Не моя война

— Ну-ну, не перестарайся! Ей сейчас покой нужен и усиленное питание. Я сильно в этих делах не разбираюсь, просто по логике вещей так должно происходить, а не на войне торчать. Родится опять какой-нибудь военный, или того хуже — Пиночет, она же переживает и за тебя и за происходящее. Может получиться какой-нибудь урод или очень больной ребёнок.

— Спасибо, утешил.

— Пожалуйста, мне для тебя ничего не жалко. Увози её отсюда.

— А как?

— Каком кверху. Гусь сегодня приедет, поговори с ним, объясни что к чему. Мало ли докторов что ли во всем Азерстане? Найдут другого, только смотри, не домогайся!

— Нет, ты что, я очень люблю Аиду.

— Зарекался козёл в огород не ходить!

— Как мужики себя показали?

— Отлично, хоть в огонь и в воду. Жить-то здесь будешь?

— Нет, конечно. У Аиды.

— Здесь недалеко, если что — шуми, прибежим, поможем.

— Спасибо, ладно, мне пора.

— 62 -

Витя ушёл к своей жене. М-да, ситуация, надо что-то думать, чтобы её отсюда вытащить, желательно отправить на Большую землю, к Витькиным родителям. Заодно и весточку передаст всем родителям да близким, а те пусть уже думают, как нас отсюда вытащить. Неплохая идея, ай, да Пушкин!.. Гуд бай, Америка!

Я зашёл в комнату, где мы разместились. Там были Ахмед, Вели и ещё трое охранников наших друзей по несчастью.

— О, привет, мужики! Рад, что целые.

— Мы тоже рады, Олег, что вы живы.

— Ну что, вы довольны? Не сбежали, не струсили. Мы свою часть договора выполняем. Сколько погибших, раненых?

— Двадцать два погибших и тридцать один раненый. Но многие легко, поэтому останутся воевать. Спасибо вам. Для нас вы уже не пленные, а друзья.

— Родственники-то живы? Отец, брат?

— Все хорошо.

— Нам уйти?

— Не знаю, вроде и не в обузу вы нам, а с другой стороны от поклонников муллы тоже оборона нужна, ведь мы их прибьём, а потом они нас. Займите соседний дом. Не в обиде?

— Нет, конечно.

Тут на улице послышался грохот на улице. Слышно было, что ехала целая колонна. Мы вышли на террасу.

В деревню въезжала колонна из двадцати транспортных средств. Тут были и трактора с тележками, и грузовые машины, в самом хвосте ехали три подводы. Колонна шла очень медленно.

— Это за убитыми и ранеными? — спросил Сашка.

— Им мы тоже отдадим и раненых и убитых, а в основном — это родственники тех, кто воюет. Приехали за трофеями.

— Не понял! — я был поражён.

— Все просто. Очень многие идут воевать из-за трофеев. Работы нет, денег нет, а тут можно поправить своё хозяйство.

— С ума сойти можно! — Володя тёр лицо, отгоняя видение.

— Так значит, мы рисковали жизнями лишь ради трофеев? Ни фига себе! А вы что не бежите, и добываете себе пару овец да ковёр?

— А мы воюем за независимость нашей Родины, — Ахмед был серьёзен.

— Ну, слава богу, я уж думал, что тут сборище мародёров. А много таких как они?

— Хватает, — уклончиво ответил один из бывших охранников.

— Гусейнов об этом знает?

— Знает. Если не давать людям трофеи, то многие разбегутся.

— Понятно. А почему они не забирают раненых, или сначала за добычей?

— Они скоро поедут назад и заберут раненых.

— Кому война, а кому мать родная. Тьфу! — Сашка смачно плюнул вниз.

— Пошли поедим.

— Есть что-нибудь?

— Есть, мы тут принесли вам, на пару дней хватит, потом ещё принесём, — Вели показал на мешки, сложенные возле стены.

— Тоже трофеи? — Володя опасливо покосился на мешки.

— Трофеи. Другого пока ничего кушать нет. Мы же знаем, что вы не пойдёте себе искать, вот и позаботились.

— А себе что-нибудь поесть оставили?

— Есть у нас. Мы пошли.

