Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Капище

ModernLib.Net / Детективы / Миронов Вячеслав / Капище - Чтение (стр. 4)
Автор: Миронов Вячеслав
Жанр: Детективы

 

 


      С той же целью купил два метра медного провода, две пачки сухой краски «серебрянки». Можно было бы здесь же на базаре купить пару гранат, но нельзя рисковать, нельзя. Местные комитетчики только и ждут, чтобы я совершил ошибку. Только предметы двойного назначения.
      А вот теперь надо рисковать, — купил пакет натриевой селитры. Для освобождения Рабиновича почти все готово, надо лишь поговорить с ним самим. Может, это удастся сегодня ночью, а может и нет. Все зыбко и призрачно в этом мире спецслужб и больших денег. Рахат-лукум с порцией цианида.
      Даже если какой-нибудь болван и остановит меня для досмотра, то найдет лишь продукты, селитру, — скажу, что это для проявки пленки, придает особый оттенок фотографиям. Краска «серебрянка» тоже для этих же целей. Чушь, конечно, но попробуй докажи обратное.
      А теперь пообедаем дома. Все на скорую руку, для холостяка не привыкать.

5.

      Сигарету в зубы. Часы показывают начало третьего. У дяди было достаточно времени, чтобы связаться со своими. Пока гулял по городу, план сформировался, правда, в нем было многое пробелов и изъянов, многое, очень многое зависело от слова «если». Если произойдет это, то будет так. Мне необходимо наступление причинно-следственной связи. И самое забавное, что для этого мне нужно, чтобы в этом принимали участие мои бывшие коллеги. Самое непосредственное участие. А поэтому, коль телефон на контроле, приглашаем к беседе и «слухачей». Я решил разговаривать стоя. Выпил воды, прокашлялся. Пару раз рявкнул в пустоту «Р-а-а-вняйсь! Смир-р-р-но! Равнение на середину!» Пусть кто слушает, оглохнет, а психологи подумают, что я спятил. Еще раз прокашлялся. Командирский голос в норме. Говорить буду стоя. Тембр голоса другой. И легче управлять интонациями.
      — Алло, это посольство Израиля? — голос звенит как натянутая струна.
      Тон не терпит возражений. Если я звоню в посольство Израиля, значит, так оно и должно быть, и никак иначе.
      — А, это ты. — Даже не удосужился назвать отзыв. Дилетанты. — Твоего друга — еврея Рабиновича здесь нет, но ты отдашь деньги и мы привезем его тебе.
      — Нет, — голос я сделал как можно тверже.
      — Мы пришлем тебе его пальчик, и ты поймешь, что он у нас.
      — А теперь послушай меня, дядя, — я начинал злиться, поэтому в голосе у меня начали звучать металлические командирские нотки, раньше мне это мешало, а сейчас пригодится. — Если ты выкинешь что-нибудь подобное, то каждый палец заложника или его другое повреждение оценивается в сто тысяч. Ты, понял, дядя?
      — Ты будешь мне говорить, что делать? — собеседник тоже кипел от злости.
      — Я покупаю товар, и если он будет подпорчен, цена уменьшается. Так где мой Рабинович?
      На той стороне было слышно лишь сопение. Потом говоривший закрыл трубку рукой и что-то сказал товарищу. Пауза явно затягивалась.
      Потом он сказал:
      — Поедешь в Ставропольский край. На границе с Чечней стоит деревня Красново (название изменено. Прим. автора),там позвонишь по телефону...
      Я записал.
      — Какой район то? Деревень таких много.
      Снова затыкает трубку рукой. Совещается.
      — Она там одна. Из Ставрополя ходят автобусы. Это конечная остановка. Быть там через пять дней. Все остальное скажут на месте. И чтобы был один.
      — Буду. И сами чтобы без фокусов. А то останетесь без своей доли.
