Марфа-посадница или Плач по Великому Новгороду

НАЗАРИЙ. Поганая Сура, Пильи горы. В низах еще…

БРАДАТЫЙ. О! И в низах! Уже ль благословляли и за токо оскудение?

ЗАХАРИЙ. Все как один!

НАЗАРИЙ. Без малого изъяна!

БРАДАТЫЙ. И это хорошо. Реки, реки!

ЗАХАРИЙ. Сколь радостно душе смиренной ведать, что каждый день и час о ней печется, не зная устали, себя не пощажая, во имя блага русских всех земель и нас средь них, земли новогородской, достойный и премудрый Иоанн, звездой вошедший средь себе подобных…

БРАДАТЫЙ. А вот касаемо веча… Ну, утеснение учинено, вечевые грамоты отменили… то ж вам, новугородцам, как дитю цацка. Се как?

ЗАХАРИЙ. Что знать благоволишь?

БРАДАТЫЙ. Волнений не зрится? Тож как рыбы в Волхове?

НАЗАРИЙ. Тишей!

БРАДАТЫЙ. А что Иоанн суд свой утвердил превыше вашего?

ЗАХАРИЙ. То благо, милость! Ведомы всем премудрость Иоанна!

НАЗАРИЙ. И милосердье кроткое его!

БРАДАТЫЙ. И тут не возроптали? Никаких там укоризн, сговоров – Казимира бы не худо изведать, снестись с ним? Не супротив Москвы – так, на худой конец?

ЗАХАРИЙ. Господь нас сохрани!

БРАДАТЫЙ. Ни-ни?

ЗАХАРИЙ. Ни-ни!

НАЗАРИЙ. Ни-ни!

БРАДАТЫЙ (подумав). И это хорошо. Реки, боярин, внемлю. В одном челом бью – окоротись. Сколь же вы, новгородцы, поговорить охочи! Бог жизни, что ль, вам отпустил без меры?

ЗАХАРИЙ (поспешно). Я сей кратир фалернского вина, бесценного, как сам кратир бесценный, вздымаю в честь благого Иоанна! Пусть будет здрав и славен он в веках, наш покровитель и благодеятель, великий государь всея Руси!

БРАДАТЫЙ. Всея Руси. Вот это ладно, ладно.

ЗАХАРИЙ. Виват!

БРАДАТЫЙ. Виват?

НАЗАРИЙ. Так фряжски да германски князья друг друга и особ высоких славят.

БРАДАТЫЙ. Тогда виват.

Пьют. Музыканты ударяют подчарную. Гость являет знак неудовольствия. Певцы и музыканты смолкают.

БРАДАТЫЙ. А отчего не вижу я за сим столом достойную Марфу? Коль в Новограде у вас така дружба и тако единение, грешно отдалять от себя недругов ваших бывших. Не по христианскому сие обычаю.

ЗАХАРИЙ. Жене не место средь мужей в пиру.

БРАДАТЫЙ. Кака жена! Ину и на вече послушать любо. А коли так, отчего ж не место ей в дружеском пиру? Посидеть, взаимно усладиться беседой. В чем тут зазор?

ЗАХАРИЙ. Велишь призвать?

БРАДАТЫЙ. Так и призвать! Вы, ведомо мне, люди в Новограде сильные, из первейших, властью великой наделены…

ЗАХАРИЙ. Не наша власть – то Иоанна власть.

НАЗАРИЙ. Не наша сила – Иоанна сила.

БРАДАТЫЙ. Так, так. Однако ж Марфа не из холопьев ваших. Вот кабы она сама дала милостивое согласие свое разделить душевную нашу трапезу…

ЗАХАРИЙ. Исполним. (Выходит отдать распоряжение и возвращается.)

НАЗАРИЙ. Что новое в Москве?

БРАДАТЫЙ. Все суета. В приказах. Ино в Думе. Как сядут сиднем: глаголят, глаголят, глаголят! Да всяк умнейшим показать себя тщится. А дел-то? Не узришь! Ну их. Только у вас тут да и иных оказиях и отдыхаешь… Так Марфа, говорите, утишела? На вече ни ногой, все в хозяйствах своих, в докуках?

ЗАХАРИЙ. Того не говорили мы, но так.

НАЗАРИЙ. Сын Феодор ей ревностный помощник.

БРАДАТЫЙ. Добро, добро.

НАЗАРИЙ. А верно ль говорят, что, третью дочь родивши, благословенная супруга Иоанна пешком явилась в Троицку обитель молить о сыне? И будто там предстал ей Сергий святый с младенцем благовидным на руках. И будто вверг его в ее он лоно. И в сем знаменье добрый знак того, что Бог дарует Иоанну сына, наследника московского престола?

