Подлинная история Дюны

      И вовремя. Стена, подрубленная снаружи еще и по нижнему этажу, рухнула вместе с полом, открыв в горе-провал с рваными краями, в котором, как корень откушенного языка, бессмысленно торчал огрызок перекрытия.
      Алия пришла в себя. Правая сторона головы и пол-лица были в крови и грязи, но серьезно ее нигде не задело, и оба восхитительных глаза устремились на Синельникова с ясной мыслью.
      – Наверх, – надтреснутым голосом произнесла она и попыталась приподняться. – Там сзади есть выход…
      – Лежи смирно, чухонская лопатка, – проворчал Синельников. – Плавленый сыр тебе рекламировать. Ты куда своих парней привела? На каменную стену понадеялась?
      На это Алия ничего не ответила.
      – С «апачей» жарят, тридцатимиллиметровыми, с урановыми сердечниками, – продолжил Синельников. – Это хорошо.
      Алия нехотя разлепила губы.
      – Что же хорошего?
      – Да то, что это профилактика, обычный десант. Сардукары давно уже были бы здесь, а это по тепловизору что-то засекли, ну и давай палить. Лиц-то они не видят, поди разбери, кто тут.
      Вой и грохот оборвались. В тишине был слышен лишь стук падающих камней.
      – Сейчас пожалуют. Ну, с богом, – Синельников поднялся и что было сил двинул ногой по противоположной стене тамбура.
      Несмотря на боль и звон в голове, Алия сумела удивиться. Часть скалы неожиданно подалась назад и ухнула куда-то, оставив на уровне пола метровое отверстие в форме модернистского портала, куда с боков двумя струйками тут же потек песок.
      – Что это? – успела спросить Алия, и сейчас же окружающий мир снова куда-то уплыл от нее.
      – Потом объясню, – сказал Синельников. – Ты… ах ты господи…
      Он протолкнул в провал рюкзак, подтащил поближе бесчувственную Алию, влез в дыру и, высунувшись, втянул внутрь фрименскую красавицу; вместе они съехали по каменному желобу куда-то в темноту, прямо на поджидавший их рюкзак. Подхватив девушку, Синельников с кряхтением усадил ее у стены: «Вот кобыла на мою голову…»
      – Мерзавец, – вдруг едва уловимо отреагировала Алия.
      – Ага, очнулась, – Синельников включил фонарь, синеватый с краев луч спешно обежал маленькую квадратную комнату с низким потолком.
      – Где мы?
      – В нижней кухне, – Синельников продолжал шарить по грубо обработанному базальту. – Все эти съетчи строили по Гануссену, типовой проект, как в египетских гробницах – один выход над другим, книжки читать надо… Эй, эй, не теряй сознания, держись, нам срочно выбираться надо, они, как дыру заметят, первым делом сюда гранату, так что будь любезна, чуть-чуть… Похоже, здесь…
      Открылся еще какой-то лаз, и дальше Алия уже ничего не помнила, сохранилось лишь смутное ощущение, что она висит на плече Синельникова головой вниз и ногам вперед, и они куда-то идут.
 

* * *

 
      Справа, над самым лбом, зажгло и защипало, Алия застонала и подняла веки. Полумрак, прохлада, вокруг вплотную скалы.
      – Руками не трогай, – предупредил Синельников, сидевший рядом. – На, хлебни водички. Я тут тебе продезинфицировал и шов наложил. Извини, пришлось немного подстричь. До свадьбы заживет, считай, легко отделалась. У тебя не только глаза, у тебя и шея потрясающая. Зачем человеку такая длинная шея?
      – Оставь мою шею в покое… Что это за место?
      – А черт его знает, трещина какая-то, метров триста на запад. Дальше нельзя, там тоже орудуют. Будем пока сидеть, как тараканы в щели… Главное, сверху не видно.
      – Надо уходить.
      – Сейчас нельзя. Посмотри на время – спутник над нами еще почти час… Десантнички наши рыщут по завалам и уж, наверное, сообразили, кого раздолбали. А сообразив, доложили. Тела не нашли, но убитой тебя точно посчитали. Чем дольше так станут думать, тем лучше для нас. Теперь они улетят, а Муад’Диб пришлет команду, чтобы песок тут просеяли через сито – наша задача между ними проскочить… Спутник уйдет – хорошо, их у твоего братца всего два, – я сползаю посмотрю, как там дела. Давай пока держать военный совет.
