Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Эксцессы

ModernLib.Net / Отечественная проза / Лимонов Эдуард / Эксцессы - Чтение (стр. 2)
Автор: Лимонов Эдуард
Жанр: Отечественная проза

 

 


      "Может быть, -- сказал я, философски пожав плечами. Наблюдательность маленького Эдварда меня раздражала. -- Что мы можем сделать в любом случае?" -- добавил я, так как маленький Эдвард все еще вопросительно глядел мне в глаза. -- Может, она бегает в туалет отлить, может, у нее слабый мочевой пузырь..." -- закончил я зло. Маленький Эдвард в Нью-Йорке не в первый раз, но ему все еще мерещатся наркоманы-джанки в каждом мирно глотающем квайлюды драг-дилере.
      Когда вернулся злой и одинокий Жигулин, мы с Эвелин откланялись. Я понял, что далее меня ожидает бессмысленное таскание по ночи в компании нервных, желающих поебаться молодых людей, и только.
      "Слушай... -- обратился я к Эвелин, -- поедем к тебе. -- И добавил: -Если ты не возражаешь".
      "Поедем, -- согласилась Эвелин. -- У меня есть четыреста квайлюдов, пол-паунда кокаина, и если ты любишь мескалин..." -- Она засмеялась, она счастлива была поразить меня изобилием наркотиков, имеющихся в нашем распоряжении. "А трава есть?" -- спросил я.
      "Есть, -- заверила она. -- Хорошая, для гостей... Я не курю. Только дурь от нее в голове. Лоу-класс драг".
      Мы попрощались с ребятами. Ребята каждый криво улыбнулись. У Жигулина уже была какая-то новая идея по поводу того, как с наибольшей пользой провести остаток ночи, и они тоже покинули "Эксцесс", устремившись к своему "конвертабл". Маленький Эдвард, выпивший еще пару скотчей, платил уже Ричард, скользнул по нам с Эвелин пьяными глазами, покачал головой и расхохотался.
      "Дурак, -- подумал я снисходительно. -- Я еду туда, где есть полпаунда кокаина, мескалин, четыреста квайлюдов, трава... и пизда. А ты, маленький Эдвард, куда едешь ты?"
      В "бьюике" Эвелин дала мне еще один квайлюд.
      Она жила теперь в Бруклине. До этого она жила в Манхэттане, но теперь она купила "бьюик" и живет в Бруклине.
      "Это недалеко", -- сказала она заискивающе. "Не имеет значения", -заверил ее я. После всех квайлюдов и чего там еще того, что она принимала в себя в туалете, ее слегка пошатывало, и она стала шепелявить. Но, сев за руль, повела машину резко и уверенно.
      Через пятнадцать минут мы уже были в тихом провинциальном городке, вдалеке от новой волны, эксцессов и Билли Идола.
      В квартире (путь туда был обычный, -- заплывший от множества слоев краски холл, две несвежие пальмы, колонны, элевейтор с якобы сделанными из нержавеющей стали дверьми, три крепких с бронзовыми язычками замка) она плюхнулась на кровать, перевернулась на спину и выдохнула облегченно: "Уф-ф!" Я подошел и как мог нежно поцеловал ее, склонившись над нею. Закрыв при этом глаза. Я знаю, что молодых женщин следует целовать страстно, женщин же ее возраста следует целовать нежно, жалея их за их усталость.
      "Понюхаем? -- предложила она. -- Я нуждаюсь в энергии". -- Разумеется, я согласился. Сколько себя помню, я не отказывался от драгс никогда.
      Кокаин у нее был действительно розовый -- самый лучший, какой только существует. Она взяла кусок из стеклянной банки (в таких хранят сахар или соль или зародыши в формалине) и бритвочкой в черепаховой оправе быстро и ловко стала рассекать кусок на черном зеркале, эпохи, по-моему, арт-нуво. Или, может, это копченое зеркало было подделкой, ибо как может такое зеркало прожить 50 -- 60 лет? "В обычном кокаине в два раза меньше чистого кока, чем в этом", -- сообщила мне Эвелин, продолжая рассекать розовый кусок.
      Я кивнул согласно. Химические формулы меня не интересовали, так же как и процентные соотношения Нужна была энергия, значит, следовало рассечь кокаин и нюхать его. Но она была профессионал, ей хотелось поговорить о своей профессии.
