Жизнь замечательных людей (№255) - Спартак

Красс возлагал на этот план большие надежды, но он, к его огорчению, сразу расстроился. Случилось это так.

Еще до рассвета (1 января 71 г.) две женщины — одна фракиянка, а другая галатка (обе входили в число жриц бога Солнца, возглавлявшихся женой Спартака[51] и отправлявших в войске религиозные обряды) — отправились на гору Каламация для принесения жертвы в честь вновь наступающего года — такие жертвы приносились ежегодно.

Принося жертву, сверху, с горы, они увидели засевших на холме в засаде римлян, укрывших зеленью свои доспехи и шлемы. Обнаружив неприятеля, жрицы тотчас побежали в лагерь.

Их встретил Каст, бодрый, отдохнувший, дышавший уверенностью и спокойствием. Окруженный разведчиками, он давал им распоряжения обследовать местность вокруг предполагаемого поля битвы.

Донесения жриц пришли очень даже вовремя. Каст немедленно отправил своих лазутчиков с приказом найти наиболее удобные пути подхода к вражеской засаде. Одновременно он велел поднять легионы, накормить их и приготовить к бою.

Распоряжения его были выполнены со всем рвением. Вскоре вернулись разведчики. После разговора с ними Каст приказал одному из легатов по найденному пути скрытно подойти со своим легионом к неприятелю и внезапно атаковать его.

Так-то получилось, что вместо неожиданного нападения на повстанцев Цезарь сам стал жертвой внезапного нападения. Отчаянно отбиваясь, он немедленно послал к Крассу за помощью.

Получив известие о случившемся, Красс грубо выругался: мало того, что засада сорвана, вдобавок и инициатива перешла в руки врага. Но медлить было нельзя: Цезарь находился в трудном положении.

По распоряжению полководца букцинарии своими рожками вызвали в его палатку легатов. Они пришли крайне раздраженные. Все держались мнения, что в срыве засады виноват сам Красс, который назначил ей неумелого командира, и что при Аррии такое бы не случилось.

Красс, однако, сделал вид, будто не замечает негодования легатов. Хладнокровно он указал каждому его место в строю, распорядился часть сил послать на помощь Цезарю, а Квинкцию приказал поделенную между лагерями конницу направить к вражеским станам и начать вызывать рабов на битву.

Квинкций без промедления выполнил приказ. Одна часть римской кавалерии, подскакав к лагерю Спартака, стала бросать через вал камни и копья, выкрикивать оскорбления и ругательства; другая часть проделала то же, подскакав к лагерю Каста.

Спартак и Каст ответили одинаково: оба стали выводить из лагерей легионы. Высланная вперед конница вступила с врагом в схватку и стала теснить его назад.

Убедившись, что повстанцы намерены дать битву, Квинкций приказал своим отступать. И, когда повстанческая пехота, беглым шагом следуя за конницей, приблизилась к развернутым в боевой порядок легионам Красса, римская кавалерия расступилась, уйдя на фланги, а римская пехота с криком ударила на врага. Так началось сражение, самое большое из бывших в эту войну (Плутарх).

В течение двух часов повстанцы и римляне, не уступая друг другу, с бешенством резали друг друга. Потом прежняя картина вновь повторилась: Спартак начал теснить Аррия, заставляя его отходить к лагерю, а Красс и Консидий стали теснить легионы Каста.

Увидев отступление своих солдат, Каст бросился останавливать их. Повинуясь его властному слову и личному примеру, повстанцы вновь сомкнули ряды и стали яростно отражать натиск врага.

Упорное сопротивление неприятеля, уже, казалось, совсем сломленного, вывело Красса из себя, и он послал Аррию приказ передать в его, Красса, распоряжение свой резерв.

VI

Получив от полководца такое распоряжение, Аррий скривился. Ему самому приходилось туго. Зная, что настоящее сражение последнее до подхода Помпея и что завтра он будет здесь, Спартак лично вел в решающую атаку легионы. Не в силах выдержать страшный натиск, рямляне шаг за шагом пятились назад.

Со всех сторон к Аррию летели тревожные вестники и просьбы о помощи. Но полководец держал уже в руках приказ Красса отдать ему свой резерв.

