Трилогия Хелен - Две могилы

– Нет, – прошептал он.

Удивленная, она ждала продолжения.

– Не нужно ни с чем справляться, – сказал он.

– О чем вы? – спросила она. – Разумеется, нужно. Я понимаю, что сейчас все кажется бессмысленным. Но пройдет время, и вы увидите…

Пендергаст вздохнул с легким намеком на раздражение. Значит, чувства начали возвращаться к нему.

– Полагаю, следует вам кое-что объяснить. Не угодно ли пройти со мной?

Леди Маскелене посмотрела на него с надеждой и даже с облегчением. В это мгновение он был похож на прежнего Пендергаста, исполненного силы и уверенности.

Он поднялся с дивана, подошел к едва заметной двери в одной из розовых стен, открыл ее и зашагал по длинному темному коридору. Остановился возле другой двери, слегка приоткрытой. Распахнул ее и вошел.

Виола последовала за ним, с любопытством оглядываясь по сторонам. Ей, конечно, уже приходилось бывать в квартире Пендергаста в «Дакоте», но не в этой комнате. Это было словно откровение. Паркетный лакированный пол, изящные, под старину, обои, голубой потолок, создающий иллюзию далекого неба, как на фресках Андреа Мантеньи[33]. В единственном застекленном шкафу хранились странные предметы: черный кусок застывшей лавы, экзотическая лилия в футляре из прозрачного пластика, грубо обломанный сталактит, какая-то деталь инвалидной коляски, несколько сплющенных пуль, набор старинных хирургических инструментов и многое другое. Необычная, несколько даже эксцентричная коллекция, принцип подбора которой мог объяснить только сам Пендергаст.

Вероятно, здесь был его рабочий кабинет.

Но особенно Виолу поразил стол эпохи Людовика XV, занимающий всю середину комнаты. Палисандровый, с позолоченной окантовкой и удивительно сложной инкрустацией. На нем почти ничего не было, за исключением маленькой стеклянной колбы с резиновой пробкой, медицинского шприца и серебряного блюдца с небольшой горкой белого порошка.

Пендергаст сел за стол. У дальней стены стояло старинное резное кресло. Виола пододвинула его к столу и тоже присела.

Они помолчали, затем Пендергаст плавно повел рукой в сторону предметов на столе.

– Что это такое, Алоизий? – спросила Виола с внезапной тревогой.

– Фенилхолин параметилбензол, – ответил он, снова указав на белый порошок. – Первым его синтезировал мой прапрадед в тысяча восемьсот шестьдесят восьмом году. Одно из многих открытых им лекарственных средств. После нескольких частных… э-э… испытаний этот препарат превратился в нашу семейную тайну. Есть основания полагать, что принимающий его впадает в полную эйфорию, забывая обо всех тревогах и горестях, при этом чрезвычайно усиливаются его интеллектуальные способности. Минут на двадцать-тридцать, а затем препарат вызывает почечную недостаточность, весьма болезненную и ведущую к скорой неизбежной смерти. Я хочу проверить на себе начальную стадию его действия, на что, по понятным причинам, никто до сих пор не отваживался.

Казалось, этот разговор прибавил Пендергасту энергии. Его глаза, очерченные темными, похожими на синяки кругами, теперь были устремлены на колбу.

– А это… – Он повертел в руках сосуд с бесцветной жидкостью. – Смесь тиопентала натрия, хлорида калия и некоторых других компонентов. Она вызовет потерю сознания и остановку сердца задолго до того, как появятся побочные эффекты от принятия параметилбензола. Оставив мне, впрочем, достаточно времени, чтобы испытать мгновения покоя и, возможно, даже радости перед концом.

Виола растерянно посмотрела на Пендергаста, потом на предметы на столе и снова на него. Смысл его слов стал предельно ясен, и ее охватили ужас и отчаяние.

– Нет, Алоизий, – прошептала она. – Вы ведь не всерьез это сказали.

– Я абсолютно, убийственно серьезен.

– Но… – У нее вдруг перехватило горло. Такого не может быть, просто не должно быть. – Это непохоже на вас. Вы должны бороться, а не… трусливо убегать. Я не позволю вам так поступить.

