Волшебное очарование Монтаны

      В досаде, облаченная только в нижнее белье из хлопка, она с топотом поднялась по лестнице и зажгла свет на втором этаже. Здесь находилась ее детская спальня, которая теперь пустовала, - одна из трех других в левом крыле. Моника включила лампу с дымчатым абажуром, отчего по комнате разлился мягкий розовый свет, будто пропущенный сквозь, розовое, с вкраплением зеленого, стекло.
      Дэйзи, семенившая у ног Моники, сразу запрыгнула на громоздкую, крашенную в белый цвет железную кровать с белым кружевным покрывалом. Спальня была задумана как убежище от грубого мужского мира. Здесь Моника хранила свои сокровища. Здесь она ребенком грезила о дальних странах. Большой глобус возвышался на металлической подставке, а возле окна во всю стену стоял телескоп.
      Еще в пору строительства дома здесь были сооружены из клена книжные полки, заставленные теперь старыми книгами, которые Моника покупала на книжной ярмарке во время ежегодного Праздника урожая в Силвер-Спе. Рядом с ее школьными учебниками теснились десятки редких изданий беллетристики, перевезенных из Сан-Франциско бабушкой и дедушкой в 1928 году. Моника множество раз перечитывала любимые книги с биографиями исторических деятелей, представляя себя на их месте.
      Из чулана Моника прихватила аквамариновое платье из хлопка, в котором появилась на выпускном школьном балу. Оно было простенькое, с короткими рукавами. Единственным его украшением были четыре перламутровые пуговицы на лифе. Моника помнила, что платье было ей очень велико.
      - Слава богу, бабушка сшила его на вырост, - сказала она Дэйзи, которая тявкнула, когда хозяйка стала через голову натягивать на себя платье.
      Моника посмотрелась в высокое зеркало на ножках в раме из вишневого дерева и ужаснулась тому, что пуговицы на лифе едва сходятся. Казалось, ее груди вот-вот выскочат наружу. Какой кошмар! Она плотнее прижала грудь, придав себе более пристойный вид, но стоило пошевелить руками, как все опять вернулось в прежнее положение. Она продолжила пристальный осмотр себя в зеркале и обнаружила, что на ее округлившихся бедрах платье сидело как-то странно.
      - Похоже, я выросла и из него, Дэйзи, - сказала она удрученно. - Но ничего больше нет. Боюсь, придется ехать в этом.
      Она еще порылась и нашла белые туфли на плоской подошве, в которых была на выпускном вечере. Слава богу, хоть ноги не располнели.
      Она погасила свет и спустилась в гостиную.
      "Я справлюсь с этим", - подбодрила она себя после глубокого вдоха. Нахлынули мысли об Остине и воспоминания о снисходительности Джейка. Моника без сил упала в кресло-качалку.
      Дэйзи крутила головой то влево, то вправо, следя за хозяйкой, которая вновь вскочила с кресла и принялась торопливо ходить по комнате.
      Решимость действовать то оставляла Монику, то крепла в ней, то опять угасала. Она принуждала себя сделать то, чему противилась ее природа. Ходила из угла в угол, ломая руки. Вышла за порог глотнуть свежего воздуха.
      Ночь выдалась на редкость ясной и тихой. Весна в этом году пришла рано, и о близости лета можно было догадаться по запахам. Полная луна висела над хижиной, словно мячик, в который Моника играла в детстве. Луна и окрестные пейзажи всегда поселяли покой в ее растревоженной душе, и сегодняшняя ночь не была исключением. Вдыхая сосновый аромат, Моника обошла озеро, лежавшее как посеребренное зеркало, и по горной тропинке поднялась на косогор, откуда открывался ее излюбленный вид на Силвер-Спе. Моника смотрела на городские огни, мерцающие словно крохотные звездочки Млечного Пути. Ей нравилось стоять здесь, вдали от людей в низине, воображая, будто она имеет над ними власть, хотя в действительности все было наоборот. Здесь, на вершине, никто не мог причинить ей боль. Здесь она была в безопасности.
