Сага о Плоской Земле - Игроки зимы

Вернувшись в Святилище, Оайве зажала лоскуток между ладоней, закрыла глаза и заставила свой дух пронизать тонкие волокна.

Это было тяжело. Она должна была направлять свой дух, как рыбаки держат на курсе свои лодки. И вдруг ее воля проколола ткань как игла.

Лоскуток, вырванный из одежды серого мужчины, был ее частью и все еще чувствовал себя ее частью и стремился обратно.

Кусочек ткани напомнил ей о биении пульса на запястье, о стальном браслете — он был виден из-под левого рукава его куртки… Она слышала отдававшееся в мозгу звяканье трензелей на уздечке, стук копыт скачущей галопом лошади и видела склонившегося под ветром всадника. За туманом, на холмах в глубине страны, где дикие кабаны с пеной у рта пробивали себе дорогу…

Оайве вернулась в действительность. С этого момента она могла следовать за ним, за этим похитителем, этим волком. Кусочек его одежды станет ей проводником.

Она устала и легла спать, уже одетая для далекого путешествия: ноги ее были обернуты полосками меха, накидка из овечьей шкуры, подаренная пастухами, закрыла ее колени.

Она долго не могла уснуть, а когда, наконец, заснула, ей приснился странный сон. Ей снилось, будто она привязана к столбу в полосе морского прибоя, но она разрезает узы и устремляется в глубь страны, в раскаленное свечение заходящего солнца…

Ей понадобилось три дня, чтобы пересечь горы. К югу простирались леса, чернеющие на фоне дали, укрытой бархатной темнотой. Было как в море: казалось, что у лесов не было границ, а на севере и западе тянулись без конца изрезанные пещерами горные кряжи, хребты которых выглядели как спины наполовину лишенных шерсти, изображенных ветром каменных животных.

Почти с самого начала путешествия Оайве не хватало моря, его вида, его шума и биения волн о скалы, его соленого запаха. Не хватало ей и Храма, и размеренности ее прежних будней. Здесь все было чужим, и она не знала, правильно ли она вела себя. Если бы не ее цель, то беспредельная свобода просто ужаснула бы ее.

В сумке на ремне она несла с собой продукты на дорогу, совсем немного. Она знала, какие растения годились в пищу и где их искать. Она не хотела тащить с собой слишком большой груз. У Седого было преимущество во времени: один день и почти две ночи. И все же каждый вечер и каждое утро она находила время для молитвы. Здесь слова звучали слабее, с меньшей силой, казалось, что так далеко от Святилища они утрачивали свое значение.

Только пастухи жили в горах, где на скудных лугах паслись их стада. Люди и животные в этих местах были низкорослыми, заросшими шерстью, и у тех и других были одинаковые блеющие голоса. Пастухи почтительно приветствовали ее. Даже так далеко от Побережья в ней узнавали жрицу. После второго дня пути она не встретила больше ни одного человека, и потеряла того, кого искала. Ее собственные овечки, ее паства остались далеко позади.

Похититель ехал верхом на лошади. Время от времени ей попадался конский навоз. Когда он отправился в Храм, ему пришлось привязать где-то своего коня, может быть, в пещере или в одном из каменных сараев, которыми пользовались пастухи, когда ягнились овцы. Лоскуток служил ей проводником. Когда Оайве сосредоточилась на нем, то могла чувствовать биение пульса чужака и видеть его коня, скачущего галопом. Она все время шла по его следам, но сумеет ли она его догнать?

Ему тоже придется останавливаться, хотя бы для того, чтобы дать отдых лошади. Иногда Оайве находила золу костра. Ночами, слишком устав, чтобы идти дальше, она укладывалась под кустом или под защитой каменной глыбы, завернувшись в свой плащ из овечьей шкуры. Огонь она разжигала редко. Ноги ее сильны и выносливы, да и сама она такая же. Она никогда не спала больше трех или четырех часов.