      – Давай, – согласилась Алия, поставив флягу себе на колени. – Что значит «чухонская лопатка»?
      – Ну ладно, – вздохнул Синельников, – Погорячился. Признаю, был неправ.
      – Это ругательство имеет сексуальный смысл?
      – Да нет же. Скорее национальный. Как-нибудь расскажу. Давай ближе к делу. Чухонские, не чухонские, а удирать нам и впрямь надо во все лопатки.
      – Ты очень странно говоришь. Тебе так нравится моя шея?
      – Да, шея роскошная. Жаль, мне не двадцать лет. И даже не тридцать. Ладно, оставим анатомию. Сматываться надо. Какие у тебя были планы?
      Алия отвернулась и опустила глаза.
      – Я хотела добраться до Бааль-Дахара и там начать переговоры – с Полом и Южной Конфедерацией. Я не хочу покидать Дюну. Мне нужен просто кусок земли. У меня достаточно друзей.
      Синельников покачал головой с большим сомнением.
      – Переговоры… Не знаю, какие уж там доводы у тебя, но какие у твоего брата, мы сегодня видели. В натуральную величину. Ты же задела его артистическое самолюбие – парень публично обделался, и век тебе этого не простит. Уж этот мне Атридес, ему бы не престолом владеть, а в агитбригаде выступать – первый был бы человек…
      – Что такое агитбригада?
      – Форма народного творчества, подробности позже… Забудь про Бааль-Дахар, хотя завернуть туда, наверное, все-таки придется – патроны, еда, то да се… Но идти надо прямо к Феллаху, в Джайпур. Ты уж поверь, никакого другого выхода у тебя нет.
      – Там Харконнен.
      – Здесь тоже. Хорошенький такой Харконнен, с очень милой, как мы сообща выяснили, шеей. Не делай мне таких страшных глаз, не я его тебе в родственники записывал. Дело в другом. Он тебя действительно встретит как родную. Ты теперь не человек, ты вроде как хоругвь, а лучше сказать – ярлык.
      – Что?
      – Лэйбл. Ты им стала, когда вышла из дворца в Арракине. Тебя на знамя наклеят, война на носу, она уже началась, а на войне знамя – вещь необходимая. Ты же сестра императора, да еще какая сестра, Феллах мехом внутрь вывернется, лишь бы ты рядом с ним в кадре стояла. А если что-нибудь еще скажешь, так тебе и вовсе цены не будет. Если Фейд что-то вякнет, ему быстро мозги вправят, там есть кому. И никакой другой роли у тебя в этой пьесе нет. Ищи друзей своих среди врагов своих, и ты будешь милосерден и непобедим… Так что впереди гостеприимство и распростертые объятия. Как бы нам только до этих объятий добраться…
      – Нам?
      – Ну, я, конечно, летел сюда не совсем для того, чтобы участвовать в ваших разборках, но видишь, как все обернулось – пойдем вместе. Ладно, небольшая заминка. Знаешь, когда я первый раз тебя увидел, ты была такой забавной девчушкой, с косичкой… еще показывала мне приемы с ножом.
      – Я помню. На тебе был черный плащ, а концы пояса засунуты в карманы. Спасибо. Ты хочешь идти через горы?
      – Верно, верно, был у меня плащ… Нет, ни через горы, ни через пустыню идти нельзя. Как только они убедятся, что твой труп не торопится объявиться, на нас начнется настоящая охота. Погоня – четыре коня. Уйти не дадут. Придется поступить иначе… Смотри, что у меня есть.
      Синельников достал и развернул перед Алией большие густо расчерченные листы.
      – Бог даст, я не ошибаюсь, и такой бумажки больше ни у кого нет. Это Хаммадский коллектор, он начинается километрах в пяти отсюда, и проходит под всей пустыней, до самого юга. Лабиринт сумасшедший, нас там ни одна собака не поймает.
