Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Дуэль Лермонтова (Еще одна гипотеза)

ModernLib.Net / Левин Владимир / Дуэль Лермонтова (Еще одна гипотеза) - Чтение (стр. 2)
Автор: Левин Владимир
Жанр:

 

 


      Параллельно с этим Печорин ведет игру с Мери.
      "Все эти дни я ни разу не отступил от своей системы", - записывает он в дневнике. С первого взгляда поняв, что на воображение Мери больше всего подействует романтика, Печорин надевает на себя романтические одежды, но, разумеется, не те, которые носит Грушницкий, - одежды сентиментального, восторженного и вместе с тем вызывающего сочувствие юнца. Холодным и сильным героем байроновских поэм предстанет он перед Мери. Печорин отказывается просто познакомиться с ней. "Помилуйте, - смеясь, говорит он Вернеру, - разве героев представляют? Они не иначе знакомятся, как спасая от верной смерти свою любезную..." А пока что он презрительно лорнирует Мери, всячески вызывает ее раздражение и гнев. Началом перелома в их отношениях, конечно, является сцена на балу, когда случай помог Печорину выступить благородным заступником княжны. Но только началом. Потребовался еще целый ряд точно рассчитанных тактических ударов, чтобы выиграть эту буквально шахматную партию: то он запутанной фразой дает княжне понять, что она ему давно нравится, то подчеркнуто равнодушен к ее пению; вот он изображает притворную досаду, а вот - принимает смиренный вид и оставляет ее наедине с Грушницким и т. д. Но самое главное - он рассказывает ей "некоторые из странных случаев" своей жизни, и, как записывает в дневнике, "она начинает видеть во мне человека необыкновенного. Я смеюсь над всем на свете, особенно над чувствами: это начинает ее пугать. Она при мне не смеет пускаться с Грушницким в сентиментальные прения и уже несколько раз отвечала на его выходки насмешливой улыбкой...". Итак, Мери попала под. власть могучего печоринского интеллекта. И тут следует завершающий удар, после которого Мери буквально готова броситься в объятия Печорина. Это знаменитый монолог о том, как люди читали на лице юного Печорина "признаки дурных свойств, которых не было; но их предполагали, и они родились" и т. д. Монолог этот он начинает, "приняв глубоко тронутый вид", закончив же, внимательно следит за реакцией княжны. Если на первой стадии своих отношений с Мери Печорин выступал лишь как опытный охотник, знаток женской психологии, идущий по знакомой дороге, то в дальнейшем он в значительно большей степени выступает уже как психолог-экспериментатор. Дело в том, что, узнав Мери ближе, он понял, что перед ним отнюдь не обыкновенная, московская романтически настроенная светская барышня, не пустенькая кокетка, а человек очень глубоких и ярких духовных качеств. И Печорин уже по-настоящему заинтересован княжною, Грушницкий фигура ясная для него - отступает на второй план, предметом игры, предметом психологического анализа и даже эксперимента становится более интересная и менее изведанная натура - княжна Мери. Теперь уже не как охотник (ибо цель достигнута), а лишь как экспериментатор следит за нею Печорин. И даже то, что в душе его пробудились сложные чувства к княжне (здесь и ответная, пожалуй, любовь, и даже пусть незначительные, но колебания - жениться или нет), все равно ничто не может даже на один миг помешать его деятельности психолога-экспериментатора. Опыт с княжной достигает кульминации в тот день, когда при переезде через быструю горную речку Мери становится дурно. Вот как рассказывает об этом сам Печорин:
      "...Я быстро наклонился к ней, обвил рукою ее гибкую талию.
      - Смотрите наверх, - шепнул я ей, - это ничего, только не бойтесь, я с вами.
      Ей стало лучше, она хотела освободиться от моей руки, но я еще крепче обвил ее нежный, мягкий стан; моя щека почти касалась ее щеки; от нее веяло пламенем.
      - Что вы со мною делаете!.. боже мой!..
      Я не обратил внимания на ее трепет и смущение, и губы мои коснулись ее нежной щечки; она вздрогнула, но ничего не сказала; мы ехали сзади: никто не видал. Когда мы выбрались на берег, то все пустились рысью. Княжна удержала свою лошадь; я остался возле нее; видно было, что ее беспокоило мое молчание, но я поклялся не говорить ни слова, из любопытства. Мне хотелось видеть, как она выпутается из этого затруднительного положения" (подчеркнуто мною. - В. Левин). Как видим, не как донжуан, а лишь как экспериментатор выступает здесь Печорин.