На исходе третьего дня она всмотрелась в даль с вершины горы и увидела, что холмы кончаются и переходят в пустынную местность, в дикую степь. Высокие травы колыхались, как морские волны, кое-где росли сухие узловатые деревья. Луна, мерцающая белым светом, стояла низко, и, казалось, будто порывистый ветер настойчиво пытался сдуть ее к краю небоскреба.

Необъятное открытое пространство чужой земли внушало ей неприятные чувства.

Оайве уже прокладывала путь в траве по пояс, когда взошла луна и на черном обсидиане небесного свода холодно заблестели звезды.

Утром Оайве увидела деревню. Она провела ночь совсем рядом, их разделяла только вершина низкого холма.

Десяток крестьянских лачуг стояли среди полей. Крыши их покрывала солома, из труб струился дым. Тот, кто называл себя Седым, проходил через эту местность и Оайве знала это.

Тропа, ведущая в деревню, извиваясь вела между полями и крестьянскими хижинами к утоптанной площадке с колодцем посередине. Две женщины наполняли свои кувшины. Они взглянули на Оайве, когда она подошла.

— Можно мне взять немного воды? — попросила жрица. Женщины не ответили, но деревенский народ обычно опасался чужих, и она спросила снова: — Можно мне взять воды? Я иду издалека и очень хочу пить.

Обе женщины поступали несколько странно. Не отводя от Оайве глаз, они отошли от колодца и от жрицы. Одна осторожно поставила на землю свой кувшин, другая крепко прижала его к груди. В этот момент из дома вышла девочка и вытаращив глаза, издала пронзительный вопль.

Оайве стало страшно. Нужно было успокоится. Хотя на ее просьбу не ответили, она зачерпнула воды из колодца и напилась из наполненных ладоней. Жрица чувствовала, что за ее спиной все больше людей стекалось на площадь и теснилось вплотную друг к другу на безопасном расстоянии от нее.

Наконец Оайве взглянула на них. В нескольких шагах перед толпой стоял рослый широкоплечий мужчина. К нему она и обратилась:

— Спасибо за сладкую воду.

Его лицо было как камень. Он явно решил не показывать своих чувств.

— Вы немедленно уйдете, — его губы едва шевелились.

— Хорошо, если вы настаиваете. Не видели ли вы мужчину в сером с седыми волосами?

— Вы немедленно уедете, — повторил мужчина без выражения.

— Сначала ответьте на мой вопрос.

Шушуканье в толпе стало громче. Что-то острое ударило жрицу по плечу. Кто-то бросил в нее камень.

— Проклятие! — крикнул мужчина. — Вы что с ума сошли?

Он взглянул на Оайве сквозь полуприкрытые веки:

— Да, он был здесь, и сказал, что вы преследуете его.

От выпитой воды у нее внезапно заболело горло. Она должна была понять, что Седой Волк с помощью своих собственных колдовских Сил увидел, что она следует за ним.

— Почему вы меня боитесь? — спросила она мужчину. Сзади в толпе одна женщина пронзительно крикнула:

— Прогоните ее! Убейте ведьму! Убейте ее!

Оайве обернулась на голос:

— Если я так опасна, почему вы верите, что меня можно убить?

Она покинула колодец и пошла прямо на толпу, боязливо расступившуюся, чтобы пропустить ее. Когда Оайве миновала последний дом, вслед за ней полетели камни.

Хитрый Седой!

Она могла представить себе, что он рассказывал. Проклятая ведьма с побережья преследует его, чтобы отомстить. По-видимому, без причины, или потому, что он потянул за хвост ее любимую кошку или наступил на ее жабу. Ведьма безумна, зла и коварна. Остерегайтесь ее! Она может выглядеть как молодая девушка, но это лишь маска, которую она надевает, чтобы обмануть вас, ввести в заблуждение. На самом деле она стара и безобразна, и вместо волос на ее голове извиваются змеи… И когда Оайве думала о том, что он говорил о ней и что он сделал, она спрашивала себя: не верил ли отчасти он сам в свою историю?

