Аполлон-13

Авария с баками «Аполлона-13» произошла во время смены Белой команды Кранца, Черная команда Ланни занималась отключением питания и запуском свободного возврата, а запуск «ПК+2» предстояло провести Бордовой команде Уиндлера. Могла состояться обязательная для руководителя полетов беседа о предстоящем маневре «ПК+2» с командой «Тигр» Кранца - бывшей Белой командой, - которая уже долго находилась в закрытой комнате, а затем передача командования Уиндлеру. Но будь то команда «Тигр» или Бордовая команда, которая сменит Уиндлера, у руководителя Золотой команды было четкое предписание: сохранять работоспособность корабля, постараться избежать других аварий и гарантированно подготовить запуск «ПК+2». До сих пор группа Гриффина справлялась со своей работой, за одним исключением.
      Предыдущие попытки Черной команды Ланни произвести точную настройку гироплатформы из-за окружающего корабль облака мусора закончились неудачей. Когда Ланни решил осуществить запуск свободного возврата, полагаясь лишь на грубую настройку по переданным из командного модуля данным, операторы в зале управления лишь пожимали плечами и надеялись на лучшее. Как они знали, этот запуск был коротким, а значит, возможные ошибки в ориентации гироплатформы не могли привести к большим отклонениям. Однако с запуском «ПК+2» дело обстояло иначе. И не только из-за его продолжительности - в девять раз дольше, чем обычное включение двигателя, как при запуске свободного возврата, - но еще из-за того, что он состоится на 18 часов позднее. Дело в том, что координаты гироплатформы со временем дрейфуют, и даже если переданные Лоувеллом из «Одиссея» в 10 вечера данные к 2:43 ночи еще были точны, то координаты почти наверняка «уплывут» к 8:10 следующего вечера.
      Последние несколько часов Золотая команда Гриффина работала в тесном сотрудничестве со специалистами лаборатории моделирования, расположенной на территории Космического Центра, где Чарли Дюк и Джон Янг отрабатывали процедуру настройки гироплатформы, что не удалось офицерам НАВИГАЦИИ Черной команды. До сих пор не появилось обнадеживающих результатов. Два пилота моделировали вращение макета ЛЭМа при помощи проецирования на иллюминаторы тренажера карты звездного неба и дополнительного источника, изображающего Солнце, пытаясь воссоздать такую ситуацию на «Водолее», когда облако мусора погрузится в тень и проявятся настоящие звезды. Не имело значения, как его поворачивали: частицы мусора продолжали мерцать в лучах макета Солнца, не позволяя даже приблизительно обнаружить настоящие звезды. Когда пополудни из лаборатории моделирования поступил очередной мрачный отчет, Чак Дейтерих, Дэйв Рид и Кен Рассел - операторы ВЗВРАТА, ДИНАМИКИ и НАВИГАЦИИ команды Гриффина - тяжело опустились за свои терминалы в переднем ряду зала управления чрезвычайно озадаченными.
      – Ну, так какой же у нас план? - спросил Рид своих коллег, отодвинувшись назад от своего терминала и глядя то налево, на Дейтериха, то направо, на Рассела, - Что, парни, вы можете предложить?
      – Дэйв, - сказал Дейтерих, - я готов к предложениям.
      – Я полагаю, нам надо отказаться от этих звезд, - предложил Рассел.
      – Если их нельзя рассмотреть, - сказал Дейтерих, - то по ним нельзя ориентироваться.
      – Я считаю, что надо дождаться, когда мы будем за Луной, - продолжил Рассел, - В ее тени мусор уже не будет так светиться.
      – Но это все равно, что идти по краю пропасти, не так ли? - откликнулся Рид, - Они будут находиться в тени лишь полчаса, а потом останется всего два часа до запуска. Если что-нибудь пойдет не так, на исправление не останется времени.
      – Послушайте, - сказал Рассел, - Единственное, что мы можем рассмотреть и что вызывает все эти проблемы - это Солнце.
      – Хорошая мысль, - сказал Дейтерих, - Раз уж оно есть, то почему мы не можем им воспользоваться? Это тоже звезда, не так ли? Его координаты есть в компьютере, так ведь? Не имеет значения, сколько у нас мусора: Солнце нельзя ни с чем спутать.
