Мир-Цирк (Цирк - 3)

      - Я думал... - Он указал на Алленби на трибуне, потом повернулся к Камере. - Эшли Алленби был смещен с должности посла на Момусе. Кроме того, вы... э-э... он исключен из дипломатического корпуса Девятого Квадранта. Он больше не может претендовать ни на какие полномочия.
      Из маски Камеры снова забили слезы, промочив мундир Хэмфриса. Он обернулся к делегатам. "Скрип, скрип!"
      - Так значит, мне ничего не осталось! Ничего! - Слезы забили фонтаном, потом перестали. - Ничего, кроме как быть представителем Момуса в Девятом Квадранте. - Трибуны затихли. - Ставлю на голосование. Стать ли мне Великим Алленби, Государственником Момуса, чтобы вести дела с Девятым Квадрантом от имени Момуса?
      Алленби тихонько захихикал, потом заметил, как на него пялится сбитый с толку Хэмфрис. Алленби ткнул пальцем в Хэмфриса и засмеялся. Волна смеха пробежала по зрительскому сектору и охватила всю Арену. Делегаты, встав, скандировали: "ДА! ДА!" Камера снял маску и поклонился Алленби, но жест пропал даром. Алленби, Великий Государственник Момуса, свалился с сиденья.
      Всадник, властный над конем
      Но конь живой - чудесное созданье!
      В нем все прекрасно: сила, пыл, дерзанье,
      С широкой грудью, с тонкой головой,
      С копытом круглым, с жаркими глазами,
      С густым хвостом, с волнистою спиной,
      С крутым крестцом, с упругими ногами
      Был конь прекрасен! Нет изъянов в нем...
      Но где же всадник, властный над конем?[ - Уильям Шекспир, "Венера и Адонис". - Пер Б. Томашевского.]
      От холмов, окружающих Мийру, по изрытой колеями дороге в Поре двигалась четверка лошадей. Две пары белых жеребцов шествовали ровным шагом, согласно встряхивая головами. Юноша в коричневой куртке, сидевший подбоченившись на левом коне первой пары, сердито повернулся к старику, оседлавшему левого коня второй пары. Одна рука старика лежала на бедре; в другой он держал пару грубых костылей.
      - Ладно, отец, продавать мы их не будем. Но можно ведь отдать их в аренду лесорубу Даввику...
      - Молчи! Хватит об этом!
      Юноша отвернулся, надувшись еще больше.
      Слева от дороги начиналась пустыня. Заметив уходящие в низину отпечатки копыт, юноша слегка прижал левое колено к плечу коня, и передняя пара коней повернула налево; вторая пара последовала за ними. Юноша обернулся и посмотрел на горы, густо заросшие большими деревьями. Даввик платил бы за коней по четыреста мовиллов в день.
      - Я знаю, о чем ты думаешь, Джеда, - крикнул старик. - Ты хотел бы сделать из них ломовиков. Пока я жив, этого не будет, Джеда. Ни за что.
      - Отец...
      - Придержи язык!
      Юноша пожал плечами. Когда они достигли твердого песка, он сжал колени, и передняя пара коней остановилась.
      - Я видел, как они двигаются, - сказал старик. - Оба раза я видел, как твои колени двигаются.
      - Что с того, отец? - Юноша раскинул руки, словно обнимая пустыню и безлюдные холмы. - Где зрители?
      - Никакие зрители не станут смотреть на подобную неуклюжесть. - Старик перекинул правую ногу через спину коня. - Помоги мне спуститься.
      - Да, отец. - Юноша легко соскользнул на песок и подошел к левому боку отцовского коня. Он обхватил старика, и тот, прислонив костыли к коню, положил обе руки на плечи сыну и соскользнул вниз. Опираясь на костыли, старик встал на твердый песок.
      - Где корда?
      Юноша размотал веревку на поясе и подал старику конец. Туго натянув корду длиной шесть с половиной метров, Джеда обошел старика по кругу, приволакивая ногу каждые несколько шагов. Закончив круг, он вернулся в центр, сматывая веревку.
      - С чего начнем, отец?
      - Выездка. Тебе надо отрабатывать движения.