      Потом начались угрозы в мой адрес и в адрес Рабиновича. Пой, ласточка, пой, весь наш разговор пишется. Тебя возьмут на заметку, и кто знает, может через три-четыре месяца быстро открутят голову. Пой, ласточка, пой. Я затушил сигарету, прикурил другую. Того времени, пока он говорил, хватит, чтобы засечь, откуда ведется разговор, установить владельца квартирного телефона, и еще много чего.
      Этот говорун, полагающий, что нагнал на меня жути своими угрозами, лишь мелкая сошка, а вот с кем он советовался — более солидная фигура.
      Делать мне здесь больше нечего. Я позвонил в справочное бюро железнодорожного вокзала, узнал, как можно добраться до Ставрополя. Достал сканер, начал обследовать квартиру. Через час нашел первую радиозакладку, она была спрятана в розетке, вторую обнаружил на кухне, и еще одну — в ванной комнате. Все снял и добросовестно спустил в унитаз. Эта игра с «жуками» меня начинала забавлять.
      Звонок владельцам квартиры. Сообщаю, что завтра выезжаю после обеда, оплатил гостиницу я за неделю вперед, деньги назад не требую. У людей праздник. Я богатый человек, могу позволить себе такие щедрые жесты.
      Для окончания задуманного абсурдного плана мне не хватало еще нескольких мелочей. После очередной вылазки в город я приобрел маленький детский брелочек с десятью кнопочками различных цветов. При нажатии кнопочки раздавалась мелодия. Каждой кнопке соответствовала своя мелодия. Маленькая лазерная указка тоже пригодится.
      На следующий день я погрузился в плацкартный вагон, — купейных не было, и отправился я в Ставрополь.
      Сумку держал на виду, я же должен был показать, что она мне ценна. Куртку снял и положил в металлический рундук.
      В вагоне было много казаков. Раньше я относился скептически к этим ребятам, носившим форму образца прошлого века. Порой даже посмеивался, не понимал их. Это было до тех пор, пока не увидел, как эти мужики дерутся в Приднестровье и Чечне.
      Оставили свои дома, семьи, работу и поехали на войну. Совершенно добровольно. Им никто за это не платил ни копейки, и военные использовали их на всю катушку.
      Кидали их на самые тяжелые участки. Многие гибли. Потери казачьи не входили в официальные отчеты. Но они спасали солдатские жизни. Так было и в Приднестровье, и в Чечне. Им не надо было объяснять, зачем они воюют. Они не скулили, не жаловались на жизнь. Они просто воевали за Россию, за Родину.
      А если гибли, то не входили в официальную статистику. Они гибли за солдат.
      Вот и сейчас из их разговоров я понял, что они ехали на помощь своим собратьям — казакам в Ставропольский край, обустраивать границы с Чечней. И разговор шел о том, что надо отрывать рвы, возводить большие земляные насыпи. И что надо вооружаться.
      Здесь же ехали ходоки из Ставрополья. Они рассказывали, что как только в августе подписали мир-капитуляцию, так тут же начался угон скота, воровство.
      Воровали все. И технику и детей и мужиков и женщин. Очень много женщин было изнасиловано, а затем убито.
      Часто требовали выкуп за похищенных. Скидывались всем миром, чтобы выкупить земляка. Но было и так, что деньги забирали, а пленного не возвращали, или сообщали, где труп, или возвращали инвалида.
      Много народу за два месяца сгинуло в тех краях. Милиция ничего поделать не могла. Как только бандиты скрывались на чеченской территории, так погоня тут же прекращалась.
      Были и стихийные митинги, казаки требовали оружия, писали письма Президенту. Приезжали краевые власти, качали головой, обещали помочь, но все оставалось по-прежнему. Когда же казаки пытались самостоятельно вооружится, кто чем мог, милиция отбирала оружие, но никого, слава богу, в тюрьму не сажала.
      Кто возвращался из плена, рассказывал, что много там наших сидит. И гражданских и военных.
