Закон Божий

Данный принцип деления, по причине его неактуальности для богословских баталий в эпоху Реформации, по всей видимости, автоматически стал частью лютеранского наследия… Есть и такие богословы, которые указывают, что Христос, придя на землю, сначала отменил закон, потом дал новое учение, вновь подтверждающее отмененные ранее девять заповедей, но при этом заповедь о субботе почему—то оказалась архаизмом, опять—таки в силу своего «национального» окраса. Вот что пишет об этом Чарльз Райри: «Новый Завет провозгласил конец закона Моисеева, а десять заповедей входили в этот закон; впрочем, девять из них были вновь провозглашены в апостольских посланиях — все, кроме заповеди о субботнем дне». В этой связи баптист П. Т. Плешко рассуждает следующим образом: «Дух Святой, через апостола Павла, заменил Десятословие одной новой заповедью: «Ибо заповеди: «не прелюбодействуй», «не убивай», «не кради», «не лжесвидетельствуй», «не пожелай чужого» и все другие заключаются в сем слове: «люби ближнего твоего, как самого себя». Любовь не делает ближнему зла; итак, любовь есть исполнение закона» (Рим. 13:9, 10, Гал. 5:14). Что касается «новой заповеди», то ее хорошо знали и в древнем Израиле: «Не мсти и не имей злобы на сынов народа твоего; но люби ближнего твоего, как самого себя. Я Господь» (Лев. 19:18). Еще Ириней Лионский замечательно писал о любви как об основе Декалога и Евангелия: «Поелику в Законе и в Евангелии первая и важнейшая заповедь есть любить Господа Бога от всего сердца, и затем следует подобная ей — любить ближнего как самого себя, то оказывается, что Один и Тот же Виновник Закона и Евангелия. Ибо, так как в том и другом Завете правила совершенной жизни одни и те же, то они указывают на Одного Бога». «Когда закон представляется в истинном свете, — замечает Е. Уайт, — он раскрывает любовь Божью. Но нет ничего удивительного, если даже истина не заставляет сердца растаять, когда ее представляют в холодном и безжизненном виде». А то, что ап. Павел указывает на сущность Закона Божьего — Любовь, так это отнюдь не призыв к отмене одной из заповедей. Любовь Божья к человеку лежит в основе повеления о дне субботнем так же, как и в основе всех остальных заповедей. Думать иначе — значит считать, что Господь, освящая субботу, был движим желанием поработить Свой народ непосильным бременем, а по прошествии времени отменил субботу за ненадобностью. Нет, смысл субботнего покоя в том, что Спаситель, по великой любви Своей, дарует человеку остановку среди земного странствия и возможность посвятить особое время своему Создателю.
      Существует, с моей точки зрения, совершенно кощунственная теория, согласно которой Спаситель, придя на землю, был занят систематическим нарушением субботы, причем с одной—единственной целью — указать на ненужность данной заповеди для христиан; апостолы Христовы также сознательно игнорировали соблюдение субботнего дня. Вот, к примеру, «доводы» в пользу такого взгляда старообрядческого епископа Иннокентия: «Ученики Спасителя нарушали субботу, срывая колосья и растирая их руками; Христос оправдал их. Он сказал, что не человек для субботы, а суббота для человека, чем явно разрешил каждому нарушать ее по своему усмотрению… Для врагов Христовых суббота эта (после распятия) была днем неизрекаемого наслаждения, днем бешеной радости и умопомрачительного ликования и торжества… После этого суббота стала символом торжества лжи над правдой, зла над добром… символом издевательства над Богом Его врагов». Интересно, что на стороне епископа Иннокентия, согласно его мнению, «Сам Господь Иисус Христос, нарушивший субботу и повелевший нарушать ее, и таким образом, отменивший ее».
