Калевала

Молвил старый Вяйнямёйнен:

"Ум ребячий, бабья мудрость

Неприличны бородатым

И женатому некстати.

Ты скажи вещей начало,

Глубину деяний вечных!"

Молвил юный Еукахайнен,

Говорит слова такие:

"Я вот знаю про синицу,

Что она породы птичьей;

Из породы змей — гадюка;

Ёрш в воде — породы рыбьей;

Размягчается железо,

А земля перекисает;

Кипятком обжечься можно,

Жар огня — весьма опасен.

Всех лекарств — вода старее;

Пена — средство в заклинаньях;

Первый чародей — создатель;

Бог — древнейший исцелитель.

Из горы вода явилась,

А огонь упал к нам с неба,

Стала, ржавчина железом,

На утесах медь родится,

Всех земель старей — болота;

Ива — старше всех деревьев;

Сосны — первые жилища;

Камни — первая посуда".

Старый, верный Вяйнямёйнен

Говорит слова такие:

"Может, что еще припомнишь

Иль уж высказал всю глупость?"

Молвил юный Ёукахайнен:

"Нет, еще немного помню.

Помню древность я седую,

Как вспахал тогда я море

И вскопал морские глуби,

Выкопал я рыбам ямы,

Опустил я дно морское,

Распростёр я вширь озера,

Горы выдвинул я кверху,

Накидал большие скалы.

Я шестым был из могучих,

Богатырь седьмой считался.

Сотворил я эту землю,

Заключил в границы воздух,

Утвердил я столб воздушный

И построил свод небесный.

Я направил ясный месяц,

Солнце светлое поставил,

Вширь Медведицу раздвинул

И рассыпал звезды в небе".

Молвил старый Вяйнямейнен:

"Лжешь ты свыше всякой меры!

Никогда при том ты не был,

Как пахали волны моря,

Как выкапывали глуби

И как рыбам ямы рыли,

Дно у моря опускали,

Простирали вширь озера,,

Выдвигали горы кверху

И накидывали скалы.

И тебя там не видали,

Тот не видел и не слышал,

Кто тогда всю землю создал,

Заключил в границы воздух,

Утвердил и столб воздушный

И построил свод небесный,

Кто направил ясный месяц,

Солнце светлое поставил,

Вширь Медведицу раздвинул

И рассыпал звезды в небе"

Молодой же Ёукахайнен

Говорит слова такие:

"Коль рассудок мой потерян,

Так мечом его найду я!

Ну-ка, старый Вяйнямёйнен,

Ты, певец со ртом широким,

Станем меряться мечами -

Поглядим, чей меч острее"

Молвил старый Вяйнямёйнен:

"Не страшат меня нисколько

Ни мечи твои, ни мудрость,

Ни оружие, ни хитрость.

Но пусть будет, как кто хочет,

И с тобой, с таким несчастным,

Я мечей не стану мерить.

Ты — негодный и противный!"

Обозлился Ёукахайнен,

Рот от гнева искривился,

Головой трясёт косматой,

Говорит слова такие:

"Кто мечи боится мерить,

Осмотреть клинки боится,

Я того моею песней

Превращу в свиное рыло.

Я таких людей презренных

По местам упрячу разным:

Уложу в навозной куче

Иль заброшу в угол хлева!"

Омрачился Вяйнямёйнен

И разгневался ужасно.

Сам запел тогда он песню,

Сам тогда он начал речи.

Не ребячьи песни пел он

И не женскую забаву -

Пел геройские он песни,

Не поют их вовсе дети,

Мальчики наполовину,

Женихи лишь в третьей части:

Ведь пришло лихое время,

Недород, и хлеба нету,

Начал мудрый Вяйнямёйнен.

Всколыхнулися озёра,

Все заливы ими полны,

И одни по ветру ходят,

А другие против ветра.

Вновь запел, и Ёукахайнен

Погрузился в топи глубже.