      Она передала черное зеркало мне. Я втянул линию одной ноздрей и линию другой.
      "Как было в тюрьме?" -- спросил я, передавая зеркало ей. Спросил о профессии.
      "Гнусно и скучно", -- ответила она коротко и втянула только одну линию, половину одной ноздрей и половину другой. На лице ее появилось выражение довольства. Она легла на спину и стала смотреть в потолок с тем же довольным выражением лица. За все ее щедро раскидываемые передо мной дары (пластиковый мешочек, набитый квайлюдами, она положила на ночной столик у кровати) следовало ее выебать. Но выебать ее так, свежим после кокаина, или покурить? Я с сомнением, осторожно, покосился на нее. Нет, все еще замшевый костюм, истертый и старый, а не желаемая пизда, лежал на спине.
      "Ты говорила, что у тебя есть трава?"
      "Да-да, есть, -- согласилась она. Только тень неудовольствия смутно скользнула по ее лицу. Она встала с кровати и принесла железную коробку и большое кухонное сито. Вывалила содержимое коробки в сито. Я поглядел в сито. Травы хватило бы и на месяц. -- Сенсимиллия", -- констатировала она равнодушно, называя сорт травы. "Живут же люди!" -- подумал я с завистью.
      "В Париже такую траву найти трудно, -- пожаловался я -- С травой вообще плохо. Гашиш".
      "Ливанский?" -- спросила она.
      "Ливанский и афганистанский", -- подтвердил я. "А какие цены на кокаин?" -- поинтересовалась она, скручивая для меня джойнт.
      "От 500 до 700 франков за грамм".
      "Ну почти такие же, как здесь", -- удовлетворенно заметила она и выдала мне джойнт, а сама достала из мешочка квайлюд и откатилась в угол кровати.
      Покурив, и покурив спешно, ибо замечал на себе ее нетерпеливые взгляды, недаром она проглотила столько квайлюдов и только осторожно коснулась кокаина, чтобы, не дай Бог, не вывести себя из квайлюдного чувственного тумана, я протянул к ней руку. Она даже задрожала, когда я сунул руку ей под юбку и погладил ее голый живот, так долго ждала, бедняжка... Когда после десятка минут всевозможных развлечений без члена я наконец медленно (с ней следовало делать это медленно) ввел в нее свой член, она захрипела от радости, и руки и ноги ее одновременно дернулись в сладкой конвульсии. Дернулись и на мгновение застыли. Дело было сделано, хуй был в ней, губы ее пола и волосы ее пола крепко обнимали и обвивались вокруг члена мужчины.
      "Опять эта сладкая наполненность, -- наверное, думала она. -- Опять во мне самец. И, значит, я жива. И, следовательно, я опять женщина, и опять молода. Во мне мужчина, и это доказательство".
      Так как мы были друг другу совершенно чужие, чувства наши были чистыми и честными. Никакой стеснительности между нами не было, последние остатки неживотности и цивилизованности были уничтожены квайлюдами и травой, и она орала, стонала и рычала, а я с шумом вдыхал воздух, время от времени взглатывая слюну, с похабнейшим шумом, следует сказать. После многочисленных движений и несколько раз сменив позиции, все время чувствуя друг друга, чувствуя любое, мельчайшее движение, мы наконец кончили вместе, хрипя, надуваясь и дергаясь, как две огромные лягушки. Я глубоко вжал ее живот своим пахом в кровать, в последней конвульсии, и там, невидимо, в нее, в глубь ее внутренностей, брызнула моя сперма...
      Очнувшись через мгновение, я увидел экран ТВ -- и рожу Рода Стюарта. Рожа мистера Стюарта напоминала оголенный, стоячий хуй, по которому, содрогающемуся, течет вниз сперма. Я захохотал.
      "Что?" -- спросила она, высвобождая себя из-под меня, осторожно, нежно и благодарно. "Род Стюарт похож на член", -- сказал я. Она заглянула в ТВ, стоящий в изножье кровати. "Да, ты прав, -- расхохоталась она. -- Стюарт очень сексуален".
      "Похабно сексуален, -- добавил я. -- Мужчина и женщина одновременно. Старая блядь с хуем".