      Во—первых, Спаситель «не оправдывал» своих учеников. Господь пришел разрушить множество неправильных представлений об истинном Боге. «Во времена Христа, — замечает Е. Уайт, — суббота была настолько извращена, что соблюдение ее отражало скорее характер себялюбивых и деспотичных людей, нежели характер любящего Небесного Отца. Властитель, устанавливающий законы, которые люди не в состоянии исполнить, — именно такой образ Бога фактически создали раввины». В подтверждение этому можно привести пример из Евангелия от Матфея, где рассказывается о «субботнем конфликте» между Христом и фарисеями. Последние обвиняли Господа в нарушении субботы из—за того, что Он исцелил человека, имевшего сухую руку: «И спросили Иисуса, чтобы обвинить Его: можно ли исцелять в субботы? Он же сказал им: кто из вас, имея одну овцу, если она в субботу упадет в яму, не возьмет ее и не вытащит? Сколько же лучше человек овцы! Итак, можно в субботы делать добро» (Мф. 12:10–12). Что же мы видим здесь? Христос говорит об отмене субботы? Нет. Спаситель обличает во грехе лицемерия тех, кто использует заповедь Божью как предлог, чтобы пройти мимо человеческой нужды. Более того, из текста следует, что сами фарисеи радели не о соблюдении субботы, а только лишь искали повод, «чтобы обвинить Его» (Мф. 12:10). «Храня свои традиции, — пишет Е. Уайт, — они больше заботились о бессловесной твари, нежели о человеке, созданном по образу и подобию Божьему. Это характерно для всех ложных вероучений. В их основе лежит желание человека возвыситься над Богом, но это приводит к тому, что человек опускается ниже скота. Всякая религия, оспаривающая верховную власть Бога, лишает человека славы, которой он был наделен при творении и которая должна быть возвращена ему во Христе». Итак, мы видим, что евангелист показывает не противостояние Бога и Его Закона, а конфликт между Откровением Божьим и «преданием старцев», человеческими толкованиями. В другой подобной ситуации Господь скажет фарисеям: «Зачем и вы преступаете заповедь Божию ради предания вашего? Ибо Бог заповедал: «Почитай отца и мать»; и «злословящий отца или мать смертью да умрет». А вы говорите: если кто скажет отцу или матери: «Дар Богу то, чем бы ты от меня пользовался», тот может и не почтить отца своего или мать свою; таким образом вы устранили заповедь Божию преданием вашим» (Мф. 15:3–6).
      Во—вторых, в Священном Писании нет ни одного текста, где бы Господь говорил об отмене Декалога в целом, или субботней заповеди в частности. Но всякий раз, когда религиозные вожди проявляли лицемерие, прикрываясь внешним исполнением закона, — Иисус Христос обличал их.
      В—третьих, даже противники четвертой заповеди, признают, что Спаситель не нарушал субботу: «Евангелие повествует о множестве случаев, когда Иисуса обвиняли в нарушении закона субботы. Но Иисус никогда не нарушает святости этого дня… Исполненный сострадания, Христос считает законным «в субботу добро делать», а не зло, «душу спасти», а не «погубить» (Мк. 2:27). Суббота есть день Господа милосердного и почитания Бога, — заявляет католический Катехизис.
      Однако и на это некоторые богословы пытаются возражать: «Ссылки адвентистских богословов на то, что Христос Сам соблюдал субботу, я не могу принять: ведь это было прежде воскресения, а, значит эти ссылки наталкиваются на встречный вопрос: на каком основании нечто, бывшее в прежнюю религиозную эпоху, должно соблюдаться и после важнейшего события человеческой истории — после воскресения?». Радует, что хотя бы признается факт соблюдения заповеди о субботе Иисусом Христом. Хотя, с другой стороны, поражает, насколько маловажен для некоторых христиан личный пример Спасителя. Для ответа же на данный вопрос предлагаю обратиться к некоторым текстам Нового Завета. В книге «Деяния святых Апостолов» говорится: «При выходе их из Иудейской синагоги, язычники просили их говорить о том же в следующую субботу… В следующую субботу почти весь город собрался слушать слово Божие. Но Иудеи, увидевши народ, исполнились зависти и, противореча и злословя, сопротивлялись тому, что говорил Павел» (Деян. 13:42, 44, 45). Замечу, что в этом случае не иудеи являются инициаторами проповеди Павла «в следующую субботу», а язычники. Казалось бы, зачем язычникам собираться именно в субботний день? Более того, почему бы ап. Павлу не провозгласить о преходящем значении субботы и не обратить внимание слушателей не только на Христа воскресшего, но и на первый день недели? А вот еще одно упоминание об особом отношении к субботе в среде апостолов: «В день же субботний мы вышли за город к реке, где по обыкновению был молитвенный дом, и, севши, разговаривали с собравшимися там женщинами» (Деян. 16:13). Для подробного рассмотрения вопроса о месте субботы в раннехристианской общине можно обратиться и к другим текстам Священного Писания.
