Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Тревис Макги (№1) - Расставание в голубом

ModernLib.Net / Детективы / Макдональд Джон Д. / Расставание в голубом - Чтение (стр. 1)
Автор: Макдональд Джон Д.
Жанр: Детективы
Серия: Тревис Макги

 

 


Джон Д. Макдональд

Расставание в голубом

Глава 1

Этот вечер я собирался спокойно провести дома.

Домом мне служил похожий на баржу шестнадцатиметровый жилой катер «Дутый флэш», причал Е-18, Бахья-Мар, Лодердейл.

Дом – это уединение. Задерни везде глухие ночные шторы, задрай люки, включи кондиционер, чтоб его мягкое гудение заглушило доносящийся снаружи шум, – и вот ты уже полностью отрезан от безалаберной жизни на соседнем судне. С таким же успехом можно находиться в ракете по ту сторону Венеры или затаиться под толщей полярных льдов.

Большую каюту я назвал салоном, ибо так величают ее моряки, и это слово напоминает о безделье, моем основном занятии.

Развалясь на угловом диванчике, я изучал карты рифов и отмелей, пытаясь раздуть в себе хоть слабую искру жизненной энергии, побуждающей отправиться на поиски нового места для стоянки «Дутого флэша». Пара «геркулесовских» двигателей по 58 лошадиных сил каждый выжимали верных в узлов. И все же не хотелось трогаться с места. Лодердейл мне нравился, но я болтался здесь так долго, что уже не мог разобраться – хорошо это или плохо.

Чуки Мак-Колл ставила какие-то бестолковые спектакли. Она обосновалась у меня, потому что тут было тихо и просторно. Распихала всю мебель по углам, принесла два зеркала из капитанской каюты и водрузила на столик свой маленький трескучий метроном. Она носила старый выцветший ржаво-рыжий леотард, залатанный в нескольких местах черной лентой. Темные волосы Чуки поддерживал легкий шарф.

Леотард – облегающая рубашка, которую обычно носят танцоры или артисты балетаца. Танцовщице вообще приходится вкалывать, как шахтеру в забое. Она топала стройными ногами, шипела и корчилась, извиваясь всем телом, а тело у нее было чудо как хорошо. Несмотря на кондиционер, в салоне витал исходивший от нее слабый остро-сладкий запах – запах сильной и крепкой разгоряченной девушки. Отвлекаться и смотреть на нее было приятно. В неярком верхнем свете ее кожа лоснилась от пота.

– А, черт! – сказала она, мрачно изучая свои записи.

– Что-нибудь не так?

– Да нет, ничего страшного. Просто надо точно определить, кто где будет стоять, а то получается, что они у меня лупят друг дружку руками и ногами. Я и сама иногда путаюсь.

Она принялась что-то вычеркивать, а я вернулся к изучению отмелей на северо-востоке от рифов Успокоения. Она поработала еще минут десять, снова занесла пару строк в блокнот и, тяжело дыша, оперлась о край стола.

– Трев, милый...

– Да?

– Мы как-то говорили о том, чем ты зарабатываешь на жизнь... Ты меня тогда не дурачил?

– А что я сказал?

– Звучало диковато, однако я склонна тебе верить. Ты заявил, что если у Х есть что-то ценное, но вдруг появляется У, отнимает это что-то и у Х нет абсолютно никакого шанса вернуть свое добро, то тогда появляешься ты, вместе с Х отбираешь ценности у У и половину оставляешь себе. Потом... Ты просто живешь на эти деньги, пока они не кончаются. Это и в самом деле так?

– Очень упрощенно, Чук, но в общем все верно.

– И ты никогда не попадал в переделки?

– Когда как. В положении У большого шума обычно не поднимают. Поскольку я что-то вроде последней надежды, моя доля – пятьдесят процентов. Половина для Х много лучше, чем вообще ничего.

– И ты потом держишь язык за зубами?

– Чук, я ведь пока еще не заказал себе визитных карточек. Что бы мне на них написать? «Тревис Макги. Возвращатель»?

– Но Боже мой, Трев, сколько таких дел ты сможешь отыскать, лежа на диване, в то время как деньги уже кончаются?

