Лью Арчер (№4) - Ослепительный оскал

Росс Макдональд

Ослепительный оскал

Глава 1

Я увидел ее, поджидающую у дверей моей конторы. Она была коренастая, среднего роста. На ней был свободного покроя голубой жакет с голубым закрытым джемпером и накидка из голубой норки, которая не могла смягчить очертаний ее фигуры. У нее было широкое, сильно загорелое лицо и черные, коротко подстриженные волосы, еще больше подчеркивающие мальчишеские черты. Эта женщина была из тех, кто в половине девятого утра всегда на ногах, если только не были на ногах всю ночь.

Пока я отпирал дверь, она стояла поодаль и смотрела на меня снизу вверх с видом ранней пташки, выбирающей себе червяка нужного размера.

– Доброе утро, – сказал я.

– Мистер Арчер?

Не дожидаясь ответа, она протянула мне похожую на обрубок коричневую руку. Ее пожатие было крепким, как мужское. Освободив руку, она просунула ее под мой локоть, втолкнула меня в мою собственную контору и закрыла за собой дверь.

– Очень рада вас видеть, мистер Арчер.

Она уже начинала меня раздражать.

– Почему?

– Что «почему»?

– Почему вы рады меня видеть?

– Потому что... Давайте-ка сядем поудобнее, чтобы нам можно было потолковать.

Не обладая шармом, она вызывала своей настойчивостью лишь тревогу.

Она устроилась в кресле возле двери и оглядела приемную. Комната была небольшая и плохо обставленная. Женщина, видимо, отметила эти обстоятельства, но реагировала на это лишь тем, что крепко стиснула перед собой унизанные кольцами пальцы. На каждой руке было по три кольца, а в них большие бриллианты, которые выглядели настоящими.

– У меня есть для вас работа, – сказала она, обращаясь к стоящей у противоположной стены продавленной софе, покрытой зеленой имитацией кожи. Ее манеры изменились. От девичьей живости она перешла к мальчишеской серьезности.

– Это небольшое дело, но я хорошо вам заплачу. Пятьдесят в день достаточно?

– Плюс расходы. А кто вас ко мне направил?

– Никто. Да садитесь же! Ваше имя я знаю годы, просто годы.

– Тогда у вас есть передо мной преимущество.

Ее взгляд снова обратился ко мне. От небольшой экскурсии по моей приемной он немного состарился и утомился. Под ее глазами темнели коричневато-оливковые круги. В конце концов, она, может быть, и в самом деле не спала всю ночь. Выглядела она лет на пятьдесят, несмотря на свои девичьи и мальчишеские замашки. Американки никогда не стареют, они лишь умирают, и в глазах ее я прочел порочное знание этой истины.

– Зовите меня Уной, – сказала она.

– Вы живете в Лос-Анджелесе?

– Не совсем. Но неважно, где я живу. Я скажу вам, что нужно делать, если вы хотите, чтобы я перешла к сути дела.

– Если вы не перейдете, я этого просто не переживу.

Ее твердый сухой взгляд ощупал меня почти осязаемо и остановился на моем рте.

– Выглядите вы отлично. Но мне вы кажетесь каким-то голливудским.

У меня не было настроения выслушивать комплименты. Грубоватость ее напряженного голоса, смесь заискивания и дурных манер беспокоили меня. Казалось, будто я говорил с несколькими людьми одновременно, и ни один из них не раскрывался до конца.

– Это защитная окраска. Слишком разных людей приходится встречать.

Она не покраснела. Ее лицо застыло на мгновение, и только лишь. Та ее часть, которая была несовершеннолетним юнцом, сделала мне замечание:

– У вас случайно нет привычки перерезать горло своим клиентам? А то у меня есть кое-какой опыт в отбивании к этому охоты.

– С детективами?

– С людьми. А детективы тоже люди.

– Вы сегодня просто начинены комплиментами, миссис.

– Я же сказала: зовите меня Уной. Я не гордая. Могу ли я сказать вам, что надо сделать и что установить? Вы можете взять деньги и приняться за дело?

– Деньги?

– Вот.

Она вынула из голубой кожаной сумочки банкноту и бросила ее мне с таким видом, словно она была использованным лезвием безопасной бритвы. Я поймал ее на лету. Это была стодолларовая банкнота, но я не стал ее убирать.

– Задаток всегда помогает установить обстановку доверия, – заметил я.

– Я, конечно, все же перережу вам горло, но сперва дам вам нембутал.

Она мрачно обратилась к потолку:

– И почему в этих краях все такие юмористы? Вы же не ответили на мой вопрос.

– Я сделаю все, что вам угодно, если это не противозаконно и не лишено здравого смысла.

– Ничего противозаконного я не предлагаю, – резко сказала она. – И обещаю вам, что смысл будет.

– Это уже лучше.

Я положил банкноту в бумажник, где она выглядела довольно одиноко, и открыл дверь кабинета.

В нем стояло три кресла, а для четвертого места уже не было. Подняв венецианские шторы, я сел на вращающееся кресло за письменный стол. Кресло, на которое я указал ей, стояло возле стола напротив меня. Однако села она у стены, подальше от окна и света.

Скрестив ноги в брюках, она вставила сигарету в короткий золотой мундштук и прикурила от золотой зажигалки.

– Так вот, о работе, о которой я говорила. Мне нужно, чтобы вы последили за некоей особой, цветной девушкой, которая у меня работала. Она оставила мой дом две недели назад, точнее первого сентября. По-моему, это было к лучшему, так как я отделалась легким испугом, вот только она на прощание прихватила несколько моих безделушек. Пару рубиновых сережек и золотое ожерелье.

– Застрахованные?

– Нет. Они не особенно ценные. Я ценю их как память, понимаете?

Она попыталась придать своему лицу задумчивое, затуманенное воспоминаниями выражение.

– Судя по всему, это дело для полиции.

– Я так не считаю.

Лицо ее вытянулось и стало жестким, словно вырезанным из коричневого дерева.

– Вы что, не хотите заработать? Вы же зарабатываете на жизнь, выслеживая людей.

Я вынул из бумажника банкноту и бросил ее на стол.

– Очевидно не хочу.

– Не будьте таким нежным.

Она выдавила улыбку на своих жестких губах.

– По правде говоря, мистер Арчер, с людьми я круглая дура. Я чувствую себя ответственной за всех, кто бы у меня ни работал, даже если люди пользовались моими слабостями. Я испытывала к Люси настоящую привязанность, да и сейчас пожалуй, еще испытываю. Я не хочу создавать ей неприятности. У меня нет и мысли натравить на нее полицию. Все, чего я добиваюсь, – это получить возможность поговорить с ней и получить назад свои вещи. И я так надеялась, что вы мне поможете.

Она прикрыла короткими щетинистыми ресницами свои суровые черные глаза. Может быть, она и слышала вдали мелодию скрипок, я же слышал лишь шум и скрежет уличного движения, доносящиеся с бульвара.

– Помнится, вы сказали, что она негритянка.

– Мне чужды расовые предрассудки.

– Не об этом речь. Черных девушек разыскать в этом городе невозможно.

Я уже пытался.

– Люси не в Лос-Анджелесе. Я знаю, где она.

– Так почему бы вам просто не пойти к ней и не потолковать?

– Я намерена это сделать. Но в начале я бы хотела получить представление об ее передвижениях. Прежде чем говорить с ней, я хочу знать, с кем она видится и прочее.

– Довольно дорогой способ искать пропавшие драгоценности. Зачем вам это нужно?

– Это уже не ваше дело.

Она попыталась сказать это весело, с девичьим кокетством, но сквозь все эти ухищрения проскальзывала враждебность.

– Пожалуй, вы правы.

Я перебросил ей банкноту через письменный стол и встал.

– Все это похоже на поиски несбывшейся мечты. Почему бы вам не обратиться по соответствующим объявлениям в «Таймсе»? Есть уйма ищеек, которые живут на строгой диете несбывшейся мечты.

– Господи, я думала, он честный человек, – сказала она словно самой себе. – Хорошо, мистер Арчер, пожалуй вы меня убедили.

Это меня не взволновало, и я изобразил на своем лице полное безразличие.

– Я очень спешу, мне некогда было искать. Готова даже признаться, что я попала в переделку.

– Которая не имеет никакого отношения к хорошенькой воровке или краже драгоценностей. Вам бы следовало придумать историю получше. Но не пытайтесь, пожалуйста.

– Я и не собираюсь. Скажу вам правду. Когда Люси работала в моем доме, она естественно узнала о моих семейных делах. Она ушла с недобрым чувством, хотя я не подала к этому причин. Есть один-два факта, огласка которых была бы для меня нежелательна. Я боюсь, что она станет о них болтать, и поэтому хочу знать, с кем она общается. На основании этого я смогу принять собственное решение.

– Если бы я знал немного больше об этих неприятных фактах...

– О них я вам не скажу, это уж точно. Я и прийти к вам решилась, потому что хочу помешать их огласки.

Эта история по-прежнему мне не нравилась, но вторая версия была лучше первой. Я снова сел.

– Какого рода работу она для вас выполняла?

Уна немного подумала.

– Главным образом, домашнюю. Она служанка. Ее полное имя Люси Чампион.

– А где она у вас работала?

– В моем доме, естественно. А уж где он находится, вам знать ни к чему.

Я подавил приступ раздражения.

– Где она сейчас, или это тоже секрет?

– Я знаю, что кажусь неразумной и подозрительной, – ответила Уна, но я попала в очень затруднительное положение. Значит, вы беретесь за эту работу?

– Могу попытаться.

– Она в Белла-сити, за Вейли. Вам придется поторопиться, чтобы попасть туда до полудня. Это добрых два часа езды.

