ЗАО 'Дом Кукушкина'

      Гражданский, коммерческий и уголовный кодексы, определяющие правовые нормы, по которым теперь живут французы, тоже детища императора. А вот метр - не его заслуга. И очень жаль, конечно.
      Он припомнил, что само слово метр было "произведено" от греческого "metron" - измеряю. И что придумали эту меру ученые Монж, Лаплас и другие. Метр - это ни что иное, как десятимиллионная часть четверти длины парижского меридиана. Память у него всегда была отменной. Помнит даты, цифры, законы. Многих своих солдат знает в лицо и по имени.
      Но тут император снова усмехнулся, на этот раз невесело. Где его солдаты, офицеры, маршалы? Никогда не думал, что когда-нибудь ему придется вышагивать по двору, словно узнику на ежедневной прогулке, дозволенной начальником тюрьмы. И вспоминать от скуки и тоски все подробности, связанные с введением метра во Франции. А когда это кончится, неизвестно.
      Впрочем, справедливости ради надо было признать, что двор, куда их всех ежедневно приглашали на прогулку, с тюрьмой не имел никакого сходства. Скорее крошечный парк с цветниками, кустами роз, квадратом аллей, проходящих вдоль стен, и даже маленьким фонтаном посредине. Стояли здесь кое-где и статуи античных богов, причем некоторые были неплохими копиями подлинников, хранящихся в Лувре. Розы и статуи немного улучшали настроение. Вот только стена вокруг глухая и очень высокая.
      Император в третий раз обошел парк и присел на скамейку, чтобы понаблюдать за своими товарищами по несчастью. Неподалеку, от него, на другой скамейке, сидел Гомер. Древнегреческий старец поднял невидящие глаза к небу, перебирал струны лиры и речитативом очень противным голосом выкрикивал какие-то древнегреческие строки. То ли вспоминал сочиненные раньше, то ли на ходу складывал новые.
      Если кто из них и чувствует себя здесь сносно, подумал император, так это, безусловно, Гомер, поскольку слепец не видит, куда попал. Похоже, вдобавок, что к старости он уже выжил из ума. А раз так, ему все равно где быть. Кормят его наверняка не хуже, чем в Древней Элладе - всегда на столе перед ним полно козьего сыра, маслин, грецких орехов, зелени, бараньего мяса, да и в амфоре что-то плещется.
      Вид слепого Гомера настроил императора на философский лад. Он подумал: насколько разное у тех, кто гуляет в этом парке, положение относительно друг друга. Гомер жил раньше всех, и потому имена Наполеона или, скажем, Галилея для него пустые звуки. Тот же Галилей должен бы знать о Гомере, но не о Наполеоне. А самому императору ведомы все те, кто жил раньше него, и не ведомы, кто будет жить после.
      Галилей с мрачным, как всегда, видом бродил по аллее. Вот уж с кем отношения никак не складывались. Конечно, к ученому можно быть поснисходительнее, к наукам император всегда питал некоторую слабость. Правда, Галилей итальянец, а это почти то же самое, что англичанин. Но вместе с тем даже среди англичан, удивительное дело, попадаются иной раз вполне достойные люди. Приходится это признать.
      Наполеон поднялся и пошел по аллее дальше, направляясь к одному из своих товарищей по несчастью. Вид у того был какой-то потерянный, если не сказать - затравленный. Несколько дней его не было видно. Неужели и в самом деле ему удалось совершить побег, и хоть на короткое время вкусить свободы? А потом беглеца вернули на место, потому и выглядит он столь жалко.
      Конечно, не к лицу императору Наполеону проявлять любопытство. Но в данном случае можно отбросить условности. В этом доме-клетке все равны, и император такой же узник, как все остальные...
