Два дня и три ночи

      – Спасибо, Кэлверт, но я не нуждаюсь в адвокатах. – В голосе деда Артура все же сквозила горечь.
      – Простите. Через час или два после вашего отплытия с «Огненного креста» Стикс и его компания привезли с «охоты» приятное сообщение о моей смерти. Одновременно это был смертный приговор Дэвису. Я уверен, в роли палача выступил Квист. Почему именно он и именно таким образом? Выстрел могли услышать в порту. Удар ножом – способ малогигиеничный. Затопить корабль вместе со связанным Дэвисом они могли, только когда кончится прилив – после полуночи, а мало ли что случится до того времени... Кроме того, я считаю, что Квист действовал так, а не иначе еще и по некоторым причинам субъективного свойства. Я уверен, что он – импульсивный убийца, маньяк, психопат – называйте как хотите. Ему доставляет удовольствие сама возможность убивать.
      – Да, – подтвердил дед Артур спокойным голосом, – все было именно так. Потом они стали искать место, куда спрятать труп, и подумали о нашем фальшивом моторе. Все содержимое они выбросили в море или забрали с собой, а Дэвиса... – Он прервал монолог, на секунду задумался и вдруг завизжал. Я никогда не думал, что его стариковское горло способно быть источником такой рулады. – Но каким образом, черт возьми, они узнали, что это был не настоящий мотор?! Прошу вас ответить! – Тут он резко понизил тон и заговорил почти шепотом: – Что это, Кэлверт, предательство или преступный просчет?
      – Надеюсь, второе, адмирал. Это преступный просчет. Мой просчет. Я понял это только теперь. Если бы эта мысль пришла мне в голову раньше, возможно, Дэвис был бы жив. Я ведь знал все с самого начала, но не сумел предвидеть, а вернее, попросту понять. Когда лжетаможенники прочесывали корабль, я сразу же подумал, что они нашли то, что их интересовало, именно в машинном отделении. До этого они рассматривали каждую мелочь сквозь увеличительное стекло, даже аккумуляторы, а после проводили осмотр небрежно и быстро. Дэвис пытался обратить мое внимание на то, что главным для них были аккумуляторы. Но я имел слишком высокое мнение о себе, чтобы выслушивать чьи-либо советы. Прошу вас, адмирал, возьмите фонарь и приглядитесь к аккумуляторам.
      Дед Артур одарил меня ледяным взглядом. Лучше бы я искупался в бассейне с жидким гелием. Приняв из моих рук фонарь, он несколько минут рассматривал аккумуляторы, после чего выпрямился с недоуменным видом.
      – Не вижу ничего особенного.
      – Томмас – так зовут одного из лжетаможенников – был более наблюдательным, а возможно, имел перед вами преимущество: он ведь знал, что искать. Он хотел найти мощный радиопередатчик, а не аппарат небольшого радиуса действия, который стоял у нас в рубке. Он искал на аккумуляторах следы присоединения толстого силового кабеля. Чаще всего это делают с помощью специальных пружинных зажимов. Их еще называют «крокодилы», потому что их зубцы остры, как зубы аллигатора.
      Дед Артур чертыхнулся и снова склонился над аккумуляторами. Теперь ему хватило несколько секунд.
      – Вы правы, Кэлверт. – Лед в его взгляде растаял, осталась только горечь.
      В этот момент у меня в мозгу словно щелкнул выключатель, а вернее, включатель, потому что все события последнего дня вдруг выстроились в моем сознании в единую логическую и, к сожалению, безальтернативную цепь моих взаимосвязанных ошибок.
      Теперь взвизгнул я, с успехом доказывая, что по молодости лет мои голосовые связки действуют куда лучше адмиральских:
      – Так они с самого начала знали все! Они были в курсе все, вы понимаете, всех моих планов! Они знали, что Дэвис на рассвете будет на борту один и что вертолет доставит меня на пляж в сумерки. Достаточно было чьего-то подтверждения с озера Гурон, и они приняли решение уничтожить вертолет. А эти разбитые передатчики и поврежденный телефон?! Это же приманка! Они хотели, чтобы мы поверили, что передатчик остался только у нас. И мы клюнули, как последние идиоты! Ведь с самого начала было все ясно!..