      Он смотрел на Рида и Рассела, а те на него - скептически. Обычно, точная настройка гироплатформы - это чрезвычайно тонкая процедура. На звездном небе, раскинувшемся вокруг корабля на все 360 градусов, каждая отдельная звезда - это почти платоновский идеал геометрической точки: точечный объект, бесконечно малого размера, составляющий бесконечную долю градуса. Используя эти яркие точки, можно ориентировать гироплатформу, фактически, исключив любую навигационную ошибку.
      Но с Солнцем настройка резко усложнялась. Во-первых, оно очень большое. Имея 865400 миль в диаметре и располагаясь на расстоянии 93 миллионов миль от Земли - почти на расстоянии руки по космическим меркам - эта ближайшая звезда выглядит на небе, как большой белый шарик с угловым диаметром полградуса. На его ярком диске может поместиться великое множество точечных звезд. Как сразу поняли Рид и Рассел, Дейтерих предлагал не новую попытку выставить гироплатформу по такой большой цели, а просто проверить текущую ориентацию корабля. Если астронавты дадут гироплатформе команду найти Солнце, и та развернет корабль так, что оно окажется хотя бы в пределах градуса по направлению трубы сканирующего телескопа, то это будет означать, что ориентация «Водолея» в порядке и гироплатформе можно доверять во время предстоящего запуска. Не успел Дейтерих изложить свой план, как он сам начал сомневаться.
      – Правда, мы говорим о весьма толстой цели, так ведь? - произнес он.
      – Очень толстой, - подтвердил Рассел.
      – А как быть с оптикой? - спросил Дейтерих, - Если навести окуляр на Солнце, то тут же спалишь себе глаз.
      – Для этого у них есть фильтры, - сказал Рассел, - Но я все еще не в восторге от самой идеи. Парни, мы говорим о неотработанной процедуре. Она годится для тренажера, но кто-нибудь может положиться на нее в полете?
      – Не особенно, - ответил Дейтерих, - Но разве у нас есть выбор?
      Рассел и Рид посмотрели друг на друга.
      – Выбора нет, - согласился Рассел.
      Находясь на два ряда вверх за директорским терминалом, Гриффин посматривал на своих сотрудников в первом ряду и видел, как они что-то увлеченно обсуждают. Он очень надеялся, что это был план процедуры ориентации. Как и каждый руководитель полета, Гриффин держал на рабочем месте журнал, куда записывал ключевые моменты экспедиции. Но до сих пор там оставалась незаполненной строка, предназначенная для отметки о точной настройке, что вызывало его раздражение. До «ПК+2» осталось семь часов. До потери сигнала, когда корабль скроется за диском Луны, - только четыре часа. Офицеры навигации обязаны предложить хотя бы одну стоящую идею и достаточно быстро. В переднем ряду Дейтерих, Рид и Рассел совещались еще около семи минут, потом внезапно замолчали, друг за другом вышли из своего прохода и направились к рабочему месту Гриффина.
      – Джерри, - сказал Рассел, когда они приблизились, - мы собираемся воспользоваться Солнцем, чтобы проверить текущую ориентацию.
      Гриффин молча смотрел на них. Потом он сказал:
      – Это лучшее, что мы можем предложить?
      – Лучшее, что можем мы, - сказал Рассел, - Когда корабль окажется в лунной тени и часть звездочек погаснет, мы выполним быструю процедуру настройки. Но это вспомогательный вариант.
      – Каково ваше настроение насчет Солнца? - поинтересовался Гриффин.
      – Очень хорошее, - ответил Рассел, вложив в свои слова как можно больше уверенности.
      – Очень хорошее?
      – Да, - сказал Дейтерих, - Хорошее настолько, насколько это вообще возможно в данной ситуации.
      Гриффин внимательно посмотрел на лица своих офицеров навигации, а потом поднял вверх ладони.
      – Звоните Чарли Дюку и Джону Янгу, - сказал он, - Пусть начинают отработку на тренажере.