      Старик заковылял за пределы круга, обернулся и посмотрел на Джеду. Четыре жеребца выстроились в ряд и замерли. Началась работа: курбеты, крупады, кабриоли, лансады, пассажи, пиаффе, шанжэ, испанский шаг, пируэты. Старик наблюдал за юношей вблизи, но не смог заметить ни одного знака, который юноша подавал коням, когда те совершенно синхронно гарцевали, кружились, маршировали и поднимались на дыбы. Ему не нужны тренировки, подумал старик; ему нужны только зрители. Он хорош. Лучше, чем был сам старик в молодости.
      - Теперь вольтижировка, Джеда.
      Джеда подбежал к переднему коню, перепрыгнул через него, приземлившись в идеальной позиции, чтобы перепрыгнуть через следующего жеребца в ряду. Юноша перепрыгнул через третьего и через четвертого; упругие мускулы выступали на загорелой коже. Старик представил себе вольтижера, облаченного в сверкающее серебряное трико, серебряные ленты в развевающихся гривах белоснежных жеребцов. Когда-то он уже видел такое: тогда он сам был маленьким мальчиком, а его отец, мать и дядя поражали толпу на Большой Арене Тарзака. Солнце опустилось за горизонт. Джеда начал джигитовку: кони скакали по кругу, а наездник балансировал на одном коне, слетал на землю, вскакивал на следующего и балансировал на руках. Он соскакивал со спины коня на землю и, сделав пируэт, оказывался на следующем. По лицу Джеды старик видел, что сын больше не думает об их споре. Сияющий от восторга юноша составлял с жеребцами единое целое.
      Вот так должно быть всегда, подумал старик. Но через мгновение покачал головой, понимая, что этого, возможно, не будет никогда. Сегодня дома будет гнетуще тихо, пока либо Джеда, либо Зани, его мать, не начнут спор заново. Чары разрушились, и старик отвернулся от импровизированной арены.
      - Идем, Джеда. Поехали домой.
      Даввик повернулся к Зани, пожал плечами и снова посмотрел на старика; тот ел молча и сосредоточенно. Джеда, сидевший на подушке за низким столом напротив Даввика, между Зани и стариком, покачал головой и принялся пальцем катать по тарелке тунговые ягоды. Даввик оперся о стол:
      - Хамид, ты неблагоразумен. Посмотри только на Зани, твою жену. Когда у нее будет новое платье?
      Старик сломал кобит и бросил два куска лепешки на тарелку.
      - Ты пришел ко мне в дом, Даввик, ты сидишь за моим столом, и ты оскорбляешь мою жену?
      - Это не оскорбление, Хамид, а истина. Не веришь мне на слово, посмотри сам.
      Старик поднял голову и повернулся к Зани. Ее одежда, как и одежда Джеды и его собственная, была вся в заплатах и заштопанных прорехах. Седые волосы обрамляли усталое лицо. Она пристыжено склонила голову. Хамид снова посмотрел на лесоруба:
      - Мийра - город небогатый, Даввик. Не мы одни ходим в заплатах.
      - Я не хожу в заплатах, Хамид. - Даввик обвел комнату рукой. - Никому в Мийре, да и на всем Момусе, кстати говоря, не требуется ходить в заплатах. Если, конечно, иметь здравый смысл. Новые торговые центры процветают, и мой лес идет по хорошей цене. Подумай, что бы ты смог сделать с четырьмя сотнями мовиллов...
      Хамид хлопнул рукой по столу:
      - Это вольные кони, Даввик! Они не будут таскать твои волокуши. Никогда их губы не почувствуют удил, а спины сбруи. - Хамид покачал головой и вернулся к еде. - Что может униформист понимать в вольных конях?
      Даввик сжал кулаки и побагровел:
      - А ты, Великий Хамид из наездников Мийры, ты-то, конечно, понимаешь, да?
      -Да.
      -Тогда пойми и кое-что другое. Я не униформист; я лесозаготовитель... предприниматель. Униформистов больше нет, Хамид, потому что цирк умер, ушел навсегда! Это всего лишь навязчивая идея одного-единственного старика!
      Старик оттолкнул тарелку и пристально посмотрел из-под лохматых седых бровей на жену и сына. Оба, казалось, поглощены едой.
      - Зани.
      Она подняла голову, стараясь не встречаться с ним взглядом.
      - Да, Хамид?