Остаток дня она шла по пустынной местности, и деревни ей больше не попадались. Только к полудню следующего дня Оайве увидела несколько тесно прижавшихся друг к другу хижин и обошла их стороной. Мужчина, работавший на скудной ниве, увидев ее, поспешно убежал.

Она собиралась попросить еды, ведь то, что она взяла с собой уже давно кончилось. За это она могла вылечить с помощью своих знаний больного ребенка или даже почистить горшки, если для нее не найдется другой работы. Но сейчас никто не даст ей и куска хлеба, никто не захочет ее помощи — об этом позаботился Седой. Хотя она и знала о его способностях, она его явно недооценила.

С тех пор она начала питаться тем, что ей могла предложить земля. Она ела кизиловые корни, которые можно было найти на лугу, пила горькую на вкус воду ручьев. Грязную буро-зеленую степь покрывали заросли осеннего дрока и бледно-пурпурной степной травы. Часто шел дождь, но он не бывал долгим. В накидке из овечьей шкуры ей было тепло и почти сухо.

На восходе и закате солнца она произносила слова ритуала, иногда забывая некоторые из них, словно чужой край отнимал их у нее.

На девятый день своего путешествия Оайве увидела на горе разрушенную башню и маленький поселок, прижавшийся к ней.

Зазвучал колокол. Звон его был печален, словно звал на похороны. Она намеревалась держаться подальше от жилья, но тут у подножия горы между деревьями сверкнула гладь пруда.

Она пила из него, когда увидела, как из поселка по вьющейся с горы дороге к пруду спускалась процессия людей. Мужчин в черных одеяниях она приняла за священников. Их напряженные лица замерли и побледнели, и они усердно трясли деревянными трещотками, с помощью которых, как полагали суеверные люди, можно было прогнать злых демонов.

С обеих сторон и позади процессии святых отцов шли мужчины со сворами собак на коротких кожаных поводках.

Оайве поняла, что это была необычная процессия.

Она поднялась и вышла из рощицы. На опушке жрица остановилась. Процессия остановилась тоже. Жрецы указывали в ее сторону пальцами. Залаяла одна собака, и тут же к ней присоединились остальные. Языки, как пламя, свешивались из их пастей. Она знала, что собирались сделать эти люди. Они специально не покормили животных, чтобы они были злее и разорвали ее на части. Колокол продолжал жалобно звонить

Мужчины спустили собак. Псы сразу помчались вниз по склону, прямо к ней.

Оайве прижала ладонь к губам. Она чуть не вскрикнула, но не дала воли страху и собралась с силами. Глубоко дыша, жрица сомкнула веки. «Я не могу видеть вас, поэтому вы не можете видеть меня. Вы не можете меня учуять, вы не можете меня выследить. Я — тень дерева. Меня здесь нет».

Ей с трудом удавалось поддерживать иллюзию. Лай собак грозил сдуть с нее чары, как порыв сильного ветра утренний туман. Вся свора столпилась вокруг, их тела задевали ее, холодные носы тыкались в ноги.

Желание открыть глаза почти победило ее волю, но тут собаки побежали дальше, в ту сторону, откуда она пришла. Они не учуяли ее! Колдовство подействовало!

Она не поднимала глаз. Люди на склоне кричали и ругались. Им казалось, что ведьма растаяла в воздухе. Однако она знала, что стоит ей взглянуть на них, и они ее обнаружат. Она повернулась к ним спиной.

Звон колокола и лай собак преследовали ее на протяжении многих миль. Они снились ей этой ночью и еще много последующих ночей.

Одна из ночей преобразила землю. Оайве легла спать в степи, но лучи утреннего солнца показали ей на горизонте скалистый ландшафт, напоминающий лестницу в доме великана. Устав, она не заметила вчера вздымающиеся вершины, темнеющие в черноте агатового неба.

Произнеся ритуальные слова, Оайве отправилась в путь. Час спустя она поняла, как высоко ей придется взобраться.