      Со всеми бандиты обращались как с животными. Работали пленные по четырнадцать-шестнадцать часов в день. Кормили горячей водой с хлебом. Тех, кто слабел, и за кого не приносили выкуп — убивали. Трупы часто просто выбрасывали в реку или в лес. Их клевали птицы, терзали бродячие собаки, они разлагались неделями. Пленным не позволяли хоронить своих товарищей. Власти безмолвствовали, правозащитники хлопали в ладоши. Империя была побеждена. Плевать на ее граждан. Главное — Идея, на остальное — плевать. Совсем как коммунисты после революции. Главное — пожар Всемирной революции. А люди — дрова для нее. То же самое и здесь. Безумство приобретает новые формы.
      Вот и ехали на помощь к своим братьям казаки. Под перестук колес шел неспешный разговор, чувствовалось, что все это обсуждалось не раз, не было особых эмоций, все уже было выплеснуто.
      Натруженные руки, с мозолями больше, чем у меня на пятках, пытались рисовать предполагаемые фортификационные сооружения для отпора чеченским бандитам.
      И мне хотелось с ними поговорить, сказать, что я свой, что я тоже воевал в Чечне, что знаю, какие среди чеченских бандитов законченные гады. Выпить с ними стопку водку, плюнуть на все эти игры в шпионов и поехать с ними. Все понятно. Вот ров, по ту сторону — враг, по эту — свои братья. Хоть и не занимался я крестьянским трудом, но может, сгожусь на что-нибудь. Там все понятно, все как на войне. Есть свои и чужие и нет серых теней, которые следят за каждым твоим шагом, чтобы воткнуть тебе нож в спину.
      А может рискнуть, и поговорить с мужиками. Они тоже могут пригодиться? Опасно.
      Во-первых, я могу их «засветить» — будут их потом таскать на беседы в местное Управление ФСБ.
      Во-вторых, и это тоже нельзя скидывать со счетов, что среди них есть агент или сотрудник спецслужбы. Тогда я сам положу голову в пасть льву.
      Когда ходил курить в тамбур, познакомился со старшим среди казаков. Ездил он по Северному Кавказу, звал на помощь казакам. Черепанов Виталий Витальевич.
      Матерый мужичина. С него только портреты казаков да богатырей былинных писать. Рост под метр девяносто, широк в плечах, огромные ручища, перевитые венами, а пальцы, казалось, способны были разогнуть подкову.
      Иссине-голубые глаза, шапка рано поседевших кучерявых волос, борода и усы с проседью, широкие крепкие зубы. Красавец. Оказалось, что в прошлом был он был заместителем командира полка. Проходил службу в Германии. Вывели в Союз. Попал под сокращение, хоть пенсия была.
      Жена умерла, дочери вышли замуж. Оставил им квартиру в Туле, а сам поехал к матери в Ставропольский край.
      Тут и начал он хозяйствовать. Живет с русской женщиной — беженкой из Чечни. Ее сын живет в этой же станице. Виталий вступил в казачье войско. Когда началась чеченская компания, пришел в военкомат, попросился на службу. Не взяли, сказали, что стар уже. А ему было на ту пору всего-то сорок четыре года. Вот и пошел подполковник Черепанов добровольцем с казаками в Чечню.
      Воевали, по его словам, в Грозном, в Аргуне, в Веденском районе. Потом пришлось срочно эвакуироваться из Чечни. Очень он сокрушался по поводу подписанного мира-капитуляции.
      Я обратил внимание, что у него на плечах погоны были не обычного — общевойскового образца, а с голубыми просветами. Звание — подполковник, на груди — орденские планки: «Орден Красной Звезды», медали «За Отвагу», «За Боевые Заслуги», «За безупречную службу» всех трех степеней, «От благодарного афганского народа», слева — знак «Воина-Интернационалиста», значок парашютиста. Значок старого образца, эмаль на значке потерлась, местами потрескалась. Оказалось, что Черепанов служил в ВДВ, окончил Рязанское училище ВДВ, до этого прошел Афганистан.
      Вроде — свой.
      Не выдержал я, и рассказал, что тоже воевал. Пара-тройка контрольных вопросов с его стороны. Проверка. Выдержал, все правильно ответил. Только скромно я умолчал о том, чем занимался. Подробности ни к чему.