      В слабом, неверном свете Алия всмотрелась в ломкие шероховатые страницы.
      – Все какое-то древнее… Ты уверен, что этому чертежу можно доверять?
      – Да конечно нет. Древнее… Коллектор в десять раз древнее этой схемы, там наверняка такого наворочено, чего ни на одной карте нет. Да вот хоть эти западные тоннели – вот, видишь? Они для нас с тобой важны, но что это за ходы, что за трубы – ни черта понять невозможно. Во всяком случае, технологические колодцы должны быть везде, так что как-нибудь пролезем… Наверняка за давностью и пообвалилось чего, но выбора у нас нет – или эта Мория, или кранты. Сублимата у меня хватит, воду найдем, по пути будем выглядывать и ловить мышек-муад’дибов. Каково, а?
      Алия фыркнула. Некоторое время они молчали, потом Синельников посмотрел на часы.
      – Можно. Посиди здесь, вот тебе ствол, двадцать патронов, предохранитель сзади…
      – Я знаю.
      – Хорошо, что знаешь. В меня не пальни. Постараюсь побыстрей.
      Он вернулся минут через сорок.
      – Ушли. Все заминировали, даже воду, пару фляг я захватил, дольше в их растяжках копаться некогда, пусть Муаддибовы раскопщики там роются, нам надо ноги уносить. Ну, покойница моя дорогая, идти можешь?
      Алия ответила надменным взором.
 
      Сдвоенное и строенное чавкающее металлическое эхо, сопровождающее каждый шаг, убавленный до минимума свет фонарика, бетонный желоб потолка над головой, серые стены, бесконечный тоннель, под ногами – едва заметный уклон.
      – Часа через два колодцы, – сказал Синельников, на ходу посмотрев в карту. – Да, сюда бы велосипеды. А так нам с тобой до первой станции неделю идти. Боюсь, спятим. Или подеремся.
      – Постараемся не подраться, – ответила Алия. – Ты так и не рассказал, как тут оказался.
      – Это долгая история.
      – Как я поняла, время у нас есть.
      – Что верно, то верно… Хитрости тут никакой нет, можешь мне поверить. Просто все осточертело. Не стало у меня ни семьи, ни работы… ничего, устал я как последняя собака, глаза ни на что не глядят… короче, пора в пустыню. В пещеру. Вот доведем тебя до Джайпура, вы там начнете в свои игры играть, а я – в отшельники. Дух перевести, и с мыслями собраться.
      – Что случилось с твоей семьей?
      – Да ничего не случилось. С женой разошелся давным-давно, но до сих пор тошно вспоминать, у дочери свои интересы, я ей больше не нужен. Знаешь, одно из самых отвратительных ощущений на свете – быть ненужным. Отцы и дети… в общем, ладно.
      – А работа?
      – Нет больше работы, я в отставке. Тетушка наша приказала долго жить.
      – Какая тетушка?
      – Это отдел наш так назывался. Я же верховный комиссар ландсраата по урегулированию. В старину, в больших семьях, когда в каком-нибудь городке все были друг другу родственники, бывали такие всеобщие тетушки, которые всех знали с пеленок, пили чай-то в одном доме, то в другом, кого-то мирили, кого-то сватали… Я как раз и был такой тетушкой.
      – Кого же ты сватал?
      – В основном сепаратистов. Ну, еще, конечно, межгосударственные конфликты, с диссидентами тоже было много возни… Понимаешь, какая петрушка, одному официальному лицу с другим официальным лицом на официальных же переговорах договориться трудно. Там только бумаги подписывают, а откуда эти бумаги взялись, никого не интересует. На лидера давит пресса, разные фракции, соратники по борьбе и так далее. Когда у парадного подъезда лимузины и джентльмены в смокингах, это уже не переговоры, это уже шоу. А вот с черного хода во внеурочное время может спокойно зайти парламентский комиссар, поболтать о том о сем и уйти. Он, как честертоновский почтальон – человек-невидимка, что есть, что нет. Потом этот комиссар так же тихо поедет в другое место, тоже зайдет с черного хода, тоже поболтает – глядишь, до чего-то и договорились. Это послы и полномочные представители обязаны требовать и стучать кулаком по столу, а мы – нейтральная сторона, мы пьем чай за закрытыми дверями. Ну не может какой-то там президент открыто встретиться с какими-нибудь «тиграми освобождения», свои же загрызут, а эти тигры уже пол-страны контролируют. Едем мы, лезем по островкам да болотам к милейшему Мохаммеду Сингху или Нгуен Ван Чою – того гляди, подстрелят, народ горячий…
      – Зачем же для этого быть комиссаром? Если все так секретно, проще послать незаметного человека.
