Вестерны (№2) - Любовь и гром

— Не вмешивайся, паренек. Это всего лишь вшивый метис.

И тут Джослин перестала мыслить здраво. Она ничего не понимала, ей были совершенно недоступны предрассудки, позволяющие говорить такие вещи. Ее поражало безразличие, с которым окружающие стояли и смотрели, вместо того чтобы вмешаться и положить конец этому безобразию. И уж совсем она не могла понять, что произошло с Кольтом. Почему он молчит и терпит все это. Она же терпеть больше не намерена.

Повернувшись к держащему ее за плечо парню, она выхватила у него из кобуры револьвер прежде, чем тот успел сообразить, что происходит. Оружие оказалось длинноствольным и громоздким. Джослин пришлось положить ствол на руку, но и так она не была уверена, что сумеет попасть. С револьверами она не очень-то умела обращаться.

Но «медведь" — то этого не знал.

— Ударите его еще раз, сэр, и мне придется пристрелить вас. Стоявшие позади нее и позади «медведя» расступились. Да, ей, несомненно, удалось привлечь внимание монстра, если не сказать больше. И спокойнее от этого ей не стало. Джослин быстро глянула на Кольта, но тот, черт бы его побрал совсем, даже зная, что она вмешалась, продолжал сидеть неподвижно. Он что, действительно полагает, что она сумеет сама вытащить их обоих из этой ситуации?

— Это ты мне сказал, парень? — поинтересовался «медведь». — Надеюсь, ты не так глуп.

Она слегка вздрогнула, когда он подтянул к себе плеть. Угроза была очевидной, жест предельно ясен. Если она не опустит револьвер, он отходит кнутом ее.

У нее вспотели ладони. Лишь со второй попытки ей удалось взвести курок. В гробовой тишине щелчок прозвучал особенно громко. А «медведь» разозлился еще сильнее, настолько, что ему стало наплевать, что она целится в него.

— Ах ты, маленький говнюк! — прорычал он. — Пшел вон, или я тебя в клочки порву.

— Почему бы тебе не отвалить самому, Пратт? — выкрикнул кто-то. — Это же еще сосунок.

— Тоже кнута захотел?! — рявкнул «медведь».

— Может, хватит на сегодня, Пратт? — раздалось из другого угла.

Джослин начала было успокаиваться, но тут поняла, что «медведь» разъярился еще больше, не получив поддержки присутствующих, и его ярость направлена на нее.

— Черт бы побрал твоих защитничков! Брось или стреляй!

Он не оставил ей выбора, потому что замахнулся и собрался хлестнуть по ней. Джослин нажала на курок — и застыла от ужаса. Выстрела не последовало. Она схватила незаряженный револьвер!

Дикая радость, отразившаяся на лице Пратта, говорила о многом. За свое нахальство она сейчас поплатится кровью и претерпит при этом немыслимую боль. Сознание этого парализовало ее настолько, что она даже вскрикнуть не могла, не то что уклониться, когда увидела летящий на нее конец плети.

Но звук оказался страшнее удара — Джослин ничего не почувствовала. Хоть сердце у нее и замерло, боли она не ощутила. Зато уловила запах пороха, увидела медленно оседающего на пол Пратта и поняла, что ее кто-то спас, что она слышала выстрел, а не удар кнута.

На сей раз она не пришла к автоматическому выводу, что ее спас Кольт, и это можно было легко понять. В конце концов он позволил делу зайти слишком далеко. И тем не менее именно из дула его револьвера вился дымок. Именно с его глазами она встретилась, когда пошатнулась от облегчения. В ту же минуту Джослин пришла в бешенство.

Но внешне это никак не проявилось. Она медленно повернулась, не глядя, сунула бесполезный револьвер владельцу и спокойно вышла из салуна. Никогда в жизни она больше не заговорит с Кольтом Сандером! По какой бы дьявольской причине он ни вел себя так вплоть до самого последнего момента — а она подозревала, что целью ее было преподать ей урок, — он позволил себе напугать ее до полусмерти, а этого она ему не простит никогда.