Пендергаст облокотился о стол и медленно поднялся на ноги. Подошел к двери и открыл ее. Помедлив немного, Виола встала и пошла следом за ним по тому же темному коридору, мимо розовой гостиной и дальше в прихожую. Она как будто видела кошмарный сон. Ей хотелось вернуться, сбросить со стола те ужасные предметы и растоптать их. Но она не могла. Потрясение оказалось настолько глубоким, что лишило ее сил. «Вопрос жизни и смерти», – мучительной насмешкой вернулись к ней ее собственные слова.

Пендергаст ничего больше ей не сказал до самого лифта. И только тогда произнес:

– Я благодарен вам за участие. – Голос его неожиданно сделался глухим и слабым, словно доносился издалека. – За то время и душевные силы, что вы на меня потратили. Но сейчас я должен попросить вас вернуться в Рим.

– Алоизий, – начала она, но он прервал ее:

– Прощайте, Виола. Постарайтесь забыть меня.

Виола почувствовала, что плачет.

– Вы не можете так поступить, – дрожащим голосом произнесла она. – Просто не имеете права. Это слишком эгоистично. Вы ничего не упустили? Есть люди, много людей, которые о вас беспокоятся, которые вас любят. Не надо… пожалуйста, не надо… причинять им боль. Нам. – Она помолчала и добавила немного рассерженно: – Мне.

При этих словах что-то мелькнуло в глазах Пендергаста – слабая искра, уголек затухающего костра, уже покрытого ледяной коркой, – мелькнуло и снова погасло. Это произошло так быстро, что Виола не смогла бы сказать наверняка, видела ли она что-то, или ей только померещилось сквозь слезы.

Он легонько сжал ее руку. Затем, так ничего и не сказав, открыл парадную дверь.

Виола подняла на него заплаканные глаза:

– Я не позволю вам так поступить.

Он быстро взглянул на нее, почти сочувственно:

– Надеюсь, вы достаточно хорошо меня знаете, чтобы понять: ни вы и никто другой не сможет помешать мне, заставить изменить решение. А теперь я прошу вас уйти. Нам обоим было бы крайне неприятно, если бы мне пришлось выпроваживать вас силой.

Почти целую минуту она умоляюще смотрела на него. Но Пендергаст словно бы не замечал этого. Наконец она отвернулась, содрогаясь всем телом от рыданий. Шестьдесят секунд спустя она снова шла по темному внутреннему двору, едва переставляя ватные ноги и не имея ни малейшего представления о том, куда направляется. По ее щекам текли слезы.

Пендергаст еще долго стоял в прихожей. Потом очень медленно вернулся в кабинет, сел за стол и принялся – в который уже раз – рассматривать стоящие перед ним предметы.

11

После ухода капитана д’Агоста тоже направился в центр. Чертов Хеффлер! Лейтенант готов был размазать о стенку этого сукина сына. Отрезать ему яйца и повесить их на новогодней елке. Он вспомнил, как вместе с Пендергастом заходил к Хеффлеру и как агент устроил доктору взбучку. Это было очень забавно. И сейчас он, д’Агоста, решил разобраться с Хеффлером «а ля Пендергаст».

С этими приятными воспоминаниями он остановился возле отдела анализа ДНК на Уильям-стрит, примыкающего к Манхэттенскому госпиталю. Он посмотрел на часы: восемь утра. Затем обратился к дежурному полицейскому и выяснил, что Хеффлер сидит в своем кабинете с трех часов ночи. Это был хороший знак, хотя д’Агоста не мог сказать наверняка, что он означает.

Лейтенант вышел из автомобиля без полицейских опознавательных знаков, хлопнул дверцей и вошел в здание. Протянул жетон администратору.

– Лейтенант д’Агоста, – громко представился он. – Мне нужно видеть доктора Хеффлера.

– Распишитесь в журнале, пожа…

Но д’Агоста уже проскочил в лифт и ударил кулаком по кнопке верхнего этажа, где находился кабинет Хеффлера, обставленный простенько, но со вкусом и обшитый дубовыми панелями. Секретаря в приемной не оказалось – слишком ранний час. Поэтому д’Агоста сразу проследовал в кабинет.

Хеффлер был на месте.

– О, лейтенант, – произнес он, резко вставая из-за стола.

Д’Агоста на секунду заколебался. Это был совсем не тот Хеффлер, какого он знал, – напыщенный болван в костюме за тысячу долларов. Сегодня доктор выглядел усталым, потрепанным, словно его только что вызывало на ковер начальство.