      – Вы очень громко говорите, – прервал мою тираду дед Артур. – Кроме того, ход ваших размышлений, если это вообще можно назвать размышлениями, лишен какой бы то ни было логики.
      – Помните, я говорил вам, что, когда мы с Дэвисом гостили на «Шангри-Ла», здесь, на «Огненном кресте», была ответная делегация? К сожалению, я не понял тогда, зачем они нас посетили...
      – Я прошу не утруждать себя новыми доказательствами того, что я менее наблюдателен и сообразителен, чем вы. Я уважаю вашу компетентность, Кэлверт. Продолжайте.
      В иное время я не преминул бы съязвить по этому поводу. Но не сейчас.
      – А ведь все было примитивно просто, – продолжал я. – Они сошли в машинное отделение и детально все обыскали. Естественно, их внимание привлекли четыре неокрашенных винта на правом моторе, тем более что на левом краска на таких же винтах была нетронута. Потом они подняли кожух и подключили к выходу радиостанции небольшой передатчик, который спрятали за аккумуляторами. Они прекрасно знали, какую работу предстоит выполнить, и привезли с собой все необходимые инструменты и детали. Потом им оставалось только сидеть с сигаретой и стаканчиком виски в мягком кресле и, слушая все наши разговоры, корректировать планы своих действий. Видите, адмирал, они бережливые, рачительные люди. Ведь могли уничтожить радиостанцию, за борт выбросить. А они пожалели дорогостоящую аппаратуру. Впрочем, я думаю, их не слишком интересовал бюджет вашей организации, адмирал. Просто, если бы они лишили нас радиостанции, мы бы искали и нашли другой способ связи. А так – мы сами информировали их обо всем. Я думаю, даже сэру Ставракису не часто удается получать информацию раньше службы новостей Би-Би-Си.
      При воспоминании о тонущей «Мэри Роз» дед Артур поморщился. Блестяще проведенная акция теперь выглядела сокрушительным провалом.
      – Ну хорошо, – переменил он тему. – А почему же тогда они сами уничтожили свое преимущество, спрятав сюда... – Он указал на корпус мотора.
      – Зачем им было преимущество после полной и окончательной победы? – ответил я, чувствуя, как усталость снова наваливается на мои плечи. – Меня расстреляли и утопили, Дэвис был задушен...
      – Да-да, конечно. Какая жуткая история! – Он снял монокль и потер веки. – Значит, теперь они знают, что попытавшись запросить помощь, мы найдем труп Дэвиса, а значит... Кэлверт, теперь я понимаю вашу мысль насчет страхового полиса. Даже если они невысокого мнения о наших дедуктивных способностях, мы – свидетели. Они не успокоятся, пока мы живы! Тем более что ставка в этой игре – миллионы фунтов! Что вы думаете об этом, Кэлверт?
      – Нужно поднимать якорь и уходить, – ответил я очень серьезно. – Это единственное спасение. Мы и так задержались тут слишком долго. Может быть, они уже в пути. Что касается люгера, пусть он остается у вас, адмирал. На море, я надеюсь, мы будем в относительной безаопасности. Но сначала нам нужно отвезти на берег тело Дэвиса и вашего «крестника».
      – Правильно. Мы должны переправить их на сушу.
 

* * *

 
      Поднимать якорь с помощью электрической лебедки – процесс максимально демократичный. Вы можете быть кретином-капралом, а можете иметь кембриджский диплом, но неуверенный шаг ногой, неточный взмах рукой, развевающиеся по ветру полы плаща и любой кусочек ткани, попавший между цепью и барабаном, – и вы остаетесь без ноги или без руки, поскольку в случае опасности нет никакой возможности добраться до выключателя, который кораблестроители для удобства располагают на задней стенке подъемника. Такие случаи довольно часто происходят и в хорошую погоду. Когда палуба становится скользкой от воды, опасность увеличивается вдвое. Но если к тому же темно, как у негра в желудке, с неба льются потоки воды, а корабль танцует под ногами ритуальную пляску племени мумба-юмба, то, насколько я знаю, только один человек в мире может добровольно вызваться проделать такую работу. Правда, сейчас у этого человека был серьезный стимул к добросовестной работе: ему очень хотелось избежать смерти.
