Месть в коричневой бумаге

Насчет чека – мистер Хардахи позаботится, чтобы ты получил его с этим письмом, – пожалуйста, не сердись. По правде сказать, я разбогатела более или менее случайно – один старый друг Майка, очень умный и занятый управлением человеческими деньгами, распорядился насчет капиталовложений вскоре после его смерти. На протяжении последних пяти с половиной лет он от моего имени покупал смешные пакетики акций, о которых я никогда прежде не слышала, но многие из них росли, росли и росли, а он улыбался, улыбался и улыбался. Но конечно, в конце концов он все устроил так, чтобы все было чисто в смысле налогов на недвижимое имущество. Отбрось неприятную мысль, будто ты получил деньги, предназначенные для моих дочерей, – они получают достаточно. В любом случае это нечто вроде твоего гонорара…

Речь идет о моей старшей дочери Морин, Тревис. Ей почти двадцать шесть. Вот уже три с половиной года она замужем за Томом Пайком. Детей у них нет. У нее были два выкидыша. Мори – молодая женщина с потрясающей внешностью. Она тяжело заболела после второго выкидыша год назад. Я должна была о ней заботиться, но в то время лежала в больнице перед первой операцией… Господи, что за мыльная опера!.. Бриджит примчалась на помощь и до сих пор здесь, так как заварилась какая-то распроклятая каша. Понимаешь, я всегда считала Мори крепкой, как скала, а Бидди – ей сейчас двадцать три – вечной неудачницей, мечтательной, необщительной, незнакомой с реальностью. Но ей пришлось остаться не только из-за меня, но и из-за того, что Мори трижды пыталась покончить с собой. Смотрю, как рука моя пишет эти слова на бумаге, и мне это кажется еще более нереальным. Покончить с собой – что за глупая, страшная белиберда! Том Пайк очень милый, лучше не придумаешь. Они с Бидди изо всех сил стараются удержать Морин, но, по-моему, с ней что-то неладно. Как будто до нее по-настоящему не достучишься. Том испробовал все способы профессионального лечения и консультаций, и они стараются убедить меня, будто теперь со всеми проблемами покончено. Но я не могу поверить. И разумеется, не могу вылезти из проклятой постели и обо всем позаботиться. Давай просто скажем: скорее всего, мне уже никогда и не выбраться из проклятой постели.

Помнишь, в круизе ты мне рассказывал, как живешь, чем занимаешься. Возможно, я преувеличиваю, но в сложившейся ситуации моя старшая дочь пытается лишить себя жизни. Ты никогда не работал на превентивной основе? Я хочу, чтобы ты постарался не дать ей покончить с собой. Не имею понятия, как это сделать и принесет ли сделанное хоть какую-то пользу. Но все равно, самый ничтожный шанс для Мори стоит гораздо больше двадцати пяти тысяч.

Я думала о тебе в эти последние дни и наконец решила, что не могу попросить никого другого и что никто другой из заслуживающих моего доверия ничем не сумеет помочь. Ты ужасно проницательный, и ты знаешь людей, Тревис. Я помню, с какой огромной ловкостью, тактом, любовной нежностью ты заново собрал из осколков погибающую вдову. Знаешь, в моих воспоминаниях о том лете ты предстаешь в двух обличьях. Одно – молодой мужчина, намного младше меня в момент наших забав, казавшийся необычайно ребячливым, как мальчишка, отчего я себя видела злой и старой развратной ведьмой. А в следующий миг ты был таким.., старым и мудрым, что я чувствовала себя глупой молоденькой девочкой. Если б мы не провели вместе какое-то время, я могла бы приспособиться и провести остаток жизни с Тедди Трескоттом… В любом случае у меня осталось впечатление, что ты сможешь справиться почти со всем в этом мире. Я имею в виду не только рефлексы и мускулы… Я веду речь о тонком искусстве манипулирования людьми, как, по-моему, следует обращаться с Мори. Разве она не сумеет понять драгоценность жизни? Я понимаю – сейчас больше, чем прежде.

