Капризы женской любви

Людмила Леонидова
Капризы женской любви

Глава первая

      Я стою в зале прилета нью-йоркского аэропорта Джона Кеннеди, и меня никто не встречает. Я одинокая, брошенная русская девушка. Я дорого стою: моя грудь, ноги, живот застрахованы. Контракт, заключенный со мной, оценен в миллион долларов. Чек, который я получила от американского партнера, могу обналичить в Москве, Париже и даже здесь, на другом континенте. Но мне все равно обидно, грустно и страшно. Оглядываюсь по сторонам.
      Вокруг суетятся люди, тащат сумки, здороваются, прощаются, смеются и плачут. Только до меня никому никакого дела. Одна-одинешенька. Никто не звонит из Москвы, не интересуется, как долетела. Я никому не нужна: ни своему московскому возлюбленному Владу, вытолкавшему меня сюда, ни его американскому партнеру по бизнесу Стиву, пригласившему меня в Америку для исполнения чрезвычайно важной миссии.
      После длительного перелета удобная сумка через плечо давит тяжелым грузом, хочется сбросить с себя одежду и прилечь, растянувшись здесь, перед выходом в незнакомую страну.
      «Поспать бы, – подумалось мне, хотя здесь, за океаном, только занималось утро. – В Москве, – я взглянула на часы, – полночь. – Мысли перенеслись назад. – Где ты мой Владик-Влад? О чем думаешь сейчас?»
      – Я буду вычеркивать на календаре каждый день нашей разлуки, – шепотом выдыхал мой любовник между ритмичными движениями своего натренированного тела. – Рыжик, ты слышишь? Каждый день! – С силой вжимая меня в упругий матрас, он не замечал слез, которые, затекая за уши, уже образовали липкую муравьиную дорожку на моей шее.
      – Нам с тобой за много лет столько не заработать, – убеждал он в тот вечер, когда американец предложил сделку. Влад буквально превзошел сам себя: так он меня никогда не уговаривал.
      Я ничего не отвечала. Ком, который застрял в горле, я не могла вытолкнуть и на следующий день, когда пришлось собирать мелочи из своего кабинета. Мне было жаль себя, офис, который я создала собственными руками. Эта мебель, и полы, и стены – все было мной выстрадано.
      Я сидела в жару в Москве, когда Владик с друзьями купался в Средиземном море. Изредка он позванивал по телефону:
      – Рыжик, у тебя все в порядке? Если что, позвони своему папе, поможет.
      Отцу я бы звонить все равно не стала, хотелось доказать, что я настоящая, самостоятельная бизнесвумен. Он мне и так помог во многом. Поэтому я гордо отвечала Владу, что все о’кей. Хотя... Фирма по ремонту, с которой я связалась и проплатила вперед, прислала рабочих в новеньких комбинезонах, те попросили денег на покупку каких-то специальных вентилей для радиаторов, вышли на полчаса и пропали. Пришлось долго выяснять отношения с фирмой. Нашла другую. Слава Богу, часть денег удалось вернуть, вскоре весь кошмар, связанный с ремонтом, закончился. Офис получился люкс: белый интерьер, подвесные потолки, подсветка, на стенах графика. Дизайнеры за все это запросили кругленькую сумму. Мебель подбирала с душой сама. Наконец-то я стала шефом! Точнее, мы с Владом вдвоем. Обязанности четко разграничены.
      В благодарность за мой труд загорелый и отдохнувший Владик поставил на край моего компьютерного стола жирафчика Петю. Жираф смешно вытягивал шею и, обводя глазами пространство вокруг себя, через определенные промежутки времени издавал протяжные звуки. Причем разные.
      – Видишь, как он внимательно смотрит на окружающих тебя людей? Вместо секьюрити, на случай когда я буду в отъезде, – многозначительно предупредил Влад.
      – Ну да, и шпион, и «крыша» одновременно, – с горькой иронией отозвалась я, однако жирафчика разобрала, убедилась, нет ли в нем скрытой камеры.
      – Это талисман, – обиделся Влад, – и мелодии достаточно приятные.
      Мне все мелодии напоминали призывные крики самца-шакала из передачи «В мире животных». Но я к ним привыкла.
      Сейчас в огромном чужом аэропорту я готова была послушать даже жирафа Петю. Пусть бы затянул одно из своих сочинений, не важно, что по мастерству он далек от своего тезки Чайковского!
      Чайковского я обожала. Слушать могла часами. Это у меня от прабабушки. Она была очень музыкальна и красива. Хотя всему нашему женскому роду постоянно не везло с мужчинами. Я, моя мама, бабушка и прабабушка влюблялись в красивых. Рожали от них детей, а потом... Что было потом? Куковали в одиночестве. У меня детей пока нет. Но от судьбы не уйдешь! В гадание можно верить или не верить! Однако предсказание ворожеи в ночь перед Рождеством тянется уже через три поколения. Проклятие!

Глава вторая

      Мою прабабушку еще в начале прошлого века выдали замуж за богатого старикашку. Картину «Неравный брак» художник Василий Пукирев писал, наверное, с нее. Смотрю на фотографию, прямо точь-в-точь: она нежная, в красивом кружевном платье, со свечой в руках, веночек на голове. Смотрит в пол, не поднимает глаз на батюшку, что ее венчает. Стыдно! Жених-то лысый, старый, но со звездой и Анной на шее. Поэтому жила в роскошном доме, ходила в бриллиантах, шелках. Чем она занималась со старцем в постели, об этом история нашей семьи умалчивает. Зато о том, как она дошла до такой жизни, легенды одна страшнее другой.
      Прабабушку звали французским именем Мадлен. Известно, что в те времена в моде французы опережали всех: язык, блюда, одежда, обувь, даже танцы французские. Однако к именам это не относилось. Православная церковь нарекала детей славянскими именами. Но отец девочки, то есть мой прапрадед граф Нарусов, настоял. Наверное, хотел быть оригинальным. Семья Мадлен жила зажиточно, владели несколькими имениями под Москвой, городским домом, устраивали светские приемы, где шестнадцатилетняя барышня блистала русской косой и французским именем, а также необычайными музыкальными способностями. Она считалась завидной, образованной невестой.
      До венчания со стариком она дошла так.
      По легенде, которую в нашем роду передавали из уст в уста, в ночь перед Рождеством в богатый дом постучала старуха странница. Ее пустили с черного хода, накормили, как было принято в христианских семьях, чем Бог послал, и предоставили ночлег в той части флигеля, где жила прислуга.
      А барышне Мадлен, как всем девушкам на выданье, в ту ночь не спалось. В гадание на зеркалах и прочие штучки играли все. Ей чудился королевич на белом коне. Ярко светил месяц, и сердце рвалось из груди, переполненное мечтаниями и грезами. Набросив поверх сорочки меховую накидку, она выскочила из теплого дома на мороз. Под каблучками скрипел снег, руки без муфты обжигало холодным ветром.
      – Зайди в дом, простынешь, – раздался незна комый голос за спиной.
      Мадлен, вздрогнув, обернулась и увидела согбенную незнакомую старуху с клюкой.
      – Ты кто? – спросила девушка.
      – Ворожея, – скрипучим голосом отозвалась та. – Не спится?
      – Ой, не спится, бабушка!
      – Пойдем в дом, я тебе погадаю, хочешь?
      – Конечно. Мне в прошлом году Груня, няня моя, нагадала... – Девушка замолчала.
      – Что?
      – Нельзя говорить, а то не сбудется.
      – Так уже не сбылось.