      Попросил его не упоминать при остальных обо мне. Попутно выяснил, что живет он в пяти километрах от чудного местечка под названием «деревня Красново». Со слов Черепанова оказалось, что это вовсе не деревня, а тоже станица.
      Стоит на самой границе с Чечней. Немало местный народ хлебнул там лиха от чеченских бандитов. Набеги совершались регулярно. В том числе были и убийства тех хозяев, кто вставал на защиту своего добра. И в плен уводили, и просто народ пропадал.
      Подполковник ВДВ запаса отчаянно курил, сплевывал в на пол тамбура, лицо покрылось красными пятнами.
      Я внимательно смотрел за выражением его глаз, мимикой, жестикуляцией, дыханием. Пока все выглядело очень убедительно. Или сама удача мне улыбалась или хорошо организованная провокация — спецоперация.
      Бывшие коллеги могли при желании полвагона насадить своих сотрудников и их родственников. И все, что я здесь слышал — спектакль, организованный лишь для одного зрителя.
      Есть спектакль одного актера, а есть спектакль одного зрителя. И этот красавец-богатырь на самом деле заслуженный артист России, работает в Ставропольском театре юного зрителя, и играет он там двадцать лет одну роль — Ильи Муромца. Все может быть. А может это просто шизофрения, и я до конца уже никому не доверяю, и мне нужно не в Красново, а в краевой психоневрологический диспансер?
      И пока я общался с красавцем-богатырем, его коллеги могли элементарно слямзить миллион долларов, подсунуть какую-нибудь гадость в виде пакетика с героином, гранаты или еще чего-нибудь. Сейчас заорут, что украли миллион долларов, начнется всеобщий шмон, и я буду передан в руки блюстителей порядка.
      Когда мы вновь вернулись на свои места после выкуренных трех сигарет, я сел на место, потом нырнул в рундук, посмотрел: вроде бы куртку никто не трогал, хлебная крошка лежит на месте. Пощупал подклад, денежные «кирпичины» на месте, достал свою снедь и предложил всем угоститься.
      Казаки тоже вновь достали, что бог послал, и непрекращающийся обед продолжился.
      Вот только не ел я из предложенного, только свое. Боялся элементарного расстройства желудка и прочего. Могут подсыпать чего-нибудь. Но все было тихо. Поезд мчался вперед, бутылочка ходила по кругу, бурлили вагонные разговоры и никто не кричал «караул». И деньги мои лежали на своем месте. Только вот надо будет проверить на наличие радиозакладок свой багаж и одежду.
      И сейчас мужики, что сидели вокруг меня, рассказывали друг другу истории из недавно закончившейся войны. Каждая из них была достойна постановки хорошего кинофильма и американские боевики не могли стоять рядом с ними.
      Я заснул. Сквозь полудрему слышал как казаки разговаривали вполголоса, потом угомонились.
      Наутро показался Ставрополь. Только встретил он нас нудным моросящим дождиком, да холодным ветром.
      Хороший южный город, в таких хорошо жить на пенсии. Тихо, неспешно текла жизнь, что-то галдела вокзальная толпа. Говор у них был особенный. Твердые звуки были смягчены. Хороший город. Для меня слишком тихо, слишком спокойно. Хотя я прекрасно понимаю, что под всей этой видимой спокойствием кипела бурная жизнь.
      Казаки выгрузились и пошли гурьбой в автобус, стоявший у вокзала. Старый потрепанный «ПАЗ» стоял с распахнутой дверью. Черепанов командирским голосом поторапливал своих товарищей побыстрее грузиться.
      Можно было и проехаться с ними, а там уже до Красново добраться, но зачем мужиков подставлять? Если только они настоящие, а не бутафорские, подставленные мне Конторой. Дай бог, чтобы настоящие, — я, Черепанов, имею на тебя далеко идущие планы. Дай бог!