БРАДАТЫЙ. Всяк говорят.

НАЗАРИЙ. Вот было б благо! То был бы, по обряду, вновь Василий. Василий Иоаннович. Второй.

ЗАХАРИЙ. Нет, третий. Великий князь московский Василий Темный был второй. А ныне будет третий.

НАЗАРИЙ. Верно, третий. А коль Господь сподобит в свой черед послать ему наследника, вновь будет Иоанн.

ЗАХАРИЙ. Четвертый.

НАЗАРИЙ. Из рода в род накапливая мудрость и милосердье достославных предков, великий будет, верно, государь!

ЗАХАРИЙ. Так. Иоанн Четвертый!

Благоговейно помолчали.

БРАДАТЫЙ. Как же вам, новугородцам, любо лясы точить о московский делах! Кто, да что, да с кем. Иных докук мало?

СЛУГА. Боярыня Марфа.

БРАДАТЫЙ. Просить! Просить!

Входит Марфа в сопровождении Федора.

БРАДАТЫЙ. Спаси Бог, Марфа, что на зов смиренный откликнулась!

МАРФА. Спаси Бог и тебя.

БРАДАТЫЙ. А это, вижу, Федор, сын твой меньший? На Дмитрия похож. Случалось мне с ним видеться. И говорить. Хоть кратко. (Захарию.) К столу, хозяин, отчего не просишь и величальной не встречаешь гостью?

Под звуки величальной Марфу и Федора проводят к столу. Но потому что в этом доме, издавна неприятельском для Марфы, ее всегда поносили, а не возвеличивали, так и теперь по оплошке скоморохов (а скорее по знаку Захария, чутко прозревшего тайный умысел высокого московского гостя) величальная вдруг сменяется издевательским куплетом:

А и шел дристун

Вдоль по улице,

Лели-Лель!

А кому поем,

А тому добро,

Лели-Лель!..

ФЕДОР (вскакивает и хватается за оружие). Молчать, шуты!

Скоморохи испуганно разбегаются.

МАРФА. Сядь, сын.

ФЕДОР. Мы здесь затем, чтобы поношенья слушать?

БРАДАТЫЙ. Поношенья? Каки таки поношенья? Я, истинно сказать, слова не слушал. Никогда их не слушаю. В нынешних погудках таки слова, что лучше не слушать. (Захарию.) Вели-ка вторить. И коли поношенье верно было, я дерзость не спущу. Вели-вели!

По знаку Захария перепуганные скоморохи повторяют куплет:

А и шел дристун

Вдоль по улице,

Лели-Лель!..

БРАДАТЫЙ (подумав). И верно, есть. Не так чтоб очень. Но что есть, то есть. Посечь их всех кнутьем. Эк дерзость!

МАРФА. Оставь, боярин, их. Поведай лучше дело, за коим ты призвал меня сюда.

БРАДАТЫЙ. Какое дело, Марфа? Что за счеты! Хотел узнать, не терпишь ли нужды какой иль утеснений от новой власти? Мир в доме ли твоем? Здоров ли внук?

МАРФА. Здоров.

БРАДАТЫЙ. И слава Богу. Но отчего ж горячий вьюнош наш чурается новугородских дел? (Федору.) Уже в твои года твой брат Димитрий участник был во всем, и сединой украшенные мужи склонялись перед разумом его.

МАРФА. Сын мне в делах опора и подмога.

БРАДАТЫЙ. Похвально тож. А вот скажи-ка, Марфа… О том давно мне чаялось спросить, да все не приводилось. Правда ль то, что в летошни года, перед Шелонью, когда вы тут сносились с Казимиром… не в пеню то, а чтоб сказать когда… был средь ближайших короля честного какой-то рыцарь, статью благородный, которого желала ты в мужья, чтоб вместе с ним в Новугороде править?

ФЕДОР. Извет!

БРОДАТЫЙ. Горяч, горяч! Совсем как Дмитрий. Так правда?

МАРФА. Коли любо – правда.

БРАДАТЫЙ. А коли все одно?

МАРФА. А коли так, к чему тебе, боярин, вести, как баба, пересуды бабьи?

БРАДАТЫЙ. Однако!

ЗАХАРИЙ (поспешно). Коль он и был, тот рыцарь благородный, так при одном известье о походе, предпринятом войсками Иоанна, так надристал в портки свои от страха, что целый год потом сушил на солнце!

НАЗАРИЙ. И потому не смог притечь на помощь!