      – Незаметный человек – это уже разведка, тут дело в другом. Если приедет просто кто-то, какой-то бизнесмен или в этом роде, его довольно просто вычислить или избавиться от него. А комиссар – международный чиновник, поди узнай, что у него на уме. Он за день встречается с десятком политиков всех направлений, и еще с дюжиной дипломатов, и еще невесть с кем, и попробуй сообразить, в каком кабинете ему сказали или он сказал те самые, главные слова. К тому же неприметному человеку не так-то легко встретиться с президентом, а у комиссара статус, к нему не придерешься. Хотя все равно – и в заложники меня брали двадцать раз, и всякие безумные гонялись по лесам и полям… Я-то думал, что с этим покончено, но вижу, здесь та же история.
      – Тебя, между прочим, никто не заставлял. Так почему же ты ушел?
      – Да как объяснить… На этой службе очень быстро набирается информация и знакомства. Обменялся телефонами с одним, с другим человеком, смотришь – а у тебя уже агентурная сеть. И возникает такое страшное слово – досье. Всем этим сепаратистам, подпольным вождям рано или поздно надоедает быть подпольными, и они становятся вполне легальными – скажем, премьерами. И поскольку они все в прошлом немножко – а кто и множко – террористы, торговцы оружием, наркотиками и много еще чего в том же духе, то им очень не нравится, что кто-то держит на них это самое досье. Приходит новое начальство, и они говорят этому новому начальству: вы уж уберите тех, прежних парней, которые слишком много знают, и поставьте других, а мы вас не обидим. Так что мне еще повезло, мне дали спокойно собрать вещи и уйти. Я знаю ребят, с которыми обошлись куда круче.
      Возможно, Синельников поведал бы еще нечто, не менее интересное, но тут впереди, в неярком свете фонарика что-то тускло блеснуло. Темная, ничем не колеблемая водная пленка убегала по полу коридора в кромешную тьму, где терялся электрический луч. Синельников охнул, опустился на колени и осторожно попробовал.
      – Свят, свят, рассыпься… Конденсат. Господи, не верю. Где-то что-то прорвало, или… или не знаю что. Посвети мне.
      Они присели у кромки таинственной лужи и вновь развернули ломаную на сгибах схему.
      – Мы вот здесь, в резервном тоннеле… Ближайшая насосная станция – верст двадцать на восток и метров на сорок выше нас… ну, это еще ладно… Все равно ни черта не понимаю, там же ни хранилищ, ни холодильников! Справа, в смысле – на западе, первая труба вообще километров через пятьдесят. Откуда же могло шибануть? Или там что-то построили? Аль, ты слышала, чтобы в последнее время южнее Карамага что-нибудь строили?
      – Нет.
      – Сам знаю, что нет, риторический вопрос… Что же это натекло? Неужели то, что я думаю?
      – Что же ты думаешь?
      – А то, что у нас впереди, без единого шлюза – первая линия цистерн Хаммады. Вот, смотри, напрямую. Боюсь, придется нам помокнуть. На Дюне… дурной сон. Так. Знаешь, что это?
      – Штриховка… Это сечения.
      – Точно. Они еще показывают уклон. Он тут у нас четырнадцать градусов, значит, если, избави бог, я прав, то у двенадцатимильной отметки… эх, что я делал в школе на уроках тригонометрии… ну, верных сантиметра четыре будет.
      Синельников несколько отстранение взглянул на свою спутницу.
      – Алюш, придется разоблачаться. Нам шлепать километра три. Если наши стилсьюты хлебнут водички, их потом только выбросить. Впрочем, если хочешь, посиди тут, я схожу один.