Молвил юный Ёукахайнен:

"Два коня в моей конюшне,

Жеребцов прекрасных пара;

И один летит как ветер,

А другой силен в запряжке.

Выбирай, какого хочешь".

Молвил старый Вяйнямёйнен:

"Мне коней твоих не нужно,

Жеребцов твоих хваленых;

У меня их дома столько,

Что стоят при каждых яслях

И стоят во всяком стойле

На хребтах с водою чистой,

На крестцах с пудами жира".

Вновь запел, и Еукахайнен

Погрузился в топь поглубже.

Молвил юный Ёукахайнен:

"О ты, старый Вяйнямёйнен!

Поверни слова святые

И возьми назад заклятья!

Шапку золота доставлю,

Серебром насыплю шапку,

Их с войны принес отец мой,

С поля битвы их доставил".

Молвил старый Вяйнямёйнен:

"В серебре я не нуждаюсь,

Твое золото на что мне!

У меня его довольно,

Кладовые им набиты,

Сундуки набиты ими;

Золото — луны ровесник,

Серебро — ровесник солнцу".

Вновь запел, и Еукахайнен

Погрузился в топи глубже.

Молвил юный Еукахайнен:

"О ты, старый Вяйнямёйнен!

Отпусти меня отсюда,

Дай свободу от несчастья!

Весь мой хлеб тебе отдам я,

Все поля я обещаю,

Чтобы голову спасти мне,

От беды себя избавить!"

Молвил старый Вяйнямёйнен:

"Мне полей твоих не нужно,

В хлебе вовсе не нуждаюсь!

У меня его обилье,

Где ни глянешь, там и поле

И скирды стоят повсюду.

А мои поля получше,

Мне скирды мои милее".

Вновь запел, и Ёукахайнен

Погрузился в топи глубже.

Наконец уж Ёукахайнен

И совсем перепугался:

Он до рта ушел в трясину,

С бородой ушел в болото,

В рот набился мох с землею,

А в зубах кусты завязли.

Молвил юный Ёукахайнен:

"О ты, мудрый Вяйнямёйнен!

Вековечный прорицатель!

Вороти назад заклятье,

Жизнь оставь мне дорогую,

Отпусти меня отсюда!

Затянула топь мне ноги,

От песку глазам уж больно!

Если ты возьмешь заклятье,

Злой свой заговор воротишь,

Дам сестру тебе я Айно,

Дочку матери любимой.

Пусть метет твое жилище,

В чистоте полы содержит,

Будет кадки мыть и парить,

Будет мыть твою одежду,

Ткать златые одеяла,

Печь медовые лепешки".

Старый, верный Вяйнямёйнен

Просиял, развеселился,

Рад он был, что Еукахайнен

В жены даст сестру родную.

На скале, веселый, сел он,

Сел на камень и распелся;

Спел немного, спел еще раз,

В третий раз пропел немного -

Повернул слова святые,

Взял назад свои заклятья;

Вышел юный Ёукахайнен:

Из болота тащит шею,

Тащит бороду из топи;

Вновь конем скала предстала,

Сани вновь из веток вышли,

Стал камыш кнутом, как прежде.

Он спешит усесться в сани;

Опустился на сиденье,

Уезжает с тяжким сердцем,

Грустный едет он оттуда,

К милой матери он едет,

Он к родителям стремится.

Он помчался с страшным шумом,

К дому бешено подъехал;

Об овин сломал он сани

И оглобли о ворота.

Мать не знает, что подумать,

А отец промолвил слово:

"Глупо сделал, что сломал ты

Эти сани и оглобли!

Что ты едешь, как безумный,

Словно бешеный, примчался?"

И заплакал Ёукахайнен.

Плачет горькими слезами,

Головой поник уныло,

Шапка на сторону сбилась,

Губы сжаты, побледнели,

Нос повесил он печально.

Мать узнать, в чем дело, хочет,

Хочет дело поразведать:

"Ты о чем, сыночек, плачешь.

Чем, мой первенец, расстроен,

Губы сжаты, побледнели,

Нос повесил ты печально?"