      ***
      Кандидат наук в этот момент занят был тем, что тоже, как недавно Наполеон, с любопытством рассматривал высокую стену, окружавшую двор, куда Виктория пригласила всех после завтрака на прогулку. Видимо, в безумном доме, куда он попал, был заведен размеренный распорядок дня. Стена была красного цвета, высокой, и над одной из них поднимались высокие остроконечные башенки с узкими окнами. Они вызвали у эколога смутные воспоминания о доме-особняке, который, вроде бы, он видел, борясь со сном, из окна джипа, увезшего его из комнаты милиции станции метро "Дмитровская".
      Но тут его мысли прервались, и эколог обнаружил, что потревожил его ни кто иной, как Наполеон с мобильником-переводчиком в руке. Это даже хорошо, сам собирался при случае завести разговор с императором в надежде разузнать хоть что-нибудь полезное.
      Прогулка пошла кандидату наук на пользу: после недавнего фантасмагорического завтрака в обществе Наполеона, Гомера и Шекспира он уже почти сумел вновь овладеть своими чувствами и был почти готов хладнокровно разбираться в безумной ситуации дальше. Ну, так что же хочет сказать император, кем бы он ни был?
      - В саду Тюильри, возле моего дворца, розы получше, чем здесь, произнес Наполеон для начала.
      - Разве вы живете не в Лувре? - поинтересовался кандидат наук осторожно и на всякий случай добавил: - Ваше величество.
      Во взгляде императора он вдруг уловил некоторое удивление, но оно быстро погасло.
      - Ах да, - сказал Наполеон. - Вы мне уже говорили, что не бывали в Париже вашего времени, но должны бы знать, что в Лувре жили последние Валуа, которых сменил король Генрих, первый из Бурбонов на французском престоле. Ведь Генрих IV - ваш современник. Потому-то вам и кажется, что и я, поскольку владею Францией, тоже должен жить в Лувре.
      Император сделал пренебрежительный жест и продолжал:
      - Но я никогда не любил этот каменный мешок, как и Версаль. Впрочем, это название вам не знакомо. Версаль построили уже при короле Людовике XIV, внуке Генриха IV. Как бы то ни было, я предпочитаю дворец Тюильри. Лувр я вижу из его окон. Может, вам небезынтересно, что в начале девятнадцатого века Лувр именуется Музеем Наполеона?
      Кандидат наук обдумал такое сообщение. А не спросить ли этого человека прямо, пронеслось в голове у эколога, за кого они все меня принимают? Кстати, когда жил король Генрих IV? Вроде бы, в XVI веке? Или в XVII? Значит, тот, за кого меня принимают, подумал эколог, должен иметь какое-то отношение к той эпохе. Нет, пока еще рано спрашивать напрямую, решил он тут же. Лучше все выяснить исподволь, постепенно.
      Император милостиво взял научного сотрудника под локоть.
      - Мой молодой друг, - продолжал Наполеон. - Я уже не раз говорил вам, что здесь вы единственный человек, к кому я чувствую искреннее расположение. Больше того - доверие.
      - Можете не сомневаться, ваше величество, - ответил эколог, - эти чувства взаимны.
      Он почувствовал, как пальцы императора вдруг крепко сжали его руку.
      - Мы все отметили, что несколько дней вас не было, - произнес Наполеон. - Неужели вам в самом деле удалось...
      Император поднял голову и устремил взгляд куда-то в сторону. Кандидат наук проследил за направлением взгляда. Оказалось, Наполеон смотрел на край противоположной стены.
      Секунду эколог размышлял, что ответить,
      - Да, ваше величество, - сказал он. - Мне действительно удалось посредством хитроумной уловки вырваться отсюда. Увы, всего лишь на несколько дней.
      Пальцы Наполеона сжали его руку еще сильнее.
      - Ну и что там, за стеной? - неожиданно резко спросил император.
      Что ответить? На этот раз эколог раздумывал дольше.
      - Совершенно чужой для вас мир, ваше величество, - сказал эколог осторожно.
      Глаза Наполеона сверкнули.
      - Но это хотя бы Франция? Скажите!
      Кандидат наук медленно покачал головой.
      - Нет, ваше величество. Это совсем другая страна.
      Взгляд императора потускнел.