      Мое прибытие сопровождалось большим внимание. Не знаю, что рассказали из Моздока, но здесь, на вокзале, казалось, что дышали мне в затылок. Боялись потерять. Интересно, а опознавателей привезли? Может и Сергуня Толстых здесь рядом трется, тыча в мою сторону пальцем? Эх, Контора, Контора!
      Видимо рассказали, что я ушел из-под их наблюдения и сделал неконтролируемый звонок. Наверное, рассказали, что я мастер перевоплощения и кудесник маскировки. Могу как Гудини растворяться в воздухе и проходить сквозь стены.
      Поэтому и слышны были шаги сопровождающих, и буравящие спину взгляды грели спину. Эти ребята получили команду не отпускать меня дальше трех метров. И они ее должны были выполнять, если даже им придется приковать себя ко мне цепью.
      Вот и автовокзал. Взял билет до станицы Красново. Времени до отправления было еще более трех часов. Я вышел покурить на улицу. Ветер с дождем не прекращался. Плотная ткань куртки не пропускала воду, а американские деньги грели тело. Оказывается, что деньги не только пахнут, но еще и тело греют.
      Я стоял у ближайшего фонарного столба и по привычке, приобретенной в Моздоке, читал объявления. Везде то же самое. Сдам квартиру, куплю квартиру, сниму комнату, продам картошку, продам зерно, продам свинью.
      Подошли два милиционера, козырнули, попросили показать документы.
      Началось. Ну, блин, сейчас начнут досматривать. Спорить и доказывать, что они не имеют права — будет еще хуже. Достал паспорт. Показал билет.
      Цель прибытия? Командировка. Не стали уточнять. Козырнули, развернулись ушли.
      Когда милиционеры подходили, а подходили они именно ко мне, народу вокруг стояло прилично, но проверили лишь меня, проверили и ушли в здание автовокзала, что-то говоря по радиостанции, а трое молодых людей стали выдвигаться на исходные позиции.
      Один вдруг под дождем пошел к фонарному столбу и начал с интересом рассматривать объявления, другой — задрав голову рассматривал что-то на фасаде здания, придерживая рукой кепку, третий просто вышел на дорогу и курил. Этот на тот случай, если я вдруг по тупости рвану с места.
      Ну, это уже или наглость или тупость, или решили ни в коем случае не выпускать меня из виду. Обычно «конторские» никогда так грубо не работали. Тут ясно только одно — Москва «накрутила» им хвосты, чтобы не вздумали оставить меня хоть на секунду без контроля. А коль операция московская, то и выполняют ее с завидным рвением. Времени на ее подготовку и проработку было мало, вот и действуют так топорно.
      В киоске я набрал газет местного «разлива». Ехать несколько часов, ждать еще тоже немало.
      Когда подошел автобус, я пытался угадать, кто из пассажиров приставлен приглядывать за мной. За автобусом как привязанная двигалась «Волга». Когда движение было оживленным, она приближалась и держалась на минимальном расстоянии, прикрываясь двумя-тремя машинами, когда дорога пустела, то следовала на расстоянии около километра.
      На очередной остановке, я пошел быстрым шагом в туалет. За мной сразу устремилось трое «страждущих», до этого они усиленно разминали спины и потирали отсиженные места.
      Ничего, ребята, я сейчас вам адреналинчику в кровь плесну. Еще в автобусе я запомнил телефон объявления этого района, там продавали дом.
      Я с наглым видом подошел к телефону-автомату, тут же купил побольше жетонов и, прикрывая рукой диск, набрал номер. Прикрывая рукой губы, чтобы не читали по губам, вполголоса расспросил, что за дом, где находится и сколько хотят за него.
      Двое пассажиров стояли со мной рядом. Казалось, что они готовы продать душу дьяволу, лишь бы узнать о чем я говорю. Еще один из «пассажиров» быстрым шагом пошел к служебному входу. Эх, ребята, мне всего-то надо было купить местных жетонов для телефона.