      В заключительной части повести предметом эксперимента вновь становится Грушницкий. Эта часть имеет самое непосредственное отношение к судьбе самого Лермонтова, и поэтому проследим содержание некоторых ее эпизодов наиболее подробно.
      Грушницкий, до этого не представлявший в психологическом отношении какой-либо загадки для Печорина, теперь, после своей неудачи, начинает вызывать его интерес. Печорин внимательно следит за борьбой совести с самолюбием, которая происходит в душе Грушницкого.
      Вот он случайно становится свидетелем гнусного предложения драгунского капитана, чтобы Грушницкий, придравшись к чему-нибудь, вызвал Печорина на дуэль на шести шагах, но... с незаряженными пистолетами (об этом, разумеется, не должен знать Печорин, который, таким образом, станет жертвой мистификации). "Я с трепетом ждал ответа Грушницкого... Если б Грушницкий не согласился, я бросился б ему на шею", - записывает в дневнике Печорин.
      Грушницкий соглашается... Спустя четыре дня Печорин в ресторане опять-таки случайно слышит рассказ Грушницкого о том, как ночью он сам видел, что Печорин выходил от Мери.
      Печорин требует, чтобы Грушницкий отказался от своих слов. "Поддерживая ваше мнение, - говорит он, - вы теряете право на имя благородного человека и рискуете жизнью".
      "Грушницкий, -- читаем мы в дневнике Печорина, - стоял передо мною, опустив глаза, в сильном волнении. Но борьба совести с самолюбием (подчеркнуто мною. - В. Левин) была непродолжительна". Вызов на дуэль состоялся.
      Далее Печорин и Вернер узнают, что на этой дуэли заряжен будет только пистолет Грушницкого.
      "Должны ли мы показать им, что догадались?" - спрашивает Печорина Вернер. "Ни за что на свете, доктор", - категорически отказывается Печорин.
      Решение его закономерно - ведь для него начинается самый интересный, пусть рискованный, но зато невиданный и неповторимый психологический эксперимент...
      Противники сходятся на месте дуэли. И здесь Печорин делает сильнейший ход: он предлагает перенести дуэль на маленькую площадку над пропастью, так, чтобы даже легкое ранение стало бы смертельным. Тем самым он лишает Грушницкого последней лазейки, последней возможности компромисса в борьбе совести и самолюбия.
      Грушницкий колеблется. "Посиневшие губы его дрожали".
      Следует отметить, что на этой стадии эксперимента Печорин преследует и конкретную цель: вынудив Грушницкого действовать решительно, он получает моральное право действовать столь же решительно - в том, разумеется, случае, если Грушницкий не откажется от своего подлого плана.
      "Я решился предоставить все выгоды Грушницкому; я хотел испытать его (подчеркнуто мною. - В. Левин); в душе его могла проснуться искра великодушия, и тогда все устроилось бы к лучшему; но самолюбие и слабость характера должны были торжествовать!.."
      Это пока все предположения. Посмотрим, как развивались события дальше.
      И при жребии Печорин предоставляет инициативу Грушницкому: он ждет, чтобы тот назвал сторону подброшенной кверху монеты.
      Грушницкий получает право стрелять первым. "Он покраснел: ему было стыдно убить человека безоружного, - пишет Печорин, - я глядел на него пристально; с минуту мне казалось, что он бросится к ногам моим, умоляя о прощении; но как признаться в таком подлом умысле?.. Ему оставалось одно средство - выстрелить на воздух; я был уверен, что он выстрелит на воздух!"
      Это опять-таки предположение, и ему не суждено сбыться - правильным было первое предположение.
      Вернер хочет разоблачить заговор, но Печорин все еще не позволяет ему сделать это. "Вы все испортите", - говорит он, рискуя ради своего опыта жизнью.
      "Грушницкий стал против меня, - вспоминает Печорин, - и по данному знаку начал поднимать пистолет. Колена его дрожали. Он целил мне прямо в лоб.