Молвил юный Ёукахайнен:

"Ох ты, мать моя родная!

Ведь со мной беда случилась,

Ведь со мной несчастье было,

Не без повода я плачу,

Есть причина для печали!

Век свой слез не осушу я,

Буду жизнь вести в печали:

Ведь сестрицу дорогую,

Дочь твою родную, Айно,

Вяйнямёйнену я отдал,

Чтоб певцу была женою,

Старцу слабому опорой,

В доме хилому защитой".

Мать захлопала в ладоши

И всплеснула тут руками;

Говорит слова такие:

"Ты не плачь, мой сын родимый,

Нет тебе причины плакать,

Нет причины для печали.

Я жила надеждой этой,

Много лет я ожидала,

Чтоб герой могучий этот,

Песнопевец Вяйнямёйнен,

Стал моим желанным зятем,

Мужем дочери родимой".

Слышит то младая Айно,

Плачет горькими слезами,

Плачет день, другой день плачет,

На крыльце сидит, рыдая;

Плачет жалобно от горя,

От сердечной злой печали.

Говорить тут мать ей стала:

"Что ты плачешь, дочка Айно?

У тебя жених могучий;

К мужу сильному идешь ты,

Чтоб сидеть там под окошком,

У забора тараторить".

Дочь на это молвит слово:

"О ты, мать моя родная!

Есть о чём, родная, плакать:

Жаль мне кос моих прекрасных

И кудрей головки юной,

Жаль волос девичьих, мягких,

Мне так рано их закроют,

С этих лет мне их завяжут.

И всю жизнь жалеть я буду

Это солнце дорогое,

Этот месяц ясный, тихий,

Этот синий свод небесный,

Если мне их бросить надо,

Если надо мне забыть их

Братца — у станка с работой.

Под окном — отца родного".

Мать же дочери сказала,

Молодой старуха молвит:

"Брось ты, глупая, печали,

Горемычная стенанье!

Плачешь ты без основанья

И тоскуешь без причины.

Божье солнце дорогое

Озаряет всюду землю,

Не одно отца окошко,

Не одну скамейку брата.

Есть повсюду много ягод,

На полянах — земляники.

Ах ты, доченька! Ты можешь

Там набрать их, а не только

По лесам отца родного,

На полях родного брата".

Руна четвёртая

1. Вяйнямёйнен встречает сестру Еукахайнена в лесу и просит ее стать его женой

2. Девица в слезах бежит домой и рассказывает об этом своей матери.

3. Мать запрещает ей печалиться, велит радоваться и нарядно одеться.

4. Девушка продолжает плакать и говорит, что не хочет идти замуж за старика.

5. Опечаленная, она уходит в лес, попадает на безлюдный берег моря, хочет выкупаться в море и тонет.

6. Мать дни и ночи оплакивает свою утонувшую дочь.

Айно, дева молодая,

Еукахайнена сестрица,

В лес пошла нарезать веток,

В роще веников наделать.

Для отца связала веник,

Веник матери связала,

Наконец, и третий веник

Крепышу связала братцу.

И идёт, спеша из лесу,

Прямо к дому меж ольхами.

Вот подходит Вяйнямёйнен.

Он девицу в роще видит

На траве в нарядном платье,

Говорят слова такие:

"Не носи ты для другого,

Для меня носи, девица,

Ожерелье из жемчужин,

На груди носи ты крестик,

Для меня плети ты косы,

Перевязывай их лентой!"

Так ответила девица:

Ни о ком не помышляя,

На груди ношу я крестик,

В волосах ношу я ленту.

Не ищу привозных платьев,

Белых хлебов мне не нужно;

Я ношу простое платье,

Ем я чёрную краюшку;

Я сижу в отцовском доме

Вместе с матушкой родимой".

Вот с груди бросает крестик,

С пальцев кольца золотые,

С шеи жемчуг побросала,

Ленту красную швырнула,

Чтоб земля их погубила,

Чтобы лес себе забрал их,

И в слезах пошла дорогой,

С горьким плачем в дом отцовский.