      Лишь в сказках официальной версии герои умудряются снять или надеть стилсьют «по частям». Пустынный водосборный скафандр – это целостная система, и отделить от нее можно единственно перчатки, даже маска верхнего кокона – и та несъемная. Одевается это чудо инженерной мысли, естественно, на голое тело, так что перед путешественниками встала нешуточная проблема.
      У Алии во взгляде проступило смятение, какого не было во время бойни в Карамаге.
      – Мне не во что переодеться… Все осталось там…
      – Ну… У меня есть длинная майка. Думаю, будет как раз.
      И вот стенам подземелья явилась действительно необъятных размеров черная футболка со свирепой рогатой мордой и надписью «Чикагские быки».
      – Отвернись и не оборачивайся, пока я не скажу, – приказала Алия.
      Да, удивительную службу сослужил Алие высокий рост – майка оказалась длины без всяких оговорок критической.
      – Смотри в сторону, – насупившись, велела девушка.
      – Не могу! – простонал Синельников. – Мать честная! Беру назад все претензии, раскаиваюсь в каждом непочтительном слове. Больше никаких упреков и грубостей.
      – Это еще почему? – с подозрением спросила Алия.
      – Потому что за такие ноги можно простить все, что угодно.
      – Это издевательство, или я должна считать это комплиментом?
      Синельников умоляюще простер руки:
      – Алия, по-моему, до сих пор ты жила в окружении то ли чурбанов, то ли дикарей. Поверь человеку, повидавшему много миров и чудес – ноги у тебя в самом деле волшебной красоты.
      Сам он влез в сомнительного вида семейные трусы, и в таком наряде, неся тюки то под мышкой, то на голове, они побрели босиком по холодной воде; Алия по возможности придерживала майку. Сделав первые шаги, Синельников вытащил «ройал» и потыкал стволом в пол.
      – Так, здесь толщины вообще никакой, а у отметки, стало быть, должно перекрыть мушку…
      Поднимая брызги, они прошли положенный отрезок пути, редко нарушая молчание, потому что Алия о чем-то глубоко задумалась, и заговорила лишь остановившись у вертикальной борозды на стене, упиравшейся в позеленевший металлический треугольник с литым числом «12».
      – Нечего и мерить. Тут почти по щиколотку.
      Синельников мрачно покивал.
      – Что ж, арифметика простая. Если здесь по щиколотку, значит там, у порога первой цистерны, перепад четыре метра. Вот они, ваши травки-кустики, мировое похолодание… Аль. слушай, до меня дошло, я понял, что это за трубы! Это же стационарные конденсаторы, ну те, с гранулами! Как же я забыл… Значит, заработали, вот оно что… Ох, если предчувствие меня не обманывает, весь ваш спайс вылетит в эту трубу… Как же быть? Есть, конечно, всякие технические коридорчики, подвесные мостки – где есть, а где и нет… не год же нам по этим тоннелям блуждать… Словом, как выражались наши предки, но пасаран.
      – А что это такое?
      – Девиз приемной комиссии биофака МГУ семьдесят пятого года. Короче, возвращаемся. Есть у меня одна догадка. надо кое-что прикинуть…
      Он подвигал плечами, пристраивая поудобнее рюкзак и ремень от кобуры с пистолетом, смотревшейся на его цветастых трусах как диковиннный вытянутый рояль на весеннем лугу, и уже было шагнул прочь от злополучной километровой отметки, но в эту минуту громадные серые глаза Алии вдруг очутились рядом; девушка подняла руку и осторожно провела пальцем по губам Синельникова, потом повернулась и тоже пошла назад, уже почему-то нимало не беспокоясь о том, что свободно колышущаяся майка временами начисто забывает о приличиях. Синельников сглотнул так, что отозвалось эхо, и двинулся следом, находя это довольно интересным занятием.
 
      Они снова забрались в стилсьюты, снова присели на прежнем месте и снова развернули карту со штрихованными сечениями и строчками когтисто-хвостатых букв старинного шрифта.