Поверь, дорогой, слишком велико искушение обрушить на тебя чудовищную предсмертную просьбу – спаси жизнь моей дочери! Но я не способна на столь драматическую банальность. Захочешь – сделаешь, не захочешь – не надо. Очень просто.

Только что пережила пару ужасных приступов, не могу как следует закрыть рот, позорюсь, так громко втягивая слюну, что вздрагивает сиделка. Поэтому мне сделали укол, все начинает затягиваться туманом, плывет куда-то. Продержусь до тех пор, пока не подпишусь, не запечатаю это письмо, но, возможно, с этого момента оно будет казаться пьяным бредом… Я написала, что видела тебя в двух обличьях… Я и в себе вижу двух женщин… Знаешь, каким странно юным остается сердце, несмотря ни на что? Одна – уродливая оболочка в опутанной проводами постели, вся в трубках.., дурной запах, боль, шрамы, ничего не помогает, разве что ненадолго… Другая – там, в Шрауд-Ки, на борту “Леди”… Она с тобой резвилась, проказничала, возилась, подзуживала в постели.., действительно, жутко бесстыжая ведьма-вдова, полностью поглощенная бесконечными новыми впечатлениями в то нескончаемое, бесконечное, очень короткое время, когда мы походили на два пышущих жаром, синхронно работающих двигателя… Сердце остается юным.., непростительно, дьявольски, остро… О, мой дорогой, удержи ту, другую, подольше, подальше, крепко стисни в объятиях и не дай ей растаять, ибо…"

Вместо подписи нацарапано “X”. Они все уходят, и мир становится пустым. Хорошие стоят на крышке западни, до того замечательно встроенной в пол, что столярной работы не видно. И по-прежнему задевают за предательскую бечевку.

А ты хлопаешь глазами, пытаешься сглотнуть ком в горле, испытываешь дурноту, старина Трев, кидаешься к телефону. Девушка сообщает, что мистер Хардахи ушел обедать, после чего добавляет, что его, может быть, удастся перехватить, спрашивает, важное ли у тебя дело, и ты с ужасающей точностью отвечаешь: вопрос жизни и смерти. У доктора Уинтина Хардахи мурлычущий голосок, полезный для передачи сверхсекретной информации.

– Гм, да. Да, конечно. Гм… Миссис Трескотт скончалась в прошлый четверг вечером.., гм.., после операции.., в реанимационной палате. Очень храбрая женщина. Гм… Я считаю для себя честью знакомство с ней, мистер Макги. – И добавил, что короткая поминальная служба состоится завтра, в воскресенье.

Я уверен, бывали и худшие понедельники. Могу с ходу назвать три.

Хелена, черт возьми, это не лучшая твоя мысль. О твоей Морин преданно заботятся любящие ее люди. Может быть, ей там просто не нравится. Любой способен составить весьма длинный перечень современных изъянов реальности. А ты представляешь меня милым старым философом, который усядется у нее на веранде, начнет, поплевывая, строгать палку и трепать ее по плечу, сообщая, что жизнь прекрасна? Потерпи, детка. Посмотришь, что будет дальше.

Помню твоих дочерей, но не слишком отчетливо, это ведь было пять лет назад. Высокие, обе стройные, гибкие блондинки с длинными, гладкими волосами, ниспадающими потоком, с правильными чертами лица, немножко бесстрастные, в полном сознании необходимости источать абсолютную холодность, отчего они выглядят и ведут себя словно инопланетяне, наблюдающие за причудливыми ритуалами землян. Серо-голубые глаза редко моргают, как бы делая снимки скрытой камерой. Корабельная форма, наряды для отдыха открывают очень длинные ноги и руки с морским загаром. Сдержанно вежливы, быстро движутся, выполняя поручение или оказывая любезность, держатся по привычке совсем рядом, бормочут друг другу комментарии, едва шевеля девичьими, ненакрашенными губами.

На каком основании, черт возьми, Хелена Пирсон Трескотт, ты думаешь – думала, – будто я смогу на каком-либо уровне контактировать с ними обеими? Я старше твоей старшей дочери не настолько, насколько ты была старше меня, но разрыв между нами большой. Не доверяй никому старше тридцати? Проклятье, я не доверяю никому старше, равно как и младше тридцати, пока события не продиктуют иного, и некоторые из моих лучших друзей – белые пляжные девочки, протестантки с нордическим темпераментом.