      Может, я был слишком поглощен своим занятием или же грохот якорной цепи заглушил все остальные звуки, но я не сразу среагировал на чей-то зов, хотя он прозвучал несколько раз.
      Это было похоже на женский крик. Сначала я подумал, что он доносится с одной из яхт, стоящих на якоре неподалеку. В такую погоду сосчитать количество выпитого на этой яхте виски могла бы только ЭВМ последнего поколения.
      Но голос раздался снова, и на этот раз гораздо ближе. Интонации борьбы и тревоги исключали гипотезу о пьяной пирушке. Это отнюдь не походило на возглас сожаления по поводу окончания последней бутылки. Это была мольба о помощи.
      Я остановил подъемник. «Лилипут» каким-то образом сам очутился в моей руке.
      – На помощь! Спасите!
      Приглушенный полный отчаяния голос доносился по воде со стороны порта. Я рванулся туда, но тут же вспомнил печальный опыт Дэвиса и представил себе, как скоро я встречусь с ним, если эти звуки исходят из лодки, в которой двое джентльменов, вооруженных автоматами, ждут появления доверчивого Кэлверта, чтобы нажать на спуск.
      – Помогите! Умоляю!..
      Я отбросил колебания и приступил к решительным действиям. Это был не просто женский голос, молящий о помощи, – это был голос Шарлотты Ставракис. Схватив резиновый кранец, постоянно привязанный к одной из опор барьера, я бросил его в воду.
      – Это вы, миссис Ставракис?
      – Да, да, это я. Спасибо... Спасибо... – Она еле дышала, и каждое слово давалось ей с огромным трудом. Судя по всему, она успела наглотаться воды.
      – Там, в воде, кранец... круг. – Кто знает, может быть, жена такого проверенного мореплавателя, как сэр Антони, сама не слишком разбирается в морской терминологии. – Схватитесь за него.
      – Да... Я уже...
      – Попытайтесь вскарабкаться на борт.
      Вздох, всплеск воды, возглас досады.
      – Нет... Я не могу... Не получается...
      – Не волнуйтесь, держитесь, я сейчас вам помогу.
      Надо было бежать искать деда Артура, но, к счастью, он уже стоял за моей спиной.
      – Госпожа Ставракис за бортом, – шепнул я ему на ухо. – Возможно, это ловушка, но мы должны ей помочь. Если вы увидите какой-нибудь свет – стреляйте без предупреждения.
      Он не ответил, но его рука дернулась к карману, в котором лежал люгер. Я перелез через борт и, соскользнув по канату до самой ватерлинии, вытянул руку и схватил неудачную пловчиху. Она отнюдь не была дюймовочкой, а к тому же зачем-то прицепила к поясу большой полиэтиленовый пакет. Что же касается меня, то моя физическая форма была не такой блестящей, как десять лет, а тем более десять часов назад. И все же при помощи деда Артура я втащил даму на палубу. Мы внесли ее в рубку и уложили на кушетку.
      Если бы в эту минуту кто-нибудь из знаменитых фотографов-художников сделал серию фотопортретов великой кинозвезды, ни один из иллюстрированных журналов не принял бы эти фотоснимки в печать, опасаясь обвинения в клевете. Ее черные брюки и элегантная блузка выглядели так, будто находились в воде минимум месяц. Длинные, мокрые, спутанные волосы прилипли ко лбу и щекам. Лицо заливала мертвенная бледность, а в больших окаймленных черными кругами глазах застыл страх. Тушь и губная помада стекали по коже цветными ручейками. Короче говоря, это было не совсем то, во что влюблялись миллионы европейцев.