Глава 42

Кольт видел, что герцогиня покидает салун, но не сдвинулся с места. Не мог. Он был еще слаб, как младенец. Сердце бешено колотилось, тело покрывал холодный пот. Никогда прежде с ним такого не приключалось, и он толком не мог понять, что, собственно, произошло.

Он заметил Рэмси Пратта в зеркале, узнал его и почувствовал такую примитивную, почти животную радость, что едва не завопил от восторга. Столько раз он мечтал с ним встретиться, вызвать на дуэль и всадить в него всю обойму. Но не убивать, нет, лишь искалечить на всю жизнь. Он не хотел его смерти. Пусть Пратт продолжает жить с той же горечью и болью, которые стали частью его собственной жизни с тех пор, как их пути пересеклись в последний раз.

Он сознательно допек Пратта, не реагируя на его вопросы. Он хотел взбесить негодяя как следует, настолько, чтобы тот пустил в ход свой бич. Но когда добился своего и собрался повернуться к подонку лицом, обнаружил, что не в состоянии шевельнуться. Его тело будто выключилось, когда он увидел кнут. Словно какая-то часть его сознания, контролирующая тело, решила не вступать в схватку с этим кнутобойцем, не желая " повторять однажды пережитого.

Даже когда Рэмси ударил его. Кольт не смог выйти из похожего на транс ступора. И боли, которая помогла бы ему очнуться, тоже не было. После таких сильных повреждений тканей и нервных окончаний ему можно было прикладывать к спине раскаленные угли — и то он вряд ли почувствовал бы. Теперь он даже не знал, рассек ему Рэмси в этот раз кожу или нет. И не узнает, пока не посмотрит.

Но если то, что его парализовало помимо воли, было страхом, то подлинный ужас Кольт испытал, когда угроза нависла над герцогиней, а он все еще не мог шевельнуться. Именно от испуга за нее он покрылся холодным потом, и сердце чуть не вырвалось из груди. Лишь при виде занесенного над ней кнута в нем что-то взорвалось от ярости, вернув способность двигаться.

Он наблюдал, как тело Пратта выволокли из салуна. Последовало несколько комментариев, но ни одного в адрес Кольта. Основная масса присутствующих вернулась к своим занятиям, прерванным инцидентом. Типичная реакция тех, для кого насилие стало более или менее привычным явлением.

Кольт не испытывал ничего — ни сожаления, ни удовлетворения. Вообще никаких эмоций к человеку, которого только что убил. Что его беспокоило, так это исполненный презрения взгляд герцогини, брошенный ею перед уходом. Несложно догадаться, чем он был вызван. И какие он может дать ей объяснения? Что испугался, сам не отдавая себе в этом отчета? Что хотел избавить ее от негодяя, даже попытался, но не смог двинуться? Не смог двинуться! Так она этому и поверит, как же!

Он вернулся на вокзал в шикарный вагон, который она так легко получила. Герцогиня была там, но заперлась в спальном отделении. Кольт некоторое время колебался, не постучать ли, но потом решил не делать этого. Может, оно и к лучшему. Конечно, он теряет несколько дней общения с ней, но ведь ему так или иначе предстоит с ней расстаться. Так какая разница?

Кольт взял свои вещи и направился к выходу. Он купит билет в пассажирский вагон и передаст ей через кондуктора, что находится там. Им нет необходимости встречаться вплоть до Шайенна. По пути к дверям он увидел зеркало и вспомнил про свою спину. Бросив на пол багаж, он сорвал с себя рубашку и быстро осмотрел ее. Должно быть, Пратт с годами утратил сноровку, решил Кольт. Он не нашел ни малейшего следа от удара.

— Господи Боже мой!

Кольт крутанулся, выхватив револьвер.

— Что?!

И тут же все понял по выражению ее лица. Жалости он не выносил вообще, а от нее тем более.

Выронив ружье, Джослин зажала рот рукой. Ее затошнило. За последний час она навидалась достаточно насилия, но это! Результат издевательств, учиненных над ним! Над ним! Она кинулась в туалет.