Это был безжалостный, беспощадный подъем. Ветер бил и хлестал ее, когда она карабкалась со скалы на скалу. Все ее тело невыносимо болело, и все же она лишь иногда позволяла себе короткую передышку. Часа через два после полудня она добралась до вершины и присела на землю, чтобы отдышаться и осмотреться.

Казалось, она находилась на крыше мира. Степь позади стала буро-зеленой тенью. Скала впереди водопадом спускалась на покрытую лесом равнину, а в глубине этой равнины как разбитое зеркало блестела вода.

На мгновенье у нее перехватило дыхание, когда ей почудилось, что она вернулась к морю. Но вскоре она заметила, как неподвижна была эта водная гладь по сравнению с морем. На много миль дальше громоздились другие вершины, похожие на ее гору над морем. Кое-где вершины соединял с озером водопад, выглядевший тонким столбом из дымчатого хрусталя.

Никогда раньше Оайве не видела ничего подобного. Свежий ветер высоты ударил ей в голову как выдержанное вино. Это продолжалось недолго, пока она вспомнила, зачем вообще оказалась здесь.

Она всмотрелась в заросшую лесом равнину с зеркальной полосой озера. Внизу ничего не двигалось, только птица с белыми крыльями кружилась над несколькими хвойными деревьями.

Оайве решительно достала из сумки крошечный лоскуток и сжала его между ладоней. Глаза ее испуганно расширились. Казалось, будто искра, поддерживающая жизнь в кусочке ткани, погасла. Он больше не передавал ни картинки, ни биения пульса, ничего.

Большая белая птица висела неподвижно, будто ее держал воздух, а потом поспешно упорхнула прочь.

Как глупо и безрассудно! Если Седой знал, что она преследовала его, он должен был знать и то, каким образом ей удавалось находить его след. Итак, в одной из деревень, жителей которых он тоже настроил против нее, Седой приобрел другую куртку, может быть, купил, обменял или тоже украл.

И когда решил, что время пришло, он просто сменил порванную куртку на новую. Одежда, которую он больше не носил, потеряла силу притяжения, и связь ткани с тканью прервалась. Она упустила его! Или нет?

Седой был внизу, на равнине. Это подсказывало ей чутье. И он приближался к озеру, собираясь пересечь его. Может быть, сейчас он даст себе возможность отдохнуть и не станет особенно осторожничать, ведь, без сомнения, он считал, что перехитрил ее…

Оайве решила спуститься вниз, к деревьям. Ее руки, израненные острыми камнями, начали кровоточить. Когда она добралась до подножия скал, солнце уже зашло. Косые тени пихт и лиственниц рассекали последнее пылание вечерней зари.

Эту ночь Оайве провела в лесу. Было относительно тепло, и маленькие звери, еще не спрятавшиеся для зимней спячки, шмыгали по редкому подлеску. Шаги лисицы на ковре из опавших листьев шелестели, как дождь на пыльной проселочной дороге.

Еще до восхода солнца жрица собралась в путь, полная решимости найти Седого или хотя бы его след. Как он перевел коня через скалы? Или он не делал этого? По эту сторону гор ей ни разу не попадался конский навоз.

Она не забыла произнести слова ритуала, однако на этот раз ей пришлось читать молитву на ходу.

Туман поднялся подобно дыму и затопил лесок. Вскоре он окутал все деревья, сделав так, что их крепкие стволы стали выглядеть бесплотными.

И вдруг сквозь туман впереди она увидела на поляне фигуру мужчины.

Оайве медлила, колебалась. Лицо мужчины было обращено к ней, но он остался неподвижен, хотя теперь должен был видеть ее. Может быть, он, как и остальные, боялся ее? Возможно, он держал наготове камень, чтобы бросить в нее, или, еще хуже, копье или нож? Девушка медленно подняла руку для приветствия, чтобы увидеть его реакцию. Когда мужчина и на этот раз не шевельнулся, она продолжила путь.