      Она, хохоча, встала и пошла в ванную комнату. Через несколько минут она вернулась оттуда, завернутая в красное кимоно, с полотенцем, от которого исходил пар.
      "Дай мне твой член, -- потребовала она, улыбаясь. Я послушно повернулся и подставил ей член. -- Французская женщина -- это не американская женщина, -сказала драг-дилер нравоучительно. -- Французская женщина с детства приучена к гигиене и к заботе о мужчине. -- Она тщательно протерла мой член горячим полотенцем и унесла полотенце в ванную. -- Ты хочешь есть?" -- спросила она, появившись опять.
      "Да, -- согласился я. -- Очень".
      "Я закажу по телефону еду. Правда, в это время ночи, -- она посмотрела на часы, -- только китайский ресторан открыт. Ты любишь китайскую еду?"
      "До сих пор еще не выработал предпочтений и неприязней, -- сказал я. -Да, я люблю и китайскую еду".
      Она заказала два блюда креветок, свинину для меня, еще биф и два морских супа. Как женщина разбитная и практичная, она некоторое время поболтала с принимающим заказы китайцем, чему-то засмеялась, повторила заказ опять и вдруг углубилась в беседу о качествах креветок. Я опять поглядел в ТВ, тот же самый канал, что и в жигулинском "охуенном пентхаузе", представлял миру людей рок-энд-ролла. Эвелин закончила разговор о качествах креветок. "Через десять минут, -- сообщила она довольно и, погладив меня по голому колену, я сидел в кровати по-турецки, спросила: -- Хочешь чего-нибудь?"
      "Джойнт", -- попросил я. Она послушно стала делать мне джойнт, время от времени посматривая на меня.
      "Это было замечательно, -- сказала она. -- Ты знаешь женщину, Эдуард, ты европейский мужчина. Это было очень-очень хорошо".
      "Ты была тоже очень хороша, дорогая, -- сказал я и погладил ее по шапке мелких кудрей. -- Ты все чувствуешь, с тобой приятно это делать". Она смущенно засмеялась.
      "Саша сказал, что у тебя вышло несколько книг во Франции... О чем твои книги?" -- спросила она.
      "Обо мне. О моей жизни. О моей социальной жизни, и о моей... -- я замялся, -- ...сексуальной жизни".
      "Интересно было бы прочесть. У тебя нет с собой твоих книг?"
      "Увы, нет. Я уже не вожу с собой по свету свои книги. Я подарю тебе мою американскую книгу, которая только что вышла".
      "Правда? -- обрадовалась она. -- Я куплю у тебя..."
      "Зачем? Я тебе подарю. Издательство дает мне какое-то количество книг бесплатно. Как автору..."
      "Спасибо, -- сказала она. -- Только не забудь. Держи джойнт".
      Я закурил. Почти тотчас же раздался гудок интеркома. Она пошла в кухню и что-то там бормотала в интерком. Я глядел в ТВ, время от времени затягиваясь марихуанным дымом. В ТВ опять был Майкл Джексон в розовой курточке. "Бит ит!" -- опять кричал он. На хорошенького Майкла было так сладко смотреть.
      Последовал звонок в дверь. Эвелин вышла из кухни со свертком в руке и отворила дверь, впрочем, не снимая массивной цепочки. Эвелин просунула сверток в образовавшуюся щель, и я увидел, что сверток взяла чья-то рука. Другая рука, пальцы были смуглые и длинные, дала другой сверток, поменьше, Эвелин. Оказывается, это не был деливери-китаец. Я решил не размышлять на тему, кто это был, я решил в это дело не входить. Я опять с удовольствием поглядел на тоненькую фигурку Майкла Джексона на экране ТВ. Очевидно, Майкл нравится не только мне. Второй раз за эти сутки показывают Майкла. Я докурил джойнт и полностью растворился в атмосфере хорошо схореографированной балетной драки.
      Снова взвыл интерком, но на сей раз, когда несколько минут спустя Эвелин открыла двери широко, в дверях появился китаец с большим грубым пакетом. Эвелин заплатила китайцу, и тот ушел, с удовольствием опустив свой чаевой доллар в заветный задний карман черных штанов.
      Эвелин поместила еду на большой поднос и поставила поднос на кровать. Мы начали с супа.