      - Увы, я и без вашего ответа знал это. Ведь никто в этом доме не говорит по-французски. А жаль! Если б это была Франция, стоило мне только бросить клич о помощи, и мой народ снес бы эти стены. В тот же день я снова был бы в Тюильри, а мерзавцы расстреляны без суда. Жаль!..
      Эколог раздумывал, что сказать в ответ. Наполеон его опередил.
      - Как случилось, что вы снова здесь? Как вас задержали? Кто? Где?
      - Ваше величество, - начал кандидат наук, взвешивая каждое слово. Это очень долгий рассказ, и многому, боюсь, вы просто отказались бы верить. Так что не стоит и рассказывать.
      Император усмехнулся, отпустил его руку, отступил на шаг и оглядел эколога с головы до ног.
      - С вами что-то случилось! - произнес он резко. - В вас нет прежней искренности. Вы переменились за эти несколько дней! Вы стали другим!
      Теперь кандидат наук не нашелся, что ответить, поскольку это была чистая правда. Наполеон холодными глазами оглядел его с ног до головы, резким движением убрал мобильник-переводчик в карман сюртука, пожал плечами, заложил руки за спину и ушел по аллее вперед.
      Эколог проводил его взглядом. Жаль, что его ответ так разочаровал императора, и толком ничего узнать не удалось. В чем-то он допустил ошибку. Ладно, может быть, еще удастся наладить контакт с его величеством...
      А уже после прогулки, когда он вновь оказался в комнате с балдахином, где провел ночь, ко всему удивительному, что уже довелось кандидату наук пережить за это утро, добавилось еще несколько необъяснимых странностей.
      Сначала его поразила Виктория, принесшая стопку бумаги и чернильницу с гусиным пером.
      - Это еще зачем? - вырвалось у эколога, прежде чем он успел подумать.
      Во взгляде девицы проявилось безграничное удивление.
      - Да разве вы не собираетесь писать, сударь? Прежде, после прогулки, вы обычно брались за перо, да, случалось, и сами спрашивали бумагу, если не хватало. Впрочем, дело, конечно, ваше, - она покачала головой. - Бывает, наверное, что и настроения нет писать.
      Кандидат наук промолчал. Ладно, постепенно он разберется и с этим.
      Виктория ушла, оставив бумагу и чернильницу на столе. Эколог смотрел, как за ней наглухо затворяется дверь. Судя по всему, подумал он, златоволосая девица исполняет в этом загадочном доме обязанности горничной. А вдобавок, видимо, и надзирательницы. Потом кандидат наук изучил бумагу. Плотная, желтоватая и даже с водяными знаками. Несомненно, старинная, как и бронзовая чернильница. Чернила темные, густые.
      Что же он должен писать? Вернее, что писал на такой же старинной бумаге гусиным пером тот, кто обитал в этой комнате с балдахином прежде? Тот, за кого его все принимают из-за поразительного внешнего сходства, и кто сбежал отсюда в мусорном баке? Кстати, где, любопытно, в этом доме стоят мусорные баки?
      Непроизвольно эколог двинулся к зеркалу в серебряной оправе и очень внимательно принялся изучать собственное отражение. Волосы длинные, редкие, борода, усы... Теперь известно, что эта неведомая личность должна иметь отношение к концу XVI - началу XVIII веков. Нет, никого ему это отражение человека в старинном костюме не напоминало.
      А вскоре кандидат наук сделал еще одно любопытное открытие. Одну из стен его комнаты полностью закрывала плотная портьера. Что за ней? Раздвинув тяжелую ткань, эколог обнаружил толстое стекло, вделанное в металлическую раму. Иными словами, вместо стены за портьерой оказалась большая прозрачная витрина с видом на длинный и довольно широкий коридор-галерею. По другую сторону коридора тоже были сплошные стекла, но что скрывается за ними не разглядеть из-за таких же тяжелых, непроницаемых штор.
      Эколог вздохнул, задернул портьеры и улегся на свою королевскую кровать, под балдахин. Делать было абсолютно нечего. Чего ждать дальше неизвестно. Закинув руки за голову, он стал смотреть в потолок и думать.