Было в этой фигуре что-то странное. И не только в его неподвижности и молчании. Что-то неестественное было в его неподвижности и молчании. Что-то неестественное было в его облике, может быть, и поза и то, как он прямо, не сгибая, держал руки…

Она подошла достаточно близко, чтобы узнать, что это была за фигура: пугало!

Две палки как ноги были воткнуты в землю, а две другие образовывали руки. Туловищем служил набитый соломой мешок, стянутый на высоте трех четвертей так, что верхняя часть выглядела головой.

В деревнях на Побережье такие пугала ставили, чтобы уберечь урожай на полях. Это пугало отличалось от всех виденных ею лицом, грубо намалеванном на том, что изображало голову: два круглых красных глаза и ухмыляющийся рот. Для Оайве это злорадно смеющееся из тумана чучело было ужасающим зрелищем: на его туловище и руках висела одежда — длинная серая куртка с разорванным левым рукавом.

Да, Седой знал. Стащив пугало с поля, надев на него свою куртку и нарисовав лицо, он поставил его здесь в качестве насмешливого послания.

Волосы у нее на голове зашевелились. Чучело испугало ее. На один короткий миг Оайве стало страшно все: то, что она сделала, что намеревалась сделать, лес, равнина за ним и весь мир за пределами Святилища.

Но туман рассеялся и унес ее сомнения. Она прошла мимо пугала, оставив позади пихты. И тут она увидела, что они от нее скрывали.

Пологий склон, весь покрытый грязными зимними полями, на расстоянии примерно полумили переходил в плоскую равнину. Она обрывалась, заканчиваясь у горизонта, где заливы озера глубоко вдавались в сушу. А в долине начинался другой лес — гигантский бор из деревянных домов и каменных башен.

Ранний солнечный луч высветил за ним гладь озера, огромного, как море. Корабли, выделявшиеся на фоне воды, казались отсюда крошечными: как рассыпанные зерна, с парусами, подобными комариным крылышкам.

Это был путь, который выбрал он, ее враг. Оайве была убеждена в этом. Он даже нашел время для потехи, поставив у нее на дороге сворованное огородное пугало.

Наверняка Седой продал свою лошадь здесь или по ту сторону горного хребта. Деньги, которые он за нее получил, несомненно, заплачены за переправу на корабле. Оайве чувствовала, что он был уже далеко и все еще впереди нее.

Но, как и прежде, он был тем, за кем охотились, а она была охотником.

Может быть, он решил, что ведьмы неспособны переправляться через воду?

КРАСНЫЙ КОРАБЛЬ

— Мой брат, — говорила Оайве настойчиво. — Вы уверены, что не видели моего брата? Вы не могли его не заметить. Волосы у него рыжие, как морковь, а плечи — такие… Посмотрите… Одно чуть выше другого. И у него веснушки…

— Нет, — нетерпеливо ответил мужчина. — Я его не видел.

— Но в городе мне сказали, что именно сюда отправился мужчина просить, чтобы его взяли на корабль. Не был ли это мой рыжий брат? Этот бездельник, который бросил на произвол судьбы нас с отцом и двор со всей работой… и который к тому же еще прихватил с собой все наши сбережения из горшка с трещиной, что мы прятали под плитой очага… О, если я его поймаю! Разве он не приходил сюда семь дней назад?

— Позавчера сюда прибыл один чужеземец и вчера вечером он отправился дальше, — неприветливо ответил мужчина. Он хотел побыстрее отвязаться от этой назойливой крестьянской девчонки. — Это был человек благородной крови, с мечом на боку.

— И рыжими, как морковь, волосами?

— Да нет же! Совсем нет!.. Его волосы были седыми! Цвет волос, необычный для такого молодого мужчины. И на спине он носил волчью шкуру. Может быть, это твой брат?

— Если вы говорите, что видели его…

— Я видел этого незнакомца. Он не захотел плыть на дешевой посудине, а нанял корабль для себя одного. Это был Красный корабль Курля. А вот там сын Курля Курль. Иди мучай вопросами его, а меня оставь в покое!

Оайве не знала, подстрекал ли Седой и здесь людей против нее. Скорее всего, нет, ведь он, наверное, вообразил, что обставил ее.