Грубо выругавшись. Кольт швырнул рубашку на пол и, рванувшись за ней, перехватил ее в дверях.

— Не смей! Это ерунда, слышишь! Ерунда! Если тебе так хотелось вывернуть наизнанку свои внутренности, то следовало это сделать, когда я пристрелил погонщика, а не сейчас!

Джослин сглотнула желчь, стоявшую у нее в горле, и потрясла головой. Из глаз потекли слезы. Она не понимала, почему он так сердится. Ведь она просто не могла справиться с разрывавшими грудь эмоциями.

Увидев ее слезы, он фыркнул:

— Прекрати!

Но его злость тут же испарилась, когда она обвила руками его шею. Он попытался разъединить ее руки, но не мог, не причинив ей боли. А она не отпускала его, наоборот, сжала так крепко, что едва не удушила.

— А, черт! — пробормотал он немного спустя, поднял Джослин на руки и опустился на ближайший стул, посадив ее к себе на колени. — Не делай со мной этого, женщина. Ну, какого черта ты плачешь? Я же сказал, что это ерунда.

— Ты… называешь это… ерундой? — всхлипывала она, уткнувшись ему в плечо.

— Для тебя ерунда. Это случилось уже давно. Ты думаешь, мне еще больно? Уверяю тебя, нет.

— Но было больно! — вскричала она. — Ты никогда не убедишь меня, что не было! О Господи, бедная твоя спина! Кольт напрягся. Это было выше его сил.

— Слушай меня, герцогиня, и слушай внимательно. Воин не терпит жалости. Он скорее умрет.

От удивления она отстранилась.

— Но я вовсе не из жалости.

— Тогда зачем все эти слезы?

— Из-за мучений, которые ты испытал. Я… я не выношу даже мысли, что тебя так мучили! Он недоуменно покачал головой.

— Ты смотришь на вещи с не правильной точки зрения, женщина. Меня должны были запороть до смерти. Мало кто может выжить после такого, а я выжил. Эти шрамы — свидетельство моей победы над врагом. Это их поражение — то, что я жив.

— Если ты гордишься теми шрамами так же, как этими, — ее пальцы пробежали по рубцу над соском, от чего Кольт аж слегка подпрыгнул, — то почему тогда их от меня прятал? А ты ведь прятал, верно?

Она вспомнила: каждый раз, когда они, обнаженные, занимались любовью, едва она пыталась коснуться его спины, как он тут же заводил ей руки за голову или прижимал к бокам. А она-то еще однажды сказала ему, что прикажет его высечь! Боже, какой бесчувственной она оказалась! Но ведь она не знала…

— Я не сказал, что горжусь ими, герцогиня. Но вспомни свою реакцию на эти, — с горечью промолвил он, прижав ее ладони к своей груди, — и свою реакцию на те, и получишь ответ. Они вызывают отвращение. Вид моей спины вызывает у женщин тошноту.

— А ты знаешь, почему? — с горячностью спросила она. — Потому что эти ты нанес себе сам, добровольно подвергшись самоистязанию, и ты ими гордишься. А те нанес кто-то другой, искалечив твое великолепное тело. Неописуемое зверство. Кто это был. Кольт?

Он не понял, то ли его обругали, то ли сделали комплимент.

— Ты только что видела, как он умер.

Она не сразу поняла, что он имеет в виду, а поняв, побледнела как мел.

— О Боже! Неудивительно, почему ты не мог пошевелиться при виде его! Я тоже не в силах была двинуться, когда подумала, что он меня ударит. А я ведь не знала, что почувствую. А ты знал… О Господи! — Застонав, она снова крепко обняла его за шею, как будто могла таким образом избавить от воспоминаний. — Ты точно знал, что почувствуешь, если он тебя ударит… И он ударил! Тебе пришлось вновь пережить этот кошмар…

— Перестань, герцогиня, — пробурчал он. — Ты представляешь все хуже, чем оно было на самом деле. Я ничего не почувствовал. Для этого нужны нервные окончания, а у меня на спине их практически нет.

— О Боже! — снова расплакалась она.