      - Почему ты пригласила этого балаганного фигляра есть наш хлеб?
      Даввик встал, скривив губы в непроизнесенном ругательстве, и, повернувшись, поклонился Зани.
      - Мне жаль тебя. Я пытался, но это бесполезно. - Он повернулся к Джеде. - Парень, мое предложение - тридцать пять медяков в день - остается в силе. Мне может пригодиться хороший наездник... - он посмотрел на Хамида, - чтобы править лошадьми в полезном деле. - Он еще раз поклонился и вышел.
      Хамид вернулся было к еде, но Зани яростно сжала ему руку. Он увидел слезы в ее глазах.
      - Старик, ты задал мне вопрос, теперь послушай ответ! Я хочу, чтобы мои сыновья вернулись домой. Вот почему Даввик был здесь сегодня, а ты осрамил меня. Твоему сыну и мне - нам стыдно!
      - Жена...
      - Да, твоя жена, Хамид. Пока твоя - если Джеда не останется дома и трое моих сыновей не вернутся домой!
      Хамид поморщился. Угроза старухи была пустой, но все равно ранила. Он смотрел, как она встала и ушла в свою комнату, задернув за собой занавес. Старик вздохнул и снова посмотрел на сына. Джеда сидел, опустив глаза и сложив руки на коленях.
      - А ты, сын мой?
      Джеда дернул плечом:
      - Разве я зазывала, отец, чтобы находить слова, когда сказать нечего?
      - Значит, ты тоже считаешь, что я не прав.
      Юноша уставился в пространство невидящим взглядом.
      - Не знаю. - Он посмотрел на Хамида, прижав руку к груди. - Душа и сердце согласны с тобой, отец, - он опустил руку и покачал головой, - но все, что я вижу, говорит о правоте Даввика. Мы не похожи на фокусников и клоунов; мы не можем играть у придорожных огней. Нам нужна арена.
      - Арены есть, Джеда. Здесь, в Мийре. В...
      - Отец, чтобы работать на арене, наш номер должен собирать медяки. Когда арена Мийры или Большая Арена в Тарзаке в последний раз видела конный аттракцион?
      Старик пожал плечами. Они оба знали ответ.
      - Может быть, снова будут ярмарки. Когда я был ребенком, на ярмарках всегда были шапито.
      - С тех пор прошло уже много лет. - Джеда ласково положил руку на плечо старика. - Отец, тех ярмарок больше не будет. Народ Момуса теперь торгует по-другому: есть лавки, магазины, рынки.
      - Тогда почему цирку не существовать самому по себе? На древней Земле цирки были сами по себе. Даже корабль, привезший наших предков на эту планету, пролетел по сотне секторов, принеся цирк на бесчисленные планеты. Они были богаты.
      - У них были зрители, отец. А Момус стал зрелищем без зрителей. Прошло почти двести лет. Люди занялись другими делами. Нам надо есть.
      Старик пристально смотрел на юношу.
      - Ты хочешь быть наездником, не так ли? Должен хотеть; это у нас в крови.
      - Да, хочу. - Джеда убрал руку. - Как до меня хотели Мика, Тарамун и Деза, мои братья. Но они хотели также жениться, есть, растить детей. Это неправильно?
      - Ба! - Старик покачал головой. - Они не наездники. Они... погонщики! Они оставили этот дом... - Старик сжал кулак, потом уронил его на колено. Они... оставили этот дом. Ну а ты, Джеда? Будешь править ломовиками у Даввика?
      - Отец, мы не выживем без зрителей. Укротители хищников, воздушные гимнасты, танцующие медведи - где они теперь? Один номер, вроде нашего, это не цирк. Нам нужно много номеров и нужны зрители, готовые платить за зрелище.
      Хамид вспомнил след в небе.
      - Солдаты, Джеда. На спутниках много солдат.
      Джеда покачал головой:
      - Они не могут увидеть нас, отец. Так решил Великий Алленби. И ты это знаешь.
      - Алленби! Рассказчик, обернувшийся трюкачом!
      - Большая Арена сделала его нашим Государственником, отец. Это закон. - Джеда встал и стряхнул крошки с одежды. - Мне надо позаботиться о конях.
      Хамид кивнул:
      - Джеда?
      - Да, отец?
      - Джеда, ты пойдешь к Даввику?