Хелена, по-моему, прикончить себя – личный, самостоятельный и гнусный шаг, оставляющий при успешном исходе не вкус высокой трагедии, а привкус тошнотворной растерянности. Чего ты от меня хочешь? Я не гожусь на роль пропагандиста идеи о возможности прекрасной жизни. Она в самом деле возможна. Но понимание этого не купишь у дружелюбного розничного торговца.

Нет, спасибо. Муженек Томми и сестричка Бидди справятся. Что, кстати, скажите на милость, я объявлю всем троим?

Меня прислала Хелена?

Вдобавок, милая леди, вы мне оставили выход. “Захочешь – сделаешь, не захочешь – не надо. Очень просто”.

Я этого не сделаю.

Но скажу тебе, что я сделаю. Просто ради честной игры. Совершу небольшую поездку туда, выдумав какую-нибудь причину, докажу нам обоим, как неудачно твое предложение. Скажем, мы оба будем спать спокойнее. Ладно? Никто не обижен?

Глава 5

Округ Кортни: население 91 312. Окружной центр: муниципальная корпорация Форт-Кортни. Население 24 804. Местность вздымается холмами с пологими склонами. Акры и акры цитрусовых садов, столь роскошно плодоносящих, что зеленые листья кажутся темно-зеленым пластиком, а изобильные плоды декоративными восковыми. Южнее – край ранчо. Черные абердин-ангусы[5] за белыми изгородями. Побочное занятие – разведение лошадей. Индустриальный парк, пара экологически чистых и аккуратненьких предприятий, выпускающих детали компьютеров. Одно – филиал “Литтон индастрис”, другое – ответвление “Вестингауза”, третье, под названием “Бракстин дивайсис инкорпорейтед”, никем еще не проглоченное.

Между округлыми холмами – озера, одни естественные, другие – порождение грозного брачного танца бульдозера и землеустроителя. Гольф-клубы, места отдыха, колледж “Мид-Флорида джуниор”.

Никакого земельного бума. Никто пыль в глаза не пускает – никаких ферм по разведению аллигаторов, никаких африканских парков, фабрик по выделке раковин, джунглей из орхидей. Солидный, осмотрительный рост, основанный на контроле и на капиталах третьего и четвертого поколения, что во Флориде сравнимо с состоянием, унаследованным от предков в четырнадцатом веке.

Во время дневного полета в тот четверг, через неделю после смерти Хелены, когда самолет накренился на крыло при финальном заходе на посадку, я скользнул взглядом по городку, наполовину скрытому необычным множеством деревьев, по расположенным на окраинах торговым площадкам, по жилым районам в листве с извилистыми дорогами, с многочисленными геометрическими частными плавательными бассейнами, потом по жарко сверкающим акрам автомобилей на стоянке у одного из промышленных предприятий, потом мы сели – скрип-бум-скрип-бум, потом раздался визг тормозящего такси.

Я решил не приезжать в своем проворном синем пикапе “ролле” древнего происхождения. В “Мисс Агнео” становишься одновременно подозрительным и запоминающимся. Я ни в коем случае не выполнял какой-либо секретной миссии, но и не желал носить ярлык эксцентричного чудака. Я запасся правдоподобной и скромной легендой, решив быть во всем абсолютно правдивым и честным. Нельзя же вломиться и объявить:

"Детка, ваша мама просила выяснить, не удастся ли мне удержать вас от самоубийства”.

Девочки должны были помнить меня не только потому, что я присутствовал в их жизни во время убийства Майка, но и потому, что вокруг шатается не так много ребят моих габаритов, с очень сильным морским загаром, в определенной степени помогающим скрыть наглядные свидетельства множества разнообразных случайных травм, помимо прочих достоинств такие же ребята обладают небрежной и сонной походкой, ненавязчивы, дружелюбны и явно готовы верить чему угодно.