ЗАХАРИЙ. Виденье дивно: рыцарь без порток!

Хохочут. Федор порывается вскочить, Марфа его удерживает. Потом подходит к Захарию и Назарию и поочередно целует их в лоб.

МАРФА. Теперь, боярин, когда ты вызнал что хотел, дозволь нам удалиться.

БРАДАТЫЙ. Изволь. Но раньше поясни, что значит поступок странный твой.

МАРФА. В тот давний год, еще перед Шелонью, был на моем пиру Зосима-старец. Из Соловцов. Не ел, не пил, все плакал. А что узрил он на пиру моем, у них спроси, весь Новоград то знает. То ж, что час сей привидилось и мне. Мир дому вашему.

ФЕДОР. Мир дому.

Марфа и Федор уходят.

БРАДАТЫЙ. Так что же он узрел?

ЗАХАРИЙ. То сказки бабьи.

БРАДАТЫЙ. А все ж?

НАЗАРИЙ. Гостей безглавых. Всех четверых, кого после Шелони велел на плаху кинуть Иоанн.

БРАДАТЫЙ. Остра. Огонь. Еще крепка, смела. Вот, видится, когда б она решилась вновь противустоять государю, еще б смогла волненье возбудить в народе новгородском. Ох, могла бы!

ЗАХАРИЙ. Не возбудит.

БРАДАТЫЙ. Неужто? А подумать?

НАЗАРИЙ. Ей Федор свет весь застил.

БРАДАТЫЙ. Значит, Федор? Так, так…

ЗАХАРИЙ (переглянувшись с Назарием). Ты хмур, наш гость. Дозволь тебя рассеять диковиной заморскою.

БРАДАТЫЙ. Рассей.

ЗАХАРИЙ. Тут, разумеешь ли, такое дело. Один купец, из аравийских, быв тут, имел в делах своих горазд убыток…

БРАДАТЫЙ. Облапошили, что ль, заморского гостя?

ЗАХАРИЙ. И в залог убытку оставил он товар свой. И средь него – турчанку, весьма искусную в неведомом досель у нас искусстве. Так вот, велишь ли…

НАЗАРИЙ. Не сочтя за дерзость…

БРАДАТЫЙ. Что ныне за обычай! Растолковывают, растолковывают! Чаешь – такое явят! А явят – тьфу! Взялся рессеять – рассеивай. А сочту иль не сочту за дерзость, то сам решу.

По знаку Захария появляется юная восточная ТАНЦОВЩИЦА. И все время, пока она под аккомпанемент сопелей и бубнов исполняет причудливый свой танец, Захарий и Назарий с тревогой следят, какое впечатление производит сие экзотическое действо на московского гостя. Музыка смолкает. Танцовщица склоняется перед гостем в грациозном поклоне.

БРАДАТЫЙ (обходя танцовщицу и со вниманием рассматривая ее призрачные одежды). Турчанка, значит?

ЗАХАРИЙ. Турчанка.

БРАДАТЫЙ. А купчик – из аравийских?

ЗАХАРИЙ. Из них.

НАЗАРИЙ. У нас тут много их – из самых дальних стран.

БРАДАТЫЙ. Что ж, весьма полезны… и для глаз приятны… широкие международные контакты. (Берет из рук Захария услужливо раскрытую перед ним калиту с мелкой монетой и вручает турчанке.)

Танцовщица, просияв, убегает.

БРАДАТЫЙ. Добро. Пора и мне. Заутро в путь, дорога далека. Хозяину за хлеб-соль поклон.

ЗАХАРИЙ. Дозволь сопроводить.

БРАДАТЫЙ. Сам довлекусь. Вам же, разумею, потолковать надобно. Обдумать все реченное пристрастно, со тщанием великим. А то как бы и впрямь провиденье Марфино не сбылось! Засим – адью.

ЗАХАРИЙ. Адью?

БРАДАТЫЙ. Не ведаешь? Вот как? В такой-то просвещенной стороне! А даже мы в своей московской глухомани знаем, что так-то во фригийских странах прощаются хозяева и гости.

ЗАХАРИЙ. Адью.

НАЗАРИЙ. Адью.

Под величальную Брадатого облачают в богатый опашешь. Гость удаляется. Захарий жестом изгоняет скоромохов и слуг.

ЗАХАРИЙ. Московский лис! А эта ведьма?

НАЗАРИЙ. Сука!

ЗАХАРИЙ. Все разнюхал! Обо всем донесли! А прикидывается! Обучились под татарами хитроумию!

НАЗАРИЙ. Обучишься.