      ...Вдруг он опустил дуло пистолета и, побледнев как полотно, повернулся к своему секунданту.
      - Не могу, - сказал он глухим голосом.
      - Трус! - отвечал капитан.
      Выстрел раздался".
      Противники меняются местами. Печорин , продолжает следить за каждым "движением души" Грушницкого.
      "Я несколько минут смотрел ему пристально в лицо, стараясь заметить хоть легкий след раскаяния. Но мне показалось, что он удерживал улыбку".
      После того как Печорин разоблачает заговор, Грушницкий стоит, "опустив голову на грудь, смущенный и мрачный.
      - Оставь их! - сказал он наконец капитану, который хотел вырвать пистолет из рук доктора. - Ведь ты сам знаешь, что они правы".
      Печорин ставит еще один опыт. Вовсе не из милосердия - слишком был он взбешен, - предлагает находящемуся в почти безнадежном положении Грушницкому возможность остаться в живых. Признание Грушницкого дает ему моральное право на это. "Откажись от своей клеветы, и я тебе прощу все", - говорит Печорин. В борьбу совести и самолюбия в душе Грушницкого вступают два новых начала: возможность жить - с одной стороны, и с другой - ненависть к Печорину, морально уничтожившему его и в истории с Мери, и здесь, на дуэли. Последний эксперимент. Самолюбие и ненависть побеждают. Лицо Грушницкого "вспыхнуло, глаза засверкали.
      - Стреляйте! - отвечал он. - Я себя презираю, а вас ненавижу. Если вы меня не убьете, я вас зарежу ночью из-за угла. Нам на земле вдвоем нет места..."
      Итак, ради психологического эксперимента Печорин балансирует даже на грани смерти...
      Эта - можно с полным правом сказать - главная черта печоринского характера имеет самое что ни на есть прямое отношение к трагическому финалу жизни Лермонтова.
      Если понимать слово "автобиографизм" в узком смысле, то есть как отражение в художественном произведении каких-либо событий, случившихся с автором или его знакомыми, то вряд ли есть какие-либо основания считать "Героя нашего времени" автобиографическим романом: в сложной биографии главного героя исследователи не находят ничего общего ни с кем из знакомых Лермонтова, ни тем более с ним самим. Действительно, ведь нельзя же считать образ Печорина слепком с Лермонтова только потому, что оба они - и Лермонтов, и его герой были переведены из Петербурга на Кавказ, или потому, что оба в совершенстве овладели горской посадкой при езде верхом! Больше же никаких сходных фактов в биографиях Печорина и Лермонтова нет. Да и характер Лермонтова, вырисовывающийся перед нами в воспоминаниях современников поэта, имеет не много общего с характером Печорина.
      Весьма показательна резкая и возмущенная лермонтовская отповедь тем критикам, "которые очень тонко замечали, что сочинитель нарисовал свой портрет и портреты своих знакомых".
      "Старая и жалкая шутка! - писал Лермонтов в предисловии ко второму изданию своего романа. - Но, видно, Русь так уж сотворена, что все в ней обновляется, кроме подобных нелепостей. Самая волшебная из волшебных сказок у нас едва ли избегает упрека в покушении на оскорбление личности!"
      Но если подходить к автобиографичности произведения шире - то есть не обязательно искать сюжетные параллели, а распространять это понятие и на самовыражение автора в герое, то в этом смысле роман "Герой нашего времени" безоговорочно попадает в круг автобиографических произведений: не отдавая, видимо, себе в этом отчета, Лермонтов вложил в образ Печорина очень много своего, личного, такого, о чем, быть может, не подозревал в себе ни он сам, ни его близкие.
      И, несмотря на огромное различие в биографиях Печорина и Лермонтова и внешнюю несхожесть их характеров. оказалась у них и общая очень существенная для обоих черта - это склонность к психологическому анализу.
      Один из первых лермонтовских биографов, А. В. Дружинин, встречавшийся со многими знакомыми поэта, писал, что Лермонтов, "соприкасаясь со всем кругом столичного и провинциального общества, имел множество знакомых, но во всех сношениях с ними держал себя скорее наблюдателем...".
      "Этот человек слушает и наблюдает не за тем, что вы ему говорите, а за вами", - писал еще при жизни Лермонтова в одном из своих писем Ю. Ф. Самарин.