Так как девочки должны были помнить меня, требовалась правдивая и простая легенда. В любом случае, чем проще – тем лучше. Причем всегда полезнее сплетать их так, чтобы какой-нибудь особо любопытный слушатель мог их проверить. С хитроумными вымыслами за тобой тянется слишком много следов.

Прошагав по раскаленному бетону посадочной площадки, я вошел в ледяной холод аэровокзала. Накрахмаленная компьютеризованная девушка в форме авиакомпании с обезличенной энергичностью предоставила мне напрокат “шевроле” с кондиционером, а потом, когда я попросил подсказать самое лучшее место для остановки на несколько дней, превратилась из робота в девушку. Выгнула бровку, прикусила губку и после замечания, что я никогда не испытывал затруднений с оплатой счетов, предложила “Воини-Лодж” на шоссе 30 рядом с междуштатной автострадой – свернете с хайвея, повернете налево, проедете около мили, мотель будет справа. Новый, сказала она, и весьма симпатичный.

Мотель оказался настолько гавайским, как будто стоял в Гонолулу, но номер был просторным. Полным-полно всякой техники, пахло свежестью и чистотой. Машину удалось поставить в тени под тростниковым навесом. С другой стороны из номера виднелся зеленый газон и частично загороженный цветущими кустами большой плавательный бассейн в центре четырехугольного корпуса. Около половины четвертого я набрал номер городского коммутатора, а потом Томаса Пайка. Адрес: Хейз-Лейк-Драйв, 28.

– Миссис Пайк?

– Кто ее спрашивает? – отозвался хриплый невыразительный женский голос.

– Это Морин?

– Представьтесь, пожалуйста.

– Может быть, мое имя ничего вам не скажет.

– Миссис Пайк отдыхает. Ей что-нибудь передать?

– Это Бриджит? Бидди?

– Кто говорит?

– Меня зовут Тревис Макги. Мы встречались пять с лишним лет назад. В Форт-Лодердейле. Вы меня помните, Бидди?

– Да, конечно. Чего вы хотите?

– Поговорить с вами, с Морин или с обеими.

– О чем?

– Слушайте, я ничем не торгую! Просто мне довелось оказать несколько мелких услуг дамам Пирсон после смерти Майка. Я узнал о Хелене в прошлый понедельник и очень сожалею. Если я побеспокоил вас в неудобное время, так и скажите.

– Я.., понимаю, что не совсем вежливо отвечаю. Мистер Макги, вы приехали не в самый удачный момент. Может быть, я смогу прийти и… Вы в городе?

– Да. В “Воини-Лодж”. Номер 109.

– Удобно, если я загляну около шести? Я должна оставаться здесь, пока Том не вернется с работы.

– Спасибо. Отлично.

Я воспользовался свободным временем для знакомства с географией. В ящичке для перчаток взятого напрокат автомобиля оказалась карта города и округа. Я обычно неловко себя чувствую в любом незнакомом месте, пока не изучу все въездные и выездные пути, не разузнаю, куда они ведут и как их найти. Выяснилось, что в районе Хейз-Лейк-Драйв необычайно легко заблудиться. Подъездные дороги вились вокруг маленьких озер. У въезда на усыпанную гравием дорогу 28 стоял большой темно-синий деревенский почтовый ящик с рельефными алюминиевыми буквами на крышке, гласившими: “Т. Пайк”. За посадками виднелся скат кедровой крыши, проблески сверкающего под солнцем озера. Дом стоял в районе из числа хороших, но не самых лучших; пожалуй, в миле от клуба для игры в гольф и теннис “Хейз-Лейк”, и стоил, по-моему; на пятьдесят тысяч дешевле домов, расположенных ближе к клубу.

По дороге назад к городу я обнаружил замечательный миниатюрный кружок дорогих магазинов. Один из них торговал спиртным, причем явно обладал вкусом, ибо запасся “Плимутом”, так что я прикупил партию для выживания в местных условиях.

