Солдатские дневники - Я дрался на «Аэрокобре»

Я летал здесь, был над территорией Румынии, три сбитых мной «Фоккера» валяются грудами обгоревшего металла где-то севернее Ясс. Но первый из тех полетов был после длительного перерыва, в составе несле-танной группы, над незнакомой местностью. Некогда было думать о чем-либо, не относящемся непосредственно к полету. Потом установилась сумрачная погода, и как-то незаметно проходила внизу эта узенькая полоска реки, по которой тянулась государственная граница. Сейчас речка отчетливо вырисовывалась на большом протяжении, и меня впервые по-настоящему охватило чувство гордости за свой 2-й Украинский фронт, который первым перенес боевые действия за рубежи родной страны. Однако в воздухе нужно думать только о полете, о задании. Об этом напомнил разговор ведущего группы с пунктом наведения.

– Гусев, Гусев, я Архипенко. Иду к вам на работу. – Позывной генерала Утина на этот раз был «Гусев».

– Архипенко, я Гусев. Вас понял. Идите в заданный район. С юга туда подходит большая группа бомбардировщиков.

Знакомый холодок предчувствия боя появился в груди в области сердца. Я крепче сжал ручку управления и сектор газа и стал внимательнее осматриваться по сторонам: можно было ожидать встречи с истребителями противника, посланными для расчистки воздуха.

– Вас понял! – ответил Утину Архипенко и тут же, обращаясь к ведомым, скомандовал: – Внимание, увеличиваем скорость!

Постепенно увеличивая скорость, истребители шли на юг. Линия фронта здесь тянулась почти строго с востока на запад, начинаясь у Прута севернее Ясс и упираясь в предгорья Карпат за городом Пашкани.

Впереди, несколько ниже высоты полета, показались облака.

– Архипенко, я Гусев. Бомбардировщики идут под облаками.

– Вас понял! Снижаемся.

Истребители нырнули под облака.

Фашистов увидели все одновременно – такую группу мудрено было не заметить. И сразу же чувство нервного напряжения, появившееся у меня при подходе к линии фронта, бесследно исчезло. Оно уступило место спокойному азарту боя. Да, спокойному азарту. Здесь переплетались воедино и настоящий азарт, и спокойный холодный расчет предстоящих действий.

Впереди шли шестьдесят «лаптежников», а за ними еще двенадцать «ХШ-123». Эти почти ничем не отличались от «ХШ-126», и их также называли «костылями». И «Юнкерсы» и «костыли» всегда бомбили только с пикирования: у них не было прицелов для бомбометания с горизонтального полета. И те и другие почти беззащитны перед атаками истребителей. «Ну, сейчас мы им дадим!» Было похоже, что на этот раз бомбардировщики пришли одни: истребителей возле них не было.

Архипенко качнул самолет с крыла на крыло, подавая сигнал «внимание», и тут же передал:

– Атакуем «Юнкерсов» и с ходу «Хейншелей»!

Положение для атаки было не совсем удобное, но решение – единственно правильное. Прямо перед нашими истребителями пересекающимся курсом шли «Ю-87», за ними в правом пеленге – «костыли». Они как раз сами должны будут подойти под огонь истребителей, когда те пронесутся сквозь строй «лаптежников».

«Ястребки» мчались на бомбардировщиков сбоку и немного спереди – под ракурсом три четверти. Их могли видеть все экипажи «Юнкерсов», но стрелки противодействовать атаке не могли. Да и гитлеровские летчики не могли, не нарушая строя, использовать пушки и пулеметы, направленные вперед.