      Но если у Печорина психологический анализ не нашел себе какого-либо общественного применения, то лермонтовский интерес к психологии человека находил свое выражение во всем его творчестве. Большая часть творчества поэта проходила в русле романтизма, а, как известно, одной из главных черт этого направления был интерес к внутреннему миру человека. Но и в дальнейшем, отходя от романтизма и создавая свой реалистический роман, Лермонтов сохранил верность этой принесенной из романтизма и типичной для него черте: исследователи "Героя нашего времени" неоднократно отмечали как важнейшую особенность лермонтовского реализма то, что главный объект художественного внимания Лермонтова - это внутренний мир героя времени; его психология".
      Итак, не только для Печорина, но и для самого Лермонтова очень характерен интерес к психологии человека. Оба они - и герой и автор - исследователи человеческой души. Однако в отличие от Печорина, являющегося не только психологом-аналитиком, но и психологом-экспериментатором, Лермонтов ограничивается лишь первой сферой. Его роман "Герой нашего времени" свидетельство огромного мастерства психологического анализа. Но что касается второй сферы - психологического эксперимента, - то в жизни Лермонтова (до создания им "Героя нашего времени") никаких фактов, свидетельствующих о подобного рода деятельности, мы не обнаруживаем.
      Но вот Лермонтов выпускает свой роман. И тут происходит чрезвычайно интересное явление. В широко известной восточной сказке джинн, заточенный в бутылку, вселяется в освободившего его человека и подчиняет себе его. Нечто подобное произошло и с Лермонтовым: сойдя со страниц романа, Печорин словно начинает воздействовать на поступки и мировосприятие автора.
      Предпосылки для такого влияния были. Не следует забывать, что Лермонтов был очень молод, что характер его, как мы видим из воспоминаний современников, был еще недостаточно устойчив и полон противоречий, так как находился, видимо, еще в процессе формирования. В то же время Печорин, человек, умудренный значительно большим жизненным опытом, закаливший свой характер в различных бурях, уже. прошедший в своих отношениях с обществом тот этап, на котором пока еще находился Лермонтов, натура в данный момент, пожалуй, более сильная, чем Лермонтов.
      Очень существенно также, что герой и автор находятся по своему интеллекту на одном уровне. Лермонтов создал образ человека, в этом плане ничем не уступающего ему самому. Интеллектуальная близость Печорина и Лермонтова такова, что, встреться они в жизни, между ними вполне могли бы возникнуть близкие отношения - в тех пределах, разумеется, в каких допустил бы их Печорин, который-, безусловно, был бы в этой дружбе старшим.
      Важно и другое. В представлении Лермонтова Печорин вовсе не был "отрицательным героем", типичным сыном века, зараженным всеми его болезнями и пороками.
      Печорин находится в оппозиционном положении по отношению к своему времени, по отношению к тлетворному духу николаевской России. При всей своей силе он бессилен перед временем. Но для Лермонтова важно то, что Печорин, который имеет все возможности (имя, состояние, способности), чтобы сделать карьеру в общественных условиях того времени, не идет на это, сознательно предпочитая общественное прозябание. В этой абсолютной бескомпромиссности Печорина выражен определенный лермонтовский идеал: поэт так же относился к своей карьере в николаевской России, как и его герой.
      И наконец, последнее: в характерах героя и автора была очень существенная для обоих общая черта, которая вполне могла послужить своего рода плацдармом для возникновения и роста влияния Печорина на Лермонтова, для развития общности в их характерах: это глубочайший интерес обоих к психологии человека. При том - одинаковом - отношении к русскому обществу 30-х годов, которое отличало и Лермонтова, и Печорина, эта черта приобрела жизненно важное значение для них обоих.
      По этой линии вполне могло развиваться влияние героя на автора.
      Мы не знаем, когда впервые возникло это влияние: в процессе ли работы Лермонтова над романом или когда "Герой нашего времени" был уже закончен. Но, в сущности, это не имеет значения. Важен самый факт: создание оказывает влияние на создателя!
      Вряд ли сам Лермонтов сознавал развивающуюся в его характере близость Печорину. (Эту близость отметил Белинский, посетивший в апреле 1840 года находившегося под арестом поэта.)
      И тем не менее...
