительно улыбнулся. – Надеюсь, вы Танечку мою не подозреваете в чем-то плохом? Да, у нее были распри с Вероникой Колесниченко. Девочка эта была очень конфликтной и как бы это… Зазнайкой большой. А моя Танечка не терпит задавак. Но это ведь не повод подозревать девочку в убийстве? – Трушин внимательно уставился на Зотову, и ей стало ясно, для чего Георгий Владимирович явился в Следственное управление. Вовсе не для того, чтобы ссору затевать, а ради выяснения подробностей дела об убийстве Колесниченко.

– Не повод, но я обязана проверить все версии, – сообщила Елена Петровна. – Вы меня тоже извините, что побеспокоила вашу дочь. Но другого выхода у меня не было. Сами понимаете, убийство юной девушки – дело серьезное и не терпит промедления.

– Конечно! – воскликнул Трушин. – Я все понимаю. Повторяю, никаких претензий я более к вам не имею. Если необходимо, я Танечку сам привезу в Следственное управление. Однако надеюсь, что после беседы у вас к моей дочери не осталось вопросов. Вы сняли с нее все подозрения?

– С чего вы взяли, что я вашу дочь подозревала? По предварительной версии следствия, Колесниченко убил мужчина. Под подозрением у нас не Таня, а вы.

– Что вы сказали? – воскликнул Трушин. – Вы меня подозреваете? Помилуйте, зачем мне убивать Веронику Колесниченко?

– Чтобы освободить пьедестал для любимой дочери. Теперь ваша девочка первая в списке на роль фаворитки госпожи Берн, – влез Жданов. Трушин ошарашенно на него посмотрел.

– Вы ведь давно мечтали, господин Трушин, чтобы ваша девочка была первой? – вставила свое слово Елена Петровна. – В Танечке вы видите продолжение себя.

– Поэтому вы выступили спонсором балетной школы, – сказал Жданов. – Чтобы иметь влияние на Василису Берн.

– Вы надеялись, что Берн сделает из вашей Тани приму? – полюбопытствовала Зотова.

– Вознесет вашу дочь на Олимп, как когда-то пыталась вознести вас? – добавил Андрей.

– Достаточно, – остановил Трушин и выставил перед собой руку. Ресторатор молча смотрел на Елену Петровну, и в его синих глазах плескалась ярость. Трушин наконец-то показал свое истинное лицо. За утонченной внешностью и прекрасными манерами скрывался жесткий человек. Ничего удивительного в этом не было. В нашей стране не каждый может добиться серьезных результатов в ресторанном бизнесе. На это способен человек, обладающий сильной волей, совсем не такой, каким хотел показать себя Трушин.

– Какое у вас, господа следователи, богатое воображение, – усмехнулся ресторатор. – Вы поосторожней фантазируйте! Не злоупотребляйте своими полномочиями.

– Угрожаете?

– Господь с вами! Опять вы фантазируете. Я человек дела, и угрозы – не моя стихия, но предупредить о последствиях, так сказать, давления на меня и мою семью я обязан.

Трушин поднялся, шурша соболиной шубой.

– Я тоже должна вас предупредить. Берегите Таню. Она у вас замечательная девочка, – сказала Елена Петровна.

Трушин сел.

– Дочке угрожает опасность? – занервничал он и снова вернулся в образ балеруна. Елена Петровна так и не поняла, играет ли ресторатор в данный момент, или напуган всерьез.

– Пока нет, но все может измениться, когда Таня станет фавориткой Василисы Берн. По одной из наших версий, мотивом убийства послужил яркий успех Колесниченко. Вероника после новогодних праздников должна была подписать контракт с Большим театром на одну из ведущих партий. Вы знали об этом?

– Да, знал. Я же главный спонсор школы и в курсе всех событий, которые происходят с ученицами.

– Что вы делали двадцать пятого декабря с семнадцати до двадцати часов вечера?

– Вы имеете в виду двадцать второе декабря? Колесниченко ведь двадцать второго убили.