– Я знаю, где это.

– Хорошо. Одна моя подруга видела ее вчера в кафе на Мейн-стрит, почти на углу Гидальго-стрит. Подруга поговорила с официантами и узнала, что Люси приходит туда каждый день к ленчу, между двенадцатью и часом. Это кафе и в то же время винный погребок под названием «Том». Его легко найти. – Фотография Люси могла бы мне помочь.

– Мне очень жаль.

Уна развела руками в механическом жесте, выдававшем место ее рождения – северный берег Средиземного моря.

– Все, что я могу дать – это описание. Она красивая девушка и такая светлая, что может сойти за южноамериканку или калифорнийскую испанку. У нее очень приятные большие карие глаза и не слишком большой рот, как это бывает у некоторых из них. И фигурка была бы неплохая, не будь она так костлява.

– Сколько ей лет?

– Не так много. Она моложе меня...

Я отметил это указание, как и сравнение с собственной тучностью.

– Я бы сказала, двадцать с небольшим.

– Волосы?

– Черные, прямые, стриженые. Она держит их прямыми с помощью масла. – Рост?

– Сантиметров на пять выше меня. Во мне метр пятьдесят семь.

– Особые приметы?

– Самое лучшее у нее – это ноги, о чем она прекрасно знает.

Уна не могла подарить женщине незаслуженный комплимент.

– Нос немного вздернут. Это было бы мило, если бы ноздри не смотрели на вас в упор.

– Как она была вчера одета?

– На ней был костюм из искусственного шелка в черную и белую клетку. Насколько мне известно, он принадлежит ей. Я подарила его ей пару месяцев назад, и она его себе переделала.

– Значит, его вы вернуть не хотите.

Эта фраза, видимо, хлестнула ее по нервам. Она схватила окурок, выпавший из мундштука, и с силой ткнула его в стоявшую на столе пепельницу.

– Вы слишком много себе позволяете, мистер!

– Теперь мы почти сквитались, – сказал я. – Я выровнял счет. Мне просто не хотелось, чтобы вы считали, что слишком много покупаете за сотню долларов, вот и пришлось этим заняться. Вы подозрительная, а я нежный.

– Вы говорите так, будто вас драл медведь. У вас, случайно, нет семейных неприятностей?

– Я как раз собирался спросить вас о ваших.

– Не стоит заботиться о моей личной жизни. И хватит говорить о Люси. Настроение менялось у нее очень быстро, либо она делала вид, что оно меняется.

– О черт, это моя жизнь, и я ею живу. Мы зря тратим время. Согласны вы делать то, что я говорю, не больше и не меньше?

– Во всяком случае, не больше. Она может и не прийти сегодня в это кафе. Если же она придет, я прослежу за ней. Составлю список мест, которые она посетит и людей, с которыми она встретится. Я сообщу вам все это, так? – Да, сегодня вечером, если можно. Я остановилась в Белла-сити в отеле «Миссион». Спросите миссис Ларкин.

Она посмотрела на ручные квадратные золотые часы.

– Вам уже нужно ехать. Если она покинет город, немедленно дайте мне знать и останьтесь с ней.

Уверенно и быстро Уна двинулась к выходу. Ее затылок под короткой стрижкой был массивный со вздутыми мышцами, словно она имела привычку бодаться или рыть головой землю. Дойдя до двери, она повернулась и подняла руку в прощальном приветствии, затем подтянула повыше свою норковую накидку. Я подумал, не использовала ли она ее для того, чтобы скрыть чрезмерную тучность.

Вернувшись к столу, я набрал номер коммутатора своей справочной службы. Стоя у окна, я смотрел на тротуар через щели между планками венецианских штор. Он был запружен яркой толпой мальчишек и девчонок, снующих и порхающих туда-сюда в поисках счастья и долларов. Уна появилась среди них, темная и коротенькая с высоты моего наблюдательного пункта. Она направилась к верхней части города, выставив чуть вперед голову на мощной шее, олицетворяя собой сокрушительную силу, ожидающую преграды.

После пяти гудков служба связи ответила булькающим женским голосом. Я сообщил, что уезжаю на уикэнд.

Глава 2

С вершины склона я видел вдали горы на краю долины, лежащие гранитными пластами на фоне голубого неба. Дорога подо мной извивалась между коричневых сентябрьских холмов, заплатанных чернильными пятнами дубов. Между этими холмами и дальними горами долина была покрыта аркадами живой зелени, коричневыми рубцами вспаханных полей и яркими лоскутками садов. Среди них лежал Белла-сити, нескладный и пыльный, уменьшенный расстоянием. Я поехал вниз, к нему.

По краям зеленых полей стояли похожие на ангары склады общества садоводов. Питомники и ранчо предлагали помидоры, яйца и лимоны по минимальной цене. Я проехал мимо заправочных станций, кинотеатров на открытом воздухе, мотелей с заманчивыми названиями. Большие грузовики сновали по дороге, таща в Белла-сити дым и тяжелые прицепы.

Шоссе являлось социальным экватором, резко делящим город на белое и черное полушария. Наверху, в северном полушарии, жили белые, они владели и манипулировали банками и церквями, одеждой, бакалеей и винными магазинами. Внизу, в меньшей секции, стиснутой и придавленной публичными домами и прачечными, жили желтые и темные, мексиканцы и негры. Они выполняли большую часть работы в Белла-сити и его окрестностях. Я вспомнил, что Гидальго-стрит тянулась параллельно шоссе, двумя кварталами ниже его.

Было довольно жарко и очень сухо. От сухости у меня заболела грудь. Мейн-стрит была шумной и сверкающей от плотного полуденного движения. Я повернул налево, на восток Гидальго-стрит, и в первом же квартале нашел место для стоянки. Черные, коричневый и смуглые жены несли и катили сумки с провизией. Пара мексиканских детишек, мальчик и девочка, шествовали рука об руку в вечном полудне к ранней женитьбе.

Двое рядовых в форме возникли из ниоткуда, бледные, словно вызванные к реальности духи. Я вышел из машины и последовал за ними через Мейн и дальше к магазину на углу. Незажженная вывеска «Кафе Том» находилась напротив через улицу. «Свежее пиво высшей марки. Попробуйте наши особые спагетти».

Солдаты с видом знатоков изучали стойку с комиксами. Они выбрали с полдюжины книг, расплатились и ушли.

– Молокососы, – заметил продавец.

Это был седовласый мужчина в запачканных очках.

– Их сейчас чуть ли не с сосочки кормят. Всех можно укокошить в один прием. То ли дело, когда я служил в армии.

Я усмехнулся, стоя у витрины. Кафе «Том» могло похвастаться разнообразной клиентурой. Мужчины в деловых костюмах, спортивных рубашках, теннисках и свитерах, входили и выходили из него. Женщины были в клетчатых платьях или костюмах, состоящих из лифчика и брюк или шортов, в легких пальто поверх поношенных шелковых платьев. Среди них были и белые, но преобладали негры и мексиканцы. Костюмов из искусственного шелка в черную и белую клетку я не заметил.

– Вот когда я был в армии... – задумчиво повторял продавец.

Я взял журнал и сделал вид, будто читаю его, следя за меняющейся толпой на другой стороне улицы. Свет плясал продольными волнами на крышах проезжавших машин.

Совсем другим тоном продавец заметил:

– Вы не должны их читать, вы еще не заплатили.

Я бросил ему четверть доллара, и он успокоился.

– Вы же понимаете, дело есть дело.

– Конечно, – ответил я грубо, в армейской манере.

Сквозь пыльное стекло люди казались пожилыми в размытом свете улицы. Фасады домов были непонятной окраски и такие уродливые, что я не мог представить себе их внутри. Кафе «Том» было стиснуто с одной стороны ломбардом, в витрине которого были выставлены скрипки и пистолеты, и кинотеатром, украшенным огненным объявлением «Банда подростков», с другой стороны. Толпа, казалось, потекла левее, а потом все сфокусировалось на двойных дверях кафе «Том». Светлая негритянка с короткими волосами, в костюме из искусственного шелка в черно-белую клетку, вышла из кафе, помедлила и повернула к югу.

– Вы забыли свой журнал! – крикнул мне вслед продавец.

Я был на середине улицы, когда она дошла до Гидальго-стрит. Она повернула налево, шла быстро короткими шажками. Солнце сверкнуло в ее блестящих волосах. Я скользнул за руль и включил мотор.

Люси держалась эффектно. Ее бедра покачивались как груши на тонком черенке талии, а смуглые ноги без чулок приятно работали под клетчатой юбкой. Я дал ей пройти остальную часть квартала, потом последовал за ней, рывками передвигаясь от стоянки до стоянки. Во втором квартале я остановился перед остовом будущей церкви, в третьем возле зала для игры в пул, где молодые негры, азиаты и мексиканцы толпились у зеленого стола. В четвертом – у красной кирпичной школы на желтой безлюдной площадке для игр. Люси торопливо шла дальше к востоку.

Дорога перешла из асфальтовой в проселочную, тротуар исчез. Люси умело прокладывала себе путь среди групп детей, которые бегали, сидели и валялись в пыли, она шла мимо домов с разбитыми окнами, заделанными картоном, и корявыми облупившимися дверями или вообще без дверей. В ярком фотогеничном свете ветхость домов приобретала строгость чистоты и красоты, подобно лицам старых людей под солнцем. Их крыши осели, стены наклонились, словно усталые люди, и у них были свои голоса: скорбящие, болтливые и поющие. Дети в пыли играли в шумные игры.