      В кабине «Водолея» Джим Лоувелл, Джек Суиджерт и Фред Хэйз думали не о Солнце. Их внимание было приковано к космическому телу, которое в четыреста раз меньше, хотя и кажется значительно больше, и в тысячи раз ближе, с каждой минутой становясь все ближе и больше. Пока Джон Янг с Чарли Дюком шаг за шагом выполняли процедуры на макете ЛЭМа, основной экипаж в настоящем корабле был всего лишь в 12 тысячах миль от Луны и несся к ней со скоростью 3 тысячи миль в час. Чем ближе к ней становились «Водолей» и «Одиссей», тем чаще вопреки своей воле украдкой бросали на нее взгляд из иллюминаторов астронавты. Они не могли противостоять этому своему порыву, но, в действительности, у них на это не было времени. Система связи, по-прежнему, требовала их постоянного внимания, корабли требовали непрерывного вращения для терморегуляции, скоро должна была начаться процедура включения перед запуском «ПК+2», и надо было продолжать следить за облаком мусора в надежде, не появятся ли в просвете звезды. Но какова бы ни была плотность этого облака, оно не могло закрыть необъятный, гипсово-серый шар, висящий перед ними.
      Луна, к которой приближался экипаж, была растущей: освещено 70 процентов поверхности, за исключением погруженного в темноту серпа на западном крае. На таком близком расстоянии маленькие треугольные окошки ЛЭМа уже не вмещали всей громады лунного тела, и для того чтобы рассмотреть его целиком, астронавтам приходилось сильно наклоняться вперед, вытягивая шеи, насколько им позволяли иллюминаторы. Эта близость вызывала беспокойство Лоувелла. В этот момент его спаренный корабль находился от лунных вершин на таком расстоянии, как, скажем, от Лиссабона до Сиднея. Но «Одиссей» с «Водолеем» летели в шесть раз быстрее реактивного самолета. Командир оторвался от иллюминатора и с тревогой повернулся к пилоту ЛЭМа.
      – Как думаешь, Фреддо, они преуспели в деле ориентации? - спросил он.
      – Видимо, не очень, иначе нам бы сообщили, - ответил Хэйз.
      – Да, а критическая точка быстро приближается.
      – На 1340 метров каждую секунду, - добавил Хэйз, взглянув на индикатор скорости своего компьютера.
      – Свяжись с ними и спроси, не могли бы они поторопиться - сказал Лоувелл.
      Но прежде чем Хэйз успел передать сообщение, Хьюстон вызвал корабль.
      – «Водолей», это Хьюстон, - прозвучал голос КЭПКОМа, судя по всему, Ванса Бранда, младшего астронавта, сменившего Джо Кервина за терминалом.
      – Слушаю, Хьюстон, - откликнулся Хэйз.
      – Так, у нас готова процедура ориентации, - сказал Бранд, - Мы думаем, что надо проверить положение Солнца примерно на отметке 74 часа. Мы вскоре передадим вам нужные данные, и если вы окажитесь от цели не дальше одного градуса, то, как мы считаем, гироплатформа не потребует дальнейшей настройки. Если солнечный тест закончится успешно, то мы дадим вам координаты какой-нибудь звезды в противоположной стороне: для уверенности, вы проведете еще один тест, когда окажитесь в тени. Все.
      Хэйз повторил инструкции, чтобы удостовериться, что он правильно понял. Потом он выключил микрофон и вопросительно взглянул на Лоувелла и Суиджерта. У Хэйза не было необходимости быть самым квалифицированным в этом вопросе. Суиджерт, как штурман данной экспедиции, и Лоувелл, бывший штурманом в своем первом полете, гораздо лучше него разбирались в науке ориентации по звездам.
      – Что вы на это скажете? - спросил Хэйз.
      Лоувелл присвистнул.
      – Значит, это должно подтвердить правильность ориентации…
      Он повернулся к Суиджерту:
      – Что ты на это скажешь?
      – Какой-то неточный метод, ты не думаешь? - сказал Суиджерт.
      – Очень неточный, - согласился Лоувелл, - Какой диапазон отклонения они нам задали?
      – Один градус.
      – Что составляет два Солнца. Это все равно, что прицеливаться в стену сарая.
      – Вопрос в том, - сказал Суиджерт, независимо от Рида повторяя его слова, - есть ли у тебя идеи получше?