У окна отец работал,

Вырезал он топорище:

"Что ты, дочь-бедняжка, плачешь,

Что, девица молодая?"

"Есть, отец, причина плакать,

Есть для слёз и для рыданья;

Вот причина, что я плачу,

Что я плачу и рыдаю:

Потеряла с шеи крестик,

С пояска мои застёжки:

Был серебряный мой крестик,

Были медные застёжки".

У калитки брат работал,

Вырезал дугу искусно:

"Что, сестрица, горько плачешь,

Что, девица молодая?"

"Есть причина, братец, плакать,

Есть для слёз и для рыданья;

Вот причина, что я плачу,

Я и плачу и рыдаю:

Потеряла кольца с пальцев,

С шеи жемчуг драгоценный;

Золотые были кольца,

Серебрист на шее жемчуг".

Вот сестра сидит у двери,

Ткет из золота весь пояс:

"Что, сестрица, горько плачешь,

Что, девица молодая?"

"Есть, сестра, причина плакать,

Есть для слез и для рыданья;

Вот причина, что я плачу

И горюю, что пропали

И подвески золотые,

И серебряный кокошник,

Синий шелковый налобник,

Лента красная из шёлка".

В кладовой, у самой двери,

Мать снимала ложкой сливки:

"Что ты, дочь-бедняжка, плачешь?

Что, девица молодая?"

"О ты, мать моя родная!

Ты меня, дитя, кормила!

Плачу, матушка, от скорби

И, несчастная, горюю.

Вот причина, что я плачу

И пришла домой, рыдая:

В лес пошла я резать ветки,

В роще веников наделать.

Веник батюшке связала,

Для тебя связала веник,

Наконец, и третий веник

Крепышу связала братцу.

Уж домой идти хотела,

Шла поспешно по дубраве,

И сказал мне так Осмойнен,

Калевайнен так промолвил:

"Не носи ты для другого,

Для меня носи, девица,

Ожерелье из жемчужин,

На груди носи ты крестик,

Для меня плети ты косы,

Перевязывай их лентой!"

Я с груди швырнула крестик,

С шеи жемчуг побросала,

Синий шелковый налобник,

Ленту красную швырнула,

Чтоб земля их погубила,

Чтобы лес себе забрал их.

А сама ему сказала:

"Ни о ком не помышляя,

На груди ношу я крестик,

В волосах ношу я ленту.

Не ищу привозных платьев,

Белых хлебов мне не нужно;

Я ношу простое платье,

Ем я чёрную краюшку;

Я сижу в отцовском доме

Вместе с матушкой родимой".

Мать девице отвечает,

Молодой старуха молвит:

"Перестань ты, дочка, плакать,

Не горюй, моя родная!

Целый год ты кушай масло:

Ты тогда красивей станешь;

На другой ты ешь свинину,

И еще статнее будешь;

А на третий — хлеб молочный,

И красавицею станешь.

На горе есть кладовая:

Там в прекрасном помещенье

К сундуку сундук поставлен

И шкатулка на шкатулку.

Ты открой сундук там лучший

И найдешь под пёстрой крышкой

Золотых шесть подпоясок,

Семь прекрасных синих платьев.

Мне дочь Месяца ткала их,

Солнца дочь их мне нашила.

В годы юности прошедшей,

В молодых летах, бывало,

Я в лесу рвала малину,

Там однажды увидала

Дочку Месяца за станом,

Дочку Солнышка за прялкой

На краю поляны ровной,

На опушке синей рощи.

Подошла я боязливо,

Подле них я тихо стала,

Начала просить смиренно:

Так я девам говорила:

"Девы Месяца и Солнца!

Дайте мне сребра и злата,

Дайте девочке-бедняжке,

Дайте бедному ребенку!"

Серебра дала дочь Солнца,

А дочь Месяца мне злата.

Золотой кокошник вышел

И серебряный налобник.