– Вполне достаточно, чтобы прикинуть и выбрать. Это сложная материя, дорогая. Чем замысловатей становится наше общество, тем больше относительно законных способов украсть. Иногда наводят на след старые клиенты. А если взять кипу газет и очень внимательно читать между строк, легко можно наткнуться на толстого счастливчика У и на ломающего руки X; после чего разумный человек, немного потрудившись, обеспечивает себе очередной период заслуженного отдыха. Вместо пенсии после шестидесяти я пользуюсь им на протяжении всей жизни.

– А если бы сейчас подвернулось что-нибудь в этом роде?

– Давайте сменим тему, мисс Мак-Колл. Почему бы тебе не взять небольшой отпуск и не раскрутить Фрэнка? Мы собрали бы небольшую компанию и сплавали вниз к Маратону. Скажем, четыре джентльмена и шесть леди. Никаких пьянчуг, нытиков, разведенных баб, сомнительного секса, маньяков-фотографов, обгорающих на солнце, или не умеющих плавать личностей, или не...

– Макги, пожалуйста! Я говорю совершенно серьезно.

– И я тоже.

– Я хочу, чтобы ты встретился с одной девушкой. Я взяла ее в труппу месяца два назад. Она немного старше остальных. Раньше танцевала и, веришь ли, быстро вспоминает забытое. Но... Мне кажется, ей нужна помощь. И не знаю, к кому еще она могла бы обратиться. Ее зовут Кэтти Керр.

– Мне очень жаль, Чук, но сейчас у меня полно денег. А лучше всего я работаю, когда начинаю нервничать.

– Но она считает, что речь идет о баснословных деньгах!

Я уставился на нее:

– Считает?

– Ей не удалось увидеть.

– То есть?

– Однажды ночью она слегка перепила и много плакала, я прониклась к ней сочувствием. Ну, она мне все и выложила. Но пусть лучше сама тебе расскажет.

– Как она могла потерять то, чего никогда не видела?

На лице Чуки промелькнула довольная улыбка опытного рыболова: рыба заглотнула наживку.

– Правда, мне очень сложно это объяснить, не стоит и пытаться. Я могу все перепутать. Ну, как, Тревис? Поговоришь с ней?

Я вздохнул:

– Ладно, приведи ее как-нибудь.

Гибким движением она потянулась ко мне, поймала за запястье и посмотрела на мои часы. Ее дыхание успокоилось. Леотард потемнел от пота и обтягивал ее тело почти так же плотно, как собственная кожа. Она склонилась надо мной.

– Я знала, ты будешь умницей, Трев. Она придет через двадцать минут.

Я взглянул на нее снизу вверх:

– Вы прирожденная актриса, мисс Мак-Колл!

Она погладила мои волосы.

– Кэтти правда замечательная. Она тебе понравится.

Чуки вернулась на середину салона, снова запустила свой метроном, просмотрела заметки и вернулась к работе, подпрыгивая, приземляясь с глухим стуком и чуть похрюкивая от напряжения. На балете я никогда не сажусь в первый ряд.

Я попробовал вернуться к карте, но не мог сосредоточиться. Теперь придется разговаривать с этой девицей. Но я совершенно не собирался ввязываться в какую-нибудь идиотскую историю. Следующая, операция была уже, на подходе, только и ждала меня. Да и других замыслов в запасе предостаточно. Еще одна авантюра казалась явно лишней. Меня позабавило, как Чук интересовалась, где я нахожу себе работу, хотя сама стала живым доказательством того, что не я ищу дело, а дело – меня.

Около девяти раздалось «бим-бом» судового колокола, который я подсоединил к кнопке в будке на пирсе. Если кто-нибудь, проигнорировав этот звон, перешагнул бы через мою цепочку, спустился по трапу и вступил на большой мат, устилающий палубу, он был бы встречен более громким и угрожающим «бом», за которым последовал бы ряд неожиданных и эффектных защитных мер. Жизнь отбила у меня охоту к сюрпризам. Слишком много я их повидал. Они меня огорчают. Устранение всякого риска, который только можно устранить, – вот наиболее надежный способ остаться в живых.