      – А ты откуда знаешь?
      – Знаю.
      – Она мне не на год, а на жизнь вперед, – обиделась за няню Мадлен и, прикрыв глаза, припомнила, что Груня нагадала ей скорое замужество с соседским сыном, что сейчас заканчивает обучение за границей.
      Мадлен играла с ним еще в детстве. Он однажды шепнул ей на ушко о своей любви и поцеловал в локоток. «Вот вернется вскоре и придет к вашим родителям с предложением», – уверяла Груня.
      – Слушай, что я тебе поведаю, дева красная, – прервала старуха ее мечтания. Она больно сжала нежную девичью руку костлявыми пальцами и, втащив в кухню, подвела к затухающей печи. Слуга Петруха кочергой разбивал оставшиеся угли, чтобы перекрыть на ночь дымоход. Синие языки пламени не сдавались. Ворожея оттолкнула Петьку, вырвала из его рук кочергу и набрала в подол несколько тлеющих угольков. Не обжигаясь, она перекинула их из руки в руку и, достав из сумы, перекинутой через плечо, ступку, пестиком потолкла уголь, затем заставила девушку взять черную остывшую массу в ладошку и рассыпать на блюдце. Пока Петька поливал барышне из кувшина на руки водой, девушка слышала, как старуха шепотом, наклоняясь крючковатым носом над блюдцем, издавала какие-то непонятные колдовские звуки. Искоса посмотрев на Мадлен, тяжело вздохнула, крякнула и вымолвила:
      – Не нравится мне все это. Попробую по-другому.
      Снова нырнув в свой мешок, она выудила кусок воска, расплавила его на огне и, налив в глубокий таз воды, попросила Мадлен бросить расплавленный воск в холодную воду, а потом собственноручно выловить застывшую форму.
      Долго старуха не могла оторвать взор от причудливой фигуры. Наконец резко подняла голову и отчетливо произнесла:
      – Запомни, дева, мои слова: никогда не гонись за богатством и славой! Выходи замуж только по любви. Иначе весь ваш женский род проклят будет, и жить вам всем девам в одиночестве, несчастье и безденежье до той поры, покуда не родится у кого-нибудь из вас сын.
      – Что ты, бабушка, окстись, зачем мне богатство и слава? Наш род и так славен, а денег хватит на долгие годы.
      Ничего не сказав, странница покачала головой.
      – И это все-е? – разочарованно протянула Мадлен.
      Ей хотелось услышать о рыцаре на белом коне.
      Но странница, стуча посохом, удалилась на покой.
      Вскоре наследница славного и богатого рода забыла о предсказании безумной старухи.
      Шло время. Вернувшийся из-за границы сосед, тот, что целовал ей локоток в саду и шептал на ухо слова любви, набравшись заграничных манер, пожелал остаться холостым и погулять всласть. За что на него Мадлен затаила обиду. Он обманул ее в лучших чувствах. Однако вскоре произошло событие, перевернувшее ее жизнь. Никогда не баловавшийся спиртным, ее батюшка, благопристойный отец семейства, крепко выпил и по настоянию друзей сел играть в карты. Да проигрался так, что пришлось заложить два имения. Отыграться позже не удалось. Дом пошел с молотка в счет долгов. Отец пустил себе пулю в лоб. Мадлен, оставшись с матерью без гроша, вынуждена была принять приглашение к венцу старого генерала, награжденного государем всеми медалями и почестями. Обласканный двором императора, вдовец-генерал купался в славе и богатстве. Ему приглянулась обнищавшая молоденькая графиня. На пышную свадьбу пригласили знатных гостей. Все восхищались красавицей невестой, хвалили вкус генерала. Мадлен страдала. Но бедственное положение семьи толкало ее на этот неравный брак. Старик с первой же свадебной ночи пошел в наступление. Он требовал от юной девы наследника. Однако был немощен и слаб, поэтому, как ни старался с неопытной женой, увы, все понапрасну. Хотя поговаривали, что в молодости генерал слыл бравым молодцом и ловеласом. «Видно, поистратился», – шептали завистливые языки. Однако богатству, благополучию и семейному счастью баловня двора вскоре положил конец большевистский переворот.
      Молодой красавец матрос Вася, в тельняшке и бескозырке, посетивший богатый дом старого генерала и юной Мадлен с целью экспроприации незаконно нажитого имущества, поискав глазами ценности, нашел в комнатах для прислуги то, что ему пришлось больше всего по душе, – гармошку. Растянув меха, он, талантливый самоучка, обратил на себя внимание молоденькой русской барыни с французским именем Мадлен, остро чувствовавшей музыку, и вместе с гармонью ухватил хозяйку. Остальные экспроприаторы, сорвав с боевого генерала ордена, расхватали все, что попадало под руку, разорили дом, а хозяина пинками выкинули на улицу. Старик от горя, что потерял разом все: честь, славу, богатство и самое дорогое – молодую жену, – скончался от удара на месте. А вдова, воспитанная в строгой патриархальной семье, заупрямилась как коза. Она не желала отдаваться матросику просто так, по-революционному, без благословения церкви. «Похороню законного мужа, траур выдержу, а уж после всего...» После всего у графини возникла другая прихоть – стала она настаивать на новом венчании.
      – Что это за буржуазные предрассудки? Где я тебе попа в такое время буду искать? Страна революцией охвачена! – возмутился Вася. И вскоре, не вняв просьбе вдовы, вслед за гармошкой притащил ее на баржу, где жил сам.
      Юная девушка с графской родословной, до тех пор не знавшая, как живет пролетариат, ужаснулась грязи и нищете. Но матрос, не обращая внимания на впечатлительную натуру графини, задрал ее пышные юбки и полюбил горячо. Да так, что не знавшая до того настоящей мужской силы Мадлен улетела в небеса и согласилась жить по-революционному, без обета верности, без соединения душ там, на том свете. На этом свете с богатырем Васей ей показалось совсем не так уж и плохо.
      – Машкой буду тебя звать, Марусей, поняла? – не слушая возражений, изрек матрос. И она, глядя в его синие-пресиние глаза и каждой клеточкой впитывая революцию, с ее маршево-бравурной музыкой, что наяривал на гармошке Вася, решила и вправду кончать со старой жизнью.
      Шло время, матрос, получив высокий чин в ЧК, вернул Марусе часть генеральского особняка – два просторных зала, где давал балы ее бывший муж. Остальную часть дома новая власть раздала более мелким сошкам. Молодой семье жить бы да жить в генеральских хоромах, но банды белобандитов, прячущихся по лесам, не давали Васе покоя. Вновь водрузив на лихую голову бескозырку и взяв под мышку гармонь, Вася ушел добивать врага. При прощании он строго-настрого приказал Марусе ждать его и верить в светлое будущее.
      Пока матрос героически сражался с бандитами, в ЧК пришли новые люди, более бдительные и строгие. И тогда Мадлен пришлось расплатиться за все: за генерала-мужа, богатея, за свою графскую родословную, за прижитого неизвестно от кого ребенка, которого она носила под сердцем. Не важно, что она кричала и плакала: дескать, ребеночек у нее от красного матроса Васи и она за революцию. Ее выгнали из богатого дома, погрузили в вагон и отправили в Сибирь на поселение. Там у нее и родилась дочь, которую в честь горячо любимого Васи она назвала Василисой. У девочки были такие же синие глаза, как у матроса. Даже телом она удалась в отца, а не в хрупкую, тонкокостную мать. Росла Василиса не по дням, а по часам, обещая стать высокой, сбитой, одним словом, настоящей русской красавицей.