      Ребенком она представляла, будто взирает сверху на древние города Египта или Китая. Пыталась вообразить, как жили люди тысячи лет тому назад в своих уединенных селениях. Были бы они добрее к ней, чем те, кто живет теперь? Позже, в школе, научившись читать, она поняла, что с подобными ей во все времена обращаются дурно.
      Во втором классе Моника впервые услышала слово "ублюдок" от Трэйс. "Моя мама сказала, что нам нельзя вместе играть в скакалку", - заявила та однажды. "Почему? Потому что я прыгаю лучше, чем ты?" "Не поэтому, а потому что ты ублюдок". - "Не правда", - ответила Моника, хотя не поняла смысла этого слова. "Правда. Твоя мама не вышла замуж за твоего папу, а это значит, что ты ублюдок, то есть внебрачный ребенок. Поскольку твоя мама умерла, то она уже никогда не сможет выйти за твоего папу. Моя мама говорит, что многое может измениться, но ублюдок есть ублюдок навсегда".
      В поисках правды Моника бросилась к бабушке. "Тебе еще слишком мало лет, чтобы понять это, Моника, - объясняла бабушка, держа плачущую внучку на руках. - Роза очень рассердилась на твоего отца, когда он ушел, однако так было не всегда. Здесь, в то лето, он был иным. Твоя мама просто ожила, такой я ее никогда не видела. Вот отчего ей было потом так больно. Как и мне в свое время. Роза была без ума от Теда Мартина. Я пыталась ее предостеречь, но она не слушала. Он был поэтом, хотя и безработным. Я говорила Розе, что он никудышный человек, однако сама же наняла его к нам на работу. В то лето в обмен на комнату и еду он починил крышу, укрепил изгороди и переделал все то, до чего у нас с Розой не доходили руки. Я видела, что он заглядывается на Розу. Он говорил, что все блага мира не стоят ее сердца. Я хочу, чтобы ты всегда помнила, что была зачата в любви. Но однажды утром Тед ушел навсегда, узнав, что Роза беременна". - "Он не хотел, чтобы я появилась на свет?" - "Не совсем так. Скорее он просто не созрел для отцовства. Растить ребенка - это самая важная работа на свете. Твоя мама знала это. Она не испугалась. Она хотела твоего появления, так же как я когда-то хотела ее появления. В какой-то степени твой отец выполнил роль ангела - принес тебя в нашу жизнь". - "Но я все равно ублюдок". - "Только для тех, у кого недостает в сердце любви, чтобы понять, какая ты чуткая и красивая девочка..."
      Моника всмотрелась сверху в очертания старого дома Харрисонов, где теперь жил Остин. Увидела, как открылась дверь и на террасе появился мужчина. Его лицо было обращено в ее сторону. Моника не сомневалась, что он заметил ее.
      Было что-то удивительное в том, что он возник перед ее глазами, едва она подумала о нем. А вдруг это знак его отличия от остальных людей? Впрочем, она и без того была уверена в его способности. Никто еще не заступался за нее так, как он. Никто в Силвер-Спе не имел смелости противостоять Джейку Симмонсу, а Остин кинул ему вызов. Мужество. Вот что отличало Остина.
      Она могла только надеяться, что наделена отвагой равным образом...
      Остин отправился спать. Он по-прежнему ютился в дальней комнате вместе с нераспакованной электробытовой техникой и компьютером, поскольку в спальне из-за ремонта жить было еще нельзя.
      В тенниске с надписью Чикагского университета и боксерских трусах, он поворочался в кровати, устраиваясь поудобнее, взбил кулаком подушку и натянул на себя плед. Но сон не шел, и тогда он зажег свет, решив часок-другой посмотреть телевизор или почитать книгу. Протопал в полудреме в гостиную, где в картонных коробках лежали книги и журналы. Вытащил из первой подвернувшейся под руку стопки прошлогодних журналов один из номеров "Форбса" и стал его пролистывать, пока не почувствовал сквозняк. Он поднял от журнала голову и увидел, что дверь открыта.