Лица свитских военных трибунов Аррия осунулись от страшного нервного напряжения. Лицо самого Аррия словно окаменело. Талантливый полководец, храбрый человек, он считал решение Красса неправильным, по его мнению, главная битва происходила здесь, и безумным считал он приказ использовать последний резерв на второстепенном направлении. Здравый смысл полководца боролся у Аррия с воспитываемой в каждом римлянине привычкой к повиновению. С трудом, но последняя взяла верх.

Взяв из рук писца чистую табличку, Аррий быстро написал на ней несколько фраз, запечатал табличку своей печатью, вручил командиру конного резерва и сказал ему: «Всю конницу — к Марку!»

Командир резерва повернулся к сопровождавшим его декурионам, дал им знак и, повернув коня, поскакал к стоявшим позади правого фланга конникам. Спустя несколько минут земля тяжело задрожала — это пришли в движение «отборные» кавалерийские части.

Проводив их глазами, Аррий привычным движением вскинул на руку щит и, повернувшись к свитским трибунам, сказал:

— Лошадей, начиная с моей, в тыл! Все в боевую линию!

Стоявшие поблизости конюхи подхватили лошадей под уздцы и повели их назад, за боевые линии, а все трибуны, подняв на руки щиты, вслед за полководцем двинулись вперед. Здесь, став в строй, вместе с легионерами они мужественно встретили страшный повстанческий натиск…

VII

Получив от Аррия записку с предупреждением, что если «отборные» в течение часа не вернутся, то он будет наголову разбит, Красс содрогнулся. Мысли его заколебались. Он готов уже был отдать приказ резерву немедленно возвращаться. С трудом Консидию удалось отговорить его не делать такой глупости, но произвести хотя бы одну атаку. Красс согласился и, немного поколебавшись, решил даже лично возглавить эту отчаянную атаку.

Снова хрипло заревели трубы, 5-тысячная колонна римской конницы, имея во главе Красса и его телохранителей, на рысях объехала фланг сражавшихся и, развернувшись, устремилась в тыл повстанческой коннице.

При виде нового врага выставленные Кастом наблюдатели тотчас подали для своего полководца условленный сигнал об опасности.

У Каста сжалось сердце. Молнией его обожгла мысль: «Конница Помпея?! Невозможно!..»

Выбравшись со своими телохранителями из схватки, Каст бросился к 2-тысячному конному резерву, в свою очередь, быстро развернул его и помчался с ним навстречу римлянам с намерением задержать их и дать возможность правому крылу отойти к лагерю, чтобы предупредить возможность обхода.

Начался новый жестокий и беспощадный бой конницы. И судьба оказалась к Крассу милостива. Хотя он и подверг себя «безумному риску» (Плутарх), но взял все-таки над своими врагами верх.

Задержав римлян и дав возможность в порядке отойти своей собственной пехоте, галло-германская конница повстанцев сама не устояла, была опрокинута превосходящими силами римлян и совершенно разгромлена. Сам Каст, отчаянно сражавшийся, пал в сече.

Сделав свое дело и оставив Квинкция добивать остатки неприятельской кавалерии, конница Аррия повернула и поспешила назад.

Она прибыла как раз вовремя: римская пехота, не в силах больше держаться, готовилась уже обратиться в паническое бегство. Возвращение конницы заставило ее снова воспрянуть духом.

Но Спартак, в свою очередь, пустил в ход тщательно приберегавшийся для решительного момента конный резерв…

VIII

Узнав от гонца, что Аррий не в силах больше держаться и отходит в лагерь, Красс приказал трубить «отбой». Начав, в свою очередь, отступать к малому лагерю, он послал гонца к Цезарю с приказом отступать к нему на соединение.

Но последнему не удалось этого сделать. Спартак, оттеснив Аррия в лагерь, немедленно направил часть своей конницы против Цезаря. Нового удара большой конной массы безуспешно сражавшиеся легионеры не выдержали, сломали строй и обратились в бегство.

Позже в «Галльской войне» Цезарь мимоходом обронит почти философскую сентенцию: «Нет такого храброго человека, которого неожиданность не смутила бы».

Он прибыл в лагерь Красса в окружении кучки всадников и телохранителей, вне себя от стыда и гнева: мог ли он подумать, что с ним, человеком безусловно храбрым, такое произойдет?