На двенадцатом перекрестке Люси сошла с Гидальго-стрит и направилась к северу вдоль зеленой живой изгороди бейсбольного парка. Пройдя квартал, она снова повернула на восток, но уже по улице другого типа. Это была замощенная улица с тротуаром и небольшими зелеными газонами перед маленькими крепкими домами. Я остановился на углу, полускрытый подстриженной изгородью, обрамлявшей угловой участок. На табличке стояло название улицы: «Мезон-стрит».

Примерно в середине квартала, под перцовым деревом, напротив белого бунгало стоял потрепанный зеленый «форд». Молодой негр в зеленом купальном костюме надраивал его. Парень был очень крупный и на вид сильный. Даже на расстоянии в полквартала я видел, как перекатываются мускулы на его блестящих черных руках. Девушка направилась к нему через улицу, и ее походка стала более медленной и грациозной.

Заметив ее, он улыбнулся и пустил в ее направлении струю воды из шланга. Она хихикнула и побежала к нему, оставив всю свою важность. Он выстрелил струей воды прямо в дерево и рассмеялся так, словно выплеснул кувшин смеха. Звук его достиг моих ушей на полсекунды позже. Сбросив туфли, Люси побежала вокруг машины, на шаг впереди его миниатюрного дождя. Он бросил шланг и помчался за ней.

Люси снова появилась на моей стороне и схватила шланг. Когда он вынырнул из-за машины, Люси направила светлую струю прямо ему в лицо. Смеясь и захлебываясь, он подбежал к ней и вырвал у нее шланг. Их смех слился.

Стоя лицом к лицу на зеленой траве, они держались за руки. Вдруг их смех оборвался и перцовое дерево укрыло их своим зеленым молчанием. Вода, бегущая из шланга, пузырилась и сверкала в траве.

Хлопнула дверь. Этот резкий звук был похож на отдаленный удар кнутом. Влюбленные отпрянули друг от друга. Из двери белого бунгало вышла полная черная женщина. Она стояла, стиснув руки на покрытом передником животе. Судя по губам, она ничего не говорила.

Парень схватил тряпку и принялся полировать машину так усердно, как будто уничтожал все грехи этого мира. Девушка направилась к своим туфлям с видом искренней заинтересованности в них и только в них, словно искала их давно и безуспешно. Она прошла мимо юноши, даже не повернув головы в его сторону, и исчезла за бунгало. Полная негритянка вернулась в дом, бесшумно закрыв за собой дверь.

Глава 3

Я объехал вокруг квартала, поставил машину недалеко от перекрестка и пешком вышел на Мейн-стрит с другого конца. Юноша-негр все еще протирал свой «форд» под перцовым деревом. Он бросил на меня взгляд, когда я переходил улицу, но больше не обращал внимания. Его дом был пятым на северной стороне улицы. Я открыл белую калитку третьего, оштукатуренного коттеджа, на крыше которого, как перо на шляпе, торчала телевизионная антенна. Постучав в дверь, я вытащил из кармана черный блокнот и карандаш. Дверь немного приоткрылась и в щель выглянуло желтое худое лицо негра средних лет.

– Что вам нужно?

Когда он замолчал, его губы втянулись в рот.

Я открыл блокнот и держал наготове карандаш.

– Моя фирма проводит обследование.

– Здесь вам делать нечего.

Его рот с ввалившимися губами захлопнулся и вслед за ним захлопнулась и дверь.

Дверь следующего дома была открыта. Я заглянул прямо в гостиную, где теснилась старая мебель «Гранд Рапида». Когда я постучал в дверь, она стукнулась об стену.

Парень под перцовым деревом выглянул из-под крыла, которое он полировал.

– Вы просто заходите. Она рада будет вас видеть. Тетушка всех рада видеть... мистер, – добавил он, намеренно сделав паузу, и повернулся ко мне спиной.

Откуда-то из глубины дома послышался голос. Он был старческий и надтреснутый, но звучал плавно, как песня.

– Это ты, Холли? Нет, это не Холли. Все равно, входите, кто вы ни были. Вы, должно быть, из моих друзей, а они навещают меня, потому что я не могу выйти. Так входите же.

Речь лилась без пауз, и слова нанизывались друг на друга в приятной южной манере, когда звуки как бы слегка размыты. Я последовал за ними, как иголка за ниткой, через гостиную, по короткому коридору, через кухню в смежную с ней комнату.

– Когда-то я принимала гостей в гостиной, и не так уж давно это было. Только недавно доктор сказал мне: «Теперь, милочка, ты должна оставаться в постели, и не вздумай больше готовить, пусть Холли делает это за тебя». Вот я здесь и лежу.

Комната была маленькая и почти пустая, освещенная и вентилируемая небольшим открытым окном. Голос доносился с кровати у окна. Прислонившись к груде подушек в изголовье, на меня смотрела негритянка. Улыбка светилась на ее исхудавшем сером лице и в больших, как фонари, глазах. Улыбающиеся синие губы продолжали плести ниточку разговора.

– Это для меня вредно, он сказал, потому что мои суставы серьезно повреждены артритом, и если я буду повсюду расхаживать, как прежде, мое сердце непременно сдаст. Он сказал, что я из поколения упрямцев, а я рассмеялась прямо ему в лицо, просто не могла удержаться. Этот молодой доктор – мой большой друг, и я не слишком-то придаю значения его словам. А ты, сынок, не доктор?

Ее глаза ласково смотрели на меня, синие губы улыбались. Я ненавижу ложь, когда на моем пути встает элемент человечности, но пришлось солгать:

– Мы проводим опрос радиослушателей Южной Калифорнии. Я вижу, что у вас есть радио.

На маленьком, под слоновую кость, столике, между ее кроватью и стеной стоял радиоприемник.

– Конечно есть, – ответила она разочарованным тоном.

Ее верхняя губа с едва заметным усилием собралась во множество вертикальных морщинок.

– Он работает?

– Конечно же, работает.

Ее настроение повысилось. Мой вопрос дал ей пищу для разговора.

– Я не стала бы держать в комнате радио, которое не работает. Я слушаю его утром, днем и вечером, и выключила только когда вы постучали в дверь. А когда вы уйдете, я снова включу его. Но не спешите. Входите и присаживайтесь. Я люблю заводить новых друзей.

Я сел на единственное кресло-качалку возле кровати. Оттуда я мог видеть дверь соседнего бунгало и открытое кухонное окно.

– Как твое имя, сынок?

– Лью Арчер.

– Лью Арчер, – повторила она медленно, будто оно было коротким звучным стихом. – Красивое имя, очень красивое. А моя фамилия Джонс, по покойному мужу. Все зовут меня тетушкой. У меня три замужних дочери и четыре сына в Филадельфии и Чикаго. Двенадцать внуков, шесть правнуков, вот как. Посмотришь мои фотографии?

Стена над приемником была увешена фотографиями.

– Тебе, должно быть, не мешает немного отдохнуть. И много платят за такую работу, сынок?

– Немного.

– На тебе хорошая одежда, сынок, пусть это тебя не беспокоит.

– Это только временная работа. Я хотел вас спросить, есть ли радио у ваших соседей. Я не мог добиться ответа от мужчины из соседнего дома.

– Это от Тоби? Он такой угрюмый! У них есть радио и телевизор.

Она вздохнула от зависти и покорности.

– Ему принадлежит полквартала недвижимого имущества на Гидальго-стрит.

Я сделал в блокноте ничего не значащую закорючку.

– А как насчет другой стороны улицы?

– Только не у Энни Неррис. Я тоже была набожная, как Энни, когда могла распоряжаться своими ногами, но я не была такой упрямой. Она находит стыд даже в радиомузыке. Энни утверждает, что это новое изобретение дьявола, а я сказала ей, что она не идет в ногу со временем. Она даже не позволяет своему мальчику ходить в кино, и я сказала ей, что с мальчиком могут случиться куда более скверные вещи, чем невинные развлечения. Могут и случаются.

Она замолчала. Ее шишковатая рука с трудом поднялась с покрытых простынью колен.

– Слышите? Говорят о дьяволе.

Повернувшись всем телом, она обратила лицо к окну. За стенами дома напротив спорили два женских голоса.

Один из них густое контральто явно принадлежал полной негритянке. Я уловил обрывки сказанной ей фразы: «так слушайте... из моего дома... строить глазки моему сыну... убирайтесь... мой сын...»

Другой голос был сопрано, резкое от страха и гнева.

– Неправда! Это ложь! Вы сдали мне комнату на месяц... Низкий голос рассек его как удар.

– Убирайтесь... Укладывайтесь и убирайтесь! Можете получить остаток денег за оставшиеся дни. Они понадобятся вам на спиртное, мисс Чампион. Дверь снова хлопнула и юношеский голос проговорил:

– Что здесь происходит? Мама, ты выгоняешь Люси?

– Это тебя не касается, это не твое дело. Мисс Чампион уезжает.

– Ты не можешь с ней так обойтись.

Юноша говорил высоким обиженным голосом.

– Она заплатила до конца месяца.

– Она уезжает, это решено. А ты, Алекс, иди в свою комнату. Что бы сказал твой отец, если бы услышал, как ты разговариваешь со своей матерью? – Делай то, что велит тебе мать, – сказала девушка. – Во всяком случае, после таких оскорблений я здесь не останусь.

– Оскорблений! – с издевкой повторила пожилая женщина. – Я говорила только о фактах, мисс Чампион, и я сказала еще не все. Я не стану поганить язык другими, пока здесь слушает Алекс...

– Какими другими?

– Вы знаете какими. Я сдаю свою хорошую комнату не для того, для чего вы использовали ее прошлым вечером. Вчера вы принимали у себя в комнате мужчину и не пытайтесь лгать и изворачиваться.