Правда, обычно истребители атаковали «лаптежников» сзади. Тогда их встречал плотный огонь стрелков. Однако стоило на большой скорости проскочить эту огненную завесу и врезаться в самую середину строя бомбардировщиков, как «ястребки» оказывались в относительной безопасности. Как это ни странно звучит, но сами фашисты защищали их. Кругом гитлеровцы. И ни стрелки, ни летчики с «Юнкерсов» стрелять не могут: боятся поразить своих. В то же время они смертельно боятся огня советских истребителей, шарахаются от них, создавая угрозу столкновения между собой, бросают бомбы куда попало, и строй рассыпается. А «ястребки», наоборот, в такой куче чувствуют себя свободно. Открывай огонь – и обязательно попадешь, на пути трассы окажется бомбовоз. Только когда строй бомбардировщиков рассыпался, истребители сразу оказывались открытыми, их со всех сторон начинали поливать свинцом и огнем. Но до этого они, как правило, успевали сбить нескольких фашистов, на остальных гитлеровцев все еще действовал страх перед «чумовыми» летчиками, и огонь их бывал не особенно прицельным.

Такой же способ применяли летчики и в боях с большими группами фашистских истребителей – лезли в самую кучу, где гитлеровцы мешали друг другу, не могли полностью использовать свое численное превосходство.

Однако сейчас выбора не было. «Юнкерсы» подходили к линии фронта, и нужно было наносить удар немедленно. И такой атакой – спереди сбоку – можно было сразу, даже не сбив ни одного самолета, нарушить боевые порядки обеих групп и не дать им отбомбиться с пикирования. Ведь чувство собственной беспомощности особенно сильно должно было действовать на фашистов, подрывать их боевой дух. А не дать им отбомбиться прицельно нужно было во что бы то ни стало. И так наши танки горели на поле боя (еще на подходе летчики издали увидели громадные, яркие даже в свете майского дня, костры с густым жирным дымом горящей солярки). Видно, крепко поработала фашистская противотанковая артиллерия…

Архипенко вел группу на головную часть колонны фашистских бомбардировщиков. Молниеносно сокращалось расстояние. Сначала в прицелах проектировалась сплошная масса, затем она распалась на отдельные самолеты, стало возможным различить отдельные детали – торчащие «лапти», изломанные очертания плоскостей, рубленые формы застекленных кабин летчиков и стрелков, хвостового оперения…

Советские истребители шли строем «фронт». Метров на двадцать-двадцать пять вперед вырвались самолеты ведущих пар – Архипенко и Королева. Я шел на правом фланге. Скосил глаза немного влево и увидел, как нос самолета Архипенко стал окутываться быстро исчезающими хлопьями белого дыма, а в сторону «Юнкерсов» понеслись красные шары крупнокалиберных пуль и снарядов.

«Рановато еще… Хотя…» – я совсем было собрался последовать примеру командира эскадрильи – чем раньше, мол, откроешь огонь, тем больше паники будет у фашистов, но по привычке еще раз окинул взглядом воздушное пространство вокруг самолета. Сзади и с боков небо было чистое. Только сверху, в разрывы облаков, пикировали пары и четверки вражеских истребителей. «Сколько их!.. Как горох из прорванного мешка сыплются… Ничего, успеем!..» – но все же передал по радио:

– Я Четверка, сверху пикируют «худые»!

Архипенко, не прекращая атаки, ответил:

– Успеем!

Немецкие бомбардировщики несутся навстречу. Уже вся четверка истребителей ведет огонь. В сторону фашистов тянутся плотные красные жгуты трасс. Самолеты все ближе и ближе. Кажется, сейчас столкнемся с ними и в воздухе появится несколько громадных клубков огня и дыма…

У истребителей положение лучше. Огнем они надеются расчистить себе дорогу. «Сбить – и путь свободен!..» Бомбардировщики в таком положении стрелять не могут. Только своим самолетом могут они принять таранный удар истребителей. Но это верная смерть… А так рисковать своей «драгоценной» жизнью фашисты, конечно, никогда не были склонны.

И строй бомбардировщиков заколебался. А тут еще огонь истребителей наконец достиг цели. Один из «Юнкерсов», оставляя в небе черную дымную спираль, понесся к земле. Это послужило сигналом. Бомбардировщики в панике бросились в разные стороны, а между ними, не сбавляя скорости, пронеслись мы. Только тряхнуло на взвихренных воздушных потоках, оставшихся за прошедшими рядом бомбардировщиками. Да, заметил я, Виктор чуть не столкнулся с фашистом, стараясь в упор расстрелять подвернувшийся «Юнкерс». Хорошо, что тот, с крылом, наполовину отбитым снарядами, успел нырнуть вниз, под самолет Королева…

Впереди открылась новая цель – группа «ХШ-123». «Костыли», наученные горьким опытом «лаптежников», не стали ждать, пока их расстреляют с короткой дистанции. Как по команде, они сбросили бомбы с горизонтального полета («Чья же здесь территория? Кажется, не наша», – успел только подумать я) и врассыпную стали скрываться в облака, чтобы без помех уйти в глубь своей территории.