      - Моника? - Он выронил от неожиданности журнал.
      - Ты не починил дверь, - заметила она, входя.
      - Дверь?
      - Замок сломался несколько лет назад.
      - Что? Ах да, замок, - пробубнил он с запинкой. - Я думал, ты меня бросила.
      - Бросила?
      - Когда не пришла, как обещала, я решил, что ты уладила свои дела с Джейком сама.
      - Нет, - помотала она головой. - Просто была очень занята на ранчо.
      - Понятно.
      Она прошлась по комнате, оглядывая происшедшие изменения.
      - Что случилось со столовой? А с камином? Наблюдая за ней, Остин не был до конца уверен, что перед ним все та же Моника Скай, с которой он встречался раньше. На ней было вызывающе соблазнительное платье. Сквозь натянутую ткань обрисовывались соски. Было заметно, что под платьем нет сорочки, настолько плотно оно облегало бедра.
      Волосы ниспадали на спину пышными светлыми волнами и выглядели так, будто Моника расчесывала их несколько часов подряд. Никакой косметики, зато на щеках горел румянец. В ее глазах было выражение такой беззащитности, будто она недавно плакала. Даже в голосе ощущался какой-то надлом.
      Если бы Остин был в Чикаго и в его квартире появилась девушка в столь откровенном одеянии, он знал бы, что делать. Однако здесь было не Чикаго, а у Моники Скай вместо визитной карточки был дробовик.
      - Если тебе не нравится, что я тут натворил, ты пальнешь в меня опять? спросил он.
      Она повернулась к нему с улыбкой на лице.
      - Но мне нравится.
      - Шутишь?
      - Нет, теперь здесь почти так же, как у меня.
      - Как это?
      - У меня такой же потолок и камин. Гостиная и столовая объединены, а кухня - отдельно. Дом мой дедушка построил сам, по проекту своего друга-архитектора. Его звали мистер Морган.
      - Дж. П. Морган?
      - Да, - кивнула она, продолжая осмотр.
      - А ты знаешь, кем был Дж. П. Морган?
      - Да. - Ее глаза сверкнули озорным блеском, когда она вновь повернулась к нему. - В горах Адирондак он строил бревенчатые хижины вроде моей и заработал кучу денег.
      - Точно, - кивнул Остин с улыбкой. Глаза Моники блуждали по комнате, словно выискивая что-то.
      - Ты ищешь что-то особенное? - не выдержал он. - Может быть, какую-то вещь Харрисонов? - И прежде чем она разразится какой-нибудь гневной тирадой, поспешил пояснить:
      - Я сложил все их вещи в сарай. Если тебе что-нибудь нужно на память, то я с радостью...
      - Где твой компьютер?
      Вот почему она надела такое платье. Видимо, полагала, что ради получения информации ей придется его соблазнить. Ее мнение о нем, оказывается, еще хуже, чем он думал.
      - В спальне. - Его слова прозвучали двусмысленно: не подстраивает ли он ловушку для себя самого? - Пойду распечатаю сводки и принесу их тебе.
      Моника обошла гранитную стойку и шагнула к нему ближе.
      - Мне нечем тебя отблагодарить. "Красноречивый намек, лишь глухой не услышит", - подумал он и сказал:
      - Неважно. Я скоро. Присядь пока на диван. - И он пулей вылетел из комнаты.
      Моника не понимала, что с ним. У него был вид затравленного зайца. Она присела на диван и откинулась на спинку, из-за чего на платье тут же расстегнулась верхняя пуговица. Слыша, как Остин наткнулся на что-то в соседней комнате, она хмыкнула себе под нос и привела платье в порядок.
      Казалось странным сидеть на современном кожаном диване, стоящем на недавно уложенном полу, и взирать на новенькие окна и ободранные стены. Она ожидала, что будет во власти теней прошлого, но ничего подобного не ощущала. Наоборот, ей все здесь нравилась. Нравилась прочность каменной кладки камина и то, как вписана в новую среду мебель из прошлой, чикагской жизни Остина. Ее ошеломило ощущение уюта этого места, где еще не закончен ремонт.