— Ну а теперь-то что стряслось?

В ответ она лишь покачала головой, понимая, каково ему будет услышать, что это еще хуже. Но он понял, о чем она думает. И понял ее попытку утешить его лаской, как это умеют делать только женщины. Она бы прижала его голову к груди, если бы он позволил. Проблема была в том, что эта мысль казалась ему весьма заманчивой.

Нужно было срочно отвлечь ее. Ему на глаза попалось ружье, которое она уронила, и он спросил:

— Куда это ты направлялась с ружьем?

— Боюсь, я не слышала, как ты пришел, — всхлипнула Джослин. — И сообразила наконец, что после моего ухода у тебя в сапуне могли возникнуть еще большие неприятности.

— И собралась идти мне на выручку?

— Что-то в этом роде.

Она думала, он засмеется. А вместо этого почувствовала его руку у себя на затылке, оттягивающую голову назад, чтобы можно было ее поцеловать. И она не удивилась сквозившему в этом поцелуе отчаянию, причем, возможно, с ее стороны даже больше, чем с его. Их время истекало, и они оба это понимали.

Глава 43

За окнами частного вагона кружила легкая метель, когда поезд прибыл на вокзал Шайенна. Проведя по приезде в Америку почти год в теплых средиземноморских странах, Джослин давно не видела снега.

— Как ты думаешь, здесь не очень суровый климат для лошадей? — спросила она, опуская занавеску. Кольт ежился в своей не очень теплой куртке.

— Дикие кони живут здесь уже несколько столетий, герцогиня. Ты считаешь, люди тут смогли бы обойтись без лошадей?

Губы Джослин тронула чуть печальная улыбка. В свое время она заявила Ванессе, что собирается именно здесь основать свой конезавод. Но тогда это было чисто импульсивное решение, принятое из-за мужчины, который сейчас как ни в чем не бывало собирался покинуть поезд. И ее. А раз уж у нее нет никакой иной причины оставаться в этом месте, может, другая часть страны больше подойдет для разведения чистокровных скакунов?

— Ты стал бы разводить здесь лошадей? — спросила она.

— А я и собираюсь. И начну с жеребенка, которого ты мне должна. Если тебя беспокоит, выживет ли он, то не волнуйся. Климат здесь идеальный — не слишком жаркое лето, не очень холодная зима.

— Я беспокоюсь о своих лошадях. Разве я не сказала, что собираюсь остаться здесь?

— Ради Бога, почему именно здесь?

Она отвернулась, не желая видеть выражение ужаса на его лице. В горле стоял ком. Ей было больно, действительно больно. Она чуть не сказала ему, чтобы он не волновался по этому поводу. Если она и останется в Вайоминге, то купит себе ферму подальше от него.

Но Кольт встал позади нее и положил руки ей на плечи.

— Забудь мои слова. Чем ты станешь теперь заниматься, касается только тебя. Моя работа завершена.

Но как, черт побери, он сможет спокойно жить, постоянно помня о ее присутствии, зная, что она где-то рядом? — спрашивал себя Кольт. Он-то ведь полагал, что она пробудет здесь какое-то время, сделает намеченные дела и уедет обратно на восток. И тогда он сможет о ней забыть. Но если она не уедет…

Джослин стряхнула его руки, но он успел ощутить охватившее ее напряжение.

— Не пойму, почему я все время забываю, как тебе не терпится положить конец нашему знакомству! Будь любезен, доставь меня до гостиницы — и ты свободен. Жалованье я отправлю на ранчо твоей сестры, как только прибудут деньги.

— Нет, не отправишь.

— Да, я…

— Нет… не отправишь, герцогиня.

Джослин поджала губы. Однажды он уже разговаривал с ней так надменно. Тогда она всего лишь хотела с ним поговорить. Теперь она уже не боялась этого сурового лица. И даже позволила злости подавить боль. Так, значит, ему не терпится? Значит, он хочет порвать с ней все связи немедленно? После проведенной вместе недели она было подумала, что стала понимать его немного лучше. Даже начала надеяться…

— Если ты беспокоишься, что я лично привезу деньги, то не волнуйся. Уверяю тебя, ты меня больше не увидишь. Но, безусловно, я не вожу с собой таких денег в чемодане. Если ты не можешь подождать прибытия фургонов, я телеграфирую в мой ближайший банк, и деньги переведут… Теперь-то что не так? — спросила она, увидев, что он покачал головой.