      – Смена декораций, – говорил Синельников. – Мы у начала западного каскада, вот он. Если эти картинки не врут, а мы еще не двинулись рассудком и что-то соображаем, там воды под завязку. А это значит, что будь у нас хоть самая захудалая моторная лодка, мы запросто могли бы долететь до самого Бааль-Дахара.
      Алия посмотрела на него отрешенным взглядом и ничего не ответила.
      – Но на всей планете нет ни одной лодки и ни одного завалящего подвесного мотора. Аль, ты не спишь? Я предлагаю тебе авантюру. Здесь, в горах, недалеко, у меня есть база. Если какие-нибудь ханыги туда не добрались и не похозяйствовали, там должны быть насос, дрель, аккумуляторы и пара гелиевых баллонов для метеозондов. Насос – это же водометный двигатель. Предлагаю рискнуть, все равно ничего лучше не придумаешь, а так мы можем утереть нос всей вашей фрименской ораве. С ума сойти можно – поплывем. Вдоль по матушке по Дюне. Про нас легенды сложат. Что скажешь?
      – Пошли, – сказала Алия.
      – Что-то ты уж больно покладистая, – с недоверием заметил Синельников.
 

* * *

 
      Каменный лес из высоких столбообразных скал, стоящих вплотную друг к другу, – привычный пейзаж для Центрального Рифта, но здесь, в Карамаге, на краю Западной песочницы, это редкость. Но как раз в такое место, милях в сорока от обрыва плоскогорья и привел Алию Синельников. Когда-то, в незапамятные времена, эти ущелья сотрясло очередное землетрясение, обломившее несколько башен – те рухнули, но, подхваченные сплоченными собратьями, не упали на землю и даже не покинули собственных оснований, образовав исполинский не то дольмен, не то шалаш. Внутри завала возникло весьма уютное пространство замысловатой формы с массивной колонной в центре, и наглухо отгороженное от окружающего мира.
      – Я сначала просто искал место, где поставить связь, – рассказывал Синельников, когда они с Алией разместились на привал в очередной расщелине прямо над долиной, с высоты машинально оглядывая подходы и проходы. Все было спокойно. – В Арракине особенно не поговоришь, теснотища, дом на доме – ни от сканеров, ни от блокировки толку никакого. А тут – на сто миль кругом ни жилья, ни человека. Поднял антенну, выстрелил сообщение за полторы секунды, и дело в шляпе. Потом мне здесь понравилось – красота немыслимая, а жить – люблю я почему-то вот такие закуты. Обстроился, натащил всего – что попадется по рекламе, все новые чудеса – и штукатурку с силликолловым зерном, и отражающее напыление, трубы небывалые, музыку всякую завел, до воды добурился – там линза неглубоко… Сделал три входа, как в лисьей норе – один главный, второй вниз, в ущелье, третий к вертолетной площадке. Теперь, конечно, это логово уже не секрет, но все же надеюсь, что нам повезет…
      – И ты возил туда всяких женщин, – сказала Алия.
      – Ну, – начал было Синельников и осекся. – Это что за разговоры? Ты чего?
      – Мне с моими ногами все можно, – холодно парировала Алия. – Хорошее правило. Но не будем отвлекаться. Ты там хочешь устраивать свою берлогу отшельника?
      Синельников неуверенно кашлянул, собираясь с мыслями.
      – Ммм… Нет. Новую жизнь надо начинать на новом месте. Ну его совсем, этот Магриб с его столицами, махну в Центральный Рифт. Там и пейзаж поживописней, да и вообще…
      К двум часам они уже стояли в тени нагромождения циклопических рыже-коричневых колонн и Синельников колдовал у низкой неприметной двери.
      – Давай, милая, не упрямься, вспомни, в какие деньги ты мне обошлась…
      Механизм внял увещеваниям, и кусок скалы беззвучно уехал внутрь, открыв весьма скромных размеров проем.
      – Вот умница моя…. – Синельников обернулся и протянул Алие «вальтер». – По датчикам вроде все нормально, но береженого Бог бережет. С предохранителя я снял, взведи. Пали куда хочешь, ни о чем не думай, попадать буду я. Давай.
      Алия гневно фыркнула, но спорить не стала. Синельников, морщась, взвел курки обоих «ройалов» и нырнул в проход.