Тем не менее лейтенант начал заранее заготовленную речь:

– Доктор Хеффлер, мы ждем результатов анализа уже больше шестидесяти часов.

– Да-да, – тут же ответил Хеффлер. – Они готовы. Только что поступили. Мы работали над ними с трех часов ночи. – В наступившей тишине Хеффлер тонкими, ухоженными пальцами торопливо вынул папку с результатами из стола. – Все в порядке. И позвольте принести извинения за задержку. Из-за сокращения бюджета у нас не хватает специалистов. Вы ведь знаете, как это бывает.

Он бросил быстрый взгляд на д’Агосту, то ли приторно-любезный, то ли саркастический.

Д’Агоста почувствовал, что упускает шанс поквитаться с врагом. Кто-то уже успел переговорить по душам с Хеффлером. Может быть, Синглтон? Он вдохнул и попытался сбросить обороты:

– У вас есть результаты по обоим убийствам?

– Именно так. Присядьте, пожалуйста, лейтенант. Мы вместе просмотрим их.

Д’Агоста неохотно опустился на предложенный стул.

– Я просто хочу подвести некоторые итоги. Но если у вас возникнут вопросы – не стесняйтесь, задавайте. – Хеффлер открыл папку. – Ваша команда хорошо поработала, отобрала прекрасные образцы ДНК. У нас точные ДНК-профили[34], полученные из волос, отпечатков пальцев и, конечно же, мочки уха. Они полностью совпадают, так что мы можем утверждать, что это мочка уха преступника.

Он перевернул страницу.

– По второму убийству у нас есть такие же точные ДНК-профили – из волос, отпечатков и фаланги пальца. И снова все три соответствуют друг другу и ДНК первого преступника. Палец и ухо отрезаны у одного и того же человека.

– Насколько надежны эти результаты?

– Абсолютно надежны. Это превосходные профили с чистым, без всяких примесей, материалом. Вероятность случайного совпадения не больше чем одна миллионная процента.

Хеффлер понемногу начал приходить в себя, к нему возвращалась обычная самоуверенность.

Д’Агоста кивнул. Ничего нового он не услышал, но получить подтверждение было действительно важно.

– Вы проверили его по базе данных ДНК?

– Да, разумеется. По всем базам, к которым у нас есть доступ. Ничего. И это неудивительно, поскольку подавляющее большинство людей не попадают в эти базы. – Хеффлер закрыл отчет. – Вот ваша копия, лейтенант. Я перешлю результаты по электронной почте начальнику детективного бюро, в аналитический отдел, в центральное бюро. Еще куда-нибудь?

– Нет, насколько я помню, – сказал д’Агоста, поднимаясь со стула. – Доктор Хеффлер, когда Синглтон звонил вам, он говорил, что нам требуется также анализ митохондриальной ДНК?[35]

– Да. То есть нет. Синглтон мне вообще не звонил.

Д’Агоста вгляделся в лицо Хеффлера. Кто-то определенно дал пинка под зад этому сукину сыну, и очень хотелось бы узнать, кто именно.

– Но ведь кто-то же вам звонил по нашему делу?

– Да. Комиссар.

– Комиссар? Вы имеете в виду Тальябу? Когда?

Хеффлер помедлил с ответом:

– В два часа ночи.

– Ах вот как. И что он сказал?

– Он сказал, что это очень важное дело и любая оплошность в его расследовании может кому-нибудь… э-э… стоить карьеры.

Это был хороший удар.

– Так что удачи, лейтенант, – ухмыльнулся Хеффлер. – Вы получили все, что хотели. Теперь преступник в ваших руках. Позвольте выразить надежду, что вы не допустите… э-э… оплошность.

Но его усмешка подсказывала, что на самом деле он надеялся на обратное.

12

На первый взгляд библиотека в «Маунт-Мёрси» напоминала обычный читальный зал в частном клубе: стены из полированного темного дерева, старинная мебель, неяркий свет. Однако более тщательный осмотр сразу выявлял различия. Ножки кресел и длинных столов, похожих на обеденные, были намертво ввинчены в пол. Никаких острых или тяжелых предметов. Из выдаваемых пациентам журналов удалены все скрепки. Возле единственного выхода из помещения стоял мускулистый санитар в медицинском халате.

Доктор Джон Фелдер сидел за маленьким круглым столом в дальнем углу библиотеки. Он явно нервничал и никак не мог справиться с собственными руками.

