Искушение

– О'кей. Значит, еще будучи здесь, ты мне сказал, что собираешься лечь на операцию. И можешь спокойно утверждать, что то же самое ты рассказал и ей. Лоррейн так много пропускает мимо ушей, когда нагрузится как следует, что не решится возражать. А потом я тебя навестил в больнице. Но где?

– Скажем, в Филадельфии.

Это звучало действительно неплохо. Я навестил его там и решил забрать домой. Лоррейн не станет возражать против этого, во всяком случае – не при госте.

– А деньги? – спросил он.

– Деньги в надежном месте.

Он уставился на меня.

– Очень хорошо. Превосходно. Но где?

– Говорю же – в абсолютно надежном месте. Тебе что, этого мало?

Он мучительно повернулся на левый бок и приподнялся, опираясь на локоть. Луч заходящего солнца через окно высветил на его щеках щетину – жесткую, темную, с видимым медным отливом.

– Джерри, будь благоразумен. Это ведь очень много денег. Настолько много, что всякая недомолвка может вызвать сомнение, недоверие, мало ли что. Не станем мучить друг друга. Джерри, я должен знать, где они.

– В подвале. Под дровами. Он вздохнул и откинулся назад.

– Это хорошо, – сказал он.

И в тот же миг я услышал мотор. Подъехал «порше» моей жены, я узнавал его по звуку. Спустившись, я встретил ее ухе в кухне.

– Хелло! – сказала она. – Вот и мы. На ней был серый купальник и пляжный халат, очень стильный. Влажные волосы вились колечками.

– Ты что, купалась?

Она выложила на тарелку кубики льда.

– Нет, танцевала. Хорошо съездил, дорогой?

– Да, ничего. Я привез с собой гостя. Она бросила лед в стакан, выпрямилась и сверкнула глазами:

– Что за дурацкие шут…

– Да ты что, забыла? Винс ведь рассказывал нам, что ложится на операцию. Плечо, бедро… Не говори мне, что ты не помнишь.

Глаза ее забегали.

– Да-да, – сказала она с неохотой. – Припоминаю что-то… Но очень смутно.

– Я заезжал в Филадельфию, в больницу – посмотреть, как у него дела.

– Ты был аж в Филадельфии?

– И не только. Несколько городов объездил. А ему там, в Филадельфии, не очень-то повезло. Я уговорил его отлежаться у нас. На какое-то время ему запретили вставать с постели.

– Бедняга!

– Так ты не будешь против?

– Бог ты мой, нет! Может быть, Ирена поворчит, но и ей грех обижаться, она тут у нас не перетрудилась. Ах ты незадача, ведь я ее сегодня отпустила! Что ему можно есть, не знаешь?

– Немногое. Суп, тост. Я могу пообедать в городе.

– Я тоже сегодня обедаю в клубе. Но что-нибудь перед уходом соображу. – Она испытующе оглядела меня. – Джерри, ты скверно выглядишь. Совсем исхудал.

– Еще бы, я не вылезал из машины.

Она взяла выпивку с собою наверх. Проходя в спальню, я слышал, как она уже разговаривала с Винсом и он отвечал ей своим густым басом.

Я принял душ. Когда я вошел в спальню, Лоррейн в пеньюаре стояла перед комодом, а в руках у нее был спичечный коробок.

– Ты и вправду далеко забрался, мое сокровище. Судя по этому коробку, ты побывал во Флориде. Мотель в Старке.

– Я… Нет, так далеко я не был. Может быть, это цепь мотелей: знаешь, один хозяин, одна реклама.

– На твоем счете почти ничего не осталось. Что ты собираешься предпринять?

– Кое-что положу опять… Немного, сама понимаешь. Лоррейн, прости, но тебе придется поумерить расходы. То, что мы могли себе позволить раньше, теперь не пройдет.

– А кто виноват? Ты мог бы в понедельник спокойно вернуться к папе и приступить к работе. И все уладилось бы по-людски. Как, согласен?

– Так ты подумаешь о том, что я сказал?

– Там посмотрим. А ты что, присмотрел себе место?