      Мадлен и сама теперь себя Марусей величала. Чтобы заработать на жизнь себе и своей маленькой дочке, стала учительствовать в поселке для ссыльных. Грамоту из местных почти никто не знал. В клубе, некогда барской усадьбе, стоял рояль. Иногда, вспоминая прошлую жизнь, она играла на нем и учила маленькую Василису музыке. Девочка оказалась способной ученицей. У нее были хорошие природные данные, она неплохо пела и танцевала. «В отца пошла», – любуясь девочкой, приговаривала Мадлен, вспоминая, как Вася лихо танцевал «Яблочко».
      На все запросы о нем приходил отрицательный ответ. Письма ссыльным разрешалось отправлять редко, а потому найти Васю перспектив почти не было. Так Мадлен, оставшись без мужа, старела, а Василиса росла и из девочки превращалась в высокую, статную девушку.
      Отечественная война ужесточила режим ссыльных. Карточки и голод выматывали людей. Несмотря на стойкость, графиня болела, еле дотянув до конца войны. Победа принесла им облегчение. Ссыльным разрешили покинуть суровые края и переселиться в другие места. Однако часть самых крупных городов все равно оставалась для них под запретом. Мечта Мадлен о жизни в Москве таяла. Но они с Василисой перебрались в красивый русский городок на Волге недалеко от Москвы. Однако до самой смерти она вспоминала свою юность, дом, в котором выросла. Не перенесшая тягот суровой жизни, русская барышня Мадлен захворала и умерла совсем еще не в старом возрасте, взяв с дочери обещание при возможности приехать в столицу и перезахоронить ее прах в могилу к маменьке.

Глава третья

      Василиса, получившая от матери хорошее образование в части русского, французского и начальной математики, приняла ее эстафету и стала работать учительницей в младших классах в приволжском городке, храня в душе мечту матушки о красивой столичной жизни. Воспитанная Советской властью, она была активной комсомолкой, участвовала в художественной самодеятельности, пела в местном хоре, собирала открытки с изображением столичных артистов. Даже на заграничные фильмы удавалось в районный центр билеты доставать. Захваченная игрой Одри Хепберн в «Римских каникулах», она сшила сама себе платье с рукавом-фонариком. Только русую косу в память о маме, как сбежавшая принцесса Анна, состричь не решилась. Партнера Одри по фильму, Грегори Пека, Василиса полюбила втайне от преподавателя немецкого языка, бывшего фронтового переводчика, который после войны вернулся с ранением в родной город. Он ухаживал за Василисой. Не считая покалеченной ноги, парень был неплох собой. Только росточком ниже Василисы. Матрос Вася наградил ее генами, которые не давали остановиться девушке – она все росла и росла в высоту.
      «Мужчина должен быть выше женщины», – утверждала школьная медсестра, встав на цыпочки, чтобы измерить рост девушки. Василиса и сама об этом догадывалась, только где взять других? Звали преподавателя Федором, и они встречались после уроков. Он жарко целовал Василису темными ночами на лавочке у живописного берега Волги. А днем восхищался ее игрой на рояле, что стоял в актовом зале школы. Федор считал, что у Василисы талант и ей надо непременно ехать в Москву учиться дальше, может быть, даже на артистку. Василиса и сама не прочь была стать артисткой. Вскоре ей такой случай представился.
      Однажды по городку пронесся слух, что прибывает пароход с группой участников культпросвета. Среди них знаменитые писатели, поэты, артисты и режиссеры. Для города это было событие огромной важности. Когда начинался навигационный сезон, городок посещали туристы. Но это были обычные люди, заглядывающие сюда полюбоваться русскими пейзажами. Пароходы с отдыхающими приходили пару раз в неделю. Некоторые девушки знакомились и уезжали из провинциального городка навсегда. Вокруг причала росли березы, многолетние дубы, в мае распускалась сирень. Природа на загляденье. Но по случаю прибытия почетных гостей председатель горсовета решил сделать город еще краше. Провел субботник. Василиса со своим классом принимала участие. Вырезали и раскрасили бумажные флажки, развесили по всей пристани. Она с малышами даже песню по случаю прибытия гостей сочинила. Комиссия парткома приняла песню и разрешила прикатить на деревянные настилы пристани рояль. Чтобы не ударить в грязь лицом, все руководство города буквально стояло на ушах. Наняли духовой оркестр. Развесили приветственные транспаранты.
      И вот наконец час настал. Большой пароход, издавая протяжные гудки, подошел к пристани. Первыми делегацию культпросвета встречали секретарь горкома и председатель горсовета. Затем двинули детишек. От волнения они перезабыли слова сочиненной песни, и Василиса, играя на рояле, кричала громче всех, чтобы помочь своему хору.
      Среди прибывших почти не оказалось женщин, зато мужчины на любой вкус: молодые, средних лет и пожилые. Они восторгались природой, чистотой воздуха и прозрачной водой красавицы Волги. Поэтов и писателей Василиса почти не знала, зато взгляд сразу приковал известный ей с детства артист Роман Лиханов. С платиновой гривой волос, зачесанных назад, теперь он снимал фильмы.
      Огромного роста, широкоплечий, с белозубой улыбкой, артист выразительно произнес приветственную речь. Василиса стояла в первом ряду со своей малышней и смотрела на него во все глаза. Лиханов обратил на нее внимание, подошел и поцеловал руку. Статная синеглазая красавица Василиса зарделась. После выступления режиссера окружила толпа, всем хотелось взять автограф у самого Лиханова.
      – Напишите что-нибудь от имени своего героя-разведчика, – просил один.
      – Для моей жены, – умолял другой, просовывая сквозь море рук открытку с изображением Лиханова.
      – Ваша фотография висит у моей дочери над кроватью, – заверял третий.
      От того, что она рядом с такой знаменитостью, у Василисы кружилась голова.
      Роман Евгеньевич быстро нашел общий язык с руководством города, поэтому ему не составило труда пригласить рядовую учительницу начальных классов вечером на банкет, куда собралась вся местная элита.
      – Вы будущая звезда, – целуя Василисе ручки, шептал ей он. – Обожаю высоких баб. Кругом одни пигалицы! Вам не место тут, в провинции. Будете освещать своей красотой Москву, Советский Союз, а может быть, и всю Европу! Поедете со мной.
      – Но у меня тут жених, – слабо сопротивлялась Василиса, хотя учитель Федор вовсе и не делал ей предложения.
      – Кто он? – смеялся Лиханов. – Местный тракторист-ударник?
      – Нет, это же не село, а город, – наивно объясняла молоденькая учительница.
      – Ах город! – весомо повторил Лиханов. – Детка, перед тобой целый мир!
      Во время приема артист сел за рояль.
      – Это песня из моего последнего фильма. Я ее посвящаю самой красивой девушке на целой земле. Прости, милая, забыл, как тебя величают? – обратился он к Василисе, и она поняла, что бесповоротно в него влюбилась.
      – Василиса, – смущаясь от всеобщего внимания, пробормотала она.
      – Неповторимому цветку Василисе, родившемуся в таком прекрасном русском городе.
      – Я не здесь родилась, – шепотом поправила Василиса.
      – Не имеет значения, – отмахнулся артист, усаживая ее после выступления рядом с собой. – Привыкай, будем делать из тебя профессиональную актрису. Может, у тебя будет другое имя. В мире искусства это называется театральный псевдоним.
      – Мне нравится свое.
      – Как знаешь. В моем следующем фильме я дам тебе главную роль. Ты ведь немного поешь и играешь?