      После китайской пищи и нескольких банок пива я ебал ее, а по ТВ показывали старую музыкальную комедию. Черно-белую. Мелькало личико юной Мэрилин Монро, она не была еще даже в главной роли. Я чуть повернул мою женщину на кровати, взяв ее для этого за мягкую жопу обеими руками так, чтобы мне было видно сладкую Мэрилин, и принялся ебать кого-то из них, обильно награждая это существо длинными пенальными движениями члена в нее и из нее, в нее и из нее... Чуть позже, когда началась скучная сцена, все участники которой были мясистые глупые мужчины в шляпах и при галстуках, в двубортных костюмах, я вынул мой член из существа и, приблизив свою физиономию к ее пизде, некоторое время вглядывался в затекшее липкое месиво складок и поверхностей и редких блондинистых волос. Затем я вернулся на мягкий живот существа, опять ввел в нее свой расслабившийся было член и стал ебать ее длинными, заставляющими ее напрягать живот все сильнее, движениями. По степени напряжения живота я чувствовал, что мой драг-дилер находится всего в нескольких минутах, или секундах, или сантиметрах от оргазма. И верно, чуть позже она затряслась подо мной и вонзилась когтями мне в спину...
      Я не помню, сколько раз я выебал ее в эту ночь. Много. Мы все время жрали квайлюды, чтобы не позволить искусственному возбуждению выветриться из наших тел и вдруг превратить эту пещеру страстей в обыкновенную бруклинскую квартиру старой полуфранцуженки-полуеврейки. Я не знаю, каким она представляла себе меня. Я имею наглость верить в то, что она не выдумывала меня, а воспринимала меня тем, кем я и был, -- писателем, живущим в любезном ее сердцу Париже, интересным для нее незнакомцем. Мы были, я думаю, одного возраста, но ей не нужен был Лимонов моложе того, который лежал с нею в постели. Ее сексуальный восторг был по поводу меня, она с удовольствием ебалась именно со мной. Я же с помощью марихуаны воображал не ее... кого-то... ну хотя бы на десять лет моложе.
      Под утро я уже ебал именно ее, с презрением к ней и пониманием власти своего хуя над ней. Все тайны открылись, и мы -- реальные -- встретились. Я ебал старую полуфранцуженку-полуеврейку, ебал, ясно видя, как она хочет ебаться, до какой степени ей нужна эта широкая, вольная, хамская ебля. ЕБЛЯ.
      В антрактах она гордо расхаживала по квартире голая, щеголяя своей натертой моим хуем щелью. Она кружилась, счастливая, перед зеркалом в красной тишотке с надписью "Кокаин", доходившей ей до самой пизды.
      "Хочешь такую же?" -- спросила она меня.
      "Хочу".
      Откуда-то она достала красную тишотку номер два с белой надписью "Кокаин", и я надел тишотку на себя.
      Около семи часов утра из щелей между шторами и окном уже просачивалось солнце, мы все еще не спали и танцевали голожопыми близнецами в красных тишотках под музыку неизвестного телевизионного канала, танцевали что-то тихое, почти танго.
      "Давай поспим, -- предложила она, вдруг остановившись, -- а в десять встанем и поедем на пляж в Рокавей. Доспим там. Хорошо?"
      Мы легли в постель и уснули, обнявшись дружески, как брат и сестра. Засыпая, я ухмыльнулся, представляя себе, с каким ужасом я проснусь... и, наверное, убегу тотчас от старой полуфранцуженки-полуеврейки...
      Нет, я не убежал. Зазвенел будильник, который она, оказывается, завела, и она, о чудо, встала. Может быть, тюрьма приучила ее рано вставать, не знаю. Встал и я и, натыкаясь на мебель, начал искать свою одежду.
      "Одень тишотку, которую я тебе подарила, -- сказала она и сунула мне в руки зеркальце со множеством линий кокаина на нем. -- Возьми. Без этого ты уснешь".
      Я послушно вынюхал целых четыре линии, по две на ноздрю, и стал влезать в брюки.
      "Нет, -- сказала она, -- ты не можешь ехать на пляж в черных узких брюках. Тебе будет неудобно. Я дам тебе брюки".
      Порывшись в другой комнате, она принесла мне спортивные синие брюки с двойным красным лампасом по боковому шву. Кокаин привел меня в порядок, я преспокойненько стоял через несколько минут готовенький к пляжу и глотал горячий кофе из большой чашки.