Глава шестнадцатая

— 63 -

Они ушли, мы стали вываливать еду. Было её действительно немало. И хватит не на пару дней, а гораздо больше. Тут было мясо вяленное, армейская тушёнка, круги сыра, колбаса, банки с соленьями и большая бутыль с домашним вином. Пахло оно хорошо. Быстро накрыли стол. У мужиков разжился патронами, снарядил магазины, пару гранат сунул в карманы. Поели и пошли осматривать окрестности.

Война и то, что деревня неоднократно переходила из рук в руки, оставили свои следы. Разруха, запустенье, сожжённые, развороченные дома, погубленное хозяйство. Тем не менее, мы видели, как ополченцы и их родственники вытаскивали и грузили на транспорт чудом уцелевшую мебель, кули с мукой. В сторонке стояла бабушка и тихо плакала. Плакала беззвучно, лишь кончиком чёрного платка вытирала слезы с морщинистого лица.

— Мужики, вы как хотите, а я так больше не могу! — Сашка поправил автомат и пошёл в сторону мародёров.

— Саша не надо! Хуже будет! — я крикнул ему вслед.

Он лишь махнул рукой, взял автомат наизготовку и передёрнул затвор.

— Ну что, пошли. А то сейчас такое начнётся, втроём от батальона не отобьёмся, — Володя тоже снял автомат с предохранителя и передёрнул затвор.

— Пошли.

Во дворе уже поднялся крик.

Посреди двора стоял Сашка, наведя автомат на грузивших вещи мародёров. Они орали друг на друга. Кроме мата ничего не было. Преимущество было на нашей стороне. Грузить с автоматами не удобно, поэтому они их где-то оставили. А у нас их три штуки. Их, правда, пятеро, но безоружных. Мародёрствовать тоже надо уметь.

— Все, что здесь взяли — назад! Я сказал, быстро назад! — перемежая слова густым матом, орал Сашка.

— Они тоже нас грабили! Это все наше по праву войны! — отвечали ему ополченцы-мародёры и их родственники. — Пошёл вон, русская свинья!

— Ах, так! Я, значит, русская свинья! — Сашка дал очередь перед ногами ополченцев. — Что-то я вас не видел в первой роте, когда мы одни рубились! Все назад!

Мы сняли автоматы и направили на мародёров. Те повиновались и пошли в дом, перетаскивая с машины награбленное. Когда все закончилось, Сашка подошёл к бабушке и сказал:

— Бабуля, не бойся, никто тебя не тронет!

Она стояла и не говорила ни слова, просто смотрела и плакала. Слезы текли по её морщинистому лицу, падая на грудь, на высохшие, перевитые узлами вен руки, стекали и падали на землю.

Володя подобрал кусок кирпича и написал на воротах: «Не трогать! Опасно! Под охраной инструкторов!»

— Думаешь, поможет? — я скептически смотрел, как Володя выводит буквы.

— Посмотрим, — он отбросил кирпич. — Пошли.

— Куда? Спасать село от разграбления? Не получится. И не мечтай! — я отбросил окурок.

— Пойдём в штаб, посмотрим, чем они там занимаются, как приготовились к внезапным атакам противника.

— Ты думаешь, там кто-нибудь думает о чем-нибудь, кроме празднования победы и мародёрства? Дико сомневаюсь.

— Вот и посмотрим.

Мы пошли дальше по селу. Везде была та же картина. Выносили и грузили на различный транспорт все, что могло сгодиться в хозяйстве. Сашка пару раз порывался броситься на них, мы с Володей с трудом оттаскивали его. Он только матерился, плевался, грозил мародёрам оружием.

Подошли к школе. Возле неё было много пьяных ополченцев. Они расположились в живописных позах рядом с крыльцом. Кто-то спал. Воины Аллаха!

Подводили пленных, избитых, раненных. Некоторые были без формы, лишь в трусах. Они шли, опустив голову, их пинали сзади, толкали прикладами, пристёгнутыми рожками к автомату. Они падали в пыль, грязь, пинками их заставляли подниматься и идти в здание школы. Тех, кто был не в состоянии передвигаться, или был без сознания, брали за ноги и тащили туда же, их головы болтались и бились о камни.

