Логинов Святослав
Сидящий на краю
Святослав ЛОГИНОВ
СИДЯЩИЙ НА КРАЮ
Предисловие
Это не предисловие, это объяснение ситуации. Не раз и не два меня спрашивали, будет ли написано продолжение "Многорукого бога далайна". Спрашивали потому, что в послесловии Андрея Балабухи недвусмысленно указывается на такую возможность.
Так как же обстоит дело с гипотетическим продолжением?
Жорж Санд однажды в разговоре с братьями Гонкур сказала, что пишет ежедневно, без выходных, и делает ровно тридцать страниц руописного текста. Язвительный Эдмон де Гонкур тут же поинтересовался, как поступает мадам Санд, если, написавши двадцать девять страниц, видит, что роман закончен.
- Начинаю новый роман, - ни секунды не колеблясь, ответила знаменитая беллетристка.
К счастью или же нет, но я не могу подражать автору "Консуэло". После окончания работы даже над самым небольшим рассказом я некоторое время хожу больной и не могу взяться ни за что дельное. Не пишется - и всё тут. И уж конечно, после окончания романа ломка бывает особенно мучительной. После окончания романа "Многорукий бог далайна" я пребывал в таком состоянии почти полгода. И все эти полгода меня уговаривали писать продолжение "удачно начатой вещи". Большинство читателей рукописи просто требовали продолжения, Борис Владиморович Романовский призывал сочинять "робинзонаду" целого человечества, нечто наподобие карсаковских "Робинзонов космоса". Особенно усердствовал Андрей Николаев, которому посвящён "Многорукий бог далайна". На мои слабые попытки доказать, что я уже всё сказал, и больше писать не о чем, следовал каскад идей, как можно было бы продолжить ту или иную линию.
В конце концов я сдался и летом 1993 года начал писать роман "Сидящий на краю". Я потратил на работу три месяца и написал полторы главы. Текст отчаянно сопротивлялся и в конце концов застопорился окончательно. Не избавиться было от ощущения. что я повторяю сам себя. По счастью, именно в это время сдвинулся с места давно задуманный роман "Колодезь" (Вообще-то он задумывался как рассказ, но материал и герой потребовали романа, и получился роман).
Затем возникли новые сюжеты и оказалось, что многие заготовки, придуманные для "Сидящего на краю", вошли в "Чёрную кровь" (скажем, обряд инициации) или в "Земные пути". К тому же, один знакомый критик обратил моё внимание, что и "Многорукий бог далайна", и "Колодезь", и "Земные пути", в ту пору ещё не дописанные - это "романы воспитания", история взросления мальчика - Шоорана, Семёна, Иста, рассказ о превращении его в илбэча, водоношу, бога... Герой второй книги о далайне должен был пройти подобный путь. Когда я это понял, писать "Сидящего на краю" стало совсем неинтересно.
И всё же, почти три листа текста у меня было готово, а среди фэнов не утихают толки, что будет-таки когда-нибудь "Многорукий-2". Чтобы положить конец этим разговорам, я и решил написать эту объяснительную записку и вместе с ней выложить на страничке законченный пять лет назад фрагмент романа, который никогда не будет дописан.
СИДЯЩИЙ НА КРАЮ
Выше больших деревьев взлетел он, выше высоких гор и бегучих облаков. выше самой высоты поднялся он, туда, где больше нет ни верха, ни низа, где один царит над миром сияющий алдан-тэсэг. К самому алдан-тэсэгу поднялся он и не нашёл там никого. Никто не думал о вечном и не направлял движение сил. Пуст был алдан-тэсэг, и мир пребывал в небрежении.
Там, за пределами высот он остановился и глядел на землю, наблюдая прошлое и будущее, то, что было и чего не могло быть, чему предстояло случиться, и чему не сбыться вовеки.
Странные вещи видел он и удивительные.
Глава 1
Мир был мал.
Он напоминал узорную шкатулку из потемневшей от старости рыбьей кости, в каких матери хранят свои нехитрые сокровища, передавая их по наследству любимейшей из дочерей. В такую коробочку ничего стоящего не уложить, разве что женские финтифлюшки. И в мире таком жить нельзя, если ты, конечно, мужчина, а не финтифлюшка.