– Откуда вы знаете, что Колесниченко убили двадцать второго?

– Я не знаю, я предполагаю. Тело ведь нашли в Ульяновском лесопарке двадцать второго декабря, и это не секрет.

– Нашли, но Колесниченко пропала двадцатого, и дату смерти мы не объявляли.

– Я не знаю, почему так сказал, – растерялся Трушин.

– Хорошо, чем вы занимались двадцать второго декабря? Опишите свой день подробно.

– Таню искал, – хмуро сказал Трушин. – Она с утра сбежала из дома и не подходила к телефону.

– Нашли?

– Ну да. Ближе к вечеру мне позвонил Бурмистров. Доложил, что Танечка в школе, с ней все в порядке.

– Он знал, что Таня пропала?

– Естественно! Первое, что я сделал, – поехал туда.

– Значит, вы были в том районе и заезжали в школу? Во сколько?

– Часов в одиннадцать или в половине двенадцатого. Точно не помню.

– Бурмистров может это подтвердить?

– Ну конечно! Тани там не оказалось. Я попросил Якова Сергеевича позвонить мне, если Таня объявится, и поехал обратно в Москву.

– Не проще было в школу позвонить и выяснить, там ли Таня? – спросил Жданов.

– Я звонил! – разозлился Трушин. – Просто Яков Сергеевич не подходил к телефону.

– Вы ему звонили на сотовый или на городской? – спросила Зотова.

– На оба!

– Почему Бурмистров не подходил? – поинтересовался Жданов, и Зотова поймала себя на мысли, что Андрей нравится ей все больше. А Трушин все меньше.

– Яков Сергеевич в подвале был. В котельной. Там сотовый не ловит.

– Во сколько вы уехали из балетной школы?

– В районе одиннадцати. Поехал домой и ждал Таню там. Около пяти вечера позвонил Бурмистров и сказал, что Таня вернулась, с ней все в порядке, но в школе беда. Убита одна из воспитанниц. Тело найдено в Ульяновском лесопарке. Я сразу в школу помчался, хотел Танечку увезти домой, но она наотрез отказалась.

– Где Таня была весь день?

– Сказала, что гуляла.

– На улице не май месяц, чтобы гулять, – философски заметил Андрей.

– Я о том же подумал! – взвился Трушин. – Подруги у Тани все из балетной школы, в данный момент разъехались кто куда. Она у музыкантишки своего паршивого ошивалась, а мне голову морочит.

– У Тани есть молодой человек? – удивилась Зотова. Балерина ни словом не обмолвилась о том, что крутит с кем-то роман.

– Молодой? Да он старше Тани на девять лет! – заорал Трушин. – Скажите мне, что может делать сопливая шестнадцатилетняя дура с двадцатипятилетним парнем? Чем она может его заинтересовать? – Ресторатор трагично вздохнул. – Я это дело запретил. Строго-настрого запретил! Но дочь не слушает. Любовь у нее, понимаешь! Романтика! Танечка не понимает, что этому музыкантишке от нее надо. Доиграется, дура. Вышвырнут ее из школы, как и Дербеневу. Прошу, только Василисе не говорите, – спохватился Трушин. – Иначе у Танечки будут неприятности. Я решу эту проблему в ближайшее время.

– Как зовут этого парня? – спросила Зотова.

– Бес его знает. В смысле, его так и зовут – Бес. Сценический псевдоним. Как вам это нравится?

– Как? – ошарашенно переспросила Зотова.

– А вот так, представьте себе. Моя славная девочка встречается с бесом. Я пытался найти информацию о настоящем имени, но пока не смог. Знаю только, что парень солист панк-рок-группы «Идущие по пятам». Я об этом музыкальном коллективе слыхом не слыхивал до тех пор, пока моя Тата не свихнулась от любви.