      – В каком? – зарделась от счастья Василиса.
      – Еще не решил, как я его назову, возможно, твоим именем – Василиса.
      Он вальяжно раскинулся на стуле, обнимая ее на глазах у всех за плечи.
      Партийные дамы ревниво шептались, показывая на Василису пальцем. Подвыпившие мужчины молча сохраняли солидарность. Многим бы пришлась по сердцу статная русская красавица, да должность не позволяла.
      – У вас, артистов, свои порядки. А мы для вас вот таких рябинушек выращиваем, – хвастался председатель горсовета, довольный тем, что угодил столичной знаменитости.
      – Да, – окидывая учительницу ласковым взглядом, соглашался артист. – Поедешь со мной? – пьяно шептал он на ухо девушке. – Сделаем из тебя королеву. Я полюбил тебя с первого взгляда.
      И она согласилась.
      Бросив Федора, свой класс, она безропотно отдалась всеобщему кумиру и отправилась с ним в каюте «люкс» в открытое плавание по Волге. На пути было много таких же городков, как их, только они с Романом, увлеченные друг другом, не выходили на берег.
      На пароходе кипела светская жизнь. С Лихановым она лично получала приглашения на ужин, и капитан усаживал их по правую руку от себя за капитанским столиком. На корабле крутили фильмы давних лет с участием Романа Лиханова, где он, молодой, крепкий богатырь, опускался на морское дно, скакал верхом на коне, обнимался с девушками и целомудренно целовал их. В фильмах последних лет Лиханов играл респектабельных пожилых начальников. Теперь девушки сами увлекались им, флиртовали, строили глазки. Партнерши были менее известными актрисами, они на самом деле готовы были идти за ним на край света – с обожанием и преданно. Так же смотрела на него и Василиса. Однако любовником он оказался не таким, как казалось по фильмам. Поубавилось пороху. Лежа рядом с Романом, она вспоминала жаркие поцелуи учителя немецкого языка, такого влюбленного в нее, но такого незнаменитого.
      Когда пароход сделал круг и они стали возвращаться, минуя городок Василисы, Роман сильно забеспокоился.
      – Разве мы не причалим к берегу? – допытывался он у капитана.
      – Никак нет, – приложив к козырьку руку, шутил капитан, повторяя игру Романа в некогда популярном фильме о русском флоте.
      Василиса не могла понять, почему у него так испортилось настроение.
      – Что с тобой? – обнимая, допытывалась она.
      – Знаешь, детка, мне в Москве некогда задерживаться. Я приглашен на съемки в Киев. Договор подписан. Понимаешь?
      – Понимаю, – удрученно согласилась Василиса, приготовившись быть Пенелопой. – Догадываюсь, что такой великий человек, как ты, имел обязательства и договоренности до меня. Все равно я не смогла бы сейчас с тобой поехать.
      – Да ну? – обрадовался он. – Наверное, ты хочешь вернуться к своим деткам?
      – Конечно, я по ним очень скучаю...
      – Вот и замечательно, ты душевная девочка. – Он повеселел. – Не расстраивайся, я в ближайшем порту куплю тебе билет на поезд, и ты вернешься к своим малюткам.
      – Как «вернешься»? Ты же сказал кино... роль... Я ничего не понимаю.
      – Василиса, – официально начал он, протрезвев окончательно.
      Но она его перебила:
      – Знаю, что это не сразу, мне нужно поучиться, я, кроме школы, ничего не кончала, даже говорить правильно не умею. Но ты не беспокойся, я способная, за пару месяцев, пока тебя буду ждать, всему-всему научусь. Ведь твоя поездка продлится не дольше? – Она наивно заглядывала в его припухшие от частых возлияний глаза.
      – У меня в Москве жена, – признался наконец кумир.
      – Как жена? А я беременна, – с трудом вымолвила обманутая Василиса.
      – Это меняет дело. – Роман произнес эти слова настолько искренне, что девушка поверила. Не знала она, что такую сцену ему приходилось играть неоднократно.
      Столица встретила их пасмурной погодой и проливным дождем. У девушки, в спешке покидавшей город, не было с собой теплых вещей. А по правде, и взять-то нечего. Стыдно было перед великим актером за скудные пожитки. Но как только она сыграет первую роль, то сразу купит себе и модные ботики, и широкое пальто, а может, даже и шляпу. Юная провинциалка верила в Лиханова и в свою восходящую звезду. В столице у нее должна начаться новая жизнь!
      Из речного порта Роман долго вез ее куда-то на «Победе». Они пронеслись через центр, который удивил Василису широкими улицами, высокими домами, магазинами с огромными стеклянными витринами. В витринах она впервые увидела манекены.
      – А на метро мы поедем? – спросила Василиса, рассматривая через окна город, о котором столько слышала и мечтала.
      – Нет, – хмуро отозвался Роман. – Туда метро еще не провели.
      Василиса была настолько зачарована столицей, даже позабыла, что тут у Романа семья, жена.
      Автомобиль остановилось возле дома с небольшим частоколом.
      – Вылезай, – сказал Роман и, пройдя по тропинке, перегнулся через ограду, открыв калитку изнутри.
      Поискав под ковриком проваленного крыльца ключи, Роман, чертыхаясь, долго возился с висячим замком. Наконец они вошли в покосившийся деревянный дом.
      – А правда, что в Москве есть лифты? – оглядывая почти деревенский палисадник через оконце, спросила Василиса.
      – Правда, – мрачно отозвался он.
      – Покатаемся?
      Роман не ответил. Он молча достал из скрипучего шифоньера вафельное полотенце и показал на рукомойник с ведром в кухне:
      – Можешь умыться с дороги.
      – Я вы? – Василиса огляделась.
      – Я уеду, ненадолго. Ты останешься здесь и будешь меня ждать, – строго приказал он.
      – А вы куда? – Здесь, в Москве, Лиханов казался ей вновь недосягаемым настолько, что она невольно обращалась к нему на вы.
      – Я же сказал, меня ждет жена.
      – Но вы не говорили мне раньше...
      – Детка, если ты и дальше будешь капризничать, то... пропадешь.
      Василиса смахнула слезу. Он потрепал ее по щеке.
      – Все будет хорошо! – Роман попробовал улыбнуться. – Прощай. – Он помахал Василисе рукой, а она, присев у небольшого оконца, смотрела, как «Победа» с великим режиссером уезжала прочь.
      Не думала она, что так встретит ее Москва. Через полчаса в дом ворвалась какая-то девушка.
      – Привет, русская краса – девичья коса! – прокричала она с порога и оглядела Василису со всех сторон. – У-у, действительно ты какая!
      – Какая?
      – Рома не соврал, красивая! Я Леля. Поживешь пока со мной, а потом...
      – Как с тобой? Когда потом? – испуганно переспросила Василиса.
      – Ой, как ты смешно разговариваешь! С таким акцентом...
      – Меня в артистки не возьмут? – испугалась Василиса.
      – А ты в артистки собралась?
      – Да-а.
      – Роман наболтал?
      – Почему наболтал?
      – С таким ростом! – Она покачала головой. – Хорошо, что не толстая. В артистки с таким ростом никак! Любовь Орлову видела? А Зою Федорову? Тебя только в манекенщицы можно... постричь, конечно, покрасить, перманент... – Леля размышляла, обходя вокруг Василису, как скульптуру.
      – Не хочу перманент. Не хочу стричься и краситься не хочу.
      – Не хочешь? Ты в Москву приехала, – разозлилась Леля. – Тогда в дворники. Фартук на шею, метлу в руки – и вперед. Ты ведь больше ничего не умеешь?