Казалось, странный мир жмёт в плечах, словно прошлогодний мальчишеский жанч, из которого ты давным-давно вырос. В нём было тесно и слишком мало пространства, чтобы жить. Старушечьи ларчики внутри разделены на множество одинаковых закуточков. Также и мир делился на ровные квадраты, между которыми не удавалось найти разницы. Это был скучный, однообразный мир. Но как и в ларце в нём была своя тайна.
За долгую двенадцатилетнюю жизнь Ёортон видел три или четыре старинных шкатулки, и в каждой из них было пустое отделение. Центральная часть, самая большая и просторная оказывалась ничем не занята. Бабушка говорила, что прежде там лежало зеркало, но прошло время, и зеркало испортилось. Теперь ни у кого нет зеркал. Бабушка рассказывала, что зеркало делали из большой чёрной кости, а сверху наклеивали прозрачную пластину рыбьей чешуи. Ёортон знал, что кость не бывает чёрной, разве что очень долго пролежит в земле и совсем изгниёт. Поэтому зеркало представлялось чем-то страшным, пахнущим давней смертью. Ещё неприятней становилось от мысли, что поверх гнилой кости лежит чешуя поганой рыбы. Какой нормальный человек коснётся рукой рыбы? Это нужно только для злого волшебства. И неужто бывает рыба с такой огромной чешуёй? Нет, здесь явно не обошлось без чародейства.
Бабушка твердила, что в зеркале нет ничего тайного - обычная женская хитрость: смотришь в зеркало и видишь себя самого. Будто в ручей смотришься. Этому никто из сверстников Ёортона не верил: если так, то зачем нужно страшное зеркало из небывалой чёрной кости и невиданно огромной ядовитой чешуи? Просто так смотреться можно в любую лужу. Всякому ясно, что в зеркале запрятана древняя жуть, недаром же, как не стало проклятого колдуна илбэча, о котором шёпотом сказки рассказывают, так и зеркала ослепли в замкнутых ларцах.
Скучный мирок тоже имел особое отделение - в центре этой неправдоподобной шкатулки исчезали ровные квадраты, ладно приспособленные для тоскливого прозябания. Сердце мира занимала большая, неправильной формы ёмкость. В этом вместилище древней жути тяжело плескалось зеркало - мутное, тягучее, лениво-склизкое. Ёортона неудержимо тянуло посмотреть сквозь его отблёскивающую поверхность. Конечно, бабушка не лжёт, и там можно увидеть себя самого, но не то отражение, что видишь в тихом речном затоне, а по-настоящему, как умеет показывать лишь зеркало. Что это значит - Ёортон не мог представить, но страх сжимал сердце, и Ёортон отходил от холодной глади в смятении.
Странный мир не имел ничего общего с настоящей жизнью, Ёортон не знал, где расположены его унылые квадраты, не знал, как он сам попадает туда и попадает ли вообще. Он просто помнил этот мир, как будто жил в нём.
А кроме того, он жил дома, вместе с родными и соседями, в краю, где всё было просто и понятно, кроме старинных ларцов с пустующими отделениями. Мужчины здесь добывали зверя, женщины рыли корни, сушили наыс, собирали ягоду и готовили на очаге еду. Иногда появлялись незнакомые, празднично одетые люди и забирали часть припасов и мехов. Тогда отец ходил злой, кричал на женщин и охотников, и к нему было лучше не подходить.
Ёортон знал, что отец самый главный и сильный на свете, мама - самая красивая и ласковая, а бабушка - самая добрая, хотя чужие люди боятся её и зовут илбэчкой. Среди сверстников подобную болтовню Ёортон пресекал быстро и решительно Это было нетрудно, все подростки давно признали его вожаком. Короче - жить было хорошо, и Ёортон старался не думать об уродливом маленьком мире, который прятался где-то рядом - в памяти, душе, сердце или ещё ближе.
Однажды Ёортон попытался рассказать об ином мире отцу. В тот день сельчане варили пиво из мучного корня, и отец пребывал в благодушном настроении. Но едва Ёортон начал говорить о том, что удивляло и мучило его, как получил такой оглушительный подзатыльник, что не сумел удержаться на ногах и покатился по земле.
- Чтоб я этого больше не слышал! - рыкнул отец и, не оглянувшись, ушёл в землянку.