– Пока не знаю.

– Ага. Твои хваленые друзья не собираются ничего давать взаймы. Это меня ничуть не удивляет. Лучше пораскинь мозгами – что ты будешь делать дальше? Иначе люди решат, что ты, как бы это выразиться помягче, с приветом… Послушай, тебе не кажется, что у Винса тот еще видок? Краше в гроб кладут.

– Да, он что-то совсем раскис.

– Но почему, что с ним такое?

– А, не беспокойся за него, он выкарабкается. Приняв душ, она сварила бульон и приготовила тост для Винса. Потом переоделась для коктейля. Я стоял в комнате Винсента у окна, смотрел, как она уезжает, – в открытой машине, черные волосы повязаны цветным платком, а концы его струятся по ветру. Звякнула посуда – это Винс отодвинул от себя поднос.

Я помог ему с ванной, устроил на ночь; воду, лекарства, будильник расположил на столике так, чтобы он мог легко до всего дотянуться. У меня было чувство, что мы спешно должны были обговорить кое-какие вещи, но я просто падал с ног от усталости. Даже поесть уже сил не было. Поднос из комнаты Винса я унес в кухню. Один тост он оставил нетронутым, и я съел его, запил стаканом молока и рухнул в постель. И заснул тут же – словно упал в колодец, где вместо воды была теплая черная тушь.

Глава 6

Я проснулся. Лоррейн еще спала. Ирена в воскресенье была свободна. Я сошел вниз, взял воскресную газету и, поставив вариться кофе, стал ее просматривать. И обнаружил почти сразу же подробное сообщение о победе генерала Пераля над заговорщиками. Сеньор Рауль Мелендес, к сожалению, повесился в тюремной камере. При подавлении восстания армия Пераля захватила много различного оружия; ключевые фигуры заговора либо убиты, либо арестованы. Имущество Мелендеса конфисковано в пользу государства. Чрезвычайное положение уже отменено. Предполагается, что происшедшее не повредит международному туризму, которому в стране отныне ничто не угрожает. Почти в самом конце длинной статьи говорилось:

« ..равным образом разыскивается доверенное лицо и личный пилот Мелендеса, американец по происхождению, а теперь гражданин нашей страны Винсент Бискай. Установлено, что Бискай четвертого мая, за четыре дня до переворота, с неизвестными целями покинул страну в частном самолете. Учитывая, что в течение многих лет он был тесно связан с Мелендесом, его добровольное возвращение представляется маловероятным. В осведомленных кругах считают, что Бискай будет просить политического убежища на Кубе, где семейство Мелендеса располагает значительной собственностью. Бискай пользуется репутацией международного авантюриста».

Убийство в Тампе было подано с меньшей обстоятельностью, и я не обнаружил никаких попыток связать между собой эти два события. Сине-белый «форд» был найден в районе трущоб; выяснено, что его украли на стоянке приблизительно за два часа до убийства. Точно так же обнаружен полицией и черный «крайслер», в котором темноволосый незнакомец и его шофер скрылись от преследователей. Машина, как оказалось, была взята напрокат. В прокатной фирме «крайслер» был получен через подставное лицо – местного торговца по фамилии Гарленд. Допрошенный в полиции Гарленд показал, что он был остановлен на улице хорошо одетым человеком, спросившим, есть ли у него при себе водительские права. Гарленд ответил утвердительно. Неизвестный попросил оказать ему услугу, а именно: взять для него напрокат лимузин черного цвета «крайслер», для каковой цели незнакомцем были выплачены сто долларов задатка и пятьдесят долларов – после того, как названный Гарленд получил и доставил ему машину. В найденном «крайслере» одно стекло пробито пулей, а на полу перед задним сиденьем обнаружено довольно значительное количество крови. Полиция предполагает, что человек, которого преследовали убийцы, тяжело ранен. Все врачи в округе предупреждены, что обязаны сообщить, если к кому-либо из них обратится человек с огнестрельным ранением. На различных поверхностях в обоих автомобилях найдены отпечатки пальцев, не совсем четкие, так что нельзя сказать, помогут ли они идентифицировать личность преступников.

