Отравленная жизнь

Анна МАЛЫШЕВА

ОТРАВЛЕННАЯ ЖИЗНЬ

Посвящаю моему мужу

Глава 1

– Саня, это тебя!

Девушка вздрогнула и поспешила закрыть кошелек.

Она едва успела бросить его на стол, туда, откуда его взяла. В ту же секунду в комнату заглянул Федор:

– Тебя какая-то мадам к телефону. Ты будешь с ней говорить?

– А кто это? – Саша чувствовала, что щеки у нее полыхают. Никогда в жизни она не рылась по чужим карманам и кошелькам… И вот на двадцать восьмом году жизни пришлось. Но парень, казалось, ничего не заметил. Он пожал плечами:

– Я не спросил кто. Она тебя по фамилии назвала. Так ты подойдешь или сказать, что дома нет?

Саша вышла на кухню и взяла телефонную трубку. Женский голос, который она услышала, был ей незнаком.

– Мне нужна Александра Мордвинова.

– Я Мордвинова. А вы, простите…

Закончить фразу она не успела. Женщина напористо перебила:

– Вы меня не знаете, впрочем, я вас тоже. Знакомые мне сказали, что вы берете на реставрацию картины. Это так?

– Я, в общем… – Саша запнулась. С самого утра ее занимали совсем другие мысли. О работе она думала меньше всего.

– Так да или нет? – раздраженно переспросила женщина.

– Я бы взяла, – нерешительно подтвердила Саша. – А что у вас такое?

Но женщина, не вдаваясь в подробности, сказала, что подъедет через час, привезет картину, тогда они обо всем и поговорят. Напоследок она высказала довольно странную просьбу:

– Только я вас прошу, чтобы при нашем разговоре не было посторонних.

Саша промямлила «хорошо», и абонентка отключилась. Девушка положила трубку. Спустя минуту она поймала себя на том, что все еще стоит на месте, бессмысленно уставясь в окно. Да, в полном смысле слова – бессмысленно. Ей было так горько, что она даже мыслей своих начала бояться. И причиной тому был вовсе не этот звонок.

– Ну, кто это звонил? – спросил Федор.

Она не ответила, продолжая смотреть в окно. Девушка слышала, как Федор шарит на полке с посудой, наливает себе воды из-под крана, жадно пьет, с грохотом ставит чашку обратно и выходит. Слушая эти звуки, она внезапно ощутила нечто новое – это была ненависть! В эту минуту Саша так его ненавидела, что хотела только одного – чтобы он ушел.

И парень будто услышал ее немую просьбу – через некоторое время хлопнула входная дверь. Он не сказал, когда его ждать, не сообщил, куда пошел…

Девушка помолилась про себя, чтобы он вообще не возвращался. И тут же испугалась этого желания.

Саша встретила Федора полтора года назад. Это было в Питере, Саша заканчивала учебу в Академии художеств и собиралась возвращаться домой, в Москву. А Федор только что поступил на отделение ваяния. Он приехал из Архангельска и при первой же встрече сообщил Саше, что в его семье все – потомственные резчики по моржовой кости.

Точно так же, как у его прославленного земляка, Федота Ивановича Шубина. Теперь-то Саша знала, что он соврал, но все же прощала его. Разве так уж важно, какие у парня были предки, если сам он, несомненно, талантлив.

Они познакомились в студенческой столовой, случайно оказавшись за одним столиком. Если бы не эта случайность, вряд ли бы они вообще узнали друг о друге. Разные специализации, разные курсы, и жили они в разных частях города. Федор – на Васильевском острове, в общаге. А Саша не только не жила в общежитии, она там вообще старалась не показываться. Бытовая неустроенность, грязь, теснота, тараканы, постоянные пьянки… Она снимала комнату на набережной Фонтанки. Родители ей присылали деньги. Саша то и дело собиралась подзаработать, начать продавать свои картины на Невском…

Но тут же отговаривала себя – там своих художников полно. Да и зачем заниматься ширпотребом, если и без этого можно прожить? Федор, когда услышал эти рассуждения, полностью ее поддержал:

– Куча народу вообще непонятно на что существует, и ничего! Не помирают!

Сам он тоже существовал «непонятно на что». Уж ему-то из Архангельска не присылали ни копейки.

Сейчас Саша уже хорошо представляла тамошнюю обстановку. Деревянная «историческая» развалюха на Соломбале. Прокисшие от старости дощатые полы. Отец, бывший рыбак, давно потерявший от пьянства человеческое подобие, теперь – инвалид-пенсионер. Мать – иссохшая женщина с опухшей щитовидкой и выкаченными яростными глазами.

И жена… Да, ребенок и жена.

Но в те первые недели их знакомства ни о жене, ни о ребенке не было и речи. И вообще, родной город, по словам Федора, был чудом из чудес, и он обещал Саше, что они непременно туда отправятся.

Вместе. К тому времени они уже все делали вместе, Вместе жили в комнате на Фонтанке, вместе покупали пироги с картошкой и клюквой, вместе ходили в кино и музеи. Федор был моложе ее всего на год, но Саша держала себя с ним немного покровительственно, почти по-матерински. Она и сошлась с ним больше из жалости, чем из любви. С любовью, как она думала до этого, было уже покончено.

Первую любовь она пережила в Москве, в последнем классе школы. Второй роман – на первом курсе Академии художеств. Окончился он нервным срывом, абортом и похуданием на пять килограммов. После этого Саша пережила еще несколько увлечений – более или менее серьезных, но уже без таких последствий. И как раз незадолго перед тем, как она встретила Федора, девушка решила бросить все эти глупости и вплотную заняться учебой, а также самой собой. Постриглась, выкрасила в медный цвет свои от природы каштановые волосы. Впервые в жизни купила себе помаду. Как ни смешно, но все художницы почти не пользовались косметикой. А если уж пользовались, то с таким чисто русским размахом, что страшно было смотреть. Саша готовила дипломную работу, строила планы на будущее и очень мало внимания обращала на парней. Но Федор…

Он показался ей большим ребенком – наивным, нежным, неприспособленным к жизни. Даже в его внешности было что-то детское: слабо вздернутый нос, сонные синие глаза и эта вечная вопросительная улыбка. И детская беспечность. Деньги, когда они у него появлялись, Федор запихивал в самый дырявый карман, в морозы выбегал на улицу без шапки и шарфа, вечно где-то забывал ключи, куртку, сигареты, зажигалки… Но, как ни странно, это не раздражало Сашу. Она сама была почти равнодушна и к порядку, и к деньгам. Девушка радовалась, что встретила близкую душу. Ни с одним мужчиной ей не было так легко и радостно. Федор был нежен, внимателен, охотно подчинялся и, казалось, полностью попал к ней в зависимость. Кроме того, при всей своей непрактичности, Федор па удивление хорошо готовил. Саша только рот разинула, когда он за один вечер наквасил два ведра капусты, засолил горбушу и сварил щи. Сама она хозяйством почти не занималась, но тут проняло и ее. Они готовили по очереди, а когда денежный перевод от родителей запаздывал и не на что было сготовить настоящий обед – перебивались пирожками из кулинарии. Вместе ходили на занятия, вместе возвращались. Если у Федора занятия заканчивались раньше, он ждал Сашу напротив академии, на набережной, у сфинксов. Сашины подружки смеялись, но в душе и завидовали.

– Все у вас хорошо, только поздно… – как-то сказала Саше одна ее сокурсница.

– Почему «поздно»? – удивилась Саша. Она решила, что подружка намекает на ее возраст. Но сейчас, в двадцать шесть, девушка чувствовала себя куда моложе, чем в шестнадцать. Она необыкновенно похорошела, и это всем бросалось в глаза.

– Ну, почему… – ядовито усмехнулась та. – Ты через пару месяцев уедешь в свою Москву, а ему тут еще лет пять париться. Или ты решила под конец нагуляться?

Слово «нагуляться» больно резануло ей слух. Значит, так это выглядит со стороны? «А как это может выглядеть? – спрашивала она себя. – Действительно, как сошлись, так и разбежимся…» Но стоило только всерьез задуматься, что скоро придется расстаться, как стало очень горько. Саша и не представляла, что до такой степени привязалась к Федору. И ей страшно было подумать, что любовь – вот она, но только придется от нее отказаться…

Однако Федор быстро разрешил все ее муки. Когда Саша намекнула, что скоро ей придется уехать в Москву, он на секунду задумался, а потом заявил, что поедет с нею.

– Если хочешь, конечно, – добавил он.

– А как же учеба? – Саша все еще не понимала, что он говорит серьезно.

– Ну, подумаешь… В Москве куда-нибудь поступлю, – беспечно отмахнулся он.

У Саши сразу появились сомнения и вопросы.

Если Федор едет с нею, то жить у родителей им будет нельзя. Там тесновато, да и как они отнесутся к такому прибавлению? Значит, нужно снять квартиру. Для этого нужны деньги, да и вообще, надо как-то зарабатывать на жизнь… Кто же будет это делать?

Она или Федор? И потом… Раз уж их отношения приняли серьезный характер, то как им быть?

Оформлять официально их отношения и регистрироваться в ЗАГСе или жить так?

Она посоветовалась с Федором только насчет последнего вопроса, и он тут же ответил, что с удовольствием распишется в ЗАГСе, а «можно жить и так». Наступило лето. Саша успешно защитила дипломную работу, упаковала несколько ящиков со своими вещами и отправила их в Москву. А затем они с Федором уселись на утренний поезд, и через восемь часов Саша увидела, наконец, лица своих родителей.

Однако особой радости на их лицах не заметила. Конечно, мать обняла Сашу, отец ее поцеловал… Но оба держались как-то скованно. Им очень мешал Федор, который ни на шаг не отходил от Саши и, по обыкновению, улыбался.

– Я вам говорила по телефону… Это – Федя. – Девушка и сама глуповато заулыбалась.

Родители все же взяли себя в руки. Только поздним вечером, когда Федор удалился в ванную, мать доняла ее расспросами:

– Он что – надолго здесь обоснуется? У вас что – всерьез?!

– Да. – Саша взглянула на отца, ожидая хоть от него поддержки, но тот явно избегал ее взгляда. Дела были плохи, и девушка впервые поняла, что Федор здесь и впрямь лишний. – Но он ведь будет жить в моей комнате.

– Ты уже не маленькая, – подал голос отец.

– Это что за архангельский сувенир? Здоровый детина, кто его будет кормить?!

– Он устроится на работу! – защищалась Саша.

– Куда его возьмут без прописки?

– Ну, почему без… – нерешительно произнесла она. И тут скатилась лавина. Мать, уже не понижая голоса, поклялась, что этот парень пропишется здесь только через ее труп! А отец добавил:

– Мы не так богаты, чтобы подарить ему полквартиры! Другой у нас нет!

– Ну почему «подарить»… – Саша уже плакала. – Вы и не заметите…

– Не заметим, как ,он подаст на развод и отсудит себе комнату! – отрезал отец. – Нет, милая, живите вместе, если уж так хотите… Но мы его не пропишем.

Я сам с ним на этот счет поговорю. Пусть не рассчитывает!

Федор вел себя на удивление спокойно. Казалось, его ничуть не трогало такое негативное отношение ее родителей. К Сашиному удивлению, он продолжал обнаруживать хозяйственные таланты.

В частности, застеклил балкон – один, без посторонней помощи. После этого отец его почти зауважал, но мать по-прежнему держалась твердо. Она или не говорила с ним, или цедила сквозь зубы «заправьте постель», «уберите за собой», «закройте окно» и тому подобное.

Через месяц Федор засобирался в Архангельск.

Сашу он с собой не брал – не было денег. Его поездку финансировали Сашины родители. Они дали денег на билет с великой радостью – надеялись, что парень обратно не вернется. Но не прошло и десяти дней, как Федор появился в Москве и уже официально, при родителях, сделал Саше предложение. Она ответила «да», стараясь не видеть, какие при этом глаза у матери. Отец к тому времени уже соблюдал нейтралитет. Он успел заметить, что руки у будущего зятя золотые, а значит, тот прокормит себя и жену.

Молодые прожили с родителями до самой зимы.

Федор прописался – и не через труп тещи, как было обещано, а самым обычным образом, без уголовщины и членовредительства. Саша нажала на отца, тот – на жену, и заявление о прописке в конце концов подписали все. Федор устроился работать на малое предприятие, изготавливавшее деревянные двери и окна.

Ни о какой учебе, ни о каком ваянии уже и речи не было. Зато он зарабатывал достаточно, чтобы снять, наконец, отдельную квартиру.

Только теперь Саша поняла, что значит свобода. Она больше не зависела от родителей – жила отдельно, на деньги мужа. И наконец-то почувствовала себя взрослой. Угнетало ее лишь одно – она никак не могла заработать денег сама. Из Питера прибыли два ящика с ее студенческими картинами.

Ни одну из них Саше пока не удалось продать. Их не брали на реализацию в художественные салоны.

Ими не заинтересовались частные коллекционеры.

Стоять на улице и продавать картины самой… Может, Саша пошла бы и на это, но она прекрасно понимала, что в таком случае нужно выставить что-то попроще, подоходчивей. Например, зимний закатный пейзаж – алый, будто кровь. Или речку с березками. Об этом ей как-то намекнул и отец. Дочь грустно ответила:

– Ты, пап, прямо как Хрущев.

– А что Хрущев? – обиделся отец.

Саша рассказала ему известный эпизод о том, как Хрущева привели на выставку и подвели к полотну Фалька. «Что это?» – спрашивает Никита Сергеевич. «Обнаженная» Фалька", – отвечают сопровождающие. Генсек поморщился: «Что ж он какую-то голую Фульку нарисовал… Неужели бабы получше не нашлось? И вообще, нарисовал бы лучше что-то возвышенное. Например.., лес в зимнем убранстве!»

До «леса в зимнем убранстве» Саша унижаться не собиралась. Всю весну она упорно работала, надеясь, что рано или поздно картины начнут продаваться. Но никакого заработка не было. Только пару раз ей случайно подкинули работенку – какие-то хорошие знакомые родителей получили наследство. Среди прочих предметов старины они унаследовали также и картины. И вот, чтобы поддержать начинающую художницу, они принесли ей на реставрацию пару пейзажиков конца девятнадцатого века. Картины были очень посредственные, нестоящие, и работы с ними было не много. Но заработала Саша почти триста долларов, и это ее подбодрило. Она могла хотя бы заплатить за свои краски, холсты и подрамники… Ведь живопись – удовольствие очень дорогое.

– Ничего, – утешал ее Федор. – Как-нибудь перебьемся.

Саша счастливо прижималась к нему и закрывала глаза. Прошел год, как они жили вместе, и она поражалась – неужели ей и дальше будет так же хорошо?! Она гладила его темно-русые, очень густые волосы и шептала: «Мальчик мой послушный, мальчик мой золотой… Давай отложим денег, съездим к твоим родителям? Нехорошо, что мы еще незнакомы». Федор смущенно улыбался и говорил:

– Да они у меня совсем простые… Могут, знаешь, что-нибудь этакое сказать.

– Ну и пусть!

– Нет, не пусть. Ты моего батю не знаешь! – И Федор, произнося эти слова, был уже не похож на мальчика. Его лицо будто темнело, и он старался перевести разговор на другую тему. Саша уже понимала, что жизнь у него дома была не сахарная. Но чего он боится теперь? Ведь он же стал москвичом, приедет домой на правах гостя. А гостей обычно стараются не обижать. Но она не хотела расстраивать его лишний раз и больше не упоминала об Архангельске.

Архангельск сам напомнил о себе. Как-то в начале мая в их съемной квартирке зазвонил телефон.

Саша взяла трубку и услышала, что мать каким-то очень торжественным голосом ее поздравляет.

– Что случилось? – поразилась Саша. Она ясно услышала в голосе матери то ли злорадство, то ли какую-то истерическую ноту…

– Ах, «что случилось»? – все так же неестественно и почти весело переспросила мать. – Да вот, пришла нам повестка из нарсуда. Не желает ли Феденька платить алименты?

– Что… Мама, ты о чем? – заикнулась от неожиданности Саша.

Через час мать сама приехала к ней со злополучной повесткой. Ее прислали из районного нарсуда, и в ней сообщалось, что Агапову Федору Сергеевичу надлежит уплатить алименты в пользу Агаповой Веры Васильевны в связи с таким-то решением архангельского нарсуда от… Был указан один из тех весенних дней прошлого года, когда Саша и Федор были так счастливы вместе.

– Он разведен, – сообщила мать, убедившись, что дочка выучила повестку наизусть. – Ты хоть знаешь, у него мальчик или девочка? Господи Боже мой, еще и алиментов вам не хватало! А я что-то такое предчувствовала! Ну ты и дура! Надо было хоть в паспорт ему заглянуть перед свадьбой!

Мать в сердцах прихлопнула повестку ладонью и загремела чайником. Саша сидела будто деревянная и ничего не понимала. Мысли ворочались как-то тяжело, и она никак не могла осмыслить того, что случилось. Федор разведен? У него есть ребенок? Но почему он ей ничего не сказал? Ей казалось, что никаких тайн между ними нет, что муж – именно тот человек, с которым она может быть откровенна… Так почему же он молчал, что у него есть жена и ребенок?!

Слава Богу, мать не дождалась, когда зять вернется с работы. Они разминулись всего на час. Федор долго звонил, а потом, открыв дверь своим ключом, увидел Сашу все в том же положении, в каком ее оставила мать, – на кухне за столом с повесткой в руках.

– Это что – для тебя так важно? – сердито спросил он, когда узнал, что случилось.

– Да… А ты как думал? – Саша едва двигала онемевшими губами. – Неужели ты был женат?

– Как видишь.

– И когда же вы развелись? И.., почему?

– Развелись весной, когда я тебя встретил. Я послал ей письмо и подал в суд. Она согласилась на развод. А почему? Да потому, что у нас с тобой все началось всерьез, – отрезал он. – Что же мне прикажешь? Обманывать ее? Развелся, и все тут.

– Но у вас ребенок? Один или…

Федор неохотно раскрыл и эту тайну. Ребенок есть. Мальчик пяти лет, названный в честь дедушки Сергеем. Оказалось, что Федор женился сразу после армии. Жена в это время была уже беременна от него, и вскоре после свадьбы родился ребенок.

– Но зачем ты скрывал? – с болью спросила Саша.

– Ну, хотя бы затем, чтобы ты не ревновала попусту. – Федор уже понял, что криком Сашу не возьмешь, и заговорил, как обычно, ласково. – Ведь я жену не любил. Можно сказать – никогда не любил. Знаешь, как ребята после армии женятся? Ошалеют за два года без баб, ну и… Бросаются на первую встречную. Глупо, конечно. А люблю я только тебя!

Ближе к ночи Саша немного пришла в себя. Конечно, радости от таких новостей не было, но ей казалось, что она поняла замысел мужа. В самом деле, к чему ей мучиться и ревновать, к чему думать, что разбила чью-то жизнь? Ведь это ничего бы не изменило. Только один момент ее немного смущал, и она поделилась с Федором своими мыслями:

– А почему же повестка на алименты пришла только сейчас? Ведь вы развелись год назад?

И тут он ее по-настоящему поразил. Она снова увидела это темное, будто незнакомое, очень жесткое лицо. И услышала несколько грязных ругательств. Выругавшись, Федор зло добавил:

– Она, сука, обещала на алименты не подавать.

Я же ей.., сказал – потом привезу денег. Нет, не вытерпела…

– Феденька… – пробормотала Саша.