      - Я еще не решил.
      Старик с трудом встал, опираясь на костыль:
      - Если пойдешь, Джеда, можешь остаться здесь, в моем доме.
      Джеда кивнул:
      - Спасибо. Я знаю, как трудно тебе было сказать такое.
      Хамид кивнул, и юноша вышел на улицу. Доковыляв до двери, старик смотрел вслед сыну, пока тот не исчез в темноте. Прислушавшись, Хамид разобрал, как у фонтана напевает Пинот. Нет больше певицы, подумал Хамид, есть собирательница кобита, продающая корни вместо песен. И его сыновья теперь не наездники, а погонщики. И где, где львы, слоны и медведи? Где те золотые юноши и девушки, что ходили по проволоке и перелетали над манежем с трапеции на трапецию? Где оркестры? Музыка и смех исчезли, сменившись варкой сыров и набивкой подушек.
      Хамид вышел из дому и посмотрел на ночное небо. Даже напрягая глаза, он не мог увидеть их.
      - Эй, вы, там, даже если мне придется сдвинуть небо и Момус, я заполучу вас в зрители для моего сына, наездника!
      В болотах к северу от Аркадии огромный ящер подставил брюхо солнцу и поудобнее устроился в тине. Соскоблив немного донного ила, ящер намазал брюхо, вздохнул и погрузился в мечты о пирожках матери Мамута. Начиненных тунговыми ягодами и покрытых толстой коркой соли. Приоткрыв щелевидный глаз, ящер оценил положение солнца. Мамут не появится у края болота еще два часа. Заметив движение, глаз уставился на толстую водяную осу, следя, как она жужжит все ближе и ближе к невинному с виду комку грязи. Свернув язык кольцом, ящер напрягся, потом расслабился, и розовая змейка языка плюхнулась из пасти в воду. Улетай, закусочка, подумал ящер. Мамут рассердится, если я испорчу аппетит.
      - Горбунок! Горбунок!
      Ящер поднял большую голову и повернул на голос. Это Мамут, подумал он. Он сегодня рано, и я не закончил купаться.
      - Горбунок, немедленно сюда, мерзкий дурень!
      Перевернувшись, ящер встал на задние лапы и начал пробираться к источнику шума.
      - Горбунок! Ты идешь?
      - А-а мут-дешь! - ответил ящер.
      - Уже идешь?
      - Же-дешь! - Ящер покачал головой и свернул язык. Мамут уже сердится. Тут уж не поможешь, надо торопиться. Добравшись до кустов, ящер вылез на топкую землю и продрался через подлесок.
      - Тебе лучше поторопиться, толстая, вонючая жаба!
      Ящер протиснулся на поляну и посмотрел вниз. Мамут, подбоченившись, сердито топал ногой. Рядом с Мамутом стояло более крупное подобие мальчика. В одной руке оно держало какую-то бумагу, другой зажимало нос.
      - Рожок?
      Мальчик подбежал к ящеру и быстро ударил ногой по голени, защищенной толстой, почти не имеющей нервных окончаний шкурой.
      - Посмотри на себя, вонючка! Ладно, я дам тебе пирожок! Иди мыться! Я привел отца посмотреть на тебя.
      Ящер посмотрел на человека с любопытством. Мужчина указал на озеро с чистой водой и нарочито зажал нос.
      - Ходно.
      Мальчик пнул ящера по хвосту:
      - Мне наплевать, если там и холодно, зловонная, противная змеюка! Марш мыться!
      Представив себе, как ледяная вода смыкается над головой, ящер наклонился над берегом и попробовал воду пальцем ноги. Дрожь пробежала по всему покрытому глинистой коркой телу. Он снова повернулся к мальчику и улыбнулся.
      - Рожок?
      Мальчик сложил руки на груди:
      - Мыться, Горбунок! Сейчас же!
      Горбунок посмотрел на мальчика, выпрямился во весь рост и сложил лапы на груди.
      - Рожок!
      Мальчик прищурился, пытаясь заставить ящера опустить глаза. Тщетно. После нескольких напряженных мгновений мальчик топнул ногой и повернулся к отцу.
      - Покажи ему, папа.
      Мужчина взял мешок с земли и поднял так, чтобы Горбунок видел.
      - Рожки?