      Стоит упомянуть и о принципе толкования Писания, столь любимом многими богословами — «что не подтверждено — то отменено». Те, кто придерживается данного принципа, зачастую приводят свой «любимый» текст из Книги «Деяния святых Апостолов»: «Посему я полагаю не затруднять обращающихся к Богу из язычников, а написать им, чтобы они воздерживались от оскверненного идолами, от блуда, удавленины и крови, и чтобы не делали другим того, чего не хотят себе» (Деян. 15: 19,20,28,29). По их мнению, раз здесь ничего не сказано о субботе, значит, она отменена. Что ж, если быть последовательным до конца, то необходимо отказаться и от следующих заповедей: «не произноси имени Господа Бога твоего напрасно», «не сотвори себе никакого изображения или кумира» и др. Ведь они тоже не подтверждены в деянии апостольского собора. Рассматривая вопрос о том, отменена ли была суббота в апостольские времена, нельзя не учесть и того, сколько горячих споров вызывали в раннехристианской Церкви такие традиции, как обрезание и идоложертвенная пища. И если такие баталии разгорались по поводу идоложертвенного и обрезания, то неужели «отмена» заповеди о субботе могла пройти без единого возражения? Такое предположение просто невероятно. Очевидно, что о субботе речь вообще не шла, так как соблюдение ее было естественным для всех христиан, как евреев, так и из язычников: все они собирались на богослужения по субботам (Деян. 13:42, 44, 45, 17:1–5, 18:4). Ведь «закон Моисеев от древних родов по всем городам имеет проповедующих его и читается в синагогах каждую субботу» (Деян. 15:21). Ситуация, когда вместе «с грязной водой выплеснули и ребенка», возникает позднее, хотя тенденция к обособлению от всего, что только могло напоминать о еврейской нации, в христианстве возникла не в одночасье. Это был постепенный процесс. Начался он приблизительно во II веке н. э. Уже Игнатий Антиохийский писал: «Итак, если жившие в древнем порядке дел приближались к новому упованию и уже не субботствовали, но жили жизнью воскресения, в котором и наша жизнь воссияла через Него и через смерть Его» (Послание к Магнезийцам IX). При всем этом следует отметить тот факт, что еще долгое время большая часть христианского мира соблюдала субботний день. Вот свидетельство церковного историка V века Сократа Схоластика: «Есть также различие и в церковных собраниях. Тогда как все церкви в мире совершают тайны в день субботний каждой недели, александрийцы и римляне, на основании какого—то древнего предания, не хотят делать это» (Церковная история, Книга V, Глава 22).
      Наконец, требует своего рассмотрения еще одно мнение, согласно которому на смену седьмому дню пришел восьмой, воскресение Христово. «Как «восьмой», день следующий за субботой, он означает новое творение, начатое с воскресением Христа». «Именно в пространстве восьмого дня, — пишет проф. Христос Яннарас, — проявляется реальность воскресенья, единение Бога со «вселенским Адамом» — со всеми людьми без исключения… Там, в пространстве «восьмого дня», не будет иного жизненного качества, кроме любви судящей и любви оправданной». Эта мысль восходит еще к Иустину Философу. Именно он в своем знаменитом произведении «Диалог с Трифоном иудеем» одним из первых будет развивать эту идею: «Ибо праведный Ной при потопе с прочими, т. е. с женою своей, тремя сыновьями своими и женами их, составляя числом восемь человек, были символом того дня, в который наш Христос явился, восставши из мертвых, и который есть по числу восьмой, но по силе всегда первый».