      6
      Нет, на ад, вроде, не похоже! Хотя куда же еще могла попасть его душа, если не в ад?! Слишком много грехов на нем. А с другой стороны, еще неизвестно, как Господь смотрит на Испанию и испанцев. Вполне возможно, что они захватили чуть ли не весь Новый Свет вопреки его воле. Тогда сжечь испанское поселение для англичанина едва ли не святое дело. И такие дела он проделывал не раз, а теперь вот собирался сжечь Панаму. Но сначала, понятное дело, погрузить на мулов все имевшееся в домах Панамы золото и серебро. И сжег бы, не случись всей этой дьявольщины!
      Однако, это место и не рай. Может, именно так выглядит чистилище? А впрочем, не все ли равно, куда столь необыкновенным образом забросила его судьба. Было бы здесь только рому вдоволь. Нигде он не пропадал, и здесь не пропадет. Ведь даже рабом привелось быть на сахарной плантации, пока не сбежал и не прибился к пиратам.
      И все-таки... Как называет себя этот странный человек, с которым пришлось вести столь долгую беседу? Психолог? Такого и слова-то нет в добром английском языке. И разговор шел о вещах безумных. Разве можно поверить, что теперь придется жить не в своем времени, да еще рядом с людьми, тоже обитавшими прежде в других, причем, разных эпохах. А вроде говорил этот психолог так, что можно даже и поверить. Кажется, и в самом деле он начинает верить. Но уже в следующую минуту не верит. А потом снова верит.
      Среди этих людей, с которыми придется жить, уверял психолог, есть какой-то древний грек. Есть итальянец-ученый. Какой-то француз-император, но он, вроде, из более поздних времен, какие еще не настали. Есть, по счастью, и его соотечественник-англичанин, но не из моряков.
      Будут, сказал психолог, в этом доме и другие люди из разных веков, но только позже. Безумие! Впрочем, стоп! Наверняка это он сам лишился рассудка из-за рома, с которым в конце концов переусердствовал. Можно ли вести разговоры с людьми, не знающими по-английски, посредством маленькой коробочки, в которую надо говорить свое и, прислоня к ней же ухо, понимать, что говорят тебе. Как будто в коробочке сидит толмач размером с маленького попугая.
      И тем не менее, это так. Нетрудно проверить. Вот он прижимает коробочку к щеке и приказывает:
      - Рому! Да поживее! Большую порцию!
      А один из этих людей вокруг него, одетых дьявол знает во что, берется за такую же коробочку, говорит что-то непонятное, но он отчетливо слышит:
      - Успеешь еще! Будет тебе ром за обедом. До обеда десять минут, а пока пойдем, посмотришь, где ты будешь жить.
      Что ж, пошли посмотрим. Интересно, куда его приведут теперь. Только что он был в Панаме, в добротном каменном доме самого испанского губернатора, который сбежал, едва только его молодцы подошли к городским стенам. И вдруг, когда он только-только собирался подойти к столу, уставленному кубками и бутылками, разом оказался в этой странной комнате. которая и не ад, и не рай, а рядом какие-то люди, одетые, дьявол знает во что, в том числе и этот сумасшедший, назвавшийся психологом. Стулья в этой комнате тоже сумасшедшие. У каждого всего по одной ножке, а сиденья крутятся. Это хорошо, что жить он будет не здесь, а в каком-то другом месте.
      Сначала по узкой крутой лестнице с шестью пролетами поднялись наверх. Похоже, что из глубокого подвала. Вышли в длинный коридор. По стенам висят картинки, на которых древние рыцарские замки, чьи-то родовые гербы, батальные сцены, корабли. Среди кораблей, он успел заметить, тоже есть какие-то необыкновенные. Не бывает кораблей без парусов и без мачт! Значит, рисовал их тоже какой-то безумец.