Я врубил свет на палубе и вышел из салона на корму. За мной, шумно дыша, последовала Чуки Мак-Колл.

Я поднялся по трапу и, сняв цепочку, впустил гостью. Подруга Чуки оказалась золотистой блондинкой со стрижкой английского школьника, когда из-под растрепанной соломенной челки на вас смотрят большие глаза. Ради визита ко мне она принарядилась в основном в черное, в ушах – жемчужные клипсы, в руках поблескивающая сумочка.

С трудом переводя дыхание, Чук представила нас друг другу, и мы прошли в салон. Теперь я видел, что по меркам Чук гостья и впрямь старовата. Лет двадцать шесть или двадцать семь. Крепкая блондинка с беспомощными скорбными глазами бассета. Вокруг глаз мелкие морщинки. В освещенной каюте я понял, что черный туалет ей дорого достался. Руки девушки оказались не слишком ухоженными. Под слегка присборенной юбкой безошибочно угадывались сильные ноги танцовщицы. Чуки сказала:

– Кэтти, не стесняйся и расскажи все Тревису Макги, как рассказала мне. Я закругляюсь, так что оставляю вас одних. Пойду приму ванну. Ты не против, Трев?

– Да уж, пожалуйста, прими ванну.

Она дала мне подзатыльник и скрылась в капитанской каюте, притворив за собой дверь.

Кэтти Керр держалась очень напряженно. Я предложил ей выпить, и бурбон со льдом был принят с должной признательностью.

– Не знаю, чем вы сможете мне помочь, – сказала она. – Кажется, все это просто глупо. Я вообще не представляю, что тут можно поделать.

– Не исключено, что поделать ничего нельзя. Давайте сразу решим, что это безнадежно, и перейдем к делу.

– Как-то ночью я после выступления много выпила и рассказала Чук о том, о чем болтать вовсе не следовало.

Ее легкую, чуть в нос, манеру говорить дополнял певучий акцент, по которому без труда распознается уроженка островов.

– Я в некотором роде замужем, – сказала она с вызовом. – Он бросил, меня три года назад, и с тех пор я ничего о нем не слышала. У меня пятилетний сынишка, он живет у моей сестры, на острове Кэндл-Ки, я и сама оттуда. Все это несладко, не столько для меня, сколько для малыша Дэви. А ведь так хочется, чтобы у твоего ребенка было все самое лучшее! Может, я слишком много мечтала. Не знаю, ей-богу...

Приходится мириться с тем, что каждый подходит к сути разговора на свой манер.

Она отхлебнула бурбона, вздохнула и поежилась.

– Когда все это случилось, мне было девять лет. Шел сорок пятый. Мой отец тогда вернулся со второй мировой войны. Сержант Дэвид Бэрри. Это моя девичья фамилия, Кэтрин Бэрри. Я назвала моего сына в его честь, хотя, когда мальчик родился, отец давно уже сидел в тюрьме. Я думаю, отец, когда воевал, сумел зашибить деньги, и похоже, большие. И нашел способ привезти их с собой. Какой – не знаю. Он воевал в Бирме и Индии, отсутствовал два года. Он пил, мистер Макги, но был сильным человеком и с характером. Вернулся с фронта морем и сошел в Сан-Франциско. Его собирались перевести куда-то во Флориду и уволить в запас, так что он скоро должен был оказаться дома. Но во Фриско напился и убил какого-то военного. Тут он понял, что, если его заберут, он нас вообще больше не увидит. Поэтому скрылся, бежал. Сумел добраться до дома. Этот побег здорово повредил ему в глазах судей. Суд был военный, трибунал, как положено в таких случаях. Отец появился у нас среди ночи и, когда мы проснулись, просто стоял на причале и смотрел на воду. День был пасмурный. Он рассказал матери о случившемся. Сказал, что скоро за ним придут. Никогда, ни до, ни после, я не видела, чтобы женщина так плакала. Как он и предполагал, его вскоре забрали и приговорили к пожизненному заключению – убитый был офицером. Отца отправили в Ливенуорт, в Канзас. Под Рождество мать села в автобус и поехала к нему. С тех пор, каждое Рождество, так и ездила, пока два года назад не умерла. Если удавалось наскрести достаточно денег, брала с собой меня или мою сестру. Я ездила дважды, сестра – трижды.