Увидев его вернувшимся без войска, Красс перед лицом всех своих легатов объявил ему, как и Муммию, выговор. Одновременно как пример для подражания он указал всем на Аррия, приказавшего в критический момент увести всех лошадей, начиная со своей, в тыл, который сам вместе со свитой встретил вражеский натиск в первых рядах и сумел сохранить благодаря своему мужеству в неприкосновенности всю армию.

Цезарь выслушал Красса молча, опустив голову. Упрек полководца был справедлив. В этот тяжелый для его самолюбия день Цезарь извлек для себя на практике важный урок. Пример, данный ему Аррием, будущий великий полководец превратит для себя позже в непременное правило…

IX

День 1 января подходил к концу. Усталые войска после ужина удалились на отдых.

А в ставке Спартака на военный совет вновь собрались командиры: они подводили итоги последних ожесточенных битв. Общий итог оказался нерадостным: хотя Красс понес значительные потери — не меньшие, чем повстанческие войска, — уничтожить его не удалось; больше того, в обоих сражениях повстанцы потеряли ряд самых выдающихся командиров, в том числе обоих заместителей Спартака. Еще хуже было то, что Помпей находился совсем рядом, всего в 20 километрах от них, и завтра должен был прибыть на поле битвы.

Долго Спартак советовался со своими легатами…

Наконец план был составлен: в полночь начать отступление к Петелийским горам, лежавшим на востоке от поля сражения; чтобы затруднить возможное преследование уцелевшей в бою 23-тысячной армии Каста, разделить ее на отряды и позволить им добираться до места соединения различными путями, которые тут же была намечены.

Около полуночи командиры разбудили своих воинов. После повторного быстрого ужина (предполагался тяжелый ночной переход) повстанцы собрались на претории, Здесь для павших командиров (Каста и его товарищей) были приготовлены погребальные костры.

И вновь — всего как сутки назад! — сжимая от гнева кулаки, бойцы слушали надгробные речи своих вождей, следили за тем, как тела их товарищей пожирая всеочищающий огонь, а римские пленные в качестве гладиаторов вновь бились друг с другом у погребальных костров.

Наконец были совершены установленные обычаем обряды и произнесены определенные погребальные формулы. Прах павших опустили в могилу и засыпали землей. Затем все собравшиеся дружно сказали: «Будьте здоровы, души! Пусть земля будет вам легка!» У края могилы водрузили жертвенники, на которых повстанцам — в этом они не сомневались — предстояло вскоре приносить жертвенную пищу дорогим для них существам, новым богам-покровителям.

Трубный звук возвестил, что последний акт погребения окончен, а вслед за тем горны подали сигнал к выступлению.

Через час по заранее разведанному лазутчиками пути повстанцы двигались уже с равнины на восток в сторону гор…

X

Вечером после битвы Красс погребал, по римскому обычаю, тела павших римлян и подсчитывал неприятельские потери. Последние очень ободрили его: 12 300 человек! Такого успеха он не имел прежде никогда. Но полководец был неприятно поражен, когда ему сообщили, что из столь большого числа убитых только двое имеют раны в спину…

Обеспечив душам погибших сограждан прочное жительство под землей[52], Красс вновь стал советоваться с легатами. Все держались одного мнения: нельзя дать Спартаку уйти; надо неустанно преследовать его, наседать, стараться загнать в неудобную позицию для нового сражения; с этой целью следует выделить две небольшие армии для уменьшения возможности маневрирования со стороны рабов; от встречи с Помпеем надо всеми силами уклоняться.

Красс согласился со своими офицерами. Узнав после полуночи, что Спартак выступил из лагеря, он тотчас вызвал к себе Аррия и Скрофу (последний очень отличился в сражении против Каста), велел им взять по 10 тысяч человек пехоты и 2 тысячи конницы и начать преследование Спартака. Обоим вменялось в обязанность завязывать с неприятелем небольшие стычки, но в сражение без приказа не вступать. Сам Красс намеревался выступить попозднее и с армией в 80 тысяч человек пехоты и 5 тысяч человек конницы начать обход повстанцев, лишая их возможности броситься навстречу Помпею.

План Красса расстроился уже на следующее утро. Спартак, умело маневрируя в горах, оставляя позади себя засады, наносил преследователям чувствительные удары. Преследуя бегущих, легковооруженные воины повстанцев принесли им немалые потери. Сам Скрофа, пытавшийся безуспешно удержать бегущих легионеров, был ранен, и его едва успели спасти.

