Сказка о трех машинах-рассказчицах короля Гениалона

Лем Станислав
Сказка о трех машинах-рассказчицах короля Гениалона

      Станислав Лем
      Сказка о трех машинах-рассказчицах короля Гениалона
      Однажды явился к Трурлю чужак, по обличью которого, едва успел он выйти из фотонного паланкина, сразу было видать, что персона это особенная и из дальних сторон, ибо там, где у прочих имеются руки, у него лишь веял благовонный зефир, там, где у прочих ноги, у него лишь дивно играло сияние радужное, и даже голову заменяла ему драгоценная шляпа; говорил же он из самой середки, ибо являл собою шар, идеально выточенный, наружности весьма привлекательной, опоясанный плазменным богатым шнуром. Поздоровавшись с Трурлем, он объяснил, что его тут двое, а именно: полушарие верхнее и полушарие нижнее; первое звать Синхронии, второе же Синхрофазий. Такое искусное конструкторское решение разумного существа привело в восхищение Трурля, и он признался, что никогда еще не доводилось ему видеть особу, сработанную столь тщательно, с манерами столь прециозными и таким брильянтовым блеском. Пришелец в свой черед похвалил конструкцию Трурля и после такого обмена любезностями рассказал, что его сюда привело; будучи другом и верным слугою славного короля Гениалона, прибыл он к Трурлю, чтобы заказать ему три машины-рассказчицы.
      - Король и господин мой давно уж не царствует и не управляет, объяснил он, - а к двойному этому отречению привела его мудрость, глубочайшее постижение мировых дел. И вот, покинув свое королевство, он поселился в пещере, сухой и прохладной, чтобы там размышлениям предаваться. Однако ж порою снедает его меланхолия либо отвращение к себе самому, и тогда ничто не способно его утешить, кроме совершенно необычайных историй. Ни те, кто сохранил ему верность и не оставил его, когда он сложил корону, давно уже рассказали все, что сами знали. А потому, не видя иного способа, мы просим тебя, конструктор, помочь нам рассеять монаршью тоску - при помощи машин, которые ты искусно построишь.
      - Это можно, - ответил Трурль. - Но зачем вам целых три?
      - Мы бы хотели, - сказал Синхрофазий, слегка покачиваясь то вправо, то влево, - чтобы одна рассказывала истории замысловатые, но утешные, другая - хитроумные и лукавые, а третья - бездонные и берущие за душу.
      - То есть одна для упражненья ума, другая для развлеченья, а третья для назидания? - подхватил Трурль. - Понятно. О плате сразу уговоримся или потом?
      - Когда построишь машины, потри этот перстень, - отвечал пришелец, - и перед тобою появится мой паланкин; ты сядешь в него вместе с машинами и мигом примчишься в пещеру Гениалона, а там уже выскажешь все желанья свои, которые король по мере возможности безусловно исполнит.
      С этими словами он поклонился, подал Трурлю перстень, сверкнул ослепительно и закатился в паланкин; тотчас же паланкин овеяло светлое облако, что-то бесшумно сверкнуло, и Трурль остался один перед домом с перстнем в руке, не слишком довольный случившимся.
      - "По мере возможности"! - бормотал он, переступая порог своей лаборатории. - Ох, и не люблю же я этого! Дело известное: едва наступает срок платежа, как всяким учтивостям, церемониям да экивокам приходит конец и начинаются хлопоты, которые часто не дают ничего, кроме шишек...
      В ту же минуту сияющий перстень в руке у него дрогнул и отозвался:
      - "По мере возможности" объясняется тем, что король, отрекшись от королевства, стеснен в средствах; однако он обратился к тебе, о конструктор, как мудрец к мудрецу, и не ошибся, как вижу, коль скоро говорящий перстень тебя нимало не удивил; не удивляйся же и бедности королевской, ибо плату получишь щедрую, хотя, быть может, не золотом. Но золотом не всякий утоляется голод.
