Дюна - Истинная история Дюны

— Уехал в Дахар.

— Пошли людей, пусть заберут его оттуда. Атридес не упустит случая напакостить нам любым способом — как бы твоему другу вместе с рукой последнюю голову не оторвали… уж очень Алия нашего мальчика рассердила.

Враждебность Пола к Алие и в самом деле достигла устрашающих размеров. Невероятно успешное бегство сестры уже нанесло по его самолюбию до крайности болезненный удар, а первое же ее выступление по телевидению, когда она заговорила о тирании, геноциде и бездарном правлении, оставило в душе императора разверстую незаживающую рану. И каждая такая новая речь, или упоминание об эмигрантском правительстве Алии, сыпало на эту рану соль самого грубого помола. Муад’Диб, вероятно, очень бы удивился, если бы узнал, до какой степени разделяет его чувства нежданный, но вполне в ту пору законный родственник — на любое появление Алии на телеэкране Синельников реагировал всегда одними и теми же словами: «Аристарх, выключи». Что же касается Пола Атридеса, то само имя «Алия» решался произносить в его присутствии лишь Стилгар, да и то с опаской, ибо это слово делало императора невменяемым.

Скорее всего именно чувствам Муад’Диба императорская армия была обязана той оперативностью, с какой войска, сбежав со ступеней Подковы, очутились у рубежей Центрального Рифта. План императора казался вершиной военной мысли: из защищенной глубины нагорья семь легионов, проскользнув между фортами Подковы, проходят пустыню, и далее три легиона атакуют укрепления южан с запада, а четыре легиона обрушиваются на противника в лоб. В случае необходимости все войско отходит и вновь исчезает в коридорах укрепленного района. Превосходный, блестящий план! Весь Генеральный штаб Муад’Диба, его карманный Совет наибов, был в полном восторге от этого замысла.

Однако сохранилось особое мнение полковника Памбурга — будущего генерал-лейтенанта и командующего арракинской армией во время Хорремшахской битвы — а в ту пору бывшего сардукара и наемника на службе императора. Он представил доклад, о котором, судя по всему, тут же забыли и вспомнили не скоро, а очень и очень зря — изложенное там оказалось настоящим пророчеством.

Полковник Памбург утверждал, что общевойсковая операция из глубины обороны хороша лишь в условиях непосредственного контакта с противником, а при наличии впереди обширных, никем не занятых пространств, удар придется по пустому месту и раньше времени раскроет направление и характер маневра. Кроме того, слабая дисциплина и недостаточная подготовка делают бесполезным самое эффективное современное оружие. И самое главное: как левый, так и правый фланги укреплений Южной Подковы ничем не прикрыты, сами сооружения не достроены, и прорыв неприятеля на северо-запад через Центральный Рифт и выход на арракинское плато чреват катастрофой — весь район Подковы окажется отрезан, форты потеряют всякий смысл и должны быть брошены, а находящиеся в них войска — эвакуированы.

Но Атридеса тогда это ничуть не взволновало. Он с гордостью наблюдал, как шеренги его закаленных ветеранов уходят в пустыню мимо стен неприступного Панджшера — это было прекрасное и одновременно внушающее трепет зрелище, и Пол беззвучно шептал: «Алия», обратив лицо к югу.

Генеральный штаб собрался в Королевском дворце Джайпура, в громадном кабинете Алии, где всю стену занимала карта, на которой, похоже, было изображено пол-пустыни. Перед картой весело прохаживался Кромвель, вооруженный все той же деревянной указкой невероятной длины — где он такую взял?

Открытие военных действий создало необычную, торжественную и одновременно оживленно-азартную атмосферу. Общее приподнятое настроение портил только все еще до конца не проснувшийся Синельников — он вяло со всеми поздоровался, сонно буркнул распаленному Фейду-Рауте: «Как у нашего барона на носу сидит ворона», после чего безучастно пристроился в углу с явным и преступным намерением при первой же возможности задремать.