      "Мы поедим там, на пляже", -- сообщила она, заботливо улыбаясь.
      "Ты ко мне по-человечески, и я к тебе по-человечески", -- вспомнил я далекий советский анекдот... С такими словами обращается жена к мужу, подавая ему великолепный обед с водкой в сияющей чистотой квартире, на следующий день после того, как муж преотлично выебал ее...
      Пляж оказался забавным и смешанным: нудистско-гомосексуальным. Вокруг были вполне симпатичные рожи, груди и жопы, весьма круглые порой. К сожалению, ассоциация местных жителей недавно одержала судебную победу над нудистами и гомосексуальными нудистами: лежать с голой жопой и сиськами уже несколько недель было нелегально. Эвелин оставила свою пизду закрытой, но обильно посыпанные веснушками сиськи выставила миру на обозрение. Впрочем, мир был дружелюбный. Здоровенные юноши-атлеты или их полуседые аккуратные обожатели не обращали никакого внимания на сиськи Эвелин и круглую жопу и полурастворенную пизду девушки, невинно лежащей на расстоянии метра от меня.
      Так как я подозрительно пристально стал изучать большие мягкие сиськи Эвелин и ее обильно-веснушчатую спину с несколькими прыщиками на ней, я решил выкурить джойнт, дабы не обнаружить больше дефектов на ней и таким образом не испортить себе прекрасного драг-настроения. Под неодобрительным взглядом Эвелин, затем потеплевшим (по-видимому, от воспоминания о прошедшей ночи), я скрутил себе под прикрытием ее большой сумы джойнт и закурил. После пары затяжек веснушки исчезли с сисек Эвелин, но, когда я посмотрел на невинно дремлющую, полурастворенную пизду кругложопой девушки, мой член встал, и мне пришлось спешно перевернуться на живот.
      Через час Эвелин, у которой оказалось на пляже множество знакомых, повязавши на грудь цветастый шарф, отправилась за едой. Вернулась она с хат-догами и сладкой тушеной капустой. Хат-догов я, к своему удивлению, проглотил целых три. После еды Эвелин сняла шарф с груди и, улегшись на спину, почти мгновенно заснула. Я некоторое время понаблюдал за растрескавшимся соском одной ее груди, и мне захотелось ее выебать. Отвращение к ней, а одновременно и желание еще более усилились, когда она вдруг захрапела и вскоре после нескольких пробных трелей перешла на постоянный, не очень громкий, но тщательно оркестрованный храп. Я лежал, и хуй мой, вдавливаясь в песок, зудел, и я думал о том, как глупо лежать между двух пизд, хотеть их, а законы общества не позволяют тебе тут же утолить твое желание.
      "Полиция!" -- прервала мой огненный бред полурастворенная пизда. Она спешно натягивала юбку и, натянув, плюхнулась на спину и прикрыла массивные сиськи зеленым лифчиком крошечного размера. "Разбудите же вашу подругу, полиция..." "Что? -- не поняла Эвелин. -- А, полиция..." -- сказала она спокойно. И повязала вокруг груди шарф. Оглядевшись вокруг, мы обнаружили толстого человека в громадных черных штанах, с ремня вниз спадал живот Гаргантюа. Человек был в голубой рубашке с шерифской звездой, от которой, всплескивая, лучами отлетало в разные стороны солнце, и широкополой черной шляпе с эмблемой. За ним, переступая через лежащих, пробиралась точно так же одетая женщина. Когда полицейские отошли на достаточно безопасное расстояние, Эвелин сняла с грудей шарф, а очень кругложопая девушка, повозившись, высвободила из юбки свой почти лошадиный зад.
      "Хорошо бы подержаться за ее зад", -- грустно помечтал я.
      К шести вечера, купив по дороге всевозможных напитков, из алкоголя, впрочем, только пива, мы вернулись в апартмент моего драг-дилера. Вернулись для того, чтобы совершить мескалинное путешествие. Океана я не запомнил и, даже взобравшись в постель, засомневался, а был ли я на океане.
      Мескалин обычно делает меня необыкновенно похотливым. В этот раз тоже. Мескалин и квайлюды, которые мы начали принимать опять еще на пляже, в конце концов довели меня до такого состояния, что я уже не мог оторваться от ее пизды. Если я не ебал ее, то я должен был хотя бы перебирать ее пизду руками или смотреть на красноватую от всех моих действий пизду.