Уловив какое-то движение у двери, он обернулся. В библиотеку в сопровождении охранника вошла Констанс Грин. Она осмотрела зал, увидела доктора и подошла к нему. Одежда Констанс была скромных, неброских тонов: белая плиссированная юбка и бледно-лиловая блузка. В одной руке молодая женщина держала лист бумаги, а в другой – конверт авиапочты.

– Доктор Фелдер, – тихо произнесла Констанс, усаживаясь напротив.

Она засунула бумагу в конверт, который положила на стол адресом вниз, но Фелдер успел заметить, что в письме было всего одно слово. На каком-то экзотическом языке вроде санскрита или маратхи[36].

Он поднял глаза на Констанс:

– Спасибо, что согласились встретиться со мной.

– Не ожидала, что вы возвратитесь так скоро.

– Простите, но я сам не ожидал. Дело в том, что… – Он замолчал и оглянулся, желая удостовериться, что никто не подслушивает. Но даже после этого все равно понизил голос: – Констанс, мне будет очень трудно продолжать работу, зная, что… что вы не доверяете мне.

– Не понимаю, почему это должно вас беспокоить. Я всего лишь ваша бывшая пациентка, одна из многих.

– Я хочу хоть что-нибудь сделать для вас, помочь вам. – Фелдер не привык рассказывать о своих чувствах, в особенности пациенту, и почувствовал, что краснеет от смущения. – Я не надеюсь, что смогу снова работать с вами – учитывая ваши пожелания. Просто хочу… короче, хочу как-то загладить… искупить свою вину. Исправить ошибку. Чтобы вы могли снова доверять мне.

Последние слова он произнес словно через силу. Констанс внимательно посмотрела на него холодными фиалковыми глазами:

– Почему это так важно для вас, доктор?

Я…

Он вдруг понял, что не знает ответа. Или просто не пытался разобраться в своих чувствах.

Наступившую тишину первой нарушила Констанс:

– Вы как-то сказали, что верите, будто я на самом деле родилась в конце девятнадцатого века на Уотер-стрит.

– Да, я действительно это говорил.

– И до сих пор так считаете?

– Это… это кажется столь невероятным, непостижимым. Но у меня нет оснований усомниться в ваших словах. Я даже нашел кое-какие доказательства, подтверждающие вашу правоту. Кроме того, я знаю, что вы никогда не врете. И когда я изучил вашу историю болезни – изучил непредвзято, – я сильно засомневался, страдаете ли вы вообще каким-либо психическим расстройством. Возможно, вы эмоционально неуравновешенны, это правда. И я уверен, что какая-то психическая травма до сих пор вас беспокоит. Но я не считаю вас сумасшедшей. Я все больше сомневаюсь в том, что вы тогда выбросили своего ребенка за борт корабля. Ваша записка Пендергасту подсказывает, что дитя осталось в живых. Я чувствую, что здесь кроется какая-то загадка, какой-то тайный замысел, который скоро раскроется.

Констанс замерла.

Не дождавшись ответа, он продолжил:

– Это лишь косвенные доказательства, разумеется, но они весьма убедительны. Кроме того, есть еще и это.

Он достал из кармана портмоне и вытащил из него маленький лист бумаги. Развернул и протянул Констанс. Это была фотокопия старинной газетной гравюры, изображающей типичную сценку из городской жизни: несколько мальчишек с чумазыми лицами играют в стикбол[37] прямо посреди улицы. Чуть в стороне от них с метлой в руке стоит худенькая, чем-то испуганная девочка. Как две капли воды похожая на Констанс Грин, какой та могла бы выглядеть в детстве.

– Это вырезка из «Нью-Йорк дейли инкуайрер» за тысяча восемьсот семьдесят девятый год, – объяснил Фелдер. – Картина называется «Играющие беспризорники».

Констанс впилась взглядом в гравюру. Затем бережно, чуть ли не любовно погладила листок кончиками пальцев, сложила и вернула Фелдеру.

– Вы храните его в бумажнике, доктор?

– Да.

– Почему?

– Время от времени я… э-э… советуюсь с ним. Когда пытаюсь разгадать тайну. Строю предположения.

Констанс оценивающе посмотрела на него. Возможно, Фелдеру показалось, но ее взгляд заметно потеплел.