— Итак, — по обыкновению, светясь хищной радостью, заговорил маршал, — дорогой вундеркинд наконец раскачался. Наша стратегическая задача — удерживать его на коротком поводке как можно дольше. Поэтому пока что предоставим инициативу противнику. Что он предпримет? По нашим данным, подтвержденным спутниковой разведкой, очень простую вещь. Муад’Диб атакует нас двумя колоннами ориентировочно по три легиона. В первую очередь он зайдет с левого фланга, с Вулканической зоны, у нас там много незаконченных крепостей, и ему это прекрасно известно. Вторая колонна пожалует к нам с севера, вот так, и в случае прорыва соединится с первой в нашем тылу уже за Рифтом. Просто замечательно. Джерулла, ты у нас самый молодой и горячий, поэтому в воспитательных целях даю тебе левый фланг. Никаких генеральных сражений, никаких контратак. Скармливаешь ему крепости по одной. Держишь сколько можешь, потом отступаешь, опять держишь и опять отступаешь. Пусть думает, что берет нас в клещи. Уважаемый Феллах, ваше величество, вам, как старому и мудрому, доверяю центральный фронт. Здесь будет пожарче, здесь его надо будет остановить — нападайте, защищайтесь, городите любой огород, все средства хороши. И проследите, ради бога, за Джеруллой, чтобы не пошел громить супостата. Мне нужно, господа генералы, чтобы вы таким манером продержались пять дней, максимум неделю. Кто-нибудь, разбудите Синельникова. Володя, хоть ты и пророк, прояви уважение.

Кромвель сделал паузу.

— Ну, Фейд, теперь наша очередь. Предлагаю тебе прогулку за эту его дурацкую линию Мажино. Мы берем два корпуса, поднимаемся по Центральному Рифту вдоль наших гарнизонов и поворачиваем на запад. Через трое суток мы на Арракинском нагорье. Барон, желаете взглянуть на Арракин?

На Фейда-Рауту было страшно смотреть. На выбритом черепе вздулась толстенная жила, глаза, как у рака на стебельках, полезли из орбит, пальцы, словно сведенные судорогой вцепились в столешницу.

— Но-но, — грозно предостерег его маршал. — Ты не очень. Мы там долго не задержимся — немного покидаем бомбы и уйдем. Я тебе обещаю, устроишь ты с Атридесом свое канли, хрена ли горбатого, но не в этот раз.

Дж. Дж. снова повернулся к карте.

— Мы обстреляем Арракин, потом отойдем на юг и разнесем парочку фортов Подковы. Думаю, этого будет достаточно, чтобы Муад’Диб отозвал войска с юга на помощь метрополии. Когда они начнут отходить, у некоторых отчаянных голов наверняка возникнет соблазн отрезать, опрокинуть, ударить с фланга и прочая чушь. Так вот напоминаю — операцией командует Стилгар, он старый волк и уж точно подставит бок, чтобы мы клюнули на эту приманку. Поэтому — никаких наскоков. Дайте им спокойно уйти. Нет ничего проще, чем выманить вас на запад, там развернуться и зайти в тыл. И мне придется поднимать авиацию, месить песок и вызволять разных дураков — сейчас нам это совершенно ни к чему. У императорских войск на равнинах Магриба пятикратный численный перевес, и перемен по этой части мы дождемся не скоро Феллах, пожалуйста, присматривайте тут. Легионы Стилгара помчатся напрямик, через Западный Рифт, чтобы отрезать нас от баз и запереть на плоскогорье. Что ж, мы их подождем, пускай запирают…

Кромвель даже засмеялся, глядя в основном на Фейда-Рауту, и тот тоже плотоядно захохотал, уставившись на маршала. Удивительное взаимопонимание было между этими столь разными людьми. Синельникову показалось, что перед ним два безумца — старый и молодой, и Пустынному Проповеднику на минуту даже стало жаль Муад’Диба.

