Поиски

      - Но почему же?
      Джонстон не мог постичь, как это люди сидят в городах, когда такая красота раскинулась буквально у их порога. Именно это он и высказал старику.
      Сторож с горечью покачал седой головой.
      - Вы не понимаете одного: большинство людей вообще забыли, что такое красота. А остальные… остальные не желают тратить время и силы.
      Это звучало убедительно. И дело было не только в том, что какое-то количество людей постепенно заменялось машинами, которые и двигались, и выглядели, и действовали, почти как человеческие существа, но в том, что настоящие люди усвоили образ действий и поведение машин. Индивидуальность этих людей постепенно поглощалась окружающим миром, скудным, механизированным, и теперь почти невозможно отличить их от роботов. Бесплодная среда приучила их мыслить совершенно одинаковыми убогими штампами. Вот почему так трудно стало угадать, когда имеешь дело с человеком, а когда с машиной.
      - Вы мой первый посетитель за… за много лет, - сказал старик. И голос его был дряхлым, как само время.
      Неприметная пауза после слова “за” ускользнула от Джонстона - в его мозгу толпилось множество неотложных вопросов.
      - Но ведь не может быть, чтобы вы один ухаживали за всем этим?
      - Ну, конечно же, нет, молодой человек. Для этого существуют… роботы. - Он произнес это слово с явной неохотой. Существуют машины, которые приводят в порядок сады и газоны. Я чересчур стар и могу лишь сидеть и ждать.
      - Но я не видел ни одного…
      - Ну, разумеется, не видели. Всю необходимую работу они выполняют ночью. Им не нужен дневной свет. И они не портят ландшафт, когда приезжают посетители. Правда, в последнее время это уже не имеет особого значения.
      Джонстон возблагодарил здравый смысл, подсказавший такое решение уже столько лет назад. Он содрогнулся, представив себе машины, разъезжающие по его парку. Ведь теперь это был уже его парк - его и этого старика.
      - И вы все время живете здесь, в полном одиночестве?
      Старик пожал плечами.
      - А где же еще? Я не нуждаюсь в городах. А города не нуждаются во мне. Здесь я могу быть наедине с природой. Меня кормят и обслуживают… машины. Боюсь, что это неизбежное зло. Моя жизнь полна, и у меня больше нет никаких желаний.
      То, что Джонстон слышал и видел, все больше и больше напоминало ему рай.
      - Мне бы хотелось остаться здесь, с вами, - взволнованно прошептал он.
      Старик нахмурился, видимо, он был встревожен.
      - Не думаю, чтобы это было возможно. Город…
      - К черту город! Какое ему дело до меня? Не все ли равно, где будет протекать жизнь одного человека - здесь или там?
      - Далеко не все равно. Вам надлежит помнить, мистер Джонстон, что вы представляете собой часть уравнения. Чудовищного уравнения, которое помогает муниципальным киберам поддерживать плавное течение мирового процесса. Вы - звено обширной, сложной системы автоматизации, где каждая акция предусмотрена и рассчитана с учетом биллиона других акций. Ваше переселение внесет в расчеты фактор случайности, и это может повредить правильному управлению городом, а в конечном счете и всем миром. Нет, боюсь, что вам нельзя будет остаться здесь. Но вы сможете часто прилетать сюда.
      - А если я обращусь к ним с официальным заявлением? - настаивал Джонстон. - Они не смогут мне отказать, правда, не смогут? Ведь, в конце концов, им это решительно все равно не так ли?
      Старик с минуту молчал. Потом ответил;
      - Пожалуй, они согласятся рассмотреть его. Но, конечно, дело не обойдется без расследования.
      Оба задумались. Джонстон выглянул из окна в сад, прислушался к щебету и писку птиц, нарушавших глубокую тишину.
      - Но как же все это началось? - вслух подумал он.
      Старик поднял на него глаза.
      - Что началось, мистер Джонстон?
      - Города. Мир. Все. Когда мы начали уничтожать нашу планету?
      - Никто не знает этого, мой мальчик. Никто. Быть может, это началось тогда, когда боги покинули землю и вознеслись к звездам. И закрыли врата, чтобы мы не могли следовать за ними. И оставили нас навеки. У нас был только один мир. Что же еще могли мы сделать?
      - Но как же все это кончится? - спросил Джонстон.
      - Кончится? Но ведь конец уже наступил - разве не так?
      Они посмотрели друг на друга, но ни один не смог ответить на этот вопрос.