— Только попробуй заплатить, и я сожгу эти деньги. Они никогда не были мне нужны, и ты это прекрасно знаешь. Просто переправь жеребенка, когда его можно будет оторвать от матери, и мы квиты.

— Значит, ты выполнял столь ненавистную тебе работу даром? По крайней мере позволь мне выплатить тебе премиальные…

— Нет.

Она мрачно посмотрела на него.

— Ты твердо вознамерился внушить мне чувство вины за то, что я использовала тебя, не так ли? В таком случае вынуждена тебя разочаровать. Если я что и испытываю, то отнюдь не вину.

С этими словами она подхватила чемоданчик и вышла из вагона. Кольт заскрежетал зубами и сплюнул от злости. Если бы его седельные сумки не остались в спальном отделении, он бросился бы за ней. Чертова баба! Теперь он еще будет виноват в том, что не взял с нее денег! Единственное, чего он хочет, это убраться от нее подальше, пока не сотворил какой-нибудь глупости, например не сказал ей о своих чувствах. Можно себе представить, как она отреагирует на такое признание! Помчится прочь быстрее лани! Если сперва не рассмеется в лицо.

Кольт вспомнил слова, сказанные ею перед тем, как они отправились в салун: у нее больше не будет подобной возможности. Едва только к ним присоединится свита, все ее маленькие вольности кончатся. То же относится и к нему, и он понимал это. Может, она и весьма охотно делила с ним одеяло, пока они были одни и их никто не видел. Но здесь ее ожидали несколько человек из свиты. То-то будет скандал, если люди узнают, что" она взяла в любовники своего полукровку проводника. А шлея ей сейчас под хвост попала лишь потому, что он сообщил ей о конце их отношений прежде, чем она сама успела его прогнать. Потому-то она и стала такой чопорной и брюзгливой.

Выскочив на платформу, Кольт вынужден был бежать, догоняя герцогиню. Ей бы следовало пойти к грузовому вагону, чтобы сначала забрать лошадей, а она рванула прямиком в город. Он чуть было не решил: пусть сама и идет. Но забота о ней уже вошла в привычку. Пока он не убедится, что ее люди уже прибыли, и не передаст ее им с рук на руки, он не может ее оставить.

Джослин была слишком разъярена, чтобы видеть куда идет, мимо кого идет и вообще что-нибудь в городе Шайенн, территории Вайоминг. Она чувствовала себя… использованной. Господи, неужели всю эту неделю он лишь по-своему мстил ей? Считал ее потребительницей и решил отплатить той же монетой? Какая низость! А что еще она может подумать? Не далее как утром он исступленно занимался с ней любовью, а потом нежно держал в объятиях. А сейчас не мог дождаться, когда наконец от нее избавится, чтобы больше не видеть. Господи, неужели все кончено, и она его больше никогда не увидит, никогда не почувствует на своем теле его руки?

Как же она это вынесет?

Ее шаги замедлились, грудь стянуло болью. Джослин пыталась напомнить себе, где находится. Нельзя плакать на людной улице! Но слезы неудержимо бежали по щекам. И тут ее грубо схватили за запястье и рванули в сторону. Первой мыслью было: еще нет, он еще не покинул меня. Но когда чья-то рука зажала ей рот, а к шее прижалось что-то острое, эта мысль тут же исчезла, — Тебе везуха, что сперва босс хочет тебя видеть, девка, не то я б тебе глотку прямо тут перерезал. Только двинься, и я его огорчу.

Она поняла предупреждение, но не была уверена, стоит ли ему следовать. Чего ждать? Зачем перед смертью сносить издевательства англичанина, когда можно покончить со всем здесь и сейчас?