Если Люси и ответила, то так тихо, что ничего не было слышно. Миссис Неррис внезапно появилась у кухонного окна. У меня не было времени отодвинуться из поля ее зрения, но она не подняла глаз. Лицо ее было каменным. Она опустила окно и задернула штору.

Тяжело дыша и улыбаясь, старая женщина откинулась на подушки.

– Вот как. Выходит дело, что Энни промахнулась. Я бы сказала, что она сама напросилась на неприятности, сдавая комнату этой молодой особе, Люси, когда у нее в доме взрослый парень.

И она добавила с прямотой очень старого человека, которому нечего терять, кроме своей жизни:

– Черт возьми, если она действительно уедет, то больше не будет ссор, которые можно послушать.

Я встал и тронул ее худое, обтянутое фланелью плечо.

– Очень приятно было с вами встретиться, тетушка.

– Мне с тобой тоже, сынок. Надеюсь, ты найдешь себе лучшую работу, чем ходить по домам. Я знаю, каково все время быть на ногах. Я всю свою жизнь готовила в больших домах. Нужно заботиться о своих ногах.

Ее голос тянулся и тянулся за мной, как бесконечная паутина.

Я вернулся к своей машине, отвел ее немного вперед и поставил так, чтобы можно было наблюдать за домом Неррисов. Моя работа связана с ходьбой и ездой, но главным образом – с сидением и ожиданием. В машине было жарко, но она была мне нужна как прикрытие. Я снял пиджак, сидел и ждал. Секунды медленно складывались в минуты, как стопки разогретых центов. В два, по моим приборным часам, с другого конца Мезон-стрит въехало желтое такси. Оно замедлило ход, посигналило перед домом Неррисов, потом развернулось и остановилось у тротуара за «фордом». Из дома вышла Люси в шляпке и с сумочкой в руке. За ней Алекс Неррис, теперь полностью одетый, тащил два одинаковых чемодана. Шофер поставил их в багажник, и Люси неохотно и робко забралась на заднее сиденье. Алекс смотрел, как машина скрылась за поворотом. С крыльца за ним следила мать.

Я, отвернувшись, проехал мимо них и последовал за такси к Гидальго-стрит, до Мейн, потом к югу от Мейн. В этом направлении находилась железнодорожная станция и я был почти уверен, что Люси спешит к поезду. Такси повернуло на улицу, ведшую к станции, и подвезло Люси к платформе. Она прошла на станцию. Я остановился за зданием и направился к задней двери комнаты ожидания. В тот же момент вышла Люси. Лицо ее было густо напудрено, волосы подобраны под шляпу. Не взглянув на меня она подошла к стоянке такси на другой стороне улицы и села в черную с белым машину. Пока шофер забирал с платформы ее багаж, я развернул машину. Черная с белым машина поехала к северу от Мейна, к шоссе, потом два квартала вдоль шоссе. Затем она замедлила ход, резко повернула налево под натянутое над двумя столбами полотнище с надписью:

МОТЕЛЬ «ГОРНЫЙ ВИД» И СТОЯНКА ПРИЦЕПОВ

Я проехал мимо и развернулся на следующем перекрестке. Вернувшись, я успел заметить, как белое с черным такси отъехало без пассажира.

Я остановил машину недалеко от полотнища с надписью и скользнул на другую сторону сиденья. Мотель «Горный вид» и стоянка прицепов размещались на бесплодной земле между шоссе и железной дорогой. Они обладали горным видом в такой же степени, в какой им располагало любое высокое здание в Белла-сити. Сквозь проволочную ограду, оплетенную лозами дикого винограда, я видел два-три десятка домов-прицепов, лежащих на грязной площадке, как киты на берегу. Вокруг них и под ними играли дети и собаки. На другой части двора стояло Г-образное здание из бетона, пробуравленное двенадцатью окнами и двенадцатью дверями. На правой двери висела табличка «Офис». На его низком бетонном крылечке стояли чемоданы Люси.

Она вышла в сопровождении толстого человека в тенниске. Он подхватил чемоданы и отвел ее к седьмой двери на углу постройки. Даже с такого расстояния Люси казалась неестественно скованной от напряжения.

Я въехал во двор и остановился перед офисом. Это была мрачная комната, разделенная надвое невысокой раскрашенной деревянной перегородкой. У двери стояла потертая брезентовая кушетка. По другую сторону перегородки находилось заваленное бумагами бюро, неубранный диван-кровать, и надо всем этим господствовал кислый запах кофе, исходящий из электрической кофеварки, полной зерен. Грязная карточка, висящая на перегородке, гласила:

«Мы оставляем за собой право выбора клиентуры».

Глава 4

Толстый мужчина вернулся в офис, его живот вздувался над тенниской. Татуировка на его предплечьях напоминала клеймо на говядине. Одна из них, на правой руке, заявляла: «Я люблю Этель», а его маленькие глазки утверждали: «Я не люблю никого».

– Свободные места есть?

– Шутите? Чего у нас полно, так это свободных мест.

Он оглядел свой офис, будто подозревая, что что-то здесь не в порядке, но не мог понять, что именно.

– Хотите снять комнату?

– Номер шесть, если она свободна.

– Она занята.

– А как насчет номера восемь?

– Восьмой можно.

Он подошел к столу за регистрационным бланком и бросил его на стойку.

– Путешествуете?

– Угу.

Я неразборчиво нацарапал свое имя, опустив номер лицензии и домашний адрес.

– Жарко сегодня.

– Пустяки. Тридцати восьми не будет. Были бы вы здесь в первых числах. Подскочила почти до сорока трех. Вот почему мало туристов. Половина комнат пустует.

Я заплатил за комнату и попросил разрешения позвонить.

– Междугородный? – подозрительно прохрипел он.

– Местный. Лично, если не возражаете.

Он достал из-под прилавка аппарат и вышел, захлопнув за собой дверь.

Я набрал номер отеля «Миссион». Голос Уны ответил немедленно, как только меня соединили с ее комнатой.

– Кто это?

– Говорит Арчер, звоню из мотеля «Горный вид». Люси Чампион только что сняла здесь комнату. Ее хозяйка, цветная женщина по фамилии Неррис, с Мезон-стрит, выставила ее.

– Где находится этот мотель?

– На шоссе, двумя кварталами западнее Мейна. Она в седьмом номере.

– Отлично, отлично, – ответила Уна напряженным голосом. – Продолжайте наблюдение. Я собираюсь нанести ей визит. Мне надо знать куда она пойдет после нашего разговора.

Уна повесила трубку. Я прошел в комнату восемь, поставил свой чемодан на середину потертого голубого ковра и повесил пиджак на железную вешалку в стенном шкафу.

Кровать была накрыта тонким зеленым покрывалом, которое не скрывало экономической депрессии в своей середине. Кровати я не доверял и сел на стул с прямой спинкой. Я поставил его перед окном и закурил.

Из окна была видна дверь в комнату Люси и окно внутреннего угла постройки. Дверь была закрыта, а на окне опущены старые зеленые жалюзи. Дым моей сигареты поднимался к оштукатуренному потолку в спертом воздухе комнаты. За перегородкой соседней девятой комнаты простонал женский голос. Мужской голос спросил:

– Что-нибудь не так?

– Нет-нет.

– Я думал, что-то не так. – Ну, давай! Все хорошо. – Я подумал, что сделал тебе больно.

– Ну, давай! Ну, давай! Ну, давай!

Вкус моей сигареты был отвратительный. Я бросил ее в банку из-под кофе, поставленную в комнате вместо пепельницы, и подумал о тех людях, которые поодиночке или парами лежали на этой железной кровати и смотрели на желтый потолок. В углах остались следы их грязи, стены впитали их запахи. Они приезжали со всех концов страны, чтобы смотреть на желтый потолок, валяться на железной кровати, трогать стены и оставлять невидимые следы.

Я подошел к перегородке, отделявшей меня от комнаты Люси. Она рыдала. Через некоторое время она что-то сказала сама себе, нечто, вроде: «Не стану!» А немного погодя: «Просто не знаю, что делать».

Люди часто рыдают в одиночку и говорят себе, что не знают, что делать, но все же слушать ее было тяжело. Я вернулся на свой стул у окна и стал наблюдать за дверью, пытаясь внушить себе, будто мне неизвестно, что за ней происходит.

Уна появилась перед ней внезапно, будто чья-то тень в наркотическом сне. На ней были пятнистые под леопарда брюки и плотная шелковая блузка. Стремительно, как боксер легкого веса, подойдя к двери, она постучала в нее два раза костяшками пальцев. Люси открыла дверь. Ее изящные коричневые пальцы взлетели ко рту и прижались к губам. Уна устремилась на нее подобно маленькому тарану, а Люси отступила и скрылась из моего поля зрения. Я услышал, как ее каблуки неуверенно зацокали по полу, и подошел к перегородке.

– Садись! – резко сказала Уна. – Нет, на кровать садись ты, а я сяду на стул. Итак, Люси, что же ты теперь делаешь?

– Я не хочу с вами говорить.

Голос Люси, вероятно, мог быть мягким и приятным, если бы страх не проделывал с ним свои фокусы.

– Не стоит так волноваться.

– А я и не волнуюсь. Это мое дело, что я делаю. Мое, а не ваше.

– Я в этом не сомневаюсь. Но все же, чем ты занимаешься?

– Я ищу работу, приличную работу. А когда я накоплю немного денег, то вернусь домой. Я не скрываюсь от вас, хотя это не ваше дело.

– И очень хорошо, Люси, потому что в Детройт ты не вернешься, ни сейчас, ни вообще когда-нибудь.