      Она залюбовалась звездами сквозь застекленный потолок. Мало сказать, что это было редкостное зрелище. У нее возникло ощущение, будто она лежит под звездным небом на вершине горы. Как у Остина хватило ума додуматься до такого? Откуда у него, мужчины, потребность видеть над головой свечение звезд, не выходя из дома?
      - А вот и я, - сказал Остин, входя в комнату, и замер.
      Моника почти лежала, подняв глаза к потолку, и волны ее светлых волос ниспадали со спинки черного кожаного дивана. Остин скользнул по ее чарующему лицу к наполовину открытой груди. Моника покоилась, блаженно вытянув руки вдоль диванной спинки.
      - Мне нравится твое окно, - промолвила она, выпрямляясь, и взглянула на Остина.
      - Застекленная крыша, - поправил он.
      - Что ты узнал? - спросила она, заметив в его руках листок бумаги.
      - Мы должны продавать телятину по семьдесят пять центов.
      - Ты хочешь сказать, я должна.
      - Извини.
      - Какую цель ты преследуешь, вмешиваясь в мои дела? - хмуро спросила она, поднявшись.
      - Никакую. Просто я всегда занимался подобными делами и, по-моему, не разучился их делать успешно.
      У Моники пробежал холодок по спине. Неужели он такой же, как ее дедушка? Сначала хочет одно, а потом меняет свое желание на другое?
      - Тебе нравилась твоя работа?
      - Да, - живо откликнулся он. - Но слишком много удачи убивает.
      - Тебя это убивало?
      - В какой-то мере. - Он приблизился к ней и протянул лист с распечаткой информации из компьютера. - Нет, работа меня не измотала. В самом деле, я здоров как лошадь. Просто я понял, что еще пять-десять лет подобной гонки, и мне не избежать серьезных проблем со здоровьем. На бирже постоянно играешь с огнем, это часть профессии. Только молодые выдерживают такие перегрузки и стрессы. Нужно точно рассчитать свои силы: вовремя войти в дело, сделать себе имя, разбогатеть и вовремя выйти. Я ушел вовремя.
      - Какой мрачный взгляд на собственную жизнь, На свою работу. Когда ты понял, что пришло время уйти?
      - Когда приехал сюда.., в Монтану. Я всегда крутился как белка в колесе. Закончив одно дело, хватался за другое. Работал на износ круглые сутки. Жизнь неслась мимо меня. До того, как появился здесь впервые, я и представить не мог, что подобные места существуют. Помню, как стоял в болотных сапогах в чистейшей и холоднейшей на всем белом свете воде и забрасывал удочку с наживкой. Меня не особенно заботило, поймаю я что-нибудь или нет. Просто наслаждался солнцем, рокотом водопада у себя за спиной. Помню, что никак не мог надышаться здешним воздухом. Наверное, я опьянел от этого места. Но самое странное случилось, когда я вернулся в Чикаго. Там мне все показалось таким далеким, как будто я был чужеземцем. Я понял, что больше не вынесу чикагской жизни.
      - Ты оставил свое сердце здесь, - догадалась она.
      - Да, - произнес он низким голосом, глядя в ее глаза, глубокие, с чистой голубизной вокруг бархатистых зрачков, что придавало им пленительность и пылкость.
      Остин вновь подумал о том, что Моника пришла соблазнить его. Она получила от него, что хотела. Почему же не уходит?
      - Я рада, что ты обрел его опять, Остин, - сказала Моника, через силу отводя от него глаза.
      Теперь у нее в руках была необходимая информация о ценах. Тема для разговора исчерпана. Больше нет нужды приходить к Остину. Самое замечательное в том, что ей не пришлось ни о чем его просить.
      К сожалению, его власть над ней, побудившая ее сделать шаг к нему навстречу, не уменьшилась, а, наоборот, возросла. Моника хотела увидеть мир его глазами, ощутить солнце и воздух его кожей, а вкус еды - его языком. Глядя на Остина, она чувствовала, как оживает ее тело, так же, как вчера у озера, только теперь ощущения были острее. Телесный жар обжигал ее изнутри...