Кроме человека, притиснувшего ее к себе, зажав рот и приставив нож к горлу, она увидела еще одного. Он стоял, прислонясь к стене у угла дома, и держал одну руку под теплой курткой. Джослин не сомневалась: там спрятан револьвер, чтобы не видно было с улицы. Ее саму тоже оттащили к стенке, и теперь вряд ли ее могли заметить в тени между домами, разве что кто-нибудь пойдет по этому узкому проулку.

Она не понимала, почему они все еще стоят тут. Наверняка где-то за домом их ждут лошади, чтобы увезти ее к Длинноносу. А так они лишь дали ей время подумать и решить, что, пожалуй, она с ними не поедет. И если ей сразу же не перережут глотку, то она станет сопротивляться или хотя бы кричать.

Она уже собиралась как следует пнуть державшего ее мужчину, когда второй просипел:

— Он идет, Девейн.

Кто? Только не Кольт! Он, должно быть, еще у поезда, забирает своего коня. Или уже мчится домой. Но она поняла, что это именно Кольт и они собираются убить его. Побелев, она застыла, парализованная ужасом. И вот он сворачивает за угол и тут же останавливается перед дулом револьвера.

— Даже не дыши, — было сказано ему.

Кольт и не дышал. Он чуть не задохнулся от ярости. Идиот, как он не догадался, почему герцогиня так резко свернула за угол и нырнула между домами? Конечно, он подумал, что она лишь пытается сбежать, но это его не оправдывает. Одного взгляда на нее хватило, чтобы понять, как сильно она напугана, раз плачет. И от этого в нем проснулись инстинкты воина-шайенна. Ни один из этих ублюдков не уйдет отсюда живым.

— Расслабься, Клинт. Он и не дернется, раз я держу ножик у этой нежной шейки. Верно, Сандер? — хохотнул Девейн. — Признаешь меня, а? Или стольких положил, что и не упомнишь?

— Оуэн, верно?

— Ну, я прям польщен. Теперь роли переменились, а? Небось думал, что самый умный, а, когда смылся с малышкой? Только старина Майлз сказал, куда она намылилась, понял?

Так что на хрена было мчаться за метисом, если можно сидеть на месте и ждать, а?

— Значит, англичанин в городе?

— Лучше спроси, в каком он настроении, а не где прячется, поскольку второе не важно, а первое — наверняка.

Над его словами засмеялся только Клинт, который хоть и не был тогда еще с Девейном, но наслушался об их первой встрече с девушкой. Однако Девейн не разделял его веселья по этому поводу. Потому что он-то там как раз был.

— Он чуть не поубивал нас всех, узнав, что Ангел прямиком отвез се к тебе, — продолжал Девейн. — И совсем взбесился, когда мой тупица братец на пару с Сондерсом подхватили золотую лихорадку и смылись. — Тут он ухмыльнулся. — Ну, теперь можешь поставить на свой последний вздох, что он взыщет с нее сполна за все огорчения. А ты готов заплатить свою долю?

— Мою долю?

— Думаешь, мы не знаем, что это ты водил нас за нос, Сандер?

— Это ведь твое индейское имя, да? — нагло поинтересовался Клинт. — Если у тебя есть еще одно, то выкладывай прям щас. — И ехидно добавил:

— Чтобы мы написали твое полное имя на надгробии.

— Мое имя Уайт, — спокойно сообщил Кольт.

— Уайт Сандер — Белый Гром, — хмыкнул Девейн. — Надо же!

— Это почему так? — допытывался Клинт. — Это же совсем не так интересно, как Бешеный Пес или Сумасшедший Конь.

— Ты забыл, что он помесь, дубина, — брезгливо протянул Девейн. — Это из-за его белой половины.

— Нет, это из-за молнии, которую сопровождает гром, — флегматично пояснил Кольт, всаживая пулю точно между глаз Девейна.

Клинт в шоке уставился на приятеля, напрочь забыв про свой револьвер. Герцогиня, свалившаяся на землю вместе с Девейном, закричала. Лишь тогда Клинт перевел взгляд на Кольта — и получил предназначенную ему пулю. Чисто рефлекторно он спустил курок, но попал только в грязь, куда мгновение спустя рухнул сам.