      – Дорогая моя... Дорогая моя, – приговаривал дед Артур самым снобистским тоном, какой только был в его репертуаре, и, припадая у ее ног то на одно, то на другое колено, пытался дотронуться до ее лица извлеченным из кармана стерильным носовым платком. – Бога ради, что случилось? Коньяк, Кэлверт, коньяк! – Это прозвучало, как «Скальпель!», обращенное знаменитым хирургом к замешкавшемуся ассистенту в кульминационный момент уникальной операции на сердце. – Быстрее! Вы что, окаменели?
      Наивный, он надеялся, что после его возлияний на корабле найдется хоть капля спиртного. Нужно было подумать об этом заранее и оборудовать третий мотор со встроенным самогонным аппаратом. Впрочем, мой неприкосновенный запас все еще не был окончательно разграблен.
      – Если вы возьмете на себя оказание первой помощи миссис Ставракис, – сказал я, подавая ему наполненный стакан, – мне все же хотелось бы поднять якорь.
      – Нет, нет... Не бойтесь... – вдруг довольно активно запротестовала спасенная, отхлебнув глоток и закашлявшись. – Они не появятся раньше, чем через два часа. Я знаю. Я слышала их разговор. Происходят страшные и непонятные вещи, адмирал. Я была вынуждена бежать. Бежать любой ценой.
      – Прошу вас, дорогая, не принимайте все так близко к сердцу, – приговаривал дед Артур, как будто наша гостья имела возможность разумно дозировать свои эмоции. – Выпейте еще, дорогая миссис Ставракис.
      – О нет, только не это!
      Я подумал, что женское кокетство не знает границ: промокшая и озябшая, она отказывалась от превосходного пятидесятилетнего коньяка. Но тут же сообразил, что ее полный отвращения возглас относится не к гордости моей коллекции, а к обращению «миссис Ставракис».
      – Прошу вас, называйте меня Шарлотта. Просто Шарлотта. Шарлотта Майер.
      Я снова подумал, что женское кокетство не знает границ: дружный коллектив пиратов наверняка уже приготовил для нас небольшую атомную бомбу, которая вот-вот влетит к нам в иллюминатор, а очаровательно улыбающуюся Шарлотту интересует только одно – чтобы к ней обращались по имени, а не по фамилии.
      – Что заставило вас бежать? – спросил я.
      – Кэлверт! – осадил меня возмущенный дед. Очевидно, он уже почувствовал себя полновластным покровителем прекрасной дамы, и всякое мое обращение к ней автоматически превращалось в бестактность. – Миссис Ставр... прошу прощения, Шарлотта перенесла страшный шок. Дайте ей прийти в себя.
      – О нет, нет... – Она с трудом поднялась на жесткой матросской койке и взглянула на меня, улыбаясь еще полуиспуганно, но уже полуиронично. – Вы правы, господин Петерсен, или Кэлверт, в конце концов, это не имеет значения. Актрисы умеют сдерживать свои эмоции. Правда, я сейчас не на сцене, но все равно... – Новый глоток коньяка начал возвращать румянец на ее щеки. – Уже некоторое время я замечаю, что на «Шангри-Ла» происходят странные события. На борту появляются какие-то подозрительные личности. Без всяких причин и объяснений меняют людей в команде. Иногда корабль уходит в какие-то таинственные рейсы, а меня с моей горничной оставляют на берегу. Мой муж, сэр Антони, ничего не говорит. Мне кажется, он употребляет наркотики... Я видела пистолеты... Когда эти странные люди прибывают на яхту, муж отсылает меня в мою каюту... Поверьте, дело вовсе не в моей ревности, я ни к кому, ни к чему его не ревную, но все это более чем странно.