      - А как вы думаете, они когда-нибудь придут обратно? - спросил Джонстон.
      - Кто?
      - Боги.
      - Кто же может знать это? Судя по всему, они забыли нас.
      Забыли нас. Так же как и мы когда-нибудь забудем их.
      Вот это действительно предел, конец всему, когда что-нибудь окончательно затеряется в глубоких подвалах памяти.
      Он задал сторожу еще много вопросов о парке. Как далеко он простирается, что еще там есть. И когда старик рассказал ему о лесных зверях, о реках и рыбе, нетерпение затопило все мысли Джонстона. Этот разговор лишь снова поверг его в отчаяние. Ему хотелось поскорее выйти на вольный воздух.
      - Пожалуй, я пойду, - сказал он наконец и поднялся с ветхого стула, чудом выдержавшего его. - Мне еще так много надо посмотреть до наступления ночи.
      - Что ж. Но только зайдите еще раз. Мне не часто выпадает на долю радость… общения.
      Они подошли к двери, и старик открыл ее, снова впустив в комнату великолепие природы.
      День уже угасал. Должно быть, они проговорили несколько часов. Или просто дни казались ему теперь до ужаса короткими? Он вдруг вспомнил, что раньше они были гораздо длиннее. Но это было давно, очень давно. Человек изменил это, как изменил и все остальное.
      “Кроме того, что здесь, - подумал он. - Кроме всей этой красоты вокруг. У человека хватило здравого смысла сохранить ее”.
      У дверей рос роскошный розовый куст. Алые розы жадно тянулись к солнцу. Внезапное желание обожгло его, и он протянул руку, чтобы сорвать один цветок, а потом унести его с собой, на своем сердце.
      - Остановитесь! - Это крик сторожа вдруг прорезал тишину.
      Джонстон замер - его протянутая рука застыла над беззащитными лепестками. Он оглянулся на маленького старичка.
      - Не дотрагивайтесь до цветов!
      Безотчетное чувство возмущения внезапно охватило Джонстона. Хватит с него приказов! Здесь для них нет места!
      Он с вызовом схватил свободный от шипов стебелек и быстро сорвал розу с куста. Потом высоко поднял ее и на глазах у сторожа демонстративно вдохнул нежный аромат.
      Роза тотчас поблекла и завяла в его руке. Мертвые листья съежились, превратились в призрачный остаток какой-то паутиноподобной ткани. Джонстон смотрел на свою пустую ладонь. Потом поднял глаза на сторожа. Страдальческий взгляд старика был страшнее всего, что он когда-либо в жизни видел.
      Дрожа, он опустился на колени у куста и крепко охватил его у основания. Прелестный зеленый куст легко оторвался от земли. И, пока он увядал, превращаясь в хрупкую паутину, Джонстон заметил почти невидимые усики, убегающие в темную почву.
      Истина не сразу пробила броню его сопротивляющегося рассудка. Но вот Джонстон понял: оказывается, прекрасные розовые кусты - всего лишь искусная и сложная подделка. Будучи отделены от создавшей их среды, они немедленно превращаются в крошечную послушную пленку, которую можно скомкать в руке.
      А если это так, значит, то же самое может произойти и с деревьями, газонами, птицами - со всем садом. И он оказался настолько глуп, что поверил, будто такое место действительно уцелело! Это искусно сделанный памятник - и только! Превосходный макет самых разнообразных групп цветов и деревьев, которые никогда не могли бы существовать и расти в таких условиях.
      Его обманули!
      Слабый крик возник где-то в глубине его горла и наконец вырвался наружу болезненным воплем:
      - Вы мерзкий лжец! А ведь я почти поверил… Будьте вы прокляты! Я хотел только одного - правды. И вы могли дать ее мне. Только вы. А вы предпочли лгать, лгать…
      Его глаза вдруг широко раскрылись, потом сузились, превратившись в пылающие злобой щелки. Пальцы сжались в кулаки.
      - Что же это я? Как я не понял, как не догадался! Ведь вы робот, робот, ненавистная машина, как все остальные. Это правда? Правда?
      В отчаянии старик пытался исправить зло.
      - Я… Я же говорил вам, чтобы вы не срывали розу, - бормотал он. - Я пытался сделать так, чтобы вы не догадались… чтобы вы не открыли…
      - Чтобы я не открыл правду! - вскричал Джонстон и ударил кулаком по старому лицу.
      Сторож, пошатнувшись, прижался спиной к стене. Джонстон настиг его и, молотя кулаками, продолжал выкрикивать:
      - Машина! Ненавистная машина!