Сашка свирепел от увиденного, мы зафиксировали его руки с обеих сторон, прижали их. Он дёргался и отчаянно матерился.

— Саша, успокойся. Помочь мы им все равно не сможем. Только хуже сделаем. Эти негодяи могут нас заставить расстреливать этих бедолаг, чтобы кровью повязать, — увещевал его Вова.

— Мы здесь не для того, чтобы их спасать, самим бы спастись, — вторил я ему.

— Но так же нельзя! — бился Сашка у нас в руках. — Это же не война, а безумие какое-то! Воевать ради мародёрства! Пленных вот так, как скотину, вести на бойню. Их же просто убьют! Поиздеваются и убьют! Ненавижу!

— Ты можешь что-нибудь изменить?

— Да, могу! Я пойду и убью, задушу, разорву комбата и это чмо — Модаева вместе с муллой!

— А дальше? Что дальше, Саша? К стенке? И все? Придёт новый комбат с новым Модаевым. Может, даже ещё хуже. И что? Все наши смерти — коту под хвост! — я пытался вразумить его.

— Плевать! Пустите!

— Тихо, на нас уже обращают внимание. Тебе надо обращать внимание этих зверей? Тебе нравится эта публика? — голос Володи звенел от напряжения.

Ему тоже нелегко было сдерживать себя, и удерживать от глупостей Сашку.

— У меня есть идея другого рода, — начал я. — Аида беременна. Мы её отправляем отсюда. Она едет к Витькиным родителям. Там передаёт весточки, что мы здесь. Живы, относительно здоровы, но выбраться не можем. Пусть Родина помогает!

— Аида залетела? Ничего себе! — Володя присвистнул от удивления. — Ай, да Витька, ай, да молодец! Наш пострел везде поспел! Молодец!

— Ага. Поможет тебе Родина! — Сашка злорадствовал. — Положила она на тебя с прибором! Нахрен ты ей нужен! Пошлют по линии МИДа запрос в МИД Азербайджана, а те ответят, что знать не знают, или, что воюешь ты в их армии совершенно добровольно, принял гражданство вместе с исламом. «Альфу» тебе на выручку не пошлют!

— Попробовать можно, может и получится. А Аида с Витькой согласны? — Володя призадумался.

— Витек согласится, а вот как Аида — не знаю.

— Попробовать можно. По крайней мере, хоть её из этого ада спасём, она-то вообще на царицу подземного царства не тянет!

— 64 -

Вошли в здание штаба — бывшей школы. Повсюду валялись учебники, книги, тетради, классные журналы, по коридору гулял ветер. Полупьяные ополченцы без дела слонялись по кабинетам, пиная тетради, весело гогоча. Кто-то полез к нам целоваться, еле отпихнули, в спину нам понеслась брань на азербайджанском.

Из подвала доносились крики и вопли, снизу поднимался бледный как мел Мишка Домбровский. Левой рукой он рвал на себе ворот, а правой держался за стенку.

— Миша! Что с тобой? Ты ранен? Тебе плохо? — мы подскочили к нему.

Он лишь мычал, мотал левой рукой, показывая на подвал, а потом замахал ею, указывая на выход. Мы подхватили его и потащили на улицу. Следов насилия или ранения не было заметно.

Вытащили на улицу. Мишка опёрся на стену. Его стало рвать.

— Знакомый диагноз — слабый желудок! — усмехнулся Володя.

— Что стряслось, Миша? — я потряс его за плечи.

— Там, Мудаев, э-э-э-э, — снова Мишку стало полоскать, — пытает пленных! Э-э-э-э, просто так пытает, ничего ему не надо! Ради само — э-э-э-э-э— утверждения! — с трудом закончил фразу Михаил, вытирая тыльной стороной ладони рот.

— Пошли, посмотрим! — решительно сказал Сашка.

Из подвала раздался снова отчаянный вопль пленного.

— Захватили начальника штаба того батальона, что стоял против нас. Вот он как с коллегой беседует, — донеслось нам вслед.

— Ничего, сейчас мы с ним тоже как с коллегой поговорим, — бормотал Володя.