Наказание обрушилось неожиданно, но Ёортон даже не чувствовал себя обиженным. Он понимал, что так просто отец его не ударил бы, очевидно, он совершил какой-то небывалый проступок, а может и преступление, и оплеуха была самым малым из того, что он заслуживает. Жизнь приветлива лишь на первый взгляд, а на самом деле везде и всюду скрыты недобрые силы, которые лучше не будить. Ёортон забился в кусты и сидел, замерев, испуганно прислушиваясь к тому, что происходило в землянке.
- Это твои штучки! - кричал отец. - Дуришь головы людям! Кому она нужна, твоя правда? Другие старухи иначе рассказывают, зато у них и дети нормальные растут...
- Да что они помнят, другие... - ворчливо огрызалась бабушка.
- Не помнят - и не надо! - кипятился отец. - Значит, и не было ничего. Сама завралась и парня запутала. Что ты ему нарассказывала?
- Ничего... - недоумённо произнесла бабушка, и это была правда. Не любила старуха вспоминать Гору и если говорила о былом прекрасном житье, то только ругательно и зло.
Хлопнула шкура, завешивавшая вход, отец вышел наружу. Повернулся и, словно на совете охотников решение объявлял, произнёс:
- Коли ничего, так и языком трепать нечего. Не было никакого далайна! Запомнила? Всё!
После этого слова обычно наступала тишина, и люди, довольные или недовольные, молча расходились. Но сейчас полог колыхнулся ещё раз, и на улице показалась бабушка. Щуря морщинистые веки, она взглянула на зятя. Потом поднесла к его лицу культю искалеченной руки. Пальцев на руке не было, кожа на уцелевшей части ладони пестрела чёрными крапинами въевшейся копоти. Ни когти, ни клыки зверя не могли оставить таких следов на человеческом теле.
- Не было, говоришь? - спросила бабушка. - А это мне ты скусил, да?
- Тьфу, ведьма! - плюнул отец и быстро ушёл.
Бабушка с полувзгляда нашла спрятавшегося в кустах Ёортона.
- Иди-ка сюда, - строго позвала она.
Ёортон выбрался наружу, послушно подошёл. Больше всего на свете его мучило, что два самых дорогих человека - папа и бабушка не любили друг друга. Но с этим Ёортон ничего не мог поделать и старался не замечать тлеющей вражды.
- Ну так что с тобой приключилось? - спросила бабушка.
Ёортон молчал.
- Говори, мне можно.
Ёортон подошёл и тихо-тихо, чтобы и воздух не услышал, начал рассказывать. Бабушка не перебивала, слушала молча, но лицо её закаменело, стало жёстким, как в ту весну, когда от голодных болезней умерли разом две сестры Ёортона.
- Да, - сказала она наконец. - Всё так и было. Так мы жили на Горе, пока илбэч не выгнал нас оттуда. Но ты об этом молчи, а всего лучше, вовсе забудь, что мне говорил, и никогда не вспоминай. Эх, бедолага, семя прОклятое...
- Почему, бабушка? - прошептал Ёортон.
Старуха приблизила к нему страшные, горящие тёмным огнём глаза.
- Да потому, что ты одного рода с илбэчем, кровь у вас общая. Мать твоя - илбэчу родная племянница... а может, и дочь - теперь я и сама не знаю, от кого она у меня. А ты у неё единственный сын, дюжину девок родила, прежде чем тебя выносила. Единственный ты в роду, и лучше бы тебе тоже девчонкой родиться.
Ёортон молча проглотил готовый вырваться протест, а бабушка продолжала шептать, шамкая обеззубевшим ртом:
- Теперь ты всё знаешь, но лучше забудь, не думай об этом и не знай. И самое главное - молчи. Это тебя илбэч зовёт, но ты не поддавайся, живи просто, как все люди...
Бабушка говорила что-то ещё, но Ёортон не воспринимал слов. Того, что он уже услышал, было слишком достаточно для него. Потом он тихо, но твёрдо произнёс:
- Значит, ты была знакома с илбэчем... Расскажи, какой он.
- Я была не просто знакома с ним, - усмехнулась бабушка. - Я была за ним замужем целый год. Он казался самым обычным человеком, даже лучше многих. Не его вина, что меня тошнило от одного его вида, и я не смогла с ним жить. Может быть, виновато проклятие многорукого бога, а скорее всего, просто я такая уродка...