– Вы не сможете меня удержать!

Наступила пауза.

– Нет, я не стану тебя удерживать. Но я вот что тебе скажу: когда ты слезешь с поезда, тебя там уже будут ждать. Я каждый вечер звоню в Детройт.

Еще одна длинная пауза.

– Так что, видишь, Люси, Детройт для тебя исключается. Знаешь, Люси, что по-моему тебе следует сделать? Тебе нужно вернуться к нам. Ты сделала ошибку, уйдя от нас.

Люси глубоко вздохнула.

– Нет, я не могу.

– Да, ты можешь. Так было бы безопаснее и для тебя, и для нас. Для всех безопаснее.

Ясность и четкость тона Уны смягчились обманчивой мягкостью.

– Я объясню тебе создавшееся положение, дорогая. Мы не можем позволить тебе бегать вот так, без цели, как это ты делаешь. Ты попадешь в беду или приучишься слишком много пить в плохой компании, и тогда начнешь болтать. Я, видишь ли, знаю об этом все. Все мы болтуньи.

– Я – нет, – запротестовала девушка. – Я никогда не стану болтать, обещаю вам, честное слово. Пожалуйста, позвольте мне уехать, куда я хочу, не мешайте мне заниматься своими делами, пожалуйста!

– У меня есть долг перед моим братом. Я оставлю тебя в покое, если ты станешь с нами сотрудничать.

– Я так и делала, пока это не случилось.

– Да, делала. Скажи мне, Люси, где она? Тогда я оставлю тебя в покое, а если хочешь, то можешь вернуться к нам на двойное жалование. Это ей мы не доверяем, ты же знаешь. Она в городе?

– Не знаю.

– Ты знаешь, что она здесь в городе. А теперь скажи мне, где она.

Если скажешь, я дам тебе тысячу долларов наличными. Ну же, Люси, скажи мне!

– Не знаю, – снова ответила Люси.

– Тысячу долларов наличными! – повторила Уна. – Они у меня с собой.

– Не надо мне ваших денег, – ответила Люси. – Я не знаю, где она.

– Она в Белла-сити?

– Не знаю, мэм. Она привезла меня сюда и оставила. Как я могу знать, куда она поехала? Она ничего мне не сказала.

– Вот смешно, а я думала, что ты ее всегдашняя доверенная.

Внезапно изменившимся хриплым голосом Уна спросила:

– Ему сильно досталось?

– Да. То есть, я не знаю.

– Где он? В Белла-сити?

– Я не знаю, мэм.

Голос Люси стал вялый и монотонный. – Я не знаю, о чем вы говорите, мэм. – Мерзкая лгунья! – воскликнула Уна. Послышался звук удара. Стукнул стул, кто-то громко икнул.

– Оставьте меня, мисс Уна!

Напряженная ситуация вернула Люси к угрюмому подчинению и сделал ее речь невнятной.

– Я ничего от вас не возьму. Я пойду в полицию.

– Извини, милочка, я не хотела причинить боль. Ты же знаешь мой мерзкий характер, Люси.

Голос Уны стал сиплый от волнения и деланной заботливости.

– Я сделала тебе больно?

– Нет, не сделали. Вы не могли сделать мне больно. Просто не подходите ко мне. Уйдите, оставьте меня в покое.

– Почему я должна так сделать?

– Потому что вы от меня ничего не добьетесь.

– На сколько же ты согласна, милочка?

– И не предлагайте мне денег. Я вам не «милочка».

– Пять тысяч долларов!

– Я не трону ваших денег. – А ты становишься чересчур разборчивой, черномазая девка. Тебе ведь никто не давал работы, пока я не взяла тебя.

– Не называйте меня так, и делайте что хотите с вашей работой. Я не вернусь к вам даже под страхом смерти.

– Может быть, так оно и будет, – весело проговорила Уна. – Надеюсь, что смерть будет тебе угрожать.

Ее шаги прозвучали к выходу, и дверь хлопнула. Последовала мрачная тишина, потом серия звуков, медленных вялых движений. Они закончились скрипом пружин кровати и тяжелым вздохом. Я вернулся к окну. Голубизна неба ударила мне в глаза. У входа Уна садилась в такси, затем оно уехало. Я выкурил две сигареты и, наконец, Люси вышла и заперла дверь на ключ, висевший на медном кольце. Несколько секунд она помедлила, стоя на бетонном крыльце, подобно неопытному ныряльщику, готовящемуся к трудному прыжку. Толстый слой пудры покрывал, как глазурь, ее лицо, не слишком хорошо маскируя цвет ее кожи. На ней была все та же одежда, но ее тело казалось более мягким и женственным.

Она прошла через двор, повернула направо и пошла по шоссе. Я последовал за ней пешком. Она шла быстрыми и неуверенными шагами, и я даже боялся, не собирается ли она броситься под машину. Потом ее походка стала более уверенной.

У первого же перехода она пересекла шоссе.

Я обогнал ее и нырнул в первый же магазинчик, оказавшийся на моем пути. Это был фруктово-овощной магазин с открытой витриной.

Склонившись над грудой апельсинов спиной к улице, я услышал, как простучали ее каблуки, и почувствовал, как ее тень упала на меня, подобно прохладному туману.

Глава 5

Улица шла параллельно Мейн, на расстоянии квартала от нее. Вдоль покрытого выбоинами асфальта теснились не попавшие на Мейн-стрит радио и сапожные мастерские, мастерские по ремонту мебели, магазины со средствами для уничтожения насекомых и закусочные, похожие на мухоловки. Люси остановилась перед домом в третьем квартале и оглядела улицу. Я стоял на автобусной остановке на углу, в сотне метров от нее. С внезапной живостью она перебежала затененный двор дома и вбежала по ступенькам на веранду. Я пошел за ней.

Дом, в который она вошла, имел заброшенный и архаичный вид. С одной стороны он вплотную примыкал к мастерской по чистке матрацев, с другой – к парикмахерской с одним-единственным парикмахером. Трехэтажный, с фантастической остроконечной крышей, он был построен до появления калифорнийского стиля архитектуры. Извилистые коричневые отметки уровня воды испещряли его серые боковые стены. Оконные переплеты нижнего этажа были выкрашены в белый цвет, и окна смотрели на солнце, словно очки слепца. Возле двойных дверей была табличка с надписью, выведенной крупными черными буквами: «Сэмюэль Беннинг, врач».

Карточка, прикрепленная над звонком, сообщала на английском и испанском:

«Звоните и входите».

Так я и сделал.

В прихожей пахло больничным мылом, стряпней, антисептиками и сыростью. Из полумрака на меня посмотрело лицо. Это было крупное мужское лицо, очень резкое и агрессивное. Я инстинктивно отпрянул, но потом понял, что это отражение моего собственного лица в тусклом зеркале, висящем на стене. Зеркало было вставлено в старую раму с причудливыми завитками. Дверь в конце прихожей впустила свет и темноволосую женщину. На ней было серое полосатое форменное платье, и она была красива пышной горячей красотой. Она смотрела на меня черными глазами и, видимо, знала это.

– Вы хотите видеть доктора, сэр?

– Если он у себя.

– Пройдите в комнату ожидания, сэр. Он скоро вас примет. Дверь налево.

Она удалилась, мягко покачивая бедрами.

В комнате ожидания никого не было. Широкая, с несколькими окнами, она, очевидно, была раньше гостиной первого этажа. Теперь ее главным качеством было полное отсутствие респектабельности, начиная от раскромсанного ковра и кончая неопределенного цвета потолком. Вдоль стен стояло несколько расшатанных стульев, недавно обновленных с помощью яркого ситца. Несмотря на это, комната была из тех, на которых порочная нищета оставила свои следы.

Я сел на стул спиной к свету и взял журнал с расшатанного стола. Журнал был двухлетней давности, но он помог мне скрывать свое лицо. В дальней от меня стене находилась закрытая дверь. Через некоторое время дверь открылась и в ней появилась молодая брюнетка в плохо сидящей форме.

За открытой дверью я услышал женский голос, похожий на голос Люси. Она там что-то говорила, но слов я не разобрал.

Вошедшая женщина резко закрыла дверь и подошла ко мне.

У нее были глаза цвета голубой эмали. Красота ее свела на нет убогость комнаты.

Я задумался над тем, как могла эта комната удостоиться чести принимать ее, когда красавица прервала мои мысли, – Вы хотите видеть доктора?

– Да.

– Он сейчас занят.

– И долго он будет занят? Я спешу.

– Не могу сказать, как долго.

– Я немного подожду.

– Хорошо, сэр.

Она стояла под моим настойчивым взглядом с таким невозмутимым спокойствием, словно это было ее естественное состояние. Ее красота была не чувственной и не связанной с движениями. Она была застывшая, как красота статуи. Даже голубые глаза были плоскими, лишенными выражения. И все ее лицо, казалось, находилось под новокаиновой блокадой.

– Вы один из пациентов доктора?

– Пока еще нет.

– Могу я узнать ваше имя?

– Ларкин, – бухнул я, наугад. – Горас Ларкин.

Замороженное лицо не оттаяло. Она подошла к письменному столу и что-то записала в карточку. Ее слишком тесное, плохо сидящее, но шикарное платье вызывало у меня тревогу. Все в ней беспокоило меня.

Дверь хлопнула, и появился мужчина в докторском халате. Я поднял журнал и под его прикрытием принялся изучать вошедшего. Его голова с большими ушами и почти без волос казалась странно голой, как будто ощипанной. На длинном лице тускло светились тревожные светлые глаза. Глубокие печальные складки тянулись вниз от крыльев большого обвислого носа.