Ступени в подвал мы пролетели на одном дыхании. Подвал был большой, проходил под всей школой. В центре подвала к трубе был прикован голый человек, вернее то, что оставалось от человека. Большой, бесформенный кусок орущего мяса.

Рядом стоял Модаев, куртка расстёгнута до пояса, весь мокрый от пота, глаза ничего не видят. В руках кусок резинового шланга. Он орал:

— Ну что, сука, получил! Какой ты нахрен начальник штаба! Я — начальник штаба! Я тебя победил, и сейчас буду делать все что хочу! На! Получи! — он ударил.

Тело изогнулось, человек снова закричал. Сильный человек. У него ещё есть силы кричать. Он уже ничего не видит и не соображает от боли, но силы кричать ещё есть. Судя по ранам, я бы уже давно вырубился. Такие мысли проскочили у меня в голове.

Володя подскочил к Модаеву, вырвав шланг, и ударил его кулаком в лицо. Тот упал. Володя начал лупцевать его этим шлангом. Модаев крутился на полу, катался, уходя от ударов, и громко при этом верещал, звал на помощь.

Володя старался на совесть. Сашка и я подскочили, и тоже начали охаживать изувера ногами.

На крики своего командира прибежали из разных концов подвала ополченцы, стали хватать нас за руки, оттаскивать. Ударить нас никто не посмел. А мы были готовы к драке.

Модаев вскочил на ноги. Хорошо же мы его приложили! Морда вся распухла, через всю щеку тянулся кровавый рубец от шланга. Форма порвана, руки и бок в ссадинах.

— Ну, все! Доигрались! Вам звиздец! Теперь-то точно вас расстреляют! Сам расстреляю! Вот этой собственной рукой! — он вытащил пистолет. — Вот так же, как его расстреляю!

Он вытянул руку в сторону пленного и сделал три выстрела. Обмякшее тело просто повисло. Звук выстрелов больно ударил по ушам. С потолка полетела извёстка. Все заволокло едким дымом.

— Видели, свиньи?! — из-за дыма и пыли его не было видно, только слышен был визгливый голос.

— Уходим! — крикнул Сашка и ударил одного из державших его ополченцев локтем поддых.

Я тоже резко ударил своего ополченца, резко повернулся и выкрутил руку. Ударил по шее, оттолкнул.

Володя возился со своим, но тоже быстро закончил. Мы рванули на выход. Сзади были слышны вопли и выстрелы из пистолета.

— 65 -

Со всего маху мы врубились во входящих людей в здание школы. Оттолкнули их и вырвались наружу.

— Эй, господа офицеры! Вы куда! — донеслось нам вслед.

Я обернулся. Гусейнов со свитой.

— Ну, слава богу! — вырвалось у меня.

— Что делать будем? — хрипел сзади Володя.

— Говорить с ним.

— Попробуем.

Пока переговаривались, из подвала вырвался избитый Модаев. За ним бежало ещё пять человек. У одного из них было разбито лицо.

— Держите их! — закричал Модаев, поднимая пистолет.

— Прекратить! В чем дело?! — заорал Гусейнов.

Он находился на линии огня пистолета Серёги. Охрана Гусейнова отреагировала мгновенно, ощетинившись автоматами во все стороны.

— Модаев! В чем дело! — Гусейнов выглядел испуганным.

— Они хотели меня убить! — заорал Серёга. — Уйдите, вы мне мешаете, я их расстреляю, гадов. Они давно этого хотят!

— Перестань, опусти пистолет.

— В чем дело? — это уже обращаясь к нам.

— Пойдёмте, покажем.

Сашка пошёл вперёд, мы за ним, потом охрана Гусейнова, замыкающим шёл начальник штаба батальона.

Мы показали труп пленного.

— Ну, и что? — Гусейнов недоумевал.

— Он просто его истязал. Ради самолюбования, ради самоутверждения, сведений никаких он не хотел получить. Бил ради удовольствия.

— Ну и что?

Гусейнов явно не понимал что к чему. Понятно, истязание пленных для него было обычной практикой, но только не для нас.

— Это происходило в тот момент, когда нужно организовывать оборону села, думать, принимать решение. Личный состав бродит где попало, много пьяных. Вот пришлось этим же шлангом и всыпать ему.