ЗАХАРИЙ. Нет бы прямо: в граде брожение, народишко от трех гривен с обжи волком воет, за рогатины того и гляди хвататься почнет, а вы молчок? В боярах смута, с Казимиром сношенья учиняются, а вы – тишей рыб в Волхове? Отчего в младом корне не пресечено?!

НАЗАРИЙ. Так мыслишь, оттого пеня нам, что не пресекли?

ЗАХАРИЙ. Казимир злейший враг Москве! Неужто поощрять тайные сговоры?

НАЗАРИЙ. Враг-то враг, да он по уши в своих ливонских делах. И коли в Шелони подмоги не дал, ныне и подавно не рыпнется. И Москве то ведомо не хуже, чем нам.

ЗАХАРИЙ. Так, так. И что ж?

НАЗАРИЙ. Почто он про Марфу выведывал? Коль так наслышан, то и знает, что она ото всех дел отринулась, и Федору не велит.

ЗАХАРИЙ. Лис! Лис! О Боже, вразуми! Что хочет он?

НАЗАРИЙ. Не он – сам Иоанн.

ЗАХАРИЙ. В том вся и страсть!..

Вновь появляется Брадатый.

БРАДАТЫЙ. С твоим фалернским, хозяин, совсем запамятовал. В Москве ныне деяния великие. Заморский зодчий Аристотель возводит святой храм Успения, опять же Кремль камнем одеть приспело. Казне убытки. Не подвигнет ли то верных наших новугородцев черну дань поставить не три гривны с обжи, а пять?

ЗАХАРИЙ. Пять?!

БРАДАТЫЙ. Ты верно внял. Засим уже – адью!

ЗАХАРИЙ. Адью.

НАЗАРИЙ. Адью.

Брадатый уходит.

ЗАХАРИЙ. Пять гривен с обжи! Се – бунт!

НАЗАРИЙ. А коли бунт и нужен?

Тяжелое молчание. Дважды хлопнув в ладони, Захарий вызывает слугу.

ЗАХАРИЙ. Упадыша ко мне.

Является Упадыш.

ЗАХАРИЙ. Возьми людей. Понужно. С сего часа смотреть за домом Марфы. Особо за Феодором. За упущенье – не спиной ответишь. Внял?

УПАДЫШ. Сполна. Башкой.

ЗАХАРИЙ. Башкой?

УПАДЫШ. Так ныне говорят.

ЗАХАРИЙ. Набрались от москвичей! Уж вовсе русскую речь татарщиной поганой изговняли. Главой!

УПАДЫШ. И это внял. Слуга покорный твой! (Уходит.)

ЗАХАРИЙ. Добро?

НАЗАРИЙ. Не худо. Убыток не велик, а прибыль может быть.

ЗАХАРИЙ. Когда б то знать что прибыль, что убыток!..

Картина пятая

Известие о намерении великого князя московского повысить дань вызвало возмущение умов во всех новгородских пределах. Доплеснулось оно и до дома Марфы, некогда славного пирами и многолюдьем, а со времен Шелони и Коростыньского мира притихшего, как погост. Возмутительную весть эту Федор узнал, быв на торговой стороне по делам. Возвратясь к себе на Неревский конец, он как был, сошед с коня, так и ворвался к матери.

ФЕДОР. Доколе, мать?! Московский злобный волк впился нам глотку волчьей хваткой и удушает, как овцу! Мы овцы? Куда ни ткнись, везде их тиуны мздоимствуют, глумятся над народом! Уж скоро, чтоб Волхов перейти, чтоб лишь ступить ногой на мост Великий, дань требовать почнут!

МАРФА. А наши не таки? Таки же воры. Возьми счета сии. Сверь. И разочтись с купцами.

ФЕДОР. Мы нашим окорот вольны своим судом дать. А этих – тронь!

МАРФА. И не трогай. Тебя, что ль, обидели?

ФЕДОР. Посмел бы кто меня! Нет, не меня. Но наш народ вольнолюбивый стонет, растоптанный московским сапогом!

МАРФА. Не такой он, может, вольнолюбивый? Коль позволяет себя топтать. Ты не застыл ли? Носишься в летнике. А уж подсиверок, Волхов того и жди встанет.

ФЕДОР. Не узнаю тебя! Ты – Марфа, которая одним лишь словом могла поднять на вольность град великий? Ты поношенья сносишь, как холопка! Ты равнодушна к бедствиям народным! Себе не верю! Или позабыла, за что погибли дед мой и отец, и брат мой Дмитрий?!

МАРФА. Не позабыла.