      – Я умею детей учить, на пианино играть, петь и танцевать.
      – Танцевать и петь каждый может. А вот учить детей и на пианино играть? Об этом можно подумать! Ладно, отдыхай с дороги, мы что-нибудь придумаем.
      – Кто это мы?
      – Я и Роман Лиханов. Он тебе разве не сказал, я у него помрежем работаю. Знаешь, что это?
      – Ну, когда кино снимают, у режиссера есть помощник.
      – Точно.
      – Он помогает сцены ставить.
      – Эх ты! Ничего не смыслишь. Помреж делает всю грязную и тяжелую работу. Собирает актеров, тащит их на съемки, выписывает гонорар, следит, чтобы реквизит не растащили и не слопали.
      – А зачем его лопать?
      – Массовка голодная, а, к примеру, съемка в ресторане. Все покупаем настоящее: яблоки, апельсины, икру.
      – Даже икру?
      – А ты как думала? Не гвоздями же главный герой свою девушку угощать будет? Так куда решаешь? У дедушки Романа большие связи.
      – Почему у дедушки? – не поняла Василиса.
      – Ромчик – Дон Жуан и наш дедушка...
      – Ты его внучка? – Василиса с недоверием посмотрела на девушку. Ей было столько же лет, сколько Василисе. А Роману? Она так в него влюбилась, что не представляла возраст великого артиста. Только припомнила, что смотрела фильмы с его участием, когда была еще ребенком.
      – Нет. У него, конечно, есть внучка, но не я! Он всех своих девочек внучками называет.
      – Ты тоже его девочка?
      – Была, – махнула Леля.
      – Была? – снова не поняла Василиса.
      – Да он ничего не может, наш Ромчик старенький стал, пьет много. Так, побаловаться...
      – Что ты такое говоришь? Он меня полюбил по-настоящему. Я беременна.
      – Случайно, – Леля пожала плечами, – кровь взыграла, ты новенькая, свеженькая и красивая. Ишь, глазища и вправду, как у василька, синие. А может, это вообще не он? А? У тебя кто-нибудь до него был?
      Василиса кивнула:
      – Федор, учитель немецкого.
      – Видишь, а ты на дедушку грешишь, – усовестила Леля новую знакомую.
      – Так я с Федором только целовалась.
      – Значит, этот старый козел еще и первый у тебя?
      – Да.
      – А ты ему сказала?
      – Нет, – удивилась Василиса, – а надо было? – И, не дождавшись ответа, добавила: – А разве может быть иначе, если влюбилась?
      – Ой, какая же ты дурочка! Совсем провинциалка.
      Василиса заплакала. Леля обняла ее за плечи:
      – Не расстраивайся, беру тебя на воспитание. Всем помогу. Ромчик деньги даст. Он порядочный мужик, добрый, так просто не бросит.
      – Зачем деньги?
      – Ты же беременна, у тебя ни прописки, ни направления на аборт. У нас в Москве с этим строго!
      – Знаю. Я ничего такого делать не собираюсь.
      – У него есть знакомая акушерка, – не обращая внимания на лепет Василисы, продолжила по-деловому помреж. – Она на дому тебе чистку сделает. Освободишься, пойдешь в манекенщицы. У Ромы там свои люди.
      – Где?
      – На Кузнецком мосту в Доме моделей, знаешь, что это такое? Шмотки модные будешь демонстрировать, шляпки. С таким ростом только туда. Знаешь, какие там красивые девушки? Известные. Их в журнале мод печатают. Тебя там научат носить вещи, ходить по подиуму.
      – Я и так умею.
      – Ага, вразвалку, как лесоруб.
      Василиса вспомнила свою маму Мадлен, ее грациозную походку.
      – Любовника заведешь. Он тебе дорогие подарки будет делать. Все манекенщицы заводят любовников.
      – А артисты? Леля промолчала.
      – Ты про подарки говорила.
      – Да.
      – Какие дарят подарки?
      – Конфеты в больших коробках, – воодушевленно начала перечислять Леля. – В витринах магазинов видела? Вку-сны-е! Из шоколада. Наверное, ты таких еще и не пробовала?
      – Нет, и не пробовала, и не видела. Я еще по Москве не гуляла. Он меня сразу к тебе привез.
      – Вот избавишься от этого, – Леля показала на живот Василисы, – мы с тобой по Москве походим. Пройдемся по магазинам. Духи «Белая сирень» в огромной коробке увидишь. Или, к примеру, – Леля мечтательно закрыла глаза, – «Голубой ларец»! Я тебе сейчас покажу. – Леля притащила красивую коробку, изнутри обитую белым шелком. В ней лежали две пустые бутылочки.
      – Понюхай.
      – Вкусный запах. Я только «Красную Москву» знаю.
      – Тоже хорошие. А я «Лель» люблю. Тонкий аромат. Эту, – девушка нежно погладила коробку, – мне один настоящий мужчина подарил. А Ромчик, ну какой он муж? Даже его жена Маровская серьезно к нему не относится. У нее любовник, знаешь, кто был? Алонов.
      – Маровская – жена Романа?
      – А ты, дурочка, не знала?
      Василиса вспомнила музыкальные фильмы, в которых воздушная голубоглазая Маровская пела, танцевала, а потом кавалеры в смокингах выносили ее, как пушинку, на руках в блестящем купальнике на сцену.
      – Да ведь она такая, такая... – Василиса не могла подобрать слов.
      – Была.
      – А теперь?
      – Теперь она уже старая и больная.
      – Не может быть! – Василисе казалось, что артисты не стареют, что они бессмертны.
      – Он ведь тоже не первой свежести. Лет пять назад, когда я с ним познакомилась, был ничего еще. Только большой бабник.
      Василиса смотрела на Лельку широко раскрытыми глазами, ничего не понимая. Роман, который оказался первым мужчиной в ее жизни, говорил ласковые красивые слова о том, что впервые встретил девушку своей мечты, оказался женатым да еще бабником!
      – У вас там, откуда ты приехала, все такие? – Лелька покрутила около виска пальцем. – Да он, пока мог, переспал со всеми женщинами Москвы и Московской области. А теперь... они жалеют его. Вот и я тоже.
      – А если ты все знала, зачем ты с ним?.. – У Василисы слова застревали в горле. – Зачем он меня к тебе привез?
      – Я в отдельном доме живу. Таких в Москве еще полно. Собственный, деревянный. Соседей нет. Никто ничего не увидит.
      – А он в каменном, в большом, с лифтом?
      – И с лифтером. Там только актеры знаменитые живут.
      – Возле Кремля?
      – Конечно!
      – У моей мамы тоже в Москве свой дом был. Большой. И склеп фамильный. – Василиса, вспомнив о маме, расстроилась.
      – Вы из буржуев?
      Девушка не ответила.
      – Никому не болтай. Буржуев никто не любит. Донос состряпают – и опять в свою Тмутаракань тю-тю!
      – Я и не болтаю.
      – Ты ведь комсомолка?
      – Конечно.
      – Вот и ладненько. Сегодня ложись спать, а завтра поведу тебя к акушерке. У тебя сколько недель?
      – Целый месяц, а может быть, и больше.
      – Месяц? Это не беда. Проснувшись, Василиса обнаружила у постели на тумбочке конверт с деньгами.
      – Это привет от Ромы. – Намазывая на хлеб масло, Леля уже прихлебывала чай из блюдца. – Тебе есть не велено. Перед абортом нельзя, еще вырвет. А там за тобой убирать некому. Поедем на трамвае. Она живет в коммуналке. Сюда идти не захотела.