Кольт убедился, что Клинт мертв — по поводу Оуэна и сомнений не было, — и только после этого помог Джослин встать. Она немедленно двинула ему кулаком в челюсть, и он едва успел уклониться. Однако от ее ярости спрятаться было некуда.

— Ты мог меня убить! Он мог меня убить!

Кольт перехватил второй удар и крепко прижал ее к себе.

— Все кончено, герцогиня, — ласково проговорил он. — И я никогда не стреляю, если не уверен, куда попаду.

Он почувствовал прокатившуюся по ней волну дрожи, и она обмякла у него в руках.

— Кажется, в последнее время к моим ногам падает слишком много трупов. Забери меня отсюда, Кольт.

Ничего другого он и не желал, но увидев, как к ним бегут услышавшие выстрелы люди, понял, что с этим придется подождать. Среди горожан Кольт различил и шерифа Смита, с которым, к счастью, был знаком. По крайней мере им не придется слишком долго отвечать на вопросы.

— Я отвезу тебя в «Скалистую долину», как только объясню причину этого месива, герцогиня. Потом вернусь выяснить, приехал ли уже кто-нибудь из твоих охранников. Но до тех пор, пока где-то здесь отирается англичанин — а одному Богу известно, каких еще типов наподобие Клинта он нанял, — тебе безопаснее находиться на ранчо.

Джослин не стала спорить. Единственное, что имело сейчас значение, — он еще не уходит от нее.

Глава 44

Первое, что сказала ему женщина, было:

— Если только он не изменил пол. Кольт, то это не Билли ты привез домой.

Затем его обняли, оглядели со всех сторон и, наконец, нахмурились.

— Не думала, что на это уйдет столько времени. Ты отыскал недоумка?

Джослин стояла позади и слушала краткое объяснение Кольта, а затем град посыпавшихся на него вопросов. Она не помнила, чтобы он когда-либо так много говорил, во всяком случае, сразу. Разумеется, она ни на миг не усомнилась в том, кто эта черноволосая красавица с потрясающими бирюзовыми глазами. Ясно, это — его сестра Джесси, та самая, что дала ему имя Кольт и обучила английскому. Последнее тоже не вызывало сомнений, стоило только послушать, как они разговаривают.

Затем ее наконец представили, но, как и следовало ожидать от Кольта, просто как герцогиню. Джослин сомневалась, помнит ли он вообще ее имя, но не стала поправлять Джесси, когда та решила, что ее так и зовут — Герцогиня.

Потом она познакомилась с Чейзом, мужем Джесси, просто великолепным мужчиной с такими темными глазами, что они казались совершенно черными. Джесси не выглядела старше двадцати одного года, но наверняка ей было побольше, поскольку ее старшему сыну — точной копии отца — исполнилось семь. А еще у нее были пятилетняя дочка и четырехлетний малыш, совершенно очаровательный. У Джослин защемило в груди, когда эта троица с радостным визгом повисла на «дяде Кольте».

Поскольку они прибыли на ранчо «Скалистая долина» вскоре после наступления темноты, Джослин довольно рано откланялась, предоставив тем самым возможность Кольту побыть наедине с семьей. Однако утром она обнаружила, что он ночью вернулся в город. А когда присоединилась к его сестре в столовой большого дома, то ее встретили с определенной долей враждебности.

— Что вы сделали с моим братом? — услышала Джослин вместо приветствия.

— Прошу прощения?

— Нечего разговаривать со мной таким высокомерным тоном, Герцогиня, и прикидываться, что не понимаете, о чем речь. Кольт, вернувшийся сюда вчера вечером, это совсем не тот Кольт, который уехал отсюда несколько месяцев назад в поисках Билли.

Джослин осенило: наконец она может кое-что узнать о Кольте Сандере. Она видела: за враждебностью Джесси Саммерс скрываются озабоченность и огорчение за человека, который ей дорог, поэтому не обиделась и вообще не обратила внимания на выпад.

— А каким он был перед отъездом? — закинула она пробный шар.