      Вспомним, как после смерти Бэлы Печорин молча сидит и что-то чертит палочкой на песке. Максим Максимыч хочет утешить его, он начинает говорить какие-то приличествующие случаю слова, и тут Печорин поднимает голову и смеется. "У меня мороз пробежал по коже от этого смеха", - рассказывал впоследствии Максим Максимыч.
      Вряд ли у нас может возникнуть какое-либо сомнение в характере этого смеха. Печорин тяжко переживал смерть Бэлы, он был долго нездоров, исхудал. И даже при упоминании о Бэле спустя много лет он побледнел и отвернулся, хотя тотчас же принужденным зевком постарался скрыть свои чувства. И "дьявольский" смех Печорина после смерти Бэлы - это не что иное, как поза чуждого сентиментальности, сурового романтического героя, никогда и никому не выдающего своих переживаний.
      И вот совершенно аналогичная ситуация:
      По дороге в свою вторую кавказскую ссылку в мае 1840 года Лермонтов останавливается в Москве. Здесь он проводит больше двух недель и все это время постоянно бывает у Мартыновых, ухаживает за Натальей Соломоновной. Как мы уже упоминали, Наталья Мартынова признавалась своей родственнице, что была влюблена в Лермонтова. Отнюдь не в радостном настроении покидает поэт Москву. Все близкие понимают его состояние и переживают за него. И вот, когда Лермонтов пришел попрощаться с Мартыновыми, взволнованная Наталья Соломоновна вышла проводить его до лестницы. Видимо, она хотела сказать ему какие-то сочувственные слова, но тут "Лермонтов вдруг обернулся, громко захохотал ей в лицо и сбежал с лестницы, оставив в недоумении провожавшую".
      Это тот же "дьявольский" смех, которым смеялся Печорин после смерти Бэлы. Лермонтов, видимо, начинает перенимать даже манеру поведения своего героя.
      Дальше это влияние, по-видимому, становится все сильнее. Этому, безусловно, способствует общность положения Лермонтова и Печорина, общность, возникшая уже после создания романа.
      Печорин - изгнанник. За какую-то "провинность" он переведен (фактически выслан) на Кавказ. Общественное положение его здесь незавидное. Но главное он отлично сознает, что никакого будущего в условиях подекабрьской России у него нет, что все силы, которыми так щедро наделила его природа, пропадут попусту.
      А Лермонтов? Поэт-изгнанник, мечтающий об отставке, о литературной деятельности, вынужденный по воле. презираемых им социальных верхов подставлять свой лоб пулям горцев. Удары со стороны правящей верхушки сыплются на него один за другим: Николай вычеркивает его из списка награжденных, хлопоты родных и друзей о его возвращении из ссылки терпят неудачу, и даже отпуск его прерван бессмысленным и грубым приказом: в 48 часов покинуть Петербург и вернуться в Тенгинский полк. Рушатся все надежды...
      По отношению к николаевской государственной машине, по своему социальному положению Лермонтов оказался в тех же условиях, в которых находился его герой.
      Поэт не мог не осознать, не думать об общности своего и печоринского положения. И это должно было вызвать усиление печоринского влияния на него.
      Особенно резким и роковым для поэта образом проявилось оно в истории с Мартыновым. Документальных данных об этом мы не имеем. Поэтому, с точки зрения строго документальной, наша версия может носить лишь гипотетический характер, без серьезной надежды когда-либо стать абсолютной истиной.
      Но если под предлагаемым углом прослеживать все пятигорские события, то ни один, даже самый мелкий факт не вступает с этой версией в противоречие. Возникает ситуация, аналогичная теореме о равенстве треугольников, когда - при известном условии - после наложения одного треугольника на другой все их точки совпадают.
      В данном случае возьмем на себя смелость принять за известное факт влияния Печорина на Лермонтова, или - если говорить мягче - факт возрастания близости автора герою, и тогда вся линия поведения поэта - то есть единственная область, представлявшая загадку для Столыпина, - становится ясной.
      Все, как в истории Печорин - Грушницкий, началось с забавы.
