PRO суверенную демократию

«Хорошо тому живется,

У кого одна нога.

И портка его не рвется,

И не нужно сапога».

УДОБСТВА ЭВТАНАЗИИ

В последнем рассуждении много жизненной правды. Действительно, на склоне своего исторического возраста народам бывает присуще желание впасть в тихое постисторическое засыпание. Жизнь в истории и реализация своей государственной воли – занятие совсем не такое сладостное и зачастую сопряженное с немалыми проблемами и неудобствами, тогда как эвтаназия своего исторического бытия избавляет от многих проблем. Бывают очень благоустроенные богадельни, и отчего же не попробовать – попытка не пытка – приписаться к одной из таких. В конце концов список исторических приключений России таков, что после столь сильного разнообразия однообразное засыпание может показаться вполне приятным. Все-таки суверенитет – это, возможно, и самостоянье, и залог величия, но это самостоянье регулярно требует крови, пота и слез, а историческая эвтаназия ничего такого не требует. А если это даже и не демократия суверенного народа, но всего лишь выборное местное самоуправление (дозволяемое при самых разных и не обязательно демократичных государственных устройствах) – так не в терминах счастье.

Суверенитет – это, возможно, и самостоянье, и залог величия, но это самостоянье регулярно требует крови, пота и слез, а историческая эвтаназия ничего такого не требует

В принципе оно бы и хорошо, и сладостно (по крайней мере, на первый взгляд, за более углубленный не поручимся), но беда в том, что и рады бы в рай (если это точно рай, а не что другое), да грехи не пускают.

В нашем случае грех России – это уже хотя бы ее величина. Впрочем, история с географией тоже вносят свою лепту. Россия в ее нынешнем виде никак не годится на роль десуверенизированного субъекта местного самоуправления. Слишком много населения, слишком большая территория (десять часовых поясов – такого вообще нигде в мире нет), слишком протяженные границы и слишком проблемные соседи.

Историческая эвтаназия возможна только по частям, потому что целиком такой кусок никто заглотить не в состоянии. Не Европа с ее компактными владениями.

ТЕРМОЯДЕРНЫЙ АНЕКДОТ

В принципе возможен и вариант вхождения в прекрасный новый мир по частям, хотя в этой связи вспоминается недавний жизненный анекдот. Один видный реформатор начала 90-х встречался с прогрессивной общественностью, и ему был задан прямой вопрос: имеет ли он какие-нибудь возражения против разделения России на множество компактных демократических государств. Реформатор отвечал, что имеет, и в духе уже старинного анекдота о том, как было двенадцать причин, почему пушки не стреляли, причем первая заключалась в том, что не подвезли пороха, указал на первую причину: Россия есть ядерное государство, и при ее раздроблении неизбежно возникнут проблемы, допустим, между Псковским и Новгородским княжествами насчет того, как делить боеголовки. Данная перспектива представлялась ему столь нежелательной, что об остальных одиннадцати причинах он считал говорить излишним. На это последовало: «И это все, что вы можете сказать?»

Судя по этому анекдоту, покуда было принято считать деятелей начала 90-х исчадиями ада, явилось племя младое, незнакомое и при этом вполне чуждое былым предрассудкам и опасениям. Реформатор, отвечая племени младому, исходил из того, что его спрашивают, как будет распадаться суверенная (а какая же еще?) держава с ядерным потенциалом. Совопросник же явно презюмировал, что ядерный потенциал (существенная часть суверенитета, между прочим) будет надежно контролироваться некими международными силами (а как же может быть иначе?), и оттого был разочарован глупостью реформатора, не понимающего столь очевидных вещей.

НЕУДОБНЫЙ ЯЗЫК, НЕУДОБНАЯ КУЛЬТУРА

Штука, однако, в том, что в случае с Россией не поможет даже и такой для иных вполне очевидный ход, как одностороннее и полное ядерное разоружение. Допустим, что проблема с боеголовками снята этими самыми международными силами и под благодетельным контролем сил Россию нарезали на удельные княжества, вполне пригодные в качестве постепенно ассимилируемых субъектов местного самоуправления. Двадцать или тридцать Словакии и Молдавии. И тут ничего благостного не получится, потому что сработает эффект теста и топора. Легко раздроблять (естественно, когда время пришло) лоскутную империю из разноплеменных подданных. Менее понятно, как раздробить – и притом навсегда, ибо на время не имеет смысла – титульную нацию России, с тем чтобы евростандартные русские княжества не вздумали вновь воссоединиться. Аналогия с республиками СССР тут не имеет смысла. Наряду с общей советской идентичностью (вполне успешно размываемой временем) нерусские народы СССР имели идентичность свою, что и позволило распаду сделаться окончательно свершившимся фактом.

У русских дело принципиально иное, поскольку со времен М. В. Ломоносова, отмечавшего, что мекленбуржец баварца не разумеет, тогда как помор астраханца разумеет прекрасно, не изменилось ничего. Язык на десять часовых поясов до удивительности один и тот же, культура, национальные и исторические мифы – одни и те же. Между тем для того, чтобы законсервировать раздробление, необходимы достаточно существенные различия в идентичности, что-то на глубинном уровне должно расклинивать бывшие части единого народа – но этого чего-то не наблюдается. Новую дюжину разных русских языков и русских культур не изобретешь. Единственный способ предотвратить соединение разрубленного теста – жесткое и непрестанное внешнее насилие, как это было с Австрией, которой версальские победители специальным пунктом мирных трактатов запретили воссоединяться с Германией, или с послевоенным разделом Германии, кончившимся, однако, воссоединением.