Потеряв от ужаса голову, легионеры бросали оружие и сдавались в плен. К полудню все было кончено: отряды Аррия и Скрофы перестали существовать. В лагерь Спартака было доставлено много оружия, римские знамена и 3 тысячи пленных (Орозий).

XI

Весть о поражении Аррия и Скрофы достигла войска Красса. Страх, заглушенный двумя последними успешными битвами, вспыхнул с новой силой. По всему лагерю поползли малодушные разговоры.

Легаты Красса, созванные полководцем, не могли скрыть уныния. Аррий сидел с побелевшим лицом — он едва-едва не попал к заклятым врагам в плен. Сам полководец, терзаемый мрачными мыслями, метался по палатке.

Наконец Красс принял решение. Он вызвал секретаря-отпущенника и продиктовал ему два письма. С болью в сердце полководцу пришлось унять свое честолюбие…

Полчаса спустя гонцы с письмами Красса отправились в Брундизий: они должны были доставить их в Македонию М. Лукуллу (он находился, по последним данным, в Фессалониках, в 160 километрах от Диррахий) и в Понт к Л. Лукуллу. Красс умолял первого ускорить свое появление в Италии. Красс просил второго поскорее прибыть к нему на помощь.

Опустив головы, молча легаты слушали, как полководец диктовал свои письма и отдавал гонцам распоряжения. Всех терзали стыд, злоба, бессильный гнев. Неужели, неужели напрасно пролили столько крови? Неужели пропали все труды и славу отнимут Помпей или Лукулл? Проклятый Спартак!.. Неужели он непобедим, как говорят собственные легионеры?!

Лица легатов потемнели. На них на всех явственно легла печать отчаяния…

Глава двадцать восьмая

ОДНА ИЗ ХИТРОСТЕЙ СПАРТАКА ЗАВЕРШАЕТСЯ УДАЧЕЙ…

I

К вечеру 1 января Помпей находился всего в 20 километрах от поля боя между Крассом и Спартаком. Устроив своих воинов в лагере на отдых, победитель Испании послал ловких соглядатаев и разведчиков к горе Каламация выяснить обстановку.

Несколько часов спустя разведчики вернулись с новостями — рассказом об итогах битвы рабов с римлянами и с письмами от некоторых легатов Красса, связанных с Помпеем дружескими отношениями.

До самой полуночи, пока легионеры отдыхали, в палатке Помпея шел разговор о Спартаке и Крассе, о завтрашнем дне, о будущем сражении. Сидя над планами местности, опытные в делах войны легаты старались рассчитать, каким путем станут отходить с поля боя повстанческие части.

В два часа ночи из-под Каламация примчались гонцы: оставленные там соглядатаи сообщали, что рабы покинули свои лагеря и двинулись на восток в сторону гор.

Полученным известиям Помпей не удивился: он считал, что так и должно было произойти. Тотчас по его распоряжению армию вновь подняли по сигналу тревоги.

Шли всю ночь и все утро до полудня с небольшими привалами. В полдень конные разведчики донесли: впереди неприятель численностью до легиона.

Помпей немедленно приказал армии остановиться. Он развернул в боевой порядок два легиона из семи, а перед ними всю свою конницу — 5 тысяч человек, остальным легионам, оставшимся свободными, Помпей велел обойти врагов справа и слева и взять их в плотное кольцо.

При виде римлян повстанческий легион сошел с дороги и отступил на холм. Помпею хотелось, не доводя дела до боя и кровопролития, попросту взять врагов в плен. Но на предложение сдаться спартаковцы ответили отказом.

Пришлось послать в атаку конницу, но ее отбросили. После нескольких безуспешных попыток легаты Помпея, Афраний и Петрей, с трех сторон повели в атаку пехоту.

Кровопролитной и ужасной была битва… Через два часа отчаянное сражение завершилось: повстанцы были истреблены до последнего человека. Обходя поле битвы и переворачивая тела павших, Помпей с трудом скрывал огорчение: он был незлой человек, хотя судьба его и не баловала (труп отца Помпея, видного полководца, сильно досадившего римскому плебсу, римский народ с ненавистью топтал ногами), если мог, охотно щадил врага, а в данном случае, дорожа временем и принимая во внимание некоторые политические моменты, совсем не хотел нежелательной задержки и кровопролития.