Как цветок, домой пришла я,

В дом отца. вошла веселой.

День, другой я их носила,

А на третий поснимала,

Золотой сняла кокошник

И серебряный налобник,

Унесла на горку в домик,

Спрятала под крышку в ящик;

Там лежат они доселе,

Я их больше не видала.

Ты надень из шёлку ленты

И из золота налобник. ,

Ты надень блестящий жемчуг,

Золотой на шею крестик,

Полотняную сорочку.

Шерстяное вынь ты платье

Из тончайшей мягкой шерсти,

Пояс шёлковый наденешь,

Там возьмёшь чулки из шёлку,

Башмаки из тонкой кожи.

Заплети получше косы,

Лентой шёлковой свяжи их;

Не забудь на пальцы кольца,

Золотые вынь запястья!

Вот тогда домой придешь ты,

В кладовой принарядившись,

И родителям на радость,

И родным всем на утеху.

Как цветочек, ты пройдешься,

Как малинка, по дорожке,

Станешь ты стройней, чем прежде,

И красивей несравненно".

Так ей матушка сказала,

Так промолвила девице.

Но она словам не внемлет,

И речей она не слышит.

Вышла быстрыми шагами,

По двору идёт, рыдает,

Говорит слова такие

И такие речи молвит:

"Что такое мысль блаженных,

Помышления счастливых?

Ведь не то ли мысль блаженных,

Помышления счастливых,

Что вода при колыханье,

Что волна воды в ведерке.

Что такое мысль печальных,

Помышлёнья бедной утки?

Ведь не то ли мысль печальных,

Помышленья бедной утаи,

Что весенний свет в овражке,

Что вода в колодце темном.

Ах! как часто мысль девицы,

Дума девушки несчастной,

Боязливо полем ходят,

Пробирается лесочком,

По траве ползет тихонько,

По кустам, по мхам засохшим!

Дума та смолы чернее,

Дума та угля темнее.

Мне б гораздо лучше было,

Если б я не родилася,

Если б я не подрастала,

Не видала бы на свете

Дней печали и несчастья,

Если б я жила немного;

На шестую ночь скончалась,

На восьмую умерла бы;

Мне б тогда не много нужно:

Чуть холстины на рубашку

Да под дерном уголочек.

Мать поплакала б немножко,

А отец еще поменьше,

Брат совсем не стал бы плакать"

День, другой девица плачет.

Мать опять её спросила:

"Ты о чём, девица, плачешь,

Дочка бедная, горюешь?"

"Оттого, бедняжка, плачу,

Горевать всю жизнь я буду,

Что меня ты обещала,

Отдала ты дочь родную

Старику тому утехой,

Быть для старого защитой,

Быть для дряхлого опорой

Да в избе его охраной.

Лучше б дочь ты обещала

В глубину морей холодных,

Чтоб сигам была сестрицей

И подругой быстрым рыбам,

Лучше мне там в море плавать,

Проживать в волнах глубоких,

В море быть сигам сестрою

И подругой быстрым рыбам,

Чем быть старому защитой,

Старцу слабому подмогой;

Он о свой чулок споткнется,

Упадёт, чрез сук шагнувши".

Вот идёт она к постройке

И проходит в кладовую;

Там открыла лучший ящик

И нашла под пёстрой крышкой

Золотых шесть подпоясок,

Синих семь прекрасных платьев.

Одевается богато,

Выбирает, что получше:

И подвески золотые,

И серебряный кокошник,

Синий выбрала налобник,

Ленту красную на косу.

Так пошла она оттуда

По лугам и по полянам,

По болотам и равнинам,

По лесам прошла дремучим.

А сама поёт тихонько.

Проходя, она запела;

"Тяжелы мои печали,

И тоска на бедном сердце.

Пусть тоска сильнее будет,

Тяжелей печали станут,

Как скончаюсь я, бедняжка,

Так с мучением покончу,

С этой тягостной печалью.

Бесконечной, горькой скорбью!