— Они хотели мня убить! — верещал сзади Модаев.

— Хотели бы — убили! — Сашка зло смотрел на предателя.

— Во врём я боя где ты был? — крикнул Гусейнов Модаеву. — Пропустите его сюда.

Охрана расступилась, пропуская Серёгу.

— Как где? — не понял Серёга. — На командном пункте батальона.

— Вместе с комбатом? — уточнил Гусейнов.

— Да, с ним, — подтвердил Серёга.

— Понятно. А вы где были? — обращаясь уже к нам, спросил Гусь.

— Где и положено. В ротах, — я усмехнулся. — Рискуя своими жизнями добывали независимость для нового Азербайджана. В отличие от других. Тьфу!

— Теперь многое понятно. Вы, господа инструктора, свободны, а вас, начальник штаба, попрошу остаться. Всем, кроме охраны, освободить помещение. Позже придёте, уберёте труп.

Мы выходили последними, когда услышали звук двух хороших пощёчин. Говорить ничего не стали, но, когда вышли из подвала на свет, то посмеялись от души.

— 66 -

Закурили. О том, что произошло в подвале, мигом узнал весь батальон. Возле штаба количество ополченцев увеличилось. Они о чем-то переговаривались, кивали на нас. Два человека подошли, молча, на виду у всех, пожали руки, и ушли, не говоря ни слова. Тоже неплохо. Но радоваться рано, они так же молча могут нас и расстрелять. Их менталитет нам не понять.

Вышел Гусейнов.

— То, что взяли село — молодцы. Ваша заслуга. Мне уже доложили про обходной манёвр. Толково. Кто был с первой ротой?

— Я, — Сашка вышел вперёд.

— Я награжу тебя и всех вас по заслугам, — Гусейнов был серьёзен. — Не надумали, может, останетесь у меня?

— Не стоит ещё раз это обсуждать. У вас своя свадьба, а у нас своя.

— Просьба только есть одна.

— Говори, все, что могу, сделаю. Только не отпущу.

— Мы это уже поняли, но поговорить надо с глазу на глаз, без лишних ушей.

— Говори!

— Так народу много.

— Ты про этих? — Гусейнов небрежно ткнул пальцем в охрану. — Это моя тень, а тени не говорят, все видят, слышат, но хоть режь, ни слова не вытянешь. Правда, иногда стреляют. Ну, так что вам надо? Женщин, наркотиков немного, чтобы снять напряжение? Со спиртным, как понимаю, проблем нет, так что надо?

— Не то все это, — начал я.

— Может, мальчиков? — Гусейнов брезгливо оттопырил нижнею губу.

— Да нет, сейчас расскажем. Богданова знаешь?

— Виктора, что ли? Знаю. С ним все в порядке? А то нет его с вами.

— Все в порядке. Тут другая проблема. С доктором, что прислали, с Аидой… Любовь у них.

— Хорошее дело. Она женщина порядочная, никто слова против не скажет, да и с муллой у вас из-за этого конфликты были. Ну, и что?

— Только никому говорить не надо. Аида беременна.

— Ай, да Виктор! Молодец! — Гусейнов хлопнул себя по ляжке от возбуждения. — Не ожидал я этого от него! Вот и присылай вам после этого врачей. Вы мне так всю медицинскую службу из строя выведете! — откровенно потешался он.

— Тихо! Услышат.

— Так чего надо?

— Отправить её отсюда. Негоже бабам беременным воевать. Всякое может случиться, лучше не рисковать.

— Годится! Через неделю пришлю другого врача. Неделю потерпите. Но, — он поднял палец, — теперь это будет мужик! О, молодец Виктор! А вы ещё оставаться не хотите! Ещё год пройдёт, так вы здесь сами женитесь, и палкой вас не выгонишь! Хорошие новости вы мне сегодня рассказали! И воевали хорошо. Рассказали мне это! Молодцы. А на Модаева не сердитесь. Бывает! Вам его не понять.

— Это точно — не поймём!

— Ага, бывает!