На какое-то время Кэтти полностью погрузилась в воспоминания. Очнувшись, взглянула на меня и продолжила:

– Извините. Он надеялся, что его рано или поздно все-таки выпустят. Думаю, его могли бы освободить, но все время что-то мешало. Он даже в тюрьме не хотел угомониться, как удается некоторым. Он был гордым человеком, мистер Макги. Но я должна рассказать вам об одном эпизоде. Это случилось еще до того, как его забрали. Мне было девять, моей сестре – семь. Он сидел на крыльце, обняв нас обеих, и рассказывал о разных прекрасных вещах, которые ожидают нас после его освобождения. У нас, говорил он, будут свои катера и красивые лошади. Мы объездим весь свет. Каждый день станем покупать новые красивые платья. Я никогда потом не забывала об этом. Когда стала старше, напомнила о том разговоре матери. Думала, она посмеется надо мной. Но она сделалась очень серьезной и велела никогда нигде об этом не болтать. Сказала, отец сам со всем разберется и в один прекрасный день у нас все будет хорошо. Как видите, этот день так и не наступил. В прошлом году к нам приехал некто по имени Джуниор Аллен. Человек, который улыбался. Он сказал, что провел пять лет в той же тюрьме и хорошо знал моего отца. Ему было известно о нас столько, сколько мог знать только тот, кому отец все рассказал. Поэтому мы его хорошо приняли. Он поведал, что у него нет своей семьи. Веснушчатый, улыбающийся, острый на язык мужчина с золотыми руками. Он поселился у нас, получил работу на бензоколонке. Деньги нам были тогда кстати. Моя мать уже плохо себя чувствовала, но могла еще присматривать за детьми, когда Кристина, моя сестра, и я работали. Два ее ребенка и мой Дэви – всего трое. Возможно, было бы гораздо лучше, если в Джуниор сблизился с Кристиной. Ее муж погиб в шестьдесят первом во время урагана: задавило обломками ракушечника. Его звали Джейми Хассон. Нашим мужчинам вечно не везло. – Она попыталась улыбнуться. – Беда редко приходит одна.

Бог знает сколько мы повидали. Но Джуниору понравилась я. Когда мы сблизились, моя мать была уже слишком больна, чтобы обращать на что-либо внимание. Есть такие люди, которые, болея, все больше и больше уходят в себя и ничего вокруг не замечают. Кристина знала, что происходит между нами, и осуждала меня. Но Джуниор считал, что после того, как Велли Керр так обошелся со мной, бросив на произвол судьбы, я все равно что разведена. Он, правда, объяснял, что, пока не пройдет семь лет без всяких вестей от Велли, на развод подавать бессмысленно. Теперь-то я знаю, что он лгал.

Я жила с Джуниором Алленом, была близка с ним, и я любила его. Когда мать умерла, мне было легче от того, что он рядом. Это случилось под Рождество. Она мыла овощи, и вдруг согнулась над раковиной, издала короткий звук, словно пискнул котенок, и стала сползать на пол. Больше она не встала, мистер Макги. Кристине пришлось бросить работу и сидеть с детьми, но я и Джуниор работали, так что на жизнь хватало. Была одна странность в том, как он вел себя, пока жил с нами. Я думала, что это из-за того, что, он очень сблизился в тюрьме с моим отцом. Он обожал говорить об отце. Не уставал расспрашивать о нем: что тот любил делать, куда любил ездить. Словно пытался жить той же жизнью, какой жил мой отец до войны, когда мне было столько же лет, сколько сейчас Дэви. Теперь я понимаю, чем объяснялись всякие мелочи, которые тогда не казались такими подозрительными, как сейчас. Вспоминаю рыбацкую хижину, которую мой папа построил на маленьком безымянном островке. Я рассказала о ней Джуниору. Назавтра он ушел, весь день проплавал на ялике и вернулся смертельно усталый и страшно злой. Были и другие случаи вроде этого. Теперь я знаю, мистер Макги: он охотился. Охотился за тем, что спрятал, вернувшись, мой отец и благодаря чему мы должны были получить все эти платья, яхты и красивых лошадей. Под разными предлогами перекопал весь сад. Однажды мы проснулись, а Джуниора нет. И столбы по обеим сторонам дороги, ведущей к дому, выворочены с корнем. Мой папа давным-давно вытесал их из каменных глыб; слишком большие и шикарные для такой маленькой аллейки, они были поставлены словно на века. Джуниор повалил их и дал деру, а на месте левого осталось нечто такое, что я даже не могу толком описать. Чешуйки ржавчины, гнилая одежда, похожая на остатки военной формы, кусок проволоки наподобие большой скрепки, рассыпавшаяся маленькая цепочка и еще нечто, вроде крышки непонятно от чего.