Кроме того, здесь была не уединенная крестьянская деревенька, где чужих встречают с испугом и подозрением. Да и суеверия не воспринимались тут слишком серьезно. Город жил торговлей с другими городами на противоположной стороне озера, и корабли постоянно пересекали озеро, некоторые, без сомнения, плавали и дальше, вверх по широкой реке, проложившей ущелье сквозь горы на западной оконечности озера.

И все же Оайве не хотела рисковать понапрасну. Она отправилась прямо в гавань, которую стерегла высокая башня и где вплотную стояли суда. Распахнутые глаза и широко открытый рот помогли ей произвести впечатление очень юной и наивной простушки.

Она придумала себе историю и приложила максимум усилий, чтобы надоесть здешним обитателям. Она знала характерную особенность людей отвечать только на те вопросы, которые вообще не были заданы. Если бы она прямо осведомилась о Седом, ей, возможно, не ответили бы вовсе. Но когда она настойчиво уговаривала их, жалуясь на своего несуществующего брата, люди — только потому, что очень хотели от нее отделаться — невольно выдавали ей то, что она стремилась узнать.

Курль, сын Курля, долговязый неуклюжий малый, смолил в доке днище перевернутой лодки. Неподвижно уставившись на нее, он теребил несколько волосков на подбородке, будто хотел заставить этим вырасти их до бороды.

— Да, Старина Курль сдал внаем свой Красный корабль. Корабль вышел в плавание с десятком человек на борту: Хунд по прозвищу Пес, Гиль и еще шестеро на веслах, Старина Курль за рулевого и мужчина с седыми волосами. Это все-таки маленький корабль.

— Седые волосы? — причитала Оайве. — У моего брата…

— Да, девушка, это я уже слышал. Но у чужестранца волосы седые. Только вот корабль красный.

Оайве еще больше округлила глаза.

— Это выдумка папаши, — с досадой сказал парень. — Мой отец, Старина Курль, непременно хочет всех поразить, вот и выкрасил корабль в красный цвет и поставил красный парус. Теперь он воображает себе, что все, увидев его, тут же вытаращат глаза и закричат: «Ах, это Красный корабль Курля!».

— Мой брат собирался на восток, — Оайве настаивала на своем. — Значит, корабль плывет на восток…

— Нет, он плывет на запад, к устью реки! — грубо прервал ее парень. — Тебе давно следовало искать своего брата где-нибудь в другом месте!

Оайве для вида заплакала, вытерла нос рукавом и пошла дальше.

День впереди был долгим, и до вечера ей нечего было делать. По узкой улице она вышла на рыночную площадь, где царило бойкое оживление. Выбрав хорошее местечко, не слишком далеко от центра рынка и совсем рядом с колодцем, откуда женщины брали воду. Оайве села, прислонившись к стене и завернулась в свою просторную накидку.

Как только к колодцу подходила какая-нибудь женщина, она звала ее мягко и настойчиво:

— Давайте я прочитаю ваше будущее, Леди. Дайте мне принести вам счастье!

Почти каждая женщина, к которой она так почтительно обращалась, оглядывалась. Многие останавливались, большинство чтобы поторговаться, получить что-нибудь за просто так, но кое-какая совала ей в руку медную монету и просила погадать.

Оайве узнавала больше через прикосновение, а не по линиям руки, а то, что она рассказывала, было взято не с потолка. Иногда она видела что-то плохое и советовала женщине, как можно предотвратить или избежать этого. Жизнь этих женщин была небогата событиями и бесплодна, как высохшие деревья, и тогда Оайве приукрашивала свое предсказание, обещая им чуточку счастья. Чудесно, если можешь верить, что тебя где-то впереди ждет нечто приятное. Это не приносит вреда, и даже если предсказанное добро так никогда и не приходит, все равно можно надеяться на лучшее.

Под вечер похолодало, на небе сгустились тучи. Оайве пересчитала заработанные монеты и отправилась к лотку пекаря купить себе хлеба.