В этом смысле эвтаназия русской истории, пожалуй что, не имеет перспектив, и призывы (пусть самые искренние и продиктованные лучшими чувствами) «Не теряйте, куме, силы, опускайтеся на дно!» нерезонны. Россия слишком едина и неделима и при этом слишком велика, чтобы решить раздражающую русскую проблему враз и навсегда – посредством полной десуверенизации через уютное раздробление. Другое дело, что можно проводить опыты (хоть и неудачные, но болезненные) в этом направлении, и от этих опытов у нас в очень сильной степени будет отсутствовать уют.

ВОПРОС ДОЗРЕЛ

Впрочем, сложные сценарные планы на тему того, как весьма умная нация-с покорила бы нацию-с весьма глупую и что бы из этого вышло, хотя и имеют познавательное и воспитательное значение, главным воспитателем политического класса более служит время. Переходный период от автоматической убежденности в том, что суверенитет – это навсегда и нечего об этом и думать, к пониманию того, что суверенитет – это то, что выстрадывают и отстаивают, был неизбежен. Как и вообще переход от девственности советских времен к нынешнему состоянию, когда шишек набито уже достаточно много, что дает известную умудренность.

Когда речь идет о неизбежном и необходимом процессе становления политического сознания (новая русская государственность возникает и становится на ноги, и как же без сознания?), объявление проблемы суверенитета надуманной или, хуже того, специально сочиненной правителем и его прислужниками для обустройства каких-то негодных дел представляется довольно плоским. Из того, что некоторый вопрос занимает правителя и его прислужников, следует только то, что этот вопрос их занимает, а на сущность вопроса – если он действительно важен – не слишком влияет. Иначе может получиться так, что завтра В. В. Путин с Д. А. Медведевым задумаются над глубинными вопросами жизни и смерти и на это немедля последует возражение, что гроба тайны роковые – это все херня преестественная, которую придумали политтехнологи.

Повороту в общественных умонастроениях способствовала гуманитарная бомбардировка Сербии, в ходе которой пришло осознание того, что нас не бомбят только потому, что у России есть гарантия суверенитета в виде ракет с ядерными боеголовками

Тем более что даже и хронология вопроса опровергает версию о сиюминутной придумке. Проблема суверенитета была вдруг очень остро и болезненно осознана весной 1999 г., когда о В. В. Путине очень мало кто знал. Осознанию – и очень сильному повороту в общественных умонастроениях – способствовала гуманитарная бомбардировка Сербии, в ходе которой вдруг пришло осознание того, что нас не бомбят не потому, что мы такие хорошие, и не потому, что прекрасный новый мир – это мир взаимоприятного сотрудничества, а только потому, что у России есть гарантия суверенитета в виде ракет с ядерными боеголовками, а у Сербии такой гарантии нет. То есть суверенитет – вещь важная и вовсе не надуманная. Так процесс и пошел, а В. В. Путин и прочие к нему лишь подключились.

Одновременно шло осознание другой истины – суверенитет применительно к государству и нации есть то же самое, что свобода применительно к индивиду. Если вовсе не признавать надличностных сущностей, аналогия, конечно, не имеет смысла, но поскольку большинство людей таковые сущности признает, а равно и свободу ценит, то осознание тех преимуществ, которые свободное состояние имеет перед зависимым, пошло довольно быстро. Безусловно, имел место и противопоток, поскольку и у зависимого состояния есть свои выгоды. Коммендация, т. е. отчуждение своих свобод в пользу сильного в обмен на покровительство (или на обещание такового), неоднократно имела место в мировой истории, и значение коммендации в истории нынешнего антитоталитарного движения в России довольно велико.

Однако при сопоставлении этих двух тенденций представляется, что готовность стоять в свободе, т. е. в суверенитете, обретает больше приверженцев. Бог даст, так будет и дальше.

М. Рогожников 

ЧТО ТАКОЕ «СУВЕРЕННАЯ ДЕМОКРАТИЯ»

Далеко не всякий суверенитет гарантирует развитие страны и ее граждан. И совсем не каждая демократия означает, что управление страны осуществляется исходя из национальных интересов.

Активно дискутируемый последние полгода термин «суверенная демократия» обозначает в первую очередь не что иное, как статус Российской Федерации. Его никоим образом нельзя считать названием новой идеологии. При этом он, однако, обозначает ту политическую константу, ту область консолидации, к которой пришло российское общество в результате «переверстки» политической системы последнего 15-летия.

Отличие «суверенной демократии» от множества иных определений особенностей демократического строя – либеральная демократия, социалистическая демократия, охранительная, прямая, плебисцитарная и многие другие демократии – состоит в том, что этот термин в меньшей степени касается внутренних особенностей политического режима. Он характеризует политическую систему в целом как с внутренней, так и с внешней точек зрения.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.