      Лоувелл задумался.
      – Вообще никаких, - сказал он, - А у тебя?
      – Нет.
      – Вызывай их, - сказал Лоувелл, обращаясь к Хэйзу, - Пусть начинают.
      Хэйз вызвал на линию Бранда, и КЭПКОМ начал диктовать пилоту ЛЭМа процедуру солнечного теста. Как задумали Дейтерих, Рассел и Рид, и опробовали на тренажере Дюк и Янг, эта процедура должна оказаться простой. Лоувелл введет в компьютер команду разворота, чтобы сканирующий телескоп указал на Солнце. Для повышения точности он должен задать квадрант, или, как называют штурманы, «лимб», Солнца. В данном случае Рид, Рассел и Дейтерих выбрали северо-восточный лимб. Система ориентации не воспринимала Солнце, как опорный объект для настройки, но умела на него наводиться. Когда компьютер примет команду, Лоувелл нажмет кнопку «Выполнить», и автоматически включатся шестнадцать реактивных стабилизаторов лунного модуля, поворачивая корабль туда, где, по мнению компьютера, должно находиться Солнце. Если верхний правый лимб гигантской звезды окажется в пределах одного градуса от перекрестия защищенного фильтром телескопа Лоувелла, то ориентация удовлетворительная. Если нет, то это означает неприятности.
      Лоувелл прослушал инструкции Бранда, приказал Хэйзу повторить их обратно на Землю и начал сыпать вопросы Хьюстону. Дюк и Янг отрабатывали эту процедуру на макете ЛЭМа в пристыкованном состоянии? КЭПКОМ его заверил, что так. Не возникнут ли проблемы у системы ориентации при попытке маневрирования с увеличенным весом? Нет, не возникнут. Не закроет ли обзор сканирующему телескопу стыковочный радар, торчащий из вершины лунного модуля? Нет, если радар будет втянут перед этим маневром. Этот опрос с участием Суиджерта и Хэйза занял почти целый час. Когда КЭПКОМ и офицеры навигации не могли ответить, отвечали такие астронавты, как Дюк, Янг, Нейл Армстронг, Баз Олдрин и Дэвид Скотт, которых специально для этого вызвали в Центр управления. Наконец, в 2:30 пополудни, или на отметке 73 часа 31 минута полетного времени, казалось, интерес Лоувелла был удовлетворен.
      – Так, Хьюстон, - решительно обратился он к Бранду, - когда должен состояться этот небольшой солнечный тест?
      – В 74 часа 29 минут, - ответил Бранд.
      Лоувелл взглянул на свои часы:
      – Как насчет того, чтобы выполнить его сейчас? Почему мы должны ждать?
      – Хорошо, - сказал Бранд, - Можете начинать прямо сейчас.
      Получив разрешение, экипаж занял свои рабочие места. Впервые с момента отключения «Одиссея» нашлась работа и для Суиджерта. Как было решено, Лоувелл займет центральное место перед приборной панелью и займется навигационным компьютером, занося в него данные, необходимые для солнечного теста, и наблюдая за индикаторами ориентации, чтобы корабль двигался в правильном направлении. Суиджерт займет место у иллюминатора по правую руку от Хэйза, чтобы предупредить Лоувелла, когда Солнце окажется в его поле зрения. Хэйз переберется на сторону Лоувелла, где он будет смотреть в сканирующий телескоп системы ориентации, измеряя отклонение Солнца от перекрестия.
      Наземная команда в Хьюстоне также заняла свои терминалы. Гриффин, как и Ланни прошлой ночью, попросил тишины на внутреннем канале связи и обратился к специалистам, стоящим рядом с терминалами, чтобы те не мешали операторам сосредоточиться на непосредственной работе. Он потянулся к полетному журналу и в графе «Полетное время» написал «73:32», а в графе «Примечание» - «Начало солнечного теста». Фред Хэйз в космическом корабле настроил свою систему связи и, то ли специально, то ли случайно, включил микрофон. И тут же на Земле услышали ломаные голоса астронавтов, совещающихся между собой.
      – Я вообще не могу в это поверить, - произнес Лоувелл вполголоса.
      – Мы найдем Солнце, - сказал Хэйз.