Он увидел ее глаза и притих. Разделся и, ни слова не говоря, отвернулся и уснул. Саша не спала до утра.

Федор начал платить алименты. Сходил в нарсуд, сказал, что нигде не работает и трудовой книжки не имеет. Ему назначили алименты в размере четверти средней зарплаты. Это было куда меньше, чем он бы платил из своей настоящей зарплаты.

Саша только удивлялась – оказывается, в этом человеке было куда больше практицизма, чем ей казалось до сих пор. Сейчас он был вовсе не похож на того наивного, провинциального мальчика. Федор огрубел, становился то резким, то замкнутым.

Иногда Саша даже боялась заговорить с ним – настолько он уходил в себя. Она чувствовала, что счастье уходит между пальцев, как вода или мелкий песок. Старалась его удержать, но все было как в кошмарном сне – ни сил, ни воли, ни надежды.

Девушка пыталась забыться в работе, но и тут дела никак не продвигались. Часто, работая над очередным эскизом, она вдруг замирала и опускала кисть.

Что толку стараться, если эта картина все равно никому не нужна? Ее никто не купит. Напрасный перевод денег, холста и красок.

Семейную пару доконал августовский обвал рубля. Через неделю на предприятии, где трудился Федор, произвели радикальное сокращение штатов. Его, как самого молодого и неопытного, уволили первым.

В те же дни осталась без работы и Сашина мать.

– Ну, теперь на твои картины надежда плохая, – заметила она при встрече с дочерью. – Вы хоть что-нибудь отложили?

Они не отложили ровным счетом ничего. Большая часть заработка Федора уходила на уплату за квартиру. Остальное подчистую тратилось на продукты и разные необходимые вещи.

– Ну и прекрасно, – язвительно заметила мать, узнав про это. – Ничего другого я и не ждала. Что ж, теперь все сядем отцу на шею. А если еще и его уволят… Не знаю, что будем делать. Хоть вешайся!

Однако Федор проявил поразительные деловые качества. Прежде всего он встретился с квартирной хозяйкой и заявил, что прежнюю цену они платить за аренду не могут. Так что если она согласна получать тысячу рублей в месяц – они останутся. А если нет – сейчас же съедут. Пусть попробует найти других жильцов. И хозяйка согласилась на эти новые условия.

– А где мы возьмем эту тысячу? – жалобно спрашивала Саша.

– Пока в долг поживем, а дальше посмотрим, – отвечал Федор. – Я с твоими родителями жить не могу! Хватит, я все-таки не мальчик! Пусть сперва научатся уважать других людей.

Саше все было внове – и эти речи, и эта крайняя нужда в деньгах. Она хотела хоть как-то поправить положение. Бегала по знакомым, которые занимались продажей картин. Но все жаловались на кризис, и никто, как и раньше, ничего у нее не покупал. Девушке удалось найти только одну работу, и это опять была реставрация. Антиквариат, несмотря на скачок курса доллара, в первое время не подорожал, и многие вложили деньги в предметы старины. Саша отреставрировала несколько русских натюрмортов прошлого века, и ей заплатили в валюте.

– Вот если бы и дальше так! – обрадовалась она. – На свои картинки я уже не надеюсь… Ну и Бог с ними! Хоть как-нибудь бы заработать!

Но потом в течение двух месяцев не было никаких заказов. Федор устроился на продуктовый склад охранником за какие-то мизерные деньги.

Саша несколько раз унюхивала, что от него пахнет спиртным. Но у нее духу не хватало его упрекать.

Она видела, что он совсем извелся, воем на свете недоволен и на нее старается не смотреть. «А если я ему надоела? – со страхом думала она. – Бросит и уедет… Хотя нет. Куда же ему ехать?! В свою гнилую избу?!»

К тому времени Федор уже полностью раскрыл перед нею все неприглядные стороны своей архангельской жизни. Она узнала, что легенду о потомственных резчиках по кости он выдумал для красоты. Если в его семье и было что-то потомственное, то разве что алкоголизм. Саша узнала, что бывшая жена Федора живет вместе с его родителями в той же избе, потому что она круглая сирота и больше ей идти некуда. И что жизнь у этой молодой женщины, наверное, очень горькая. Но тем не менее Федор говорил о ней всегда с ненавистью.

– Почему ты так ее ненавидишь? – спросила как-то Саша. – Что она тебе сделала? Это же ты ей жизнь сломал, а не она тебе!

– Заткнись! – внезапно сорвавшись, заорал он и вскочил со стула. – Что ты в этом понимаешь, прошмандовка драная! Еще мне мораль читать будешь?! Подохни, удавись!

После этой омерзительной сцены Саша долго дрожала противной мелкой дрожью и никак не могла успокоиться. Не было речи ни о каких извинениях.

Да и как она могла предъявлять к мужу претензии, если по-прежнему не могла заработать денег себе на жизнь? А Федор хоть какие-то деньги, но все же приносил домой. И можно было как-то жить, но вчера…

Вчера на квартиру к Сашиным родителям явился судебный исполнитель. Он заявил, что уполномочен произвести опись, оценку и продажу имущества в пользу Агаповой Веры Васильевны.

– Какую еще опись? – Сашина мать оторопела, она даже и возразить ничего не смогла.

– По закону если алименты не платятся полгода, то надлежит описать имущество, – пояснил судебный исполнитель – совсем еще молодой парень с прыщеватыми щеками и подбритым затылком.

– Да он же платит! – вмешался Сашин отец. – Подождите, я ему позвоню…

Сашин отец никакого вразумительного ответа по телефону от Федора не получил. Федор удивился, подумал, помолчал и велел гнать этого нахала исполнителя в шею. Но это было не так-то просто сделать.

Парень уже взялся за работу. Он прошел в комнату и придирчиво осмотрел телевизор.

– Будем описывать! – решительно повторил он.

– Так он платил алименты или нет? – в отчаянии спрашивала Сашина мать.

Выяснилось, что Федор уплатил алименты всего за первые три месяца после развода. Так что к настоящему дню он был должен больше чем за год. Им не занимались раньше по простой причине – его дело переходило от одного исполнителя к другому, а один раз даже потерялось.

– У нас очень большая текучка кадров, зарплата маленькая, – пояснил парень, аккуратно нашлепывая бумажную печать на телевизор.

– Вы что – продавать наши вещи будете? – спросила, только сейчас поняв происходившее, мать.

– Будем, в пользу жены и ребенка.

– Ведь это же наш собственный телевизор! – закричала женщина. – Мы его покупали.

– А я этого не знаю, – равнодушно ответил парень. – Если можете представить документы, что аппаратура ваша, то пожалуйста…

Он описал также музыкальный центр и холодильник и удалился, дав только один совет – пусть злостный алиментщик немедленно явится в нарсуд и уплатит задолженность. Сегодня или завтра. А послезавтра может быть уже поздно.

– Какой позор, какая мерзость! – кричала мать, позвав к телефону Сашу. Федор отказался с нею разговаривать и предупредил жену – если ее родители явятся к ним, он их просто не пустит в квартиру. – У нас дома все обшлепано печатями! Дожили! Да ты с ума сошла! С кем ты связалась?! Его сыну всего пять лет, и что же это получается – еще тринадцать лет сюда будет приходить милиция и наше барахло описывать?! Вот что, пусть выписывается отсюда к черту! Немедленно с ним разведись! Детей у вас нет!

Можете жить и так! Господи, о чем я думала, когда согласилась прописать этого урода!

Саша разрыдалась и положила трубку. Федор тем временем уже застегивал куртку, готовясь куда-то уйти.

– Ты ничего не хочешь мне сказать? – спросила Саша.

Он ничего не хотел говорить. Хлопнул дверью и ушел. Вернулся за полночь, выпивши, молча разделся и лег в постель. Саша не знала, как ему спалось.

Она, как часто бывало в последнее время, никак не могла уснуть. Горечь подступала к самому горлу, душила ее, выжимала слезы из глаз. Ей было жаль себя, жаль родителей. Саша даже не задавалась вопросом, почему Федор так отнесся к алиментам. Он все равно ничего бы не ответил. А может быть, обругал бы ее. «Надо что-то придумать. – Саша беспокойно ворочалась с боку на бок. – Так жить нельзя, мы уже столько должны квартирной хозяйке… Нужно платить ей, нужно найти денег на алименты… Где их взять?»

Утром она все-таки решилась поговорить с Федором, потребовать, чтобы он разобрался с алиментами и не впутывал в это родителей. Федор выслушал ее и спокойно ответил, что все уплатит сегодня же.

– Откуда у тебя столько денег? – недоверчиво спросила Саша. – Я посчитала, что ты должен не меньше трех миллионов.

– Ну и заплачу.

– Сегодня?

– Сегодня!

В это время зазвонил телефон, и Федор вышел взять трубку. А Саша бросилась к столу, где он оставил свой кошелек. Открыла его… Там было всего около ста рублей. Он опять соврал! Он и не собирался платить долги! Да, это был черный день, и едва ли не самый черный в ее, жизни. И даже то, что какая-то неведомая женщина собиралась дать ей работу, не утешало Сашу. Много ли заработаешь реставрацией?

Все равно слишком скоро наступит день, когда они опять окажутся без денег. К тому же кое-что насторожило ее в этом неожиданном предложении.

Теперь, когда Федор ушел, девушка собралась с мыслями. Она взглянула на часы. Женщина обещала прийти через час, но назначенное время уже прошло. Она опаздывала, а может, вовсе передумала?

Возможно, все даже к лучшему. Что за странное условие – чтобы Саша была дома одна? "А если картина краденая? – подумала девушка. – Этого еще не хватало! Но зачем же тогда обращаться ко мне?

Для такой работы у воров есть специальные мастера, которые только этим и занимаются. Посторонних людей они не впутывают. А может, кто-то хочет меня обокрасть?!" При этой мысли она едва не рассмеялась, и ей неожиданно стало легче. И в это время в дверь позвонили.

Саша вышла в прихожую и на секунду приникла к дверному глазку. То, что она там увидела, ее немного успокоило. На площадке стояла невысокая и на первый взгляд молодая женщина, прилично одетая, с большим плоским пакетом под мышкой. Женщина только подняла руку, чтобы повторить звонок, как Саша отперла дверь.

– Это я вам только что звонила, – негромко сказала гостья, быстро оглядывая Сашу с ног до головы. – Можно войти?

– Пожалуйста. – Саша отступила назад, пропустила женщину и заперла за нею дверь. – Проходите в комнату.

Только теперь она как следует рассмотрела визитершу. «Прилично одетая» – так можно было сказать, только очень поскромничав. Саше бросился в глаза черный, отороченный соболем жакет, блестящие перчатки из тонкой кожи, бриллиантовые серьги. Дама распространяла вокруг себя облако свежих, весенних ароматов. Лицо этой женщины было очень умело подкрашено, так что ее точный возраст Саша определить не сумела. «Скорее всего, ей уже за тридцать. – Саша старалась не разглядывать ее в упор. – А может, и под сорок. Когда есть деньги, возраст уже не так важен…»

Дама тем временем брезгливо озиралась по сторонам. Она стояла посреди комнаты, будто не решаясь пройти дальше или присесть. В квартире было не убрано. В последнее время Саша окончательно запустила домашнее хозяйство.

– Вот сюда. – Она указала гостье на кресло.

– Спасибо. – Та взглянула на кресло, но не двинулась с места. – Лучше дайте мне ножницы.

Получив их, дама ловко разрезала бечевку, скрепляющую пакет, сняла слой оберточной бумаги, потом размотала холстинку… Все это она побросала на пол, себе под ноги. У нее в руках оказалась очень просто обрамленная картина небольшого формата, примерно сантиметров тридцать на пятьдесят.

– Взгляните-ка! – Дама поднесла картину к окну. – Возьметесь сделать или нет?

Саша подошла и взглянула на картину через плечо гостьи. Первое же, что она отметила, – картина в плохом состоянии. Было непонятно: то ли художник сам неумело покрыл ее лаком, то ли доверил это какому-то недоучке, но только густой, кое-как наляпанный слой лака потемнел, растрескался и совершенно изуродовал полотно. Особенно пострадал нижний левый угол картины. Там почти ничего нельзя было разглядеть. Вся картина была написана очень темными, глухими красками. Это был пейзаж, изображающий какую-то сельскую местность под низким, грозовым небом в летний день, незадолго до сумерек. Заросший пруд, покосившийся деревянный дом, дорожка между кустов малины… Только ягоды краснели, будто огоньки.

Все остальное сливалось в одну сплошную серость и желтизну.

– Ну как? – спросила дама каким-то странным осипшим голосом. И в этой короткой фразе Саша уловила главное – картина даме очень дорога. Сама же она не нашла в ней никаких необыкновенных достоинств. И во всяком случае, полотно очень портила безобразная, варварская лакировка.

– Это можно поправить, – авторитетно сказала Саша.

– Вы беретесь? Когда вы сделаете?

Дама все еще не выпускала картину из рук, будто боясь с нею расстаться. Она прижимала шероховатую раму к своему собольему жакету, и руки у нее чуть подрагивали. Перчаток она так и не сняла. Теперь, когда Саша близко увидела ее лицо, девушка была уверена – даме едва ли не за сорок. Но она была красива – такая красота не скоро увядает.

Смугловатая, черноглазая, стройная, вся будто выточенная, холеная – дама держалась очень прямо, ничем не обнаруживая своего возраста. В этой женщине не было ничего случайного. Она выглядела законченным произведением искусства.

– Когда? – нетерпеливо переспросила женщина.

Саша еще раз взглянула на картину и пожала плечами:

– Ну, скажем, дня через три. Сниму лак, просушу, обезжирю, покрою заново… Это много времени не занимает.

– Нет, поправьте не только лак, – встрепенулась женщина. – Вы видите, тут темное пятно? – И она указала на нижний левый угол полотна. – Мне нужно, чтобы вы вернули картине первоначальный вид.

– Конечно. – Саша слегка пожала плечами. – Это само собой разумеется. Да, я сделаю все дня за три.., нет, для подстраховки, за четыре.

– Прекрасно, пусть будет даже неделя. – Дама наконец выпустила картину из рук, поставив ее на подоконник. Отряхнула перчатки, раскрыла сумочку и достала оттуда бумажник. – Вот задаток двести долларов. Когда закончите – еще столько же. Вас это устроит, надеюсь?

Саша не нашлась что сказать. Сумма была не очень большой, но и не маленькой. Маститый реставратор взял бы больше. Но сейчас, когда все цены и ценности сместились… Еще в августе она бы поторговалась. Сейчас же она была рада и этому. Но дама приняла ее молчание за несогласие и достала еще одну бумажку:

– Хорошо, триста долларов, а когда закончите – еще триста.

– Я согласна. – Саша взяла деньги, сложила их и сунула в карман джинсов. – Оставьте свой телефон, я через неделю вам позвоню.

Дама снова порылась в сумке и извлекла оттуда сложенный лист бумаги. Развернув его, она сказала, что просит Сашу подписать договор. Прочтя этот странный документ, Саша изумилась: дама оценивала картину ни больше ни меньше как в десять тысяч долларов. И в случае утраты или необратимой порчи картины реставратор обязан был вернуть ее стоимость.

– Но это же несоразмерно! – начала было Саша. – Чье это полотно? Почему вы его так высоко оценили? По крайней мере, кто автор?

И тут дама удивила ее еще больше.

– Кто автор – вам знать не обязательно, – бросила она. – В России эта картина стоит именно столько! А на Западе даже больше. Ее можно продать, а потом сказать, что вас обокрали. Вы будете подписывать договор? Если нет – я забираю картину.

Саша взяла было ручку, но тут же бросила ее:

– Простите, но я никогда не работала на таких условиях! Ну а вдруг меня действительно обокрадут?!

Что мне тогда делать? Повеситься? Я и без того в долгах, эта квартира мне не принадлежит. Откуда я возьму такие деньги?

– Понимаю, вы торгуетесь. – У дамы как-то странно заблестели глаза. В ее руках снова появился бумажник. – Вот! – Она протянула Саше еще две стодолларовые бумажки. – Пятьсот – до, пятьсот – после, – отчеканила она. – Не знаю, кому в Москве платят больше. Да еще за такую чепуховую работу!

Саша взяла деньги, еще раз перечитала договор и в конце концов подписала его. В графу «Исполнитель» она внесла свое имя, фамилию, отчество и данные паспорта. В графе «Заказчик» не значилось ничего.

– Я впишу свое имя потом. – Дама сложила договор и спрятала его в сумочку. – Ну что ж, удачи вам.

Она направилась к выходу, но Саша остановила ее:

– А как же ваш телефон?

– Я вам позвоню сама, – бросила та и нетерпеливо дернула плечом:

– Ну, позвольте мне выйти, я и так опаздываю.

Заперев за женщиной дверь, Саша поняла, что она даже имени ее не знает. «Ну и история… – Саша все еще не могла опомниться после этого визита. – Она ведь даже не представилась. Вроде бы не хамка, просто богатая женщина. Мое имя знает, этого ей достаточно… Почему?..»

Она и сама не понимала – то ли оскорбилась таким отношением, то ли ее позабавили странные манеры заказчицы. «Зато она прекрасно знает, что ей нужно, и здорово торговалась в мою пользу!»

Саша достала из кармана купюры, пересчитала, даже понюхала их, посмотрела на свет. Но доллары были самые настоящие, никакой фальши она не заметила. Девушка вернулась в комнату и положила деньги в картонную коробку, стоявшую в углу стола.

Здесь она хранила документы, записные книжки, а также деньги на хозяйство. "Теперь-то можно уплатить алименты, но где же Федор? – раздраженно подумала она. – Черт бы его взял, когда нужно – где-то шатается. Глаза бы на него не глядели!

Вот, представляю, как он удивится, когда я дам ему денег и пошлю в суд! Пусть после этого попробует на меня накричать!"

Потом ее мысли приняли другое направление. Ей показалось жалко отдавать Федору такие деньги. Но что оставалось делать? Ведь страдают ее родители, а уж такого допускать нельзя. «И почему всегда приходится думать о других? – измученно спросила себя Саша. – Тысяча долларов! Пустяковый заказ, а потом – такие деньжищи! О Господи, да я в жизни таких денег не видела! Хотя бы костюм себе купить приличный… Духи. Мне скоро двадцать восемь, а я все еще бегаю в джинсах, как подросток!» Саша сегодня особенно остро почувствовала свою заурядность, когда рядом с нею стояла эта нарядная, надушенная, ухоженная женщина. И ведь она была намного старше Саши, а выглядела куда эффектней!

– Ладно, посмотрим, – неизвестно кому сказала Саша и повернулась к картине. – Все-таки тысячу долларов быстро не истратишь.

Она перенесла картину на большой мольберт, включила верхний свет и внимательно осмотрела холст. Прежде всего, она обратила внимание, что оборотная сторона холста оказалась покрытой густым слоем бурой пыли. Сперва девушке даже показалось, что это холст такого цвета. И, только перепачкавшись в пыли и несколько раз чихнув, Саша поняла, в чем дело.

– И эта дама прижимала ее к себе, – фыркнула девушка. – Господи, в каком же сарае висело этакое сокровище?

Она осторожно протерла картину влажной тряпочкой – с лицевой стороны и с изнаночной. Слегка подсушила, а потом с трудом сняла раму. Рассохшееся дерево слегка треснуло.