      Лермонтов, приехав в Пятигорск, с радостным нетерпением ждет Мартынова. Их первая встреча. Как должен был отнестись к Мартынову Печорин? Да, Печорин, именно Печорин, а не Лермонтов! Ведь Печорин видит Мартынова, можно сказать, впервые (после создания романа Лермонтов мог видеть Мартынова лишь в походных условиях., и то изредка: они служили в разных частях), в то время как у Лермонтова с ним уже давно сложившиеся дружеские отношения. Но сейчас Лермонтов уже не тот, что раньше. Он уже почти тождествен Печорину, который влияет на него, заставляет поэта смотреть на мир его, печоринскими, глазами. И оттого, как воспринимает Печорин Мартынова, зависит лермонтовское отношение к своему старому товарищу.
      Безусловно, Печорин может воспринять Мартынова только иронически - столько общего между Мартыновым и Грушницким. Оба они - и Грушницкий и Мартынов избрали линией своего поведения постоянную позу романтического героя, по выражению Печорина, "важно драпирующегося в необыкновенные чувства, возвышенные страсти и исключительные страдания". Печорин знал цену тому показному разочарованию в жизни, в которое играли и Грушницкий и Мартынов. Он знал, что эта поза ничего общего с истинно романтическими героями - героями поэзии Байрона и Рылеева - не имеет.
      Внешний облик Мартынова тоже отличается мниморомантическим характером. "Он носил азиатский костюм, за поясом пистолет, через плечо на земле плеть, прическу a la мужик и французские бакенбарды с козлиным подбородком", - писал К. Любомирский о Мартынове.
      Как не вспомнить здесь эпизод из "Героя нашего времени" - шумную кавалькаду, во главе которой едут Грушницкий с Мери. "Грушницкий сверх солдатской шинели повесил шашку и пару пистолетов: он был довольно смешон в этом геройском облачении". Смешон, разумеется, не своим спутникам, а Печорину. И вот, когда в таком же героическом облачении щеголяет Мартынов, то естественно, что у Лермонтова, смотрящего на мир глазами Печорина, он может вызвать только ироническое отношение.
      И так же, как показной романтизм Грушницкого явился причиной того, что Печорин именно его выбрал для своей забавы, так и позерство и фатовство Мартынова привлекли к себе лермонтовскую иронию.
      Лермонтов всячески вышучивает Мартынова. Тот всерьез обижается и, видимо, не раз просит Лермонтова прекратить свои шутки. Для Лермонтова Мартынов не только играющий в романтизм позер, но и старый, пусть недалекий, друг Мартышка, Мартыш. Но для Печорина этой второй части в Мартынове не существует. И может быть, если бы не Печорин, Лермонтов оставил бы Мартынова в покое (так, как он оставил в покое Васильчикова или извинился перед Лисаневичем). Он даже перестает открыто вышучивать Мартынова, видимо, в какой-то мере щадит его (Лермонтов не показывает ему карикатуру, которую они нарисовали вместе с Глебовым), но полностью удержаться от шуток поэт не может - этого ему не позволяет сделать Печорин.
      Но все это пока забавы. Забавы Печорина и Лермонтова. Совершенно иной характер приобретает отношение Лермонтова (и Печорина) к Мартынову на роковой вечеринке у Верзилиных. И тут, еще в начале вечеринки, вышучивая Мартынова в разговоре с Э. Шан-Гирей, Лермонтов пока только забавляется. Перелом в отношении Лермонтова к Мартынову наступает в ту минуту, когда гости расходятся и в передней Мартынов повторяет свою фразу. В душе Лермонтова просыпается психолог-исследователь. Здесь уже его словами и поступками полностью руководит Печорин. И поэт начинает действовать по-печорински. Теперь уже нет места каким-либо дружеским отношениям. Лермонтову интересно: а как будет вести себя Мартынов, хватит ли у этого позера духу вызвать его на дуэль? А может быть, Лермонтова интересовало другое: что победит в Мартынове - оскорбленное самолюбие или чувство дружбы? Так или иначе, но вся дальнейшая линия поведения поэта показывает, что с этого момента Мартынов становится для него уже не объектом забавы, а объектом психологического эксперимента. И если раньше психологическое изучение окружающих ограничивалось у Лермонтова психологическим анализом, то теперь - под влиянием Печорина - поэт становится на путь практического эксперимента, ради которого он, как и Печорин, готов рисковать даже жизнью. Печорин вывел ученого-аналитика из-за письменного стола, и тот ставит опаснейший опыт: он отказывается прекратить насмешки. "Что ж, на дуэль, что ли, вызовешь меня за это?" - спрашивает Лермонтов. (Напоминаем, что, по другому источнику, он сказал: "А если не любите насмешек, то потребуйте у меня удовлетворения". Смысл лермонтовской фразы в обоих вариантах один и тот же.) Мартынов вызывает Лермонтова на дуэль...