      - Да, - ответил мужчина. - Все пирожки, какие сможешь съесть.
      Горбунок ухмыльнулся и прыгнул в воду, почти не чувствуя холода при мысли о пирожках, целом мешке пирожков. Голова ящера появилась над водой: чистый Горбунок шел к берегу. Мамут стоял на берегу мокрый насквозь.
      - Ах ты, Горбунок, ах ты! Посмотри на меня!
      Ящер вышел из воды и ухмыльнулся мальчику.
      - Рожок?
      - Вот, Горбунок. - Мужчина показал пирожок. - Подойди сюда и возьми.
      Горбунок подошел, тяжело ступая, взял пирожок из руки мужчины и, осев на задние лапы, начал есть. Подбежал сердитый Мамут и встал рядом с отцом.
      - Ну, папа?
      Мужчина посмотрел на бумаги, потом на Горбунка:
      - Н-да, согласен, он довольно большой. Что он умеет делать?
      - Горбунок умеет все, что умел делать слон, и еще много чего в придачу. Я обучал его так же, как, по твоим рассказам, прапрадедушка обучал слонов.
      Мужчина покачал головой:
      - Если бы мы только могли, Мамут. Момус не видел номера с крупными животными больше ста лет! И вот теперь - цирк. - Он подал мальчику одну из бумаг. - Но послушай, Мамут, нам понадобится больше животных. Одного мало.
      Мамут взял плакат, гласивший:
      БОЛЬШОЙ АТТРАКЦИОН ХАМИДА НА БОЛЬШОЙ АРЕНЕ В ТАРЗАКЕ! ПРЕДСТАВЛЕНИЯ ЕЖЕДНЕВНО!
      Ниже была нарисована процессия больших земных животных, с украшенными кисточками латунными набалдашниками на кончиках длинных белых бивней. Хобот каждого животного переплетался с хвостом идущего впереди.
      Мамут протянул плакат Горбунку. Тот взял его одной лапой, пока другой, выпустив когти, выковыривал тунговую ягоду, застрявшую между зубами. Ящер вздрогнул при виде страшных земных животных, но что-то шевельнулось под зеленой броней при виде знамен, клоунов, лошадей и... только представить: все эти человеческие существа разных форм и размеров выстроились рядами, а мимо идут грозные животные...
      - Видишь слонов, Горбунок? - Мамут дернул плакат.
      - Ви-и-иш-ш-шь.
      - Это наш аттракцион, но нам нужны еще ящеры. Толковые. Еще одиннадцать.
      Горбунок опустил плакат, чтобы мальчику было видно, и проткнул картинку выпущенным когтем.
      - Лоны?
      Мамут покачал головой:
      - Нет, их больше нет. Последний слон на Момусе умер еще до того, как ты вылупился.
      Горбунок кивнул:
      - А-а, щеры. Олько?
      - Четыре пирожка в день для каждого ящера, но ни кусочка, если не будет еще одиннадцать.
      Горбунок потер подбородок:
      -Ять.
      - Четыре, и все!
      Горбунок сложил лапы и посмотрел на мальчика сверху вниз. Дружба дружбой, но дело есть дело.
      -Ять.
      Мамут злился, топал ногами, размахивал руками и скрежетал зубами.
      - Ладно! Пять, ворюга, но тебе лучше вернуться сюда через час еще с одиннадцатью ящерами, иначе пирожков не получит никто!
      Горбунок встал на четыре лапы и побежал к болоту, проламывая широкую просеку в подлеске. Шлепаясь в воду, он услышал крик Мамута:
      - Горбунок!
      - А-а? - Ящер замер в воде.
      - Скажи им, что все будут мыться каждый день. Слышишь?
      Горбунок почесал голову и обругал себя, что не потребовал шесть пирожков. Он пожал плечами, думая о человеческом зрелище в цирке. Через мгновение Горбунок решил, что зрелище - достаточное возмещение за недостающий пирожок.
      - Слышишь меня, Горбунок?
      - А-а, - отозвался Горбунок, - се мыся.
      Ящер нырнул в жидкую грязь, надеясь найти еще одиннадцать ящеров, достаточно толковых, чтобы научиться говорить и исполнять трюки, но не слишком, а то ведь могут и сообразить, что им придется по одному пирожку каждый день отдавать Горбунку в уплату за найденную работу.