– По крайней мере, в том сарае было сухо, – буркнула Саша. – А то бы все сгнило. Может, там было даже слишком сухо. Уж эти мне богатые коллекционеры! Повесят картину куда попало, а потом удивляются, что картина умирает!

Она задумалась, как поступить дальше. Снять копию или ограничиться парой снимков? В конце концов махнула рукой – цвет на картине неинтересный, так что, даже если фотография его исказит, беды не будет. Она хорошо помнила завет своего академического преподавателя, который обучал их технике и технологии живописи. «Прежде чем приступать к реставрации, постарайтесь сделать копию, – говорил студентам мэтр, лысый розовый человек. – Мало ли что может случиться? Потом хотя бы сможете все восстановить».

Саша достала свой «Кодак» – обыкновенную «мыльницу», с которой она почти не расставалась в Питере. Сделала побольше свет, нашла нужный ракурс и сделала пару снимков полотна. Потом приступила к основной работе. Еще раз осмотрела картину, изучила фактуру. Картина была написана маслом, судя по всему – густым, почти неразведенным. В углу, как показалось девушке, была проставлена подпись – черная закорючка. И дата. Взяв лупу, Саша еще раз осмотрела это место, то и дело поминая недобрым словом того, кто так залакировал полотно. Желтый лак мешал его как следует рассмотреть. Наконец Саше удалось определить, что в углу черной краской обозначены две цифры – «76». Подпись не поддавалась расшифровке. "О Боже! – Саша не верила своим глазам. – Картина семьдесят шестого года! Ей всего двадцать два, а выглядит она… Итальянцы пятнадцатого – шестнадцатого веков и те сохранились лучше! Вот что значит люди десятилетиями учились смешивать краски, прежде чем их допускали к работе! А у нас все просто! Краски продаются в любом магазине.

Сплошная химия, вот все и желтеет, темнеет, получается Бог знает что…"

Посокрушавшись еще немного, Саша надела резиновые перчатки, взяла поролоновую губку, смочила ее растворителем, слегка отжала и приступила к работе. Провела губкой один раз, другой. Лак был наляпан таким толстым слоем, что это не произвело никакого эффекта. Но Саше показалось, что краски стали ярче. "А все-таки ничего, симпатичная работа, – подумала она, разглядывая картину. – Чья она, интересно? Мадам держалась за нее; как за Врубеля или Шагала. Это кто-то наш, советский. Или эмигрант? Местность-то наша, русская.

Похоже, средняя Россия или Подмосковье".

Она основательно пропитала губку растворителем и тщательно промазала картину – сверху донизу. Процесс пошел, но очень медленно. Саша вздохнула, отложила губку, сняла перчатки и закурила, отойдя к окну. Она решила выждать пару минут, чтобы лак растворился, а потом снять его окончательно. Девушка курила и смотрела в окно.

Хотя ноябрь только начинался, морозы стояли нешуточные. В темном небе висел огрызок убывающей луны. Во дворе, под фонарем, металась поземка. Саша вспомнила, что Федор убежал из дому в одной куртке из поддельной кожи, даже без шапки. И ей стало его жаль. «Где он сейчас носится, бедный? – подумала она даже с какой-то нежностью. – И не знает, что я уже решила все проблемы… Нет, эту даму мне просто Бог послал!»

Она погасила сигарету и вернулась к картине. Оглядела ее и осталась довольна результатом.

Лак, судя по всему, совсем размягчился. Достаточно было нескольких взмахов губки, чтобы снять его окончательно. Саша снова надела перчатки, вооружилась губкой, смочила ее, провела по холсту один раз, другой, третий… И вскрикнула, отскочив от мольберта.

На профессиональном жаргоне то, что произошло, называлось «зажарить картину». Саше никогда не случалось ни делать этого, ни видеть, и поэтому она была совершенно потрясена. Краски темными ручейками стекали по холсту, собирались внизу мольберта и медленно капали на пол. Девушка опомнилась, бросилась к полотну, но не знала, что делать, как остановить этот процесс. Подхватив на палец каплю краски, она с ужасом вгляделась, растерла ее, понюхала.

– Да что же он делал! – плачущим голосом воскликнула она. – Чем же он писал!

Толстый слой лака помешал ей своевременно определить, какими именно красками написана картина. И только сейчас она увидела, что писали ее не маслом! Под лаком скрывалась густая гуашь.

Эта краска на водной основе, и ее лаком никогда не покрывают. Но ею и на холсте не пишут! Саше и в голову прийти не могло, что столкнется с этой предательской краской, иначе даже не притронулась бы к растворителю, вообще бы не взялась за реставрацию.

К тому времени, когда все эти мысли вихрем пронеслись в се голове, картина была уничтожена почти полностью. От нее осталось только несколько желтоватых и серых пятен. Да еще в углу, куда растворителя попало меньше, издевательски красовалась подпись художника и год создания картины.

И это было все.

Медленно, едва владея пальцами, Саша сорвала перчатки, бросила их на пол. Краска все еще продолжала капать – гуашь, казалось, радовалась, что ее выпустили на свободу из-под лакового плена. Но девушка даже не думала, чтобы как-то зафиксировать краску. Катастрофа была необратима.

Сейчас Саше лезли в голову совсем другие мысли.

Она вспомнила об авансе, о тех деньгах, которым пять минут назад так радовалась. А также и о договоре… Договор. У нее даже не осталось экземпляра. Но она помнит весь текст. «В случае утраты или необратимой порчи картины…» Да уж, порча необратимая. «Где я возьму десять тысяч долларов?!»

При этой последней мысли Саша встрепенулась и постаралась взять себя в руки. И думать нельзя, чтобы отдать такие деньги! Их не только нет, их даже взять негде! Ну не бросаться же родителям в ноги, не просить же их продать квартиру! С них достаточно того горя, которое они уже пережили. Им до слез жалко холодильника и телевизора, а здесь речь идет о квартире!

Саша пошла на кухню и вынула из холодильника бутылку с остатками перцовки. К ним недавно приходили друзья, и осталось немного водки. Саша никогда в жизни не употребляла водку – самое крепкое, что она пила, было вино. Но тут она храбро глотнула прямо из горлышка. Горло перехватил огонь, но она заставила себя сделать еще один глоток. Через минуту ей стало жарко. И, как ни удивительно – уже не так тяжело. «Ничего, я нарисую эту дрянь заново», – мелькнуло в голове спасительное решение. Саша с сомнением посмотрела на бутылку. На донышке плескались остатки водки, и она решительно допила все. Теперь ей было море по колено. "Уж такую фигню я нарисую за час! – Она с грохотом поставила бутылку на стол и упала на табуретку. – Подумаешь, великий художник… Ничего страшного! Десять тысяч долларов! Какая лажа!

Да я даже не знаю, кто он такой!"

Как все стало легко и как все смешно! Теперь она не упрекала мужа за то, что он возвращался домой пьяным. Конечно, ему тоже было нелегко.

И как его обвинять за то, что он хотел забыться хоть на пару часов? "Пусть только возвращается поскорее! – сказала себе Саша. – Я сделаю ужин, мы посидим, как раньше, поболтаем… Я ему все расскажу. Я так давно ничего ему не рассказывала!

А завтра с утра пораньше я сдам пленку на проявку, сделаю отпечатки по срочному тарифу… Через два часа фотографии будут у меня на руках. Куплю нужные краски, это стоит копейки, гуашь дешевая. Холст возьму тот же самый, только почищу его. И нарисую картинку заново! Подумаешь, к вечеру управлюсь! А насчет лака… Что ж, положим и лак, если этой дуре так хочется. Тоненький красивенький слой. И пошла она тогда со своими соболями, бриллиантами и договорами! Как будто она что-то понимает в искусстве! Даже и не заметит, что картинка-то свежая! Еще, может, подкинет деньжат за особо удачную реставрацию!"

Саша даже засмеялась – так хорошо она все придумала! Она никогда не напивалась, а сейчас в одиночку выпила почти полбутылки водки. Кружилась голова, горели щеки, и стены кухни слегка плыли у нее перед глазами. Она пожевала кусочек сыру, выкурила сигарету, попыталась налить себе чаю… Потом бросила эту затею, с трудом приплелась в комнату и одетая упала на постель. Теперь ей хотелось только одного – как можно скорее уснуть. Она забыла обо всем: о злосчастной картине, о деньгах и о том, что хотела дождаться Федора.

Глава 2

Ее разбудил телефонный звонок. Саша с трудом разлепила глаза и выбралась из постели. По дороге на кухню она несколько раз натыкалась на стены, но так и не сообразила зажечь свет. За окнами было темно – то ли продолжался вечер, то ли еще не рассвело…

– Алло, – вяло сказала она. И оживилась, услышав голос мужа:

– Ну, куда ты пропал?!

Включив свет, она взглянула на большие настенные часы. Они показывали половину восьмого.

И конечно, это было утро, ведь вчера она уснула часов в десять. Сообразив все это, Саша заговорила совсем другим тоном. – А, ну прекрасно, – с издевкой произнесла она. – Ты звонишь, чтобы меня успокоить?

– Я звоню, потому что… – начал Федор, но сам себя оборвал:

– Да плевал я на все это! Можно подумать, что ты беспокоилась!

– Да, вот возьми и подумай! – Саша еще раз взглянула на часы. Такого у них еще не бывало.

Трезвый или полупьяный, ласковый или сердитый, но муж возвращался ночевать всегда.

– Да ничего страшного, – немного сбавил тон Федор. – Переночевал на работе, с ребятами. Вот сейчас заступил на вахту.

– Раньше ты позвонить не мог?

– Мог, но не хотел.

Саша замолчала. Она слышала в трубке его дыхание. Федор, несколько раз глубоко вздохнув, наконец выдавил:

– Мне, если честно, вообще хотелось уйти. Навсегда. – Он выдержал очень значительную паузу, ожидая какой-то реакции на это слово. Не дождавшись, уже сердито продолжал:

– Что это за жизнь?

Я же соврал тебе вчера. У меня нет денег, чтобы заплатить эти чертовы алименты. Ну нет, и все. Что ж мне теперь – воровать? А если честно, сбежал от твоих родителей. Не хотел, чтобы они опять на меня орали. Они приезжали вечером?

Саша молчала. Она могла произнести всего несколько слов, чтобы порадовать мужа. Могла успокоить его, сказать, что не надо расстраиваться, что деньги она достала, что все еще будет хорошо… Но, закусив губу, Саша молчала, глядя в темное окно.

Федор еще что-то говорил, но она почти не вслушивалась в его слова. Она только теперь полностью опомнилась ото сна и ясно вспомнила все, что случилось вчера вечером. Деньги, кабальный договор, уничтоженная картина. Да, картина. Было в этой картине что-то, что ее тревожило и сейчас.

Саша опять взглянула из часы. Скоро откроется ближайшая к дому фотомастерская, она пойдет и закажет фотографии. Потом начнет работать… Да, все было так, все правильно, но что-то выбивалось из этих планов. Она пришла в себя от голоса мужа.

Тот почти крикнул:

– Да ты уснула там, что ли?!

– Нет, все хорошо, – откликнулась Саша, только затем, чтобы он отвязался. – Мне вчера принесли на реставрацию картину, и я сейчас буду работать.

– Да? Ну, удачи. Я вернусь к восьми, не беспокойся.

Он добавил, что любит ее, подождал ответного признания, но Саша опять ушла в себя. В эту минуту было нечто, что волновало ее куда больше, чем эти привычные слова «я тебя люблю». Она положила трубку.

Снимки с картины были готовы к полудню.

И еще в фотомастерской, разглядывая их под сильной лампой, Саша увидела, наконец, то, что не давало ей покоя. Темное пятно! Конечно, качество снимков было неважное, и картина на них выглядела еще более темной, чем была в действительности… Но пятно и здесь бросалось в глаза. На снимке оно выглядело так, будто левый нижний угол картины чем-то замазали.

Саша сложила снимки в сумку и торопливо вышла на воздух. Мороз все еще держался, и он отрезвил ее, окончательно прояснив все мысли. Теперь девушка отчетливо понимала, в каком положении оказалась. Конечно, она могла бы повторить погубленную картину – на том же холсте, такими же красками, в той же манере. Ничего трудного она тут не находила, ведь во время учебы в академии ей приходилось копировать полотна великих мастеров, и это получалось у нее очень хорошо. А что здесь? Ничего сложного. Если бы не это пятно…

Принимая картину в работу, Саше и в голову не пришло спросить заказчицу, что замазано в углу картины. Она решила, что здесь слишком густо положен лак, а если его снять, краски проявятся сами собой. Она не могла и предполагать, что уничтожит лак вместе с красками. И теперь могла бы повторить всю картину… За исключением нижнего левого угла. Что было нарисовано там, об этом Саша даже догадываться не могла. Нарисовать что-нибудь в том же сельском роде? Например, куст, стог сена или просто траву? Но это значило играть в лотерею. Художник мог изобразить там что угодно.

В конце концов, там могла скрываться даже человеческая фигура, если на то пошло! Разве можно нарисовать ее наобум?

Сашу трясло, но она списывала это на мороз и на непривычное состояние похмелья. Но даже дома, после горячего чая, дрожь не прошла. Девушка боялась даже подойти к погубленной картине. Краем глаза она видела этот несчастный холст, который сейчас выглядел как простая грязная тряпка, натянутая на подрамник. Наконец Саша заставила себя повернуться к нему. Как ни горька была правда, нужно было смотреть ей в лицо.

Прежде всего девушка осмотрела весь холст с лупой, выискивая хотя бы малейшие следы въевшейся краски, пытаясь угадать, что могло скрываться в левом нижнем углу. Беда была еще в том, что пятно занимало примерно четвертую часть картины. Но Саше ничего не удалось разглядеть.

Она перевернула холст и осмотрела изнанку. Остатки пыли и паутины – больше ничего. Девушке хотелось плакать, но она заставляла себя держаться.

"Если бы хоть название узнать, – говорила она себе, продолжая исследовать холст, хотя и не надеялась что-нибудь найти. – Может быть, все это дело называется «Пейзаж перед грозой» или «Старая дача».

А может, просто «Лето». Хотя бы узнать, были в этом чертовом пятне человеческие фигуры или нет?!

Если нет, я бы еще рискнула. А что? Пустила бы по всему углу травку, кустики всякие… – Но девушка тут же одернула себя:

– Сейчас, кустики! Ведь заказчица сказала, что я должна вернуть картине первоначальный вид! Первоначальный! И она говорила это, обращая мое внимание на пятно… Значит, для нее это было важно. Значит, я не могу нарисовать там Бог знает что. Она же наверняка знает, как выглядела эта картина, что на ней изображено. Картина-то еще не старая. Наверняка есть люди, которые видели ее в неиспорченном виде, без лака. Может, даже она сама ее тогда видела! Если ей лет сорок, а картине двадцать два – то тогда этой даме было уже восемнадцать! О, черт… А если у нее есть снимки с этого полотна? А может, еще и сам художник жив.

Если дама так высоко ценит эту картину, то уж во всяком случае не за красоту! И уж она-то обязательно выяснит, что я нарисовала картину заново!"

Но хотя Саша и убивалась, одна здравая мысль ей все-таки в голову пришла. Она тщательно скопировала подпись художника, сохранившуюся в правом нижнем углу. "Если сохранились снимки или наброски, то я ведь тоже могу на них посмотреть!

Главное – выяснить, кто он такой, этот пейзажист!"

Настроение у нее от этой идеи не улучшилось, но сидеть сложа руки и ждать, когда с нее потребуют десять тысяч, Саша тоже не собиралась. Она отыскала записную книжку, раскрыла ее на букве "Ю" и набрала номер, по которому не звонила года три.

– Юлия Борисовна? – немного смущенно сказала девушка, услышав знакомый хрипловатый голос. – Это Саша, Саша Мордвинова.

В трубке раздалось протяжное изумленное восклицание, а потом женщина весело сказала:

– Ну, спасибо, что совсем не забыла! Ты в Москве, я слыхала? Чем занимаешься?

Саша чувствовала, что ее заливает горячая волна стыда. Юлия Борисовна, кандидат искусствоведческих наук, шесть лет назад совершенно бескорыстно, не взяв с Сашиных родителей ни копейки, подготовила девушку к экзаменам по всем устным и письменным дисциплинам. Саша познакомилась с ней еще в художественной школе, где Юлия Борисовна читала детям историю искусств. Но в последнее время Саша совсем о ней не вспоминала. Она знала, что женщина живет одна, в обществе серого кота Маси, что, кажется, живется ей трудно и уж, во всяком случае она будет рада звонку. Но как-то… Руки не доходили ей позвонить. Саша не могла выбрать повод, чтобы попросить о встрече. Ей стыдно было думать, что и вспомнила-то она об этой женщине только из корысти. Если кто и мог опознать художника по его подписи, то только она.

– Может, выкроишь время и заедешь в гости? – говорила тем временем женщина. – Рассказала бы, как живешь. Ты, наверное, изменилась? Я тебя хотя бы узнаю?

Саша поторопилась принять приглашение. Юлия Борисовна обрадовалась, сказав, что и сегодня, и завтра с утра до вечера будет дома.

– Может быть, сегодня? – попросила девушка.

У нее не хватило духу сказать, что она соскучилась.

Может, это и не было бы враньем, но звонила-то она не поэтому. Договорились на четыре часа. Сама купила цветы, конфеты и бутылку красного вина.

Она помнила, что Юлия Борисовна предпочитала грузинские красные вина всем остальным напиткам.

* * *

Серый кот с достоинством вышел из кухни и остановился, глядя на Сашу. Та ахнула и присела, чтобы его погладить:

– Жив! Надо же! Юлия Борисовна, сколько же ему лет?

– Ну, по человеческим меркам пятьдесят – еще не вечер, – засмеялась женщина.

Саша выругала себя – самой хозяйке было около пятидесяти, и вопрос про кота оказался довольно бестактным.

– Проходи, дай я на тебя посмотрю! – Хозяйка провела Сашу в столовую и усадила в скрипучее плетеное кресло. – Изменилась, изменилась… Когда же мы виделись? Года три назад? Ты более женственной стала… Пополнела, что ли? Нет, не знаю!

Саша смущенно улыбнулась:

– Просто вышла замуж.

– Неужели? – воскликнула женщина. – Представь, Санечка, что я тоже!

Хозяйка очень изменилась за три года. Она всегда была худощавой, немного растрепанной женщиной.

И то, что она не замужем, почему-то определялось с первого взгляда. Вид был какой-то незамужний – точнее сказать невозможно. Настоящего цвета ее коротких волос никто не знал – Юлия Борисовна красила их в радикальный черный цвет. Цвет остался прежним. Но сейчас Юлия Борисовна была тщательно причесанной, с умело наложенным макияжем, одета в серую шелковую блузку и узкие, стального цвета брюки. На ее запястьях позванивали серебряные, украшенные нефритами браслеты. И самое главное, впервые на Сашиной памяти, от Юлии Борисовны пахло духами. Причем какими-то очень резкими.

– Вот здорово, – пробормотала Саша. – Я вас поздравляю!

– Ну, в моем возрасте это уже считается чем-то даже неприличным, – усмехнулась Юлия Борисовна. – И тем не менее я вышла замуж. Моя мама никак не может опомниться. Ей-то уже за семьдесят, она и меня записала в бабушки.

Юлия Борисовна поставила в воду принесенные Сашей цветы, распечатала конфеты, подхватила бутылку и унесла ее на кухню. Там послышался тихий короткий разговор, после чего слабо хлопнула тугая пробка, и Юлия Борисовна вернулась уже с откупоренной бутылкой. Саша поняла, что в квартире, кроме них и кота; кто-то есть. Значит, на кухне сидит ее муж. Но Саша не решилась об этом спросить.