      - Мне нужно идти.., сейчас, - выдавила она. Возбуждение Остина было неменьшим. Сердце гнало по жилам кровь мощными толчками. Казалось, оно вот-вот взорвется. Он не мог противостоять этому. Будь что будет, а потом они вернутся к прежнему существованию.
      - Да, нужно...
      Он вдруг притянул Монику к себе и поцеловал. Не ожидавшая такого натиска гостья была ошеломлена. Она обмякла в его руках, словно тряпичная кукла. Его руки имели крепость стали, настолько сильно он вдавил ее тело в свое. Сквозь тонкую ткань она чувствовала нежной кожей его мускулистую, рельефную грудь. Запах мужского тела опьянял ее.
      Остин ощущал во рту вкус мятной зубной пасты, исходящий от Моники, и сладость медового напитка, который он пил вечером. Девушка испытала настоящее ошеломление, когда его язык раздвинул ей губы. Страстный озноб пробежал по ее позвоночнику... Она обвила рукой его затылок. Внезапно она поняла, что всю свою жизнь жила в ожидании такого слияния. Она ступила на неведомые земли, а он был ее проводником. С каждым движением его языка желание разгоралось.
      Они покачивались в едином ритме древнего танца, который она жаждала познать.
      Он чуть наклонил ей голову и глубже проник языком ей в рот. Она подумала, что потеряет сознание от желанной силы его натиска. Но вместо этого мощные плотские позывы сотрясли ее тело. Рука Остина сдавила ей грудь, сосок угодил между его указательным и средним пальцами. Медленными и умелыми поглаживаниями затвердевшего соска он истомил Монику. Она сама вдавливала грудь в его ладонь, требуя новых ласк. Внезапно он оторвался от ее рта и прильнул к груди. Ей казалось, что большего наслаждения быть не может. Но она ошибалась.
      Она не заметила, как он приподнял ей платье, зато, когда его рука легла ей между ног, это было как удар тока. Она не могла сдержать стоны.
      - Ты хочешь меня? - спросил он, подняв голову от ее груди и глядя в широко открытые глаза. Она моргнула. Остин резко отдернул руку. - Что я делаю? Его лоб взмок от испарины, кожа горела, как и у нее. Монике казалось, будто она была в тумане, а теперь выходит на свет. Она моргнула опять.
      - Прости, Моника. Я потерял голову. - Он выпустил ее из объятий и стал застегивать пуговицы на лифе платья. Она опустила подбородок, чтобы увидеть, что он делает. - Я хочу, чтобы ты знала... - Его голос звучал надтреснуто. - Я не собирался.., то есть я имею в виду.., это не повторится...
      - Не повторится?
      - Я могу лишь надеяться, что ты меня простишь. Пожалуйста, скажи, что прощаешь.
      - Да, конечно, - откликнулась она.
      Он проводил ее к двери, обняв за талию.
      - Тебя проводить домой? Довольно поздно, и я...
      - Нет, я знаю дорогу.
      Моника сама отворила дверь и вышла наружу Ноги несли ее вперед, но она не ощущала их. У нее не было никакого представления, когда к ней вернутся прежние чувства, если вернутся вообще. Равно как и рассудок.
      А может быть, это именно то, что случилось с ее матерью, когда та влюбилась в отца? Может, именно так она потеряла сердце и разум?
      Страсть. Вот что это такое.
      Ясно только одно - Остин не поддался страсти. Он был в трезвом рассудке. Не утратил способности говорить и отослал Монику домой. Извинился. И сказал, что это никогда не повторится...
      И слава богу! Вряд ли она сможет вынести такое второй раз.
      Глава 8
      Известие облетело город менее чем за час: Моника Скай заставила Джейка Симмонса выплатить ей за телят по семьдесят пять центов за фунт. Еще ни один фермер не сбывал Джейку товар по таким высоким расценкам. То обстоятельство, что именно Моника Скай, "женщина с гор", добилась подобного, придавало сделке еще большую загадочность.