      Теперь работы будет у вас на полдня. Сначала установить, кому я звонил, потом «пробить» по всем учетам хозяев, имеется ли на них компрометирующие материалы и так далее. Работы я всем задал одним пустяковым звонком, — тут же полетит шифровка в Москву, что «объект» звонил по такому-то телефону с соблюдением мер конспирации. Конечно, если попаду к вам в руки, вы мне припомните все, и этот звонок тоже. Но пока я банкую, пока «моя игра».
      Станица Красново была конечным пунктом. До нее доехало всего пять человек. Я, трое «засвеченных пассажиров», да мужик лет пятидесяти пяти. В пределах прямой видимости маячила «Волга». До контрольного звонка оставалось менее суток. Надо было остановится на постой. Гостиницы я сразу отмел. Не в моем положении пользоваться услугами официальных учреждений. Поэтому я обратился за помощью к этому пожилому мужику.
      — Отец, не подскажешь где можно остановится на несколько дней?
      — А, что в гостинице не хочешь? — мужик хитро поглядывал на меня.
      — Не люблю я гостиницы. У меня приятель однажды переночевал в гостинице и триппер подхватил, — пояснил я.
      — Так он с бабой, небось, шуры-муры крутил, — предположил дедок.
      — Да нет, говорит, что просто так, в постели, видать плохо простирали, — врал я. — А потом и доказывай жене, что ты не верблюд.
      — А платить будешь?
      — Буду.
      — Ну, коль будешь платить, то можно и у меня. Только не обессудь — в доме места мало, да и не знаю я тебя, а вот в баньке — постелю. На пару дней. А там посмотрим. Пойдет?
      — Пойдет.
      — За столование будешь платить по отдельному счету, — предупредил дед.
      — Ух и жадный ты, дед! — не выдержал я.
      — А что делать-то. Заработка нет, жить как-то надо. Вот к старшему сыну в город ездил, продуктов им отвез пожрать, так и самому надо на что-то с младшим сыном жить.
      — Понятно, дед, понятно.
      — Ну, пошли что ли?
      — Пошли.

6.

      Мои сопровождающие «пассажиры» со скучающим видом прохаживались рядом с нами, «мазали» взглядами.
      Когда пошли по улице, дед приветствовал всех встречных, заодно выпытывал меня:
      — А зачем приехал к нам-то?
      — Журналист я, дед, журналист.
      — Да ну? — дед посмотрел на меня прищуренным взглядом.
      — А что, непохож?
      — Непохож. Тут много журналистов побывало. И столичных и заграничных. Только заграничные больше не ездят к нам.
      — А что такое?
      — Да уворовали тут двоих, прямо днем из гостиницы уворовали. Приехали на трех «Нивах», засунули и увезли в Чечню. Говорят, что много денег за них заплатили, чтобы вызволить из плена горемык. Вот с тех пор и не ездят больше они к нам. А ты, значит «стингером» будешь?
      — Стрингером, дед, стри-н-гером. — по слогам я произнес иностранное слово.
      — А мне без разницы, лишь бы человек хороший был. А интервью будешь брать-то? — продолжал расспрашивать меня дед.
      — Буду.
      — А деньги будешь платить-то?
      — Буду.
      — Ну, тогда ты меня расспроси, я тебе все что хочешь расскажу. А мало — еще людей приведу, только ты мне за знакомство с ними тоже заплати. Хорошо?
      — Хорошо, хорошо, — я рассмеялся. Дедовская немудреная жадность меня от души забавляла.
      — Сумки у тебя вон какие тяжелые — давай понесу.
      — На, — я отдал сумку с одеждой и аппаратурой, а «вагонную» нес сам. — Только осторожнее. Там фотоаппаратура.
      — Больших денег, небось, стоит? — дед с уважением посмотрел на сумку.
      — Больших, дед, больших.
      Я по старой привычке изучал внешность деда, стараясь по внешним признакам побольше разузнать, понять человека. То, что жизнь человека прошла в трудовых буднях, в работе на земле, это было понятно. Не надо иметь семи пядей во лбу.