Солнце зашло, на улицы постепенно опускались сумерки. Вернувшиеся из порта мужчины отправлялись кто по домам, кто в винные погребки. Оайве направилась к озеру.

Сигнальный огонь маяка посылал в ночь свой свет с каменной сторожевой башни. Несколько человек дозором обходили корабли. Она укрылась в тени и бесшумно последовала за ними. Когда кто-нибудь приближался к ней, она закрывала глаза и становилась невидимой.

Оайве выбрала узкую лодку, пришвартованную вне полосы света, отбрасываемого башней. Парус был убран, но он пока и не нужен. Несколько слов, обладающих волшебной Силой, разомкнули цепь лодки, когда она ступила в нее.

— Тебе не нужно весло, — сказала лодке Оайве, — тебе не нужен ветер, который тебя подгоняет!

Потом жрица прошептала еще несколько древних слов, и лодка, шевельнувшись как спящее животное, скользнула в озеро.

Вода была гладкой как лед, и казалось, что лодку несет желтоватый свет, струящийся с башни. Даже если кто-то и увидел бы лодку, с приглушенным размеренным плеском скользящую без весел и паруса, он не поверил бы глазам и, скорее всего, держал бы язык за зубами.

Оайве управляла лодкой, сидя на корме.

В озере, блеснув подобно клинку, прыгнула рыба.

В полночь над ней плыли плотные облака. Оайве подняла парус, и он выгнулся как лук. Она пересекла ветер, и лодка полетела вперед. Оайве была родом из племени «людей моря» и кое-чему научилась у них прежде, чем пришла в Храм.

Она уверенно вела лодку между водоворотов.

Позже Оайве скрепила парус и румпель шкотом, обмотав его конец вокруг талии, чтобы внезапный порыв ветра или изменившаяся скорость лодки тут же разбудили ее, и поспала несколько часов.

Седой опережал ее только на один день. Он поступил беззаботно и неосторожно, позволив себе передышку. Всего лишь на один день он был впереди, на Красном корабле Курля.

Утром земля на севере и юге казалась оборкой, сотканной из тканей. Впереди и позади лодки под ярким солнцем серебром сверкала вода.

Оайве съела кусочек хлеба. Ветер гнал лодку вперед, и нужды в колдовских Силах пока не было. То, что она сделала, поражало ее. Все чары, которые она использовала, были всего лишь вариациями обыкновенного, простого соединения и разъединения, искусством маскировки и умением оказывать влияние, которое Посвященный приобретает над чувствами и ощущениями других.

С тех пор, когда ее впервые познакомили с колдовством, она и не думала, что воспользуется Магией подобным образом, не представляла, что вообще когда-нибудь воспользуется ею.

К полудню ветер стих, и Оайве пришлось подгонять лодку с помощью своих Сил. Тут ей пришло в голову, что она, возможно, сумеет догнать Красный корабль, ведь без ветра он может продвигаться вперед только на веслах. На виду у всей команды Седой вряд ли воспользуется теми же средствами, что и она, разве что он уже обнаружил, что жрица по-прежнему преследует его, и позаботится о ней раньше…

Она сидела на румпеле, всматриваясь вперед и ждала.

Незадолго перед вечерней зарей на фоне заходящего солнца обрисовалась высокая мачта с убранным на рею парусом. Когда стали видны очертания корабля, Оайве узнала его. Это был Красный корабль. В штиль он лишь медленно дрейфовал вперед.

Она не стала заставлять лодку плыть быстрее. Постепенно на борту Красного корабля она разглядела людей. Один мужчина стоял на корме, но это был не рулевой. Это был Седой.

Отчаяние охватило жрицу, она поняла, что чужак тоже видел ее.

Оайве услышала, как он закричал через всю поверхность воды, разделявшую их. Но он звал не ее, а кого-то, кто находился позади нее. Он поднял руки — и тогда взвился ветер.