ФЕДОР. Пошто, скажи, ты ладанку мне эту, с святой землей, в которой кровь Вадима перемешалась с кровь брата, дала? Чтобы пустой игрушкой болтаться ей на шее у меня?

МАРФА. Ты прав. Пожалуй, приберу.

ФЕДОР. Не дам! Она мне греет сердце, питая ненависть к врагам отчизны! Не мне тебя судить. Твоя остыла кровь. Моя покуда нет! К тебе спешил я ныне за поддержкой. Но хоть бы дай совет.

МАРФА. Какой совет?

ФЕДОР. Решили мы, что ныне пробил час. Народный гнев готов взметнуться валом и сместь с земли новугородской…

МАРФА. Мы – кто?

ФЕДОР. Мои друзья, иных ты знаешь. Лощинские Богдан с Иваном. Сын Афанасьева Ивана Елевферий. Василь Ананьин, нынешний посадник…

МАРФА. И он!

ФЕДОР. Поднять народ на бой нетрудно будет. Но чтоб верней победа наша стала, нужна поддержка нам Литвы. Я буду возглавлять посольство. Я Борецкий. Борецких знают там, да я не знаю их. Дай мне совет, с кем мне снестись верней?

Марфа подходит к сыну и бьет его по лицу.

ФЕДОР. Пошто?! Я лишь просил совета!

МАРФА. Совет… час сей… я дам… Господи, да за что же мне это?!. Вот мой совет. Поди к своим, приласкай жену, поиграй с сыном. Чтоб не пришлось потом до смертной муки пенять себе, что мало видел их!.. Таков совет. А вот каков указ. Поутру отправишься в наши Двинские земли, проследишь обозы, с ними вернешься по первопутку.

ФЕДОР. Как бросить я могу друзей, с кем связан делом чести и свободы новугородской…

МАРФА. Не мыслю ослушания сыновья!

Молчание.

ФЕДОР. Я… повинуюсь.

МАРФА. Целуй на этом крест!

Федор целует крест и в бешенстве выскакивает из горницы. По знаку Марфы молодой слуга возжигает свечу. Марфа опускается на колени.

МАРФА. Господи милосердный. Господи милосердный. Господи милосердный. Сохрани мне сына моего. Обереги его от напастей лютых. Обереги от злой доли последнего моего. Сына моего. Кровинушку мою. Господи милосердный. Господи милосердный. Господи милосердный!..

Негромко, словно издалека, начинают звучать колокола. Слуга со свечой оборачивается. Это Отрок.

ОТРОК. «Вещи и дела, аще не написании бывают, тмою покрываются и гробу беспамятства предаются, написании же яко одушевлении… Числа 21-го, месяца ноября, в год 1475-й великий князь московский Иоанн Третий прибыл в Великий Новгород вершить свой высокий суд…»

Звук колоколов нарастает, и вот уже вовсю мотаются на звонницах кованые била, раскачиваются колокола Святой Софии, величая державного своего господина. Но еще не государя.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Картина шестая

С небывалой торжественностью встречал Новгород Иоанна, пустившегося к берегам Волхова без войска, «с одною лишь избранною, благородной дружиной». За 90 верст от города ожидали его виднейшие новгородские граждане с богатыми дарами, призванными снискать расположения великого князя. Бесчисленные толпы народа встретили Иоанна на Городище, где он слушал литургию и ночевал. На другой день угостил обедом владыку, посадников и бояр и вступил в Новгород. В храме Святой Софии поклонился гробам древних князей, обедал у епископа, говорил только слова милостивые.

За днями пиршеств последовали дни суда. С утра до вечера дворец великокняжеский не закрывался для народа. Одни желали только видеть Иоанна, утесняемые искали правосудия.

БРАДАТЫЙ. Бьет тебе челом, государь, новугородский купец на новугородского тож тиуна за мздоимство.

ИОАНН. В чем мздоимство?

ИСТЕЦ. Пропуска не давал моим товарам в Нижние земли. А за дачу истребовал две гривны серебра, и взял.

ИОАНН. Зачем же дал?

ИСТЕЦ. Товар стоял, промедленье в горазд убыток вставало. И он то знал.

ИОАНН. Свидетелей яви.

ИСТЕЦ. Без свидетелей брато. На что ему свидетели.

ИОАНН. Ответчик здесь? Ответствуй.

ОТВЕТЧИК. Извет! Он пропуск получил без малой мзды.

ИОАНН (Истцу). Докажешь чем?