А свои вещички он забрал с собой, так что я поняла: все опять как с Велли Керром. Значит, искать его бесполезно. Но три недели спустя он сам объявился на Кэндл-Ки. Не затем, чтобы встретиться со мной. Он вернулся повидать миссис Аткинсон. Это очень красивая женщина. У нее там новый большой дом, и, я думаю, он познакомился с ней на бензоколонке, заливая горючее в бак ее «вандерберда». Люди рассказали мне, что он живет на ее вилле. Вернулся шикарно одетый и на собственном катере и сразу поселился у нее. Рассказывали и смотрели, как я отреагирую. На четвертый день мы столкнулись в городе. Я попыталась заговорить с ним, но он отвернулся и зашагал в другую сторону, а я, кляня себя, побежала за ним. Он сел в ее машину, самой Аткинсон там не было, и с искаженным лицом стал хлопать себя по карманам и материться. Я плакала и все спрашивала его, как же так. Он назвал меня дешевой засранкой, велел возвращаться в эту помойку, из которой я вылезла, и умчался. Многие это видели и слышали, так что им было о чем посудачить. Большая яхта, его собственная, стояла неподалеку, прямо у причала миссис Аткинсон. Она заперла дверь, и они уплыли. Знаю, что она денег на ветер не бросает и купить ему такой катер не могла. Еще я знаю, что, живя с нами, Джуниор никогда не имел лишнего доллара. Но он все искал, искал, искал. И наконец нашел, уехал и вернулся с деньгами. Я не знаю, что тут можно предпринять. Чуки велела все рассказать вам, вот я и рассказала. Не представляю, где он теперь. Не знаю, известно ли это миссис Аткинсон, если она все еще с ним. Но даже если удастся его найти, то что можно сделать?

– Вы не заметили название яхты и порт приписки?

– "Плэй Пен" из Майами. Судно не новое, но надпись свежая. Некоторым он показывал бумаги, подтверждающие его права. Я сказала бы, что это таможенный катер метров двенадцать длиной. Белые надстройки, серый корпус с синей полосой.

– Потом вы покинули Кэндл-Ки?

– Вскоре после этого. Если работала только одна из нас, нам с сестрой просто не хватало на жизнь. Когда я была маленькой, одна туристка заметила, как я в одиночестве танцую, и каждую зиму, приезжая, давала мне бесплатные уроки. До замужества я два года была танцовщицей в Майами. Теперь снова занялась этим, неплохо зарабатываю и посылаю Кристине достаточно, чтобы они держались на плаву. Но в любом случае не хочу возвращаться на Кэндл-Ки.

Кэтти подняла на меня виноватые карие глаза. Она надела лучшее платье, чтобы прийти ко мне. Мир сделал все, чтобы унизить и растоптать эту женщину, но ее дух, здоровый и сильный, остался несломленным. Я почувствовал необъяснимую неприязнь к Джуниору Аллену, человеку, который так славно улыбался, а я бываю не на высоте, когда руководствуюсь эмоциями. Я им вообще не доверяю, как и многим другим вещам вроде пластиковых кредитных карточек, понижения зарплаты, страховых полисов, пенсионных выплат, сбережений на старость, тиканья часов, газет, закладных, проповедей, залогов, дезодорантов, регистратур, почасовой оплаты, политических партий, библиотечных абонементов, телевидения, актрис, торговых палат, карнавальных шествий, прогресса и предсказаний судьбы – им я тоже не доверяю.