      Замечу, что ни Сам Спаситель, ни апостолы Христовы, ни разу не указали на необходимость соблюдения первого дня недели как заповеди Божьей. Более того, в тех местах Нового Завета, где содержится упоминание о воскресении, мы не найдем указания воздерживаться «от повседневной работы», как заявляют те, кто заменил субботний покой — воскресным. Каково же тогда место воскресения в адвентистском вероучении? Конечно же, мы не отвергаем воскресения Христова как величайшего события. Наоборот, мы проповедуем Христа распятого и воскресшего, потому что «если Христос не воскрес, то и проповедь наша тщетна, тщетна и вера наша… — Но Христос воскрес из мертвых, первенец из умерших» (1 Кор. 15:14, 20,21). Поэтому Церковь наша не лишена пасхальной радости воскресения Христова. Напротив, в вероучении адвентистов седьмого дня гармонично сочетаются еженедельное соблюдение субботы как заповеди Божьей, и празднование воскресения как события. Церковь верует, что воскресение — это перелом в великой борьбе между Христом и сатаной, после которого для христианина уже нет страха смерти, но есть надежда и вера в ту встречу со Спасителем, которая продлится всю вечность…
      Среди богословов существует еще одна тема популярная для дискуссий. Это вопрос о «противоречии» закона и Евангелия, закона и благодати. Действительно ли закон и Евангелие чужды друг другу, а мы как люди Нового Завета находимся не под законом, а под благодатью? Вот что говорит об этом лютеранский богослов Д. Т. Мюллер: «Фактически там, где различие между Законом и Евангелием не признается и не практикуется, ни один человек не может стать христианином или сохранить свою христианскую веру». Между прочим, некоторые из вдохновителей Реформации придерживались совершенно иной точки зрения по данному вопросу, чем современные богословы протестантизма. Достаточно вспомнить известные слова Цвингли: «Закон сам по себе есть не что иное, как Евангелие». Более того, назначения закона, согласно определению «Вестминстерского Исповедания» «не являются противоположными благодати Евангелия, но гармонично подчиняются ей. Дух Христов, смиряющий волю человека, дает ей способность исполнять свободно и радостно то, что требует воля Божия, явленная в законе». В чем же проблема? Дело в том, что данная тема всегда рассматривается в контексте вопроса «мы спасаемся верою или делами?» И, как правило, большинство богословов ошибочно приравнивают «спасение делами» к соблюдению заповедей Декалога. Ошибочно потому, что еще ап. Иаков писал о золотой середине в этом вопросе для христианина: «Если вы исполняете закон царский, по Писанию: «Возлюби ближнего твоего, как себя самого», хорошо делаете; но если поступаете с лицеприятием, то грех делаете и пред законом оказываетесь преступниками. Кто соблюдает весь закон и согрешит в чем—нибудь, тот становится виновным во всем… Что пользы, братья мои, если кто говорит, что он имеет веру, а дел не имеет? Может ли эта вера спасти его?.. Но скажет кто—нибудь: ты имеешь веру, а я имею дела: покажи мне веру твою без дел твоих, а я покажу тебе веру мою из дел моих… Ибо, как тело без духа мертво, так и вера без дел мертва» (Иак.2:8–10, 14, 18, 26). Более категорично звучат слова ап. Иоанна: «А что мы познали Его, узнаем из того, что соблюдаем Его заповеди. Кто говорит: «я познал Его», но заповедей Его не соблюдает, тот лжец, и нет в нем истины; а кто соблюдает слово Его, в том истинно любовь Божия совершилась: из сего узнаем, что мы в Нем» (1 Ин. 2:3–5). Наконец, ап. Павел заключает: «Любовь естьисполнение закона» (Рим. 13:10).
      Итак, нельзя «просто в душе верить», недостаточно только «принять Христа в свое сердце» и сразу же «стать спасенным». Мало переступить церковный порог и принять крещение, нужна еще духовная решимость для того, чтобы начать жить церковной жизнью. Потому что намного труднее оставаться христианином в повседневности, не идя на сделку с собственной совестью, чем вспоминать о своей принадлежности к Церкви по случаю. Ведь это самообман, когда человек, приняв крещение, или став так называемым «возрожденным» христианином (получив «рождение свыше»), успокаивает себя, что он уже у дверей царствия небесного. А как же быть с теми грехами, которые начинают напоминать о себе на следующий день после волнующего духовного опыта, когда казалось, что все уже позади? Или гордость, тщеславие, зависть, ложь, сребролюбие, неприязнь и лицеприятие нас уже не беспокоят? Так вот, христианин не может быть подобием «премудрого пескаря», который в конце концов погибает в своей мнимой защищенности, так и не начав жить по настоящему. Напротив, мы призваны стать «светом миру», каждый день «умирая» для своего «я», чтобы кто—то из ближних душою ожил. А поступки как раз и будут свидетельством о нашей вере для окружающих.
      С другой стороны, меня всегда поражала следующая логика: «Если я соблюдаю заповедь о почтении к родителям и блюду супружескую верность, то это проявление моей любви и верности к Богу и человеку». А вот если другой человек кроме этого соблюдает четвертую заповедь этого же закона, выделяя среди земной занятости целый день для Бога и Церкви — это законничество. Дело в том, что законничество нас может поджидать не только, когда мы пытаемся следовать заповедям Божьим, но и тогда когда мы начинаем что—то выпрашивать у Бога, обещая чем—то отплатить Ему. Иными словами, «долг платежом красен» — вот девиз законников. «Ты, Господи, мне здоровье, работу и материальное благополучие, а я уж в долгу не останусь, стану примерным христианином, буду Церковь чаще посещать, пожертвования увеличу, вообщем, обязательно изменюсь, Ты только дай». А иногда и наоборот, человек сразу же начинает ревностно соблюдать все предписания, лишь бы это «подействовало» на Бога.