      Принципиально неверным было бы полагать, что в сознании Лермонтова в этот момент Мартынов отождествлялся с Грушницким и что поэт хотел проверить на собственной практике те ситуации, через которые прошел его герой.
      Мартынов мог напоминать Лермонтову Грушницкого лишь на той стадии, когда был объектом забавы. Как объект же эксперимента он являлся для Лермонтова новой, неизведанной областью.
      Однако вернемся к событиям.
      И в последующие дни поэт не делает никакой попытки уладить конфликт (хотя против примирения и не возражает). Быть может, Лермонтов знал, что Мартынова всячески подстрекали, но ведь от этого обстоятельства эксперимент для него становится интересней!..
      Опыт продолжается и на месте дуэли. Лермонтов говорит своему секунданту, что не намерен стрелять в Мартынова (действительно, ведь злобы к нему поэт не питает). Но Мартынов-то не знает намерений Лермонтова. В нем борются (не слабее, чем в Грушницком) самые разные чувства: с одной стороны, его подстрекают, и он боится стать в глазах многочисленных свидетелей дуэли трусом; с другой стороны, перед ним старый друг. И невозможно, чтобы - при всей своей ограниченности - он не сознавал, на кого поднимает руку!
      И если бы Лермонтов выстрелил в воздух, то, может быть, и Мартынов все же последовал бы его примеру. Но Лермонтов-экспериментатор по-прежнему предоставляет Мартынову инициативу, внимательно, с любопытством следя за каждым его движением.
      Лермонтов ведет себя с истинно печоринским хладнокровием. Именно Печорин "заставляет" его неподвижно стоять, взведя курок, подняв пистолет дулом вверх, "заслоняясь рукой и локтем по всем правилам опытного дуэлиста".
      Мартынов быстрыми шагами идет к барьеру. Сомневаться не приходится сейчас он будет стрелять.
      Ну что ж, Мартынов ясен - и Лермонтов, с презрением глядя на него, поднимает руку, чтоб выстрелить в воздух.
      Выстрелить в воздух поэт не успел...
      Владимир Исаакович Левин - литературовед и литературный критик.
      Родился в 1932 году в Ленинграде. Окончил филологический факультет Азербайджанского государственного университета. Работал в Институте мировой литературы имени Горького, в еженедельнике "Литературная Россия". Сейчас научный редактор журнала "Известия АН СССР (серия литературы и языка)".
      В. Левин - автор статей о Блоке, Лермонтове, Грибоедове, о проблемах и отдельных произведениях советской литературы.
      Публикуемая с небольшими сокращениями статья В. Левина "Дуэль Лермонтова" была напечатана в еженедельнике "Литературная Россия" и вызвала много споров читателей и литературоведов.
      По мнению одних, несмотря на то, что В. Левин относится к своей концепции лишь как к гипотезе, она все равно не имеет права на существование. Другие же, присоединяясь к автору, считали, что ему следовало выдвигать свою концепцию более решительно и категорично.
      Привлекла статья и внимание писателей, многие из которых полагают, что она, выходя за рамки лермонтоведения, приоткрывает завесу над одним из уголков такой сравнительно малоизведанной области, какой является психология творчества.
      Если вы хотите поспорить с В. Левиным или просто углубить свои знания в разбираемом им вопросе, советуем вам обратиться к следующим материалам:
      М. Лермонтов, "Герой нашего времени."
      П. А. Висковатов, "Михаил Юрьевич Лермонтов. Жизнь и творчество." В VI томе "Сочинений М. Ю. Лермонтова". М., изд-во Рихтера, 1891.
      Э. Герштейн, "Судьба Лермонтова"- Изд-во "Советский писатель", 1964.
      "М. Ю. Лермонтов в воспоминания. современников". Изд-во "Художественная литература", 1964.
      "История русской литературы в трех томах", т. 2. Изд-во АН СССР, 1963.

  • Страницы:
    1, 2