Она по старой привычке немного робела перед учительницей. Хотя теперь-то они могли держаться на равных – обе с высшим образованием, обе замужем… Но Саша все-таки смущалась. Больше всего ее стесняло то, что надо было как-то заговорить о деле. В сумке у нее лежал клочок бумаги, на который она перенесла подпись неизвестного художника. Когда же его подсунуть? Сидеть здесь до вечера она не могла себе позволить. Заказчица дала ей неделю, это хорошо. Но если Саша и за неделю не узнает, что нарисовать на месте темного пятна?

Тогда – катастрофа. Что будет, Саше даже подумать было страшно. Что перед этим все судебные исполнители на свете и даже алименты!

Видно, она глубоко ушла в свои невеселые мысли, и хозяйка заметила это:

– Санечка, что-то случилось? У тебя грустный вид… Родители здоровы?

– Да, спасибо, – встрепенулась девушка. – Я так, о работе вспомнила.

– А чем ты занимаешься?

Вместо ответа, Саша открыла сумку и протянула женщине клочок бумаги:

– Вот чем. Или, вернее, кем.

Она с замиранием сердца ждала, что скажет Юлия Борисовна. Та внимательно разглядела клочок бумаги и слегка пожала плечами:

– Охота же тебе возиться с такой чепухой.

С этими словами она вернула Саше бумажку. Девушка взволнованно переспросила:

– Так что вы об этом думаете?

– Ничего, – ответила та. – У меня о нем не очень высокое мнение. Впрочем, кому что нравится.

Саша с трудом скрывала торжество. Значит, она не ошиблась в своих расчетах, Юлия Борисовна знала, кому принадлежит подпись! А женщина тем временем продолжала:

– Вот уж не думала, что будет спрос на его картины? Он что, опять вошел в моду? Я слышала, что он уже не работает… Зачем он тебе нужен, Санечка? Ты что же – копируешь его?

Последние слова она произнесла с таким нескрываемым презрением, что Саша не выдержала:

– Разве он так плох?

– А что в нем хорошего? – Юлия Борисовна распечатала пачку сигарет и угостила гостью. Затянувшись пару раз, она небрежно закончила:

– Нет, не спорю, что лет пятнадцать назад он как-то был заметен. Но пардон, тогда многие изображали из себя гениев. И только на том основании, что их не выставляли. Корзухин – как раз из таких.

– Он жив? – цепко спросила Саша.

Юлия Борисовна еще больше удивилась, услышав ее вопрос:

– Господи, Санечка, да тебе ведь лучше знать!

Он еще не старый, наверное, жив… Я с ним знакома не была и картин его почти не видела. Ты же им занимаешься! Кстати, если не секрет, почему ты за него ухватилась?

Но Саша предпочла не отвечать. Она узнала главное – фамилию художника. Узнала также, что специалисты о нем слышали. И знала, к кому обратиться, чтобы найти его адрес. Она была знакома с хозяевами довольно популярного художественного салона. Уж они-то знали всех: и живых и мертвых. Возможно, фамилию по одной подписи и не сказали бы, но адрес этого Корзухина у них должен быть. Девушка только улыбнулась и развела руками:

– Я тоже не в восторге от его картин. Но думаю, они получше моих.

Это дало ей возможность перевести разговор на другую тему. Поговорили об академии, о том, как трудно в нынешних условиях завоевать популярность. Юлия Борисовна слушала очень сочувственно и наконец вздохнула:

– Беда, если молодому художнику никто не помогает. Санечка, а чем занимается твой супруг?

Саша рассказала и об этом. Она не скрыла ни того, что Федор бросил учебу, ни того, что в Архангельске у него остались жена и сын. Пожаловалась на то, что не хватает денег платить алименты. Она ожидала прежних, сочувственных слов, но Юлия Борисовна ее поразила. Она смотрела на Сашу сощурившись, и в ее глазах мелькало какое-то странное выражение. Как будто она изо всех сил себя сдерживала, а между тем хотела прервать ее и что-то сказать. Наконец, когда Саша замолкла, женщина сухо произнесла:

– Да, практичный молодой человек.

Саша не поняла и переспросила.

– Что же тут непонятного, – отчеканила та. – Обеспечил себя жильем, московской пропиской.

Ну, Бог с ним, таких деятелей полно. Но ты, Саша, как ты решилась на такое? Ты говоришь, что счастлива, а о той женщине, которую он бросил, не думаешь? – Она помолчала, раздавила в пепельнице окурок и жестко докончила:

– Я бы на твоем месте не могла спать спокойно.

Девушка оторопела. Уж чего-чего, а такой нотации от Юлии Борисовны она не ожидала. Если бы перед ней сидела не бывшая учительница, она бы нашлась с ответом. Но перед этой женщиной она робела. В конце концов Саша сделала вид, что не расслышала последних слов, и принялась усиленно гладить кота, который давно уже к ней ласкался. Они допили вино почти в полном молчании.

С кухни время от времени доносились какие-то звуки – стук посуды, свисток вскипевшего чайника…

Это тоже начинало раздражать Сашу. «Чем читать мораль, лучше бы представила меня мужу, – зло подумала она. – Неужели она его стыдится? Нет, училка остается училкой. Никакого такта, никакого понимания!» Девушка в последний раз погладила кота и встала:

– Жалко, но мне уже пора. Спасибо за приглашение, у вас, как всегда, было хорошо.

Юлия Борисовна тоже встала, настойчиво пытаясь поймать взгляд гостьи:

– Ты что, Саша, обиделась?

«Ну, уж этого я тебе не покажу!» – поклялась про себя девушка. И посмотрела в лицо хозяйки с самой ясной, солнечной улыбкой:

– На что, Юлия Борисовна? Просто мне пора, Корзухин не ждет! – И она значительно помахала бумажкой с подписью, прежде чем спрятать ее в сумку. – Передайте от меня привет супругу. Его, кажется, сегодня нет дома?

И надо было видеть, как поджала губы хозяйка.

Она проводила Сашу до двери и натянуто улыбнулась, пожелав всего доброго… И только в лифте девушка позволила себе расслабиться. Она почувствовала, что на глаза набегают слезы, но не стала их сдерживать. Почему все думают, что Федор женился на ней из-за прописки?! Она выбежала из подъезда и с наслаждением вдохнула морозный воздух.

Ей стало легче, и она приказала себе забыть об этом неудачном визите. Впрочем, в чем-то он был очень даже удачным!

Саша взглянула на часы. Почти половина шестого. Это было самое лучшее время, чтобы застать в художественном салоне кого-то из владельцев.

К вечеру они обычно приезжали туда. Это были муж и жена – Ирина и Павел Житные. Саша познакомилась с ними в Питере, куда они приезжали покупать картины на одном из аукционов. Их свел преподаватель из академии. Картины самой Саши хозяев салона не заинтересовали. Но они были молодой супружеской парой, очень разговорчивые, очень общительные. И Саша несколько раз встречалась с ними, после того как вернулась в Москву.

Картины Саши их по-прежнему не интересовали…

Но это не мешало хорошим отношениям. Саша не заискивала перед ними, чтобы они купили у нее что-нибудь, и наверное, эта ее независимость нравилась.

В салоне-магазине оказалась одна Ирина. Павла, как сказала она, вообще нет в Москве – поехал во Псков, «за добычей».

– Ты по делу или просто так? – спросила Ирина, зорко оглядывая посетительницу. Убедившись, что у Саши нет при себе никакой картины, она кивнула:

– Кофе будешь? Я как раз собираюсь выпить чашечку. Весь день мотаюсь, как собака, и хоть бы похудела…

Пройдя в свой крохотный кабинетик на задворках магазина, Ирина вздохнула и опустилась в старое, обтянутое порыжевшей кожей кресло. Мебель предательски заскрипела под ее весом. Ирина толстела день ото дня и ничего не могла с этим поделать. Ее разносило, несмотря на все диеты, которых она придерживалась. Но даже при чудовищных габаритах, которых она достигла этой осенью, лицо у этой белокурой женщины оставалось милым, обаятельным и казалось не оплывшим. Саша расставляла чашки, кипятила чайник и насыпала кофе. Хозяйке лень было сделать лишнее движение. Все, на что оказалась способна Ирина, – это распечатать пачку печенья для диабетиков. Саша откусила кусочек, ощутила на языке пресный вкус мюсли и положила печенье обратно на тарелку.

Ирина снова вздохнула:

– Не нравится? Мне тоже. Ем всякую дрянь.

А толку никакого. За последний месяц, представь, я прибавила… – И тут же она осеклась:

– Ты что, торопишься куда-то?

А Саша и в самом деле сидела как на иголках.

Она изо всех сил старалась это скрыть, но, как видно, ничего не получилось.

– Да нет, не тороплюсь. – Саша, наконец, решилась. – Ира, у меня к тебе вопрос. Ты когда-нибудь занималась картинами Корзухина?

Ирина слегка нахмурилась:

– Дай Бог памяти… Я такого и не знаю. А что, новый гений объявился? Так он еще не скоро начнет продаваться. – Она спокойно дожевала свое безвкусное печенье и пояснила:

– Даже если он закончил на пятерки нашу академию – это все равно ему славы не прибавит. А кто он вообще, такой?

– Если он и заканчивал академию, то очень давно, – разочарованно ответила Саша. – Ему уж, наверное, за сорок. Был довольно популярен в начале восьмидесятых. Неужели не знаешь?

Вместо ответа, Ирина взяла телефонную трубку и сделала Саше знак подождать. Девушка знала – Ирина терпеть не может, если ее упрекают в неосведомленности. Она интересовалась каждым мало-мальски заметным именем в художественной среде. Но то, что она не знала Корзухина, говорило уже о многом. Саша от волнения покусывала губы: «Значит, его картина никак не может стоить десять тысяч баксов! Заказчица меня обманула! Но что мне делать? Осмеять ее?! Но я ведь подписала, что обязуюсь вернуть ей деньги в случае порчи картины… Значит, я признала, что для меня картина таких денег стоит. Дура я, дура! Беспросветная идиотка! Надо было сразу позвонить Ирине, о чем я только тогда думала!»

Ирина тем временем окончила короткий телефонный разговор. Она удовлетворенно положила трубку, и девушка насторожилась:

– Ты что-то выяснила?

– Кое-что, – кивнула та. – Картины этого Корзухина есть у одной моей знакомой, Альбины. Если хочешь – отправляйся туда, она тебе их покажет.

Кстати, стоят они смешные деньги. Она отдает штуку за пятьдесят – шестьдесят долларов. Сама понимаешь – Альбина с такой цены ничего себе уже не берет. Ей просто жаль его несчастную жену. – Ирина сделала короткую паузу и закончила:

– Ты сделаешь доброе дело, если что-то купишь. Потому что ни одной картины еще не продано, а жена этого Корзухина чуть ли не с голоду помирает. У нее всего-то парочка натюрмортов да какой-то пейзажик двадцать на пятнадцать сантиметров… Ну, так дать тебе адрес и телефон?

У Саши перехватило дыхание.

– Чей?

– Альбины, чей же? Да что с тобой сегодня? – Ирина изумленно глядела на девушку. – Тебе плохо? Глотни водички!

Но Саша отказалась и от воды, и от лекарств, которые в изобилии оказались у хозяйки салона. Она записала адрес галереи, где нашлись картины Корзухина, и как бы между прочим спросила:

– Он что же, умер?

– Я поняла, что да, – кивнула Ирина. – Иначе, наверное, сам бы продавал свои картинки.

А может, просто спился или попал в дурдом. Но ты меня удивила, честное слово! Назвать московского художника, о котором я и понятия не имею… Долго же ты его искала! Скажи на милость, Корзухин какой-то…

Саша поблагодарила ее и, выйдя на улицу, поймала такси. Ей нужно было торопиться. Первый день, отпущенный ей по условиям договора, близился к концу, а она все еще была далека от своей цели.

Ее грела только одна надежда – может, тот пейзаж, который висит в галерее, окажется копией того, который она уничтожила? Ведь часто бывает, что художник выполняет несколько картин на одну тему.

А если нет… Тогда, решила Саша, она найдет жену Корзухина, а через нее попытается что-то узнать о нем самом. И если только он жив – Саша поклялась дать ему даже не шестьдесят, а сто, двести долларов! Только бы он повторил свое произведение – заново, для нее!

Крохотный магазинчик в переулках возле Старого Арбата был заметен издалека. Его единственная, маленькая витрина была щедро иллюминирована. А в ней на черном бархатном постаменте красовалась освещенная фиолетовыми лампами статуя Венеры Милосской. Это должно было информировать публику, что здесь продаются предметы искусства. Саша неодобрительно оглядела статую, потянула на себя тяжелую дверь. Забрякал колокольчик, потянуло теплом, и девушка оказалась в небольшой квадратной комнатке, где не было ни прилавков, ни кассы, ни продавцов. Единственным предметом мебели была длинная кушетка, обтянутая фиолетовым потертым бархатом. На кушетке сидела женщина, почти такая же полная, как Ирина. Это было настолько курьезно, что Саша не удержалась от улыбки.

Женщина читала какой-то журнал и едва подняла глаза, чтобы оглядеть посетительницу. Саша догадалась, что это и была хозяйка салона. Но в отличие от молодой, хорошенькой и белокурой Иры Альбина была вовсе не молода, не хороша собой, а голову ее венчало старомодное пегое украшение в виде пучка. Саша прошлась вдоль стен, где были тесно развешаны картины. Мимоходом она отметила, что здесь по большей части висит страшное барахло. У Ирины выбор был куда лучше. Наконец хозяйка обратила внимание на Сашу и отложила свой журнал:

– Вам помочь? Чем вы интересуетесь?

– Корзухиным, – ответила Саша. – У вас должны быть три картины, кажется?

– Есть, есть, – кивнула та, сразу переходя на более доверительный тон:

– Это не насчет вас звонила Ира? Я так и подумала! За весь день ни одна живая душа не зашла, можете себе представить?

А ваш Корзухин там, в уголочке.

И она показала куда-то вниз. Чтобы разглядеть эти картины, Саше пришлось согнуться пополам. Прежде всего она рассмотрела пейзаж. И убедилась, что ничего общего между ним и погубленной картиной нет. Сдерживая разочарование, она осмотрела и натюрморты. Нет, этот художник ей не нравился и уже не имел шансов понравиться никогда! И Саша с раздражением думала, что здесь, в этом пошлом магазинчике, среди ширпотреба, ему самое место!

Альбина тем временем вяло расхваливала товар:

– Он ведь уже не работает, так что других поступлений не будет. Если вы интересуетесь восьмидесятыми годами – лучше Корзухина даже искать нечего.

– Ну, так уж и нечего? – выпрямилась Саша. – А сколько стоят эти картины?

– Ну… – Альбина быстро покусала незажженную сигарету и решительно заявила:

– Все три отдам за двести долларов! И только потому, что жена его страшно нуждается.

– А он сам? – поинтересовалась Саша.

– Он? – Альбина чиркнула зажигалкой, затянулась и поморщилась:

– Он уже полгода в бегах. То ли в бегах, то ли с ним что-то случилось… У жены нет сил его искать.

– То есть он жив? – обрадовалась Саша.

– Может, и жив, – кивнула та. – Ну, что, берете?

– Н-не знаю… – Девушка изобразила колебание, снова и снова разглядывая картины. – Я бы еще посмотрела другие его работы. У жены они есть?

Можно узнать ее координаты?

Как она и ожидала, Альбина не обрадовалась этой просьбе. Может, она и не брала себе ничего с корзухинских картин, но продать их ей все-таки хотелось.

Однако Альбина достала записную книжку и продиктовала Саше телефон, причем добавила:

– Она чуточку не в себе, так что вы поосторожнее. Она, знаете, ревновала его к каждому столбу.

Еще решит, чего доброго, что вы его любовница, у которой он прячется. – Женщина коротко хохотнула. – Так что вы скажите Кате, что это я вас послала. Запомнили? Ее зовут Катя.

Саша позвонила жене художника из уличного автомата. Номер не отвечал. Она звонила по этому номеру весь вечер, уже вернувшись домой, вплоть до глубокой ночи. Федор даже забеспокоился. Он спрашивал, кого это ищет Саша, что это за дрянь стоит на мольберте, почему на полу черные пятна и воняет растворителем? Саша не отвечала. Она сказала только, что нашла работу и просит ей не мешать. А потом, воспользовавшись тем, что муж вышел в ванную, достала из коробки деньги и пересчитала их. Задумалась, отложила в сторонку стодолларовую купюру, добавила к ней несколько сторублевок. Первую зеленую сотню она разменяла сегодня днем, перед визитом к Юлии Борисовне. Остальные деньги девушка спрятала обратно в коробку. После чего опять набрала номер, который уже выучила наизусть. И неожиданно ей ответили.

– Алло, извините, что так поздно, но я от Альбины, – преувеличенно вежливо заговорила Саша, услышав женский голос. – Мне нужна Екатерина Корзухина.

И женщина, как-то сдавленно ахнув, спросила:

– Неужели вы ничего не знаете?!

– Что-то случилось? – Саша крепче прижала трубку к уху. – С ней что-то…

И женщина сбивчиво начала рассказывать, что «Катенька» и «Артемушка» были убиты две недели назад, а квартира подожжена, но, слава Богу, ей не дали сгореть полностью и даже вот опять подключили телефон.

– Вы понимаете, почему подожгли квартиру? – взахлеб объясняла она. – Хотели инсценировать просто пожар, а они сгорели. Отравили их, несчастных моих, уложили в постели, на кухне открыли газ и зажгли на столе свечку. Если бы в кухне накопился газ, все бы рвануло от свечки! Может, весь подъезд бы сгорел! Однако газ был отключен, за него почти год не платили, Катенька нигде не работала, все время болела. А свечка в конце концов опрокинулась, ну и загорелась скатерть…

Далее женщина подробно описала последствия пожара.

– Все картинки, все бумажки, какие были, вся постель – все пропало, все испорчено… Бумаг-то у них было много, да еще эти краски проклятые. А что не сгорело – в руках рассыпается. Я вот тут вожусь весь день, уже столько мусора вытащила. Да, все хорошие вещи в мусор превратились, а хорошего у них и так-то было не много… А монтер только к вечеру пришел, подключил телефон. – Она вздохнула и совсем уже другим, сдавленным голосом произнесла:

– Катя с Артемом уже десять дней как похоронены. А мне все кажется, что они здесь. Вроде должны быть здесь…

И тут женщина, до этого говорившая как-то неестественно быстро, неожиданно всхлипнула. Саша слушала ее и все яснее понимала – отчего бы ни умерли Корзухины, но их нужно оставить в покое.

Как и эту женщину, которая то ли смеется, то ли плачет и явно слегка помешалась от горя. Кто она такая? Чья-то родственница? Мать? Но чья? И кто этот Артем, про которого она все время говорит?

Саша с ужасом поняла, что ни у кого не узнала даже имени художника. Только его фамилию…

А ведь Альбина должна была знать это имя! Впрочем, она могла бы знать и о том, что хозяйка картин погибла… И все-таки она этого не знала.

– А вы кто? – уже сквозь обильные слезы спросила ее женщина. Было слышно, как она сдерживает частые всхлипы. – Катина подружка? Я не расслышала…

– Я… Да, – неожиданно для себя самой солгала Саша. – А кто это погиб с Катей? Ее муж?