      Все это происходит тогда, когда мы неправильно представляем себе отношения человека и Бога, когда целью для нас является не встреча с любящим Отцом, а возможность что—то выпросить у Бога. Когда цель — это осуществление какой—то нашей мечты, то благо, к которому мы стремимся. Бог — не цель, а средство достижения цели… Это отголосок языческих верований, все еще имеющих место и в наше время. Например, когда человек мечтает попасть в Царство Божье только лишь для того, чтобы наконец—то избавиться от земных тягот. Он стремится не к встрече с Богом, а к жизни без проблем. Помните человека из евангельской притчи, пришедшего на брачный пир без праздничной одежды? Если попробовать соотнести эту притчу с вышесказанным, то получится следующее: «Друг, ты почему не облачился в праздничную одежду? — А я сюда не на Тебя пришел смотреть, не обрести сопричастность Твоей радости, я пришел просто для того, чтобы поесть».
      Само соблюдение субботы, равно как и других заповедей из Декалога, не является законничеством. Важно понимать не только то, для чего это делается, но и на Кого в конечном итоге должно быть обращено наше внимание. На сам поступок или на Христа Спасителя. В противном случае мы неминуемо окажемся в таком же положении, в каком оказался Давид Брайнер, религиозный опыт которого передает У. Джеймс: «Я зашел в тупик. Мне стало ясно, что для меня навсегда невозможно самому помочь себе, самому себя освободить… Я молился из—за моего личного интереса, а не из—за желания прославить Бога… Я увидел, что я нагромоздил перед Богом мои благочестивые подвиги, посты и молитвы и т. д., стараясь верить и действительно веря иногда, что я делал это во славу Божью, тогда как я ни разу не подумал за это время искренне о Боге и думал только о собственном счастье».
      Каков мотив верующего человека, претворяющего заповедь Божью в повседневную жизнь? В зависимости от ответа будет понятна и наша жизненная позиция. Может быть, мы стремимся к своей мечте, а Бог — это средство для ее осуществления? Или мы идем на встречу с Господом, а в земном пути пытаемся не огорчать Его своим равнодушием и непослушанием?
      Так для чего же необходим Закон Божий? Прежде всего, закон выполняет охранительную функцию. «Повинуясь Божьему Закону, — замечает Е. Уайт, — человек огражден защитной стеной и охраняем от зла». Правда, нередко можно услышать следующее: «Мы не под законом, а под благодатью, только веруй и все. Не надо ограничений. Где Дух Господень, там свобода. Долой всякие ограничения». Было бы странно, если бы у водителей и пешеходов возникала мысль о том, что красный свет ограничивает их свободу. Никто не призывает: «Закройте на него глаза и продолжайте свой путь дальше», понимая, что вследствии такой «свободы» случится беда. Божий Закон не ограничивает нашу свободу, а, напротив, помогает нам стать свободными. Общеизвестно, что когда человек добровольно ограничивает себя в чем—либо, его уже трудно ограничить кому—то другому. Если мы позволим Господу «поставить нас в определенные рамки», тогда Он постепенно поможет нам освободиться от рабства греха.
      Следуя заповеди Божьей, человек постепенно преображается во Христа. Об этом хорошо говорит духовный писатель и подвижник конца XIX века:
      «Уважай себя как образ Божий; помни, что этот образ — духовный, и ревнуй об исполнении заповедей Божиих, восстановляющих в тебе подобие Божие. Крайне остерегайся нарушать малейшую заповедь Божию; это нарушение разрушает в нас подобие Божие и приближает нас к подобию диавола. Чем больше будешь нарушать заповеди Божий, тем больше будешь уподобляться диаволу».
      Помните, у Ф. М. Достоевского, в романе «Подросток», Макар Иванович говорит, что самому человеку невозможно знать «про всякий грех, что грешно, а что нет: тайна тут, превосходящая ум человеческий». Поэтому, помимо предостережения и воспитания, согласно апостольским словам, закон еще является своеобразным зеркалом (Иак. 1:22–25). «Закон, — пишет Е. Уайт, — показывает нам наши грехи, как зеркало показывает, что наше лицо не чисто. Зеркало не имеет силы очистить лицо; это не его миссия. Точно так же и Закон. Он указывает на наши недостатки и осуждает нас, но не имеет силы спасти. За прощением мы должны идти только ко Христу».