      – Не в больнице? – уже смирившись с мыслью, что ей нужно избавиться от ребенка, испугалась Василиса.
      – Сказано же тебе, аборт в больнице – это направление из женской консультации, морока, в общем. Там тебя уговаривать начнут, медицинских показаний к аборту у тебя нет.
      – Какие еще показания?
      – Сердце больное, порок или еще что-то. У тебя порок?
      – Нет.
      – Вот видишь. Одевайся.
      – А Роман?
      – Роман ночью в Киев улетел.
      Василиса с Лелей пересекли Москву из конца в конец. Сначала на трамвае, потом на метро.
      – Не глазей, а то опоздаем, ей на смену идти, – одергивала Леля Василису, когда та чуть не застряла каблуком в эскалаторе. Огромное подземное царство в мраморе ошеломило девушку. – Видишь, сколько после буржуев понастроила Советская власть?
      – Да-а, – остановившись около скульптуры матроса, замерла Василиса. – Это мой отец. Точь-в-точь!
      – Да ты что? А говоришь из буржуев.
      – Так это мама.
      – Правильно сделала, что за революционера замуж пошла. Вон моя за бухгалтера, так у него растрата случилась.
      – И что?
      – Посадили и расстреляли.
      – Как расстреляли? А вы?
      – Ну, я маленькая была, а мама сказала: «Правильно, нечего народные деньги разбазаривать!»
      – Так он ведь для вас с мамой старался, наверное?
      – Нет, не для нас. Выяснилось, что его начальник подставил и все деньги украл. Потом и начальника под вышку. Но отца уже не вернуть. Вот я и говорю, если б революционный матрос был и на фронте погиб, тогда бы гордиться можно.
      – Зачем тебе мертвый отец? Я бы любым гордилась, только живым!
      Когда они подъехали к двухэтажному бараку, где жила акушерка, Василиса побледнела.
      – Не дрейфь, – подбодрила ее Леля. – Я несколько раз уже... – Она не успела закончить фразу, как дверь распахнула полная тетка в грязном фартуке поверх байкового халата.
      Она тихо повела их по длинному коридору, приложив палец к губам, и толкнула дверь в маленькую комнатушку, где стоял стол, оттоманка и деревянный буфет. Когда тетка ступала по неровным половицам, в буфете тоненько отзывался лафитничек со стеклянными стопочками в ряд. Акушерка протянула к нему руки.
      – Водочки выпьешь? – обратилась она к дрожащей Василисе.
      – Зачем? – Девушка вздрогнула.
      – Дурная, затем, чтобы не больно было. Спроси подружку свою. – Она подмигнула Леле, как старой знакомой.
      – Нет, я потерплю.
      – Как знаешь. Мне больше достанется. Во время войны всем спиртику перед операцией давали.
      Василиса с ужасом посмотрела на акушерку.
      – Ну что ты зенки вылупила? Наркоза на всех не хватало.
      – Нет-нет, я потерплю, – твердо повторила девушка.
      – Смотри, орать тут нельзя. Соседи донесут. Правда, Варька – она у нас самая сплетница – на смене. Скоро вернется. Так что давай по-быстрому. Раздевайся, устраивайся тут. – Она показала на колченогий стол. – Я сейчас. – Она вернулась с эмалированным тазиком под мышкой, в котором, прикрытые полотенцем, зловеще позвякивали инструменты, и плотно закрыла за собой дверь.
      Глаза Василисы наполнились слезами.
      – Не сомневайся, здесь все стерильно. Я на плитке прокипятила инструмент.
      – А ты помоги подружке. – Она подтолкнула Лелю к столу. – Вишь, как дрожит? Это тебе! Помогай! Будешь расширитель держать. – Она протянула длинный металлический предмет Леле.
      Василиса, сняв юбку и трусы, легла на спину на столе, который оказался короток для ее высокого роста.
      – Ноги согни, вот так. Ишь, дылда вымахала, а ума... Да, – вдруг вспомнила акушерка, – деньги вперед. А то потом, как в прошлый раз, скажешь, что не все достала, принесешь позже.
      Она по-деловому пристроилась на высоком табурете возле ног пациентки, таз поставила на полу.
      – Мне на шифоньер не хватает, – размахивая кюреткой, бормотала она, – пальто справила, а повесить некуда. Не в коридоре же держать. Там ванна и велосипед соседские на стене висят. Испачкается!
      – Сейчас-сейчас, – засуетилась Лелька, сама напуганная неприятной обстановкой и не лучшими из своей жизни воспоминаниями. – Тут все в конверте, можете посчитать. – Она вынула из сумочки деньги и протянула акушерке.
      – Да уж, – сказала тетка и, бросив стерильный инструмент, стала пересчитывать купюры, слюнявя пальцами.
      – Ну, с Богом. – Еще раз сделав большой глоток из горлышка, она перекрестилась.
      Василиса резко поднялась.
      – Что тебе?
      – Передумала. Не буду!
      – Ну, девки, так дело не пойдет! Договорились ведь? Меня в магазине грузчики уже ждут, я им задаток оставила.
      – Я ведь денег назад не беру, – успокоила Василиса, впопыхах попадая второй ногой в одну и ту же прорезь трусов.
      – Как это не берешь? – забеспокоилась Леля. – А что я Роману скажу? Он ведь с меня спросит.
      – Скажешь, что все в порядке. Сделала!
      – Как же? Он ведь узнает!
      – Не узнает. Я назад уеду. Замуж за Федора выйду.
      – Что ты там, в своем захолустье, делать будешь? Тут перед тобой мир!
      Тетка под их перебранку допила остаток водки.
      – Выметайтесь, а то Варька с работы вернется, застукает меня.
      – Уходим, уходим, – одергивая на ходу узкую старенькую юбку, заспешила Василиса.

Глава четвертая

      Через восемь месяцев у Василисы, моей бабушки, родилась моя мама. Она назвала ее Олей. Лиханову, однако, кто-то донес, что Василиса оставила ребенка. Все же поинтересовавшись, кто родился, и узнав, что не мальчик, он потерял к новому семейству всякий интерес.
      – У него своих баб хватает, – с горечью констатировала Леля, – вот если бы парень!
      Хотя удивилась благородству великого актера, который согласился зарегистрировать дочь на свое имя.
      То есть родившаяся дочь Оля получила отчество Романовна. Режиссер даже старался тайно помогать новому семейству. Хотя Василиса ничего и никогда не просила. Она страшно гордилась, что оказалась тверда и не согласилась на аборт. Свою дочь от возлюбленного она обожала. Чтобы вырастить ее, забросила мечты стать артисткой и пошла работать в ясли, сначала нянечкой, а потом, вслед за девочкой, в школу – преподавать в младшие классы. О замужестве не помышляла. Да и кто бы ее взял без прописки, с ребенком на руках? Спасибо Лельке, не выгнала, сдала им угол и временно прописала в свой деревянный домик. Позже домик снесли, им с Лелькой и с ребенком дали отдельную квартиру в новостройке. Правда, одну комнату на троих. Василиса с Лелей до сих пор живут там, как сестры.
      Оленька с детства росла очень красивой. Внешнюю привлекательность, артистичность она унаследовала от Романа Лиханова. А вот наивна и доверчива оказалась в Василису.