      Старик упал на пол. Джонстон ударил его ногой по голове и продолжал бить по лицу, пока сквозь раздавленную протоплазму не проступили синтетические волокна. Тогда он выбежал из домика, пересек лужайку и углубился в длинную цветочную аллею, стремясь уйти как можно дальше.
      Всхлипывая, он начал обрывать кусты, страстно надеясь, что хоть один цветок окажется настоящим. Но все цветы умирали у него в руке. Все побеги, которые он отламывал от молодых деревьев, рассыпались в прах, когда он прикасался к ним. Он выкрикнул проклятие и вступил в единоборство с проволочными нитями, уходившими в землю. Он рвал их и наблюдал, как они корчатся, извиваются, словно змеи, на его ладони. Смотрел на свои руки, исцарапанные, ободранные в яростной спешке. Смотрел на кровь, которая полилась из его ран.
      И разразился смехом.
      Слабый рокот, похожий на отдаленный раскат грома, донесся сверху. Он запрокинул голову и увидел парящий аэролет. В нем сидели два человека и бесстрастно разглядывали его. Те же двое, которые подобрали его еще там, в городе.
      Городские полицейские. Те, которые наблюдали за ним, шли по его следам, допустили, чтобы его прихоть дошла до естественного конца.
      А теперь прилетели, чтобы отвезти его обратно. Обратно в ужасную, затягивающуюся петлю города, того города, который сделали люди, надевшие на весь мир стальную смирительную рубашку толщиной в сорок три километра.
      В город, где нет ничего настоящего и где роботы так тесно соприкасаются с людьми, а люди так тесно соприкасаются с роботами, что стало невозможно отличить их друг от друга.
      - Неужели вы не понимаете? - простонал он. - Ведь, может быть, я - последний живой человек, который еще остался на земле!
      Они продолжали внимательно смотреть на него. Аэролет пошел на посадку.
      Джонстон смотрел, как он приближается. Стоя на коленях среди цветов, которые он принял за настоящие и которые оказались такими же искусственными, как и оставленный им мир, он опустил голову и стал смотреть на яркие пятна крови на своих руках.
      Вот это было настоящее. Его собственная кровь. Кровь, которая течет в его жилах. Единственное, что отличает его от машин. Единственный признак человека, который они так и не сумели скопировать.
      И он принял решение. Нет, он никогда не вернется в город. Лучше смерть, чем невыносимое прозябание в этой гнусной тюрьме.
      Он вырвал из земли куст, схватил скорчившиеся проволочные усики и начал беспощадно раздирать себе вены на запястье, пока кровь не хлынула сильной, яркой струёй.
      Аэролет накренился и пролетел последние несколько метров. Дверца открылась, и два человека осторожно приблизились к нему. Один держал в руке какой-то длинный узкий инструмент.
      Джонстон не обратил на это внимания. Он ощущал слабость и головокружение. Он поднял свою кровоточащую руку.
      - Вы видите это? - крикнул он. - Я могу сделать то, на что вы неспособны, проклятые машины! Я могу умереть. Умереть.
      Они ничего не ответили и продолжали стоять немного поодаль, глядя на него. Он удивился их терпению, отсутствию какого-либо интереса с их стороны и подумал, что, быть может, им вообще недоступно понятие смерти.
      И только тогда, когда кровь перестала литься и земля поглотила последнюю каплю драгоценной жидкости, он понял, почему они так терпеливы. Он посмотрел на свою израненную руку и хотел сделать так, чтобы кровь полилась опять, но больше ни одна капля не вылилась из его разодранного запястья. Вены его были пусты, они уже сплющились.
      И все-таки он еще жил. В глубине его черепа еще вибрировало сознание. Оно не нуждалось во внешней оболочке, которая существовала только для того, чтобы вводить в заблуждение его самого и его собратьев людей. Это был самый усовершенствованный образчик эволюции - результат развития кибернетики. Это был разум, существующий независимо от своего синтетического тела.
      Никаких слез не хватило бы, чтобы выплакать горе Джонстона. Казалось, его усталое тело уже разваливается на части. Он упал ничком на предательскую землю и, зарывшись лицом в фальшивую траву, зарыдал над исчезновением всего, что было настоящим.
      И так и не услышал приближения полицейских, не ощутил вспышки узкого пучка ионов, которые, пронзив грудную клетку, оборвали его лишенную смысла жизнь.
 

This file was created

with BookDesigner program

[e-mail]

28.08.2008