Да, теперь настало время

Навсегда с землей проститься,

В Маналу пора сойти мне,

В Туонелу пора спуститься.

Обо мне отец не плачет,

Мать родная не жалеет,

У сестры лицо не мокро,

И глаза у брата сухи,

Хоть уж в воду я спускаюсь,

В море к рыбам направляюсь,

В глубину пучины тёмной,

В тину, смешанную с илом".

День она идёт, другой день,

Наконец, уже на третий

Достигает края моря,

Берегов, травой поросших.

Начинало уж смеркаться,

Небо тёмным становилось.

Там проплакала весь вечер

И всю ночь протосковала,

На прибрежном сидя камне

У широкого залива;

Дождалась она рассвета,

Поглядела: там три девы

По волнам морским стремятся.

Айно легким, тихим шагом

Хочет к ним идти четвёртой,

Подойти к ним пятой веткой.

Быстро сбросила рубашку,

На осину скинув платье

И чулки свои на землю,

Башмаки свои на камень,

На песок свой крупный жемчуг,

На прибрежный камень кольца.

Там надтреснутый утёс был,

Он блестел в далёком море

И к нему плывет девица,

До скалы доплыть стремится.

Но едва туда ступила,

Отдохнуть присесть хотела

На растрескавшемся камне,

На скале, блестевшей в море,

Как упал вдруг в воду камень,

Та скала на дно морское,

А с тем камнем и девица,

С той огромной глыбой Айно.

Так та курочка упала,

Так погибла та бедняжка

И сказала, умирая,

С белым светом расставаясь:

"К морю я пошла купаться,

На волне морской качаться.

Вот я, курочка, упала,

Птичка бедная погибла.

Никогда, отец мой милый,

Никогда в теченье жизни

Не лови в волнах здесь рыбы

На пространстве вод широких!

Я пошла на берег мыться,

К морю я пошла купаться:

Вот я, курочка, упала,

Птичка бедная, погибла.

Никогда ты, мать родная,

Никогда в теченье жизни

Не бери воды в заливе,

Чтоб месить для хлеба тесто!

Я пошла на берег мыться,

К морю я пошла купаться:

Вот я, курочка, упала,

Птичка бедная, погибла.

Никогда, мой брат любимый,

Никогда в теченье жизни

Не пои коня ты в море

На песчаном этом месте!

Я пошла на берег мыться,

К морю я пошла купаться;

Вот я, курочка, упала,

Птичка бедная, погибла.

Никогда, моя сестрица,

Никогда в теченье жизни

Ты не мой лицо здесь в море,

Не мочи водою здешней.

Ведь все волны в этом море -

Только кровь из жил девицы;

Ведь все рыбы в этом море -

Тело девушки погибшей;

Здесь по берегу кустарник -

Это косточки девицы,

А прибрежные здесь травы

Из моих волос все будут".

Так та девушка скончалась,

Так та курочка исчезла...

Кто бы взялся молвить слово,

Кто бы взялся весть доставить

В дом красавицы прекрасный,

На родимый двор девицы?

Не медведь то слово скажет

И возьмётся весть доставить!

Он доставить весть не может;

На коров он нападает.

Кто бы взялся молвить слово,

Кто бы взялся весть доставить

В дом красавицы прекрасный,

На родимый двор девицы?

И не волк то слово скажет

И возьмётся весть доставить!

Он доставить весть не может:

На овец он нападает.

Кто бы взялся молвить слово,

Кто бы взялся весть доставить

В дом красавицы прекрасный,

На родимый двор девицы!

Не лиса то слово скажет

И возьмётся весть доставить!

Весть лиса подать не может:

Лишь гусей подстерегает,

Кто бы взялся молвить слово,

Кто бы взялся весть доставить

В дом красавицы прекрасный,

На родимый двор девицы?

Это заяц слово молвит

И возьмётся весть доставить!

Заяц так и отвечает:

«Да, за храбрым речь не станет».