Я понес газету и горячий кофе наверх. Винсент был в ванне. Когда он открыл дверь, я подскочил помочь ему. Под слоем загара по его лицу разлилась страшная бледность, он кусал губы от боли. Только в постели он начал немного приходить в себя, и краски вернулись на его лицо.

– Почему ты не позвал меня?

– Нужно было поразмять мускулы. Когда брился, ноги перестали держать, я чуть не свалился.

Он поправил под головой подушку, сделав ее повыше. Я протянул ему чашку кофе.

– Ну что? Большая о нас пресса? – пошутил он, увидев газету.

– Твое имя упомянуто.

– Тампа? – спросил он напряженно.

– Нет. Эти, другие.

Он прочел обе статьи и отбросил газету.

– Дела все лучше, лейтенант.

– Да, об этом я как раз хотел поговорить с тобой. Мне подумалось, когда я сегодня проснулся… Ты вот упомянул, что кого-то из этих двух горилл знаешь?

– Я не совсем уверен.

– Но ведь он и тебя мог узнать. Может, поэтому они и устроили все это представление: напали на Сарагосу средь бела дня. Может, эти двое за нами следили и рассчитывали ограбить в подходящем месте, а потом увидели нас и поняли, что надо действовать немедленно.

– И что же?

– Винс, хоть малейшая вероятность есть, что они знают, где ты сейчас находишься? Он почесал нос.

– Ни малейшей. Утешился?

– Пожалуй. Теперь следующий пункт. Мы поделим деньги и разойдемся только тогда, когда тебе станет лучше. Но трудности наши на этом не кончатся.

– О чем это ты?

– Ты, Винс, похитрей меня. Предположим, я погорел, и меня спрашивают, где это я раздобыл миллион долларов наличными. Как думаешь, мне поверят, если я скажу, что откопал их в саду? Или скопил? Или выиграл на скачках? Они захотят знать, где я находился в те дни, когда уезжал из дома. И зачем я привез тебя сюда. И куда ты отправился отсюда. Они не отстанут, пока я не отвечу. Значит, и ты заинтересован, чтобы я ни на чем не споткнулся. И наоборот, я должен знать, что с тобой все в порядке.

Он взглянул на меня с некоторой иронией.

– Джерри, я знаю точно, каким путем выбраться из Штатов. И куда потом направить стопы. Я сделаюсь другим человеком, я в него нырну с головой, понял? Все, чего я хочу, – это чтобы ровно восемь дней после моего отъезда здесь было все тихо. После чего ты можешь, мой мальчик, объявлять о наших приключениях хоть через громкоговоритель, трубить налево и направо – никаких проблем.

– А как ты думаешь провезти деньги через границу? Что скажет таможня?

– У меня для этого есть пути и средства. Об этом не беспокойся.

– А если мне тоже понадобится уехать? Ты мог бы дать боевому соратнику пару советов. Он наморщил лоб.

– Погоди-ка. Лететь тебе нельзя, придется искать что-то другое. Можно поехать в места вроде Сан-Диего или Браунсвилла, где у нас водная граница с Мексикой. Возьми напрокат лодку, плыви себе на рыбалку. Двигайся вдоль мексиканского берега, найди там укромный уголок, спрячь деньги, потом возвращайся. Верни лодку. А там по суше легально перейдешь границу, заберешь свои деньги и – давай Бог ноги.

Или вот, еще лучше: езжай в Нью-Йорк, купи акцептные права, а там заходи в любой банк, какой встретишь по пути. Отправляйся в Бостон, сделай то же самое, в Филадельфию – и так далее. Обойди минимум шестьдесят – семьдесят банков, в каждом оставь толику денег и возьми от них бумагу. Получишь в итоге шестьдесят – семьдесят листков бумаги отличного качества. Затем вылетай спокойно в Швейцарию, таможню твои бумаги не интересуют. Скажи, что ты закупщик, что ли. Открой в швейцарском банке секретный счет. Заключи с ними инвестиционный договор. Когда пристроишься где-то, напиши им, сколько они должны тебе высылать ежемесячно. И тогда, скажем во Франции, ты можешь жить как у Христа за пазухой. Или вот еще, погоди-ка: если ты игрок, то рискни. Купи американскую машину пороскошней, в таких можно спрятать что угодно. Спрячь деньги в ней и отправь машину морем в Европу. А если ты действительно хочешь навара, то купи камушки. Бриллианты. Дай подумать, у меня еще многое вертится на языке. Ты мог бы…

– Ладно, Винс. Хватит и этого.