– Иди же сюда, – сказал он медсестре. – Ради бога, поговори с ней. Я не могу всего этого слышать.

У него был высокий и быстрый голос, дрожащий от гнева и беспокойства. Женщина холодно оглядела его, затем бросила взгляд на меня.

– Идем, – нетерпеливо проговорил он, протягивая к ней костлявую красную руку. – Я не могу с ней справиться.

Она пожала плечами и прошла мимо него в дверь. Он отпрянул от нее всем своим телом, словно она излучала невыносимую жару. Я вышел из дома. Люси вышла через пять-десять минут. Я сидел в парикмахерской возле дома доктора Беннинга. Передо мной было двое мужчин. Один сидел в кресле, ему брили шею, а другой читал газету. Читающий был немолодым и полным, в коричневом пиджаке из верблюжьей шерсти. На его щеках и на носу были красные прожилки.

Когда мимо парикмахерской прошла Люси, он торопливо встал, надел засаленную панаму и вышел на улицу. Я подождал и последовал за ним.

– Но вы же следующий, сэр! – крикнул мне вслед парикмахер. Я оглянулся с другой стороны улицы. Он все еще стоял у окна, делая зазывающие жесты зажатой в руке бритвой. Человек с прожилками на носу был на полпути к следующему углу, почти возле Люси.

Она снова привела нас на станцию. Когда она подошла к ней, пассажирский поезд на север как раз отходил от платформы. Люси встала, как вкопанная, на платформе и стояла до тех пор, пока его дым не рассеялся среди холмов. Человек в пиджаке из верблюжьей шерсти наблюдал за ней, пригнувшись бесформенной глыбой за штабелем упаковочных клетей под навесом багажного отделения.

Люси повернулась и вошла в здание станции. Узкое окно под аркой позволило мне лишь частично видеть комнату ожидания. Я перешел к другому окну, игнорируя человека за штабелем упаковочных клетей и не пытаясь поставить его в своей памяти на нужное место. Люси стояла у билетной кассы с зеленой банкнотой в руке.

Мужчина направился ко мне, прижимаясь тучным телом к стене, будто ветер мешал ему двигаться нормально. Он положил на мою руку два мягких белых пальца.

– Лью Арчер, не так ли?

Его речь был намеренно шутовской и сопровождалась самодовольной улыбкой.

– Что еще за игру вы затеяли?

Я стряхнул с руки его пальцы.

– Ты меня, мальчик, не проведешь. Я хорошо тебя помню. Ты был свидетелем по делу Сэллера, и работу ты проделал неплохую. Присяжные побили защиту. Макс Хэйс, – представился он.

Он снял свою панаму, и над его лбом вздыбился хохолок рыжеватых волос. Под ним, как вишни, живо сверкали умные темные глаза. Его легкая улыбка хранила скромное обаяние и говорила о том, что он сделал прыжок в мужественность и зрелость в сорок и сорок пять лет, не прилагая к этому никаких усилий.

– Хэйс, – повторил он, словно уговаривая. – Максфилд Хэйс.

Я вспомнил его на процессе Сэллера. Вспомнил также, что он лишился своей лицензии за сговор с членом суда на другом процессе по делу об убийстве.

– Я знаю тебя, Макс. Так что тебе надо?

– Давай прошвырнемся через улицу, я поставлю тебе выпивку и мы вспомним старые времена и все прочее.

Он говорил мягко, но настойчиво, и слова выкатывались из его губ легко, как пузыри. Его дыхание было таким сильным, что к нему можно было прислониться.

Я посмотрел на Люси. Она стояла в телефонной будке на дальнем конце комнаты ожидания. Ее губы были плотно прижаты к микрофону и шевелились.

– Спасибо, не сейчас. Мне нужно сесть на поезд.

– Опять ты надо мной шутишь. В ближайшие два часа не будет никаких поездов в любом направлении. Значит, тебе можно не беспокоиться о том, что девчонка удерет, не так ли? Она сможет воспользоваться своим билетом не раньше, чем через два часа.

Его лицо засветилось усмешкой любителя пошутить, как будто он умудрился подсунуть мне сигару со взрывчаткой.

Я почувствовал себя так, словно он именно это и сделал.

– Шутит кто-то еще. У меня для этого нет настроения.

– Ну, ну, не стоит так. Ты не должен обижаться.

– Оставь это Макс.

– Как мы можем заниматься делом, если ты даже не хочешь поболтать о новостях?

– Отойди, ты мне свет загораживаешь!

Он сделал небольшой круг и снова поднес ко мне свою самодовольную улыбку.

– Здравствуй и прощай, мальчик! Мы находимся в общественном месте и ты не имеешь права меня выгонять. А потом, у тебя нет монополии на это дело. Если бы мы откровенно поговорили, то оказалось бы, что ты даже не знаешь, в чем суть дела, готов держать пари. Здесь приоритет мой.

Я не мог не заинтересоваться, и он это понимал. Его пальцы вернулись на мою руку, как бумеранг. – Люси – моя добыча. Я пошел на риск и взял ее на прицел. Я подписал с ней контракт на семь лет и, когда уже подобрался к наличным, то на моем пути возник ты. На моем алкогольном пути.

– Слишком много слов, Макс. Сколько в них правды?

– "Ничего, кроме правды, да поможет мне Бог".

С насмешливой торжественностью он поднял руку.

– Не вся правда, конечно. Всей правды я еще не знаю, да и ты тоже.

Нам нужно обменяться своими знаниями.

Люси вышла из телефонной будки. Когда она оказалась на открытом пространстве, ее тело как-то сжалось. Она села на скамейку, положила ногу на ногу и подалась вперед, как будто у нее начались колики в животе.

Хэйс слегка подтолкнул меня. Его влажные глаза сияли, видимо, он был уверен в себе.

– Я знаю, что за этим делом стоят большие деньги.

– Сколько?

– Пять кусков. Готов быть с тобой в пополаме.

– Почему?

– Простая предосторожность, дружок.

В отличие от большинства закоренелых врунов, он умел эффектно использовать правду.

– Ударь меня – и я готов. Выстрели в меня – и я истеку кровью. Напугай меня – и я потеряю над собой контроль. Я не из числа храбрецов. Мне нужен партнер, который не бросит меня.

– Или мишень?

– Что за гадкая мысль! Это дело легальное, поверь мне. А легально не часто удается перехватить кусок в двадцать пять сотен.

– Продолжай.

– Минутку. Обменяемся знаниями, вот что я предложил. А ты пока не сказал мне ничего. Например, о том, что наговорила тебе эта леди.

– Леди?

– Женщина, дама, кто она там. Та, с мальчишеской прической и бриллиантами. Она тебя наняла?

– Ты все знаешь, Макс. Похоже, что я не смогу сообщить тебе ничего нового.

– А ты попробуй. Так что же она тебе рассказала?

– Кое-что о пропавших драгоценностях. Но это звучало не очень убедительно.

– Все же лучше той чепухи, какую она наболтала мне. Знаешь, что она мне наговорила? Будто девушка была служанкой ее покойного мужа, а когда тот умер, то оставил ей что-то по завещанию. Она же – душеприказчик, и должна, во исполнения желания покойного мужа, найти Люси и заплатить.

Он передразнил унину фальшивую сентиментальность.

– Она, наверно, решила, что имеет дело с идиотом.

– Когда это было?

– С неделю назад. Я добрую неделю рыскал в поисках этой черномазой.

Он бросил злобный взгляд в окно на согнутую спину Люси.

– Я ее нашел, и что же происходит? Звоню своей доброй нанимательнице, прошу дальнейших инструкций, а она меня вышибает.

– Что она хотела узнать, Макс?

– А ты со мной в деле?

– Зависит от обстоятельств. – Дьявол. Я предлагаю тебе половину в крупной сделке, а ты говоришь, что это зависит от обстоятельств. Я перед тобой весь, как голенький, а ты молчишь, как устрица. Это не этично.

– А пять кусков этично?

– Я же тебе обещал... Я уже горел, я уже терял свою лицензию...

– Никакого шантажа?

– Абсолютно. Если хочешь знать чистую правду, то вот она: дело настолько легально, что я его боюсь.

– Хорошо. Вот что я думаю. Ей нужна совсем не Люси. Люси – путь к кому-то еще.

– Быстро соображаешь. А ты знаешь, к кому именно?

– Имени я не знаю.

– Ага.

Его улыбка была полна превосходства своего знания.

– Это он. У меня есть его имя, приметы и все остальное. А эта малышка должна вывести нас на него.

Хэйс отдался своей эмоциональности. Его вишнево-карие глаза выкатились из орбит, руки поздравляли одна другую. Для меня же его история была слишком хороша, чтобы быть правдой, но она была правдой.

Люси внезапно выпрямилась, вскочила на ноги и кинулась к выходу. Я оставил Хэйса и последовал за ней. Когда я завернул за угол станции, Люси садилась в зеленый «форд». За рулем сидел Алекс Неррис. Машина отъехала прежде, чем захлопнулась дверца.

На стоянке за станцией было одно такси. Его шофер, развалившись, дремал на переднем сиденье. Форменная фуражка закрывала верхнюю часть его лица, рот был широко открыт. Он храпел. Уголком глаза я увидел, что «форд» повернул налево к шоссе.

Я потряс шофера за плечо. Он был маленький и седой, но рвался в бой.

– Полегче, полегче, пожалуйста. Что такое?

Я показал ему деньги.

– Давайте за тем «фордом».

– Ладно, ладно, полегче.