Бидди-Бриджит позвонила по внутреннему телефону в пять минут седьмого. Я вышел в вестибюль и привел ее в коктейль-холл у бассейна, отгороженный от жаркой улицы термостойкой стеклянной стеной противного зелено-голубого цвета. Девушка выглядела симпатично, шагала в белой юбочке и голубой блузочке, расправив плечи, высоко держа голову. Ее приветствие было сдержанным, тихим, достойным.

Сидя напротив за угловым столиком, я разгадывал в ней черты Хелены и Майка. От Хелены – хорошая костная структура и стройность, но лицо – как у Майка, широкое в скулах, асимметричное, один глаз чуть выше другого, улыбка кривая. И его ясные светло-голубые глаза.

С семнадцати до двадцати трех лет прошло много-много времени, полного перемен и познания. Она перешагнула границу, отделяющую детей от взрослых. Взгляд уже не скользил по мне с покровительственной холодной индифферентностью, словно по статуе в парке. Теперь мы с ней оба были людьми осведомленными о существовании кое-каких ловушек и об узкой черте между тем, верным, и ложным выбором.

– По воспоминаниям я представляла вас старше, мистер Макги.

– По воспоминаниям я представлял вас младше, мисс Пирсон.

– Намного младше. Я, по-моему, очень уж повзрослела во всех отношениях. Мы столько ездили… Я и Мори… Наверно, мы были ужасно самоуверенными, европейскими и утонченными. Должно быть.., я знала гораздо меньше, чем тогда думала.

У нас приняли заказ, и она продолжала:

– Извините, что я не слишком любезно разговаривала по телефону. Мори порой надоедают.., хулиганскими звонками. Я отлично научилась их отшивать.

– Хулиганскими звонками?

– Как вы узнали, где нас искать, мистер Макги?

– Тревис или Трев, Бидди. Иначе я буду чувствовать себя слишком старым, каким и должен, по вашему мнению, быть. Как я вас отыскал? Мы поддерживали контакт с вашей матерью. Иногда переписывались. Обменивались новостями.

– Значит, вы получали от нее известия за этот.., последний год, так что вам не придется меня расспрашивать.

– Последнее письмо получил в понедельник. Это ошеломило ее.

– Но она…

– Оно пришло в мое отсутствие. Было отправлено в сентябре.

– Семейные новости? – осторожно спросила Бидди. Я пожал плечами:

– Извинения за дурное расположение духа. Она все знала. Сообщила, что вы здесь с тех пор, как Мори в плохом состоянии после второго выкидыша.

Губы девушки неодобрительно сжались.

– Зачем же она сообщала такие.., семейные, личные вещи едва знакомому нам человеку?

– Думаю, для того, чтобы я опубликовал их в газете.

– Я не хотела грубить. Просто не знала, что вы были такими близкими друзьями.

– Мы ими не были. Майк доверял мне, и ей это было известно. Иногда нужен кто-то, кому можно написать или выговориться, как в колодец. Я не получал от нее известий после свадьбы с Трескоттом.

– Бедный Тедди, – вздохнула Бидди, призадумалась, потом кивнула сама себе. – Да, по-моему, хорошо, когда можешь довериться кому-нибудь.., не болтливому… Может быть, он напишет в ответ, что все будет хорошо. – Наклонила голову, прищурилась, взглянула на меня – Понимаете, после смерти папы она уже никогда не была по-настоящему цельной личностью. Они были во всем так близки, что мы с Мори порой себя чувствовали заброшенными. То и дело шутили, непонятно для нас, умели говорить друг с другом практически не произнося ни слова. В одиночестве она.., не находила себе места. В сущности, выйдя замуж за Тедди, осталась одинокой. Если письма к вам помогали ей быть.., не такой одинокой.., тогда мне очень жаль, что я вас нечаянно обидела. – Глаза заблестели слезами, она их сморгнула, уставилась в свой бокал, глотнула спиртного.

– Я вас не виню. Осведомленность незнакомца о семейных проблемах всегда раздражает. Но я не разношу по округе сплетни.

– Знаю. Просто не могу понять, за что.., ей пришлось пережить такой адский год. Может, жизнь все уравновешивает. Если ты был счастливей других, то потом… – Она замолчала, широко открыла глаза, глядя на меня с внезапным подозрением. – Проблемы? И про Мори тоже?