– Вчера, когда мне было неважно, твоя жена пыталась меня расколоть насчет твоих дальнейших планов. Она думала, что ты со мной обсуждал эти вопросы. Доложу тебе, она разозлена не на шутку.

– Нет у меня никаких планов.

– Но что-то ты собираешься делать?

– Когда ты уедешь, я подам на развод. Пока что придется с ней ладить. Когда о разводе будет объявлено официально, я уберусь из Штатов.

– Мне все равно, что ты сделаешь, когда я уеду, но я смогу отправиться не раньше, чем через неделю. И мне не хотелось бы, чтобы она ломала себе голову – почему это ты, будучи без копейки в кармане, не ищешь работу. Отчего бы тебе, кстати, не вернуться к ее старику? Потом уволишься в любой момент. А пока что ты бы ее успокоил. От ее спокойствия кое-что зависит, сам понимаешь.

Все во мне протестовало против этой мысли, но я не мог не согласиться, что он прав. Влезть в старый хомут – это бы ни в ком не вызвало подозрений. Чего я боюсь? В конце концов, я-то знаю, что это ненадолго!

– Хорошо. В понедельник пойду, – сказал я вслух. – Теперь ты доволен?

– Умница. Паинька.

Послышался шум душа: Лоррейн поднялась. Я поговорил еще немного с Винсом и вернулся в спальню. Лоррейн сидела в оранжевой блузке и в черных брючках перед зеркалом и накрашивала губы.

– Доброе утро, – сказал я.

– Хелло. Как дела у болящего?

– Я сварил кофе, но нужно бы дать ему и поесть что-нибудь.

– Сейчас приготовлю. Глазунья сгодится?

– Сойдет. Мне тоже, если яиц там хватит. Как погуляли вчера? Она дернула плечами.

– Как всегда. Все то же самое.

– Лоррейн, дружок, я тут подумал и решил – завтра запрягаюсь опять. Вернусь к твоему папе.

– К папе? – переспросила она обрадованно. Я кивнул. – Должна сказать, что я нахожу это в высшей степени разумным, Джерри. Я так переживала из-за тебя. Мне, видишь ли, нужно знать, каково мое положение. Ненавижу неопределенность! Нет, право, умней ты не мог ничего придумать.

Она встала, и я подумал было, что Лорри хочет поцеловать меня, но нет, ускользнув, она только приложилась щекой к моему лицу и приказала:

– Не размажь мне помаду.

Я сдался – теперь и она может сменить гаев на милость. Мирная передышка, весьма сомнительная, но большего при наших отношениях требовать трудно. Все, что нельзя было ни в коем случае говорить друг другу у все, что могло смертельно ранить гордость другого, было уже сказано. Наши удары, кажется, уже и не попадали в цель, не задевали по-настоящему. Ссоры обратились в скучную рутину, и даже обоюдное возбуждение в момент спора казалось наигранным. Мы сделались совершенно равнодушны друг к другу, но по старой привычке изображали какие-то чувства. Со мною в браке состоял давно уже не молодой, дурно воспитанный и себялюбивый ребенок. Мама и папа были слишком близко. Ирена исполняла за нее домашнюю работу, клуб заменил песочницу, а «порше» – любимую игрушку. С этим набором и с неизменным бокалом спиртного в руке она могла бы тянуть и дальше.

– Джерри, почему бы тебе прямо сейчас не пойти к папе и не сказать ему? Он ужасно, просто чудовищно расстроен. И ты с ним поступил более чем некрасиво.

– Ага, после всего, что он для меня сделал, – так? Она исподлобья взглянула на меня.