      – В течение последних двух дней, – продолжала Шарлотта после минутной паузы, во время которой она то ли собиралась с мыслями, то ли по достоинству оценивала вкусовые качества предложенного ей коньяка, – я чувствовала, что приближается кризис... Это случилось после вашего ухода. Антони сказал мне, чтобы я шла в свою каюту. Я покинула салон, но решилась подслушивать под дверью. Лаворский сказал: «Ваш адмирал такой же представитель ЮНЕСКО, как я – агент советской разведки. И вы, Ставракис, так же как и я, прекрасно знаете, кто он на самом деле. Мы все по уши увязли, и ваши друзья из Интерпола или другой конкурирующей с ним организации хорошо отдают себе в этом отчет. Вам придется выбирать: мы или они. И я не сомневаюсь, что вы примете правильное решение.» А Стикс – о, как же я его ненавижу! – добавил: «В полночь я высылаю Квиста, Жака и Крамера. В час ночи они потопят „Огненный крест“, оставив на борту все сомнения мистера Ставракиса».
      – Ваш муж попал в неплохую компанию, – прокомментировал я ее монолог.
      – Господин Петерсен, – она несмело улыбнулась, – или, вернее, Кэлверт, как обращается к вам адмирал, а может быть, Джонсон, как называл вас Лаворский...
      – О, я понимаю, вас совсем запутали, – внес ясность дед Артур. – Прошу вас употреблять подлинное имя Кэлверт. Филипп Кэлверт.
      – Хорошо, Филипп. – Она произнесла мое имя по-французски, и я солгал бы, если бы сказал, что это мне не понравилось. – Вы слишком легкомысленны. Шутите, смеетесь. Вы не представляете себе, что творится вокруг вас! Вашей жизни угрожает опасность!
      – Мистер Кэлверт, – вмешался дед Артур, с особенным нажимом произнося мою фамилию, как бы сигнализируя гостье, что высокой аристократке негоже обращаться по имени к представителю плебса. – Мистер Кэлверт не всегда выражает свои мысли достаточно ясно, но, поверьте, он прекрасно осознает степень опасности. Но вы настоящая героиня, Шарлотта! – Ну да, конечно, как будущий пэр дед Артур вполне мог не только обращаться к ней по имени, но и попросить: «Зовите меня просто Арчи». – Повторяю, вы – бесстрашная героиня. Подслушивая у дверей, вы очень рисковали. Если бы вас заметили...
      – Они заметили меня, адмирал. Это одна из причин моего бегства. Я приплыла сюда не только за тем, чтобы предупредить о грозящей опасности вас, но и чтобы избежать ее самой или по крайней мере постараться избежать.
      – Ну-ну, моя дорогая, здесь вы в полной безопасности! – патетически воскликнул дед Артур.
      Хорошо, что на этот раз он не призвал меня в свидетели. Как честному человеку мне пришлось бы точно определить временные границы этой «полной безопасности» – ровным счетом до прибытия людей капитана Стикса.
      – Спасибо, адмирал. Но это не все, что я решила вам рассказать. И даже... показать. – В ее голосе зазвучали истерические нотки. – Заметив меня на лестнице, муж отвел меня в мою каюту и...
      Развернувшись на дрожащих ногах, она приподняла мокрую блузку, и мы увидели три синих рубца поперек спины. Дед Артур был так поражен, что застыл на месте как вкопанный. Я подошел, чтобы осмотреть раны. Рубцы шириной до двух сантиметров как бы соединяли обе лопатки. Во многих местах сочилась кровь. Я осторожно дотронулся пальцем до израненной кожи. Без сомнения, следы были совсем свежие и настоящие. Шарлотта не вздрогнула от моего прикосновения. Я отпрянул. Опустив блузку, она вновь повернулась к нам лицом.
      – Не слишком привлекательное зрелище, не правда ли? – улыбнулась она. – И поверьте, это еще не самое страшное...
      Снова эта улыбка!
      – Только не надо больше доказательств! – воскликнул дед Артур. – Это ужасно, я не хочу этого видеть. Моя бедная, несчастная Шарлотта! Сколько вам пришлось вынести! Этот тип... этот индивидуум... Я не могу называть его человеком. Этот изверг... Изверг! Может быть... под воздействием наркотиков? Невероятно...
      Его лицо залила краска возмущения, голос хрипел так, будто Квист (или по крайней мере Кэлверт) держал его за горло.