      Тессия держала перекладину, ожидая, пока отец, висящий на подколенках с вытянутыми руками, достигнет выешей точки раскачивания. Когда он взлетел - тело почти параллельно заросшей травой земле внизу, - она толкнула трапецию. Та качнулась вниз, прочертив в воздухе дугу, достигшую зенита в тот миг, когда отец достиг нижней точки своего маха, так что его тело оказалось перпендикулярно земле. Она представила себе, как выпускает гриф, группируется и, делая сальто, подлетает к отцу - его спина и руки изгибаются дугой, чтобы принять ее, - когда он достигнет средней точки наибольшего маха. Полет будет долгим, но для сальто-мортале в пять оборотов необходимо пространство. Легкий ветерок ласкал ей лицо, она увидела, как шевелятся листья на деревьях. Поймав перекладину, она рассчитала время и снова толкнула - пустую.
      - Хорошо, - крикнул отец. - Выжди самого подходящего момента. Встречный ветер.
      Тессия посмотрела вниз, и сетка, как всегда, показалась слишком маленькой. Но она ловила гимнастку каждый раз, когда та раньше пыталась открутить пять оборотов. Сетка была достаточно большой. Рядом с сеткой стояла ее мать Канта и улыбалась. Тессия помахала рукой и снова посмотрела на деревья. Ветки по-прежнему качались. На этот раз я сделаю это, подумала она, ловя перекладину и снова толкая ее. В душе гордость уверенности смешалась с болью. Когда она выполнит пять оборотов, аппаратура - тросы, трапеции, ловитор-ки, мачты и сетка - будут проданы за бесценок; они станут придорожными акробатами. Но, если у меня сейчас не получится, подумала она, трапеции останутся. Мы еще денек побудем воздушным гимнастами.
      Ветер стих. Перекладина прилетела обратно.
      - Подожди следующего раза, - крикнул отец.
      Тессия поймала перекладину и толкнула снова. Забираясь на мостик, она поняла, что не сможет провалить трюк нарочно. Великий момент настал. И Канта, и Ведис знали это; Тессия знала это. Когда перекладина качнулась вверх, Тессия бросилась с мостика ей навстречу. Схватившись за прохладный гриф, она использовала свой вес, чтобы усилить мах - пятки над головой, она достигла высшей точки. Снижаясь, она направила ноги и тело вниз; ветер бил в лицо.
      - Готов! - Голос отца донесся словно издалека.
      Когда Тессия достигла высшей точки раскачивания, используя руки, чтобы выжать плечи повыше над перекладиной, странная тишина опустилась на безлюдную поляну. Зрители - насекомые, птицы, земляные зверьки остановились посмотреть, как золотая девочка в голубом с блестками трико летит вниз, вниз, вынося ноги вперед. В высшей точке маха она выпустила гриф, накручивая обороты: два, три, четыре и... пять! Она даже не заметила, как сильные руки отца обхватили ее запястья. Все кончилось. Она выполнила пять оборотов. Слезы подступили к глазам, когда она осмотрела в сияющее лицо отца.
      - Ты сделала это, Тессия! Ты сделала это! - Ведис подтянул ее и поцеловал в лоб.
      - Но ведь это конец, папа. Пусти, я хочу спрыгнуть.
      Ведис выпустил ее в нижней точке раскачивания, и Тессия упала на сетку. Один отскок, второй, потом она ухватилась за край сетки и, сделав кульбит, спрыгнула на землю. К ней подбежала Канта и стала целовать ее. Тессия крепко обняла мать, страстно желая, чтобы этот миг никогда не кончился. Открыв глаза, она увидела на краю поляны старика калеку в коричневой мантии наездника. Поняв, что его заметили, старик поднял костыль и помахал им:
      - Привет! Я Хамид из наездников Мийры.
      Канта обернулась. Через несколько секунд Ведис спрыгнул с сетки и встал рядом с женой и дочерью.
      - Что привело тебя, наездник? Мы пришли сюда побыть одни.
      Старик доковылял до них и остановился рядом с сеткой. Посмотрев на Тессию, он улыбнулся:
      - Я видел тебя, дитя. Это было прекрасно.
      - Спасибо, но ты вмешался в очень важный для моей семьи миг.