      На новый лад перетолковывались и приукрашивались подробности недавнего разговора в парикмахерской. Мэр города, владевший самым большим в здешнем крае поголовьем крупного рогатого скота, предложил нанять Остина Синклера для проведения всех торговых операций в фермерском бизнесе.
      Давно привыкшая к тому, что горожане таращатся на нее и показывают пальцем, Моника не обратила особого внимания на повышенный интерес к ее персоне, когда ходила сегодня по своим делам. Равно как не заметила, что в устремленных на нее взорах не насмешка, а восхищение.
      Сидящая в салоне красоты под сушилкой женщина увидела в окно, как Моника идет через улицу в универсам, и обратилась к соседке:
      - Элма со слов Трэйс Саутерн утверждает, что с Джейком едва не случился сердечный приступ из-за того, как с ним поступила Моника. Можно подумать, будто она - единственная в долине, кто продает телят.
      - С этой девчонкой держи ухо востро. Вся пошла в свою бабушку, откликнулась соседка.
      К той минуте, когда Моника появилась в универсаме, доктор, покупавший там что-то, знал о деталях ее сделки с Джейком больше, чем она сама.
      - У Трэйс длинный язычок, - прокомментировала Моника данное обстоятельство.
      - Еще какой, - подтвердил доктор. - Она уже оповестила всех в салоне красоты по телефону, пока печатала на машинке твои бумаги. Я услышал об этом в аптеке от Билла Хайстетлера. В аптеку она позвонила сразу после звонка в салон красоты.
      - В самом деле? А почему Биллу?
      - А ты не знаешь? - спросил доктор, подозрительно прищурив глаз.
      - Знаю что?
      - Что Билл Хайстетлер сохнет по тебе.
      - Это, должно быть, шутка, - рассмеялась она. Доктор нахмурил брови и уставился на Монику.
      - Иногда мне кажется, что Аделаида оказала тебе плохую услугу, воспитав такой дикаркой. Всем вокруг известно, что Билл, когда ты появляешься в городе, следит за тобой, словно ястреб за добычей.
      - Это потому, что он ненавидит меня... Я еще никогда не слышала подобной чепухи.
      - А когда ты вообще разговаривала?
      - То есть?
      - Ты мне-то едва доверяешь, что уж говорить про других в городе.
      - Верно. Так лучше всего, - твердо ответила она.
      - Возможно, так оно и было, пока Аделаида была жива, но теперь у тебя другая жизнь. Все изменилось. Вот что я тебе скажу.
      Моника подняла на него глаза.
      - Что вы хотите сказать?
      - Что пора тебе стать женщиной. Выйти замуж. Иметь детей.
      - Если это предложение, то так его не делают, обрубила она.
      - Что происходит между тобой и Остином Синклером? И не говори мне, что ты всего лишь пальнула в него дробью.
      - Остин Синклер? - От одного его имени она ощутила жар и молила Бога, чтобы краска смущения не бросилась в лицо. - Это смешно. Не выношу подобных типов. Он брокер.
      - Да, и он всерьез распалил тебя.
      - Ничего подобного. Он лишь посоветовал мне, как с выгодой продать скот. Вот и все, - солгала она, глядя прямо в глаза доктору.
      - Можешь дурачить других, Моника, но я знаю тебя как облупленную.
      Моника издала раздраженный вздох.
      - Это все, что вы хотели сказать?
      - Нет, но об остальном я предпочел бы побеседовать у себя.
      - Нет ничего такого, что мы не можем обсудить прямо здесь и сейчас.
      - Есть, Моника. - Он подошел к ней вплотную и шепнул:
      - Аделаида говорила с тобой когда-нибудь о контрацепции?
      - По-моему, это не проблема, - смутилась Моника.
      - Надеюсь, что так, - откликнулся доктор и прошествовал к прилавку выбить чек.
      Ошеломленная и смущенная разом, Моника схватила банку овсянки и, повернувшись кругом, уткнулась в Трэйс.