– Разворот влево на сто восемьдесят! – скомандовал Архипенко. Он думал успеть произвести еще одну атаку по «Юнкерсам», до того как в бой ввяжутся вражеские истребители.

Однако компактной атаки на этот раз не получилось. Еще при встрече большинство «Юнкерсов» побросали бомбы (кому охота подрываться, если по взрывателю попадет шальная пуля!), рассыпались поодиночке, и только два или три звена бомбардировщиков держались плотными группами и шли к линии фронта.

За ними тянулись и некоторые одиночные самолеты. Так снова могла создаться солидная ударная сила, а этого нельзя было допустить ни в коем случае; сейчас каждый удар с воздуха тяжело отозвался бы на наших наземных частях.

Атаковать мелкие группки всей четверкой было бессмысленно. Это Архипенко понял сразу после разворота.

– Атакуем парами.

– Вас понял! – отозвался Королев. – Женька, смотри за воздухом!

– Смотрю.

Я и так беспрерывно осматривал воздушное пространство. Только что в воздухе были одни бомбардировщики, а сейчас почти все они удирали на юг, зато небо так и кишело парами и четверками «Ме-109» и «ФВ-190». Тридцать истребителей противника, хоть и с запозданием, устремились на выручку к своим бомбардировщикам. Но пока они были еще сравнительно далеко и, кажется, не видели нас, а «Юнкерсы» – вот они. Звено «Ю-87» шло прямо впереди нашей пары. До них каких-нибудь сто-сто пятьдесят метров. Ближе, ближе… Вот на серо-зеленых силуэтах можно различить темные подтеки отработанного масла, показались ряды крупных заклепок… Ближе, еще ближе…

Красные молнии протянулись от самолета Королева к ведущему «Юнкерсу». Тот вспыхнул, судорожно перевернулся и, вращаясь вокруг продольной оси, скрылся внизу.

Остальные два бомбардировщика еще никак не успели среагировать на падение своего командира, когда я открыл огонь.

– Женька, вправо! «Худые» в хвосте! – прервал мою очередь крик Королева, раздавшийся в наушниках.

Это было передано таким голосом, что я не стал уточнять, где «худые». Так предупреждают только о смертельной опасности…

Я успел еще увидеть, как рвались его снаряды в левом крыле и в фюзеляже под кабинами экипажа «Юнкерса», и бросил свой самолет вправо, еще оглядываясь в то же время через правое плечо назад. Там, в опасной близости от самолета, вращался желтый кок винта фашистского истребителя. Гитлеровец уже выносил нос своего самолета вперед – брал упреждение, чтобы точной очередью поразить «ястребок». Еще секунда – и…

Я, не прекращая начатого движения ручки управления, сделал полубочку, и самолет вместо правого стал выполнять левый разворот. От сильной перегрузки у меня слетели с головы наушники, стал доставать их, шаря рукой по полу кабины и оглядываясь в то же время на «Мессера». Фашист тоже переложил «Ме-109» в левый крен. Теперь оба самолета разделяло всего-навсего пять метров. Мы были на одной высоте, но я наблюдал за действиями гитлеровца через правое плечо и смотрел как бы вниз, если ориентироваться по полу кабины своего самолета. Летчик «Ме-109», наоборот, запрокинул голову вверх и неотрывно смотрел на меня. Я видел, как врезался в его шею ремешок ларингофонов, как веснушчатое курносое лицо немца все больше наливается кровью, как прилипают к его лбу выбившиеся из-под сетчатого шлемофона пряди рыжих волос…

– Хорош был «шмит»! – раздался в наушниках, которые наконец я с трудом водрузил на голову, ликующий голос Бургонова.