      Только в коридоре он сосчитал, наконец, сколько людей его сопровождает. Оказалось, четверо, помимо психолога, который заметно держался от остальных особняком. Вскоре один из этих четверых распахнул перед ним дверь, и он обомлел, увидев почти в точности обстановку своей большой каюты на корме. Единственное, что удивило, так это огромный занавес, целиком закрывающий одна из стен.
      Но осмотреться толком не дали. Психолог жестом показал ему на коробочку с толмачом внутри, он, как учили, поднес ее к щеке и услышал:
      - Рома хочешь?
      Как же не хотеть, да еще после всех этих безумных событий!? Именно ром, и ничто другое, как раз и может примирить его со всем, что произошло. Ведь только что был в Панаме, в доме губернатора, и шел 1670 год. А что теперь будет дальше?
      - Хочу! Да побольше! - хрипло ответил он.
      Дверь в каюту, где суждено ему теперь жить, закрылась, и все пошли дальше по коридору. Наконец, за створками, целиком сделанными из отменно прозрачного материала, показался зал, похожий на огромную кают-компанию, с гигантским столом посередине. Рассчитан человек на сорок, а сидят за ним только четверо.
      Прищурив глаза, быстрым взглядом он окинул каждого. Вот тот, пожилой, с потухшими глазами, видимо, и есть итальянский мудрец. Старец в нелепой хламиде, единственный, кто не повернул головы, когда он вошел, конечно, тот самый древний грек. Вот и его соотечественник-англичанин. Вид, как и положено человеку незавидной профессии, никогда не нюхавшему моря. А господин во главе стола с властным лицом - император французов из будущих времен. Ладно, каким бы ни было у него лицо, а французы - теперь друзья, поскольку испанцы для них тоже смертельные враги, раз и Франции тоже не дают развернуться в Новом Свете.
      Он ступил за порог, прижимая, как наказал психолог, коробочку с толмачом, спрятанным внутри, к щеке. И сразу же услышал, как толмач перевел на английский громкие слова, сказанные психологом:
      - Позвольте представить вам, господа, Генри Моргана, знаменитого пирата и будущего вице-губернатора острова Ямайка.
      Вздрогнув от неожиданности, пиратский капитан воззрился на говорящего. Это что за речи? Хотя... раз этим людям открыто будущее, почему бы им не знать, что его ждет. Может, и вправду когда-нибудь станет губернатором на Ямайке. Если, конечно, выберется отсюда. Обещал ведь психолог, что здесь он не навсегда.
      Ладно, время покажет! А пока он здесь... то есть неизвестно где, и самое главное то, что один из сопровождающих подводит его к месту за столом, как раз туда, где ждет большой кубок, полный золотистой ароматной жидкости...
      ***
      Кандидат наук рассматривал пополнившего их компанию Генри Моргана внимательным взглядом исследователя. Слышать о столь выдающейся личности экологу, конечно, приходилось, да и голливудские фильмы о его приключениях смотрел. Удивительно, что знаменитый пират так мал ростом. Зато выправка молодецкая и движения быстрые, резкие. Смуглое, сильно загорелое лицо. Роскошный, расшитый золотом красный камзол чуть великоват. Вполне возможно, снят с чужого плеча.
      Как и положено пирату, Морган сразу же взялся за кубок, разом отпил добрую половину, потянулся к вазе с виноградом. Рядом с вазой стояло огромное оловянное блюдо с зажаренной бараньей ногой. Рацион таинственные хозяева этого дома подобрали флибустьеру явно со знанием дела. Впрочем, как и всем остальным, кто собирается за этим столом на завтраки, обеды и ужины.
      По всему видно, такой молодец, как Генри Морган, здесь быстро освоится. В какое же время жил этот колоритный пират? В XVII веке или в XVIII? Как бы то ни было, присоединился к их обществу новый исторический персонаж, о чем еще во время завтрака всю честную компанию предупредил Михаил Владиславович.