      - Трэйс, я не заметила тебя!
      Моника увидела, как зло блеснули глаза Трэйс. Та всегда цеплялась к Монике по мелочам. Бабушка говорила, что она завидует Монике. Но у Трэйс не было причин для зависти...
      Два дня Остин работал не покладая рук в надежде излечиться от всяких дум о Монике. Старая крыша была заново обшита гонтом, двое плотников заканчивали сборку нового изысканного гарнитура. На кухне Остин отштукатурил и тщательно измерил рулеткой перегородку из гипса и с помощью одного из плотников установил вдоль нее кухонные шкафчики и навесил двери. Ночью, когда рабочие ушли, Остин покрасил в гостиной стены, вмонтировал в потолок подсветку и провел электропровода. Лишь на рассвете он позволил себе часок вздремнуть до прихода рабочих.
      В полудреме он заново пережил поцелуи Моники. Как будто она пришла к нему вновь, появившись в дверях словно призрак, только в ее прикосновениях не было ничего призрачного. На этот раз он не прервал поцелуй, и она не отстранилась, а стала медленно снимать с него одежду, касаясь кончиками пальцев и губами его обнаженного тела. Он едва сдерживал себя.
      - Моника! - жадно выкрикнул он ее имя и проснулся. Он был в испарине. Взъерошил волосы и сказал со стоном:
      - Я обуздаю свои желания. - Он пружинисто выпрыгнул из кровати и протопал на кухню сварить кофе. - Зрелые мужчины не сходят с ума из-за женщин. Во всяком случае, не я!..
      Полдюжины грузовиков съехалось к дому Остина. Звон инструментов, гудение аэрокомпрессоров, свист краскораспылителей звучали для Остина как торжественная симфония. Он гордился домом, который воздвигал, а еще больше тем, что лично участвовал в этом. Изо дня в день он убеждался, что не только наделен талантом строителя, но и получает от этой работы наслаждение.
      - Сегодня я бы поработал на крыше, - сказал Остин бригадиру рабочих Джессу Течнеру.
      - Хозяин - барин, и если упадете, то по собственному произволу, безразлично пожал плечами Джесс. - Только не забывайте, что я не застраховал вас от несчастного случая.
      - Думаю, это я переживу, - рассмеялся Остин и взял у Джесса строительный пистолет.
      Получив наставления от Джесса, Остин уверенно влез на крышу. Под безоблачным небом в ярких лучах солнца работа у него спорилась. Час спустя Остин услышал громовой грохот, идущий откуда-то сверху. Звук рос, подобно реву горной лавины, когда она набирает силу и мощь.
      - Что это? - спросил Остин Джесса, который быстро взобрался на самый верх крыши.
      Тот указал с широкой улыбкой на дальние отлоги косогора.
      - В этом звуке вся Монтана, - объявил он Остину, вставшему рядом.
      - Крупный рогатый скот... - промолвил Остин с чувством благоговения.
      Услышав свист и резкий хлопок кнута из сыромятной кожи, рассекшего воздух, Остин ощутил холодок в затылке. Моника. Хотя он не мог ее видеть, но чувствовал ее присутствие. Защитив ладонью от солнца глаза, стал всматриваться в даль, выискивая фигуру Моники. В резком блеске солнечных лучей он заметил ее верхом на великолепном гнедом жеребце. Ее светлые волосы были небрежно стянуты в хвост и ниспадали за спину. Посадка в седле была как у опытного наездника. Она покрикивала на скот, размахивая над головой кнутом.
      Остин никогда не видел более впечатляющего зрелища. Моника с гордой осанкой правила конем и держала в подчинении стадо. Остин желал ее больше, чем раньше. Не только ее тело, а все, что с ней было связано.
      - Суперженщина, - сказал в восхищении Джесс.
      - Это точно, - согласился Остин, будучи не в силах отвести от нее глаза.
      - И явно чокнутая, как о ней говорят.
      - Это еще почему?