Не доверяю всей унылой, мертвящей распланированной сумятице, которую мы затолкали в рамки такой неустойчивой сверкающей конструкции, что, кроме блеска и жалких следов неуклюжих ремонтных работ, смотреть в этом сооружении уже не на что.

Истина – в покорных глазах и невысказанное ужасное обвинение – тоже в покорных глазах измученной молодой женщины, потерявшей надежду и спокойно взирающей на тебя.

Но все это никогда не станет темой лекций жизнерадостного Тревиса Макги. Кроме всего прочего, я не доверяю полной откровенности.

– Мне надо поразмыслить об этом, Кэтти.

– Конечно, – сказала она, отставляя в сторону пустой стакан.

– Выпьете еще?

– Спасибо, но я лучше пойду.

– Связаться с вами можно через Чук?

– Конечно.

Я проводил ее до дверей. И заметил одну маленькую трогательную деталь. Несмотря на все беды и невзгоды, ее походка, походка настоящей танцовщицы, была быстрой, легкой, уверенной и словно проникнутой странным подобием радости.

Глава 2

Пройдясь по салону, я постучал в дверь и вошел в капитанскую каюту. Чистая одежда Чук была разложена на моей постели, а промокшее от пота трико, словно сброшенная кожа, валялось на полу. Из ванной доносилось невнятное пение вперемежку с шумом и плеском воды.

– Эй! – крикнул я в полуприкрытую дверь.

– Входи, милый. Я не стесняюсь.

В ванной царствовало мыло и пар. Престарелый сибарит из Палм-Бич, на склоне лет заказавший себе эту увеселительную баржу, устроил много маленьких приятных сюрпризов. Одним из них была ванна, бледно-голубое сооружение двух с лишним метров в длину и полутора метров в ширину, наполовину утопленное в полу. Чук растянулась в ней во весь рост, чуть погружаясь и снова выныривая, вся в пару, окруженная облаком черных волос. Роскошная и восхитительная. Она сделала приглашающий жест, и я присел на широкий бортик у ее ног.

Думаю, Чук года двадцать три – двадцать четыре. Впрочем, по лицу можно дать немного больше.

Ее строгие глаза напоминают очи индианок с Дикого Запада, какими их изображают на старых рисунках. В лучшие минуты лицо Чук становится властным и значительным, излучая силу и величие; в худшие порой похоже на маску переодетого для шутовского кордебалета парня из Дортмута. Но это тело, которое я впервые увидел обнаженным, было женское, ослепительное, гладкое, под аккуратными девичьими округлостями – хорошо натренированные мышцы.

Это был откровенный вызов, и я еще не знал, как к нему отнестись. Только чувствовал, что нельзя позволить себе такое всегда и со всякой, особенно с девушкой вроде Чук, наделенной душевной силой и разборчивостью. Она бросила мне этот вызов, но, по сути, была не так вызывающа, как старалась показать.

– Как тебе Кэтти? – сказала она нарочито небрежным тоном.

– Слегка пообтрепалась по краям.

– Еще бы. Как насчет того, чтобы ей помочь?

– Сначала надо многое выяснить. Возможно, даже слишком многое. Я должен, как в сказке, найти то – не знаю что. Может быть, это будет слишком долго и слишком дорого.

– Но не можешь ли ты рассуждать об этом, совершенно ничего не разузнав?

– Я могу предполагать.

– И ничего не делать?

– Зачем тебе все это, Чук?

– Она мне нравится. И жизнь обошлась с ней жестоко.

– На свете полно симпатичных людей, которых постоянно бьют поддых. У них предрасположенность к несчастью. Что-нибудь случается, и небеса обрушиваются им на голову. И ты никак не можешь этого предотвратить.

Она изменила позу и насупилась. Левой рукой я опирался о край ванны. Вдруг она вскинула длинную, горячую, блестящую ногу и влажной голой пяткой прижала к бортику мою ладонь. Ее пальчики легли мне на запястье, и я почувствовал странное слабое пожатие. Смущенная собственной дерзостью, она настороженно взглянула на меня и сказала чуть хриплым голосом:

– В воде хорошо, не правда ли?