      – Никто бы не поверил в это! – продолжал стенать дед Артур.
      – Кроме Мадлен, его первой жены, – уже спокойно уточнила Шарлотта. – Теперь я понимаю, почему незадолго до смерти она несколько раз побывала на лечении в психиатрической больнице... Но я не хочу последовать за ней, – добавила она, на этот раз с дрожью в голосе. – Я сильнее, чем Мадлен Ставракис. Поэтому я собрала вещи и ушла.
      Она указала на полиэтиленовый пакет, который так усложнил ее подъем на борт и в котором, я надеялся, находится одежда.
      – Если кто-нибудь узнает о вашем побеге, они не будут ждать до полуночи, – сказал я.
      – Они не узнают как минимум до утра. Каждый вечер я запираю дверь своей каюты на ключ. Сегодня я заперла ее не изнутри, а снаружи.
      – Удачная мысль. Но у нас могут возникнуть сложности, если вы сейчас же не смените эту промокшую одежду. Надеюсь, вы сбежали с «Шангри-Ла» не для того, чтобы умереть от воспаления легких. Полотенце в моей каюте. Потом мы вас доставим в отель «Пальмира».
      То, что ее плечи разочарованно опустились, могло быть плодом моего воображения, но взгляд ее, без сомнения, выражал досаду.
      – Я надеялась, вы придумаете что-нибудь получше, – вздохнула она. – Вы хотите спрятать меня в таком месте, где они будут искать прежде всего. Завтра же муж заберет меня оттуда и снова запрет в каюте. Нет. Мой единственный шанс – побег. Ваш – тоже. Почему бы нам не убежать вместе?
      – Ни в коем случае, – запротестовал я.
      – Вы не любите брать на себя лишние хлопоты? Я кажусь вам обузой? – Угнетенная, униженная, но и гордая одновременно, она обернулась к адмиралу и взяла его за обе руки. – Вы дворянин, сэр Артур. Я обращаюсь к вашей дворянской чести и достоинству. Позвольте мне остаться.
      «Ну конечно, нам, крестьянам, не понять», – подумал простолюдин Кэлверт, случайно затесавшийся в это благородное общество.
      Дед Артур украдкой взглянул на меня, ища поддержки, но, не получив ее, заколебался. Украдкой взглянул на Шарлотту, ища понимания, но утонул в ее огромных карих глазах...
      – Конечно, моя дорогая, вы здесь хозяйка. – И он изогнулся в поклоне, столь же аристократичном, как его монокль, бородка и произношение. – К вашим услугам, мадам.
      Победительница послала мне улыбку, в которой не было ни триумфа, ни удовлетворения, только доброта, облегчение и предложение дружбы.
      – Филипп, я хотела бы, чтобы это решение было единогласным.
      Само собой, в нашем тандеме с командиром все решения единогласны, поскольку я права голоса не имею.
      – Если адмирал хочет подвергнуть вас значительно большему риску, мое согласие не обязательно. Я слишком дисциплинирован. И более того – послушен.
      – Как трогательно, – кисло заметил дед.
      И вдруг в моей голове прояснилось. Я все понял, не понимая. И как только, понимая все остальное, я не понял этого раньше!
      – Простите меня, – сказал я. – Я ни секунды не должен был сомневаться в правильности этого решения. Вы совершенно правы, адмирал. Ваше место, мадам, здесь, на борту. Но вы должны оставаться в каюте, пока «Огненный крест» не выйдет в море после того, как посетит остров.
      – Ну, наконец-то осмысленный ответ! – Дед был в восторге от изменения моего настроения и одновременно от торжества идей аристократии. Короче говоря, «аристократы всех стран, соединяйтесь!»
      – Это не протянется долго, – добавил я, улыбаясь Шарлотте. – Через час нас здесь уже не будет.
 

* * *

 
      – Послушайте, сержант, мне наплевать, какое обвинение вы ему предъявите, – сказал я, переводя взгляд с полицейского на мужчину, закрывающего полотенцем разбитое в кровь лицо. – Грабеж. Оскорбление действием. Незаконное ношение оружия. Выбирайте, что угодно.