Тем не менее ничего уже нельзя было изменить. Оставалось лишь воспользоваться случаем, который даровала Судьба. Это Помпей и сделал, написав тут же на поле боя письмо об одержанной победе и выразив надежду, что конец войны теперь близок; приложив к письму свою печать, на которой лев держит в лапах меч, он немедленно отослал его в сенат.

Победители в течение нескольких часов отдыхали в своем лагере. К вечеру примчался гонец от Красса и привоз письмо полководца. Сломив гордость, Красс сообщая о поражении Скрофы и Аррия и просил о помощи.

В палатке Помпея собрались его соратники — старшие офицеры. Были здесь начальник конницы А. Габиний, начальники центра, левого и правого крыла — Л. Афраний, М. Петрей и Г. Меммий, начальник охрана полководца, исполнитель его тайных поручений Геминий и другие.

Прочитав вслух письмо соперника, Помпей бросил его на походный столик и, улыбаясь, процитировал поэта, намекая на Красса: «Талантлив он во всем, только не полководец!»

Все офицеры улыбнулись (одни Афраний и Петрей сохранили серьезность), а Габиний негромко, но достаточно явственно сказал по адресу Помпея лестный комплимент. Все снова улыбнулись (Габиний был известен как тонкий льстец), а Афраний, правая рука Помпея на войне (он был сильно встревожен поражением Красса), хмуро поправил своего полководца:

— Правильно, Гней, стих звучит так: «Удачлив он везде, где нет оружия…»

И Помпей, ничуть не сердясь, кивнул головой и снова улыбнулся. В отличие от Афрания его ничуть не огорчала неудача Красса; напротив, он считал, что последняя придаст лишь еще больше блеска его собственной победе.

Украшенный триумфом за победу над марианцами с юношеских лет, сильный физически и морально, с честью прошедший через труднейшие испытания войны с Серторием, молодой и удачливый 34-летний полководец чувствовал себя как нельзя лучше. Он был уверен, что не посрамит себя и увеличит свою славу и популярность в народе, одолев наконец самого Спартака, неоднократного победителя преторов, двух консулов, дюжины легатов.

Широкие надежды Помпея не вполне сбылись. Тем не менее за кампанию против Спартака он стяжал славу едва ли меньшую, чем за свои успехи в Испании. И Цицерон (через четыре года после описываемых событий ему суждено будет выйти на широкую дорогу признанного в Риме политического оратора), хваля своего друга — победоносного полководца, стараясь превознести его заслуги в войне со Спартаком, станет говорить: «Что касается затем природных дарований Гнея Помпея, то… знает это Испания, столь часто видевшая поражение и истребление им множества врагов; знает это опять-таки та же Италия, которая под гнетом ужасов и опасностей невольнической войны призвала его к себе на помощь из чужбины и вскоре увидела, как ее враги, при одном ожидании его присмиревшие и павшие духом, были уничтожены и стерты с лица земли при его прибытии».

Так говорил Цицерон. В словах его, однако, содержалось большое ораторское преувеличение. На деле все обстояло так…

II

После победы Спартака над Аррием и Скрофой прошел день. Через Петелийские горы три армии стремительно шли на восток: впереди Спартак, за ним Красс, позади Помпей.

4 января, загнав до полусмерти лошадей, в лагерь Красса прискакали его разведчики и привезли новых перебежчиков. Последние сообщали новость исключительной важности (и соглядатаи Красса ее подтвердили как совершенно достоверную): в лагере Спартака произошел долго и тщательно подготовлявшийся взрыв; колебавшиеся прежде легионы, воодушевленные победой, одержанной над Аррием и Скрофой, решительно отказались повиноваться Спартаку и его соратникам; в пути они окружили своих начальников с оружием в руках и силой заставили их идти вместе со всеми через Луканию и Самний, намереваясь оставить Красса и Помпея в тылу и внезапно напасть на Рим.

Весть о бунте, происшедшем в войсках у Спартака, тотчас распространилась в римском лагере и взволновала всех. И Красс, и его легаты поняли: судьба дает последнюю возможность — или они добьются победы сейчас, или никогда!..