– Да, конечно.

– Я сидел на углу и выпрашивал милостыню, и вот семейство Мэлтонов, проходя мимо, снизошло… Пригрело, накормило, одело, обуло…

– О, пожалуйста, не начинай все сначала. Ничего с тобой не случится, если ты пойдешь туда и скажешь: так, мол, и так. Они как раз должны уже прийти из церкви. Когда ты вернешься, завтрак будет на столе.

И я проследовал послушно из дома номер 118 по Тайлер-драйв в дом номер 112 по той же улице, нажал на звонок, вызвав тем самым за дверьми целый благовест. И прежде чем замер последний звук, на пороге появилась Эдит Мэлтон, благоухающая лавандой. После несколько принужденного обмена приветствиями она сообщила, что «сам» на кухне пьет кофе.

Э.Д, сидел в одной рубашке, маленький и опрятный, белый и розовый, точно заботливая мать только что выкупала его, причесала и повязала ему с двенадцатой попытки галстук так, чтобы тот висел совершенно ровно и безукоризненно.

– Кого я вижу! Доброе утро, доброе утро, доброе утро, – сказал он. – Садись. Хочешь кофе? Чашечку ты все-таки выпьешь. Эдит, дай Джерри кофе. Слушаю тебя, мой мальчик. Чем, порадуешь?

Я был краток – в надежде, что и все неприятное сократится.

– Э.Д., если ты берешь меня обратно, я выйду на работу завтра утром.

Оба они просияли, словно я без ошибки прочел наизусть рождественский стишок. Э.Д, сказал, что не держит на меня зла, что он был прав и я должен был понять это рано или поздно. Они рады за Лоррейн. Бедняжка в известном смысле разрывалась между родителями и мужем. Разумеется, жена за мужем, как нитка за иголкой, но ведь это ужасно, когда семья разрушается таким образом. Мы хотели бы забыть все, что случилось, а эти несколько дней будут просто зачтены в отпуск. Ха-ха-ха. А теперь мы все вместе сделаем из Парк Террас лучшее, что когда-либо строили в этой части страны. Может быть, подумаем даже о том, не продать ли наши дома здесь, на Тайлер-драйв, чтобы переселиться на Парк Террас.

Я вернулся домой. Они продержали меня долго. Винс и Лоррейн давно позавтракали. Она пришла и сидела, пока я ел, за столом напротив.

– Дэвид и Нэнси Браунелл сегодня днем устраивают небольшой прием, мы приглашены. Я сказала, что не знаю, вернешься ли ты к этому времени из поездки, а сама обещала прийти. Они будут рады, если ты тоже появишься.

Браунеллы жили через одну улицу от нас, но совсем близко: нам нужно было всего лишь пройти насквозь участок Карла Гвэна – и вот она, их калитка. Лоррейн пообещала Винсу, что прихватит ромштекс для него. Приемы Браунеллов славились прежде всего хорошо прожаренными ромштексами.

После двух мы оделись и отправились в гости. Мы оказались не первыми. Около сорока взрослых и семьдесят пять – по моим подсчетам – ребятишек уже веселились кто как. Мороженое, пиво и лимонад пользовались успехом. Я встретил Джорджа Ферра и Кола У ордера. Бар был устроен на свежем воздухе; подойдя к нему, я приготовил себе большую порцию мартини. Потом еще одну Может быть, напряжение, не отпускавшее меня в Тампе и после нее, хоть немного разрядится? Я выпил так много, что вдруг повздорил с Уордером, который всего лишь хотел помочь мне. Боюсь, что и с Джорджем я обошелся ничуть не лучше. Притом я оставался в прекрасном настроении. Проглотив около трети громадного ромштекса, я направился домой и обнаружил там двух ближайших подруг моей жены, Манди Пирсон и Тинкер Велибс. Хихикая и жеманясь, они крутились возле лежащего Винса и поочередно скармливали ему кусочки ромштекса. Зубы моего фронтового товарища вгрызались в сочное мясо, он выглядел бодрым, довольным. Я вернулся к Браунеллам, перешел на пиво, потом изменил ему ради джина, пока вдруг не заснул в садовом кресле-качалке. Когда я проснулся, было уже темно. Детей, видно, отослали по домам. Гости разбились на небольшие группки, голоса их звучали нестройно и, кажется, меланхолично. Какой-то остряк натолкал мне в карманы картофельных чипсов.