ИСТЕЦ. Великий князь! Чем купец честной может доказать честность свою? Спроси любого! Отступил я когда хоть малую толику от слова своего? Уязвил ли кого бесчестно? Коль кто укажет вину, вини и ты. Имением своим и честью клянусь!

ОТВЕТЧИК. Тем же клянусь и я.

ИСТЕЦ. Здоровьем всех чад и домочадцев!

ОТВЕТЧИК. Клянусь и я.

ИСТЕЦ. Целую крест святой!

ОТВЕТЧИК. И я целую.

ИСТЕЦ. Что выше клятва есть? Вот, знаю. Клянусь Святой Софией новгородской!

ИОАНН (Ответчику). Готов ли тем же клясться?

ОТВЕТЧИК. Готов ли я? Да, государь, готов.

ИСТЕЦ. Ужель посмеешь? Пред Богом клятву преступив, отмолишь. Но чем искупишь грех великий свой пред матерью своей, Святой Софией? Чем отдалишь ты суд новугородцев? Неужто чаешь, что хоть час отсрочки откупишь или вымолишь у них?

ИОАНН. Мы ждем.

ОТВЕТЧИК. Пощады, государь! Виновен, каюсь! Злой бес попутал! Милости молю!

ИОАНН (Холмскому и Брадатому). Когда б столь верный способ сей дознанья нам перенесть в Москву, возможно б было весь тайных дел приказ уволить от трудов. Но вот вопрос: найдется ли во всей Москве хоть бы один подъячий, чтоб пред любой святыней открылся в воровстве? Как мыслите?

ХОЛМСКИЙ. Один иль два. Не боле.

БРАДАТЫЙ. Ни одного.

ИОАНН. Ты прав. Увы!.. Именье, чем клялся он, изъять в казну. А член, чем лгал передо мной и Богом, пресечь.

ОТВЕТЧИК. Государь! Милостивец! Пощади! Невиновен! Клянусь Софией, Богом, всем! Клянусь! Пощады! Боже правый!..

По знаку Холмского стража уволакивает Ответчика к Палачу.

ПАЛАЧ (сыну). Тверди урок, вот случай.

СЫН (деловито). Урезать или рвать?

ПАЛАЧ. Пресечь – то суть урезать. А рвать и было б рвать!..

Вслед за стражей уходят.

ИСТЕЦ. Милостивый государь! Дашь ли соизволенья сложить к ногам твоим ничтожный дар купцов новугородских в знал верности тебе?

ИОАНН. Даю соизволенье.

ИСТЕЦ. Прими ж от нас… Корабельников золотых полновесных, счетом тридцать…

Вносят золотые монеты на серебряном блюде.

Зуб рыбий!

Вносят моржовый клык.

Поставов рудожелтого сукна, счетом десять… Сороков соболей, счетом пять… Ковш с жемчугом речным… Рог, чтобы пить, окован серебром…

В то время как оглашаются и вносятся дары, появляется Упадыш и знаком отзывает в сторону Захария и Назария.

УПАДЫШ. Борецкий Феодор вернулся в ночь. С обозами. Из Двинских мест. Час сей будет. Откуда знаю – от вечевого пристава, он нес ему указ сюда явиться. Ему и Марфе.

ЗАХАРИЙ. То нам и без тебя ведомо. Успешен был надзор?

УПАДЫШ. Вельми.

ЗАХАРИЙ. И что?

УПАДЫШ. Ничто.

ЗАХАРИЙ. Сношения с Литвой? Хотя б попытки?

УПАДЫШ. Ни единой.

ЗАХАРИЙ. Посланье грамот в Литву с оказией иль с нарочным?

УПАДЫШ. Тож не было.

НАЗАРИЙ. Да верно ль все?

УПАДЫШ. Мой человек был средь его людей. Не упускал из глаз на час единый. Изволь расчет за службу.

НАЗАРИЙ. Сполна получишь. (Заметил, что к ним приближается Брадатый.) Пока годи.

Упадыш отходит.

ЗАХАРИЙ (Брадатому). Борецкого вели изъять из списка изменников. Он не замечен в сношениях с Литвой.

БРАДАТЫЙ. Вот так! Взять и изъять? Добро! Так не замешан иль не замечен?

НАЗАРИЙ. Не уличен. Но коль нужда – свидетель уличит. (Подзывает Упадыша.) Вот свидетель.

УПАДЫШ. Да, я свидетель.

БРАДАТЫЙ. Чему?

УПАДЫШ. Всему!

БРАДАТЫЙ. Свидетельства сии! Чуть повелят Софией новгородской в них присягнуть, так тотчас на попятный!.. Радения не зрю, бояре!.. (Возвращается в приближение к Иоанну.)