Вот бежит, несётся заяц,

Поспешает длинноухий,

Скоро скачет кривоногий,

Быстро мчится косоротый

К дому славному девицы,

Ко двору её родному.

Подбежал он быстро к бане

У порога приютился.

А в той бане все девицы,

И в руке у каждой веник.

"Что, косой, в котёл собрался?

Лупоглазый, не попался ль

Ты хозяину на ужин,

А хозяюшке на завтрак,

Милой дочке на закуску,

На обед хороший сыну!"

Но ответил заяц девам,

Молвил громко пучеглазый:

"Пусть сюда приходит Лемпо,

Пусть себе в котле варится?

Я пришёл, чтоб вам поведать

Чтоб сказать такое словом

Ведь красавица погибла

С оловянным украшеньем

И с серебряной застежкой,

С пояском, обшитым медью.

Погрузилась в волны моря,

В глубину морей обширных,

Чтоб сигам там быть сестрою

И подругой быстрым рыбам".

Мать тогда по милой дочке,

По исчезнувшей девице

Горько, горько зарыдала,

Говорит слова такие:

"Матери! Вы не качайте

Никогда в теченье жизни

В колыбели ваших дочек,

Не воспитывайте деток,

Чтоб насильно выдать замуж,

Как, бедняжка, я качала

В колыбели мою дочку,

Дорогого мне цыпленка!"

Мать заплакала, а слезы,

Слезы горькие сбегают

Из очей старухи синих

На страдальческие щеки.

Слезы льются, слезы каплют,

Слезы горькие стремятся

От щеки ее опавшей

До груди, дышавшей тяжко.

Слезы льются, слезы каплют,

Слезы горькие стремятся

От груди, дышавшей тяжко,

На подол нарядный платья.

Слезы льются, слезы каплют,

Слезы горькие стремятся

От краев нарядных платья

На чулок с прошивкой красной.

Слезы льются, слезы каплют,

Слезы горькие стремятся

От чулка с прошивкой красной

На башмак, что вышит златом.

Слезы льются, слезы каплют,

Слезы горькие стремятся

С башмака, что вышит златом,

Прямо под ноги старухи.

Слезы в землю — ей на благо,

В воду — и воде на благо.

Как стекли они на землю,

Три ручья образовали;

Потекли тремя реками

Слез печали материнской,

Из очей они бежали,

От висков они стремились.

На реке такой, на каждой,

Водопады огневые,

А средь пены водопадов

Три скалы там поднялися;

На верху скалы на каждой

Золотой поднялся холмик;

На верху холма на каждом

Вырастало по березке;

На березках тех сидели

Золотые три кукушки.

Все три вместе куковали:

Та «любовь! любовь!» кукует,

Та «жених! жених!» покличет,

Третья кличет: «радость! радость!»

Что «любовь! любовь!» кукует,

Та три месяца все кличет

Той девице, что погибла

Без любви в волнах глубоких.

Что «жених! жених!» кукует,

Та шесть месяцев все кличет

Жениху тому, который

В одиночестве остался.

А что кличет «радость, радость!»,

Та всю жизнь кукушка кличет,

Кличет матери несчастной,

Что все дни в слезах проводит,

И сказала мать сквозь слезы,

Услыхавши клич кукушки:

"Мать несчастная не слушай

Слишком долго клич кукушки.

Как раздастся клич кукушки.

Сердце горестно забьется,

На глаза выходят слезы,

По щекам вода струится,

Как горох, бегут те капли,

Как бобы, идут большие;

Становлюсь на локоть старше,

Делаюсь на четверть ниже,

Тело всё моё трепещет,

Лишь услышу клич кукушки".

Руна пятая

1. Вяйнямёйнен идет к морю, чтобы поймать сестру Ёукахайнена, и ловит её, превратившуюся в рыбу, на удочку.

2. Он пытается разрезать ее на куски, но рыба выскальзывает из рук в море и объясняет, кто она такая.

3. Напрасно старается Вяйнямёйнен словами и сетями поймать рыбу снова.