      Явление Генри Моргана пришлось уже на третий день пребывания эколога в этом удивительном доме с его фантастическими обитателями. К этому моменту он и сам здесь вполне освоился и ко всему привык, - насколько, конечно, можно было привыкнуть. Занят был тем, что наблюдал, запоминал, анализировал. Старался не делать ошибок, показывать себя именно той неведомой исторической личностью, за какую его все принимали. Вот если бы еще только знать, что же это за личность? Одно только ясно - жила то ли в XVI, то ли в XVII веке.
      Дни тянулись размеренно, монотонно, по одному и тому же ежедневному распорядку. После завтрака - прогулка в саду за высокими стенами, благо погода хорошая. Апрель, а тепло вдруг стало как в середине мая. После обеда - делай что хочешь у себя комнате, а там и ужин, после которого еще одна прогулка.
      Отношения между Гомером, Галилеем и Наполеоном, как подметил кандидат наук, складывались по-разному. Галилей и Гомер частенько прогуливались по аллеям бок и бок или сидели на скамейке, о чем-то беседуя.
      Наполеон же заговаривал с Гомером только изредка, а на Галилея поглядывал угрюмо. И к самому экологу после той памятной беседы в саду Наполеон тоже явно охладел, что-то разочаровало императора. За столом ни разу больше не предлагал своего вина, не заговаривал. А когда кандидат наук на сегодняшней утренней прогулке решился сам завести беседу и задал первый вопрос, над которым очень долго заранее думал, чтобы не попасть впросак доводилось ли его величеству бывать в Англии? - император высокомерно ответил, что Англия - его злейший враг. Затем Наполеон смерил опешившего научного сотрудника высокомерным холодным взглядом и пошел по аллее прочь.
      Вечерами, после ужина, златоволосая девица Виктория зажигала в комнате эколога канделябры и удалялась, оставляя пленника одного до утра. Перед сном кандидат наук сам задувал свечи и укладывался в свою роскошную постель под балдахином. Однако, как оказалось, была в его комнате и другая подсветка - рассеянный свет струился по стенам откуда-то из-под потолка. Даже без свечей вполне можно было бы читать старинные английские книги из шкафа или что-то писать, как этого почему-то ждала от него Виктория. Ровно в пол-двенадцатого свет гас.
      Но эколог не читал и не писал, а каждый вечер до половины двенадцатого расхаживал из угла в угол или же сидел в кресле, сосредоточенно глядя в одну точку, и размышлял. Теперь его мысли, в отличие от первых часов пребывания в этом доме, были довольно спокойны, деловиты. Кандидат наук методично перебирал их, выстраивал их в определенный порядок, откладывая на время второстепенные и выделяя главные.
      Что за необыкновенное приключение выпало на его долю? Где он? Каким-таким образом появились в Москве первого десятилетия XXI века Гомер, Галилей и Наполеон? Как разгадать загадку? И чем для него лично закончится вся эта поразительная история? На душе, говоря по правде, было тревожно.
      Наверняка рано или поздно его начнут искать. Но случится это не скоро. Жил он один поскольку не решился жениться ни на Татьяне, ни на Галине, ни на Светке. Отсутствие его в лаборатории замечено будет далеко не сразу, потому что жизнь научных сотрудников была достаточно вольной. Основной обязанностью считалась периодическая сдача отчетов, а до очередного было почти шесть недель.
      Но в конце концов в лаборатории, безусловно, хватятся, обратятся в милицию. Тогда ориентировка с фотографией А.Ю.Умникова, взятой из личного дела в отделе кадров, с именем и фамилией, попадет и к тем двум недотепам в милицейской форме со станции "Дмитровская". Что будут делать милиционеры, снова увидев его лик? Должны бы припомнить, что именно Александра Юрьевича они сдали Михаилу Владиславовичу, сделав чудовищную ошибку. Если так, недоразумение, надо надеяться, должно разрешиться. Поняв, что он вовсе не тот, кем все его считают, таинственные хозяева этого дома извинятся, объяснят экологу, в чем дело, и отпустят с миром.