      – Не будь так уверен. Может, у меня все еще проблемы с арифметикой с прошлой ночи.
      Находясь между своим местом и местом пилота ЛЭМа, Лоувелл ввел в компьютер «Водолея» информацию, переданную Брандом. Компьютер принял данные, медленно их обработал и, как всегда, терпеливо ожидал, пока командир не нажмет «Выполнить». Взглянув на Хэйза, а потом на Суиджерта, Лоувелл нажал кнопку. Примерно секунду ничего не происходило, а затем за иллюминаторами появились прозрачная дымка гипергольного газа от реактивных стабилизаторов лунного модуля. А внутри астронавты почувствовали, как корабль начал медленно поворачиваться. В центре кабины Лоувелл пристально глядел на стрелки индикаторов ориентации.
      – У нас вращение, - сообщил он, - Теперь рысканье… вращение… крен… снова рысканье. Хьюстон, вы тоже это видите?
      – Нет, Джим, - сказал Бранд, - Мы не можем получать данные с такой скоростью, какую дает ваш компьютер.
      – Понял, - подтвердил Лоувелл и повернулся направо, - Джек, ты что-нибудь видишь?
      – Ничего, - ответил Суиджерт.
      – А ты? - спросил он Хэйза.
      – Ничего.
      В переднем ряду терминалов Центра управления Рассел, Рид и Дейтерих слушали экипаж и молчали. И за терминалом КЭПКОМа Бранд молчал, пока его снова не вызовут. За терминалом руководителя полета Гриффин подвинул журнал и написал слова «Солнечный тест начат». По линии корабль-Земля слышались ломаные голоса экипажа.
      – Рысканье вправо, - донесся голос Хэйза, - Командир, что на «Эф-Ди-Ай»?
      – Зона нечувствительности… - откликнулся Лоувелл.
      – Плюс 190, - сказал Хэйз, - Плюс 08526.
      – Дай мне 16…
      – У меня «Эйч-Пи» на «Эф-Ди-Ай»…
      – Два диаметра, не больше…
      – Ноль, ноль, ноль…
      – Дай мне «АОТ», дай «АОТ»…
      Еще восемь минут операторы молча слушали бормотание экипажа, пока «Водолей» вращал свою тушу. Затем Суиджерт что-то заметил с правой стороны корабля: маленькая вспышка, ничего, снова вспышка. Неожиданно, ошибки не могло быть, в углу иллюминатора показался кусочек солнечного диска. Он быстро повернул голову вправо, змеем - влево, чтобы предупредить Лоувелла. Но, прежде чем он успел что-либо сказать, солнечный луч осветил приборную панель, и командир, наблюдавший за своими индикаторами, невольно поднял глаза.
      – Вызывай их, Джек, - сказал он, - Что ты видишь?
      – У нас Солнце, - ответил Суиджерт.
      – Большой кусок Солнца, - с улыбкой сказал Лоувелл, - А ты что-нибудь видишь, Фреддо?
      – Нет, - ответил Хэйз, прищуриваясь в телескоп. И затем, когда окуляр наполнился светом, - Да, по-моему, треть диаметра.
      – У нас получается, - сказал Лоувелл, выглянув в окно и слегка отворачиваясь от солнечных лучей, - Я думаю, у нас получается.
      – Почти попали, - сказал Хэйз.
      – Мы нашли его, - вызвал Лоувелл Землю, - Я думаю, мы нашли его.
      – Так, - сказал Хэйз, наблюдая, как край Солнца коснулся перекрестья телескопа и двинулся вниз, - Почти попали.
      – Ты его видишь? - спросил Лоувелл.
      – Почти попали, - повторил Хэйз.
      Изображение Солнца в телескопе опустилось вниз на долю градуса. Затем, еще чуть-чуть. Из стабилизаторов еще пару секунд вылетал гипергольный дым, после чего реактивные струи тихо отключились, и корабль, а вместе с ним и Солнце, остановились.
      – Что у тебя? Что у тебя? - спросил Лоувелл.
      Хэйз ничего не говорил, потом медленно оторвался от телескопа и повернулся к товарищам с большой улыбкой.
      – Верхний правый угол Солнца, - объявил он.