4. Огорченный, возвращается он домой и получает от своей матери совет идти свататься за дочь Похъёлы.

Вот домой доходят вести,

Вот дошел рассказ печальный

О погибели девицы,

О кончине юной девы.

Старый, верный Вяйнямейнен.

Все узнавши, стал унылым,

Плакал вечер, плакал утро,

Ночи целые проплакал

О красавице погибшей,

О девице, утонувшей

В волнах вод широкошумных,

В темноте морей глубоких.

Вот со вздохами, с заботой,

Он пошел с тяжелым сердцем

К морю синему на берег,

Говорит слова такие:

"Спящий Унтамо, скажи мне,

Сны свои открой, ленивец:

Где живут родные Ахто,

Девы Велламо таятся?"

Спящий Унтамо ответил,

Сны свои открыл ленивец:

"Вот родные где у Ахто,

Девы Велламо таятся:

На мысочке, скрытом мглою,

На туманном островочке,

В темноте морей глубоких,

В тине илистой и черной.

Там живут родные Ахто,

Девы Велламо таятся,

Там сидят в каморке узкой

Посреди избушки тесной,

Под скалою полосатой

И под выступом утёса".

Вышел старый Вяйнямёйнен,

Стал на лодочную пристань,

Взял он удочку тихонько,

Осмотрел он тихо лески,

Положил в мешочки крючочки

И уду в карман запрятал.

Вот грести он сильно начал,

Лодку к острову направил,

На мысок туманный вышел,

Мглою скрытый островочек.

Приготовился к уженью,

Леску длинную расправил,

Повернул уду рукою.

Вот крючок закинул в воду,

Стал удить, таща за леску;

Медь удилища дрожала,

Серебро шуршало в леске,

И в шнурке шумело злато.

Рассветать на небе стало,

Зорька утренняя вышла,

За крючок схватилась рыбка,

За крючок железный — семга.

Тащит он ту семгу в лодку

И на дно кладет тихонько.

Пристально глядит на рыбку,

Говорит слова такие:

"Удивительная рыбка!

Никогда таких не видел,

Сиг столь гладким не бывает,

Не пестреет так пеструшка,

Щука — та не столь седая,

Чешуи у самки меньше,

У самца ж ее побольше.

Девушки повязки носят,

А русалки носят пояс,

А у курочки есть уши;

Эта ж рыба — точно семга,

Точно окунь вод глубоких".

Был на поясе у старца

Нож в серебряной оправе.

Нож он с пояса снимает,

Вынул нож из светлых ножен,

Распластать он хочет рыбку

И разрезать эту семгу,

Из нее чтоб сделать завтрак,

Закусить пораньше ею,

На обед себе сготовить

И оставить часть на ужин.

Вот пластать он хочет рыбку

И брюшко пороть ей начал:

Вдруг из рук скользнула семга,

В море бросилася рыбка,

С края лодки красноватой,

Из ладьи широкой Вяйнё.

Подняла из волн головку,

Правым боком показалась

На волне морской, на пятой,

При шестом станке у сети.

Правой ручкой потянулась

И сверкнула левой ножкой

На седьмой полоске моря,

На валу зыбей девятом.

Говорит слова такие

И такие речи молвит:

"Ой ты, старый Вяйнямёйнен!

Не затем я вышла в море,

Чтоб меня, как семгу, резал,

Чтоб распластывал, как рыбку,

Из меня готовил завтрак,

Закусил пораньше мною,

На обед себе сготовил

И оставил часть на ужин".

Молвил старый Вяйнямёйнен:

«Так зачем ты вышла в море?» -

"Для того я вышла в море,

Чтобы курочкой спокойной

На руках твоих садиться,

Быть всю жизнь твоей женою,

Чтоб тебе постель готовить,

На постель взбивать подушку,

Убирать твое жилище,

Подметать полы в покоях;

Чтоб дрова носить в избушку,

Раздувать большое пламя,

Печь тебе большие хлебы

Да медовые лепешки,