«Вон Цыган „худого“ завалил, а этот черт привязался… У, сволочь! Долго он еще будет висеть в хвосте? А, не вышло!» – я уменьшил обороты мотора, и. «Ме-109», у которого и так после пикирования была значительно большая скорость, стал быстро выходить вперед. «Так, еще немного… Хорош!» «Мессершмитт» оказался впереди. Я чуть отдал ручку от себя, чтобы уменьшить угловую скорость разворота, поймал в прицел самолет гитлеровца.

Тот, очевидно, понял, чем грозит ему такое положение, и стал энергично, с набором высоты выходить из разворота.

Поздно! Выпущенная в упор очередь пуль и снарядов распорола фюзеляж стервятника от мотора до самого хвоста. Смертельно раненный «Ме-109» вздрогнул. Правое, задранное кверху, крыло его резко повернулось и стало плашмя по отношению к набегающему потоку воздуха. Самолет развернулся хвостом вперед и стал распадаться на части. «Ух ты!..» – только и успел выдохнуть я, резко рванув свой «ястребок» в сторону от пронесшегося мимо обломка хвоста «Ме-109». Противная дрожь прошла по самолету, предупреждая о возможном срыве в штопор. В горячке боя я почти полностью убрал сектор газа, чтобы пропустить фашиста вперед, и теперь сам чуть не поплатился за свою невнимательность. От перегрузки снова свалились наушники…

Обломки фашистского самолета остались где-то далеко сзади и внизу. Но где же Виктор, Архипенко? Кругом носились «шмиты», «Фоккеры». Я еще десятки раз уходил из-под огня, стрелял сам, терял и находил снова наушники, с трудом натягивал их на голову, чтобы при первой же перегрузке снова потерять. В короткие секунды, когда предательские наушники держались на голове, я слышал голоса Архипенко, Бургонова, Королева, но эти секунды были слишком коротки, чтобы понять обстановку, в которой находились мои товарищи. Впрочем, и так понятно, что у них обстановка такая же…

Постепенно бой стал утихать. Я понял это сразу. Все реже приходилось увертываться от атакующих фашистских истребителей, все меньше оказывалось гитлеровцев впереди. Бомбардировщики ушли еще в начале боя, а теперь и истребители пикированием уходили на юг, на свою территорию. Несмотря на громадное численное превосходство, они, видно, не очень-то стремились вести бой до конца.

«Где же наши? Ага, вон пара. Архипенко с Цыганом, наверное. А вон и третий к ним пристраивается, Королев…» Немного севернее шла пара командира эскадрильи, а сзади снизу к ним пристраивался третий самолет. «Но почему же у него такой длинный и тонкий фюзеляж?.. Да это же „худой“!»

– Архипенко! «Худой» в хвосте!

– Отбей!

Метров с двухсот открыл огонь по увлеченному атакой гитлеровцу. «Ме-109» сразу же прекратил атаку и, не меняя курса, с белым дымком перешел в пологое пикирование прямо перед собой.

– Архипенко, добей его!

– И так хорош!

Действительно, «Мессер» врезался в землю, так и не сделав попытки выйти из пикирования.

Я пристроился к паре Архипенко. На душе у меня было неспокойно. Бой кончился, но где же Виктор? Сколько ни вертел головой, нигде ни одного самолета не было видно. «Что случилось? Не может быть… Виктор не прозевает…» Наконец не выдержал.

– Королев, я Четверка, тебя не вижу. Где ты находишься?

Вместо Виктора ответил Архипенко:

– Королев передал, что подбит, идет на север. Сидит сейчас где-нибудь на вынужденной, наверное.

– Давно передал?

– Бой уже кончался…

Я немного успокоился. Худшие предположения не оправдались. Подбит? Сядет! В конце боя едва ли его стали бы преследовать «шмиты». Сегодня или завтра придет на аэродром! Значит, бой хорошо провели. А Виктор вернется! И все-таки беспокойство за судьбу друга не покидало.