— Ваше величество, — вновь обратился Кромвель к Феллаху, — время отдавать приказ о расконсервации фондов. Эксперименты кончились, начинаем строить песчаные башни. Мы долго ждали этого дня, господа. Император прислал нам приглашение к танцу. Потанцуем.

Если бы Стилгара спросили, что он думает о гениальном плане штурма Джайпура — хитроумной операции с ударом из глубины обороны, — он вряд ли сумел бы ответить что-то связное. Ему в голову никогда не приходило анализировать этот план, а если бы эмир все-таки задумался, то уж точно сказал бы, что это полный вздор. Неожиданно перебросить такое скопище войск через горы и пустыни, за полторы тысячи километров, под объективами спутников, за которыми не видно звезд, — чушь; кроме того, чтобы без должной поддержки артиллерии и авиации выковырнуть кромвелевских киборгов из уходящих в горные толщи тоннелей и бункеров, нужно нечто большее, чем тьмы и тьмы даже самых неустрашимых фрименов. И все же Стилгар повел императорские войска на юг. Почему?

Разгадку этой военной тайны он сам рассказывает в своих мемуарах, и я склонен ему верить, поскольку все приказы и хроники тех дней в точности соответствуют суховатой исповеди старого военачальника, лишний раз доказывая его искренность, а также ясность ума и цепкость памяти. Дело в том, что Стилгар вовсе и не собирался по-настоящему штурмовать Джайпур. Абу Резуни обманул Муад’Диба, и это лишний раз подтверждает, что трещина в их отношениях прошла задолго до Хорремшаха.

К началу десятых годов Стилгару уже было очень хорошо известно, с кем он имеет дело. У него хватило времени и денег из императорской казны и на агентуру, и на аналитиков, и на специалистов в архивах, и на доброжелателей в ландсраате. Поэтому Абу Резуни знал, кто такой Серебряный Джон — имя, мгновенно разошедшееся среди фрименов, — каков его послужной список, какие цели он преследует и какими возможностями располагает. Тягаться с таким противником было страшно, но и лестно; Стилгар верил в поддержку родной земли и, здраво все взвесив, пришел к выводу, что шанс у него есть. Будь что будет, надо попытать счастья, тем более что ситуация подсказывала план если и не беспроигрышный, то несомненно сулящий удачу.

Коль скоро император увел армии в Восточную песочницу и там плотно увяз в штурмах и осадах с более чем гадательным исходом, неумолимая логика войны заставляв Кромвеля ударить на север. Маршал, рассуждал Стилгар, доверяет своим фортециям и не может не воспользоваться открывшейся на северо-западе свободой маневра. Противник скован за тридевять земель от метрополии. Центральный Рифт практически полностью под контролем — путь на Арракин открыт. Перед таким соблазном не устоит ни один полководец. Этого-то и ждал фрименский стратег. Легионы у джайпурских стен, штурмы и атаки — все это дорогостоящий и эффектный блеф. Как только южане подойдут к горам Магриба, Стилгар предполагал развернуть войска и молниеносным броском отрезать Серебряного от Рифтовых баз, прижать к Арракинскому кольцевому хребту и повести войну по собственным правилам пустынного боя, где у врага нет решающего преимущества ни в технике, ни в численности, а фрименам с детства знаком каждый камень в округе.

Этот план, кроме хитроумия, любопытен еще и тем, что Стилгар прекрасно понимал, а точнее сказать, даже чувствовал ход мыслей Кромвеля. Какая-то часть логики маршала непостижимо передалась старому воину в тот страшный час у Двойного Клюва. Ведь императорский главнокомандующий шел на риск, который иначе как безумным назвать нельзя. Что стоило маршалу, выйдя из Джайпура, двинуться не на север, а на юг, на неприкрытые тылы группировки Стилгара, или, что еще проще, перехватить колонну имперских армий в ущельях Центрального Рифта и учинить разгром не хуже, чем два года назад? Но Абу Резуни со спокойствием пророка вел людей через перевалы, нимало не беспокоясь ни о засадах, ни о контрманеврах противника. Он твердо знал: Серебряному Джону сто раз наплевать на фрименов и все их армии, ему нужен только император и его подпись на формальном отречении, а после этого Кромвель готов расцеловать каждого неприятельского солдата и платить им пожизненную пенсию, а посему, как ни удивительно, южанам осада Джайпура нужна не меньше, чем Муад’Дибу.