      - Что ты мне тут плетешь, перстенек? - отвечает Трурль. - Мудрец, мудреца, мудрецом, а электричество, ионы, атомы и всякие драгоценности, употребляемые для постройки машин, влетают в копеечку. Я люблю договоры ясные, подписанные, с параграфами и печатями; я не падок на всякую мелочь, но золото я люблю, особенно в изрядных количествах, и не стыжусь в этом признаться! Его блеск, его желтый отлив, его милая сердцу тяжесть таковы, что стоит мне высыпать на пол один-другой мешочек дукатов и под приятный их звон по ним покататься, как вмиг светлее становится на душе, словно кто-то внес туда солнышко и зажег. Да, я люблю золото, черт побери! закричал он, ибо собственные слова слегка его распалили.
      - Но к чему тебе золото, получаемое от других? Разве ты не можешь сам его изготовить, сколько душа пожелает? - спросил, сверкнувши от изумления, перстень.
      - Не знаю, насколько мудр твой король, - отвечает на это Трурль, - но ты, как я погляжу, совершенно необразованный перстень! Это что же, я сам себе должен золото делать? Да где это видано?! Разве сапожник живет тем, что себе сапоги тачает? Разве повар стряпает для себя, а солдат за себя воюет? А производственные издержки? Ты о них когда-нибудь слышал? Впрочем, золото золотом, но еще я люблю поворчать. А теперь помолчи, мне пора уже за работу браться.
      Бросил он перстень в жестянку старую и взялся за дело. Построил три машины в три дня, не выходя из дому, а после задумался, какую бы им придать форму, ибо любил простоту и функциональность. Стал он пробовать всевозможные кожухи; поскольку же перстень то и дело подавал из жестянки голос, Трурль прикрыл ее, чтобы неуместные замечания не мешали работе.
      Под конец он покрасил машины - первую в белый цвет, вторую в лазоревый, а третью в черный, затем потер перстень, погрузил машины в паланкин, который немедля явился, сам в нем уселся и стал ждать, что будет дальше. Засвистело, загудело, пыль взметнулась, осела, и Трурль, выглянув через окошко паланкина, увидел, что находится в просторной, посыпанной белым песочком пещере; сперва он заметил несколько деревянных лавок, прогибавшихся под старыми фолиантами, а потом ряд шаров, сияющих дивным блеском. В одном он узнал чужеземца, что заказывал ему машины; в центральном же шаре - тот был побольше и от старости покрыт сетью царапин - Трурль распознал короля, поклонился ему и вышел из паланкина. Король сердечно с ним поздоровался и сказал:
      - Мудрость бывает двух видов: одна дает средства действовать, вторая от действий удерживает. Не кажется ли тебе, достославный Трурль, что вторая выше? Ведь лишь безмерно дальнозоркая мысль способна предвидеть отдаленнейшие последствия наших деяний, побуждающие усомниться в разумности оных. А потому совершенство может проявляться в неделании - и мудрость тем-то от разума и отличается, что видит такого рода различия...
      - С разрешения Вашего Величества замечу, - отвечал Трурль, - что вашу речь можно истолковать двояко. Либо это деликатный намек, имеющий целью преуменьшить мой труд, то деяние, что вызвало к жизни три машины-рассказчицы, лежащие там, в паланкине. Такое толкование было бы мне не по сердцу, поскольку свидетельствовало бы о скрытом желании уклониться от платежа. Либо имеется в виду лишь доктрина неделания, противоречивая по природе своей. Чтобы иметь возможность не действовать, нужно иметь возможность действовать, ведь тот, кто воздерживается от переворачивания горы из-за отсутствия средств, а утверждает, что выбрал неделание, ибо так велит ему мудрость, лишь выставляет себя на посмешище дешевой видимостью философствования. Неделание надежно, и это все, что можно сказать в его пользу. Делание ненадежно, и в этом его красота; что же касается дальнейших тонкостей этой проблемы, я, если Ваше Величество того пожелает, построю особую машину для диспутов.