      Старик обвел взглядом всех троих и остановился на Тессии:
      - Дитя, я здесь, чтобы этот миг никогда не кончился.
      Великий Камера отвалился от стола и сцепил руки на толстом животе. Перед ним стоял зазывала в пыльной красно-пурпурной мантии.
      - Ты что-то там болтал на улице, зазывала. Повтори.
      Зазывала низко поклонился:
      - Конечно, Великий Камера, но есть одна мелочь...
      - Будет тебе плата.
      - Конечно, я и не сомневался...
      - Выкладывай!
      - Да, конечно. - Зазывала ухмыльнулся, показав пожелтевшие зубы. Великий Камера, я извещаю зрителей о величайшем аттракционе Момуса, о большом цирке, которым руководит Великий Хамид из наездников Мийры...
      - Наездник?
      - Да, Великий Камера. Владелец величайшего...
      - Хочешь сказать, что наездник руководит аттракционом?
      - Да. Но, как Великий Камера, несомненно, узнал за свою долгую жизнь, первый цирк был организован наездником, Филиппом Эстлеем...
      - Зазывала, ты смеешь учить меня истории цирка?
      Зазывала низко поклонился:
      - Нет-нет, Великий Камера. Если позволишь повторить...
      - Нет! - Камера поднял руку. - Не это. Что у него за аттракцион?
      - Будет Джеда, Герой и Император конников, на принадлежащей самому Хгмиду четверке белых жеребцов. Воздушные гимнасты Джаветты представляют Тессию и сальто-мортале в пять оборотов. Потом Семья Рум и их Большие Слоно-ящеры представляют Мамута и...
      - Стой, зазывала. Слоноящеры?
      - Аттракцион больших животных, Великий Камера, со свирепыми чудовищами из болот Аркадии, укрощенными и дрессированными маленьким мальчиком, который...
      - Продолжай. Что еще?
      - Великие Риетты, канатоходцы, поразят толпу четырехуровневой пирамидой. Йаруз, отважный укротитель львов, представит зрелище отчаянной...
      - Зазывала, я никогда не слышал ни одного из этих имен. Что это за люди, притязающие на воскрешение цирка? - Камера поскреб лысую голову и на мгновение задумался. - На самом деле я вообще не помню, видел ли канатоходца хоть раз в жизни. Как и воздушных гимнастов, не говоря уже об этих ящерах. Это что, какая-то шутка?
      - Клянусь жизнью, Великий Камера. Аттракционы сейчас монтируются на Большой Арене.
      - Куулис, несомненно, знает об этом.
      - Да, конечно. Инспектор Большой Арены заплатил десять тысяч мовиллов за честь представить Большой Аттракцион Хамида.
      - Говоришь, Куулис заплатил за честь?
      - Я сам оформлял договор.
      Камера потер подбородок:
      - Куулис расстался с деньгами, это значит, что он ожидает возврата еще большей суммы.
      - Это правда, Великий Камера. В уплату Куулис получит четверть всех сборов.
      - И полагаю, зазывала, Хамид, кем бы он ни был, ищет клоунов, да?
      - Цирк - самое подходящее место для клоуна, Великий Камера. Разве я не прав?
      Камера кивнул. Много лет назад он выступал в цирке - очень убогом, на одной из последних на Момусе ярмарок. Это был прекрасный, почти духовный опыт.
      - Я хорошо... нет, великолепно зарабатываю, выступая один, сам по себе, на площадях Тарзака. Сколько заплатил бы этот Хамид, если бы я снизошел одолжить свое имя и талант для его программы?
      Зазывала ухмыльнулся и покачал головой:
      - Великий Камера не понимает. Поскольку ты мастер-клоун Момуса, Великий Хамид предоставит тебе рекламу всего за тысячу мовиллов.
      - Я должен заплатить, чтобы выступить?
      -Да.
      - Что за ерунда? Ты сам сказал, что я мастер-клоун Момуса!
      - Верно, верно, Великий Камера. - Зазывала потер руки. - Но ведущий клоун Большого Аттракциона Хамида будет мастером-клоуном Момуса.
      Камера кивнул:
      - Ясно. Куулиса убедили подобной же логикой?
      - Великий Куулис также получает четверть сборов. Ты, Великий Камера, получишь полпроцента за свои медяки.