– Да что вы, сын! – воскликнула женщина. – Сын, мальчик, хорошенький такой, ему всего восемнадцать было, а в армию не взяли, потому что болел, остеохондроз у него был и малокровие. Но вы же его сами видели, наверное?

Саше стало дурно от собственного вранья. Она хотела остановиться, сказать, что просит прощения, что все это не правда, положить трубку… Но она не могла этого сделать. Не могла до тех самых пор, пока у нее не будет на руках денег, чтобы расплатиться с клиенткой. Или.., готовой картины.

– Так я не поняла, кто вы? – уже тревожно допытывалась женщина. – Как это вы сказали?

Муж с ней погиб? А вы что, не знаете, что Иван полгода как из дома ушел? Почему вы о нем спросили?

Саша молчала. Она не знала, как ответить, чтобы успокоить эту женщину. И проклинала свою глупость. Она уже и в самом деле хотела сознаться в обмане и попросить прощения, как вдруг женщина тихо, но очень отчетливо проговорила:

– А, вот это кто. Как же я, дура старая, не догадалась. Катя же мне про вас говорила. – Она чеканила все слова совсем без интонаций, будто отбивала телеграмму. – И у вас еще наглости хватает звонить.

Тварь. Тварь.

И бросила трубку.

Глава 3

Из-за своей новой работы Федор вставал рано.

Обычно уже в шесть часов утра звонил будильник.

Потом Саша сквозь дрему слышала, как шумит вода в ванной, шкварчит яичница на сковородке, свистит чайник. Федор всегда забывал снять свисток с носи-ка чайника. Так что сразу за свистком раздавалось громкое короткое ругательство, и наступала тишина – это Федор срывал свисток и обжигался сильной струей пара, которую уже ничто не сдерживало.

Тут обычно просыпалась и Саша. Она лежала с закрытыми глазами, ожидая, когда муж уйдет. И только потом засыпала снова.

Но в это утро все было по-другому. Девушка проснулась оттого, что Федор легонько потряс ее за плечо:

– Саня, откуда эти деньги?

Спросонья она не поняла, что случилось. Потом увидела, что муж держит в руке стодолларовую бумажку. Саша вздохнула:

– А, это твои алименты.

– Мои алименты?! – Он не верил своим глазам, снова и снова разглядывал деньги. – Ты что, заняла у кого-то?

– Зачем? Я их заработала. – И Саша поглубже залезла под одеяло. Она надеялась, что расспросы на этом закончены, но Федор, видно, думал иначе. Он сдернул с нее одеяло и, тряхнув девушку за плечи, заставил ее сесть.

– Ну, ты что?! – возмутилась Саша. – Мне же холодно!

– Где ты их взяла? – Федор чуть ли не тыкал ей в глаза бумажкой. – Откуда? Я, по-твоему, альфонс?! Значит, ты заняла для меня деньги, чтобы заплатить алименты? Не могла ты их заработать!

Ты же ничего делать не умеешь!

Такого оскорбления он ей еще не наносил. Саша сразу ощетинилась, всю сонливость как рукой сняло. Она вспылила:

– А, ну конечно, я же бездарность, я никто, а ты потомственный скульптор! И все же я их заработала! Вон, полюбуйся! – И она указала на мольберт, где стояла изуродованная картина:

– Мне заплатили за реставрацию! И мне заплатили куда больше, чем сто долларов, если хочешь знать!

Федор молча смотрел на нее. Она видела, что он ей не верит, и не могла понять почему. Взгляд у него был какой-то странный. В нем было все: растерянность, злоба и даже… Саше показалось, что муж чего-то испугался.

– Ну что ты ко мне прицепился? – уже спокойнее сказала она, выбираясь из постели и накидывая на плечи халат. – Я не могу принять заказ на реставрацию? Ведь я же это делала, и ты не удивлялся.

В чем дело-то?

– В чем? – почти так же спокойно спросил муж.

Но это было какое-то жуткое, ненатуральное спокойствие.

– А дело в том, что ты мне отомстила.

То, что Саша услышала вслед за этим, было так дико, что она никак не могла завязать пояс своего халата. Руки у нее тряслись, но она с бессмысленным упорством теребила узел, который все время распадался. Федор тем временем объяснял, что он все понял. Что Саша решила отомстить ему за то, что он не ночевал дома. Что она той ночью встретилась с одним из своих московских дружков, поразвлекалась с ним да еще и деньги за это взяла. И что Саша может не тыкать его, Федора, носом в эту линялую тряпку, которую она для отвода глаз поставила на мольберт. Там нечего реставрировать, этот холст осталось только выкрасить и выбросить! Последних слов Саша не выдержала. Она истерически засмеялась – резко, гортанно – и сама испугалась этого странного смеха. Зажала рот ладонью и бросилась в ванную. Запершись в ванной, она наконец разрыдалась.

Ей было уже все равно – возьмет муж эти деньги или бросит ей в лицо. Уплатит он алименты или ее родители останутся без телевизора и холодильника. Восстановит она картину или нет… И все, что будет потом, ее тоже не волновало, или, по крайней мере, Саша так думала сейчас. «Жизнь отравлена! – Она всхлипывала, пыталась остановиться, но у нее ничего не получалось. Саша умылась ледяной водой, на миг умолкла, но тут же зарыдала с новой силой. – Все отравлено, и так быстро! И так ужасно! Значит, я урод, я не могу приспособиться к семейной жизни, мне всегда это говорила мама… Я думала, это не правда, я думала, что стоит встретить человека, которого я полюблю… И я все выдержу, у нас все будет хорошо, долгие годы, а не пару месяцев, всегда! И ничего, ничего не получилось! Я его.., ненавижу! Не надо было жениться, это не для таких уродов, как я и он…»

Федор уже несколько минут стучал в дверь ванной, но Саша ему не открывала. Она уже не плакала. Сидела на холодном бортике ванной, пустив в раковину сильную струю воды, и рассматривала свои потрепанные, испачканные краской тапочки.

Она решила сидеть так, пока муж не уйдет. Но Федор стучал все сильнее:

– Пусти! Открой, что ты там делаешь?

– Ничего! – мрачно ответила Саша.

– Пусти меня! – Федор опять заколотил в дверь. – Я еще не побрился!

– Подумаешь, – бросила девушка. – Сторожу бриться не обязательно.

Федор стукнул в дверь еще раз, выругался, и минут через десять Саша услышала, как за ним захлопнулась входная дверь. Она посидела в ванной еще немного, опасаясь, что это только уловка и муж может вернуться. Ей вспомнились его рассказы о том, как отец ревновал мать и в такие минуты избивал ее всем, что под руку попадет, – от сапога до сковородки с жареной картошкой. Мать Федора, однако, спуску мужу не давала, так что затяжные драки были обычным явлением в их семье. "Так Федор и меня может избить, – подумала Саша, прислушиваясь к наступившей тишине. – А если еще и напьется…

Нет, как это ни глупо звучит, а надо было слушать маму. Неужели она в нем это с самого начала разглядела? Правду говорят, любовь слепа. Приревновал к пустому месту, дурак! А я-то, идиотка, думала, что он мне спасибо скажет за эти деньги!"

Однако, выйдя из ванной, Саша обнаружила, что деньги Федор унес. Это разозлило ее еще больше:

«Значит, покричал он для проформы, чтобы не благодарить! Конечно, у него бы язык отсох сказать мне спасибо! Он не альфонс, извольте видеть! Если бы он еще алименты из этих денег заплатил, а то возьмет и пропьет!»

Она взглянула на часы. Ей давно уже не приходилось вставать в такую рань. Глаза резало – не то с недосыпа, не то от слез. Девушка прямо в халате улеглась на постель, укрылась до подбородка и закрыла глаза. Она уснула незаметно для себя и проснулась, когда в комнате было совсем светло.

Саша встала, выпила чаю, постояла немного перед проклятой картиной и еще раз убедилась, что она уничтожена бесповоротно… Непосвященный человек и впрямь мог принять этот холст за простую грязную тряпку. Девушка рассмотрела сделанные с картины снимки и положила их в сумку. Подумав немного, положила туда же оставшиеся деньги. У нее осталось всего шесть дней до визита заказчицы.

Конечно, можно плакать, убиваться, можно было на все наплевать и ждать приговора… Но Саше было легче чем-то заниматься. Особенно сейчас. Невыносимо оставаться в этой квартире. Они с Федором никогда не были здесь счастливы. Даже в то время, когда денег еще хватало, родители примирились с зятем, а Саша надеялась, что сумеет зарабатывать на жизнь своим искусством. "А где мы были счастливы? – спросила себя девушка, взглянув на уличный градусник и одеваясь потеплее. – У моих родителей?

Ну, уж только не там. В Питере, на Фонтанке?" Да, те времена вспоминались ей как что-то светлое, милое, беззаботное. Но девушка сама себе признавалась, что та жизнь была в чем-то игрушечной. Они играли в мужа и жену, играли в то, что ведут хозяйство, играли, что собираются пожениться… «Пока не доигрались!» Саша почувствовала, что на глаза опять наворачиваются слезы, и запретила себе даже вспоминать о прошлом.

Она достала записную книжку и открыла ее на странице, куда записала телефон магазина Альбины.

Она помнила, что на двери магазинчика было обозначено, что он открывается в десять утра. Судя по всему, хозяйка уже должна быть там. И Саша не ошиблась в своих расчетах. Альбина не только оказалась на месте – она сразу вспомнила вчерашнюю посетительницу и с живым интересом воскликнула:

– Ну как, встречались с Катериной? Как она там, еще не совсем с ума сошла?

Саша предвидела эти расспросы. Она честно передала содержание своего вчерашнего телефонного разговора. Альбина выслушала ее, не прервав. Даже когда Саша замолчала, Альбина продолжала молчать. Наконец она медленно произнесла:

– Ну, насчет того, что их отравили, я сомневаюсь. Кому они нужны? А вот оставить свечку и угореть от дыма они вполне могли… Катя сама могла бросить на пол сигарету, а там уж… Свечка или окурок, какая разница! Бедный мальчик! А я ничего и не знала… – Она помолчала еще, как бы обдумывая услышанное, и затем неожиданно предложила:

– Знаете что? Давайте съездим туда! Вы же интересовались Корзухиным!

– Зачем? – удивилась Саша. – Там все сгорело, и нас туда вообще вряд ли пустят.

– Вы что, сумасшедшей тетки испугались? Чепуха! У них вся семейка по женской линии с придурью! – подбодрила ее Альбина. – Это Катина тетка, да и то, кажется, не родная. Жила в том же квартале и отравляла бедной женщине жизнь, ходила в гости, советы давала. Черт, неужели она теперь стала наследницей?

Последняя догадка, неизвестно почему, окончательно завела Альбину. Она сказала, что выезжает максимум через час и если Саша хочет взглянуть, как жил ее любимый Корзухин, – это последняя возможность. И Саша скрепя сердце согласилась подъехать к магазинчику Альбины к назначенному часу, чтобы оттуда отправиться на квартиру Корзухина.

Ровно без пяти минут одиннадцать она открыла дверь магазинчика. Альбина была готова выходу.

Сегодня на ней был тяжелый синий балахон, плечи украшала пестрая вязаная шаль, а голову – все тот же уродливый пегий пучок. Увидев Сашу, она взмахнула огромной лакированной сумкой:

– Не проходите, ждите на улице, я сейчас запру!

Альбина вышла на улицу без пальто, что очень удивило Сашу – мороз стоял крепкий. Но оказалось, что у нее неподалеку припаркована машина.

Это был иссиня-черный «крайслер», новенький, но очень грязный. Альбина уселась за руль, Саша рядом, и занялась прогреванием мотора. Все это время она молчала, поджав губы и явно о чем-то задумавшись. Саше тоже не хотелось разговаривать. Она чувствовала себя очень неуютно. С одной стороны, Саша знала – сейчас ей предоставится возможность узнать еще что-то о Корзухине и его картинах. И эта возможность может оказаться последней. С другой стороны, ей вовсе не хотелось ехать туда, где совсем недавно случилась трагедия. «Я буду вынюхивать, высматривать, расспрашивать ту полоумную тетку… – подумала Саша. – А зачем? Картины, как та сказала, уничтожены. А тетка, чего доброго, узнает мой голос и опять примется меня проклинать. Интересно, за кого она меня приняла?»

Машина тронулась с места, и Альбина тут же заговорила:

– А скажите, Саша, почему вы так интересуетесь этим художником? Вы, между прочим, первая из его поклонниц, с которой я встретилась.

– Неужели он так плох? – уклонилась от прямого ответа Саша.

– Да вовсе не плох, – согласилась Альбина. – Но я бы не сказала, что и хорош. Лет через сто он будет представлять какой-то исторический интерес.

Старые картины все равно покупают, даже если они паршивые, вы это сами знаете. Но сейчас… Все его забыли. Он жил Бог знает на какие средства, потихоньку спивался, конечно… Измучил жену, довел до болезни сына. Они были счастливы, когда он от них сбежал. Где вы раньше были, поклонница? – И она рассмеялась своим отрывистым, резким хохотком.

Успокоившись, Альбина добавила:

– А в общем он был неплохим художником. Только каким-то надломленным. Работал через пень-колоду, особо себя не утруждал. Когда-то подавал большие надежды…

Но нет хуже несостоявшихся гениев! Все они, как правило, спиваются или еще хуже.

– А как он пропал? – Саша жадно ловила каждое ее слово. – Почему ушел из дома?

– Ну, это было уже не в первый раз, – пояснила Альбина. – С ним такое и раньше случалось. Исчезнет на месяц, на два. Потом является без гроша, ободранный, говорит, что ездил в Крым или в Среднюю Азию. Никаких картин не привозил, а говорил, что работал. Подработает на какой-нибудь халтуре и запьет. Проспится – и опять нормальный человек.

Катя, несчастная женщина, его любила. – Эти слова Альбина произнесла серьезно, без своей обычной насмешливой интонации. – Она только и мечтала, чтобы он бросил живопись, нашел нормальную работу. Она даже была согласна, чтобы он при этом пил, представляете?!

– А он? – спросила Саша.

– А он был не согласен, – кратко ответила Альбина и снова надолго замолчала.

Дорога не заняла много времени. Они проехали по Садовому кольцу, свернули на длинную улицу, застроенную серыми сталинскими домами, и Альбина припарковалась у какого-то супермаркета.

– Вылезайте, нам сюда. – Она кивнула на дом, где располагался магазин. – И гляньте-ка на шестой этаж – там нигде окна не обгорели?

Саша вылезла на тротуар и задрала голову, обозревая верхние этажи дома. На стенах не было заметно следов копоти. Но три окна на углу были приоткрыты, и это в такой-то мороз!

– Думаю, вон та квартира? – указала она Альбине, которая как раз заперла машину.

– Да. – Та тоже подняла голову и взглянула на окна. – Что эта старая дура наврала? Сильного огня не было!

Они вошли в дом, и старый, затхло пахнущий лифт поднял их на шестой этаж. Здесь Саша тоже легко определила, где именно жил художник. На площадке было три двери. Две – железные, аккуратно обитые дерматином, чистенькие. И третья – деревянная, выкрашенная малиновой краской, с выщербленным косяком.

– Значит, дверь ломали. – Альбина провела пальцем по косяку, из которого торчали свежие щепки. – Что же она, старая, так и живет с открытой дверью?

Значит, воровать нечего?

Альбина нажала кнопку звонка, но звука не последовало. Тогда женщина постучала. В конце концов из-за двери им ответил встревоженный женский голос. Саша узнала его – он принадлежал той самой женщине, с которой она говорила накануне вечером.

– Кто это? – тревожно спрашивала женщина. – Я никого не вызывала!

– Я Катина подруга, – громко крикнула Альбина. – Откройте, я все объясню.

– Не знаю никакой подруги, – испуганно отозвался голос.

– Она мне в магазин отнесла картины мужа!

Деньги хотите получить?

При слове «деньги» в замке повернулся ключ.

И через минуту Альбина и Саша уже стояли посреди разоренной комнаты и оглядывались по сторонам. Катина тетка прежде всего узнала их имена, а потом представилась сама:

– Нина, а если хотите по отчеству, то Нина Дмитриевна. Катя мне что-то говорила про картины, но я точно всего не помню. Так вы их продали?

– Да, – ответила Альбина, и Саша удивленно на нее посмотрела. Она не поверила, что Альбине за один вечер удалось сбыть с рук залежалый товар. Почему тогда она так ответила? Ведь ей придется отдать деньги!

– Продала и принесла деньги, – солидно пояснила Альбина. – Кому их теперь отдать? Вам?

Тетка протянула было руку, но тут же нерешительно ее опустила:

– А я не знаю. Может, и не мне.

– Как – не вам? – все тем же солидным, начальственным тоном переспросила Альбина. – Вы же наследница?

– Не знаю. – Тетка совсем растерялась. – Я наследница с Катиной стороны. А мне сказали, что, может, сам Иван вернется, тогда он и получит…

А если у него есть родственники…

– Так Иван же пропал!

– Ну и что? Все равно неизвестно, умер или жив!

Свидетельства о смерти у меня нег, значит, по закону он жив! Так, может, вдруг теперь вернется? – И Нина Дмитриевна быстро вытерла глаза костяшкой согнутого пальца. – Бессовестный! Ни на похороны не явился, никуда… Будто это его не касается.

– Ну, если вы его еще ждете, тогда конечно, – пожала плечами Альбина. – Я бы на вашем месте от денег не отказывалась. Или вы хотите, чтобы они Ивана дожидались?

Тетка наконец решилась. Она взяла деньги и, отвернувшись к окну, пересчитала их. Саша успела заметить только, что это были сторублевые купюры и было их совсем немного. Куда меньше, чем их эквивалент – двести долларов, который Альбина просила за три картины Корзухина. Но Саша опять промолчала. Она вообще старалась говорить поменьше, чтобы тетка не узнала ее по голосу. До сих пор этого не произошло, но Саша решила не искушать судьбу. Нина Дмитриевна вовсе не показалась ей сумасшедшей или даже просто глупой. Назвать ее старухой тоже язык не поворачивался, хотя женщине было явно за шестьдесят. Наверное, еще лет десять назад она была привлекательной. Сейчас же это была седая, опрятная, чуть полноватая женщина, очень уютная, с удивительно голубыми глазами.

Нина Дмитриевна тем временем сосчитала деньги и спрятала их в карман теплой вязаной кофты.

Она даже не спросила, сколько именно картин продала Альбина. То ли ей было все равно, то ли она эти деньги считала незаслуженным подарком судьбы. Альбина же продолжала командовать:

– Вот что, Нина Дмитриевна, вы мне покажите, что еще от Ивана осталось. Я, может быть, возьму на реализацию. Им, – она вздохнула, – уже все равно эти картины не нужны… Даже как память об отце. А вам деньги не помешают. Ну, хотя бы квартиру отремонтировать.

– Да ничего почти не осталось. – Тетка развела руками. – Все, что не сгорело, пожарные залили какой-то липкой пеной. Вон там, в комнате, идемте…

Она провела их в комнату рядом с кухней. Здесь не было видно следов огня. Саша только удивлялась – что же именно сгорело и где? Тетка будто услышала ее мысли:

– Кухня обгорела. Слава Богу; в комнаты огонь не дошел. А картины – вот они.

Альбина первая приблизилась к холстам, грудой наваленным в углу. Она наклонилась, попробовала поднять верхний холст и тут же брезгливо отдернула пальцы:

– Что это за гадость?