      Окончив с отличием школу, девушка без экзаменов поступила в институт. Умненькая и веселая Оленька пользовалась успехом у мужской половины курса и была всегда нарасхват. Среди прочих поклонников за ней ухлестывал толстый прыщавый сокурсник Сергей. Учился он так себе, едва сдавал сессии. И если бы не шишка-отец, то у Сереги шансы на внимание со стороны девушек равнялись бы нулю. Импортные сигареты, жвачка, которыми он частенько угощал ребят, свободные карманные деньги поднимали его авторитет в глазах даже самых требовательных девчонок. Однако Оленьку материальные блага Сережи вовсе не прельщали, она относилась к нему не более чем дружески. Поэтому, когда однажды он пригласил ее на свой день рождения, не могла отказать.
      – У отца госдача на Рублевке, – таинственно сказал ей ухажер. – Предков я отправлю в Москву. Не опаздывай, будет очень весело.
      Оля долго не могла придумать, что подарить Сереге. Посоветовавшись с мамой и Лелей, она пошла в ГУМ. На последние деньги, оставшиеся от стипендии, выбрала галстук. Сев в электричку с Белорусского вокзала, девушка прибыла по записанному адресу. Она долго стояла возле ворот высокого зеленого забора: ее не пропускали, выясняя личность, словно это был не дачный поселок, а военная часть. Охрана, сидевшая при входе, постоянно кому-то звонила, несколько раз уточняла фамилию, просила предъявить студенческий билет. Потом появился человек в шляпе и костюме, осмотрел ее с головы до ног, еще раз спросил, кто она и по какому делу, и только после этого сказал:
      – Я вас провожу.
      – Можно побыстрей, я уже опоздала, – попросила Оля.
      Мужчина, не удосужив девушку ответом, пропустил ее вперед, а сам пошел следом.
      Они обогнули тенистые аллеи парка, обошли цветущие клумбы, возле которых прохаживались вовсе не дачники с лопатами, а по-городскому одетые люди: женщины в красивых нарядных платьях, мужчины в костюмах с галстуками и наконец подошли к отдельно стоящему флигелю с резной верандой и красной крышей.
      – Прошу, – сказал сопровождавший ее человек и показал на вход.
      Большая компания молодых людей, разодетых по последнему писку моды, уже веселилась вовсю.
      – Поздравляю. – Войдя в огромную столовую, Оля, совсем не из робкого десятка, почувствовала себя неуютно. Она протянула свой скромный подарок.
      – Брось туда. – Сергей, даже не взглянув, показал на угол, где были свалены коробки в разноцветных обертках, перевязанные цветными лентами. Места возле именинника оказались занятыми, поэтому Сергей усадил ее возле симпатичного парня с пытливым взглядом и ежиком на голове.
      – Штра-фну-ю! – прокричал кто-то, и ей налили полный фужер красного вина.
      – Это «Хванчкара» – любимое вино Сталина, – пояснил Сережа.
      – Да? – удивилась Оля. – Я не знала.
      – Может, ты и вина такого не пробовала? – Надменная девушка в блузке с воланами, сидевшая рядом с Серегой, презрительно фыркнула, посмотрев на Олю как на белую ворону.
      – Закусывай, скоро подадут шашлыки. Ты любишь шашлыки? – стараясь загладить неловкость, Сергей подошел к новой гостье и сам положил ей что-то на тарелку. Десятки глаз устремились на нее.
      – Спасибо, – произнесла Оля.
      Мясо на стол мамы и тети Лели попадало крайне редко.
      В простеньком платьице, которое ей сшила Леля, и дешевых босоножках она чувствовала себя здесь совсем чужой. Присутствующие девушки были в импортной одежде и дорогой обуви. От них пахло французскими духами. О таких нарядах ей приходилось только мечтать. Уставившись в тарелку, она пробовала деликатесы, изредка поглядывая по сторонам.
      Дачный домик оказался лучше любой московской квартиры, в которой Оле приходилось бывать, с полированной мебелью и коврами на полу. Накрытый стол ломился от невероятно вкусной еды: в хрустальных ладьях возвышались горки салатов с крабами, в серебряных плошках переливалась красная икра, осетрина тонкими ломтиками светилась на специальных блюдах. Сережиных гостей обслуживали несколько официанток в белых кружевных кокошниках.
      – Ты из этих? – спросил ее на ухо сосед, показывая на разодетых девчонок.
      – Мы с Сережей вместе учимся. – Оля с укором покачала головой, давая понять, как она относится к этой компании.
      – А что это ты так головой качаешь? Сюда, за этот высокий забор, вхожа только элита общества – золотая молодежь. – Оля продолжала с непониманием смотреть на нового знакомого. – Кремлевские детки, слышала про таких? – И, не получив ответа, добавил: – Я тоже не из них. Кстати, меня Виктором звать, я школьный друг Сереги. Будем знакомы.
      – Оля.
      Он под столом пожал ей руку.
      – А ты не знала, что здесь, на Рублевке, живут только такие?
      – Нет, – честно созналась девушка.
      – Вот сейчас напьются и порнуху по видику запустят.
      Оля вновь подняла брови.
      – Может, ты и видик никогда не смотрела?
      – Нет, – честно призналась Оля. – Одной моей знакомой из-за границы привезли, только фильмов она пока еще не достала.
      – О чем ты там с моей невестой шепчешься? – Полупьяный именинник подошел к друзьям.
      Оле показалось, что те, кто услышал заявление Сереги о невесте, посмотрели на нее еще более презрительно и надменно. Мол, с какой это стати к нам затесалась?
      – Ты правда его невеста? – поинтересовался Виктор.
      – Первый раз слышу, – с обидой в голосе отозвалась Оля. – Я с ним раньше только в институте общалась. А про такое, – Оля показала то ли на компанию, то ли на стол, – даже и не подозревала.
      Многоярусный торт с кремовыми розочками завершил обильный ужин. На нем горели двадцать две свечи. Кто-то выключил свет.
      – Загадай желание, загадай! – кричали изряд но выпившие друзья Сергея.
      Сережа изо всех сил раздувал щеки, чтобы загасить свечи. От этого в темноте он казался похожим на щекастого зайца из мультика «Ну, погоди!».
      – Все вместе. – Виктор решил помочь другу: – Раз, два, три!
      – Уф-ф!
      С помощью присутствующих гостей упрямые свечки были потушены. Вспыхнул яркий свет огромной хрустальной люстры.
      – А ведь желание не сбудется, сам не смог! – подначивали его разгулявшиеся приятели.
      – Я загадал, что женюсь на самой красивой девушке!
      – Она здесь? – спросила его соседка.
      – Здесь, – отозвался Сергей и посмотрел на Олю. Все взоры с завистью вновь устремились на нее.
      – Давайте потанцуем, – громко предложил Виктор. – Серега врубай.
      – Дамы приглашают кавалеров, – выкрикнул кто-то, и та девушка, которая интересовалась, здесь ли возлюбленная Сережи, ухватила его за руку.
      Заиграла музыка. Свет вновь погасили, и мужскую часть компании быстро расхватали. Оля продолжала сидеть за столом.
      – Не хотите ли посмотреть занимательный фильм? – раздался в темноте чей-то мужской голос. – Зачем вам детские танцы-обжиманцы? Там в спальне у хозяев видеомагнитофон, выпивка. Солидная компания собралась. Только вас не хватает.
      – Пойдем со мной, – услышала она шепот Виктора.
      Но цепкая рука тащила ее уже совсем в другую сторону. Так она попала в спальню к родителям Сергея. Здесь на большом телевизионном экране шел фильм: группа полуголых девиц в длинных черных подвязках и чулках, в кружевных передничках, без лифчиков и трусов бегала по зеленому лугу. Неожиданно появился пастух в тирольской одежде с дудочкой в руках. Вся стая голопопых девушек бросилась на него, яростно срывая с него одежду. Та же цепкая рука в темноте пробралась Оле под платье, обхватив грудь. Она вскрикнула.