Стилгар угадал, что называется, на все сто: армия подошла к Джайпуру, не потеряв ни одного человека. Начались осадные маневры, обустройства, прорывы, подкопы, а пуще того — война нервов. Как некогда Кутузов в безвестной Леташовке ждал известия о том, что Наполеон покинул Москву, так и Стилгар в Термезе с трудом заставлял себя спать и есть, ожидая сообщения о выходе кромвелевских войск из Джайпура. И вот он дождался — в ночь на первое ноября прилетела весть: армия южан под командованием Серебряного Джона и Фейда Харконенна при поддержке авиации форсированным маршем двинулась к Центральному Рифту.

Стилгар почувствовал то, что чувствует охотник на огневом рубеже, заметив из своей засидки зверя. Верховный наиб немедленно отдал приказ, и специально подготовленный корпус, а практически — резервный фронт, бросив лагеря, уже через два дня был в Бааль-Дахаре.

Здесь Стилгар притормозил: важно было, во-первых, не спугнуть противника, а во-вторых — понять, куда именно Дж. Дж. поведет войска. Кромвель мог ударить по Арракину с востока — через Хайдарабад и Отмельские ущелья, и тогда группировку Стилгара ждал долгий, тяжелый, а главное — рискованный переход вдоль Центрального Рифта, нашпигованного вражескими базами. Но маршал мог двинуться и на запад — пересечь Хорремшах и попытаться войти в Арракин через Панджшерское ущелье. Это был бы безусловно великолепный вариант, поскольку в таком случае Стилгар провел бы рейд по нейтральным и подконтрольным императору землям и почти без усилий захлопнул бы ловушку, перекрыв выход в пустыню между укреплениями Подковы и Арракинской Защитной Стеной.

Первое же донесение подтвердило, что военное счастье наконец-то повернулось к императорскому стратегу лицом: кромвелевская колонна пересекла границу Хорремшаха. Стилгар подумал, что боги наконец услышали его молитвы. Цель встала под выстрел, теперь все зависит от него. Стратег сразу успокоился, отдал необходимые распоряжения, и уже через час его воинство углубилось в предгорья Подковы.

Дело было нешуточное — у себя за спиной, в крепостях Вулканической зоны Стилгар оставлял красавца Джеруллу. скрыть от которого фрименский удалой марш-бросок не было никакой возможности. Императорский военачальник ни минуты не сомневался, что завидев столь спешный отход неприятельских сил, юный богатырь не утерпит и, выйдя в поле, непременно попробует соколом налететь на вражеские ряды. Не возражаю, думал Стилгар; он повел своих бойцов каменистыми пустошами западнее Стены и специально растянул арьергард, а особую ударную группу направил скрытым параллельным маршрутом по ходам и казематам укрепрайона, чтобы преподнести Джерулле по-настоящему искрометный сюрприз. В то же время Стилгар радировал в Арракин и объявил зеленый свет трем отборным дивизиям табровских горцев, ожидавших в Отмельских ущельях — по этой команде они должны были с максимальной быстротой выдвинуться на запад и окончательно перекрыть проход от Панджшера к Центральному Рифту. Тут же, кстати, пришла паническая радиограмма от императора: завидев на подходе к столице полчища Конфедерации, Муад’Диб срочно требовал возвращения армии. Стилгар лишь усмехнулся: «Смотри-ка, Узул, в кои-то веки раз наши желания совпадают».