– Я же говорила, та самая пенка пожарная, – пояснила тетка. – Они все облили, чтобы возгорания опять не произошло.

– Так картины же не горели!

– Ну и что? Туда могли искры попасть, а потом опять загорелось бы. – Нина Дмитриевна вздохнула, – Вообще, когда я сюда вчера пришла убираться, мне показалось, что сгорело все. Конечно, сейчас я вижу, не все. Только кухня. Но вы сами посмотрите – этой пеной все вещи испортили. Ну, не отнесешь же в химчистку диван или картины…

Женщина обращалась главным образом к Саше.

Альбина ее не слушала. Преодолев брезгливость, она, не обращая на них внимания, копалась в залежах холстов и бумаги. Саша не выдержала и тоже подошла к картинам.

Постепенно им удалось разлепить картины и эскизы. Их оказалось довольно-таки много. Куда больше, чем ожидала найти Саша. Состояние картин было ужасным. Пена подействовала на них как растворитель. Альбина молчала и хмурилась. Саша старалась изо всех сил сдерживать эмоции. Она не хотела показывать, какое значение эти картины имеют для нее. Наконец все было разобрано, и она смогла рассмотреть каждую картину в отдельности. Прежде всего она убедилась в том, что гуашь действительно была одним из любимых материалов Корзухина. Пользовался он ею умело и довольно необычно. В том числе писал ею на холсте. О долговечности своих картин художник явно не заботился. Его больше волновал мгновенный эффект, оригинальное впечатление. Жанры он выбирал тоже самые разные. Каких только тем не было! Городские и сельские пейзажи. Натюрморты. Портреты.

Не было только того, что искала Саша. Ни один из пейзажей не был даже отдаленно похож на тот, который был ей нужен. Она вздохнула и отошла в сторонку. Альбина бросила на нее быстрый взгляд:

– Что, ничего по душе не пришлось?

– Я еще подумаю, – уклончиво ответила Саша.

– Ну, думайте, думайте, – пожала плечами Альбина. – А я себе кое-что отберу. Хотя бы это, это и вот еще парочку натюрмортов.

Она отложила в сторону картины, наименее поврежденные пеной. Нина Дмитриевна только вздыхала:

– Боже мой, если бы вы раньше их купили! Катя так мучилась без денег… Вы же знаете, она почти не работала.

– Знаю, – грубо ответила Альбина. – Только мне-то не надо нотаций читать! У нее вообще никто ничего не покупал, только я взяла несколько картин на реализацию. И то, считайте, из жалости.

– И все же вы их продали, – весьма кстати заметила тетка. – Что за судьба у нее была, никаких радостей… Все хорошее случалось не вовремя. А вы, девушка, тоже хотели что-то купить?

– Да, я бы что-нибудь взяла. – Саша не могла больше отмалчиваться, это было бы невежливо. – Скажите, а других картин здесь нет? Картин или набросков, этюдов?

– Нет, все тут. – Тетка развела руками. – Разве вам этого мало? Неужели правду говорят: надо, чтобы художник умер, тогда его картины будут продаваться?

– Сами же говорите, что Иван жив, – бросила Альбина. Она не теряла времени даром и отобрала еще несколько картин. Саша заметила, что в основном это были натюрморты и пейзажи, то есть самый ходовой товар. На портреты Альбина даже не смотрела. А между тем Саша не могла не признать – портреты у Корзухина были весьма интересные.

«Вот по ним уже можно судить о нем как о художнике, – подумала Саша. – Я сказала бы даже, что он был очень оригинальным портретистом. Ну, вот хотя бы это…»

Картина, на которую она обратила внимание, изображала худую белокурую женщину. Женщина сидела на стуле в углу пустой комнаты, сложив руки на коленях, и смотрела прямо перед собой пустыми светлыми глазами. Казалось, она задремала – сидя, не закрыв глаз, или глубоко задумалась.

– Это Катин портрет, – вмешалась Нина Дмитриевна, увидев, что Саша рассматривает картину. – Он его года три назад нарисовал. На ее день рождения. Я его продавать не буду, себе заберу на память. – И она горестно вздохнула:

– Я-то думала, что вообще ничего продать не удастся. А тут, смотрите-ка, покупатели набежали… Ну, вы тут сами смотрите, когда выберете, позовете. А я на кухню пойду. Окно не закрывайте, пусть проветривается.

Вон как гарью воняет.

Она сняла со спинки стула синий рабочий халат, накинула его поверх кофты и вышла. Вскоре за стеной раздался шорох веника, скрежет совка. Альбина зябко поежилась:

– Старуха выстудила всю квартиру. Ну, что вы задумались, Саша? Не понимаю вас. Выбор есть, неужели ничего не понравилось?

Саша указала на портрет жены художника:

– Мне портрет понравился, но его тетка не продает. Скажите, а почему вы покупаете картины Корзухина? Надеетесь, что появится спрос?

Альбина, понизив голос, заговорщически пояснила:

– Теперь-то, может, появится. Когда предложение кончается, спрос обычно появляется. И честно говоря, покойница слишком дорого просила за картины. Тетка-то задаром отдаст. Ну, здесь можно будет что-то выгадать. Катя просто не понимала нынешней ситуации. Ну и что, что Корзухина покупали в восьмидесятых годах? Сейчас-то его забыли. Скромнее надо было быть, меньше запрашивать, тогда бы я у нее многое купила. Видите, как она жила? Ни мебели, ничего. По-моему, на одной каше существовали.

– Вы думаете, он сам никогда не вернется? – перебила ее Саша. Альбина начинала вызывать у нее отвращение. «Стервятница, – подумала Саша. – Тетка верно сказала: надо умереть, чтобы тебя стали покупать…»

– Иван-то? – легко откликнулась Альбина. – Никогда не вернется, будьте уверены. Катя ведь в розыск только что не подавала, а так искала везде.

Ну, сумасшедшая она была, что с нее взять! Честно говоря, это он ее довел. Когда-то была обыкновенная, нормальная женщина, нормальнее многих.

И Альбина неожиданно, широко перекрестилась.

Саша даже вздрогнула.

– Пойду спрошу газеты, надо картины переложить, – сообщила ей хозяйка магазина. – А вы, Саша, быстро ориентируйтесь, выбирайте себе что-нибудь. А то потом, глядите, тетка опомнится и цену взвинтит!

И она вышла из комнаты. Саша еще раз посмотрела на портрет Кати. Сумасшедшая? Может быть.

Слишком напряженная поза, слишком пустые глаза. А может, это всего лишь художественное преувеличение. Девушка стала смотреть другие портреты.

На нескольких из них был изображен подросток с ярко-голубыми глазами, совсем как у Нины Дмитриевны. Наверное, это и был Артем, который погиб вместе с матерью. У Саши тоскливо сжалось сердце. Мальчик смотрел на мир спокойно и весело, и глаза у него были совсем живые, не то что на портрете Кати. Она поспешила перейти к другим картинам. В основном Корзухин рисовал женщин и детей.

Одни портреты удались ему лучше, другие – хуже.

Было видно, что художник работал очень неровно.

С чем это было связано? С его пьянством, исчезновениями из дома, с каким-то внутренним надломом, о котором упоминала Альбина?

Один портрет увлек Сашу так, что она просто не могла от него оторваться. Он был написан маслом на холсте и лаком не покрывался. Картина изрядно запылилась да и пострадала от пены… Но Саша уже не обращала на это внимания. Что-то поражало ее в этом портрете, а что – она никак не могла понять.

На картине была изображена молодая девушка – худенькая, с неразвитой подростковой грудью, узкими плечами. Ее смуглая кожа казалась еще темнее в контрасте с легким белым сарафаном. Блестящие черные глаза с голубыми белками, полные смеющиеся губы, тонкая золотая цепочка на худых, выпирающих ключицах… Девушка была изображена на природе, на ярком дневном солнце. Она сидела на посеревшем от дождей бревне, неловко подогнув босые ноги, щурясь от солнца. А солнца в тот день, наверное, было много – зеленая яркая трава так и блестела.

Саша взяла картину и подошла с ней к окну. Она не могла оторвать глаз от лица девушки – таким живым, таким необычным оно ей показалось. "Да, это настоящее… – подумала она. – Оказывается, он мог и так рисовать… Странно, что все его забыли.

Какого же года картина?" Она увидела в углу уже знакомую подпись и разобрала две цифры – «76». И тут ее словно окатила горячая волна. Эта трава, это толстое, выщербленное топором бревно, на котором, наверное, кололи щепу для самовара… Она уже видела его! Там, на уничтоженной картине, среди кустов малины… Оно лежало там, но было нарисовано в другом ракурсе! И год написания картины «76». А вот день другой. На уничтоженной картине солнце закрывали мглистые, грозовые тучи. А на этой неба вовсе не было видно, но по яркому солнечному свету ясно: на небе – ни облачка.

У девушки от волнения задрожали руки. Она и сама не понимала, почему так разволновалась. Она узнала местность, но как ей это поможет? Ведь на этой картине не было больше никаких пейзажных деталей. Только трава. Что скрывалось за темным пятном на уничтоженной картине, Саша так и не узнала.

– А, вот это у него ничего себе получилось! – раздался у нее за плечом голос Альбины. Саша так и подскочила, она забыла обо всем на свете. – Приличный портрет, но мне не подходит, надо что-нибудь более нейтральное. – Альбина вернулась с ворохом старых газет и теперь очень ловко перекладывала отобранные картины бумагой и сворачивала их в рулоны. – Я вам вот что советую – предложите тетке за нее рублей триста, а если не согласится – торгуйтесь. Ловите момент, такое может больше не повториться.

Саша не ответила ей. Не выпуская из рук портрета, она вышла на кухню. Нина Дмитриевна возилась, собирая обгоревшие тряпки в черный мусорный мешок.

– Я выбрала, – сказала Саша, показывая женщине картину. – Сколько вы за нее хотите?

Нина Дмитриевна выпрямилась и взглянула на портрет:

– А… Ну, сколько дадите.

И тут Саша не выдержала. Она понимала, что говорит во вред себе, но не могла сдержаться, так и понеслась:

– Да как же вы не видите, что это замечательная картина? Почему вы так небрежно к ней относитесь? Много я, правда, дать не могу, но я сама художница, и мне обидно, что наш каторжный труд ценится так дешево!

Нина Дмитриевна виновато улыбнулась:

– Милая, да я же в этом не разбираюсь… А насчет художников… Вы уж меня простите, но когда год за годом видишь, как этот ваш замечательный художник сводит племянницу с ума… Издевается над ребенком… – У нее перехватило горло, и она больше не улыбалась. Закончила женщина с трудом: Начинаешь все это ненавидеть. А картина, наверное, правда хорошая. Берите, если нравится. Я не знаю, сколько она стоит.

Саша молча полезла в карман куртки, достала кошелек и чуть было не вынула оттуда стодолларовую бумажку. Она с трудом остановила себя – деньги тратились слишком быстро, а могли понадобиться очень скоро… Девушка выгребла все рубли. Их оказалось чуть больше тысячи. Она посчитала деньги и протянула их Нине Дмитриевне. Та опешила:

– Что-то много!

– Берите!

Нина Дмитриевна нерешительно взяла деньги и снова взглянула на портрет:

– Да, много их у него было.

– Портретов? – уточнила Саша.

– Баб!

В это время на кухне появилась злая как черт Альбина. Она, конечно, слышала, как Саша рассуждала о ценах на картины Корзухина. Поэтому была готова торговаться, протягивая женщине жалкую сумму за отобранные ею семь картин:

– Я вначале думала взять их на реализацию, но сейчас вижу, вам срочно нужны деньги. Тут такой бардак, надо делать ремонт!

Саша сразу же поняла ее замысел. Альбина испугалась, что Нина Дмитриевна и впрямь одумается, заупрямится и поднимет цены, и тогда ей придется заплатить за картины больше, чем за взятые на реализацию. Альбина решила рассчитаться немедленно, чтобы к ней больше не было никаких претензий. Но Нина Дмитриевна была не из тех женщин, кто умеет постоять за свои интересы. Она взяла деньги и рассыпалась в благодарностях:

– Спасибо, мне и правда нужны деньги… Не знаю, как быть с ремонтом, у меня и у самой ремонта не было… Честно говоря, просто на жизнь не хватает. Вы меня так выручили!

Женщина все еще благодарила, а Альбина уже шла к выходу. Она была зла и даже не попрощалась. Саша не стала ее догонять. Ей не хотелось проводить с этой хищницей даже лишних пять минут, не то что ехать вместе в машине. Как видно, Нину Дмитриевну тоже стесняло присутствие Альбины. Как только та захлопнула за собой дверь, женщина сразу оживилась:

– Она и в самом деле Катина подружка? Какая-то грубая. А вы Катеньку лично знали?

Саша покачала головой.

– А Ивана?

– Нет, я никого не знала. – Саша взяла газету и стала заворачивать портрет. – Я в магазине увидела одну его картину, и мне она понравилась.

Захотелось посмотреть что-то еще. Может, вы помните, у него в семьдесят шестом году был пейзаж…

Но Нина Дмитриевна не дала ей договорить, замахав руками:

– В семьдесят шестом году я его еще не знала! Они с Катей поженились в семьдесят восьмом.

Я Ивана впервые увидела на свадьбе.

Саша подавила вздох разочарования. Она-то рассчитывала узнать у тетки, по крайней мере, где Иван провел лето семьдесят шестого года. Если бы удалось найти тот уголок… И тут ее осенило. Конечно, тетка Кати могла этого не знать. Но ведь есть же у самого Ивана Корзухина родственники!

Может быть, это дача его родителей?! Она прервала женщину, которая в этот момент сокрушалась о том, что как раз на днях должна была отмечаться фарфоровая свадьба Кати и Ивана, двадцатилетний юбилей супружеской жизни.

– Хотя какой уж тут юбилей, – горестно заключила женщина. – В этот день принято стол сервировать новым фарфором. А у них не то что фарфора, стола нормального не было! Все расшатанные, краской испачканы… А жених уже полгода как в бегах, о Господи… А невеста…

– Простите, – Саше наконец удалось вставить слово, – у Ивана есть родственники?

– Есть, наверное, кто-то, – неуверенно сказала женщина. – Но я с ними незнакома.

– Как? – удивилась девушка. – Иван с Катей были женаты двадцать лет, а он вас даже с родней не познакомил?

– Ну, если бы он был нормальным человеком, то познакомил бы, – обиженно сказала тетка. – А он то что-то скрывал от нас, то сам скрывался. Вроде бы хороший мужик, добрый… И в то же время – дрянь!

А Саша давно уже прикусила язык. Она вспомнила, что Федор тоже не познакомил ее с родителями и, судя по всему, даже не собирался это делать.

Впрочем, его в чем-то можно было понять – ведь бывшая жена жила с его родителями. Не встречаться же всем вместе! Но что, в таком случае, скрывал от жены Иван?

– А сколько им было лет, когда они поженились? – спросила Саша.

– Они ровесники, – охотно сообщила женщина. – Обоим было по двадцать. Иван только из армии пришел, а через год всех начали в Афган отправлять! И как он радовался, что смерти избежал!

А ведь хотел получить отсрочку, поступал в институт… Слава Богу, что не поступил! А то закончил бы – и отправили бы его… Прямо туда, на смерть.

Нина Дмитриевна оживилась. Было видно, что ей давно никому не доводилось изливать душу. Она обмахнула тряпкой табурет и придвинула его к Саше:

– Садитесь, я попробую чай найти.

Но Саша от чая отказалась. Она слушала и пыталась сопоставить факты. Значит, Иван написал обе картины в семьдесят шестом году, в том самом, когда его забрали в армию. Тетка сообщила, что Ивана забрали в осенний призыв. Значит, картины написаны перед армией. Ивану было всего восемнадцать!

Саша была поражена. Для восемнадцатилетнего художника картины были очень сильные. Но почему потом, в более зрелом возрасте, начался явный спад?

Почему? Быть может, тогда, в юности, художника что-то вдохновляло? То, что исчезло потом? Может быть, любовь? Та девушка в белом сарафане?

«Такой портрет нельзя написать, не влюбившись в модель, – подумала Саша. – Он был влюблен, и он хорошо ее знал. Тут ошибиться нельзя. ТАК нарисовать случайного человека невозможно».

– Значит, он женился сразу, как только вернулся из армии домой?

– Да, почти сразу.

– А они с Катей были знакомы раньше?

– Нет, они на улице познакомились. Можете себе представить, он в тот момент был немного того, подвыпивши, – понизив голос, рассказывала женщина. – Но Катя не придала этому значения. Она мне потом говорила, что он ей сразу понравился.

Веселый такой, симпатичный… И руки не распускал, вел себя вежливо. А много ли дурочке надо?

Конечно, она влюбилась. И ведь не было никакой нужды жениться, она только через год после свадьбы забеременела. Я сама ей советовала – узнай его получше, прежде чем связываться на всю жизнь!

– Ну, в конце концов, можно и развестись! – воскликнула Саша.

Но Нина Дмитриевна возразила:

– А это для кого как. Для таких, как она, никакого развода не существует. Любовь на всю жизнь.

Иначе разве бы она стала с ним мучиться?

Саша поняла: ей пора уходить. Она так ничего и не узнала.

– Ну, спасибо вам.

– Уходите? – Женщина явно не хотела, чтобы Саша уходила. – Ну что ж… Если захотите еще что-то купить – пожалуйста. Лучше я вам продам, чем этой Альбине.

– Скажите, – обернулась к ней Саша. – А чья это была квартира – Ивана или Кати? Они всегда тут жили?

Женщина пояснила: квартира была Катиных родителей, что Катя тут родилась и выросла, что после свадьбы Иван тоже тут поселился, а где он жил раньше – она не знает. Но где-то в Москве, это точно.

А вот в каком районе, неизвестно. Нина Дмитриевна попрощалась и заперла за Сашей дверь. Слабо щелкнул единственный уцелевший после взлома замок.

Спустившись во двор, девушка огляделась по сторонам и, увидев женщину с коляской, пошла к ней.

Саша не ошиблась – женщина жила в этом доме и рассказала, как найти ЖЭК и паспортный стол. Не узнав, что хотела, от тетки, Саша решила действовать в другом направлении. Она пришла в ЖЭК, ей повезло – как раз были приемные часы. Выстояв небольшую очередь к паспортистке, Саша изложила ей свою просьбу.

– А, это где был пожар? – вяло спросило существо в каштановых кудряшках. – Так там все погибли.

– Но Иван Корзухин жив, и он до сих пор там прописан, – втолковывала ей Саша. – Мне нужно узнать, где он был прописан раньше.

– Зачем? – все так же вяло спросило существо.

– Он художник, а я – журналистка. – Саша решила приврать, чтобы добиться хоть какого-то результата. – Хочу написать о нем статью, мне нужно знать, где он родился, вырос, кто его родители, друзья, где прошло его детство.

Существо задумалось, а потом посоветовало Саше обратиться в милицию, к начальнику регистрационной службы или в тамошний адресный стол. Уж там-то все знают.

– А у вас разве нет сведений? – Саша теряла терпение. – Он здесь прописывался, вы же должны были записать, откуда он прибыл!