– Про попытку самоубийства? Без подробностей. Просто ее это очень расстроило и она не могла понять.

– Никто не может понять! – слишком громко сказала она и попробовала улыбнуться. – Если честно, мистер… Тревис, это был такой.., такой ужас…

Я видел, что она вот-вот сорвется, поэтому бросил на столик счет, взял ее под руку и увел. Шагала она неуверенно, так что я срезал дорогу к номеру 109 по прогулочной дорожке через оранжерею. Отпер дверь, и, пока закрывал ее за нами, Бидди заметила ванную, слепо метнулась туда с громким гортанным болезненным плачем. Еще секунду слышались приглушенные звуки, потом шум воды.

Я прошел в кухню, вытащил подносик с миниатюрными кубиками льда, смешал в миксере три разных коктейля. Себе налил “Плимут”, опустил тонкие шторы на больших окнах, отыскал на цветном экране Уолтера Кронкайта[6], ровным, сдержанным, непрерывным тоном сообщавшего о неслыханных мировых катастрофах, сел в кресло из черного пластика, ореха и алюминия, сбросил туфли, положил обе ноги на краешек кровати и стал потягивать спиртное, глядя на Уолтера и слушая о конце света.

Когда она нерешительно заглянула, бросил очень короткий равнодушный взгляд, кивнул на стойку и предложил:

– Угощайтесь.

Она налила себе выпить, подошла к простому стулу, повернула его к телевизору, села, скрестив длинные ноги, принялась пить маленькими глотками, держа бокал в обеих руках, и смотреть на Уолтера.

Он закончил, я выключил телевизор, вернулся и сел теперь на кровать вполоборота к ней.

– Сейчас пишете что-нибудь?

– Пытаюсь. Превратила лодочный дом в подобие студии, – ответила она, пожав плечами и приглушенно икнув. Кожа под глазами порозовела и чуть припухла. – Спасибо за спасение, Трев. Очень эффективно. – Улыбка вышла тусклой. – Значит, вы и про живопись знаете.

– Только то, что вы увлекались ею пару лет назад. Не знал, что до сих пор занимаетесь.

– Из-за всего навалившегося на меня в последнее время почти забросила. Я действительно не могу отдавать этому столько времени, сколько хочется. Но.., сперва самое главное. Кстати, о чем вы хотели поговорить с Мори?

– Ну, мне ужасно не хочется беспокоить вас, девочки, сразу после смерти Хелены, особенно по таким мелочам. Похоже, мой друг – его зовут Мейер – не в силах выбросить из головы тот ваш редкостный моторный парусник, “Лайкли леди”. Ей сейчас должно быть лет шесть, чуть побольше. Он долго рыскал по верфям, бегал к судовым брокерам, ища нечто подобное, но ничего не нашел. Хочет попробовать отыскать ее след и узнать, не продаст ли ее нынешний владелец, кем бы он ни был. Собственно, я уже обещал ему обратиться к Хелене, когда.., пришло ее письмо. Я говорил Мейеру, что не время сейчас дергать вас или Морин. А потом думаю, вдруг.., и мне вам удастся помочь как-нибудь. Наверно, из-за своего присутствия на сцене в прошлый раз считаю себя чем-то вроде самозваного дядюшки. Она напряженно улыбнулась:

– Больше не надо сбивать меня с толку. В последнее время я просто не выношу человеческой доброты.

Поставив бокал, она встала, подошла к зеркальной двери, пристально оглядела себя. Через несколько секунд обернулась.

– Помогло. Всегда помогает. Когда мы были маленькие и не могли перестать плакать, мама нас заставляла пойти, встать и взглянуть, как мы плачем. В конце концов начинаешь корчить себе рожи и смеешься.., если ты маленький.

Вернулась в кресло, принялась за выпивку и нахмурилась.

– Знаете, просто не помню, как зовут человека, купившего “Леди”. По-моему, он из Пунта-Горда, а может, из Нейплса. Но знаю, как выяснить.