Утром девятого ноября на горизонте тонкой синей полосой проступил Хорремшах. Джерулла и носа не показал из Хаммады. Стилгар, естественно, не догадывался, каких усилий и уговоров это стоило Кромвелю, но насторожился. Все шло слишком гладко, а на войне это скверный признак. Абу Резуни почуял недоброе, приказал оставить всякую маскировку и взвинтил темп до предела.

Но напрасно. Фримены опоздали. Кромвель зашел в Панджшерское ущелье, приблизился к Арракину на пистолетную дистанцию и дал по городу, к полному восторгу Харконнена-младшего, две дюжины ракетных залпов, в результате чего изуродовал фасад императорского дворца, поверг в шок самого императора, и потряс воображение журналистов, а в итоге — все мировое общественное мнение; после чего, разминувшись со Стилгаром всего на несколько часов, разгромил строившиеся бастионы северной части Подковы, руины заминировал и беспрепятственно ушел на восток. Так сбылись предсказания полковника Памбурга. Дивизии, вышедшие, по плану Стилгара, на перехват из Отмельского ущелья, были смешаны с песком и щебнем бомбовым ковром налетевших с Центрального Рифта бомбардировщиков.

Первый и последний раз в жизни со Стилгаром приключился настоящий припадок бешенства. Военачальник завыл звериным воем, схватил наградной «дезерт игл», и в помрачении ума начал палить в поднятые над лагерем императорские гербы и значки Атридесов; на половине мишеней обойма кончилась, он запустил пистолетом в знамя и с яростью принялся бить и пинать сбежавшихся наибов и командиров, а затем упал на землю и, наверное, час лежал неподвижно, с головой закутавшись в плащ.

И было от чего загрустить. Итоги операции из глубины обороны оказались донельзя плачевны. Не менее полутора легионов остались в песках под Джайпуром и в Вулканической зоне, осадные мероприятия рассыпались как карточный домик, три отборные дивизии обратились в пыль возле самого Арракина, и ближние бастионы Северной Подковы взлетели на воздух вместе с новоприбывшими гарнизонами и подоспевшим десантом. Противник же при этом всем потерь практически не понес и оставил архиопытного и многомудрого Абу Резуни в дураках, загнав его со всем войском в безлюдную глушь, где стратег был даже лишен возможности нанести ответный удар по какой-нибудь вражеской базе.

Немного придя в себя, Стилгар — не зря, видимо, лежал целый час под водосборной хламидой — потребовал видеозаписи всего произошедшего. Ему принесли данные со спутников.

— Не то, — прорычал еще неостывший командующий. — Это все я видел. Где боевые записи?

Забыв про императорский прием и армейские дела, Абу Резуни за половину пути через Панджшер просмотрел все, что сняли нашлемные камеры спецназа, военные хроникеры и воздушный контроль. Вывод оказался самым неутешительным. Не было никаких несметных сил Конфедерации, Кромвель явился с точно таким же экспедиционным корпусом, как и у Стилгара — спутниковая система «Соллекс» врала как по-писаному, показывая то, что хотел Серебряный Джон. Южане полностью контролировали космическую связь.

Поняв это, Стилгар призадумался крепко, как никогда в жизни. Ему припомнились башни, перегородившие Хаммаду, техника, летающая и ползающая, что теснила фрименов у Джайпурских стен; он представил себе, что теперь доложит политическая разведка, и много чего еще. С чувством, какое испытываешь порой во время неодолимого ночного кошмара, Стилгар признался себе, что война, несомненно, проиграна. Это было страшно, но гораздо страшнее была следующая мысль, порожденная первой. Но тут Абу Резуни, схватившись за лицо обеими руками, приказал себе остановиться, не думать дальше, и произнес вслух:

— Я должен поговорить с Муад’Дибом.

В Арракине Стилгара встретили как триумфатора. Его объявили спасителем и героем, отогнавшим от столицы злых ворогов; до поздней ночи верховный наиб бесстрастно выслушивал официальные восторги, и лишь потом состоялся его известный разговор с Полом Атридесом в императорской спальне.