      – Мы нашли его! - воскликнул Лоувелл, подняв кулак.
      – Попали в точку! - сказал Хэйз.
      – Хьюстон, это «Водолей», - вызвал Лоувелл.
      – Слушаю вас, «Водолей», - ответил Бранд.
      – Так, - сказал Лоувелл, - похоже, солнечный тест прошел.
      – Мы поняли, - сказал Бранд, - Мы очень рады слышать это.
      В Центре управления, где несколько мгновений назад Джеральд Гриффин призвал к полной тишине, с первого ряда раздался возглас офицеров ВОЗВРАТА, ДИНАМИКИ и НАВИГАЦИИ. Из второго ряда его подхватили СВЯЗЬ, ЖИЗНЕОБЕСПЕЧЕНИЕ и МЕДИК. По всему залу прокатились беспрецедентные, нарушающие строгую дисциплину «НАСА», аплодисменты.
      – Хьюстон, это «Водолей», - вызывал Лоувелл сквозь шум, - Вы меня поняли?
      – Поняли, - ответил с широкой улыбкой Бранд.
      – Оно не совсем по центру, - докладывал командир, - Чуть меньше радиуса в сторону.
      – Это прекрасно, прекрасно.
      Бранд посмотрел через плечо и улыбнулся Гриффину, а тот улыбнулся в ответ, не мешая суматохе в зале. В Центре управления не должно быть беспорядка, но Гриффин позволил ему продолжаться еще несколько секунд. Он подвинул полетный журнал и в графе «Полетное время» написал «73:47». В графе «Примечание» он написал «Солнечный тест завершен». Посмотрев вниз, руководитель полета в первый раз обнаружил, что у него дрожат руки. А, переведя взгляд в журнал, он тоже в первый раз заметил, что последние три записи неразборчивы.
      Людям, находившимся вокруг, Мэрилин Лоувелл показалась удивительно равнодушной удачному завершению солнечного теста. Гости, собравшиеся у телевизора в гостиной дома Лоувеллов, почти все были из «НАСА». Они хорошо знали технику лунных полетов и осознавали важность этого события. А остальные хорошо понимали это из телепередач. Перспективы удачного возвращения экипажа, главным образом, зависели от результата запуска «ПК+2». А результат «ПК+2», в основном, зависел от результата солнечного теста. Реакция на доклад Джима в доме Лоувеллов была не хуже, чем в Центре управления: восклицания, объятия и рукопожатия. Однако сама Мэрилин лишь кивнула и закрыла глаза.
      Многие, кто видел реакцию Мэрилин, обеспокоился ее состоянием, но, сидевшие слева Сюзан Борман и справа Джейн Конрад, понимали подругу. Как Мэрилин и как остальные жены астронавтов, начиная с первых дней программы «Меркурий», Сюзан и Джейн сразу научились самому главному, что необходимо уметь жене астронавта во время полета - контролировать свои эмоции. Телекомпании могут позволить себе драматизировать перед зрителями каждое включение стабилизатора и каждый поворот гироплатформы, но люди, чьи мужья, отцы и сыновья летят в этом корабле, не имеют на это права. Для них полет был не национальным событием: в буквальном смысле он был домашним. И от его результата зависело не будущее нации, а будущее их семей. И поэтому жены не могли позволить себе очень эмоционально реагировать на каждое ключевое событие экспедиции. Если надо, вскрик или всхлип во время спуска, плач или возглас во время приводнения, обнять детей во время взлета с Луны, а в остальном - лишь кивнуть и ждать.
      Но иногда Мэрилин позволяла себе небольшое отступление от правил - неясные воспоминания о днях, когда служба ее мужа не была так насыщена событиями. Два или три раза прошлой ночью лицо Мэрилин принимало спокойное, рассеянное выражение, с легким подобием улыбки, когда она мысленно возвращалась в счастливое и безопасное время.
      – Ты знал, что Джим любил ракеты еще в детстве, - спросила Мэрилин у Пита Конрада, когда они с несколькими гостями оказались утром в кабинете Лоувелла.
      – Да, он рассказывал мне, - сказал Конрад, - как в школе построил ракету, которая взорвалась.
      – Он даже лично написал письмо о ракетах в свою Военно-морскую академию.