Макс Хэйс намеревался устроиться рядом со мной, но я захлопнул дверцу перед его носом, и такси рванулось с места. Мы выехали на шоссе и успели заметить, как «форд» повернул налево, где дорога пересекалась с шоссе на Лос-Анджелес. На перекрестке нас остановил красный свет. Прошла целая вечность, пока он сменился на зеленый. Мы быстро выехали из города и помчались по шоссе. Никакого «форда» не было видно.

В пяти километрах от города я велел шоферу повернуть.

– Извини, – сказал он. – Я не мог ехать на красный свет при таком движении. У тебя неприятности с этими людьми?

– Нет, ничего.

Когда я вернулся на станцию, Хэйс уже ушел. Это меня вполне устраивало. Я заказал завтрак – самую безопасную еду в этих стационарных закусочных – и, приступив к еде, обнаружил, что голоден.

Было немного больше пяти, когда я покончил с беконом и яйцами. Я вернулся пешком в мотель «Горный вид».

Глава 6

Ключ Люси, со свисавшим на медном кольце номером, торчал в двери. Повинуясь импульсу, я постучал. Никакого ответа. Я оглядел двор, погруженный в истому жаркого вечера. На дальнем его конце в прицепах, как сверчки, щебетали дети. Я снова постучал и, не получив ответа, нажал ручку и вошел в комнату. Люси лежала почти у моих ног. Я закрыл дверь и посмотрел на часы. Пять семнадцать.

Жалюзи на окне были опущены, свет проникал в щели между планками, и пылинки в его полосках отплясывали пляску святого Витта. На стене возле двери находился выключатель, и я нажал на него ключом. Желтые стены сомкнулись вокруг меня, потолок с кольцами концентрических кругов сдавил голову. Круг света падал прямо на лицо Люси, на ее серое, как глиняная маска, лицо, плавающее в луже черной крови. Ее перерезанное горло зияло, как пасть грифа.

Я прислонился к двери и немного отодвинулся от Люси, но смерть уже связала меня с ней крепче, чем любая церемония.

Одна рука ее была вытянута и возле распростертой на полу ладони сверкнуло что-то металлическое. Я наклонился и посмотрел. Это был ручной работы нож с кривым пятнадцатисантиметровым лезвием и черной деревянной рукояткой, украшенной резными листьями. Кровь застыла на нем пятнами.

Я переступил через тело и подошел к кровати. Она была точно такая же, как и в моей комнате. Зеленое покрывало было смято в том месте, где она лежала. Возле кровати стояли закрытые чемоданы. Я открыл один из них, пользуясь для этой цели чистым носовым платком, чтобы не оставлять отпечатков пальцев. В нем лежало аккуратно сложенное форменное платье медсестры, хрустящее от крахмала. Во втором чемодане вещи находились в полном беспорядке. Туда покидали без разбора клубок чулок, поношенное платье, несвежие блузки, нижнее белье, пачку журналов с любовными историями и альбом пластинок Эллингтона, завернутый в красную шелковую пижаму. В боковом кармане, среди коробок с пудрой и кремами, я нашел конверт.

Он был адресован миссис Неррис, Белла-сити, Мезон-стрит, 14, для Люси Чампион. Судя по марке, он был отправлен из Детройта девятого сентября. На вложенном в него письме не было ни даты, ни обратного адреса.

"Дорогая Люси!

Я очень сожалею, что ты потеряла работу. Мы все думали, как ты там живешь одна. Но ты никогда не понимала, что это такое. Конечно, мы хотим, чтобы ты вернулась, только вот деньги на билет собери сама, а то у нас нет. Твой отец снова без работы и я снова тащу семью, трудно сводить концы с концами. Всегда сможем дать тебе постель и что поесть, приезжай, дома будет лучше. Брат учится в школе хорошо, пишет это за меня.

Надеюсь, ты сможешь справиться сама со своими неприятностями.

Мама.

Как поживает твой друг? Ты знаешь, кто".

Письмо изобиловало орфографическими ошибками. Я положил его на место и закрыл чемодан. Его замок тяжело щелкнул, будто в последний раз. Сумочка Люси лежала в углу, у кучке пыли. В ней находилась губная помада, испачканный ею носовой платок, несколько десяти, пяти и однодолларовых банкнот и несколько монет, билет до Детройта, страховая карточка и вырезка из газеты. В ней старомодным шрифтом было напечатано сообщение под заголовком:

МАТЬ ПРЕДЛАГАЕТ ВОЗНАГРАЖДЕНИЕ ЗА СВЕДЕНИЯ ОБ ИСЧЕЗНУВШЕМ СЫНЕ "Эройо-Бич, восьмого сентября. Миссис Чарльз А. Синглентон, лицо, занимающее видное положение в жизни этого курортного города, объявила сегодня о вознаграждении в 5000 долларов за информацию, касающуюся местонахождения ее исчезнувшего сына. Сын, Чарльз Э. Синглентон-младший, исчез из местного отеля неделю назад, вечером первого сентября. С тех пор друзья и родственники о нем ничего не слышали.

Синглентон, выпускник Гарвардского университета и лейтенант запаса Воздушного Флота, имеет средний рост и атлетическое сложение, темные вьющиеся волосы, карие глаза и ярко-белое лицо. В последний раз на нем был серый костюм из камвольной шерсти, белая рубашка и темно-красный галстук, верхней одежды не было. Исчезнувший сын покойного мистера Чарльза Э. Синглентона является наследником сельскохозяйственного предприятия Синглентона. Его дедом с материнской стороны был полковник Айзек Вельдес, женившийся на Мэри Карлайл, дочери основателя огромного состояния.

Местная полиция отклоняет предположение о принуждении, хотя сама миссис Синглентон выражает опасение за безопасность своего сына. Местный шериф Оскар Ленсон заявил: «Похищение следует полностью исключить». Прежде всего, не было никакого требования о вознаграждении. Что же касается принуждения, то обстоятельства указывают на то, что мистер Синглентон покинул Эройо-Бич по своей воле, руководствуясь личными причинами. Следует помнить, что он человек молодой, холостой и любит путешествовать. Тем не менее, мы делаем все для того, чтобы его разыскать, и будем рады любой информации.

Лица, имеющие какую-либо информацию о Синглентоне, должны срочно связаться с капитаном Кеннеди из конторы шерифа Эройо-Бич."

Я дважды прочел объявление, запомнил имена и места, потом убрал вырезку в сумочку, а сумочку положил в угол. В некотором смысле, я знал теперь меньше, чем раньше. Так что-то, написанное на непонятном языке, только усугубляет ваше невежество. Я посмотрел на часы. Пять двадцать четыре. С того момента как я нашел Люси, прошло семь минут.

Чтобы пройти к двери, мне пришлось снова перешагнуть через ее тело. Прежде, чем выключить свет, я посмотрел на ее серое лицо. Отчужденное и уже сильно изменившееся, оно ни о чем мне не сказало.

Во дворе желтый солнечный свет казался слабым и поблеклым, словно это время дня было для него невыносимым. Старая машина свернула с шоссе и покатила по двору к прицепам, оставляя за собой облачко пыли в неподвижном воздухе. Я подождал, пока уляжется пыль, потом пошел к офису. По дороге туда я заметил, что из-за ворот за мной наблюдает Алекс Неррис.

Он побежал ко мне, неуклюже и быстро, в слишком тесном для него отглаженном голубом костюме. Я остановился и приготовился к нападению. Он был тяжелый и сильный и знал, как использовать свой вес. Он саданул меня плечом в диафрагму и повалил на землю на спину. Я встал. Пользоваться кулаками он не умел. Я выдал ему хук левой, и от удара в тело голова его оказалась в удобном для апперкота положении. Но вместо этого, спасая свои кулаки и его лицо, я зажал его правую руку и вывернул ее за спину.

– Отпустите меня! – воскликнул он. – Будем драться честно. Я вам покажу!

– Ты мне покажешь. Я слишком стар для драки.

– Я могу вышибить из вас мозги. Пустите меня. Что вы делали в комнате Люси?

– С ней кое-что случилось.

Я держал его руку, не давая ему возможности двигаться, так что ему пришлось повернуть шею и взглянуть на меня сбоку. На его черном лбу блестели капельки пота, а глаза были большие и блестящие от предчувствия несчастья.

– Вы лжете, пустите меня!

– Ты можешь постоять спокойно и выслушать меня, как разумный человек?

– Нет!

Но его ответ был лишен убежденности. Глаза его затуманились, еще минута – и на них выступят слезы. Он был мальчиком в мужском обличье. Я отпустил его.

Он медленно выпрямился, потирая скрюченную руку. На другом конце двора собралась кучка зрителей, медленно подогревавшая себя до соблазна насилием.

– Идем в офис, Алекс.

Он окаменел.

– Кому я там понадобился? – Никому. Все равно, идем. – Мне незачем туда идти.

– Тебе сколько лет, Алекс? – Девятнадцать, скоро будет двадцать.

– Имел когда-нибудь неприятности с полицией?

– Никогда. Спросите у моей матери.

– Люси твоя подруга?

– Она мне не подруга. Мы собирались пожениться... Я могу содержать жену, – добавил он патетически.

– Конечно, можешь.

Взгляд его ярких карих глаз впился в мое лицо.

– Что-нибудь случилось? Что вы там делали?

Я отступил назад, повинуясь импульсу.

– Я заходил поговорить с ней. Хотел предупредить ее, чтобы она не уезжала из города.

– Мы сегодня уезжаем. Вот почему я здесь жду. Она пошла за вещами.

Он обернулся и посмотрел на дверь седьмого номера.

– Почему она не выходит? Она больна?

– Она не выйдет, – ответил я.

Толпа зрителей двинулась от прицепов к нам, издавая короткие возгласы угроз и волнения. Я открыл дверь офиса и придержал ее для Алекса. Он прошел мимо меня, шевеля одними ногами.