Тинкер обнаружила меня, несмотря на темноту, и, подтащив другое такое же кресло, пристроилась рядом. Мы уже не первый месяц слегка флиртовали. Она сказала, что ее Чарли заснул, а моя Лорри с большой компанией с полчаса назад перебралась в клуб.

Бар уже был закрыт, но мы считали, что непременно нужно еще что-нибудь выпить. Поэтому, пройдя еще два квартала, мы зашли в ее дом, где Чарльз уже почивал сном праведника, и смешали для себя по коктейлю. Мы пили, сидя в темной гостиной, а потом, без всякого перехода, уже лежали вместе на кушетке, пьяненькие, но не сонные. Джерри Джеймсон и подруга его жены. Лучшая ее подруга. Это было дикое, бессмысленное и довольно рутинное дело – то, чем мы с ней занялись и что, помучавшись несколько дольше обычного, благополучно привели к завершению. Потом мы вместе выкурили по сигарете. А еще потом на нее напала безудержная зевота. В темноте мы привели в порядок одежду. Она проводила меня к выходу, виноватым шепотом мы пожелали друг другу спокойной ночи, и ей удалось сдержать очередной зевок по крайней мере так долго, чтобы успеть чмокнуть меня на прощание.

Когда я пришел домой, Винс полулежал на подушке и читал. Он попросил пива и крекеров с сыром, если, конечно, все это найдется. Все нашлось, и он благополучно заметил, что мне не мешало бы стереть со щеки губную помаду. Тинкер на нее не поскупилась.

Я, покачиваясь, двинулся к постели. Засыпая, я гадал, что сделает Винс со своими деньгами. А что я мог бы купить на них. Чего я хочу? – размышлял я почти уже и не наяву. Ни в коем случае не череду таких вот Тинкер, с довольно неуклюжими, хотя и стройными ногами и с механическим, безрадостным весельем.

Может быть, я хочу того, на что когда-то надеялся – когда мечтал жениться на Лорри.

Глава 7

В понедельник, когда я пришел в контору, Лиз уже была там. Она как раз снимала чехол с машинки. Увидев меня, она вспыхнула, обратив ко мне долгий вопрошающий взгляд.

Я подошел к ней вплотную и кивнул. Она знала, что это значит. Лицо ее побелело, потом на нем снова появился румянец. Она нервно засмеялась и спросила:

– И когда же мне упаковывать вещи?

– Еще не теперь. Я возвращаюсь. Поработаю здесь пока что. Недолго. Поговорим немного позднее.

– Ты возвращаешься? Но почему?

– Долгая история. Положись на меня. Она схватила мою руку и, глядя на меня, прижала к своей горячей щеке.

– Я полагаюсь на тебя. Я только это и делаю, Джерри. Появился Э.Д., настроенный деловито.

– Доброе утро, доброе утро, доброе утро. Прекрасный нынче денек. Превосходное майское утро. Зайди ко мне, Джерри. Тебе сегодня придется совершить вылазку.

В половине одиннадцатого я выехал на стройплощадку. Два часа ушло у меня на то, чтобы хоть сколько-нибудь исправить последствия идиотских указаний Мэлтона-младшего. Да, шикарно он тут без меня развернулся. В половине первого мы с Редом Олином присели на штабеле досок и поговорили. Ред только что покончил с бутербродами и теперь был поглощен толстой черной сигарой.

– А я-то рассчитывал, что вы меня позовете к себе, Джерри. Как было обещано.

– Мне не удалось раздобыть денег, Ред. Ничего не вышло. Мне очень жаль.

– А я уже было составил список ребят, которые хотели уйти со мной. Четверо, и все в полнейшем порядке. Господи ты Боже, я сыт по горло здешней нервотрепкой. Нельзя же терять последнее уважение к себе. Говенные дома построят и без нас.