      Это было просторное куполообразное помещение с громадным кубом центральной опоры, освещенное несколькими матовыми плафонами, один из которых, дальний справа, мигал и потрескивал. Застоявшийся, неживой воздух лучше всяких индикаторов давал понять, что здесь уже давно не бывало людей.
      – Прекрасно, – сказал Синельников. – В первую очередь достаем насос. Солнечные батареи, естественно, забило, но, как видишь, напряжение есть, нам больше и не надо. Что же, если нас до сих пор не засекли, то на время можем вздохнуть спокойно – сквозь эти стены ни один бес…
      Да уж, не поминай нечистого. Синельников даже не успел договорить фразу, как жизнь одним махом развеяла его бесшабашную уверенность. Он смолк, ткнул рукой куда-то в сторону, и в ставшем вдруг прозрачным сегменте стены они увидели, как в прорези свободного от скал пятачка, до упора вывернув тяги, осторожно снижается щедро закамуфлированный орнитоптер класса «Хью».
      – Контакт, сцена вторая – те же и Муад’Диб, – рассеянно произнес Синельников. – Что-то уж очень быстро они нас нашли. Подумай – на тебе «жучка» никакого нет? Стилсьют проверяли?
      – Проверяли, все чисто.
      – Может, имплантант? Сознания не теряла, операции тебе никакой не делали?
      – Нет, ничего такого.
      – Значит, кто-то из твоих людей жив и заговорил. Инкогнито мое кончилось…
      Орнитоптер завис уже над самой землей, Синельников постучал пальцем, и изображение резко приблизилось, стала видна вздымающаяся пыль и подробности рисунка на обшивке; из открытого борта вниз попрыгали один за другим шесть человек в полном боевом снаряжении.
      – Понятно… еще двое в кабине. Алюш, у нас две минуты. Во-первых, вот, держи, это противогаз, обычную гранату они швырять не станут, им нужна идентификация, а газовую – за милую душу. Господи, пошли нам профессионалов… Стрелять отсюда нельзя, парни в топтере успеют взлететь, и нам крышка, у них радио. Здесь в стенах кольцевые проходы – девочки налево, мальчики направо, это твой вход. Впускаем всех, ты убиваешь последнего, целься в голову, они в кевларе. Только последнего! И не высовывайся, стреляй из-за прикрытия. Они ребята шустрые, и один или два успеют проскочить за колонну, в мертвую зону. Еще раз повторяю – не суйся! За колонной стена картонная, они об этом не знают и не узнают – я ее «стоункрафтом» запылил, мать родная не отличит…
      Синельников, выставив перед собой «ройалы», неожиданно прошелся по помещению вальсирующим шагом.
      – Место неудобное, – посетовал он. – Ну не планировал я… Ага, гости у порога. Натягиваем мордовороты, по норам и затаились, с Богом…
      Дверь загромыхала, металл взвизгнул о металл, и потом внутрь, вертясь, влетела ребристая банка, источавшая прозрачный оранжевый дым, а еще спустя тридцать секунд вбежали все шестеро сардукаров в респираторах с парными блинами фильтров.
      Алия выстрелила, держа «вальтер» обеими руками, голова спецназовца мотнулась в сторону, из черной резиновой хари вылетела крученая струя и растеклась по экрану, по-прежнему занятому размалеванным в беж и зелень орнитоптером; у двери, расставив ноги, стоял Синельников и палил из обоих «ройалов» одновременно – грохотали выстрелы, лязгали затворы, откатываясь назад вместе с длинными стволами; медленно, как во сне, вылетали гильзы и, описав дугу, со звоном катились по полу; потом отшельник прыгнул вперед и, проехавшись по гладким плиткам на собственном плече, принялся опустошать обоймы в угол за колонной, вмиг усеяв узкий простенок дырами, из которых дунуло какой-то трухой.
      «Ройалы» смолкли, вытолкнув из вороненых затылков горбатые фиги личинок. В образовавшейся тишине раздался сначала металлический стук, а затем два щелчка – это Синельников выбросил пустые магазины и вставил новые; не снимая противогаза, он указал пальцем в сторону двери, видимо, приглашая смотреть на монитор, и снова исчез в боковом проходе.