      Ну, а если волей судьбы он прикоснулся к какой-то тайне, секретному объекту или, всякое может быть, криминальным делам? Тогда могут и вовсе не выпустить из этих стен или даже... нет, об этом не стоит и думать. В общем, по всему выходило, что лучше бы при первом удобном случае отсюда сбежать. Ведь смог же сделать это таинственный кто-то, за кого его принимают! Надо ждать подходящего момента. А пока он здесь, постараться, по возможности, разгадать загадку.
      Если абстрагироваться и смотреть на все как бы со стороны, задачка выглядела весьма и весьма увлекательно, требовала и наблюдательности, и системного научного анализа, и дедуктивных методов. Иной раз, ломая голову и забыв на время о своих тревогах, эколог чувствовал себя Эркюлем Пуаро, Арсеном Люпеном, а также Джеймсом Бондом одновременно.
      Итак, кто же такие эти Гомер, Галилей и Наполеон? То, что не безумцы, содержащиеся в надлежащем месте (мелькала, конечно, поначалу в смятенном сознании кандидата наук и такая мысль), стало теперь очевидным. Ну, не бывает, по крайней мере в России, сумасшедших домов, где пациентов кормят, словно в пятизвездочном отеле, а спать укладывают в королевские кровати под балдахинами. Хотя, с другой стороны, смотря кто платит за содержание таких пациентов. За большие деньги теперь что хочешь можно придумать...
      Но дело даже не в этом - главное, ну никак не походили они на сумасшедших! Тот же Наполеон, безусловно, ведет себя, как подлинный Наполеон, а вовсе не безумец, возомнивший себя великим императором. Скорее уж это актер, прекрасно вжившийся в роль Наполеона, осведомленный обо всем, что связано с этим историческим персонажем, в том числе и о том, что императору не по душе были Лувр и Версаль, и что жить он предпочитал во дворце Тюильри.
      Такая мысль - об актерах, собранных в этом доме для подготовки к съемкам какого-то фильма, - тоже появлялась, но после раздумий и она была отвергнута. Во-первых, нельзя же вжиться в свои роли настолько, чтобы не выходить из образа сутками. Во-вторых, с какой-такой стати тогда кто-то из актеров сбежал отсюда, и его искали с помощью милиции, да и Наполеону, вполне очевидно, здесь не по душе. А в-третьих, ни один режиссер, это уж точно, не будет во время репетиций столь щедро поить актеров элем и французским вином.
      В конце концов эколог стал отдавать предпочтение гипотезе совсем уж экстравагантной, но с другой стороны, учитывая, что на дворе XXI век, вполне научной. Обитатели этого дома - клонированные генетические двойники реальных исторических личностей, полученные из дошедших до наших дней клеток их организмов. Клоны-двойники обрели не только внешность, но и память, опыт, привычки, вкус, манеры поведения Наполеона, Гомера, Галилея. И тот, за кого его все принимают, тоже чей-то двойник-клон. Естественно, оказавшись в каком ни есть, но заточении, клоны при первой же возможности хотели бы вырваться на свободу.
      Он вертел в голове эту гипотезу и так, и эдак. Прах Наполеона покоится в парижском Доме Инвалидов, прах Шекспира в английском городе Стрэтфорде-на-Эвоне. Разве нельзя при большом желании раздобыть по одной микроскопической частице праха великих людей? Если так, то таинственный дом где-то в районе Ордынки, представляет собой ни что иное, как научную лабораторию. Цели у ученых могут быть самые разные. Историки надеются узнать много любопытного о давних исторических событиях, свои интересы, безусловно, есть и у биологом, медиков...
      Однако довольно быстро эколог сообразил, что к Гомеру генетическая гипотеза не подходит. Его-то прах где искать? Тысячи лет прошли с тех пор, как он жил... И все-таки, раз других не было, мысленно кандидат наук снова и снова обращался именно к этой гипотезе. А с Гомером... ну, может, рано или поздно найдется объяснение и на его счет.