      Мэрилин подошла к книжной полке мужа и достала старую папку из «Аннаполиса».
      – Прочитай последний абзац, - сказала она, перелистнув скрепленную в углу пачку тонких пожелтевших листов.
      – Мэрилин…, - произнес Конрад, переживая, уместны ли эти воспоминания в такую минуту.
      – Пожалуйста, прочитай это.
      Конрад взял у Мэрилин папку и прочитал:
      – …Настает важный день в ракетостроении, день, когда наука сделает полеты в космос не мечтой, а реальностью. Это будет день, когда преимуществами реактивной энергии - проще говоря, мощной тягой и возможностью работы в вакууме - воспользуются в полной мере…
      – Неплохо для 1951 года, а? - спросила Мэрилин.
      – Неплохо.
      – Конечно, если бы «НАСА» не изменило свой подход, после того, как они в первый раз зарубили кандидатуру Джима, он бы никогда не полетел ни на какой ракете.
      – Ни Джим, ни я, - сказал Пит.
      – Ты знаешь, через семь лет после того, как его отклонила та первая медкомиссия, в Космический Центр с визитом прибыл главврач. К тому времени Джим летал на двух «Джемини», и все его грамоты висели на стене кабинета. Когда к нему заглянул главврач, Джим показал на эти благодарности и сказал ему: «Вы, парни, научились хорошо мерить билирубин, но так и не додумались измерять упорство и побуждения человека».
      В этом месте Конрад улыбнулся.
      – Он любит рассказывать эту историю, Пит, - сказала Мэрилин, и ее голос оборвался. Внезапно, она отвернулась.
      – Мэрилин, - сказал Конрад, вкладывая в свой голос как можно больше убеждения, - он уже летит домой.
      Никто в доме не мог сказать, хорошо это или плохо, что Мэрилин окунулась в эти воспоминания, но в полдень, когда ее муж завершил импровизированный солнечный тест, она в них больше не нуждалась. Вместо этого, когда ее гости начали восклицать и обниматься, она встала, извинилась и вышла на кухню.
      Несколько часов назад ей позвонил и предложил совершить Причастие отец Дональд Рейш, местный епископ, который давно знал семью Лоувеллов. Мэрилин любила компанию Рейша и обрадовалась его визиту: по меньшей мере, час в гостиной в его лице будет ей духовная опора. Она хотела предложить ему что-нибудь лучше безвкусного кофе. Звонок в дверь раздался раньше, чем Мэрилин дошла до кухни, и Дот Томпсон пошел открывать.
      Вошел отец Рейш, тепло поприветствовал Мэрилин и присоединился к остальным в гостиной. С его приходом атмосфера в комнате сразу изменилась. Звук телевизора был приглушен, вместе с ним стихли голоса в гостиной, и дом вернулся в то обычное состояние, которое было до 9:30 прошлого вечера.
      Едва Мэрилин с гостями собрались вокруг стола, где должна была состояться служба, как появилась Бетти Бенвеер и прошептала ей:
      – Мэрилин, ты говорила детям, что придет отец Рейш?
      – Конечно, ответила Мэрилин, - Я так думаю. Думаю, что да. А что такое?
      – Ну, если ты и говорила Сюзан, то она забыла об этом. Она только что спустилась вниз, увидела, как все разговаривают со священником и теперь у нее истерика. Она думает, что ты уже не надеешься. Она думает, что Джим не вернется.
      Мэрилин извинилась и бегом поднялась в комнату Сюзан, где безутешно рыдал ее предпоследний ребенок. Взяв ее на руки, Мэрилин заверила Сюзан, что нет, никто не потерял надежду, что люди в Космическом Центре держат все под контролем, и что священник только поможет с тем, что неподвластно даже народу в Космическом Центре.
      Так как дочь ей не поверила, Мэрилин взяла ее за руку, на цыпочках спустилась вниз и показала знаками Бетти, что они вернутся через несколько минут. Незаметно выйдя из кухни, Мэрилин и Сюзан прошли к Тейлор-Лейк и опустились на траву под ближайшим деревом.
      – А теперь расскажи мне, чего ты боишься, - сказала Мэрилин, когда они сидели вместе.