После недолгого обсуждения положения было решено изменить маршрут. Призвав воинов терпеливо переносить трудности форсированного марша, Красс резко повернул на север и повел войско дорогой в Самний…

Таким образом, не зная еще этого, Красс попал в новую ловушку Спартака. Погнавшись за неприятелем, шедшим в сторону Самния (партизанскими отрядами, тайно собравшимися в назначенный пункт по приказу Спартака и принявшими вид повстанческого войска), Красс упустил настоящих врагов и дал возможность Спартаку беспрепятственно уйти на восток, в сторону Брундизия.[53]

III

Известие о новом «мятеже» в войске Спартака и его движении в Самний Помпей получил несколько позже Красса. Но, подобно последнему, ни сам полководец, ни его легаты не усомнились в достоверности известия, столь хорошо увязанного с прежними и подтвержденного рассказами «перебежчиков» и собственных разведчиков.

И Помпей, подобно Крассу, также приказал изменить маршрут и начать движение на север, наперерез предполагаемому маршруту Спартака.

Так оба римских полководца совершили одну и ту же ошибку, попав в расставленную западню: оба направили свои войска в сторону, прямо противоположную той, в какую уходил в действительности Спартак.

Страшный позор ждал бы обоих полководцев, упустивших неприятеля! Но… поистине то «великое счастье» Помпея, о котором говорил Цицерон, «которое сопровождало его великие деяния и в Риме, и на ноле брани, и на суше, и на море», не оставило его и тут. И Цицерон, узнав, как все получилось, мог бы с полным основанием уже тогда сказать, как он сказал несколько лет позже: «Да, я верю в счастье, в этот божий дар, ниспосланный некоторым избранникам для их собственного величия и славы и для удачного совершения трудных предприятий».

Глава двадцать девятая

ВЫСАДКА МАРКА ЛУКУЛЛА И ЕЕ ПОСЛЕДСТВИЯ

I

Брундизий — крупнейший римский порт на Адриатическом море, по преданию, был основан греческим героем Диомедом, участником Троянской войны. Порт обладал значительным и сильным военным гребным флотом, численность которого была, однако, непостоянна (в лучшие времена доходила до 200 судов), и значительным количеством грузовых купеческих кораблей.[54]

Порт Брундизия имел очень хорошую репутацию. Он считался более удобным, чем порт соседнего Тарента[55], так как одним устьем замыкал несколько гаваней, защищенных от морских волн, и имел перед собой остров. В соединении с городом гавань походила на голову оленя.

Сюда-то, к кораблям, сбив со своего следа Красса и Помпея, спешил Спартак. Впереди повстанческого войска мчался 2-тысячный кавалерийский отряд из уроженцев Апулии, не раз бывавших по разным делам в мирное время в Брундизии. Верховный вождь поставил им следующую задачу: двигаясь впереди армии, добраться до города, небольшими группами пробраться в него и, используя помощь единомышленников, под покровом ночи захватить все стратегически важные места, закрыть выход из порта и не позволить уйти флоту. Такая же задача была поставлена другому отряду в отношении Тарента.

Отряды особого назначения спешили к Брундизию и Таренту с полной уверенностью в успехе. И вдруг… и вдруг разразилась внезапная катастрофа. 5 января в порт Брундизия внезапно вошли корабли флота М. Лукулла, прибывшие из Диррахия (Иллирия).[56] Армия начала высадку. Спешно выгружалась кавалерия. Беспокоясь о судьбе Красса, полководец тотчас отправил к нему навстречу своих разведчиков.

Эти-то вот разведчики и попали в руки спартаковского отряда, которому поручили захватить Брундизии. Их немедленно доставили к Спартаку.

Когда римлян допросили и увели, командиры долго сидели и молча размышляли. Благодаря внезапному появлению в Брундизии М. Лукулла (никто не сомневался, что часть его флота и войска заняли также и Тарент) положение сразу стало отчаянно трудным: потеряна была надежда на флот, которым можно было при необходимости вывезти войско в Сицилию или Малую Азию; в борьбу включались новые 40 тысяч человек пехоты и 3 тысячи человек конницы — все прекрасно обученные, закаленные в многочисленных боях и походах — с третьим по значению полководцем республики (первым считали Л. Лукулла, а вторым — Гнея Помпея).

«Как быть дальше?» — такой вопрос поставил Спартак на обсуждение военного совета. Никогда еще собравшимся не приходилось решать вопроса более трудного. Идти дальше на Брундизий (до него оставалось около 200 километров) все считали бессмысленным: Лукулл попросту не выйдет из города, не примет невыгодного боя и станет ожидать подхода на помощь Красса и Помпея.