Знаменит этот разговор даже не тем, что полностью сохранился в стенограмме — до нас дошло колоссальное количество записей бесед, выступлений и афоризмов Муад’Диба, — а тем, что это, пожалуй, единственный из громадного большинства документов военного времени, который был опубликован, причем неоднократно — в статьях и монографиях, посвященных так называемому «заговору наибов». Звучит это смешно, если учесть, что Стилгар ни в каком заговоре не участвовал и в данных расследования даже не упоминался. Памятный разговор состоялся как минимум за полтора года до того, как император начал конструировать вокруг себя измены и изобретать происки злодеев; кроме того, надо быть слепым и глухим, чтобы не увидеть, как той ночью командующий всеми возможными способами пытается предостеречь Муад’Диба, и не расслышать отчаяния в его обычно столь твердом и спокойном тоне. Но еще с библейских времен историки больше доверяют клею и ножницам, нежели голосу истины.

В полумраке императорской спальни смутно угадывались очертания необъятного ложа, чем-то заставленного столика в глубине и два светлых пятна — кремовый халат Муад’Диба и над ним белое лицо с черными тенями и каймой бороды.

— Узул, — Стилгар назвал Пола тайным, давно позабытым именем, каким кроме него никто уже не называл императора, — Узул, надо поговорить.

Пол даже не шевельнулся.

— Узул, дела идут неважно. Не гони меня, дай сказать. Мы рассчитывали на флот Гильдии — его нет. Мы рассчитывали на Конвенцию — ее завтра не будет. Узул, Харконнен стоял у стен твоего дворца, и его не прогнали, захотел — пришел, захотел — ушел. Под Джайпуром и здесь, на нашей земле, мы потеряли очень много людей, а те, кто выжил, понимают — им просто дали уйти. Серебряный перегораживает пустыню башнями — юга у нас больше нет. Узул, пусть Алия заберет восток и все огненные земли. Я знаю, что говорю страшные вещи, но дальше воевать нельзя. Нужны переговоры. Отдадим Алие все, что она сможет забрать. Нам нужен мир с Великими Домами. Войну надо прекращать на любых условиях.

Муад’Диб все еще сидел неподвижно, постепенно закипая, потом повернулся и изо всех сил ударил кулаком по резному столбику кровати; вскочил, подбежал к столику и что-то торопливо выпил. Постоял, переводя дыхание, словно после долгого бега, потер лицо и даже коротко засмеялся.

— Ты наивен, мой друг Стилгар, — сказал он. — Нам не помогут никакие переговоры. Они хотят уничтожить меня. Ни Алия, ни Серебряный никогда не отступят.

— Серебряный и Алия хотят государственного признания, — возразил Стилгар. — Нам нужна передышка, и им нужна передышка. Мы можем запросить хорошую долю в их новых заводах. Это почетные условия.

— Они не остановятся, — угрюмо покачал головой Пол. — Ландсраат за них. На этих твоих переговорах мы только вытерпим унижение и ничего не получим. Серебряный и Харконнен жаждут моей крови. Им наплевать на спайс.

— Узул, лучше торговаться сейчас, чем когда они будут стоять у стен Арракина. Сейчас еще Феллах станет нас слушать. Потом уже нет. Дальше воевать нельзя.

Пол зашипел, как громадная кошка.

— Можно! И я не буду торговаться! Я император, я Атридес! И хватит, старик! Если мы не сумели отстоять наш спайс, значит, мы обязаны умереть! И мы умрем, по крайней мере, сражаясь.

* * *

Дальше и в пересказе самого Стилгара, и по стенограмме разговор утрачивает связность. Муад’Диб не желает ничего слушать. Все разумные доводы вызывают у него только раздражение. Чувствуется, что он сам себе давно ответил на все возможные вопросы, и что-то теперь ему доказывать — пустая трата времени. Пол заявляет Стилгару, что любые переговоры бессмысленны, поскольку Алие и Кромвелю императорская корона нужна не иначе как с Муаддибовой головой, но это еще посмотрим, потому что у императора есть такие козыри, о которые многие еще сломают зубы, и он не тот человек, чтобы торговаться с каким-то пришлым ублюдком и предателями из родственников, а если фримены не сумеют защитить дарованное им Муад’Дибом счастье, то, значит, пробил их час.