— Чего вы прицепились к этому пленному, один черт их всех расстреляют! Что вы такие большие глаза делаете? Всех расстреляют. Они также же делают с нашими. Поэтому не советую в плен попадать. Сначала всех пытают, потом пуля в затылок — и все. А вы вообще русские, христиане. Вроде как братья по вере. Вот вас и будут пытать, как первых христиан римляне мучили. Так что подумайте, прежде чем в плен сдаваться.

— Никто сдаваться не собирается.

— Ладно, с доктором решим. Через полчаса совещание. Приходите.

— Зачем? Вроде все порешили, сейчас пусть командование батальона руководит процессом. Мы мешать им не будем.

— Вы меня за идиота держите?

— Нам надо отвечать на этот вопрос?

— Понятно, — Гусь рассмеялся. — Смерти Модаеву желаете? — он внимательно посмотрел на нас.

— Чем быстрее — тем лучше.

— Ладно. Я здесь пробуду пару дней. Завтра увидим, как он справляется, если не получится — вы поможете. Договорились?

— Хорошо, только ночью надо самому посты проверить. Внезапно.

— Хорошая мысль.

— 67 -

Мы пошли в свой домик. Позвали Витьку и рассказали о происшедшем. Он обрадовался, побежал рассказал Аиде. Мы же сели писать сразу письма родным.

Много хотелось написать, но как-то не шли слова в голову. Большое не напишешь.

«Здравствуйте мои дорогие и любимые и любимые Ирина, ребёночек, родители, брат!» начал я. Потом вкратце попытался изложить все, что было. Опустил расстрел и пытки. Просто написал, что захватили в плен, служу инструктором, просил выйти на соответствующие структуры, чтобы помогли вырваться. С другой стороны я прекрасно отдавал себе отчёт, что вряд ли кто-нибудь почешется из официальных лиц, чтобы вытащить нас. Россия, тут уж ничего не поделаешь, всегда государство было против простого человека.

Указал все телефоны отца, матери, брата, домашний адрес как связаться с ними. Конверта не было, поэтому просто сложил бумагу и завернул в целлофановый пакетик.

Первая возможность передать весточку на Родину. Посмотрим.

Прибежал Витька, он был радостен. Аида хоть и сопротивлялась, говорила, что не поедет к Витькиным родителям, но куда она денется! Потом пришёл Мишка, он также сел писать письмо домой. Когда закончил, вкратце рассказал о совещании. Гусейнов выдрал как последнего кота Модаева, мулла пытался его защищать, но ему тоже досталось.

Потом оказалось, что оборону никто толком не оборудовал, просто ополченцы заняли все старые позиции армян, и на этом все закончилось. Всех пленных расстреляли. Каждому сделали по контрольному выстрелу в голову. Отдали тела местным, чтобы похоронили.

Мы сели за ужин, который растянулся до трех часов ночи. Все были в сборе. Охраны мы вообще не видели. И самое главное замаячила призрачная надежда свободы. И все благодаря Витьке. Мы даже подтрунивали над ним, не специально ли он все это сделал, чтобы передать письмо в Россию. Он лишь отчаянно матерился, но был счастлив и сиял как начищенный пятак.

Легли спать. Но выспаться не удалось, потому что через минут двадцать началась стрельба. Это была не обычная пальба часовых, а настоящая перестрелка.

Мы выскочили, запрыгнули на БМП и рванули вперёд. Мной опять охватил азарт охотника. Вперёд! Вперёд! Личность опять раздвоилась. Кто-то осторожный, разумный, сидящий во мне спрашивал меня: «Зачем? Тебе это надо? Зачем? Это не твоя война!»

Но инстинкт древнего охотника проснулся, и он гнал меня вперёд, туда, где разгорался бой. Из всего экипажа БМП у нас был лишь механик-водитель, остальные куда-то разбрелись. Поэтому Володя с Сашкой запрыгнули внутрь и готовили вооружение к бою. Мы же втроём, уцепившись в броню, вглядывались в темноту.

Бой уже перенёсся с окраины вглубь села. Мы врезались в кучу того, что осталось от дома, резко затормозили, меня сбросило с брони. И тут же мы попали под огонь.

— Быстро с брони! — заорал я Виктору и Мишке.

— Откуда стреляют?