      - Взгляните туда. Она правит стадом в одиночку. Только она да ее собака. Насколько мне известно, она никогда не нанимает помощников.
      - Что в этом такого?
      - Просто это не по-соседски. В городе многим нужна работа. Кормить семьи. Платить по счетам. Возьмите, например, себя: едва появившись здесь, вы первым делом наняли на работу.., мою бригаду.
      В городе видят в вас героя.
      Остин наблюдал, как Моника уводит скот вниз по долине туда, где за чертой города находились загоны Джейка.
      - Я бы охотно сделал всю работу сам, но вряд ли это мне по плечу, - сказал он, думая о дедушке Моники, который построил жилище рода Скай без посторонней помощи, что вызывало восхищение у его внучки.
      - И слава богу, - засмеялся Джесс. - Вы первый, кто вложил живые деньги в эту долину с тех пор... он перевел взгляд в сторону Моники, - с тех пор как Фостер Скай в двадцать восьмом нанял на работу весь город.
      Остин вытянул шею и в недоумении уставился на Джесса.
      - Я был уверен, что Фостер построил хижину сам.
      - Это она вам сказала?
      - Да.
      - Фигурально это правда. Равно как и вы отстраиваете дом сами. На свои деньги.
      - Ноя...
      - Послушайте, возможно, Моника сама верит теперь в эту историю, она рассказывала ее множество раз. Никому не известно, зачем она так часто врет.
      Остин вернулся глазами к едва уже заметной вдали фигурке Моники...
      Работы на крыше были закончены к полудню. Остину позвонили из универсама и сообщили, что на склад завезли крепления для кухонных шкафчиков, которые он заказывал.
      - Я подъеду через час и заберу их, - пообещал он.
      В городе Остин невольно оказался в курсе городских толков о продаже Моникой скота. Дважды он слышал, как было помянуто и его имя. В магазине его не узнали, хотя он стоял возле кассы у всех на виду. О нем говорили так, словно он был героем. Поначалу он хотел возражать: дескать, он не герой, а брокер и всего лишь провел профессиональную оценку состояния рынка.
      Однако больше всего его задевало не это, а то, что каждый раз при упоминании в разговоре имени Моники на него накатывала волна возбуждения и он вытягивал шею, чтобы услышать как можно больше. Беседа была изрядно приправлена упреками в адрес Моники, правда, все они затрагивали ее прошлое и именно поэтому растравляли в Остине жгучий интерес. Он подумал, что ему следует потихоньку уйти из магазина, но не мог.
      - Моника Скай наиболее искренний человек из тех, кого мне довелось видеть в Силвер-Спе, - рьяно ввязался Остин в спор с мужчиной средних лет. -Не говоря уж о том, что столь проницательного предпринимателя из числа женщин я не встречал уже давно. Даже по меркам Чикаго за ум, сообразительность и деловую хватку Моника, на мой взгляд, получила бы больше баллов, чем любой бизнесмен, с каким я имел дело.
      - Я бы не стал заходить так далеко, - возразил мужчина.
      - А я стал бы, - заявил Остин и отошел от него. На улице он сделал глубокий вдох, умеряя гнев, и отругал себя за то, что поступает в точности наперекор своим же прежним намерениям освободиться от зацикленное(tm) на Монике.
      По дороге к аптеке Хайстетлеров Остин поймал себя на том, что заново переживает в памяти, как держал Монику в объятиях, целовал и ласкал ее тело, едва не овладел ею. Переживания были нестерпимо острыми. Он хотел ее страстно. До безумия.
      Не желая себя обманывать, он признал, что его тянет к ней, как мотылька к пламени. Ему было почти наплевать на последствия. Но, будучи человеком совестливым, он обязан обдумывать свои шаги и не позволять эмоциям захлестывать его с головой. Он толком не понимал, что зреет у него в душе, но не вызывало сомнения, что он утратил над собой контроль. Не важно, сколько усилий было потрачено на борьбу с самим собой, однако ясно, что рассудок в этой борьбе спасовал. Нет иного выбора, кроме отрезвления.