«Чертовы наушники!.. – думал я. – Не слетали бы, все бы слышал, может, помог бы…» – хотя чем можно помочь в такой свалке, я не представлял. В бою ни секунды не ходил по.прямой. Боевые развороты сменялись переворотами, виражами, спиралью. И, выполняя этот беспрерывный каскад фигур, все время нужно было смотреть, видеть, разгадывать замыслы фашистов, противопоставлять им свою волю и умение владеть машиной, стрелять и… постоянно мучиться со слетающими наушниками… Даже если бы я увидел Виктора в опасности, ничего, кроме передачи по радио, сделать, наверное, не смог бы…

Бати не было на стоянке, когда они вылетали. Не было его и сейчас. Последнее время он был постоянным дневальным в общежитии летчиков эскадрильи – убирал нары, подметал комнату. В общем, по возможности создавал уют для летчиков.

Ему никто не сообщал о Викторе, но к вечеру он сам от нечего делать пришел на стоянку. Сначала он даже не обратил внимания на то, что самолета сына нет на месте: летчики часто летали в составе сборных групп, с другими эскадрильями. Григорий Сергеевич собрался уходить обратного вдруг увидел меня. «Как так?! Виктора нет, а он здесь?! Они же всегда вместе летают… Виктор не мог улететь один…»

– Женя, а Витя?.. – прошептал он сразу побелевшими губами.

– Подбили его, батя… Сел на вынужденную.

– Где?

– Не бойся, на нашей территории.

– А где, в каком месте?

– Не знаю… Он передал, что подбит, идет на север. Дрались всего километра два-три за линией фронта.

– За линией фронта?! – еще больше побледнел старик.

– Так рядом же! Раз передал, что идет на север, значит, перетянул линию фронта. Высота тысячи полторы была, две даже. Он и без мотора мог спланировать на нашу территорию.

– Еще передавал он что-нибудь?

– Нет… – не совсем уверенно ответил я. Может, передавал, но я не слышал из-за постоянной возни с наушниками. Архипенко же и Цыган ничего больше, кажется, не слышали. Во всяком случае, ничего не говорили. – Придет. Другие ведь приходят.

Последнюю фразу я произнес более уверенно. И это подействовало.

Григорий Сергеевич быстро успокоился. Ведь Лусто за последние несколько дней два раза приходил пешком! Второй раз еще смеху сколько 6ыло… Тогда Миша выпрыгнул, а летчики сказали начальнику парашютно-десантной службы дивизии, что он никак не может приземлиться. Легкий, мол, болтается в воздухе на одной высоте, и ни с места.

«А сейчас он где?» – спросил парашютист. «Висит, наверное, там же. Мы минут десять вокруг него ходили, он все на одной высоте висит. Горючки мало осталось, так и ушли…» – «В какую сторону ветер там дул?» – испугался парашютист. Он всерьез принял этот розыгрыш и боялся, что Лусто может ветром отнести за линию фронта. «Так же, как и у нас, на юг, к линии фронта», – продолжали розыгрыш летчики. И тут же «успокоили»: «Да ты не бойся, там далеко до передовой, километров двадцать будет». Лусто выпрыгнул на обратном маршруте, после выполнения задания. «Подтянуть стропы не мог… Скольжением бы высоту потерял!..» – «Да не бойся, не останется он там! Ночью восходящих потоков не будет, приземлится!» Только вдоволь посмеявшись, летчики объявили начальнику ПДС (парашютно-десантной службы), что Лусто нормально приземлился, хотя и действительно опускался очень долго. Миша тогда через день явился…

Воспоминание об этом случае, когда летчики шутили по поводу невернувшегося товарища, и успокоило старика.

– Завтра он придет, как ты думаешь? – спросил батя, хотя и сам прекрасно знал, что добраться за один день невозможно. Придется идти пешком и ехать на попутных машинах двести пятьдесят километров. А попробуй останови попутную! Фронтовые шоферы гоняют на полном газу, торопятся. И остановится если, так окажется, что не туда едет…

– Да нет, не успеет. Послезавтра, наверное… А послезавтра…

Вот и смерть…

«Вот и смерть…» – как-то вяло и безразлично промелькнула и исчезла последняя мысль… «Бэллочка» стремительно поглощала высоту, не реагируя на мои отчаянные попытки вывести ее из пикирования.