— Хрен его знает! Стреляй вперёд, оттуда нападают. Потом разберёмся. Мне все равно здесь никто не дорог!

Мы палили в темноту, нам тоже отвечали. Силы нападавших были неизвестны. Перестрелка была очаговая, но одно утешало, что сопротивление наше сломить не удалось, значит нападавших гораздо меньше, чем нас, может рота, может чуть больше — около двух рот.

Но на их стороне были два преимущества. Первое — это внезапность, а второе — они прекрасно знали село, чего нельзя было сказать про нас. И они знали, что наши ополченцы сядут в их окопы, свои рыть им было лень. Вот и получили, что заслуживали. А ведь предупреждали мы Гуся, ой предупреждали!

— 68 -

Все это в голове пронеслось, пока я стрелял в темноту. Сначала — лихорадочно, направо, налево, отгоняя страх, который комком стоял внизу живота, вызывая тошноту и перехватывая горло, сбивая дыхание, руки дрожали от волнения, по спине бежал пот, пот заливал глаза, мешая присмотреться, увидеть, охватить всю картину боя.

Постепенно мне удалось овладеть собой и осмотреться. Слева от меня Витька с Мишкой стреляли в темноту, матерясь, заглушая собственный страх. Значит, ничего. Они тоже боятся! Только кретины не боятся!

БМП поводя стволом, тявкала короткими очередями. Именно то, что рядом была бронетехника, придала мне уверенность.

Я перестал судорожно стрелять наобум в темноту. С трудом сглотнул слюну, горло все пересохло, в глазах прыгали, плавали какие-то геометрические фигуры. Начал высматривать цель.

Вот из подвала соседнего дома полыхнуло коротким огнём автоматной очереди, тут же загрохотало по броне. Ха! Попались! Я выцелил это окошко, и плавно нажал спуск. «Двадцать два». Короткая, в четыре патрона очередь ушла в сторону подвала.

Не знаю почему, но знал, что попал, точно так же, как знал это, когда стрелял по чердаку. Я вновь был пулей, знал, что и как она сделала. Я мог пойти в подвал, и знал где она находится, пройдя сквозь череп стрелка: отрикошетив от стены, она упала в угол.

Я физически ощущал, как она вошла в нос, потом, отразившись от кости, пошла вверх, в мозг, там, пробив маслянисто-вязкую массу, вышла рядом с макушкой человека. Смерть его была мгновенной, он ничего не почувствовал и не понял.

Справа от себя я даже не увидел, а почувствовал шевеление, тень, перекат влево и со спины, от бугра. Не целясь — очередь, стволом слева направо.

Грохот падения. Есть! Попал! Зацепил. Переворачиваюсь на живот, смотрю. Цель немного выше меня, неудобно, но и лезть туда не имею ни малейшего желания.

Жду ещё секунд пятнадцать. Тишина. Патроны надо беречь. Что без толку палить. Просто пригибаясь к самой земле, короткими перебежками домчался до Виктора и Михаила. Упал рядом. Сердце вырывается из груди. Ноги дрожат. Как бы не обделаться!

Когда бежал, рядом со мной автоматная очередь взбила несколько фонтанчиков пыли. Мне стало страшно. Весь героизм, рассудок, куда-то пропали. Только выжить. Только сейчас я осознал до конца, понял кончиками волос, что мы на войне. Бля! Угораздило же меня вляпаться! Господи, помоги! Помогай же!

От короткой перебежки сердце колотилось, готово было выпрыгнуть из груди. Казалось, что пробежал не пятнадцать метров, а все десять километров!

Нахрен мне все это подвиги, лишь выкарабкаться! Идут на хрен все со своей войной! Домой! Только домой!

Пот заливает глаза горящей нефтью, кислотой выедает их. Зубы стучат друг о друга, произвольно стискиваясь, и раздавливая друг друга. Организм сам по себе живёт, независимо от сознания. Страшно! Очень страшно!

Наши мужики стреляют в сторону противника. Я укладываюсь рядом с ними.

— Где они? — кричу я.