Елена Петровна переглянулась со Ждановым. Андрей правильно понял ее взгляд и сел за компьютер. Жданов набрал в поисковике название группы и кличку солиста – Бес, но Елена Петровна уже знала, что увидит на фото – карикатуру на Джона Леннона. Как же она так опростоволосилась?! Ведь видела у Трушиной в комнате плакат. Впрочем, вряд ли Таня поделилась бы с ней подробностями своей личной жизни, но как мог проморгать эту связь Бурмистров? С его хвалеными методами наблюдения? Комендант в пролете, как говорится. Ничего удивительного. Балерины из школы мадам Берн отличались изворотливым умом и сообразительностью. Жизнь заставила.

«Они за мир и против войны», – вспомнила слова Тани Зотова, глядя на худого длинноволосого шатена в круглых очках. Если бы Бес смыл с физиономии готический макияж и вынул из носа, ушей и губ пирсинг, то, возможно, сходство с кумиром миллионов было еще большим.

– Убедились? – иронично спросил Трушин, наблюдая за ними.

– Да уж, – с сочувствием глядя на ресторатора, сказала Елена Петровна. – Где же ваша дочь познакомилась с этим типом?

– В Сети, где они еще могут познакомиться, – вздохнул Георгий Владимирович. – Интернет – это зло. Я хотел конфисковать у Тани компьютер, но она пригрозила, что бросит балет.

– Не расстраивайтесь, может, он вполне нормальный парень. Эпатирует с целью привлечь к своей персоне и группе внимание, – попыталась утешить расстроенного отца Зотова. В душе она ему сочувствовала, но разум выдавал другую версию. Название группы «Идущие по пятам» перекликалось с именем Яков, а кличка солиста Бес наводила на определенные размышления.

– Этот не эпатирует. Он такой и есть. Отморозок полный! Вы тексты песен его послушайте!

– Что-то не хочется. Давайте вернемся к вам, – сменила тему Зотова. – Вы уж простите, но надо до конца прояснить картину.

Трушин благосклонно кивнул.

– Что вы делали двадцать пятого вечером?

– Я был в своем ресторане на Мясницкой. Ужинал с партнерами. Это могут подтвердить как минимум несколько человек. А что случилось? Кого-то еще убили?

– Вы в ресторане были с женой? – проигнорировала вопрос Зотова.

– Нет, конечно! – разозлился Трушин. – Я же вам объяснил, что у нас отношения на грани разрыва. Не до ресторанов! Кристина была дома.

– Как вы можете это утверждать, если находились в ресторане?

– Кристина мне звонила в шесть с домашнего телефона. Интересовалась, когда я вернусь.

– Ваша жена продолжает вас контролировать, несмотря на развод?

– Вы переходите все границы! – жестко сказал Трушин.

– Я лишь задала уточняющий вопрос, – мило улыбнулась Елена Петровна.

– Ну хорошо. Хорошо, я отвечу! Да, Кристина продолжает меня контролировать. Она меня дико ревнует. Собственно, поэтому мы и разводимся. Я устал от ее патологической ревности на пустом месте. Послушайте, я не убивал Веронику Колесниченко! Хотя не скрою, меня раздражало, что Василиса продвигает эту бездарную вертихвостку, а не мою дочь. Я надеялся, что Берн когда-нибудь взглянет на Танечку иначе и оценит ее талант по достоинству. Таня гораздо талантливей, чем Вероника. Я вам это говорю не как отец, а как человек, превосходно разбирающийся в балете. Просто Таня не умеет преклоняться. Она не такая покладистая и послушная, как Вероника, вспыльчива и на язык бойка. Лепит вечно все, что думает. Василиса любит беспрекословное подчинение и чтобы ей дифирамбы пели. Таня в душе наставницу возносит до небес, но открыто это выражать не умеет. И, честно говоря, она не такая упорная, как Колесниченко и Дербенева.

– Отчисленная из-за беременности девочка? – спросил Жданов.