      Несмотря на заливший экран кровавый потек, Алие было прекрасно видно, как у откинутой двери кабины выросла длинная фигура и каким вроде бы даже неспешным, почти фермерским движением Синельников просовывает ствол под бронежилеты. Закончив, он помахал ей рукой, и Алия вышла наружу, с удовольствием содрав с себя пучеглазое чудище респиратора.
      – Мы, кажется, разжились транспортом, – сказал Синельников, подходя. – У кого-то из наших друзей должен быть таймер – надо узнать, через сколько времени их хватятся. От души надеюсь, что твой братец не прислал отдельную команду для входа со двора.
      – Ты ранен? – ахнула Алия.
      – Да нет, ерунда, больше макинтош продырявили. Тоже ведь и они стрелять умеют… Вот преимущества стилсьюта – не надо ни бинтов, ни пластыря.
      Вновь натянув противогаз, Синельников зашел в разгромленное жилище и вскоре вернулся с маленьким алюминиевым цилиндриком в руках. Впрочем, мысли его были заняты другим.
      – Ах, будь ты неладна, – горько вздохнул он. – Густавсбергский унитаз. Настоящий старинный фаянс… Вдребезги. И что мне было взять левее? Ладно, пошли посмотрим.
      Забравшись в орнитоптер и стащив с мертвого пилота наушники, Синельников сбросил труп на землю, сел в кресло и подсоединил таймер к положенному гнезду. На черном дисплее вспыхнули желтые составные цифры индекса и заскакали секунды и десятые секунд, подъедающие сплющенную восьмерку с четвертью.
      – Это что за новости, – нахмурился Синельников. – Откуда же эта братва летела? Ладно, пусть так… Что-то плохо они нас ищут. Если это не какая-то изощренная хитрость, время у нас есть. Давай грузиться, и улетаем отсюда.
      – Ты умеешь водить эту штуку?
      – Кто же не умеет? – удивился Синельников.
      – Я не умею.
      – Ну, это ерунда, вроде велосипеда, один раз показать, и все.
      – А нельзя прямо на нем полететь в Джайпур? Догонят?
      Отшельник в ответ постучал по дисплею.
      – Меньше восьми часов до того, как Муад’Диб затрубит в рожок – ай люли-люли, да лови его, лови. Горючим заправиться негде. Потом – нет ничего проще, чем запеленговать орнитоптер. Тут наверняка есть опознавательный контур, и пока мы его найдем, из нас сделают решето. Нет, грузимся – и давай бог ноги. Поиграем в Черную курицу и подземных жителей.
 
      Сверло с гудением вгрызлось в металл, выпустив зеркальную спираль стружки, и тут же вышло, оставив отверстие, в которое немедленно сел болт с шайбой и притянул полукруглую скобу с гофрированным пластиковым шлангом.
      – Поворотное сопло, – пояснил Синельников, откладывая ключ. – А эта палка будет у нас изображать румпель – право руля, лево руля. Ты что такая задумчивая сегодня?
      Воспользовавшись случаем, Синельников нагрузил топтер так, словно собирался строить авианосец, а не моторную лодку. Избавившись от машины ("Пусть-ка поищут твои отпечатки!»), они долго перетаскивали это хозяйство сначала в сложный ступенчатый колодец, потом – в тоннель, и дальше, уже на бетонном скосе над безбрежной гладью водохранилища первой цистерны, Синельников устроил настоящую верфь. Никакой помощи ему не требовалось, и Алия, обхватив колени, только сидела и наблюдала за работой удалого отшельника, поглядывая на мониторы выведенных наружу датчиков движения. Синельников обматывал строительной изолентой громадные, похожие на сардельки, надувные баллоны для метеоисследований, поливая их клеем, собирал палубную решетку, приваривал пленочное днище их будущего корабля, монтировал контакты на аккумуляторы и при этом что-то мурлыкал себе под нос: «Злато сняли монголы, пам-пам-парам, а глину – ветра, пум-пурум… запрокинувши голову, пум-пум-пум-пум, русский солдат… та-ра-рам, и затычки для задницы, пам-пам-пам-пам, с левой резьбой…»