Я подумал о моих деньгах.

– Строго между нами, Ред. Это только временно. Может быть, все уладится.

– Это бы хорошо.

Как раз в тот момент мне показалось, что я придумал кое-что. Я буду вкладывать в дело все новые суммы, превращая те, тайные деньги в эти, явные. Я не буду спешить, и вряд ли кто-нибудь заподозрит нечистое.

Я еще пытался втолковать своему старому помощнику, что все утрясется, когда на своем красном «сандерберде» подкатил и вылез из него с важным видом Мэлтон-младший. С расстояния шестнадцати метров, в присутствии работников, уже пришедших с обеда, он заорал:

– Ну-ка, поди-ка сюда, Джерри! Я взял в рот сигару, поднес зажигалку, щелкнул. А затем спокойно сказал Реду:

– Если бы вовремя подвели под крышу эти пять домов, дождь бы не испортил все до такой степени.

– Кровельщики ни черта не делают, Джерри, – сказал Ред.

Мэлтон-младший топал ко мне, его вялое лицо исказилось, а голос дрожал от бешенства, когда он заговорил:

– Что с тобой такое, черт тебя подери? Слышал ты или нет, что тебе сказано? Я сказал, удивленно подняв брови:

– Э-э, да тут Эдди! Хелло!

– Если я к тебе обращаюсь, ты должен…

Продолжения не последовало. Он слишком больно наступил на мою любимую мозоль. Я поднял правый носок – он оказался как раз против его грудной клетки – и пихнул его. Он хотел ухватиться за мою ногу, но пальцы его соскользнули, и он свалился на невысокую кучу песка, бывшую у него За спиной. Споткнулся, упал, перекувыркнулся как-то неловко через эту самую кучу и приземлился на четвереньки. Теперь он, стоя на вытянутых руках и на коленях, обернул ко мне лицо и смотрел с диким недоумением и ненавистью. Поднявшись, он высоко задрал голову и молча прошел к своей машине. Взревел мотор, и дух его простыл через секунду.

Ред стряхнул пепел с сигары, – там накопился длинный столбик, – и сказал:

– Не знаю, умно ли это было с твоей стороны.

– И я не знаю. Но приятно – было.

– Да, прекрасное зрелище. Мы тут чуть не свихнулись от его приказов, – шляется, понимаете, и без конца командует своим квакающим голосом.

– Командует? Твоими людьми? Ред кивнул.

– Но ведь здесь, кроме тебя, никто не имеет права распоряжаться! Все приказы должны идти только от тебя. Нет, я поговорю со стариком!

Наскоро перекусив, я, вернулся в контору. Лиз успела бросить мне предостерегающий, заговорщицкий взгляд.

Э.Д, был так рассержен, что голос его напоминал уже не трубный клич, а скорее скрежет затормозившего на полном ходу трамвая.

– Я слышал, ты нанес моему сыну оскорбление. Я требую объяснений.

– А ты готов выслушать меня?

– Слушаю.

– Я отсутствовал совсем недолго, но и за этот срок твоему Эдди удалось полностью дезорганизовать работу. Он перекроил планы заказов и поставок, путал чертежи и Бог знает что в них пририсовывал, отдавал бессмысленные и противоречивые приказания. Люди уже не знают, что им делать. Некоторые решили увольняться. Мне понадобится минимум неделя, чтобы расхлебать всю эту кашу. Может быть, намерения у него были и самые наилучшие, но он неопытен, вспыльчив и потрясающе глуп. Э.Д., дай ему какое-нибудь дело, но такое, чтобы он не мог совершать глупости в таких количествах и размерах. Сегодня он явился и стал криком подзывать меня издалека. Вероятно, ожидал, что я вскочу по первому сигналу, прибегу и вытянусь перед ним в струнку. Вот за это я и посадил его тощим задом в кучу песка, и он уезжал оттуда сильно обиженный. Рабочие не упустили случая позубоскалить. Ну и что? Можешь передать твоему Эдди, что если он еще раз заявится и так же начнет разевать пасть при людях, я наглухо замажу эту его раззявленную дыру цементом. И пусть пеняет на себя!