Человек, который любил только Этель, сидел на кровати спиной к двери, зажав в руке полупустую бутылку кока-колы. Он встал и подошел к стойке, потом взглянул на оставленную кровать. С обложки разложенного на подушке журнала гологрудая красотка молча взывала о помощи.

Оставив ее мольбы без внимания, лысый клерк спросил:

– Чем могу быть вам полезен?

Потом его мозг медленно прореагировал на чернокожего парня.

– Что ему надо?

– Позвонить, – ответил я.

– Звонок местный?

– В полицию. Вы знаете номер?

Номер он знал.

– Неприятности?

– В седьмом номере. Идите, поглядите. Но я бы не стал и другим не посоветовал бы.

Он наклонился над прилавком и его лысина замаячила, как деревенский сыр.

– Что случилось?

– Посмотрите сами. Но сначала дайте мне телефон.

Он поставил на прилавок аппарат и ушел. Алекс сделал попытку последовать за ним, но я удержал его правой рукой, а левой набрал номер. Когда он услышал мое сообщение дежурному сержанту, то упал ничком на стойку, навалившись всей тяжестью на руки. Его тело затряслось от рыданий. Сержант сказал, что немедленно высылает машину.

Я положил руку на спину юноши, но он стряхнул ее.

– Что ты здесь делал, Алекс?

– Это мое дело.

– Ждал Люси?

– Если знаете, то нечего спрашивать.

– Сколько времени ты ее ждал?

– Почти полчаса. Я несколько раз объехал вокруг квартала и вернулся. Я посмотрел на часы – было пять тридцать одна.

– Она пришла около пяти?

– Около пяти.

– Она вошла одна?

– Да, одна.

– А потом кто-нибудь входил?

– Я никого не видел.

– Кто-нибудь выходил?

– Вы. Я видел, как вы выходили.

– А кроме меня? Раньше меня?

– Я не видел. Я объезжал вокруг квартала.

– А ты входил к ней?

– Нет, сэр, не входил.

– Почему?

– Она сказала, что забежит только на пять минут. Ее чемоданы были уже уложены.

– Ты мог бы зайти.

– Я не хотел. Она этого не хотела.

– Люси выдавала себя за белую, так ведь?

– А если и так? В штате нет закона, запрещающего это.

– Ты хорошо информирован, – сказал я. – Ходишь в школу?

– Я только что поступил в колледж первой ступени. Но я ухожу из него.

– Чтобы жениться?

– Я никогда не женюсь. Теперь я никогда не женюсь. Убегу и сгину.

Он повесил голову и, казалось, говорил со стойкой.

– Тебе придется остаться здесь и ответить на множество вопросов. Возьми себя в руки.

Я с силой потряс его за плечо, но он не шевельнулся и не двинулся.

Лишь когда послышался воющий звук сирены, голова его дернулась вверх, как у загнанного зверя.

Глава 7

Черная патрульная машина остановилась на гравии возле входа в офис.

Из нее вышел полицейский в штатском, поднялся по ступенькам и вошел в комнату. Несмотря на серую шляпу и мешковатый серый костюм, он выглядел так, будто всю жизнь был полицейским – защелкивал наручники и расследовал преступления, пробивая свою карьеру на разбитых мостовых и в темных улочках. На его огрубевшее и обветренное лицо за пятьдесят лет работы под солнцем, как на карту местности, легло отражение жизни долины.

– Я Брейк, лейтенант-детектив. Это вы звонили?

– Да, я. Она в седьмой комнате, в конце двора.

– Мертвая?

– Совершенно.

Алекс издал какой-то сдавленный звук. Брейк шагнул к нему и внимательно оглядел его.

– Что ты тут делаешь?

– Жду Люси.

– Это ту, что умерла.

– Да, сэр.

– Долго тебе придется ждать. Это ты ее зарезал?

Алекс посмотрел на детектива, словно на дерево, притом слишком толстое, чтобы на него можно было взобраться.

– Нет, сэр.

– А как это понравится твоей матери?

Не дожидаясь ответа Алекса, Брейк повернулся ко мне.

– Он ее зарезал?

– В этом я сомневаюсь. Он пришел после того, как это случилось. Говорит, что они собирались пожениться.

– Это он так говорит.

– Я ее не убивал, – заявил Алекс. – Я не тронул бы и волоса Люси.

Его тело безвольно обвисло над стойкой, поддерживаемое только локтями, как будто оно больше не могло ему пригодиться.

Вошел толстый клерк. Дверь за ним мягко захлопнулась. Он двинулся в обход вдоль стены и вокруг стойки, пробираясь к своему миру бумажной наготы, грязных простыней и молчаливых просьб о помощи. Вид смерти напомнил ему о грехах, похороненных в глубине памяти, и он подскочил, когда Брейк сзади спросил его:

– Вы портье?

– Да, сэр.

– Мне нужен ключ от седьмого номера, даже все ключи.

– Их нет, мистер Брейк.

Он подобострастно повернулся, как бы предлагая в жертву свое дрожащее тело.

– Я дал ей один, когда она сняла комнату, а потом она вернулась и попросила у меня дубликат. Сказала, что первый потеряла. Я сказал, что ей придется заплатить.

– Ключ в двери, лейтенант, – сказал я. – Почему вы этого раньше не сказали? Брейк вышел и поручил своему шоферу следить за Алексом. Подъехала вторая полицейская машина и остановилась за первой. Кольцо зрителей разомкнулось и снова сомкнулась вокруг нее. Сержант в форме пробился через толпу и подошел к Брейку. В одной руке и под мышкой он нес фотокамеру и треножник, в другой – сумку с принадлежностями для снятия отпечатков пальцев. – Где труп, лейтенант?

– Вон там. Коронеру сообщили?

– Он в пути.

– А ну, люди, дайте пройти.

Толпа расступилась и двинулась за ними.

В офисе Алекс и его страж сидели на кушетке в угрюмой близости. Страж был крупным молодым фараоном в голубой форме патрульного. На фоне его широкой грудной клетки Алекс казался меньше и худее. Его взгляд был устремлен в себя. Кажется, он впервые понял, что это такое: черный парень, попавший в сеть законов белых, и это ранило его так глубоко, что он не осмеливался шевельнуться.

За стойкой портье устроился поудобнее с остатками своей кока-колы. Я сел рядом с ним на диван-кровать.

– Мне бы хотелось поподробнее выяснить насчет ключей.

– Вопросы! – патетически воскликнул он.

Коричневая струйка жидкости поползла из угла его рта по красной сыпи на подбородке.

– Вы, возможно не поверите мне; на вид я кажусь здоровым, но у меня очень слабые нервы, у меня даже есть освобождение от армии, так что вот вам доказательство. Перекрестный допрос и труп – всего этого я не вынесу. Да еще этот лейтенант так на меня смотрел, будто я все это с ней сделал. Он состроил гримасу и стал похож на раскормленного придурковатого ребенка.

– Когда вы видели ее в последний раз?

– Должно быть, около пяти. Я не смотрел на часы.

– Ей нужен был второй ключ?

– Точно. Я спросил ее, что случилось с тем, какой я ей дал, когда она въезжала. Она ответила, что, должно быть, потеряла его. Откуда мне было знать, что она идет на рандеву с убийцей?

– Она казалась обеспокоенной?

– Не знаю. На такие вещи я внимания не обращаю. Это мне нужно было беспокоиться. Зачем ей нужно было приходить сюда чтобы получить ножом по горлу? Ниже по Гидальго с ней сделали бы это безо всяких хлопот.

– Для вас это, конечно, ужасно, – заметил я. – А для нее – пустяки.

– Вот тут вы чертовски правы.

Никакой иронии или насмешки в его ответе не было, лишь жалость к себе, от которой у него булькнуло в горле.

– Откуда я мог знать, что она только выдает себя за белую? Что она собирается искровенить мне весь пол? Теперь придется мыть его!

Алекс сидел со своим стражем по ту сторону стойки. Мне был виден только его затылок, но я слышал его дыхание.

– Входил ли кто-нибудь в комнату девушки после ее возвращения? – спросил я.

– Я не видел. Я обычно не обращаю внимания на такие вещи. Они приходят и уходят.

Эта фраза понравилась ему и он повторил:

– Приходят и уходят.

– И вы никого не видели?

– Нет. Я сидел здесь и убивал время. Они приходят и уходят.

Однако в нем тлели остатки гнева.

– Хотел бы я его видеть! Задушил бы гадину, который сделал это и испачкал пол...

– Вы думаете, это был мужчина?

– Почему?

– Вы сказали «который».

– Это только оборот речи. И вообще, зачем женщине резать женщину? Наклонившись ко мне, он громким шепотом сказал:

– Если хотите знать мое мнение, то я думаю, что это дело рук того черномазого. Резать горло – это, знаете, у них в крови.

Раздался грохот. Алекс Неррис бросился через стойку головой вперед и упал перед клерком на четвереньки. Вскочив на ноги, он изо всех сил ударил его по голове. Тот слабо пискнул и свалился мне на ноги.

Алекс кинулся к закрытому окну. Я никак не мог высвободить ноги и завопил:

– Остановись, Алекс! Назад!

Алекс вышиб стекло и перекинул ногу через подоконник. Голубой пиджак распоролся у него на спине.

Охранник бегом огибал стойку. Его черная кобура была расстегнута, револьвер выпрыгнул ему в руку, как попрыгунчик из коробки. Он поднял правую руку, щелкнул предохранитель. Алекс все еще был на подоконнике, стараясь просунуть другую ногу через узкий проем. Прекрасная мишень!

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.