      – Что ты имеешь в виду? - смущенно спросила Сюзан, - Я боюсь, что папа не вернется домой.
      – Что? - спросила Мэрилин с поддельным удивлением, - Именно это разволновало тебя?
      – Да…
      – А ты не знала, что твой отец слишком скуп, чтобы умереть? - сказала с улыбкой Мэрилин (ПРИМ.ПЕРЕВ.- американская поговорка).
      – Он не скупой, - запротестовала Сюзан.
      – Нет. Конечно, нет. Но он упрямый, правильно?
      Сюзан кивнула.
      – И он находчивый, правильно?
      Сюзан снова кивнула.
      – И он лучший астронавт, какого я знаю.
      – Он лучший, я это тоже знаю, - сказала Сюзан.
      – И ты, действительно, думаешь, что лучший астронавт, из тех, что мы с тобой знаем, мог забыть что-нибудь простое: ну, например, развернуть свой корабль и прилететь домой?
      – Нет, - нерешительно засмеялась Сюзан.
      – Нет, - подтвердила Мэрилин, - И я так думаю. Но вот, что меня беспокоит: те люди у нас в доме, они ведь этого еще не поняли. Как думаешь, не следует ли нам пойти туда и исправить положение?
      Сюзан согласилась, и Мэрилин с дочерью медленно направились к дому. Когда они вернулись, оказалось, что священник уже закончил службу и первый голос, который услышала Мэрилин, не принадлежал отцу Рейшу. Это, определенно, был голос Джима.
      На некоторое мгновение Мэрилин с дочерью растерялись, остановившись в дверях, но потом осознали, что его голос раздавался из телевизора. В гостиной большинство гостей уже столпились у экрана, на котором показывали Лоувелла. Он был очень опрятен в своем голубом свитере и галстуке, удобно устроившись в кресле телестудии «Эй-Би-Си» и беседуя с Жулем Бергманом. Мэрилин помнила тот день в конце прошлого месяца, когда Джим отправился на это вынужденное интервью, в течение которого, как он потом рассказал ей, Бергман несколько раз спрашивал его, испытывал ли он страх, когда был пилотом-испытателем или астронавтом. В тот день Мэрилин сама выбрала ему галстук, который ей казался подходящим для телевидения. И теперь, несмотря ни на что, она не забыла об этом.
      – Знаете, Жуль, - говорил Джим, - Я думаю, каждому пилоту знаком страх. Я думаю, те, кто утверждает обратное, на самом деле, обманывают себя. Но мы доверяем той технике, с которой работаем, и это побеждает любой страх.
      – Вы можете вспомнить какую-нибудь аварийную ситуацию на самолете, когда вы испытали страх? - спросил Бергман.
      – О, у меня несколько раз загорался двигатель, - сказал Лоувелл, - И я испытывал такое чувство, типа любопытства, а вдруг снова загорится. Но этого не случилось.
      – Вы верите, что по теории вероятности, с вами уже больше ничего не случится после всех этих инцидентов? Например, вы не боитесь застрять на Луне?
      – Нет, я считаю, что в полетах мы можем положиться на две вещи. Во-первых, надо пройти хорошую тренировку, как вести себя в аварийной ситуации: тяжело в учении - легко в бою. Во-вторых, надо всегда помнить, что каждый новый полет - это как очередной бросок игральных костей: там ничего не накапливается, и вы не сможете гарантированно получить семерку. Каждый раз все начинается с нового листа.
      – И вас не беспокоит мысль, что взлетная ступень не сработает или что-то в таком роде?
      – Нет, - сказал Лоувелл, покачав головой, - Если бы это меня беспокоило, то я бы не полетел.
      – Давайте, поставим вопрос по-другому, - упорствовал Бергман, - Как бы вы сравнили этот риск, скажем с риском военного пилота «Эф-4» во Вьетнаме?
      Лоувелл сделал глубокий вдох и на мгновение задумался.
      – Конечно, мы рискуем, - сказал он, наконец, - Полеты на Луну и использование космической техники является опасным. Но, используя самую совершенную технологию, мы минимизируем этот риск. Когда же идешь в бой, то противник тоже пользуется технологией, увеличивая твой риск. Я думаю, это очень опасно.