- Но ведь илбэч это злой колдун! - воскликнул Ёортон. - Он пожирает рыбу... он делает зиму, чтобы все люди умерли...
- Это враки, - отмахнулась бабушка. - Трёх дюжин лет не прошло, как исчез илбэч, а о нём уже придумано больше, чем о бессмертных Тэнгэре и Ёроол-Гуе вместе взятых. Он не умел убивать взглядом и не превращал воду в лёд. Прежде чем мы попали сюда, никто из людей и в глаза не видывал льда. Вот песенки петь он умел, и дрался отменно, и харвах сушить у него тоже получалось... - бабушка осторожно погладила искалеченную руку, привычным движением спрятала её в пройму жанча, и никому в голову не могло прийти, что он - илбэч.
Огненное зелье - харвах, вдребезги разносящее горы, сияющий в небесах алдан-тэсэг, бездонная прорва далайна, мудрый Тэнгэр - создатель мира, и многорукий Ёроол-Гуй - его повелитель, всё это было вполне знакомо Ёортону. Что же он, сказок никогда не слышал?
- ...единственное волшебство илбэча, - полузакрыв глаза говорила бабушка, - делать землю. Никто не знает, как это у него получалось, но он умел высушивать бездонный далайн и ставить на его месте квадраты земли. Сначала это приносило пользу людям, и илбэча считали добрым чудотворцем. Но потом наступила великая засуха, и его стали проклинать. Тогда илбэч задавил бессмертного Ёроол-Гуя и обрушил стену, огораживающую мир. Людям пришлось уйти с Горы сюда. Здесь непросто жить, многим это не понравилось. Куда как проще сидеть на Горе и ждать дармового хлеба. Ведь большинство людей жило на сухом и видело далайн раз в год, на праздник мягмара. Эти люди и придумали об илбэче тьму небылиц. Но на самом деле с той минуты, как упала стена Тэнгэра, в мире больше не происходило никаких чудес. Ни злых, ни добрых. И это хорошо.
- Тётка Йолай рассказывает всё по-другому, - перебил Ёортон. - Её послушать, так она не только с илбэчем зналась, но и Тэнгэру помогала далайн копать.
- Сказки! - фыркнула бабушка. - У Йолай язык липкий, вот к нему чужие слова и пристают. Ей дюжины лет не было, когда стена упала, что она может помнить? Вот и рассказывает, что ни попадя.
- А ты что рассказываешь?.. - крикнул Ёортон. - Все знают: илбэч злой дух! Я тебе не верю.
- Не верь, - тихо произнесла бабушка. - А что мне рассказывал забудь. Так лучше всего.
Легко было не верить услышанному, когда ярко светило осеннее солнце, и тёплый ветер шелестел начинающими желтеть кустами. В такие минуты чужие воспоминания кажутся сном или слишком хорошо рассказанной легендой. Но потом маленький прямоугольный мир снова сгустился вокруг, и от него было нельзя отвернуться. Но на этот раз Ёортон знал, что тесные квадраты суши и есть те самые оройхоны, на каких прежде жили люди, а влажное зеркало посреди мира - бездонный далайн. Могучая стена окружала мир, положив предел всякому движению, а на небе не проглядывали ни солнце, ни звёзды, там клубились вечные облака, из которых никогда не шёл дождь.
Как и прежде загадочное зеркало манило к себе, просило заглянуть в густую отравленную глубину. Ёортон знал, что это нельзя, что чем скорее он забудет не бывшее с ним прошлое, тем лучше, но всё же подошёл и, наклонившись над мутной влагой, глянул в глубину.
Он ждал, что увидит там себя, пусть не такого, к какому привык, а искажённого волшебным зеркалом, но всё же себя. Вместо этого в глаза ему глянула бездонная жуть. У неё было множество жадных хищных рук, и прорва голодных ртов, и дюжины глаз, которые смотрели в самую душу и звали к себе.
* * *
Река брала начало далеко на севере, долго петляла в мокрых лесах, то и дело теряясь среди болот, но каждый раз отыскивалась и катила дальше, всё более полноводная. Она принимала в себя воду тёмных лесных речек, бурунами вздувалась на перекатах и, успокоенная, ходко шла через степи к южному морю. Над ней летали птицы, в неё смотрелись деревья, из неё пили звери. Всё было привычно, как испокон веку заведено. Нетронуто, дико, пустынно.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.