Пылкость императорской речи во многом химического происхождения, угрозы временами бессвязны, и Стилгар понимает, что приводить дальнейшие аргументы бесполезно. Он соглашается с высочайшей волей и по такому случаю заявляет о намерении готовить к бою укрепления северо-восточных баз, которые теперь могут приобрести важное оборонное значение. Муад’Диб милостиво кивает и отпускает своего главнокомандующего.

Так выглядела беседа Стилгара с Муад’Дибом в ноябре двести одиннадцатого года, и, несмотря на крайнюю сумбурность и отсутствие каких-либо решений, разговор этот имел очень далеко идущие последствия.

Стилгар покинул императорские покои в редкостном, практически небывалом для себя состоянии полной растерянности. Он чувствовал себя человеком, которого шаг за шагом подталкивают к пропасти и при этом уверяют, что там-то как раз ему и будет хорошо. Его обуревал и гнев, и тоска от собственного бессилия, и еще бог знает что, но все же в первую очередь давило отсутствие всякого представления о том, что же теперь следует делать.

И, однако, на дне этой пустоты все же шевелилась та ужасная, невозможная мысль, что явилась ему еще тогда, в пустыне. Но как и там, он не впустил ее в сознание, а сделал нечто совсем другое — поднял свою едва успевшую перевести дух замученную охрану во главе со старшим сыном, Фарухом, приказал приготовить топтер и уже через час вылетел на восток, к Центральному Рифту.

Осенняя звездная ночь только-только опустилась на предгорья Центрального хребта, когда Стилгар, уже в одиночестве, принялся устраивать себе ночлег в каменной расщелине под сошедшимися козырьками двух нависающих скал. Кроме оружия и запаса воды, с ним был еще большой пустынный плащ, похожий на войлочную палатку, высокий кофейник с изогнутым носиком, чашки, решетка для древесных углей и пара пакетов этих самых углей, с ценой которых он, как верховный наиб, мог не считаться. Стилгар поставил кофейник на огонь и сел рядом, прислонившись к стене, закутавшись в толстую ткань и опустив капюшон.

То, что он сейчас делал, было, разумеется, отчаянным риском: спутник, ракета теплового наведения, и Муад’Дибу придется искать себе другого командующего. Но Стилгару сейчас даже хотелось сыграть в орлянку с судьбой. Как никогда, он ощущал необходимость по старинному фрименскому обычаю собраться с мыслями наедине с пустыней; кроме того, стратег знал, что находится в никому не интересном и неведомом горном районе, где вряд ли кому придет в голову его искать, что каменный свод надежно прикрывает его от всевидящего неба, а расположившаяся в радиусе пятисот-шестисот метров гвардия, располагающая новейшей электроникой, успеет выставить заслон любому подлетевшему сюрпризу.

Не знаю, можно ли назвать Стилгара ментатом — что это такое, я, признаться, так до конца и не понял, но очевидно, что в отличие от огромного большинства людей он обладал подлинным даром логического мышления, подкрепленным заложенной с детства привычкой к молитвенной медитации. Благодаря способности отрешаться от суеты, эмоций, интересов и прочего, благодаря изумительной, почти неподвластной времени памяти и таланту воспринимать чужие точки зрения, становясь на сторону противника, Стилгар был, возможно, величайшим фрименским аналитиком и с успехом заменял при необходимости целый Генеральный штаб.

Глубока была в этот раз его дума. Эмир наливал себе кофе, пошевеливал угли и смотрел невидящим взглядом на плывущие над горным зубчатым горизонтом луны. Что же можно понять из произошедшего?