Это прозвучало несколько нарочито.

– Кого ты из себя строишь?

Она растерялась.

– Мне просто захотелось тебе это сказать.

– Ты, Чуки Мак-Колл, весьма решительная, честолюбивая и не склонная к импульсивным выходкам особа. Мы знакомы уже несколько месяцев. Я сразу подъехал к тебе, и ты тогда выпроводила меня очень вежливо и твердо. Что теперь у тебя на уме? Вопрос ясный и прямой.

Она убрала ногу.

– К чему эта въедливость, Трев? Может, это действительно импульсивная выходка. Зачем подобные расспросы?

– Затем, что я неплохо тебя знаю. Догадываюсь, на твоем счету и так немало пострадавших.

– Что ты имеешь в виду?

– Чук, милая, для чисто сексуальных забав ты недостаточно банальна. Ты сложнее. И это лестное и неожиданное предложение должно быть частью какой-то хорошо продуманной программы, какого-то тонко рассчитанного плана.

Она отвела взгляд, и я понял, что попал в точку.

– Как бы там ни было, дорогой, ты здорово меня срезал.

Я улыбнулся:

– Если это, дорогая, просто развлечение, без претензий, условий и вечной скорби в конце, я к твоим услугам. Я тебя люблю. Настолько, чтобы не обманывать, даже если, как сейчас, безумно хочется поддаться искушению. Но потом ты увязнешь в самооправданиях, потому что, как я уже сказал, ты женщина не простая. Женщина сильная. И твое будущее – не я, даже если тебе временами что-то другое мерещится.

Я встал и еще раз взглянул на нее.

– Таковы правила, а решать тебе. Если надумаешь – только свистни.

Я вернулся в салон. Проявив характер, теперь решал, не умнее ли немножко побиться головой о стенку. На моих ладонях остались забавные маленькие канавки от ногтей. Мои уши удлинились, встали торчком и, пока я ходил взад и вперед, все время поворачивались к двери, ожидая тихих призывов.

Когда она наконец вышла, на ней были широкие белые брюки, черная блузка и красная косынка на влажных черных волосах. В маленькой полотняной сумке она уносила свой рабочий костюм. Вид был усталый, пристыженный и жалкий. Она медленно приблизилась ко мне, с моими глазами то и дело встречался ее быстрый взгляд. В этой одежде она казалась худой и совсем незрелой. Взяв пальцами, словно чашечку, ее подбородок, я поцеловал мягкий и теплый покорный индейский рот.

– Что это было? – спросил я.

– Мои счеты с Фрэнком. Довольно грязное дело. Похоже, я пыталась что-то доказать. Теперь чувствую себя последней дурой.

– Не стоит.

Она вздохнула:

– Если бы все случилось иначе, чувствовала бы себя еще хуже. Да. Рано или поздно. Так что спасибо. Ты меня понимаешь лучше, чем я сама себя.

– Мне это далось нелегко, моя дорогая.

Она взглянула на меня исподлобья:

– Что со мной такое? Почему я не могу любить тебя, а не его? Он совершенно ужасный человек. С ним я деградирую, Трев. Но когда он входит в комнату, я порой чувствую себя готовой растаять от любви. Наверное, поэтому... я так сочувствую Кэтти. Фрэнк – это мой Джуниор Аллен. Пожалуйста, помоги ей.

Я ответил, что подумаю. Проводил Чук в ласковую теплую ночь и долго смотрел вслед ее маленькой машине, с шуршанием увозившей ее со всей нетронутой зрелостью обратно к угрюмому Фрэнку. Я ждал рева аплодисментов, грома фанфар, речей и медалей. Вместо этого слышались шепелявый шепот воды, мягкое жужжание машин, проносившихся по гладкому асфальту, отделявшему нашу бухту от общественного пляжа, мешанина бессмысленных фраз, смех на катерах, алкогольные легато и песня комара, садящегося мне на шею.