      Руки были темно-коричневого цвета, узловатые, шишковатые мозолистые пальцы и ладони. Лицо было тоже коричневого цвета, загар въелся в задубевшую кожу. Лицо было изборождено глубокими морщинами. Дед ходил мелкими шагами, семеня, мало размахивал руками. В основном смотрел под ноги, только иногда быстро, почти мгновенно смотрел снизу вверх на меня, склоняя голову набок.
      Дед был выбрит хорошо, надушен «Тройным» одеколоном. Давно я такого не нюхал.
      Одет был в старый пиджак, который уже потерял форму, с обвисшими карманами. Стоптанные, но начищенные солдатские ботинки. На голове белая сетчатая шляпа.
      Хорошее впечатление на меня произвел этот дед. Только вот его неуемная жадность, которая сквозила в каждом жесте, взгляде, эти быстрые, кинжальные, и в то же время до боли знакомые «мазучие» взгляды настораживали, очень настораживали.
      Конечно, я видел в каждом встречном противника, и могли мне натурально подсунуть этого дедка. Особенно тревожили его взгляды. Они не давали мне покоя. Такие глаза я видел у многих агентов, которые уже несколько десятков лет работали на органы безопасности. Как правило, их вербовали еще в лагерях, и они с энтузиазмом и ради собственного выживания раскалывали своих сокамерников и сообщали обо всем курирующему оперу. Жизнь их научила многому, в том числе, что надо выполнять все задания точно и в срок.
      Помню, когда только пришел молодым опером, меня взяли на контрольную встречу со старым источником, немцем по национальности. Он был завербован еще в лагере, когда там сидел как военнопленный. Потом отпустили на свободу, никуда не поехал, женился, обрусел.
      И вот заходит этот старый, древний агент, мы все ему во внуки годимся. Встали, поздоровались, мы сели. Агент стоит и сообщает о выполненном задании. Вернее, даже не сообщает, а докладывает. Четко, понятно, по пунктам. Все как в учебнике.
      И при этом стоит. Ему предлагают присесть, он отказывается и продолжает дальше чеканить. Потом написал все, что сообщил. И все стоя. Потом рассказали, что он в лагере присел на стул без разрешения опера. Опер выбил ему зуб. С тех пор агент исправно сотрудничал с органами безопасности, но на стул в присутствии начальства больше никогда не садился.
      Так вот этот дед бросал точно такие же взгляды на меня, как тот агент. У того тоже была простецкая, добродушная рожа, все хи-хи, да ха-ха. Прибауточки, шуточки. А внутри, может, — волчара с огромными зубами. Мягко стелет, да жестко спать. Немало он пользы органам безопасности принес. И никто его не расколол. Класс. Такую агентуру берегут, поощряют, оберегают, пылинки с него сдувают.
      Пока шли, я дорогой отслеживал, что двое «пассажиров» держатся за нами на прямой видимости.
      Может и мой словоохотливый попутчик тоже из этой породы. Кто знает, кто знает. Я сейчас «в загоне», поэтому надо остерегаться всего и вся. Всех!
      Так, разговаривая, мы дошли до дедовского дома. Я, честно, говоря, ожидал увидеть покосившуюся хибару, вросшую по самые окна в землю. Оказался огромный двухэтажный домина, с огромным двором. Здесь же был большой каменный сарай с живностью.
      В Сибири это небольшие сарайчики, их называют «стайка». А тут было три коровы, штук семь свиней, птицы — без счета. Огромный огород и сад. Если здесь так живут нищие, то что говорить про наших сибиряков. Хотя я заметил, что не все так жили. Дома по соседству с дедом были куда плоше и беднее.
      Значит, работает старик. Молодец. Сын его оказался очень похожим на отца. На вид лет двадцать пяти, повыше будет, чем отец. Но тот же взгляд, — слегка наклонив голову, из-под бровей. Из-под низа, мазуче по лицу. Глазам собеседника. Мазнет и смотрит под ноги. Руки тоже все в мозолях трудовых. А вот волосы русые, длинные, нечесаные. И пахло от сына гораздо чем от отца. Зубы гнилые — одни пеньки. Сынок постоянно кривил губы в усмешке, демонстрируя зубы. Взгляд, кривая усмешка, тлетворное дыхание.