Остаться на месте? Нет выгодной позиции для сражения; они не успеют разбить Красса до подхода Помпея.

Следовательно, выход только один: идти назад; выбрать выгодную позицию и вызвать туда Красса, врага, изученного со всех сторон, неоднократно битого. Красс будет вынужден принять последнюю битву, так как он, конечно, не желает уступать славу победителя соперникам.

Что повстанцы смогут его победить, в этом нет сомнения: они побеждали его неоднократно; им отлично известны его вооружение, его выучка; из-за частых поражений легионеры не доверяют ни себе, ни полководцу — отсюда у римлян такое большое количество дезертиров. Но армия, не доверяющая полководцу, наполовину побеждена.

Соображения Спартака все признали основательными и единогласно согласились с его решением: идти навстречу Крассу, выбрать отличную позицию, построить лагерь, дать воинам отдохнуть и, вызвав Красса сюда, напасть на него, утомленного маршем, и разбить.

Итак, повстанческие войска повернули назад. Отрядам, посланным к Брундизию и Таренту, были посланы распоряжения возвращаться назад для участия в последней битве.

II

Помпей и Красс двигались по направлению в Самими со всей энергией весь день 4 января. И с каждым часом недоумение их становилось все больше: следы движения повстанческого войска на северо-запад становились как бы все менее отчетливыми и как бы непохожими на то, что им приходилось до того наблюдать ежедневно.

Ночью оба полководца не спали: со своими легатами они вновь и вновь изучали планы местности, сопоставляли различные данные, доставленные им в течение дня разведчиками, и с нетерпением ожидали новых.

Утром призрачное спокойствие и уверенность рухнули. Разведчики примчались сломя голову и принесли ужасное известие о коварном обмане Спартака, жертвами которого все они стали.

Оба полководца разразились ужасными проклятиями: такого унизительного исхода ни один из них не ожидал! Спешно снялись они с лагеря и, оставив на месте почти всю поклажу, поспешили назад, на юго-восток, к Брундизию.

В душе оба полководца корили себя за легковерие. Оба знали: предстоит крайне неприятное объяснение с сенатом. В самом деле, как могло так получиться, что оба одновременно упустили неприятеля? Может быть, они получили от рабов за это взятку?!

Уже одна такая мысль и Крассу и Помпею была очень неприятна. А что такое обвинение последует со стороны их личных врагов — в этом они не сомневались.

Догнать Спартака, ушедшего далеко, практически не было возможности, и потому Красс и Помпей стали уже мысленно изобретать всевозможные оправдания.

Вдруг… о, невероятное счастье! Посланные вперед разведчики Красса, возвратившись на рассвете 6 января, рассказали: в Брундизии высадился М. Лукулл, прибывший из Фракии; это известно от разведчиков Спартака, которых они повстречали; последние вручили им для передачи Крассу письмо своего полководца.

Римский полководец торопливо взломал печать. Письмо оказалось коротким. Предводитель повстанцев извещал Красса о прибытии его нового соперника, предлагал решить спор за славу между ними, извещал о своем местонахождении и предостерегал против медлительности; по его словам, такой же вызов на бой несколькими часами позже он отправил и Помпею.

После оглашения письма легаты Красса долго удрученно молчали; положение казалось самым отвратительным. Наконец полководец приступил к поименному опросу своих военачальников: давать ли Спартаку бой? Идти ли ему навстречу?

Ответ легатов оказался единодушен: да, идти! И Красс решился: произнеся на претории большую и убедительную речь, постаравшись внушить воинам чувство ненависти к мятежным рабам и решимость не уступать соперникам победу, сулившую большие выгоды и славу, Красс снялся с лагеря и поспешил с войском к тому месту, где ждал его Спартак.

Глава тридцатая

ИСТЕКАЮТ ПОСЛЕДНИЕ ЧАСЫ

I

В последние сутки перед сражением среди множества обычных дел, связанных с подготовкой новой битвы, Спартак выкроил несколько свободных часов и уединился в своей палатке для размышлений. Он хорошо понимал, что при царящих на войне случайностях разного рода дать какую-нибудь гарантию относительно исхода предстоящей битвы нельзя. Особенно сейчас, когда сила сопротивления римлян, извлекших из многочисленных поражений важные уроки, серьезно выросла. И он вновь и вновь возвращался к одному вопросу: «Что будет, если?..»