Я пнул бетонный пирс и отбил себе пальцы ноги. Нынешние времена – времена партнерства, полного неприкрытого мошенничества. Считается, что место действия кишит восхитительно аморальными красотками, для которых секс – синоним лестного общественного признания. Новая культура. Такие красотки действительно есть, и они доступны в опустошающих количествах, но на всем этом отпечаток удивительной безвкусицы. Не берегущие себя женщины не могут представлять собой большой ценности для мужчин. Они становятся маленьким милым удобством, вроде полотенца для гостей. И все же их характерные словечки и томные стоны, означающие удовольствие и раскрепощенность, так же нарочиты, как вышитые инициалы на гостевых полотенцах. Акта любви достойна только гордая, сложная женщина с душой, полной глубоких, сильных чувств. И только две возможности заполучить такую. Или лжешь, омрачая отношения ощущением собственной подлости, или берешь на себя бремя душевной ответственности, соучастия и постоянства, которые по праву принадлежат ей. Есть только два способа сказать: «Люблю».

Но желание расслабиться – тоже реальность жизни, и я направился к большому, ярко украшенному колесному пароходу. Им владел некто Тигр из Алабамы, и веселье продолжалось здесь денно и нощно. Меня приветствовали невнятными возгласами. Баюкая стакан, я становлюсь особенно дружелюбным, в меру загадочным и остроумным – в общем, то что надо. Внимательно оглядев компании за столиками, я выделил двух. Наконец остановился на цветущей рыжеволосой девушке из Вако по прозвищу Техас Лучше Всех Вас и по имени Молли Би Луччер. Аккуратно извлек ее, слегка подвыпившую, из колоды и отбуксовал на «Дутый флэш». Она встретила это с готовностью, нашла, что «Флэш» – восхитительное суденышко, носилась, словно котенок, взад и вперед, ахая и охая над разными деталями и приспособлениями, пока не подошло неизбежное время ложиться в постель и она не принялась исполнять свой очаровательный общественный долг с натренированной умелостью и врожденным прилежанием. Потом мы отдыхали, обменивались необходимыми комплиментами, она рассказывала мне о своих ужасных проблемах: то ли вернуться на последний курс в колледж, то ли выйти замуж за ужасно в нее влюбленного восхитительного парнишку, то ли, наконец, поехать в Хьюстон работать в одной шикарной страховой компании. Она вздохнула, одарила меня сестринским поцелуйчиком и дружеским шлепком, встала, привела себя в порядок, втиснулась обратно в шорты и прочую сбрую, и, после того как я смешал еще пару коктейлей в стаканах, которые мы прихватили с попойки Тигра, я проводил ее назад и побыл там еще минут пятнадцать, выразив тем самым некоторую благодарность.

Лежа в темноте в своей постели, я почувствовал себя одиноким, дряхлым, безразличным ко всему и обведенным вокруг пальца.

К моей жизни Молли Би имела отношение не большее, чем могла бы иметь резиновая кукла вроде тех, что моряки покупают в японских портах.

И в этой темноте мне вспомнились покорные карие глаза Кэтти Керр под копной соломенных волос. Молли Би, обладательница тугих белых грудей, слегка позолоченных веснушками, никогда не будет так унижена жизнью, потому что никогда не окажется в самой гуще этой жизни. Никто не растопчет ее иллюзий просто потому, что для них нет подходящей почвы. Когда старые иллюзии износятся, Молли всегда найдет новые. Кэтти же от своих неотделима. Иллюзия любви, злым колдовством превращенная в память о стыде.

В этот момент я презирал ту часть самого себя, которая ничем не отличалась от Джуниора Аллена. В какое изумление могли бы повергнуть мои ночные мысли беззаботных компаньонов жизнерадостного Тревиса Макги – большого смуглого разболтанного морского бродяги, светлоглазого жестковолосого охотника за девочками, грозу рыб и рыбешек, праздношатающегося любителя джина и острого словца, искателя приключений, ниспровергателя, неверующего, спорщика, подвижного, покрытого шрамами парии общества точного расчета.

Но чувства сострадания, гнева и вины лучше прятать поглубже от любых веселых приятелей.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11