Говорить уже не могу. Просто не могу, все внутри трясётся, вибрирует, голос срывается на крик, он тоже вибрирует от страха. Порой кажется, что я перестал дышать, просто забыл как это делается. Страх, волнение, раздавило меня.

— Смотри правее! — орёт Витька, посылая короткую очередь в сторону противника.

— Где?! — я не вижу.

— Возле развалин дома, что справа! — тоже орёт Мишка.

Глаза его азартно горят. Ему нравится, его терзает азарт боя. Мне не до этого. Ноги ватные, кажется, что я их не чувствую. Смотрю, куда они указывали. Вижу слабые вспышки от выстрелов.

Мишка меняет магазин. Отстегнул старый. Отбросил в сторону. Немного подёрнулся вверх, чтобы достать новый, как-то странно выгнулся и упал лицом вниз, в щебёнку. Лежит и не шевелится. Мы с Виктором как-то сразу и не заметили, что с ним что-то не так.

— 69 -

Я тронул его плечо.

— Миша! Ты чего?

Мишка молчит, а тело как-то подозрительно расслаблено.

— Мишка, ты что? Эй, брось! — я тряс его. — Витя! Помоги!

Мы вдвоём перевернули обмякшее тело Миши на спину, сдёрнули вниз с насыпи. Пуля вошла в нижнюю челюсть, пробила горло, вышла сзади шеи, прошив ворот куртки.

Лицо Мишки выражало удивление. Глаза были открыты, голова запрокинута назад.

Витька бросился к нему на грудь. Стал слушать сердце. Не услышал, рванул куртку, майку, стал вновь слушать, не бьётся ли сердце.

— Олег! Помогай! Его можно спасти! Делай искусственное дыхание! Нет, сначала бинтуй! Рви бельё!

Я начал рвать майку на Мишке и, стараясь не перетянуть горло сильно, стал накладывать повязку. Заражённый энергией Виктора, бросился дуть Михаилу в рот, а Виктор начал делать массаж сердца. Я тут же почувствовал, как вдыхаемый мной воздух выходит через пробитое горло. Попытался зажать ему горло, чтобы воздух не выходил наружу, а прорывался в лёгкие.

— Сердце бьётся или нет? — спросил я у Виктора, прервавшись.

— Нет. Но надо постараться. Давай его на БМП, и отвезём Аиде. Она спасёт. Видел, как она вставила в горло трубочку парню, и тот выжил. Давай в десантный отсек и повезём. Мы его спасём! Мишка, сучий потрох! Слышишь, только не умирай, мы тебя спасём! Сейчас поедем к моей невесте, а потом погуляешь на моей свадьбе! Только живи! — Витька орал, пока мы тащили Мишу, из глаз у нас катились слезы.

— Сашка, Вовка! Помогите! — орал я сквозь слезы. — Помогите десантный отсек открыть! Мишку ранило!

Сашка свалился с брони и бросился открывать люк заднего отсека.

— Еш твою мать! Как так?!

— За магазином новым полез в подсумок, вверх дёрнулся. Вот и зацепило.

— Давай заноси, вот так, аккуратнее, вот сюда укладываем! — Сашка помогал внутри, сдёрнул внутреннее переговорное устройство и заорал: — Гони в медпункт, Мишку ранило!

Машина дёрнулась, развернулась и потряслась на ухабах, нас мотало, но мы держались, продолжали делать Мишке искусственное дыхание и массаж сердца. Александр держал голову Миши. Потом Саня включил освещение салона. Я увидел, что сам весь в Мишкиной крови. При каждом толчке в области сердца, что делал Виктор, кровь выходила из места ранения.

— Не боись, Михаил, мы тебя вытащим! Знаешь, у нас в десанте и не такое было, вытаскивали, ты главное нас слушай и не уходи. Чувствуешь, я твою голову держу, вот так я буду её держать всегда. И ты будешь жить всегда, пока я тебе команду не дам, — Сашка плакал, и его слезы расплавленным свинцом капали мне на затылок, смешивались с горячим потом, и катились за шиворот.

— Только держись, умоляю тебя — держись. Сейчас приедем, немного осталось.

Минуты через три БМП резко остановилась, мы все полетели вперёд, но люк уже открылся, Володя протягивал руки, чтобы принять Мишку.