— Счастливым и довольным, и мне понадобилось чертовски много времени, чтобы сделать его таким. Здесь он может быть самим собой, и позвольте заметить, Герцогиня, вы не найдете более заботливого, чуткого и щедрого человека, чем он. Но вчера вечером, черт побери, он был замкнут, взвинчен, раздражителен, и будь я проклята, если он молниеносно не исчез, как только вы ушли спать. И я хочу знать, что, черт возьми, происходит?

— Боюсь, что не имею ни малейшего представления. Я знаю другого Кольта, это — грубый, резкий малый, с которым я впервые встретилась, когда он спас мне жизнь. Хотя нет, беру свои слова обратно. В последнюю неделю он был… скажем так, довольно раскован — до вчерашнего дня.

— А что стряслось вчера?

— Мы приехали в Шайенн, разумеется, и он не смог отделаться от меня так быстро, как ему хотелось. К сожалению, у моего врага имелись другие планы, поэтому я здесь. И возможно, именно поэтому он предстал перед вами в несколько ином виде. Увы, он не смог пока что избавить себя от моего общества.

— Избавить себя? — хихикнула Джесси. — Занятно вы выражаетесь, Герцогиня. Когда мой муж в следующий раз решит со мной поспорить, я избавлю себя от спора.

— Мудрое решение, если ваш муж похож на Кольта, — присоединилась к веселью Джослин.

— Кольт ссорится? С каких это пор?

— Всегда, я так думаю. Или вы хотите сказать, что это ему не свойственно?

— Конечно. С ним мало кто решится связываться, если вы понимаете, о чем я. А когда я с ним ссорюсь, он просто тихо сидит и ждет, пока из меня выйдет пар, а потом говорит что-нибудь такое, что меня смешит.

Джослин недоверчиво покачала головой.

— Поверить не могу! Неужели мы говорим об одном и том же человеке?

— Я тоже. Герцогиня.

— Не могли бы вы называть меня Джослин?

— Что? Значит, Герцогиня — это прозвище, которым наградил вас Кольт?

— Можно сказать и так, — кивнула Джослин, не желая тратить время на объяснения, когда ей необходимо было узнать столько важных вещей. — Я часто размышляла, чем вызвана горечь, которую я так ощущала в Кольте. Возможно, вы сможете пролить свет на это?

— Шутите? По-моему, это очевидно. Люди не принимают его таким, какой он есть.

— Но вы ведь сказали, что он здесь счастлив и доволен.

— Я имела в виду ранчо. В Шайенне его тоже хорошо знают и любят, но все равно у него постоянно проблемы с чужаками. Пройдет много времени, возможно, он даже не доживет до этого, когда люди научатся смотреть на человека и не видеть в нем индейца, которого считают необходимым ненавидеть.

— Но он сам в этом виноват, одеваясь так, чтобы подчеркнуть свое происхождение! — возразила Джослин, снова вспыхнув по поводу всей этой несправедливости. — Разве он не понимает, как мало он, в сущности, похож на индейца? Стоит ему постричься…

— Он уже пытался, — резко оборвала ее Джесси, и часть ее собственной горечи прорвалась наружу. — Хотите знать, чем все это кончилось? То, что он выглядел, как белый? Один из моих соседей буквально взбесился, когда выяснил правду, и натравил на Кольта всех своих людей. Велел привязать его к коновязи и запороть до смерти.

— О Боже! — прошептала Джослин, закрыв от боли глаза.

— На нем почти не осталось кожи, которую можно было сшить, — безжалостно продолжала Джесси, когда воспоминание ожило в ней вновь. — Мяса — тоже после сотни с лишним ударов. Но знаете что? Он все еще стоял прямо, когда мы примчались и положили конец экзекуции. И им не удалось вырвать у него ни единого стона, хоть мерзавцы и очень старались. Конечно, мы думали, что потеряем его, когда он три недели метался в жару. И прошло еще добрых месяцев восемь, прежде чем к нему полностью вернулись силы. Но то, во что они превратили его спину, выглядит не очень-то приятно.