В этот день, 4 мая, мы, как всегда, с рассветом прибыли на аэродром. Только вместо завтрака нас сразу же отправили по самолетам.

– После вылета позавтракаете, – сказал Фигичев. – Сейчас некогда, вылетать нужно. Пойдете прикрывать район Думбрэвица.Хэлештиени, Тыргу-Фрумос, Бэйчений…

Пошли шестеркой: Архипенко и Бургонов, пара Басенко и Галушков от третьей эскадрильи, я и Лусто замыкали строй. Мне приходилось раньше садиться в сумерках, ночью. Вылетать же на рассвете, задолго до восхода солнца, довелось впервые. Мы поднялись с таким расчетом, чтобы появиться над линией фронта одновременно с солнцем.

Сначала внизу проступили контуры белых шоссейных дорог, потом показались села, сады, а при пересечении границы все стало совсем привычным. Только сизоватая дымка, как вечером после захода солнца, прикрывала землю. А вскоре показалось и солнце. Оно выкатилось из-за горизонта, брызнуло лучами в глаза, заиграло на плексигласе и стекле фонарей, осветило сумрачные до этого кабины, стало слепить пытавшихся взглянуть на восток летчиков.

Я шел на левом фланге и время от времени приподнимал левое крыло, чтобы прикрыть им солнце и осмотреть восточную полусферу, – немецкие аэродромы находились невдалеке от линии фронта, и в любую минуту можно было ожидать появления их истребителей, а может, и бомбардировщиков. Не зря же нас подняли в такую рань!

Обычно истребители при патрулировании ходили вдоль линии фронта, просматривая весь заданный район. На этот раз Архипенко, учитывая малочисленность группы, избрал другой маршрут. Мы углублялись километров на десять на немецкую территорию, возвращались, пересекали передний край, шли еще километров пять и снова разворачивались на юг, перпендикулярно к линии фронта. При этом солнце все время светило сбоку – справа или слева, но не сзади. Я после разворотов оказывался то на левом, когда шли на юг, то на правом, при полете на север, но постоянно на одном – на восточном – фланге группы. Раз за разом я прикрывался от взбирающегося по небосклону солнца крылом и внимательно осматривал это особенно опасное направление. И не зря. После очередного разворота на север я увидел пару «Ме-109», заходящих мне в хвост.

– Лусто, меня атакуют «худые»! Молчание.

«Мессеры» приближаются. Нужно немедленно принимать решение.

– Пупок, «худые»!

Ни маневра, ни ответа. Даже Басенко с Галушковым никак не реагируют, хотя задача их пары в том и состоит, чтобы прикрыть ударную четверку Архипенко. Медлить нельзя. Те не видят и не слышат, наверное. Чтобы увидеть, нужно прикрыться от солнца крылом.

«А, Пупок чертов! Витька бы сразу услышал или сам бы увидел!.. – промелькнула мысль, пока я разворачивался навстречу „Мессерам“. – И Федор молчит… Не слышат, что ли?!»

На полном газу я шел с набором высоты, держа в прицеле быстро увеличивающегося в размере ведущего «Мессера». Успел бросить взгляд назад – группа спокойно продолжала полет: «Что они, не видят, что ли, что я ушел?! Ослепли м…!» «Ме-109» открыл огонь. Дымная трасса пуль и снарядов потянулась к моей «Бэллочке». «А, сволочь, не выдержал! Ладно, подожди… – бормотал я себе под нос, нагнувшись поближе к переднему бронестеклу. – Рано еще… Вот теперь хорош…»

«Ду-ду-ду-ду-ду-ду…» – содрогался от каждого выстрела пушки самолет! «Та-та-та-та-та-та!..» – заливались пулеметы. Не яркие, как обычно, а бледно-красные шары сплошной струей длиннющей очереди понеслись к пикирующему «Мессеру», отчетливо видному на фоне девственно чистой голубизны неба.