      – Потише, – шикнули на нее, – если невмоготу, есть рядом комната для уединения.
      – А-а! Так это новенькая здесь забавляется, а строила-то из себя...
      – Оля, это ты? – Совсем рядом она услышала голос Виктора.
      – Уведи меня, – взмолилась девушка.
      Он легко отпихнул прилипшего к ней кавалера и вернул в столовую. Там начиналась вакханалия. Перепившиеся девушки, танцуя, активно приставали к кавалерам. Те не сильно возражали. Прислуга, вероятно, привыкшая к таким развлечениям молодежи, незаметно прибирала со стола.
      – Пора отсюда бежать, – решил Виктор.
      – А мы сможем? Здесь столько охраны.
      – Здесь не тебя охраняют. А от тебя. И вообще я тут не в первый раз, положись на меня.
      Оля посмотрела на решительного парня и поняла, что на такого действительно можно положиться.
      Выбравшись из гостиной, они сначала проникли на веранду, а потом, взявшись за руки, чтобы не потеряться в темноте, пробрались через парк к воротам. И сбежали. Так случилось, что навсегда.
      – Невесту мою увел, – позже обижался на друга Серега.
      – Только ты один знал, что она твоя невеста. Сама Оля об этом не догадывалась.
      Ухаживал Виктор красиво: покупал цветы, провожал домой, даже писал стихи.
      После первой ночи, проведенной с красавицей курса, Виктор сделал ей предложение.
      – Выйдешь за меня? – Во всех делах он был скор на решения.
      – Давай подождем. Мне еще учиться. Мама не разрешит.
      – Мы ведь любим друг друга? – не разделяя ее взглядов, удивился Виктор.
      – Мама считает, что любовь нужно проверять. Давай подумаем. Может, мы характерами не сойдемся.
      – Я никогда не останавливаюсь на достигнутом, – жестко заявил Виктор. – Пойдем к твоей маме.
      – Ребята, ну куда вы спешите? Нужно институт закончить. Подождите, – попросила Василиса, – времена-то какие тяжелые. На что жить?
      – Не волнуйтесь. Я стану очень богат. У нас с Серегой большие планы.
      Василиса в сомнении покачала головой, но сама, промаявшись без мужа, не посмела встать поперек дороги дочери.
      Они поженились. Вскоре поменялся строй и страна. Однако Оленька успела окончить институт и получить распределение в НИИ. Виктор не обманул. Открыв один из первых кооперативов вместе с Сергеем, он разбогател.
      Позже друзья рассорятся и разбегутся. Но Виктор уже будет твердо стоять на ногах. У него с Ольгой родится первый желанный ребенок – девочка. Имя ей придумает отец: Надежда.
      Надежда на их с Оленькой замечательное будущее, которого не будет.

Глава пятая

      И вот я, Надежда, волей судьбы оказалась в аэропорту Нью-Йорка.
      – Такси не нужно? – спросил меня кто-то по-русски, прервав воспоминания. Я посмотрела на часы. Все прилетевшие со мной одним рейсом рассосались.
      – Куда ехать? Довезу недорого, – болтая ключом от машины, спросил меня, как в Москве, мужчина в кроссовках и джинсах.
      Не могла же я сказать, что не знаю, куда ехать, поэтому, отказавшись, решила ждать до победного. Воспоминания продолжали лезть в голову.
      Как маме жилось первые годы с отцом, никто не рассказывал, зато о том, как развелись, разговоров было столько! Бурно вспыхнувшая любовь-морковь не выдержала испытания временем. Между ними пробежала черная кошка. Каждый стал жить своей жизнью.
      Я отца и не помню, расстались они с мамой, когда мне было лет пять. Но даже до этого я чаще жила у бабушки Василисы и Лели. Бабушка много занималась мной.
      Поэтому так же, как и она, я решила стать педагогом. Окончив десять классов, поступила в педагогический. К тому времени снова высшее образование вошло в моду. Не то что во времена перестройки. Говорят, после революции девяностых все бросали учебу и шли в бизнес. Нарождалась новая буржуазия. Мой отец оказался в первых рядах. Физики, математики и даже гуманитарии создавали собственные кооперативы, богатели. Раньше я считала, что там, где деньги, там красивая жизнь, женщины, готовые на все. Да и по разговорам мой отец, пока я росла, поменял несколько жен, одну моложе другой. Завел с ними кучу детей.
      Правда, лично попробовав бизнес на вкус, понимаю, что ошибалась.
      Бабушка Василиса о моем отце всегда отзывалась с уважением. Считала, что жизнь изменилась и ценности поменялись, вот от этого они с мамой и разошлись.
      Наше семейное гнездо очередной раз разрушила революция. А может, предсказание ворожеи в ночь перед Рождеством?
      Только мне от этого не легче: дети всегда тяжело переживают разводы родителей. У всех моих подружек по институту были отцы. Хвастаясь, они заявляли: «Ты ведь знаешь, мой отец в банке работает», «Он у меня фирмач», «У нас тачка – улет», «После сессии отец обещал путевку на Канары купить».
      В нашем педагогическом институте на занятиях все чаще стали твердить о плохом воспитании в неполных семьях. Беспризорные дети на вокзалах и в ночлежках как следствие неполных семей. А те, с которыми мамаши все-таки справляются, вырастают с комплексами – неполноценные члены общества! Меня это стало доставать. Еще не повзрослев, я приставала к маме: «Как же так случилось, что вы разошлись?»
      – В чем дело? – стала спрашивать я.
      – А что, собственно, тебе не хватает? С деньгами у нас все нормально.
      Я знала, что отец до сих пор переводил деньги на мой личный счет. Но мама начинала сердиться всякий раз, когда я заводила разговор об отце.
      – Зачем он тебе?
      – Хочу, чтобы был. – Я настаивала на объяснении.
      – Зачем?
      – Как у всех!
      – А, вот оно в чем дело!
      Ну, чтобы мама не подумала, будто у меня комплекс, рассказала, что недавно прочла книжку про Мэрилин Монро. Оказывается, она была нежеланным ребенком. И всю жизнь от этого страдала. Мечтала увидеть своего отца. Не верила, что ему не хочется посмотреть, как она выросла и какой красавицей стала. Она надевала свои лучшие наряды и воображала, как однажды незнакомец постучит в дверь и скажет: «Я пришел за тобой, моя доченька!»
      – Пришел? – Мама даже прослезилась от моего рассказа.
      Я помотала головой:
      – Так и не дождалась.
      – Ты не думай, папа тебя любил и очень хотел, чтобы ты родилась. Просто у нас с ним не сложилось.
      – Ты жалеешь?
      – Что теперь жалеть, столько лет прошло! – В сердцах мама махнула рукой, и я поняла, что она его еще любит. – Ты ведь взрослая, догадываешься, что у меня есть... – Мама помедлила.
      – Любовник Алик, – подсказала я.
      Мама с ним по воскресеньям встречалась, иногда даже оставалась на ночь. Или приглашала к нам, когда я у бабушки ночевала. Они с тетей Лелей мне всегда рады были. Поставят раскладушку на кухне и про прошлую жизнь рассказывают. Интересно! Тетя Леля о том, как фильмы снимала с самим Лихановым! Даже на его роман с бабушкой намекала. Он, конечно, давно умер, и жена его Маровская тоже.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.