      – Это не так просто. – Макдональд стоял за перегородкой, поглядывая то на меня, то на пленника, и не спешил принимать решение. – Он никого не ограбил, господин Петерсен. Просто каким-то образом оказался на борту вашего судна. Это не такое уж большое преступление. Оскорбление действием? Он выглядит, скорее, как жертва, чем как нападавший. Незаконное ношение оружия? Я не вижу у него никакого оружия.
      – Оно упало в море.
      – Но ведь это всего лишь домыслы. Я не могу только на основании ваших слов упрятать человека за решетку.
      Вывести меня из равновесия всегда было делом невозможным. Судя по всему, сержант Макдональд решил стать пионером в этой области человеческой деятельности. Сначала он ничтоже сумняшеся помог опереточным таможенникам, а теперь пытается вставить палки в колеса моей уже начинающей разгоняться боевой колесницы.
      – Я так понимаю, сержант, через пять минут вы заявите, что все это плод моей разгоряченной фантазии, а еще через пять прикажете арестовать меня за то, что я, проходя по набережной, избил ни в чем не повинного человека, а теперь притащил его к вам, чтобы у следствия были доказательства моего преступления. Я понимаю, сержант, можно быть ограниченным человеком, я сам не энциклопедист, но не до такой же степени!
      Я оставил Макдональду шанс думать, что последняя часть фразы относилась к моей «энциклопедичности». Но он им не воспользовался. Его лицо налилось кровью, на скулах заиграли желваки, а пальцы обеих рук вцепились в барьер во вполне квистовской манере.
      – Настоятельно прошу не употреблять в разговоре с представителем власти подобного тона!
      Кто бы мог подумать, что сельский полицейский способен говорить такими штампованно-бюрократическими фразами. Может быть, им выдают разговорники для бесед со всякими секретными агентами? Хотя вряд ли. В бумажку он не подглядывал, а выучить такое на память у него бы просто не получилось.
      – Если вы и дальше, сержант, будете вести себя как придурок, мне придется быть еще более невежливым. Вы возьмете его под стражу или нет? В конце концов, у меня есть свидетель. Пойдемте к старой пристани, я помогу вам с ним встретиться. Я даже познакомлю вас. Это адмирал сэр Артур Арнфорд-Джейсон. или в его словах вы тоже будете сомневаться?
      – Во время прошлой нашей встречи вы были в обществе господина Дэвиса.
      – Дэвис и сейчас на корабле. Допросите моего пленника, он подтвердит.
      – Я послал за врачом. Пусть приведут в порядок его лицо. Так я ни слова не могу разобрать.
      – Да, пожалуй, – согласился я, – в таком состоянии он не смог бы произнести монолог Гамлета. Но главная проблема в том, что он говорит только по-итальянски.
      Естественно, что бессмертный шекспировский шедевр он не смог бы произнести ни по-итальянски, ни по-японски, ни на языке оригинала.
      – По-итальянски? Я смогу это уладить. Владелец кафе – здесь, неподалеку, – итальянец.
      – Тем лучше. Я прошу задать ему четыре вопроса: «Где его паспорт? Каким образом он прибыл в Англию? На кого он работает? Где живет?»
      Сержант многозначительно посмотрел на меня и заключил, цедя слово за словом:
      – Как биолог вы производите странное впечатление, господин Петерсен.
      – А вы не менее странное как полицейский, – парировал я. – Спокойной ночи.
      Я вышел из комиссариата и встал в тени телефонной будки. Через несколько минут прибыл какой-то человек с небольшой кожаной сумкой. Он вошел в комиссариат, а уже через пять минут вышел оттуда. Ничего удивительного: врач-терапевт мало что может сделать в случае, когда нужна сложная операция.
      Дверь комиссариата раскрылась снова, и в ней показался сержант. Одетый в черный застегнутый на все пуговицы плащ, он быстрым шагом, не оглядываясь по сторонам, пошел к морю, направляясь в сторону каменного мола. Там он осветил фонариком влажные ступеньки, сошел по ним и подтянул к себе причаленную в этом месте лодку.