Расстояние слишком большое, и этот жгут огня постепенно рассеивается, окружает «шмита»… Попаданий, кажется, нет… Трасса проходит «худого», загибается за ним вниз. Но все ближе «Мессер», все более плотный сноп огня на его пути. Есть попадание! Одно, второе, третье… «Шмит» на пикировании разворачивается влево, переходит в спираль, за ним потянулся белый дымок, вспыхнул. Выпустив густой траурный шлейф черного дыма, «худой» заскользил вниз, перевернулся и, беспорядочно вращаясь, скрылся. «Порядок. Девятый готов!» Я перенес огонь на ведомого «Мессера». Тот боя не принял. Резко вышел из пикирования и боевым разворотом ушел на солнце.

«С этим все ясно. Он за мной не увяжется, а мне его не догнать» – подумал я, зная, что при потере напарника немцы в бой не ввязываются, и стал разворачиваться, чтобы догнать свою группу. «Хотя… Чем бог не шутит, пока черт спит…» – по-своему перефразировал я поговорку и посмотрел в сторону солнца. Вдали уходил на юг «Мессер», но рядом разворачивались для атаки два «Фоккера». «Эти-то откуда взялись?! – разворачиваясь в лобовую, подумал я. – Пара только или еще есть?» Из-за крыла, которым он прикрыл солнце, показалось еще четыре «ФВ-190». «Шесть уже! А еще? – быстро осмотрелся. – Нет. Ну, жить еще можно!» Я все никак не мог принимать «Фоккеров» всерьез, считая их истребителями второго или даже третьего сорта. Плохо только то, что они намного выше. «Если бы на одной высоте!..»

Снова лобовая атака. Пара за парой пикируют «Фоккеры», а я с набором высоты встречаю их, огрызаясь огнем. Одна пара проскочила мимо, вторая, третья. Можно разворачиваться, уходить на свою территорию. Нет!.. Первая пара уже в хвосте. Приходится опять идти на лобовую. Пара, вторая… Где третья? В хвосте уже?! Да… «Не зря Витька говорил, что разные „Фоккеры“ бывают. С этими придется повозиться…»

– Архипенко! Я Четверка. Веду бой с шестеркой «Фоккеров». Помогите.

Я не звал больше Лусто. Все равно он не слышит. Но и Архипенко ничего не ответил…

Я не знал названий фигур, какие выполнял. Да и были ли это действительно фигуры пилотажа? Вот позавчера мне поневоле пришлось сделать в бою полубочку, о существовании которой я и не подозревал. Не сделал бы, там бы и остался, конец бы пришел.

Но сейчас, что я ни делал, пара «Фоккеров» всегда висела в хвосте, пара шла в лобовую, а третья пара поджидала своего времени вверху. Пот застилал глаза, время как будто остановилось. Давно бы пора Архипенко вернуться сюда, а его все нет. Почему?! «Бой ведут… – наконец по обрывкам разговоров понял я. – С кем они там? Бомберы? Нет, тоже „Фоккеры“… Откуда их столько взялось?! На этой высоте, без бомберов, бой ведут?!» Группы «ФВ-190», как правило, ходили на штурмовку на высоте до полутора тысячи метров. Или сопровождали бомбардировщиков. Активного боя почти никогда не вели. Действовали по правилу: нас не трогай, мы не тронем.

Много позже, разбирая этот бой, мы пришли к выводу, что «Фоккеры» пришли специально для расчистки воздуха, пришли с целью связать боем наших истребителей и дать возможность «Юнкерсам» спокойно отбомбиться. Одна группа связала боем Архипенко, с другой дрался я. А та пара «Мессеров» выполняла роль передового дозора, наводила «Фоккера» на наши истребители. Однако Фигичев последовательно наращивал силы, и «Юнкерсов» встретила группа Гулаева…

Сколько времени прошло? Минута, две? Тысяча лет? Солнце, кажется, застыло на месте, не двинется…

– Архипенко, иди ко мне, – раздался голос генерала Утина. – Здесь один ваш молчит, а уже десять минут с шестеркой «Фоккеров» дерется!