ИСТЕЦ (завершая перечень даров). А тако же двух ловчих соколов прими и меру ягод винных!

ИОАНН. Являю вам, купцам новугородским, свою приязнь за верность!

Истец и дарители с поклонами отдаляются. Появляется Марфа. С ней Федор. Явление Марфы производит впечатление на всех присутствующих, не укрывшееся от Иоанна.

ХОЛМСКИЙ. Се Марфа, посадница. Посадника Борецкого вдова.

ИОАНН. А! Вот, значит, какова!.. Продолжим дело.

БРАДАТЫЙ. Бьют тебе челом, государь, жители улицы Славской и улицы Никитиной на разбой, учиненный посадником Васильем Ананьиным со товарищи. Наехав на те улицы, они многих перебили и переграбили, а иных до смерти убили. Вина доказаны многими свидетелями неложными. На пеню речено, что то дело их, новугородское, свои счеты меж ними, и к тому тебе, государь, касательства иметь не должно.

ИОАНН. Вот как! Разбой, а мне не должно?

Неожиданный шум. Появляется Гробовщик. Одной рукой он волочет подростка-оборвыша, а другой вздымает плотницкий инструмент.

ГРОБОВЩИК. Великий государь! Терпеть нет больше сил! Доколь у нас в Великом Новуграде разбою всякому и озорству цвести?! Вот, лишь на миг присмотр ослабил, как сей поганец инструмент исхитил и еле пойман быв! Сей случай мал, но я к тому привел, что таково у нас! Добро бы тать в нощи разор творил! Ан ино, вот такие озоруют! И коли так пойдет, к чему придем?

ИОАНН. Не диво. Коль посадники в разбое греха не видят, что ж иным? На что ему строгало?

ГРОБОВЩИК. Продать за деньгу. Или сменять на хлеб.

ИОАНН. О чем гласит закон?

БРАДАТЫЙ. Закон гласит: «А буде кто уличен в воровстве, отсече тому длань, коей деяние учинено».

ИОАНН. Какою дланье строгало схвачено?

ГРОБОВЩИК. Правшей. Одначе, государь, я за затем…

ИОАНН. Ту и отсечь. Исполнить.

ХОЛМСКИЙ. Стража!

Стражники берут ничего не понимающего Оборвыша и ведут к Палачу.

МАРФА. Остановитесь! (Иоанну.) От глада ж то! И он же несмышлен!

ИОАНН. В законе есть изъятья?

БРАДАТЫЙ. Нет, государь. Для малых и больших, для гладных и иных, для нищих и бояр – закон един.

ИОАНН. И он превыше нас!

ПАЛАЧ (сыну). Трудись, нехитро дело.

СЫН. Но, отче…

ПАЛАЧ. Да ты в своем уме? Коли палач государя указы почтет сомненью подвергать, что с Русью станет!.. (С Оборвышем и сыном уходит.)

ИОАНН. По челобитью таково решенье: виновных в узы взять! А также за измену, за связь с Литвой железом оковать и так в Москву отправить (по списку). Лощинского Богдана и Ивана. Тож Афанасьева Елевферья. Тож Борецкого Феодора.

МАРТФА. Нет! Непричастен он! (Загораживает сына от стражи.) Великий князь, клянусь Софией, невинен он! На что тебе мой сын? Молю о милосердье! Неповинен!

Стук топора и тотчас рвущий душу, исполненный ужаса и муки крик Оборвыша.

ФЕДОР (освобождается из рук матери и предстает перед Иоанном). Причастен ко всему! Во все виновен! Клянусь Святой Софией новгородской, душою был всегда со всеми, кто чаял пасть тебе забить железом, московский лютый волк! Виновен в том, что много говорил, да мало делал, и подлую таил в душе надежду, что сам собой народ наш пробудится и близкую беду свою прозрит. Очнись же, Новоград! Тщетны потуги задобрить злого хищника дарами, лишь алчь его тем распалится пуще! Не утешеет волк, покуда все стадо не вырежет! Помните о том!

ИОАНН. Взять дерзкого!

Стража схватывает Федора.

ИОАНН. Тем суд наш завершен! (В сопровождении Брадатого удаляется.)

ФЕДОР. Прости мне, мати. И благослови!

МАРФА. Прости и ты. Благословенен будь!

По знаку Холмского Федора уводят.

МАРФА (бросаясь вслед). Мой Федор! Мальчик мой! Сынок!

Ее удерживают. Народ начинает расходиться.

ИСТЕЦ (Гробовщику). Добро ж тебе строгать твоим строгалом!