– В те времена, когда создавалась эта гравюра – сказала она, – газетными иллюстрациями занимались настоящие мастера. Чем бы они ни рисовали – тушью, карандашом или углем, – получались яркие, запоминающиеся картины, достойные размещения в газете. Они присылали свои работы в редакцию, и профессиональные граверы готовили по ним печатные формы, чтобы перенести рисунок на бумагу.

Она наклонилась к сложенному листу, который Фелдер все еще сжимал в руке.

– Я вспомнила, когда был сделан этот рисунок. Художнику нужно было проиллюстрировать цикл статей о многоквартирных домах Нью-Йорка. Он уже набросал эскиз, а затем предложил написать мой портрет. Видимо, я чем-то приглянулась ему. Мои родители к тому моменту уже умерли, так что он спросил разрешения у сестры. Она согласилась. Закончив работу, он отдал ей черновой набросок, расплатившись им за позволение написать мой портрет.

– Где сейчас этот набросок? – нетерпеливо спросил Фелдер.

– Давно не видела его. Но в благодарность сестра подарила ему локон моих волос. Тогда подобные подарки были в порядке вещей. Я помню, что художник положил локон в маленький конверт и приклеил его к внутренней стороне папки.

Она помолчала.

– Художника звали Александр Винтур. Если бы вы разыскали эту папку, возможно, и локон нашелся бы. Понимаю, что это почти безнадежное дело. Но если бы вам все-таки удалось, простой анализ ДНК подтвердил бы правоту моих слов: мне почти сто пятьдесят лет.

– Да, – пробормотал Фелдер, качая головой. – Если бы.

Он записал имя художника на обороте фотокопии, снова сложил ее и поместил в бумажник.

– Еще раз спасибо за то, что согласились встретиться со мной, Констанс.

Он поднялся.

– Не стоит благодарности, доктор.

Фелдер пожал ее руку и вышел из библиотеки. Впервые с начала дня его походка приобрела упругость, во всем теле ощущался прилив энергии. Прежде доктору всегда было безразлично, доверяют ему люди или нет. Теперь что-то в нем изменилось.

Но что? И почему?

13

Д’Агоста посмотрел на свой сотовый телефон: без одной минуты час. Если то, что он слышал об агенте Конраде Гиббсе, правда, этот человек должен прийти с точностью до секунды.

Лейтенант чувствовал себя неловко. Его прежнее сотрудничество с ФБР по большей части проходило через Пендергаста, и сейчас он подозревал, что это даже хуже, чем полное отсутствие опыта. Методы и стиль работы Пендергаста, его менталитет были чужды, а то и вовсе неприемлемы для строгой дисциплины ФБР.

Лейтенант подумал о чашечке кофе из «Старбакса» и коробке с десятью пончиками из «Криспи крем», ждущих его в небольшой комнате отдыха позади кабинета, и еще раз проверил время.

– Лейтенант д’Агоста?

Гость уже стоял в дверях. Д’Агоста с улыбкой двинулся ему навстречу. Первое впечатление было благоприятным. Правда, внешность специального агента Гиббса оказалась уж очень стандартной: застегнутый на все пуговицы, внушительный, элегантный. Новый с иголочки костюм идеально сидел на его атлетической фигуре. Тонкие губы, загар, сохранившийся с последнего задания во Флориде, – д’Агоста наизнанку вывернулся, чтобы выяснить эту подробность. Но его открытый, приветливый взгляд, даже в сочетании с чрезмерной серьезностью, все-таки был куда лучше зазнайства и высокомерия.

Д’Агоста протянул руку Гиббсу, тот пожал ее – крепко, но не со всей силы, отрывисто и четко. Лейтенант обошел вокруг стола и провел агента в комнату отдыха.

Они уселись за столик и немного поболтали о том, как отличается погода в Нью-Йорке от климата Флориды. Д’Агоста расспросил агента о последнем задании: обычный серийный убийца, расчленяющий тела жертв и разбрасывающий их в дюнах. Гиббс производил впечатление человека сдержанного и интеллигентного, а эти качества лейтенант особенно ценил. Помимо того что ему самому было приятней работать с таким партнером, агент мог положительно повлиять и на всю группу, большинство членов которой, говоря откровенно, были типичными нью-йоркскими болтунами и горлопанами.

Настораживало лишь то, что по ходу рассказа о своем последнем деле Гиббс становился все более красноречивым. И он ничего не ел… тогда как д’Агоста уже сжевал пончик с карамельным кремом.