– У меня их тоже три десятка!.. – отозвался Архипенко. – Не пускают…

«Всего десять минут… И Утин не слышит меня. Значит, передатчик не работает…» Я прилагал все силы, чтобы оттянуть бой на север, на свою территорию, но мне только и удавалось, что держаться над одним местом. А группу Архипенко «Фоккеры» постепенно подтягивали сюда, к линии фронта. Издали я увидел клубок истребителей, накатывающийся с севера. Но рассматривать некогда, своих забот хватает. Встретить в лобовую, уйти из-под удара сзади… И снова лобовая, и опять уход из-под удара… Наконец два разрозненных боя слились в один. Я с ходу врезался в самый центр клубка, в котором дралась с «Фоккерами» группа Архипенко.

«Ну, теперь живу! – облегченно вздохнул я, очутившись рядом с товарищами. – Кто-нибудь да выручит, не один!» Оглянулся на пронесшегося мимо Басенко и похолодел: Басенко уходил все дальше, а над самым хвостом повисла здоровенная морда «Фоккера»… «А!.. Разинул варежку, успокоился!» Я рванул самолет влево вверх, так, что в глазах заплясали круги, и успел дать очередь по немцу. В ту же секунду по хвосту забарабанила дробь разрывающихся снарядов. Мой самолет вздрогнул от прошившей его очереди «Фоккера». В голове разливалась тупая боль. Самолет, как был в левом боевом развороте, резко скользнул на крыло вниз, перешел в отвесное пикирование.

Оглянувшись назад, увидел, как «Фоккер» со снижением разворачивался за мной. «Добить хочет, сволочь! Не выйдет!» – потянул ручку на себя. Ручка пошла неожиданно легко, свободно. А самолет продолжал пикировать как ни в чем не бывало. «Управление перебил… Что же делать?..» – снова оглянулся. «Фоккер» продолжал пикировать, а за «Фоккером» увязался наш «ястребок». Вот он дал очередь, «Фоккер» вспыхнул, но продолжал все так же пикировать, отмечая свой путь черным столбом дыма.

«Этот готов. А сам?.. Прыгать? Кой черт! Самолет же целый вроде, не горит… Выпрыгнешь – прямо на стабилизатор попадешь. Перебьет позвоночник, и все… Лучше тут, в кабине… Куда хоть пикирую? К немцам?! К черту! Помирать, так у своих…» Элеронами стал разворачивать самолет на отвесном пикировании на сто восемьдесят градусов. Как только я нажал на ручку, меня неожиданно бросило вправо, в борт кабины, так что я почти потерял сознание. «Свободное падение, невесомость… Падение в пространстве…» – ни с того ни с сего вдруг вспомнилась прочитанная когда-то фраза. Я никак не ощущал невесомости, не замечал ее, пока не ударился о борт кабины. Раньше просто некогда было думать об этом. Да и довольно привычное состояние для истребителя.

Самолет все же развернулся. Теперь он пикировал на север. Впрочем, какая от этого польза? Все равно нос самолета направлен почти в ту же точку на земле… Я снова попробовал потянуть ручку на себя, как будто от разворота что-либо могло измениться. Нет, все так же…

«Триммер!» Как же я сразу не вспомнил о нем?! Ведь приходилось уже раз с его помощью выводить из пикирования. Только тогда у него хватало силы справиться с нагрузкой на рули высоты, а сейчас эта нагрузка вообще отсутствовала.

Я стал быстро вращать штурвальчик триммера на себя. Еще, еще… «Бэллочка», набрав огромную скорость, уже и сама было начала выходить из отвесного пикирования, и совместные усилия триммера и скорости не замедлили сказаться. Появилась даже небольшая перегрузка. «Может, удастся на триммере дойти домой, как тогда?» Однажды в бою у меня заклинило элероны, и, пользуясь рулем поворотов и триммерами элеронов как маленькими элеронами (только вращать тогда штурвальчик приходилось в обратную сторону), довел «ястребок» домой и нормально посадил его.

«Нет, не выйдет…» Самолет пикировал над самой землей вдоль склона ущелья под углом около тридцати градусов.