      – Вы бы попросили у них рацию, сержант. – Я наклонился над ним и включил свой фонарик. – Тогда срочные известия можно было бы передавать быстрее. Кроме того, вы бы не рисковали здоровьем, добираясь в такую погоду до «Шангри-Ла».
      Он выпрямился, отпустил лодку и поднялся по ступеням тяжелым шагом старого усталого человека. Лодка отплыла в темноту.
      – Что вы сказали о «Шангри-Ла»?
      – Ну что вы, сержант, я бы ни в коем случае не хотел, чтобы вы из-за меня опоздали. Бизнес важнее пустых разговоров. Ваше теперешнее начальство должно быть обслужено в первую очередь. Плывите к ним, сержант, плывите скорее и сообщите, что один из их наемников оказался в руках некоего Петерсена и что тот же Петерсен имеет некоторые сомнения относительно честности сержанта Макдональда.
      – Я не понимаю ни слова из того, что вы говорите, – ответил он глухим голосом. – «Шангри-Ла»... Ничего общего с «Шангри-Ла»...
      – Великолепно. Вы просто решили поудить рыбку. Где ваши удочки, сержант Макдональд?
      Это прозвучало почти как «Где ваша честь, сержант?» Он попытался взять себя в руки.
      – Послушайте, занимайтесь своими делами и не вмешивайтесь в чужие.
      – Сейчас я занимаюсь и тем и другим одновременно. А вы, сержант, выдали себя. Мне ведь совершенно наплевать, что будет с моим итальянским приятелем. Вы можете обвинить его хоть в отправлении естественных потребностей в публичном месте. Или можете взять к себе на работу. Мне все равно. Я привел его только затем, чтобы получить доказательства, что вы действуете заодно с ними. Я хотел увидеть, как вы отреагируете. Хотя, честно говоря, я знал, как вы поступите, и очень огорчен тем, что вы не обманули моих надежд.
      – Может, я действительно не энциклопедист, – с достоинством ответил Макдональд, – но я и не законченный идиот. Сначала я думал, что вы – один из них или у вас те же цели. Но теперь вижу, что это не так. Вы работаете на правительство.
      – Да, я что-то вроде государственного чиновника. А там, на «Огненном кресте», – мой непосредственный начальник. Мне очень хотелось бы вас с ним познакомить.
      – Я не собираюсь выполнять приказы вашего начальника.
      – Как хотите.
      Я отошел на несколько метров, потом внезапно обернулся и сказал:
      – Что касается ваших сыновей, сержант Макдональд. Мне говорили, что они недавно погибли в горах...
      – Что с ними?
      – Мне будет искренне жаль сказать им когда-нибудь, что их отец отказался и пальцем пошевельнуть, чтобы спасти их жизни.
      Он окаменел и смолк. Он не сопротивлялся, когда я, мягко взяв его за плечо, увлек за собой и привел на «Огненный крест».
      Честно говоря, мне уже порядком надоели сладенькое выражение лица и сюсюкающие интонации деда Артура, поэтому, когда он встретил приведенного мною Макдональда испепеляющим взглядом василиска, я даже немного успокоился. Дед был все еще в форме. Блестящий монокль еще более усиливал эффект. Бедняга сержант был навылет пробит этим лазерным лучом и теперь неподвижно стоял по стойке «смирно».
      – Итак, вы совершили ошибку, сержант, – проговорил дед Артур тихим и монотонным голосом – самой жуткой из имевшихся в его ассортимент интонаций. – Ваше поведение равносильно признанию вины. Мой коллега Кэлверт сошел на берег со связанным пленником, но веревки хватило бы, чтобы повесить вас обоих. И вы, сержант, вцепились в эту веревку обеими руками. Это получилось ловко, Макдональд, но не с вашей стороны. Вам не стоило сразу бежать докладывать обо всем вашим друзьям.
      – Какие они мне друзья... – с горечью произнес Макдональд.