– Как?

– Поехать, открыть дом на Кейси-Ки и посмотреть в мамином столе. Все равно адвокаты советуют это сделать. Она очень аккуратно вела дела. Папки, копии под копирку и все такое. Все должно быть в папке за тот год, когда она продала судно. Оно было таким замечательным. Надеюсь, ваш друг его найдет и купит. Папа говорил, будто “Леди” прощает. Говорил, можно выкинуть абсолютно дурацкую штуку, и “Леди” простит тебя и позаботится о тебе. Если дадите свой адрес, я сообщу адрес и фамилию покупателя.

– Вы скоро туда собираетесь?

– Договорились поехать в субботу утром и вернуться в воскресенье днем. Думаю, нам хватит времени. Но все зависит от.., состояния Мори.

– Она физически больна?

– Вдобавок к душевной болезни? Вы это имели в виду?

– Чего вы так сердитесь? Нормальные люди не набрасываются друг на друга по пустякам.

– Я.., наверно, привыкла защищать ее всеми силами.

– Так что с ней такое?

– Смотря кого спрашивать. Ответов и заключений у нас больше, чем нужно. Маниакальная депрессия, шизофрения, синдром Корсакова, частичная вирусная инфекция мозга, алкоголизм. Назовите любой диагноз, и кто-нибудь подтвердит.

– Синдром.., чего?

– Корсакова. Все ее воспоминания перепутаны. Помнит все, вплоть до прошлого года, а прошлый год – сплошные джунгли с прогалинами. По-моему, иногда она этим.., сознательно пользуется. Правда, бывает ужасно хитрой. Точно мы ей враги или что-нибудь в этом роде. Умудряется жутко, мертвецки напиться и удрать от нас, как бы внимательно мы ни следили. Отвезли ее в санаторий на две недели, но она так смутилась, расстроилась и озадачилась, что мы просто не выдержали. Пришлось вернуть домой. Очутившись дома, радовалась, как дитя малое. Нет, по поведению она вовсе не сумасшедшая, правда, – милая, добрая, славная. Что-то просто.., выходит из строя, а что именно, пока никто не знает. Если б я всего этого не сказала, вы, придя в дом, никогда ни о чем бы не догадались, правда.

– Но ведь она пыталась покончить с собой?

– Три раза. И дважды была очень близка к цели. Мы ее вовремя обнаружили в тот момент, когда она глотала снотворные таблетки. А потом Том нашел ее в ванне с перерезанными на запястьях венами. В третий раз обнаружили только приготовления – четырехдюймовую нейлоновую веревку, перекинутую через бимс в лодочном доме. Вся в кошмарных узлах, но очень прочная.

– Она объяснила, почему решилась на это?

– Она не помнит почему. Вроде бы помнит попытку, совсем смутно, а почему – забыла. Она страшно этим напугана, плачет и сильно нервничает. , – Кто сейчас за ней присматривает?

– Том сейчас дома. А, вы про врача спрашиваете? Фактически никто. Можно сказать, мы избавились от врачей. Многое для нее можем сделать мы с Томом. Она держалась до смерти мамы. А потом у нее было.., несколько нехороших дней.

– Она меня вспомнит?

– Конечно! Она вовсе не слабоумная идиотка, Боже сохрани!

– А что за хулиганские звонки, о которых вы упомянули?

Она насторожилась:

– Да просто люди, с которыми она сталкивалась, когда.., убегала от нас.

– С мужчинами?

– Убегала одна. И попадала в переплет. Она очень красивая. Для Тома это истинный ад, только вас это совсем не касается.

– Не стоит так разговаривать с добрым старым дядюшкой. Тусклая улыбка.

– У меня нервы измотаны. Из-за этого мне просто.., хочется отказаться от принадлежности к человеческой расе. Слышу по телефону проклятые масленые голоса, будто испорченные детишки интересуются, выйдет ли Мори гулять и играть. Или стая псов, бегущих по следу. Они не знают о ее болезни. Им на это плевать.

– И часто она убегала?

– Не часто. Может быть, раза три за последние четыре месяца. Но и этих трех раз слишком много. И она никогда почти ничего не помнит.