      И уж во вторую ночь как она своей пиздой гордилась, ох как! Она лежала, развалясь на постели, и телефонировала своей подруге Жаклин, владелице модного магазина, сообщая ей по-французски, как я ее прекрасно ебу.
      "Нет, -- кричала она в трубку, весело поглядывая на меня. -- Это тебе не американский мужчина-элефант... Эди, он прекрасен! Вот и сейчас он лезет в мою пизду..." -- объявила она, так как я действительно, положив руку на пелвис, большим пальцем проник в нее...
      Затем мы опять ебались, приведя кровать в состояние необыкновенного разгрома. По моему предложению мы намазались кокосовым маслом с головы до пят, оба, и ебались, скользя друг по другу. Отскользив, мы приняли еще по маленькому лиловому кристаллику мескалина. Мескалин, как и кокаин, был у нее очень хороший -- без спида, менее галлюцинаторный и более, ну как бы его охарактеризовать, глубокий... Потом мы добавили еще квайлюдов. Ебались опять. Позвонил ее приятель, пуэрториканец Луис, с которым она познакомилась в тюрьме. Ему она тоже сообщила, что ебется с русским и что русский ее очень устраивает. Луис что-то сказал ей, на что она захохотала. От мескалина и квайлюдов она стала говорить нечетко, речь ее превратилась в гундосое бормотание, но разве нам нужна была в постели ее речь. Луис, тот, очевидно, ее понимал...
      ТВ работал, и я поставил его на тот же рок-видео-канал и... опять увидел Майкла Джексона...
      "Кого убили? -- спросила Эвелин Луиса... -- Неужели?" -- Потом она долго слушала Луиса, сделав сочувственное лицо.
      Я, глядя на Майкла Джексона, представлял себя и его в одной постели. Какой он тоненький, какой он прекрасненький, думал я. И вдруг я заплакал.
      "Что с тобой, Эдуард?" -- спросила Эвелин, оторвавшись от трубки.
      "Ничего, -- ответил я, шмыгнув носом. -- Драгс". -- И чтобы не расстраиваться, убрал Майкла Джексона. Черно-белые злодеи крались среди плохо видимых кладбищенских плит.
      "Я познакомлю тебя с Луисом, -- пообещала мне Эвелин, повесив трубку. -Он живет на Нижнем Ист-Сайде. Полиция застрелила одного парня, которого мы оба хорошо знали. Вчера. Луис мой партнер, -- сообщила она доверительно, приползла ко мне и обняла меня за ноги. -- Мы вместе работаем. Он замечательный парень". Она поверяет мне свои секреты. Это следует оценить, подумал я и погладил ее по мелко завитой шевелюре.
      "Луис утверждает, Эдуард... -- она засмеялась, -- что нож выглядит куда страшнее револьвера. Как ты считаешь?"
      "Разумеется, пуэрториканец прав, -- сказал я. -- Быть неаккуратно порезанным почему-то страшнее, чем опасность того, что в тебя выстрелят и сделают в теле аккуратную маленькую дыру. Опять же лицезреть блестящее холодное лезвие -- удовольствие не из приятных. Б-р-р!"
      "Пуэрториканцы очень любят ножи".
      "Как некоторые любят пизду", -- подытожил я и, поставив ее на колени, влез вначале в ее пизду рукой, а потом вставил туда член. Злодеи в ТВ, быстро мелькая лопатами, вырывали гроб из земли.
      На следующий день, около 11 часов, разваливаясь на части от усталости, мы понюхали кокаина, влезли в "бьюик", и она отвезла меня в Иммигрэйшан Сервис на Федеральной площади, где у меня был в тот день апойнтмент.
      "Позвоню тебе вечером", -- сказал я ей, прикрывая дверцу машины...
      Я не позвонил ей вечером и не позвонил ей никогда. Зачем, ей-Богу? Следующая наша встреча была бы неинтересна. И я и она, мы присовокупили друг друга к нашим альбомам воспоминаний, и, возможно, сейчас, в Нью-Йорке она как раз рассказывает подруге: "Был у меня однажды и русский парень. Он был писатель..."

  • Страницы:
    1, 2