Существо тряхнуло своими кудряшками и гневно заявило, что ничего такого не записывало! Саша и сама поняла, что сглупила. Девице не больше двадцати пяти лет. Не могла же она сидеть в паспортном столе в пятилетнем возрасте, когда прописывался Иван Корзухин! Но видно, в мозгу кудрявой девицы все-таки сдвинулось какое-то заржавелое колесико. Она встала, распахнула огромный допотопный шкаф и по пояс исчезла в нем. Через пять минут на свет появилась картонная белая папка, а оттуда – разграфленный листок. Девица, нахмурившись, изучала его. Потом ткнула пальчиком:

– Ну вот. Корзухин Иван Андреевич, пятьдесят восьмого года рождения, – он?

Саша подтвердила, что он, он ей и нужен. Девица сообщила, что Корзухин прежде был прописан в центре, в Подколокольном переулке. Назвала номер дома и квартиры. Саша торопливо записала все в записную книжку. Потом протянула паспортистке большую коробку конфет, купленную в булочной по дороге в ЖЭК. Возможно, именно эта коробка и произвела нужное магическое действие, так как Саша не только не прятала от девицы коробку, а, наоборот, выставляла ее напоказ.

Саша вышла на крыльцо ЖЭКа, погладила подвернувшуюся под руку кошку и задумалась. Ей ничего не оставалось, как ехать по этому адресу и попытаться найти людей, которые знали Ивана до армии. Должны ведь найтись старожилы! Девушка взглянула на часы. Половина третьего. Как раз то время, когда ровесники Ивана в основном на работе. Но старики должны быть дома. А старики могут знать и помнить даже больше, чем сорокалетние люди. Во всяком случае, прошлое имеет для них куда большее значение.

Глава 4

Дом, который был ей нужен, не выходил на Подколокольный переулок, а располагался в глубине двора, и Саша долго искала его. Прохожих здесь почти не было, и спросить дорогу было не у кого.

Наконец, девушка увидела старушку, возвращавшуюся из церкви на углу, и та довела ее до самого подъезда.

– Вам на второй этаж. – Старушка с любопытством оглядела Сашу. – Вы не из собеса?

– Нет… Я ищу родственников одного моего знакомого.

Старушка спросила фамилию знакомого. У Саши радостно подпрыгнуло сердце, когда старушка воскликнула:

– А, так вы художника ищете!

– Да! Вы его знали?

– Я его замечательно помню! – обрадовала ее старушка. – Только у него никого из родственников в квартире не осталось.

– Где же они?

– Они свои две комнаты продали. Давно, лет пять уже.

Сопровождая Сашу на второй этаж, старушка рассказывала, что теперь в той квартире живет одна семья и они завладели квартирой на самых законных основаниях, так как там много народу, а было у них всего-навсего две комнаты. Напоследок, уже у самой двери, она дружелюбно посоветовала девушке не терять времени даром: художник здесь не появлялся давным-давно. После чего старушка медленно поползла дальше, вверх по лестнице.

Саша стояла перед высокой двустворчатой дверью, аккуратно выкрашенной в экономичный коричневый цвет. Судя по всему, люди здесь жили небогатые – на железную дверь денег у них явно не хватило. Это немного ободрило девушку, и она решилась нажать кнопку звонка. Послышался заливистый лай, потом он смолк, и собака принялась скрестись о порог с внутренней стороны.

– Фу, Мики, фу! – звонко крикнула за дверью женщина. Ее голос быстро приблизился, и она спросила:

– Кто там?

Саша, путаясь и запинаясь, попыталась объяснить, кто она такая и почему пришла. Она по-прежнему держалась версии о журналистке, которая пишет статью о художнике Иване Корзухине. Ее легенда, видимо, произвела впечатление, потому что загремел засов, щелкнул замок, и на лестницу вылетела маленькая черная собачонка.

– Куда? – закричала женщина и тут же обреченно махнула рукой:

– Да черт с тобой, гуляй, засиделась…

И Сашу впустили в прихожую.

– Не разувайтесь, у нас грязно, – бодро сказала женщина. – И куртку тоже не снимайте. У нас холодно. Вчера была авария, отопление отключено.

Сама она была закутана как эскимос. Грязноватый белый свитер с огромным воротом, доходившим до нижней губы. Теплые пушистые гамаши. Вместо тапочек – валенки с отрезанными голенищами. На плечах – пуховый платок. Саша последовала ее совету и раздеваться не стала. Она сразу почувствовала промозглую сырость, а когда выдохнула на пробу воздух, возле ее рта заклубился пар.

– Да, да, сами видите, – кивнула женщина, заметив этот эксперимент. – Пойдемте чай пить, я как раз вскипятила. Вот сюда, в мою комнату.

Она провела Сашу в комнату и усадила подальше от окна, чтобы не дуло. Придвинула к ногам девушки электрообогреватель. Другой обогреватель стоял у дивана, где женщина, видимо, с удобством проводила время Работал телевизор, показывали какой-то детский приключенческий сериал. Женщина щелкнула пультом, и экран погас.

– Вот так и живем, – сказала та, высвобождая подбородок из воротника свитера. – А вы, значит, хотите написать статью об Иване? Лучше поздно, чем никогда.

– А почему вы думаете, что уже поздно? – спросила Саша.

– Да потому, что он спился, – прямо сказала женщина. – До армии – ни капли не пил. А потом как дал жару! И между прочим, до армии он писал такие картины, что глаз не отвести. Хотя нигде этому не учился. Так просто рисовал, ради удовольствия. Не продавал их, а раздаривал. Мне тоже дарил.

Она вздохнула и налила гостье чаю, придвинула печенье:

– Грейтесь. Паршивый выдался ноябрь, я сама болею, и дети все больны. Так о чем вы хотели спросить?

– А что же случилось после армии? – осторожно поинтересовалась Саша, принимаясь за чай. – Почему он стал спиваться?

– Потому что решил всерьез заняться живописью, а всерьез у него не получалось, – пояснила та, укутывая заварочный чайник. – Стал искать, кому бы картины показать. Из знающих людей.

А его никто не хвалил. Никто! Парень расстраивался, метался… Стал в себе сомневаться. Ну и давай зашибать. Компенсировать неудачи, так сказать. Он ведь сразу после армии женился. Девица – Бог знает кто. Уехал от родителей. И все равно сюда бегал. Сядет во дворе с алкашами и…

– Я вижу, вы его очень хорошо знали!

– Вместе выросли, – грустно сказала женщина и вдруг спохватилась:

– Кстати, меня зовут Люся.

Саша тоже представилась. Хозяйка секунду испытующе смотрела на нее и вдруг предложила:

– Выпить хотите?

Такое предложение в свете рассказа про алкашей звучало пугающе. Но Саша не стала отказываться. В комнате, несмотря на два обогревателя, было очень холодно. Потолки здесь были высокие, метра четыре, и воздух, не успев нагреться, сразу остывал. Люся нагнулась и откуда-то из-под дивана выхватила водочную бутылку на четверть литра:

– Единственное средство не помереть в такую стужу. Вы не думайте, что я злоупотребляю. Так, жизнь заставляет.

Она вынула из буфета две стопочки и разлила водку.

– Закусывать особо нечем, я не была в магазине. Вот дети из школы вернутся, тогда что-нибудь принесут. Я, дура, так радовалась, когда мы всю эту квартиру заняли! Представьте, какая роскошь – четыре комнаты, кухня пятнадцать метров, кладовка!

Ну а что теперь? И месяца не проходит, чтобы не было какой-то аварии. То в подъезде батарею рванет, то у нас труба потечет, то проводка начнет искрить… Безобразие. Лучше в новом доме жить, но поймите, такие хоромы бросать жалко…

Саша, выросшая в двухкомнатной хрущобе, ее прекрасно понимала. Выпив, Люся раскраснелась и стала еще разговорчивей:

– Значит, будете писать об Иване. Здорово! Вы, главное, не пишите, что он был алкоголиком. И так о нем никто хорошего не скажет. Да разве в том беда, что он выпивал?

– А в чем? – Саша для вида вынула блокнот и ручку. – Скажите, а вы не замечали в нем никакого… Надлома, что ли?

– Армия его сломала, – подтвердила Люся. – Он вернулся совсем другим. В первые дни я ничего не замечала. Ну, я тогда была занята собой, у меня как раз роман бурный раскручивался… Мне казалось, он был такой, как всегда. Но потом…

Женщина задумалась и сказала, что особенно ей запомнился один вечер. Это было вскоре после того, как Иван вернулся из армии. Телефон висел в коридоре, на стене возле ванной комнаты. Он был приколочен намертво, а под ним стоял табурет. И эта система была очень неудобна – разговоры слышали все соседи. Так что обычно уходили с телефонной трубкой в ванную и прикрывали за собой дверь. Закрыть ее плотнее не позволял провод, так что обрывки разговоров все равно было слышно.

– Мне как раз очень нужна была ванная, у меня свидание намечалось, хотела голову помыть, – рассказывала Люся. – А Иван засел там с телефонной трубкой и говорит, говорит… Ну, я сперва сидела у себя в комнате, потом стала по коридору ходить.

Наконец не выдержала, стукнула в дверь, приоткрыла ее и говорю: «Ваня, заканчивай, мне ванная нужна». Я, конечно, шепотом сказала, чтобы меня в трубке не услышали. Но, знаете… Он тоже меня не услышал. Сидит на скамеечке, трубку перед собой держит и не говорит, а просто молчит. И в трубке молчат, гудков нет. А Иван весь в слезах.

Люсе тогда было шестнадцать лет. Иван, вернувшийся из армии, представлялся ей таким взрослым и солидным, что она глазам своим не поверила. Как он мог плакать! Девочка выскочила в коридор и решила, что ей это привиделось. Но потом она услышала, как в раковине зашумела вода, и наконец парень вышел – весь красный, с припухшими глазами. Он как будто только сейчас ее увидел.

– Он мне сказал: «Как ты выросла, Люська!» – У женщины слегка сел голос, и вряд ли это было от простуды. – Так странно это сказал… А я ему ответила: «Чего же ты хотел, два года прошло!» Он кивнул и ушел к себе. А через час, когда я уже собралась и вышла во двор, увидела его. Он сидел с алкашами на лавочке, курил, и глаза у него были мутные.

Женщина, не спрашивая разрешения, налила Саше еще стопку водки, а затем и себе. Она выпила, уже не вспоминая ни о какой профилактике от простуды, и сбросила с плеч платок. Саша к водке не притронулась. Она помнила, как у нее болела голова, и предпочитала простудиться.

– И что было потом? – спросила она, увидев, что Люся погрузилась в воспоминания.

– Потом? – встрепенулась та. – Потом он женился и уехал жить в другой район. Сюда приходил редко. И, честно говоря, лучше бы вообще не приходил. Нет чтобы помочь родителям, наоборот! Еще и деньги у них выпрашивал.

Она рассказала, что комнату, освободившуюся после Ивана, его родители умудрились сохранить за собой и сдавали ее. Эти деньги были для них большим подспорьем. Во всяком случае, они могли чем-то помочь сыну. А помощь ему требовалась постоянно.

– Придет, попросит денег будто бы на краски и тут же все пропьет, – вздохнула Люся. – Я им .уже говорила: «Тетя Наташа, дядя Андрей, хватит, вы же сами его спаиваете!» Ну, родители есть родители, им не втолкуешь. А потом Иван вообще перестал приходить. Только звонил иногда. Так что я больше ничего и не знаю.

– И его жену не видели? – уточнила Саша.

– Никогда.

– А почему же говорите, что она «Бог знает кто»?

– Да потому, что эта цаца даже не соизволила познакомиться с его родителями! – зло сказала Люся. – Вы можете такое представить! Ну ладно бы молодые жили в Сочи, а родители в Норильске! И то люди как-то знакомятся! А тут – один город, на метро бы денег хватило! И она ни разу, ни разу, понимаете, сюда не пришла! Она же в душу старикам плюнула! – И Люся немедленно налила себе еще стопочку и выпила. Она не закусывала, но следов опьянения не было заметно. Разве что разгорающийся на щеках румянец да излишняя быстрота речи. Саша попыталась ей возразить:

– А у меня другие сведения. Родственница Кати мне сказала, что это сам Иван не хотел знакомить жену со своими родителями.

– Соврала эта родственница, – резко бросила Люся. – Иван никогда бы так себя не повел! Надо было знать этого парня! Валите с больной головы на здоровую! – Тут она спохватилась и уже мягче сказала:

– Извините, мы с вами слишком многое разворошили, я что-то разгорячилась… Ведь его родители мне были как родственники. Я в раннем детстве вообще думала, что соседи – тоже члены нашей семьи. Потом только мне объяснили, что они нам не родные. Представляете теперь, какие тут были отношения? В коммуналках это редкость, но бывало и такое.

– А почему они уехали отсюда? , – поинтересовалась Саша.

– Потому, что нам с мужем повезло, – охотно пояснила женщина.

Она рассказала, что, после того как вышла замуж, осталась жить в этой квартире. В их семье было теперь пять человек – бабушка, отец, мать, сама Люся и ее муж. Через год родился ребенок.

Через два года – еще один.

– В одной комнате жили старики, в другой – мы с мужем и детьми, – с каким-то веселым ужасом рассказывала она. – Что тут было! Содом и Гоморpa! Я как-то заболела пневмонией, так мне из больницы не хотелось уходить! По сравнению с домом там было так тихо, так чисто!

Семья стояла в очереди на получение квартиры, но дело никак не двигалось. Все говорили: надо сунуть взятку, а лишних денег не водилось. И тут умерла бабушка Люсиного мужа, она завещала внуку однокомнатную квартиру.

– Мы предложили тете Наташе и дяде Андрею разменяться. Зачем им две комнаты, они все равно жили в одной. И они согласились. Уехали в ту квартиру и сейчас там живут.

Люся продиктовала гостье адрес стариков Корзухиных. И попросила передать им привет:

– Проклятье какое-то! Так замоталась, что нет времени к ним в гости заехать. Бабушка моя сейчас совсем не встает, она в соседней комнате лежит.

Родители еще работают. Да еще эта шавка, ее ведь тоже не бросишь, бабушка сама ее даже из квартиры выпустить не сможет. Ну как я из дома выйду?

Осмелевшая Саша попросила показать картины, которые, по словам Люси, ей дарил Корзухин. Она с замиранием сердца ждала, что увидит желанный пейзаж. Ведь картины явно были написаны до армии… Люся провела ее в другую комнату и показала небольшой картон, заключенный в рамочку. На рисунке был изображен букет полевых цветов в глиняном кувшине.

– Я их нарвала на даче, а Иван нарисовал, – пояснила Люся.

– На какой даче? – стремительно повернулась к ней Саша.

– Не помню, – задумалась женщина. – Ездили куда-то в гости… Я с подружками, Иван с друзьями.

Куда же это мы такой компанией отправились?

Женщине удалось вспомнить одно – у кого-то из девчонок был день рождения. Она хотела пригласить очень много народу, и родители предложили отметить праздник на своей даче. Молодежь охотно согласилась. Но где находилась та дача, как они туда добирались – этого Люся вспомнить не могла.

– Мне было лет тринадцать – четырнадцать, – извиняющимся тоном произнесла она. – Столько впечатлений… О дороге я как-то и не думала, за меня думали старшие. Но если вам так нужно, я могу у подружек узнать. Может, кто-то помнит?

Саша попросила обязательно это сделать. Попутно она выяснила, что у родителей Ивана дачи никогда не было. Девушка оставила Люсе свой телефон и попросила позвонить, как только та вспомнит что-то, относящееся к тому давнему празднику. Она поблагодарила женщину и попрощалась с нею.

Когда девушка вышла на улицу, было уже темно. Саша совсем вымоталась, замерзла и очень хотела есть. Возле метро купила себе булочку с сосиской и тут же проглотила ее, стоя под навесом палатки, который совсем не спасал от пронизывающего ветра. "Куда теперь? – Саша достала носовой платок и вытерла пальцы. Ей очень мешал рулон с картиной, который то и дело приходилось перекладывать из руки в руку. – Ехать к его родителям? Если кто-то и знает, где он сейчас находится, то только они… Но почему же Катя не обратилась к ним? Даже если они не были знакомы?

Ведь ее муж пропал! А она даже не пыталась его найти, не заявила в милицию. А если он в самом деле погиб? Если потерял документы, если труп не опознали? Неужели ей не приходило в голову хотя бы то, что ему нужна помощь? Меня, постороннего человека, это волнует, а ее – не волновало?"

Девушка отыскала таксофон и попробовала дозвониться до родителей Ивана. Номер был занят.

Саша побродила по подземному переходу, рассмотрела все киоски, опять позвонила. Тот же эффект.

Наконец девушка решилась ехать без предупреждения. Она больше не могла ждать.

Дорогу Саша знала только приблизительно. Выйдя из метро, она долго блуждала, умудрилась сесть не на тот автобус, потом полчаса дожидалась другого, чтобы вернуться на исходную позицию и начать все сначала… Нужный дом нашла только спустя два часа. В транспорте ее изрядно помяли, Саша замерзла и уже ничего не соображала. Она как автомат шла к намеченной цели и даже думать боялась о том, что родителей Корзухина не будет дома или они поменяли квартиру и куда-нибудь переехали.

Но они были дома. Саша позвонила в дверь, а когда мужской голос спросил, кто там, измученно повторила свою версию о журналистке, разыскивающей художника Корзухина. Ей открыли не сразу. За дверью несколько минут перешептывались, и наконец женский голос испуганно спросил, кто именно ее сюда направил. Саша назвала имя Люси, и дверь тут же распахнулась.

– Так вы сегодня были в Подколокольном? – взволнованно спросила пожилая женщина, одетая в теплый спортивный костюм. – Проходите, пожалуйста. Как вас зовут? Меня – Наталья Семеновна.

Хозяева сразу увидели – девушка замерзла настолько, что ей трудно говорить. Сашу пригласили в комнату, усадили за стол и через пять минут вручили большую чашку горячего чая. Она сделала два глотка и поняла, что засыпает. У нее не было сил начинать уже привычное вранье, и она спросила прямо, как можно найти самого Ивана.

– Если бы мы знали! – всплеснула руками женщина. – Он в очередном путешествии.

– Но его нет уже полгода. Не слишком ли долго длится путешествие? – Саша сделала еще один глоток и с трудом разлепила слипающиеся глаза. – Вы не пытались его искать?

– Пытались, – ответил мужчина, который представился как Андрей Викторович. – Подали заявление в милицию и даже по телевизору его фотографию показывали. Чего нам это стоило! Оказывается, столько людей пропадает, чтобы показать их фотографии, стоит огромная очередь…

– Но никто нам не позвонил, – упавшим голосом сообщила женщина. – Я так надеялась на телевидение…

– А в милиции сказали – если бы это был ребенок! А то – взрослый мужчина, да еще часто куда-то уезжал. Сказали – мы ищем, а вы ждите. Может, сам вернется. Мы и ждем.

Саша поставила на стол пустую чашку.

– Я так надеялась, что вам что-то известно. Но вы знаете, что две недели назад погибли его жена и сын?

Женщина взглянула на нее с ужасом:

– Что? Что вы говорите?

– Они погибли, я сегодня была у них на квартире. Там сейчас тетка Кати, вашей снохи. Она даже не знала, есть ли у Ивана какая-то родня. Я не верила, что вы до сих пор не были знакомы. Но Люся сказала, что так и есть.

– Так они погибли?! Правда?! – перебила ее женщина и присела на скрипнувший диван. – Господи… Да как же это произошло?

Саша рассказала то, что узнала от Катиной тетки, но призналась, что подробностей не знает.