Я взял у нее пустой бокал, налил коктейль, подал ей со словами:

– У вас ведь должна быть какая-нибудь теория. Вы наверняка знаете ее лучше всех на свете. С чего все началось?

– Второй выкидыш произошел у нее из-за какой-то почечной недостаточности. У нее были конвульсии. Я думала, это как-нибудь отразилось на мозге, но врачи отрицают. Тогда я предположила опухоль мозга, ее обследовали, и ничего подобного не оказалось. Не знаю, Тревис. Просто не знаю. Это та же самая Мори, и все же другая. Больше похожа на ребенка. У меня разрывается сердце.

– Ничего, если я заскочу поздороваться с ней?

– Что из этого выйдет хорошего?

– А что плохого?

– У вас просто болезненное любопытство?

– Пожалуй, мое любимое развлечение – ходить смотреть на свихнувшихся.

– Черт возьми! Я просто хотела сказать, что…

– Ее нельзя показывать в таком виде? Да? Ладно. Ей было двадцать. Она пережила страшную смерть отца с огромным тактом и самообладанием. Мне известно, как она обожала Майка.

Слушайте, я не просил посвящать меня во все семейные тайны, но меня посвятили. Хотелось бы посмотреть, что она собой представляет. Может, вы слишком близко общаетесь с ней. Может быть, она выглядит лучше, чем вам кажется. Или хуже. Знаете кого-либо, не видевшего ее с двадцати лет?

– Н-нет… Хорошо, я спрошу мнение Тома. И позвоню вам сюда либо попозже вечером, либо утром.

Она допила свой бокал, и я проводил ее к маленькому красному фургончику “фолкон”. Поблагодарила за выпивку, извинилась, что отнимала у меня время, перечила и грубила. Потом уехала.

Бидди позвонила утром и пригласила меня в дом на ленч. Сказала, что Мори ждет новой встречи со мной, а если Том сможет вырваться, то тоже присоединится к нам.

Глава 6

Бриджит Пирсон, видно, услышала скрежет гравия подъездной дороги под колесами моей машины и появилась из-за дома со стороны озера, в желтых шортах и белом топе без рукавов, с волосами, стянутыми в хвост желтой лентой, в огромных темных очках.

– Очень рада, что вам удалось выбраться! Пойдемте. Томми окуривал двор перед уходом на службу, и теперь там едва ли найдется хоть одна мошка. Он будет с минуты на минуту.

Она все тараторила, несколько нервно, пока я шел за ней по склону, выходившему на берег озера. Густые кроны тесно посаженных деревьев скрывали участок от соседних домов. Под тенистым цветущим баньяном стоял стол красного дерева и скамейки. Двухэтажный ангар для лодок представлял собой симпатичное произведение архитектуры, гармонирующее с домом. Т-образный причал, у причала маленькая моторная лодка. Вокруг газона железная ограда, выкрашенная в белый цвет, на траве играют солнечные зайчики. На краю стола припасы для пикника. В железной жаровне дымятся угли. Указав на кувшин со свежим апельсиновым соком, на ведерко со льдом, бокалы, бутылку водки, она мне предложила смешать себе выпивку, пока пойдет известить Мори о моем приходе.

Через несколько минут из затянутых сеткой дверей патио вышла Морин и с улыбкой направилась ко мне через двор. Ее покойная мать назвала внешность Мори в письме потрясающей. Она была поистине великолепна. Бидди потускнела в ее присутствии, словно младшая сестра оказалась неудачной цветной фотографией, снятой со слишком большой выдержкой и поспешно проявленной. Светлые волосы Мори были длиннее, пышнее, светлее; голубые глаза – глубже, ярче. Кожа покрыта золотым безупречным загаром, даже как бы театральным и нарочитым. Фигура гораздо полнее; не будь она такой высокой, вес казался бы лишним. Поверх голубого купальника на ней был короткий открытый пляжный халат с широкими белыми и оранжевыми полосами. Она не спеша подошла ко мне, протянула руки. Пожатие твердое, сухое, теплое.