ГРОБОВЩИК (валясь на колени). Прости меня, народ новогородский! Убивец я! Не ведал, что творю! Убивец окаянный я! Убивец!..

Судное место пустеет. Остаются лишь Захарий Овин и Назарий.

ЗАХАРИЙ. Как мыслишь обо всем?

НАЗАРИЙ. Да как и ты. В одном лишь нет сомненья. Коль Иоанн решился в Москву отправить бояр новогородских из первейших…

ЗАХАРИЙ. То нарушенье крестного обета: новогородец судится в Новгороде новгородским судам.

НАЗАРИЙ. Так, нарушенье. Отчего? Оплошка?

ЗАХАРИЙ. Кака оплошка! Тут наперед расчислен каждый шаг!

Появляются Палач с сыном.

ПАЛАЧ. Покойно почивать, честны бояре! А завтра новый день и новые труды. Кормилец не оставит без прибытка, наш Иоанн, благословенный Богом, великий Государь всея Руси! (Уходят.)

ЗАХАРИЙ. Всея Руси. Вот то, чего он жаждет.

НАЗАРИЙ. Всея Руси…

ЗАХАРИЙ. Да, так. Всея Руси!..

ОТРОК. «То быв числа 25-го, месяца ноября, а уже на другой день владыка и посадники явились в великокняжеский дворец, с видом великой скорби моля Иоанна отдать заключенных бояр на поруки. Нет, ответствовал Иоанн. Он отправил бояр в Москву, там судимы они были его судом и сосланы в заточение. Весть сия, дошед до Новограда, усилила в народе великую смуту, и недоставало лишь искры, чтоб вспыхнуть пожару бунта. Искра та не промедлила появленьем…»

Картина седьмая

По-прежнему безвиден и тих стоял дом Марфы на берегу Волхова, но уже иная, не похожая на бывшую жизнь билась в стенах его. По ночам за плотно закрытыми ставнями слышались многие голоса, скакали гонцы, прячась в покрове ночи, в Волхов соскальзывали быстрые елы и причаливали другие. Дом окружен был скрытой, но сильной охраной, и всякий, кто приближался к нему, бывал задержан и подвержен пристрастному допросу.

В один из зимних вечеров, год спустя после того, как Иоанн, свершив свой суд, возвратился в Москву с обозом золота, серебра и обильных новгородских даров, внимание Марфы, сидевшей за составлением грамоты, было отвлечено бряцаньем оружия и громкими голосами. Вошел слуга.

СЛУГА. Боярыня, незваный гость. Сказал, тебе откроется.

МАРФА. Впустить.

Гость сбрасывает прикрывавший лицо капюшон.

МАРФА. О Боже!.. Нет!.. Станислав?!

СТАНИСЛАВ. Вельможна пани!

МАРФА (слуге). Оставь нас.

Слуга выходит.

Станислав!

СТАНИСЛАВ. Марфа!

МАРФА. Возможно ль? Ужель и верно ты? Седой. И этот шрам. Шесть долгих лет! Я думала, тебя давно убили. И ставила свечу за упокой.

СТАНИСЛАВ. Я ранен был. Потом отправлен в ссылку.

МАРФА. Как, в ссылку? Ты, верный рыцарь Казимира, ему ближайший друг?

СТАНИСЛАВ. То в прошлом все. Когда из забытья смертельного восстал и мне сказали, что за беда пришла к вам на Шелони… про казнь Димитрия тогда же я узнал… прилюдно Казимиру я бросил обвинение в бесчестье. Он занят был войной, но хоть бы полк он должен был послать. Хотя бы отряд – во исполненье с вами договора! Он не стерпел…

МАРФА. Станислав… Боже! Ты ли?

СТАНИСЛАВ. Я, пани Марфа. Я, моя кролева!..

Молчат. И, может быть, слышат старинный клавесин – издалека, из самой глубины минувших лет.

СТАНИСЛАВ. И вот, опала снята стараньями моих друзей… Вновь зван на службу, но отверг служенье.

МАРФА. Но как ты здесь? Откуда? Для чего?

СТАНИСЛАВ. Как – долог разговор, на то нам будет время, коль даст Господь. Я прибыл за тобой.

МАРФА. За мной?

СТАНИСЛАВ. Да, за тобой. Готово все для верного проезда. Возьми Василья, внука. И невестку. И домочадцев из тебе ближайших. Через три дня пересечем мы Вислу. Мой замок ждет тебя. В дубравах пышных стоит он вдалеке от злых ветров, что над моей и над твоей землею свищут.