      - А Куулис получит двадцать пять, заплатив десять?
      - У Куулиса есть еще и Арена.
      - Хм-м. - Камера потянулся под стол, вытащил из-под него кошелек и бросил перед зазывалой. - Прежде чем ты возьмешь эти медяки, ответь на один вопрос.
      - Если смогу, Великий Камера.
      - Цирки на Момусе умерли из-за отсутствия зрителей. Этот Хамид нашел решение?
      Зазывала пожал плечами:
      - Великий Камера, когда я задал этот же вопрос Великому Хамиду, его ответ был загадочен.
      - Он же не рассчитывает на солдат, а? Алленби не пустит их на планету.
      - Великий Камера, он только посмотрел вверх и сказал: "Зрители обеспечены".
      Куулис посмотрел на старика, сидящего на низком каменном барьере, окружающем Большую Арену. Хамид смотрел на манеж. Инспектор Арены оглянулся на Джеду и Даввика, пожал плечами и попытался еще раз.
      - Хамид, я говорил не только с Дисусом, но и с самим Великим Алленби. Он не растрогался; солдаты останутся на спутниках.
      Хамид шевельнул губами:
      - Алленби видел парад-алле?
      Куулис вздохнул:
      - Это не имеет значения.
      - Если бы Алленби видел парад, он не смог бы отказывать цирку в жизни.
      - Хамид, Алленби заботится обо всей планете Момус. В отличие от нас, цирк для него не весь мир.
      - Нас?
      Куулис, казалось, обиделся.
      - Да, нас.
      - Если цирк умрет, Куулис, у тебя все равно останется Большая Арена. У нас не останется ничего.
      Куулис плюнул в опилки.
      - Хамид, ты не понимаешь. Ради твоего цирка я разорил семью.
      - За четверть сборов.
      - Без зрителей это двадцать пять процентов от нуля. - Куулис хлопнул руками по ногам. - Без солдат твой цирк - и моя Арена - пропадут. Это и мой мир, Хамид!
      Старик поднял голову и кивнул:
      - Я должен извиниться перед тобой, Куулис. - Он потянулся за кошельком, потом пожал плечами. - Но я стольким людям должен за очень многое.
      Куулис улыбнулся и сел рядом со старым наездником, потрепав его по колену.
      - Я запишу это на твой счет.
      Джеда поднял руку, потом опустил ее:
      - У нас нет медяков, отец. Я не вижу иного выхода.
      Старик повернулся к лесорубу:
      - Что ж, Даввик, будь по-твоему. Кони... твои.
      Даввик посмотрел вниз и покачал головой:
      - Это не то, чего я хочу, Хамид. Поверь, я бы предпочел, чтобы ты сохранил их. - Он кивнул на больших ящеров, дрессируемых на дальней стороне Арены, потом наверх, где униформисты устанавливали опорные стойки для проволоки и трапеции. - Но ни мои желания, ни твоя воля не накормят артистов и животных.
      Хамид кивнул:
      - Заботься о них, Даввик.
      Джеда подошел к Хамиду и ласково положил руку на плечо старика:
      - Я буду там, отец. И присмотрю за ними.
      Старик посмотрел сыну в лицо:
      - Ты пойдешь с Даввиком?
      Джеда кивнул:
      - Я наездник, а... в твоем цирке нет коней.
      - Я буду хорошо платить ему, Хамид. - Даввик обнял Джеду за плечи. - А если твой цирк все-таки заработает, я продам тебе коней обратно.
      - Спасибо, Даввик.
      Лесоруб кивнул, потом повернулся к Джеде:
      - Нам надо идти.
      - До свидания, отец.
      Хамид, закрыв глаза, накрыл руку сына своей и сжал ее. Потом он услышал удаляющиеся шаги. Куулис покачал головой:
      - После того, как мы отсыплем немного мовиллов кредиторам, мы сможем прожить на медяки Даввика еще месяц, - возможно, меньше. А потом?
      - У меня в голове пусто, как в кошельке, Куулис... - Старик поднял голову и увидел, как на платформе, установленной на мачте, униформист изображает, будто оступается с проволоки. Он споткнулся, но быстро схватился за стойку позади платформы. Куулис вскочил и поднес к губам сложенные рупором руки.