Начнем с противника, сказал себе Стилгар. Южане, а проще говоря, Кромвель — так вот, Кромвель контролирует «Соллекс». У него хватило техники, чтобы в два дня перебросить экспедиционный корпус под Арракин. У него башни, весь юг и юго-восток. Политическая разведка докладывает о сумасшедших инвестициях в экономику Конфедерации. Спайс падает в цене, а биржевые индексы растут. Значит, у Серебряного хватит денег, влияния и поддержки парламента на какую угодно войну. И к тому же… Нет, стоп, приказал себе Стилгар, не будем забегать вперед. Он налил в чашку кипятку и привычным круговым движением выплеснул как можно дальше. Теперь Муад’Диб.

Слова, поступки и настроения Пола Атридеса без всяких аналитических усилий укладывались в схему столь угрожающую и безысходную, что Стилгару, едва он разложил перед собой ситуацию, стало не по себе. Узул не пожалеет никого и ничего, лишь бы до последнего мгновения остаться императором. Он погонит на смерть всех фрименов, каких сумеет собрать, перестреляет всех, кто откажется, привезет на Дюну всех, каких сможет, фанатиков и даст им оружие, а когда все будет кончено и никого не останется в живых, со спокойной совестью застрелится сам. В своем дворце, сидя на троне.

Тут Стилгар выпрямился так резко, что даже ударился годовой о скалу — спасибо складкам плотного капюшона. Нет, вот ведь горе какое — произойдет это все не во дворце и не в Арракине, финал этот будет куда хуже и страшнее. Старый фримен принялся мять жесткую пегую бороду. Да, Арракин — твердыня, и твердыня на редкость удачно расположенная — как будто специально для войны Бог создавал эти горы и ущелья, и Панджшер тоже крепость, но ведь нет вечных крепостей. Империи уже практически не существует, фримены уже в блокаде, и рано или поздно Кромвель войдет и в Панджшер, и в Арракин. Что тогда?

Тогда Муад’Диб уйдет в Хайдарабад.

И Кромвель Хайдарабад уничтожит. Не оставит там ни единого человека.

И вот она, та самая страшная мысль — Кромвелю Хайдарабад не нужен. Ни стратегического, ни политического значения этот врезанный в скалы город не имеет. Если там не будет императора, если там не будет войск… Еще раз — Кромвелю (тут Стилгар наконец разрешил себе думать о своем главном противнике) нет ни малейшего смысла уничтожать всех фрименов. Даже наоборот — фримены ему нужны, ведь надо же будет после победы показывать по телевидению каких-то людей, благословляющих избавление от тирании Муад’Диба, надо из кого-то формировать новую администрацию, полицию, передавать власть гражданскому правительству… А контракты? А земельная собственность?

Где, думал Стилгар, в каких древних книгах сказано, что все мы должны умереть по капризу герцога Атридеса? Только потому, что какой-то человек решил эффектно обставить собственную кончину? Нет, сказано совсем иное: эмир Хайдарабада должен защитить свой город. Как это сделал его отец. Как это сделал его дед.

Стилгар по-прежнему сидел не шевелясь. Предательство, думал он. Сейчас я поднимусь, пойду отсюда и стану предателем.

Старый воин не был религиозным поклонником святости Муад’Диба, как это позднее приписала ему официальная версия, он слишком хорошо знал, кто и как сделал из Атридеса вождя и пророка. Шейха даже не очень волновали те клятвы, которыми они когда-то обменялись с Полом — времена изменились, великая ставка в великой игре проиграна, спайс умирает, начался новый отсчет. Нет, дело в другом. Атридес был одним из них, он был боевым товарищем, другом, учеником. Стилгар помотал головой, словно отгоняя наваждение. На меня смотрят предки, подумал эмир, на меня смотрят еще не родившиеся дети. Если надо, я должен отдать жизнь. Если надо, я должен погубить свою совесть.

Он встал и, беззвучно спустившись по камням, покинул убежище.