– Да что ты из себя воображаешь! – боевые трубы зазвучали «а самой боевой ноте: Э.Д, вышел из себя.

– Воображаю, что я менеджер. Эту стройку в Парк Террас ты сам испортил, и ты еще будешь рвать на себе волосы по этой причине. Если срочно вмешаться, пожалуй, можно еще спасти кое-что. Но коль скоро Мэлтон-младший решил совать свой нос – значит, в ближайшем будущем ты костей не соберешь, ты и твоя фирма. – – Он.., хм…. Эдди – неплохой парень.

– Так дай ему, ради Бога, доказать это! Пускай бы он начал все сначала, с ученика. Так или иначе, у парня целая жизнь впереди. Неужели тебе самому его не жалко?

Э.Д, закусил свою нижнюю губу и сказал:

– Его мать никогда на это не согла… – он запнулся, но было уже поздно: эти шесть с половиной слов все объясняли.

Маленький человечек, чье долгое везение оборвалось так внезапно, теперь вызывал во мне сочувствие. Я взялся за работу, – а уж если я брался за нее, то мне было гораздо легче работать в полную силу, чем так, шаляй-валяй. Времени для посторонних раздумий в такую горячую пору не остается.

Была среда, четырнадцатое мая, когда я около трех часов дня разрешил себе поесть. В небольшом ресторанчике в вестибюле мне попались на глаза утренние газеты. Одну я прихватил с собой за столик. Это была «Верной икземенер». Происшествие в Тампе здесь даже не упоминалось, о попытке переворота, предпринятой покойным Мелендесом, говорилось кратко и вскользь. Но когда я перевернул страницу, мое собственное имя ударило мне в глаза.

Оно значилось в светской хронике, которую я прежде, к слову говоря, даже не просматривал. Рубрику эту вела одна старая ведьма с черными крашеными волосами и варварскими украшениями в ушах, – и хорошо еще, что не в носу. В этой колонке посреди каждой сплетни было принято выделять аршинными буквами имя очередной жертвы. Теперь я припомнил, что увядшее лицо обозревательницы, Кончиты Райли, видено мной в саду у Браунеллов; оно (лицо) тогда, помнится, самозабвенно пережевывало огромный ромштекс.

«Передают, что старый боевой друг Джерри Джеймсона отдыхает и набирается сил в прелестном особняке Лоррейн и Джерри Джеймсонов на Тайлер-драйв. К сожалению, мы не имели возможности узнать персонально Винсента Биская, но молодые леди, которые во время роскошного приема в саду у Дэвида и Нэнси Браунеллов навестили его и выступили в благородном амплуа сестер милосердия, сообщают о его мужественной красоте. Джерри и Винс вместе сражались на полях второй мировой войны, действуя в тылу у японцев».

. Я был голоден не на шутку, но теперь кусок застрял у меня в горле. Словно бы клейстер оказался у меня во рту. Я гадал: видела Лоррейн колонку светской хроники или нет? И если видела, то успела ли ее показать Винсу? Я проклинал любопытство Кончиты Райли. Трудно рассчитывать, что те, кто сейчас под лупой выискивают в газетах каждую строку, касающуюся дела Мелендеса, могли пропустить эту заметку. Винсу нужно исчезнуть отсюда, и как можно быстрей.

Я рассчитался, вскочил, в машину и помчался домой. Если Винс еще не видел газету, ему самое время узнать о ней. За квартал до поворота на Тайлер-драйв мотор вдруг заглох, потом еще взревел разок и умолк окончательно. Собирался же утром заехать на заправку, но времени так и не выбрал. Ничего, отсюда до нашего дома минуты четыре ходу.

Наружная дверь не была заперта. Я поднялся по ковровой дорожке лестницы, прошел к гостевой комнате. И здесь дверь не была закрыта. Я застыл точно громом пораженный. Из комнаты Винса доносились звуки, насчет природы которых нельзя было сомневаться. Я привалился плечом к стене и стиснул зубы так, что сделалось больно. День был жаркий.