– Их отравили?! – прошептала женщина. – Пытались поджечь квартиру? Господи, да что там было воровать?! У них же ничего не было, Иван не зарабатывал…

– Наташа, выпей свое лекарство, – настойчиво сказал муж, подсовывая ей налитый до половины стакан. Наталья Семеновна, давясь, выпила лекарство, и по комнате сразу разошелся острый запах камфары.

Женщина сильно побледнела и машинально поглаживала левый бок. Саша видела, что эти люди и в самом деле ничего не знали ни о снохе, ни о внуке. Такое казалось ей почти невероятным, но приходилось в это поверить.

– Нас так и не познакомили, – прошептала Наталья Семеновна, возвращая мужу стакан. – Я видела Артема только на фотографии, Иван как-то принес показать… Когда были похороны? Где их похоронили? – И, вдруг повысив голос, с визгливой ноткой произнесла, обращаясь к мужу:

– Это все ты, ты! Говорил – успеем, познакомимся, пусть они сделают первый шаг! Вот, теперь будем на кладбище знакомиться! Ну ладно, пусть она была не подарок… Но чем был мальчик-то виноват?!

Андрей Викторович вышел на кухню и загремел посудой. Наталья Семеновна закрыла глаза ладонью.

Дышала она тяжело, и Саша видела, что женщина с трудом удерживается от слез. Если бы не посторонняя в доме, она бы разрыдалась. Но Саша не могла так просто встать и уйти. Слишком долго она добиралась до этих людей.

– Простите за навязчивость, – тихо сказала она, дождавшись, когда женщина на нее посмотрит. – Но меня очень интересует прошлое вашего сына.

Особенно – до армии.

– До армии! – горестно повторила та. – До армии мы были счастливы. Что я еще могу сказать?

Она поколебалась и наконец сняла с полки альбом с фотографиями. Подозвала Сашу и усадила ее рядом с собой на диван:

– Вот, смотрите. Ване шестнадцать… Это их всем классом водили в фотоателье. Глаза у него на самом деле синие, ярко-синие. Но тут получились карие.

У него на всех цветных снимках так. А тут ему уже семнадцать, он с друзьями в походе. А это – перед самой армией, летом…

Саша впервые увидела Корзухина. И у нее опять сжалось сердце, так же как и перед портретами Артема. Мальчик с фотографии смотрел на нее такими же наивными, доверчивыми, светлыми глазами, как и Артем. Худенький, скуластый, растрепанный и очень симпатичный. Саша рассматривала снимки и ловила себя на мысли, что не представляет этого мальчика взрослым, пьющим, несчастным.

Примерно такое же чувство она испытала, когда впервые узнала о том, что ее любимый Солдат из фильма «Старая, старая сказка» – Олег Даль – в обыденной жизни горький алкоголик. Она никак не могла в это поверить.

– Может, если бы не эта Катя, у него вся жизнь сложилась бы по-другому, – будто про себя сказала женщина.

– Почему вы так думаете?

– Потому что он ее не любил. Женился назло, только чтобы отомстить. А может, хотел как-то заглушить боль, не знаю.

Саша вопросительно взглянула на женщину, и та пояснила:

– История-то простая. До армии у Вани была девушка, и он ее просто боготворил. – Наталья Семеновна вздохнула. – А потом… Два года разлуки…

Когда он ушел в армию, ей было всего шестнадцать.

Для него это оказалась настоящая любовь, а для нее, я думаю, просто игра в любовь. Она очень удивилась, когда Иван, вернувшись из армии, захотел с ней встретиться… Сказала, что не ждала его и нарочно ему туда не писала, чтобы он ни на что не надеялся.

Представьте, какой это был удар! Сильный мужчина перетерпел бы такое. Может, перестал бы верить женщинам, уважать женское постоянство… Но Иван-то был еще не мужчина, а уж насчет силы воли…

Женщина прикусила губу и замолчала. Саша ждала затаив дыхание, но Наталья Семеновна вдруг захлопнула альбом:

– А потом он запил, как-то мимоходом женился, ну а дальше жизни уже не было. Не хочу вам показывать его недавние фотографии. Вы его просто не узнаете.

– Вы знали его первую девушку?

Женщина покачала головой:

– Нет.

– Как?! Получается, что он вас вообще ни с кем не знакомил?

– Получается так, – согласилась она. – Может, это звучит дико, но я его даже понимаю. В нем была какая-то невероятная застенчивость… Даже робость, я бы сказала. Он так охранял свои чувства, так их скрывал, что даже нам боялся представить эту свою любовь… Ну а что касалось Кати… О покойниках плохо не говорят, но я только повторю его собственные слова. Иван нам так и сказал: «Она не стоит того, чтобы ее вам представлять».

– И целых двадцать лет вам было достаточно этих слов?! – не поверила Саша. – Даже после того, как родился ваш единственный внук?!

Женщина промолчала. Что она думала об этом – трудно было понять. Саша поняла одно – ей очень неприятно касаться этой темы.

– Что ж. – Девушка подумала секунду и достала сверток с картиной. – У меня есть еще один вопрос.

Взгляните, может, узнаете девушку или местность?

Женщина с любопытством рассмотрела холст и сразу определила, что это работа ее сына:

– Да, он так рисовал до армии. Я вижу, тут и дата есть? Наверное, это та самая его возлюбленная.

Что ж, она его стоила… Красавицей ее не назовешь, но есть что-то поважнее красоты. И какая молоденькая! Совсем ребенок!

– Вы даже имени ее не знаете?

– Как же, знаю… Постойте, как же ее звали, ведь я слышала неоднократно, когда он ей звонил… – Наталья Семеновна задумалась и потом нерешительно сообщила, что девушку звали как-то на "Л":

– Лиза, Лена, Лариса… Что-то в этом роде. Сами понимаете, это было двадцать два года назад… Целая жизнь прошла.

Саша задала вопрос, на какой даче мог быть написан этот портрет. Определенного ответа девушка не ждала, но тут ей неожиданно повезло. Наталья Семеновна сказала, что последнее лето перед армией сын проводил в городе, но часто ездил на дачу к этой девочке. Адреса она не знает, но поезд туда уходил с Ярославского вокзала.

– Это какое-то захолустье, собственно, и не дача, а деревенский дом, – пояснила она. – Насколько я поняла, там не было ни сада, ни даже огорода. Так, росло что придется.

– Ваш сын привозил оттуда какие-нибудь этюды? – поинтересовалась Саша, сворачивая портрет и упаковывая сверток в газету.

– Может, и привозил, но только у нас совсем нет его старых картин. Когда Иван женился, он все увез на новую квартиру. Если сам не уничтожил, то все этюды там. Продать-то он почти ничего не мог.

Саша поняла, что больше ничего узнать не удастся. Она взглянула на часы и со вздохом поднялась:

– Что ж, мне пора. Спасибо за рассказ…

– Вы рассчитывали узнать больше, верно? – спросила женщина, провожая гостью до порога. – Но знаете, мы с мужем и сами рады бы знать о своем сыне побольше… Он скрывал от нас все. Буквально все. Наверное, не хотел расстраивать?

Саша сказала, что, конечно, так оно и было, и попрощалась. Андрей Викторович так и не вышел из кухни. Дверь была прикрыта, и оттуда доносилось громкое бормотание радио.

Она с удовольствием взяла бы такси, но, чтобы это сделать, надо было где-то поменять доллары.

В этом окраинном районе обменных пунктов было мало, и Саша не наткнулась ни на один, который работал бы в такое время. Пришлось трястись в ледяном автобусе, потом ехать в метро. Домой она добралась к десяти часам вечера. Ее терзали голод и мысли о муже. Саше очень хотелось, чтобы его не было дома, и в то же время ее мучил вопрос: уплатил он алименты или ее родителям придется расстаться с описанным имуществом?

– Уплатил! – вместо привета, сказал ей Федор, подсовывая под нос квитанцию из нарсуда.

Саша внимательно прочитала ее и вернула обратно. У нее не было настроения ни хвалить мужа, ни поздравлять его. Денег ей было уже не жаль – покой, во всяком случае, дороже. Она только и сказала:

– Надо сообщить родителям.

– Уже.

– Ты им звонил?

– Нет, это они мне звонили на работу, поливали грязью. А когда я сказал, что ты дала мне денег на алименты, они не поверили.

Саша хотела что-то ответить, но Федор, что-то пробормотав, не дожидаясь ее ответа, развернулся и исчез на кухне.

– Что? – переспросила Саша, заглядывая к нему.

– Тебе звонила какая-то дама, – бросил Федор не оборачиваясь. Он сидел за столом, уткнувшись в старый хозяйский приемник, и безуспешно пытался настроить его хоть на какую-то станцию.

– Дама? – Саша произнесла это таким убитым тоном, что он не выдержал и взглянул на нее:

– Ну да. А что?

Саша была уверена, что звонила заказчица, хотела узнать, как продвигается работа. Если бы заказчица наткнулась на нее, Саша, может быть, не выдержала бы и выложила ей всю правду. Сегодняшний день вымотал ее. Она побывала в стольких местах, нашла всех родственников художника…

А результат – почти нулевой. Единственным достижением можно было считать покупку картины.

Да и то от этого легче не стало. Надо было найти ту девушку, на даче у которой бывал восемнадцатилетний Иван. А как ее найдешь, если она знает только ее имя?

– Чего хотела эта дама? – обреченно спросила Саша.

– Хотела, чтобы я позвал тебя, – хмыкнул Федор. – Да что ты так на меня смотришь? Больше она ничего не сказала. Да! Она ведь представилась! Какое-то имя… Нерусское.

– Нерусское? – удивилась Саша.

– Сейчас, сейчас… – Федор поморщился и вдруг выдал:

– Альбина!

Саша не успела ничего сказать. Зазвонил телефон, и Федор первым снял трубку. Послушав, он подозвал Сашу:

– Это опять она. Новая подружка завелась?

Услышав Сашин голос, Альбина взволнованно воскликнула:

– Наконец-то! Где вы ходите, тут такое случилось!

– А в чем дело? – удивилась Саша. – И как вы нашли мой телефон?

Альбина коротко пояснила, что связалась ради этого с Ириной Житной.

– Я вам звоню из той самой квартиры, где мы сегодня были, – огорошила она Сашу. – Хорошо бы вам сюда подъехать.

– О Боже, я так устала, только что порог переступила, – измученно сказала Саша. – Да что там случилось? Почему вы там?

Альбина сказала что-то в сторону – видимо, кроме нее в квартире был кто-то еще. Саше послышался мужской голос, но она решила, что ей показалось.

Но в следующий миг она уже забыла и о голоде, и об усталости. Альбина сообщила, что часам к шести она, сидя в своем магазинчике, приняла решение опять навестить Катину тетку и купить еще какие-нибудь картины. Видимо, за день она успела произвести кое-какие коммерческие расчеты и убедилась, что в сложившейся ситуации картины Корзухина можно выгодно продать. А покупала она их сейчас буквально за копейки.

– Я приехала сюда и увидела, что дверь открыта. Постучалась, вошла… А тетка лежала в комнате, Мертвая, вся в крови.

– Умерла? – ахнула Саша.

– Убита!

После короткого молчания Альбина сказала, что Саша должна приехать и дать свидетельские показания.

– Тут милиция, – жалобно сказала Альбина. – Они еще не скоро уйдут. Саша, вы меня поймите!

Я оказалась в пустой квартире с трупом, вызвала милицию, должна была как-то объяснить свое присутствие. Подтвердите хотя бы, что утром мы были здесь вместе! Подтвердите, что я покупала картины и хотела купить еще!

Саше послышался мужской голос. Альбина заговорила тише:

– Ведь я ушла отсюда первая, а вы еще оставались с ней. Я так и сказала, они все знают. Вы тоже свидетель, не одна я! Господи, и чего ради меня сюда принесло! Приедете?

– Приеду, – еле выдавила Саша и положила трубку.

Федор пытался помешать ей уйти, во всяком случае, он хотел знать, куда это она собралась на ночь глядя.

– Если хочешь, поехали вместе, – бросила Саша.

И он неожиданно согласился.

* * *

– Нет, это не она! – заявила женщина, одетая очень странно – тапки на босу ногу, платок, прикрывающий огромные красные бигуди, и наглухо застегнутая длинная дубленка. Эта дама была первой, кто обратил внимание на Сашу, когда она в сопровождении Федора вошла в квартиру.

Здесь было полно народу. Милиционеры в форме, человек в грязном белом халате, какой-то мужчина в штатском… Саша озиралась, не зная, к кому обратиться. Дверь была не заперта, да и запирать ее было не на что – замок окончательно сломали.

– Это не та! – Дама в дубленке упорно обращалась к мужчине в штатском. Тот, наконец, взглянул на Сашу и спросил, что ей здесь нужно. Девушка объяснила, почему она явилась, и ей предложили присесть где-нибудь и подождать.

Саша так и сделала. Альбину она не видела, но из соседней комнаты доносился ее голос. Судя по тембру, кто-то умудрился довести до слез несгибаемую торговку картинами. Саша чуть не порадовалась этому, но тут же осеклась: «Может, скоро и мне придется плакать. Но где же тело? И как это случилось?» На Федора, видимо, подействовала обстановка. Он сразу притих, бросал по сторонам косые взгляды и, судя по всему, жалел, что решил сопровождать жену.

Саша тем временем прислушивалась к тому, что говорила дама в дубленке и бигуди. Она поняла, что это была соседка по этажу и давать показания она вызвалась совершенно добровольно. Показания снимали в другой комнате, а Саша с мужем устроилась в коридоре, на допотопной деревянной скамеечке. Но дверь была открыта, и девушка не только все слышала, но даже кое-что видела. И очень жалела, что сразу не познакомилась с этой дамой.

Соседка знала на удивление много и рассказывала очень интересные вещи.

– Это не та, – говорила дама, указывая на Сашу. – Ту бы я сразу узнала. Она явилась как раз перед тем, как убили Катю и Артема, буквально накануне. Я все видела, потому что пошла выносить мусор. Видела, как та женщина позвонила им в дверь, как открыл Артем и впустил ее.

«Странно, – подумала Саша, внимательно прислушиваясь к ее словам. – Почему ее спрашивают о Кате с Артемом? Ведь убили Нину Дмитриевну?»

Но все выяснилось уже при следующих словах свидетельницы:

– И та женщина тоже хотела покупать картины, а на другой день оба убиты. И тут явились эти покупательницы – и в тот же вечер Нину убили. Но это не те. Они даже не похожи на ту, которая первый раз приходила. Та была куда интересней.

Мужчина, разговаривающий с ней, обернулся к Саше – женщина в очередной раз ткнула в ее сторону пальцем. Тут он догадался встать и плотно закрыть дверь. Продолжения разговора Саша уже не слышала. Она томилась в ожидании, приглядывалась, прислушивалась и никак не могла понять, что же именно здесь случилось. В комнате, где хранились картины, щелкал фотоаппарат, мертвенно сверкала вспышка. «Наверное, тело все-таки там, – подумала Саша. – За что ее было убивать? Неужели кто-то позарился на деньги, которые она выручила за картины?»

Наконец ее пригласили в комнату, там сидела всхлипывающая Альбина. Саша крепко сжала локоть мужа и шепнула, чтобы он остался в коридоре. Увидев Сашу, Альбина сипло сказала:

– Вот она может подтвердить, что я ушла первая!

– Да, так и было, – растерянно подтвердила Саша. – Но я до сих пор не знаю, что случилось…

Альбину попросили уйти в коридор, но не разрешили уехать домой. Теперь ее глухие всхлипывания доносились из-за прикрытой двери. Она не останавливалась ни на минуту. В другое время Саша ни за что бы не поверила, что непробиваемую Альбину можно довести до такого состояния.

– Паспорт у вас с собой? Позвольте? – вежливо обратился к ней мужчина в штатском. Саша протянула ему паспорт, он посмотрел и вернул обратно. – Ну что ж, Александра Юрьевна, расскажите про ваши сегодняшние приключения, – неожиданно весело заговорил мужчина.

Саша, нервно запинаясь, рассказала, что она художница, интересуется творчеством Ивана Корзухина, узнала, что его картины находятся у жены, позвонила, наткнулась на тетку, от нее узнала про гибель Кати и Артема… Потом приехала, поговорила с Ниной Дмитриевной и купила одну картину. Закончив рассказ, она развела руками:

– Я не знаю, что еще вам рассказать. Что же все-таки случилось?

– Женщину ударили по голове, потом добили, ударив несколько раз об батарею, и обокрали квартиру.

– Да что тут было красть?!

– Как «что»? Картины!

Саша даже привстала со своего стула:

– Украли картины?! Все?!

– Даже эскизы, все, до последней бумажки, – подтвердил следователь. – Я сам ни одной картины этого художника так и не увидел. Вы тоже торгуете картинами?

– Нет, я для себя покупала. – Саша поняла, что ее приравняли к Альбине, и даже обиделась.

– Но вы разбираетесь в живописи?

– Я закончила Академию художеств в Питере.

Следователь уважительно качнул головой (или изобразил уважение):

– Тогда конечно. И что же, этот художник Корзухин и впрямь-таки открытие? Что это вокруг него столько шуму? Третьяковку давно не обкрадывали, а вот Корзухина обокрали.

– Я сама ничего не понимаю! – призналась Саша. – Я думала, что никто его картинами вообще не интересуется! Многие художники даже имени его не слыхали! Вы говорите, что картины украли.

Да тетка продала бы их недорого, даром отдала бы, если на то пошло! Неужели из-за них ее убили? А деньги?

– Деньги-то оказались при ней, – машинально ответил следователь и вдруг спохватился:

– Кстати, о деньгах. Я спрашивал вашу знакомую, сколько же она заплатила за картины. Она назвала сумму полторы тысячи рублей, за семь картин. Это правда?

Саша молча кивнула.

– Это что, был аванс? – настойчиво интересовался следователь.

– Это была вся сумма, – со сдержанной злостью ответила Саша. – Альбина просто решила ковать железо, пока горячо.

– А вы за свою картину сколько дали?

– Тысячу рублей. Больше не могла, я сама без работы. А по совести сказать, эта картина стоит куда больше. Во всяком случае, будет стоить больше.

Следователь кивнул:

– Ясно. Значит, картины все же имели какую-то ценность? А то я удивился, зачем же их украли, если цена их полторы тысячи рублей за семь штук. Получается двести рублей за штуку. Что-то дешево!

– Простите, вы ведь сказали, что денег у нее не взяли? – перебила его Саша. Этот факт очень волновал ее. Следователь подтвердил, что деньги найдены в кармане кофты, в которую была одета Нина Дмитриевна.

– Как ужасно! – тихо сказала Саша. – Какое-то злосчастье вокруг этих картин! Когда их пытались продать – никто не брал. Семья художника умирала с голоду. А когда Катя с Артемом и вправду умерли, на картины набросились… Даже до убийства дошло!

– Набросились-то еще раньше, – сообщил ей следователь. И когда Саша непонимающе взглянула на него, пояснил, что накануне того дня, когда погибли жена и сын художника, к ним в гости явилась какая-то дама и просила продать одну из картин. Когда же жена Корзухина ей отказала, дама изобразила, что ей стало дурно, и попросила принести воды. За те две минуты, пока хозяйка отсутствовала, визитерша украла картину.

– Откуда вы это знаете? Ведь Катя умерла!

Оказалось, что в тот же вечер, когда картину украли, женщина пожаловалась на это соседке – – той самой, которая сейчас давала показания. Соседка заявила, что в тот вечер она не поверила Кате.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.