– Вы, наверное, знаете, лейтенант, – продолжал Гиббс, – что мы в Квонтико составили подробнейшую базу данных по всем серийным убийцам, как часть программы Национального центра по анализу насильственных преступлений. Мы выделяем такие признаки серийного убийцы: это тот, кто выбирал себе жертв из случайных, не знакомых ему людей, кто убил трех и более человек, убивал исключительно ради удовольствия, действуя в определенной последовательности, которую мы обычно называем почерком убийцы.

Д’Агоста понимающе кивнул.

Примечания

1

Союз, объединение, общество (нем.).

2

Давай, сматываемся!.. Газуй! (нем.)

3

Закрой пасть! (нем.)

4

Истинные ребра (лат.) – семь верхних ребер, в отличие от нижних, ложных, соединяющиеся с грудиной.

5

Принстонский университет – одно из старейших и самых престижных высших учебных заведений в США, находится в городе Принстон, штат Нью-Джерси.

6

Вот знак (лат.).

7

Крейн, Харт (1899–1932) – известный американский поэт, покончил жизнь самоубийством, спрыгнув с палубы парохода в открытом море. Цитируется стихотворение «Сокрушенный храм» в переводе М. Еремина.

8

Разумеется (нем.).

9

Слабак, безвольный человек (нем.).

10

«Родос-Хаверти-билдинг» – одно из самых высоких (75 м) зданий в Атланте, штат Джорджия.

11

Сэвил-роу – улица в центре Лондона, на которой располагаются ателье по пошиву высококачественной одежды.

12

Дерьмо! (нем.)

13

Канкун – курортный город в Мексике, на полуострове Юкатан.

14

Форт-Мид – штаб-квартира Агентства национальной безопасности США, расположен около города Лаурел в штате Мэриленд.

15

Прощай навсегда (лат.).

16

«Кристис» – крупнейший после «Сотбис» аукционный дом. Расположен в Лондоне, неподалеку от Сент-Джеймсского дворца.

17

«Дуврский берег» – стихотворение английского поэта Мэтью Арнолда. Перевод М. Донского.

18

Ремулад – соус на основе майонеза, блюдо французской кухни. Лучше всего подходит к рыбным блюдам.

19

Помпано – род морских лучеперых рыб семейства ставридовых отряда окунеобразных.

20

Прекрасно (нем.).

21

До свидания (нем.).

22

Стой!.. Руки вверх! (нем.)

23

Особняк Грейси – одно из старейших зданий на Манхэттене. Официальная резиденция мэров Нью-Йорка.

24

«Оставьте разговоры. Прекратите смех. Вот место, где смерть охотно помогает жизни» (лат.).

25

«Уолмарт» – крупнейшая в мире сеть гипермаркетов, торгующих продовольственными и промышленными товарами по сниженным ценам.

26

Инкунабула – книга, относящаяся к начальной поре книгопечатания (до 1501 г.), внешне похожая на рукописную.

27

Мозуку – окинавское название водоросли лиму-моуи, обладающей высокими питательными и оздоровительными свойствами. Шиокара – традиционное блюдо японской кухни, состоящее из маленьких кусочков мяса в соусе.

28

Хиноки – японское название кипарисника туполистного, обладающего очень ценной древесиной.

29

«Четыре квартета» – цикл из четырех поэм Томаса Стернза Элиота.

30

Dozo – пожалуйста (яп.).

31

Просекко – итальянское сухое игристое вино. «Апероль» – итальянский аперитив красно-оранжевого цвета, горьковатый на вкус.

32

Квонтико – военная база в штате Виргиния, на территории которой располагается отдел по исследованию поведения преступников.

33

Мантенья, Андреа (1431–1506) – итальянский художник, представитель падуанской школы живописи.

34

ДНК-профиль – генетический паспорт, в котором указана последовательность расположения нуклеотидов в молекуле ДНК, индивидуальная для каждого человека.

35

Митохондриальная ДНК – ДНК, находящаяся не в ядре клетки, а в особых внутриклеточных органоидах, митохондриях. Митохондриальный анализ обычно применяется в тех случаях, когда идентификация по ядерной ДНК затруднена.

36

Маратхи – один из индоарийских языков, на котором говорят в Индии и на Маврикии.

37

Стикбол – упрощенная разновидность бейсбола.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.