Он толкнул лодку гигантским кулаком. Оайве едва смогла удержать румпель. Пылающая краснота солнечного заката слишком рано сменилась чернотой ночи. Ветер несся теперь в небе огромной крутящейся воронкой. Седой вызвал эту бурю, словно позвал собаку.

На Красном корабле подняли парус и судно бешено помчалось на запад, рассекая волны словно отточенное лезвие клинка. Кильватерная струя, настигнув, ударила лодку, как тяжелая плеть.

Способность совершать чудеса покинула Оайве. Теперь ветер яростно атаковал ее лодку. Он сорвал с мачты парус, и парус хлопал под порывами ветра, удерживаемый только несколькими тонкими фалами. Оайве испугалась и в то же время рассвирепела. Лодка летела как на крыльях.

Небо и вода стали цвета свинца. Красного корабля она больше не видела. Вода клокотала, будто из ее глубины всплывали, разъяренно сражаясь, огромные чудовища.

Во мраке сверкнула молния, и на мгновенье Оайве увидела впереди Красный корабль, похожий на спасающегося бегством черного лебедя.

Какими волшебными силами должен располагать Седой, чтобы подчинить, сделать полезной себе стихию!

У Оайве было ощущение, что под днищем лодки бьется, стараясь вырваться из сетей, взбесившаяся касатка.

И вдруг касатка вынырнула! Озеро поднялось на дыбы, увлекая за собой лодку. Оайве отчаянно вцепилась в румпель. Мир, казалось, взлетал высоко в небо и с оглушительным грохотом обрушивался вниз, и все это захлестывала вода. Казалось, лодка наскочила на стену. Мучительно рванувшись, парус оторвался вовсе, гик, качнувшись, слегка ударив ее по лбу.

Искры засверкали у нее пред глазами, казалось, они взрывались у нее в голове. Она почувствовала, как качающаяся лодка вышвырнула ее, но в странном оцепенении это не показалось ей столь уж значительным и важным событием. Вода была такой холодной, что Оайве почти сразу потеряла сознание.

Наполненная приятным теплом, она парила в черной тишине. «Дура! Глупая безрассудная ведьма! — ругался кто-то ей в ухо. — Не смей тонуть, проклятая дрянная девчонка!»

Она пыталась оттолкнуть этот беспокоящий ее голос. Тишина намного приятней…

«Дура! Слушай, ты, сумасшедшая! Реликвия. Кость! Я украл ее у тебя. Разве ты хочешь оставить ее у меня? О, конечно, проще утонуть, чем попытаться одолеть меня! Но ты сделаешь это! Кровью и душой в твоем теле заклинаю — ты это сделаешь!»

Что-то причиняло ей боль. Внезапно Оайве начала сопротивляться, дернула ногами. Голова ее вынырнула на поверхность воды, а руки ухватили воздух, пытаясь удержаться за него. Пальцы наткнулись на что-то твердое, и она обхватила этот предмет руками. Это оказалась сломанная рея ее лодки. Треснувшие доски обшивки и части рангоута расплылись во все стороны и бессмысленно качались на волнах. Ее вдруг затошнило, и из нее вылилась вода, которой она наглоталась.

Скорчившись, Оайве лежала на рее. Вода снова успокоилась, и жрица видела, как в ней отражаются прояснившееся небо и бледные звезды. Шторм прекратился. Она намеревалась отослать обратно в город взятую без спроса лодку, но теперь это было невозможно — от лодки остались лишь обломки.

Только сейчас Оайве заметила, что движется по лучу света. Она подняла голову. Вокруг реи был обвязан канат, за который ее тянули. Канат поднимался вверх через фальшборт Красного корабля, где горел фонарь. Двое мужчин извлекли ее из воды, будто рыбу.

Каюта в центре корабля была темным помещением с низким потолком и без окон. Стены были выкрашены в красный цвет не только внутри, но и снаружи каюты, а пол, на котором она сидела, покрывали мягкие меховые ковры. Даже угли в закрепленных металлических жаровнях рдели багровым светом, словно хотели быть в тон всему остальному.