      Деда звали Константином Сергеевичем, а сына — Иваном. Договорились о цене. За два дня они просили сначала десять долларов, но сошлись на двух. За питание еще два доллара в сутки. Быстро дед соображает, что если стрингер, то есть валюта.
      Оказывается, у деда был дома телефон. Почти во всех домах были телефоны. Раньше это был колхоз-миллионер, да и сейчас люди жили неплохо. В станице был большой Дом культуры, своя больница, свой стационар, детский сад, средняя школа, свой универмаг, много магазинчиков, отдельно стояла библиотека, гостиница, дороги были асфальтированные. Цивилизация. Нам, в Сибири, далеко еще до этого.
      Поужинали плотно и рано. Дед вытащил бутыль домашнего вина, я вежливо отказался, сослался на внутреннее заболевание. Отец с сыном употребили по стакану и спрятали вино в подполье.
      Банька тоже оказалось такой, что отличается от тех, к которым я привык в Сибири. Огромный, метров десять предбанник. Он же и комната для чаепития. Сама парилка была побольше тех, к которым я привык, дрова в печь закладывались из специального помещения, обитого жестью. Грамотно, ничего не скажешь.
      Составили две широкие лавки, что стояли в комнате для чаепития и постелили матрас. Хорошая постель.
      Легли рано. Не сомневаюсь, что «пассажиры» тоже устраивались на ночлег рядом, попутно изучая подступы к дому. Завтра или сегодня ночью прибудет подкрепление. Спать, завтра будет много работы. Но только последние дни лишили они меня сна. Так, короткое забытье, потом переворачиваюсь на другой бок, комкаю простыни, мну подушку. Сна-забвенья нет. На войне и то спал лучше. Обстрелы вражеских позиций укрепляют сон лучше снотворного и водки.
      Только солнце появилось над горизонтом, я уже был на ногах. Отец с сыном вовсю трудились на своем огромном хозяйстве. Оба доили коров, выгоняли их в общее стадо, чистили загон, кормили свиней и многочисленную стаю пернатых.
      Где-то через час сели завтракать. Предложили парного молока. Я отказался. Слишком все это жирное, а мне расстройства желудка не надо, мне работать надо.
      Потом дед принялся меня пытать насчет интервью. Начали со ста баксов, сошлись на десяти. И по доллару за каждого, кто мне согласится дать интервью из соседей.
      Константин Сергеевич рассказывал довольно интересные вещи. Как воровали людей среди белого дня. Как угнали часть общественного стада, у него самого угнали с этим стадом корову.
      Граница с мятежной Чечней начиналась сразу за Сухой балкой. Это большой овраг, который начинался Чеченской земле и приходил в Ставрополье. Перед ним было большое колхозное поле. Около трех километров, там сеяли пшеницу. Этой осенью украли комбайнера и водителя грузовика с зерном. Пропали люди и ни слуху ни духу.
      Мужики было подрядились сами охранять поле во время работы, от милиции все равно никакого толка. Но приехали из района. Отобрали у мужиков оружие, а сами постояли на поле один день и уехали.
      Я все это записывал на диктофон. Потом, может, действительно. напишу статью, да и надо же мне было оправдывать свое прикрытие. Потом дед привел еще пять человек.
      Их судьбы были трагичны и ужасны. Один из пришедших полгода был в плену. Его держали на положении раба, он строил дома для чеченцев. Все чеченские дома, в которых ему приходилось бывать, были оборудованы камерами для новых рабов.
      Издевались чеченские бандиты просто так, потому что русский. Могли по своей прихоти убить. За малейшую провинность секли плетьми, постоянно орали, что русские — свиньи.
      Еще у чеченских бандитов появилась мода травить людей огромными кавказскими овчарками. До смерти травить. Особенно больных или обессилевших. Очень наглядно и доходчиво для остальных бедолаг. И часто до смерти. Опять же — развлекуха-веселуха. Они же тоже люди, им нужны развлечения.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19