– Да, очень неприятная история… – вздохнул Трушин. – Хотя, конечно, сравнивать Дербеневу и Колесниченко нельзя. У Юли был бесспорный талант. Веронике таланта отмерено было гораздо меньше, но она брала упорством и безумным желанием побеждать. Ну и лестью, как уже говорил. Мне, конечно, больно, как отцу, видеть некоторую несправедливость по отношению к моей дочери, но чтобы другого ребенка из-за этого убить… – Трушин поморщился. – Она же ровесница моей Танечки. Вы знаете, я даже не уверен, что Василиса выберет новой фавориткой Таню.

– Старые счеты? – усмехнулась Зотова.

– Вы не баба, а вычислительная машина, – рассмеялся Трушин. – Примите это как комплимент. Вы узнали про наш давний роман?

– Работа у меня такая – быть в курсе событий, – сказала Зотова, пихнув Андрея под столом.

– Тем не менее я должен вас разочаровать. Наш роман с Василисой и разрыв якобы из-за моей женитьбы на Кристине – полнейшая чушь. У нас с Берн не было никакого романа. Никогда. Мы были просто друзьями. Василиса знала, что я встречаюсь с Кристиной и как я ее люблю. Не скрою, утку пустила сама Василиса. В тот момент ее бросил поклонник, и Василиса решила отомстить, сообщив всем о своем новом романе со мной. Я сначала опешил, а потом согласился подыграть по-дружески. В тот момент я даже представить себе не мог, чем обернется вся эта история. Сколько грязи на меня потом выльют! Я был наивным чукотским мальчиком.

– Вы с Чукотки? – машинально спросила Зотова. Трушин вылупился на нее с изумлением. Жданов гоготнул.

– С какой, на хрен, Чукотки? Это выражение такое.

– Ой, простите, – сконфузилась Елена Петровна. – Вторую ночь не сплю.

– Бывает, – задумчиво сказал Трушин и добавил: – Эффектные женщины не должны спать по ночам.

Елена Петровна изобразила на лице такое выражение, что Трушин испугался и даже забыл, о чем говорил. Жданов напомнил:

– Вас журналисты и коллеги обвинили в том, что вы закрутили роман с Василисой, чтобы подняться по карьерной лестнице.

– Да, моя карьера в балете не слишком хорошо складывалась. Все эти ужасные домыслы были очень неприятны. Ведь игру затеяла Василиса, а я лишь помог из благородных побуждений. Тем не менее шишки все на меня сыпались. Кристина тоже сходила с ума и требовала, чтобы я немедленно все прекратил. Василиса просила подождать немного. Честно говоря, я знал, чего она добивалась: Берн нравилась шумиха вокруг ее имени. В определенный момент у меня сдали нервы. Я женился на любимой женщине и ушел из балета. Навсегда. Сам. В газетах тут же написали, что Василиса из ревности и мести, используя свои связи, вышвырнула меня из труппы. Какая чушь! Опровергать что-то было бесполезно. Мы уехали с Кристиной в Европу. Думали, на пару месяцев, пока шумиха не утихнет, но задержались на два года. У нас были некоторые накопления. Чтобы было чем заняться, я вложил деньги в свой первый ресторан. В Европе это было легко. Ресторан быстро раскрутился и стал приносить доход. Я вложил деньги в еще один ресторан – и опять успех.

– Почему вернулись?

– Ностальгия, – улыбнулся Трушин, но Зотова думала иначе: Георгий вернулся, чтобы продемонстрировать обидчикам свое материальное превосходство.

– Выходит, что госпожа Берн своей шалостью в итоге не вас, а себя подставила? Ведь после вашей женитьбы на Кристине, которая находилась на последних месяцах беременности, она предстала перед всеми в не слишком радужном свете.

– Василиса меня никогда в этом не упрекала. Повторяю: шумиха была ей на руку. Она затеяла эту авантюру и даже дивиденды с нее сняла, – пожал плечами Трушин. – О ней постоянно писали.

– Нелицеприятные вещи, – дополнил Жданов. Трушин вяло улыбнулся и ушел в себя. Он старался выглядеть спокойным, но глаза Георгия поменяли цвет, и черты лица стали жестче. Кажется, давнюю историю ресторатор увидел сейчас с совершенно другой, непривычной стороны.