      Появление Генри Моргана вроде бы можно было считать подтверждением того, что опыты по клонированию продолжаются. Тогда не исключено, что следует ждать появления и других клонированнных двойников известных исторических личностей. И теперь, забыв на время о жареном цыпленке и крепком темном эле, кандидат наук анализировал действия новоприбывшего. Пока что тот вел себя за столом именно так, как должен был настоящий пиратский капитан.
      Выпив по первой и закусив виноградинкой, пират засучил рукава камзола и двумя руками взялся за баранью ногу. Крепкие белые зубы впились в мясо. На аппетит Генри Морган не мог пожаловаться. А вот к рому интерес у него был даже явно повышенным. Кубок опустел мигом. Однако неведомые хозяева дома ничего не жалели для своих гостей: официант мигом снова наполнил его до краев.
      Было видно, что пират постепенно хмелеет. Утолив голод, он откинулся назад, закинул руки за спинку стула и мутным взглядом обвел стол. Казалось, только теперь он соизволил обратить внимание на всех присутствующих. Неуверенным движением он прижал мобильник к щеке.
      - Ром сносный, - вымолвил Морган, видимо, желая завести с сотрапезникам беседу. - Но у нас на Ямайке есть и получше. Ладно, будем пить, что подают! Никто не скажет, что Генри Морган привередлив в еде и питье.
      Пиратский капитан с заметным усилием выпрямился, протянул руку к кубку, отхлебнул еще, словно желая проверить справедливость своего замечания.
      - В подвале моего дома стоят сейчас пятнадцать бочонков, - сообщил он, поставив бокал на стол и задумчиво качая головой. - А дом у меня каменный, таких в Порт-Ройяле не много.
      Галилей, похоже, не обращал на Моргана внимания и был всецело поглощен едой. Гомер тоже. Наполеон же, скрестив руки на груди, смотрел на пирата холодными глазами. Но остановившийся на нем мутный ответный взгляд Генри Моргана, напротив, излучал дружелюбие.
      - Мне говорили, как тебя зовут, - по-приятельски молвил он императору, - да я уже позабыл, но неважно. Это ты, значит, правишь Францией? Французы мне друзья!
      Эколог наблюдал. Пират перевел взгляд на Гомера, хмыкнул и опять потянулся к рому.
      - А кирпич для моего дома привезли на Ямайку из самой Англии, продолжил он вслед за добрым глотком, - и обошлось это мне...
      Но тут, словно спохватившись, капитан хлопнул себя кулаком по лбу.
      - Из Англии! Вот голова! - воскликнул Морган. - А ведь здесь, за столом, я знаю, есть англичанин. И не подобало мне начинать обед, не поприветствовав соотечественника.
      Мутный взгляд Моргана переместился на кандидата наук. А следующие слова пиратского капитана наконец открыли ему истину, которая столь его интересовала.
      - Это ведь ты Шекспир? - проговорил пират, ткнув пальцем в сторону эколога. - Привет тебе, господин актер и сочинитель!
      Дрожащая рука Генри Моргана снова потянулась к кубку, и он залпом осушил его до дна.
      - Англичанин есть англичанин, пусть даже он никогда не нюхал моря! изрек капитан.
      7
      Вот уж хуже нет, чем ночное дежурство! Причем в самом-то дежурстве как раз ничего сложного. Раз в час прошелся по коридору, спустился по лестнице в подвал, снова поднялся, снова прошелся по коридору, и возвращайся, пожалуйста, к себе, в комнату охраны. По ночам всегда все тихо, клиенты спят, да и что они могут поделать, если заперты? И стекла у них в витринах небьющиеся, все на всякий случай предусмотрено, так что никаких неожиданностей даже в принципе быть не может.
      А плохо то, что в сон клонит со страшной силой, и никаким кофе не помочь. Организм молодой, здоровый, с бессонницами, которыми мучаются люди нервные, незнакомый. Он своего требует. Но только попробуй, засни хоть на пять минут. Михаил Владиславович может заглянуть с проверкой в любую секунду. Подойти он умеет совершенно бесшумно, а отсюда, слухи ходят, не увольняют. Слишком многое охранникам известно такого, чего за этими стенами не положено знать.