      Благодаря закону можно увидеть, чем мы причиняем боль Богу и ближнему. Посредством заповеди Господь лишает покоя нашу совесть. Вот что об этом пишет Иоанн Дамаскин (VIII в.): «Итак, Закон Божий, входя в наш ум, привлекает его к себе и возбуждает нашу совесть». Действительно, когда мы посмотрим на любую из заповедей, мы увидим, что она обличает нашу совесть. Например, заповедь: «Не сотвори себе кумира…» говорит нам о том, что порой является смыслом нашей жизни, чему мы отдаем все время и силы. А точнее, чему мы принадлежим — будь то идея, работа, творчество, или какая—либо вещь. А за всем этим подчас не замечаем самого главного — человека рядом с собой.
      Десятая заповедь напомнит нам о грехе, который буквально разъедает нашу душу. Это зависть. И здесь хотелось бы вскользь упомянуть три основных этапа развития этого греха, которые издревле опознаются в церковной традиции: «У него есть, а у меня нет». Второй этап: «А почему это у него есть, а у меня нет?!» Наконец, самая страшная мысль: «Раз у меня этого нет, пусть и у него не будет». Французкий публицист Андре Моруа (1885–1967) в своей работе «Открытое письмо молодому человеку о науке жить» описывает тягостное чувство зависти: «Если вам постоянно будет сопутствовать удача, то, сколь бы заслуженной она ни была, у вас появятся враги. Почему? Потому что найдутся люди, которых вы будете раздражать самим фактом своего существования. Невозможно нравиться всем. Успех восстановит против вас людей, которые мечтали о той же должности, добивались аплодисментов той же публики. Кроме того, успех развяжет вам язык, и вы неизбежно наговорите много лишнего, вы будете искренне высказывать свое мнение о людях, которые терпеть не могут искренности… Из пустяковой сплетни может родиться смертельная ненависть. Множество людей получают величайшее наслаждение, принося другим огорчения и ссоря их. Если вы сами еще не нажили себе врагов, эти люди вам помогут».
      Может случиться и так, что я окажусь вором, нарушая восьмую заповедь. Причем не обязательно «совершать тайное хищение чужого имущества», ведь красть можно и хорошее настроение, доброе имя, чужую мысль, чужую любовь, чужое время, а значит, и саму жизнь. Если я редкий гость в собственной семье, тогда Господь обличит меня через четвертую заповедь и призовет выделить один день для Церкви и семьи.
      А вот девятая заповедь: «Не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего». Прочтешь, и сразу же перед глазами предстает тот поток лжи, который ежедневно мы выливаем на ближних и дальних. А ведь постоянная ложь может со временем перерасти и в более опасную греховную болезнь, болезнь, которая называется «неспособность любить». В «Братьях Карамазовых» Старец Зосима говорит Федору Карамазову: «Главное самому себе не лгите. Лгущий самому себе до того доходит, что уже никакой правды ни в себе, ни в других не видит. Затем он перестает любить… Лгущий самому себе еще и обидеться может. Ведь обидеться иногда очень приятно, не так ли? И ведь знает человек, что никто не обидел его, а что сам себе он обиду навыдумал и налгал для красы… из горошинки — гору сделал. И знает это все человек, а все—таки первый обижается — а затем доходит и до вражды истинной».
      Невольно вспоминается еще один диалог из романа Ф. М. Достоевского «Подросток»:

      «— Э, полноте, говорите дело. Я хочу знать, что именно мне делать и как мне жить?
      — Что тебе делать, мой милый? Будь честен, никогда не лги, не пожелай дома ближнего своего, одним словом, прочти все десять заповедей: там все это на века написано.
      — Полноте, полноте, все это так старо и притом — одни слова, а нужно дело.
      — Ну, уж если очень одолеет скука, постарайтесь полюбить кого—нибудь…
      — Вы только смеетесь! И притом, вопросы и сомненья, и будешь великим человеком».

      Да, говорить о заповедях Божьих проще, чем следовать им. Да, трудно оставаться Христовым не по имени только, а собственной жизнью являть Того, в Кого мы веруем. Наверное, поэтому на столь частое восклицание: «Ну я уж точно никогда этого не смогу, да и кому вообще это возможно?!» — в который раз Церковь отвечает евангельскими словами: «Невозможное человекам возможно Богу» (Лк. 18:27). В одиночку мы не способны вырасти в меру подлинного величия человека, тщетно пытаясь достичь «возраста Христова». Да, собственными силами это невозможно, а вот вместе с Господом вполне осуществимо.