      - Вопрос об оплате оставим на самый конец той счастливой оказии, которая привела тебя к нам, - молвил король, слегка покачиваясь от скрытой веселости, которую в нем возбудила речь Трурля. - Теперь же, конструктор, сделай милость, будь моим гостем и соблаговоли усесться за этим скромным столом, на лавке, между верных моих товарищей, и поведай о своих деяниях либо об отказе от таковых.
      - Прошу меня извинить, государь, - ответил Трурль, - но боюсь, что я недостаточно красноречив; впрочем, меня превосходно заменят три привезенные мною машины; это будет вполне уместно, а заодно мы их испробуем.
      - Будь по-твоему, - согласился король.
      Тут все уселись в позах, выражающих любопытство и надежду услышать необычайное, а Трурль достал из паланкина железный корпус, выкрашенный в белый цвет, нажал на кнопку и сел по правую руку от Гениалона. И заговорила первая машина:
      - Если не знаете истории о множественниках, их короле Мандрильоне, Советчике его Совершенном и Трурле-конструкторе, который сперва Советчика создал, а потом погубил, то послушайте!
      Держава множественников знаменита своими жителями, кои тем отличаются, что их там много. Однажды конструктор Трурль, бороздя шафрановые окрестности созвездья Делиры, сбился несколько с курса и увидел планету, которая словно бы вся шевелилась. Снизившись, понял он, что причиной этому толпы, ее покрывавшие, и приземлился, не без труда отыскав несколько квадратных метров сравнительно свободного грунта. Мигом набежали отовсюду туземцы и окружили его, подчеркивая, как много их тут; поскольку, однако, голосили они все разом и наперебой, Трурль довольно долго не мог их понять. Поняв же, спросил:
      - Неужто взаправду так вас много?
      - Взаправду!! - заверещали они с неслыханной гордостью. - Мы неисчислимы.
      - Нас тут что маковых зерен!
      - Что звезд на небе!
      - Что песчинок! Что атомов!
      - Допустим, - ответил Трурль. - Вас много - и что с того? Может, вы без устали пересчитываетесь и тем себя тешите?
      А они ему:
      - Необразованный ты, чужеземец! Знай же: стоит нам топнуть - и сотрясаются горы, стоит нам дунуть - и ветер деревья валит, как спички, а ежели мы разом усядемся, никто не двинет ни рукой, ни ногой!!
      - А зачем это надо, чтобы горы дрожали, страшный ветер деревья ломал и никто не двигал ни рукой, ни ногой? - удивился Трурль. - Не лучше ли, если горы стоят спокойно, ветра нет и каждый чем хочет, тем и двигает?
      Страшно они возмутились пренебрежением Трурля к великому их числу и численному величию; топнули они, дунули и уселись, чтоб ему показать, как много их и что из этого следует. Тотчас земля затряслась и рухнула половина деревьев, придавив сидевших под ними; поднявшийся вихрь повалил остальные и расплющил в лепешку еще семьсот тысяч народу; а те, что остались в живых, ни рукой, ни ногой шевельнуть не могли.
      - Боже мой! - ужаснулся Трурль, как кирпич в стене застрявший среди туземцев. - Вот горе-то!
      Но оказалось, что этим он оскорбил их еще сильнее.
      - Дремучий ты, чужеземец! - загремели они. - Что значит потеря нескольких сот тысяч для множественников, коих никто исчислить не в силах! Да можно ли вообще считать потерею то, чего и заметить нельзя? Ты убедился, сколь могущественны мы притопом, дутьем и присядом, а то ли еще было бы, возьмись мы за дела поважнее!
      - И в самом деле, - заметил Трурль, - не думайте, будто образ мышления ваш мне непонятен. Уж так повелось: все огромное и многочисленное вызывает к себе уважение. К примеру, прогорклый газ, вяло блуждающий по дну полусгнившей бочки, ни у кого не в почете; но пусть его наберется на Галактическую Туманность - и все приходят в изумление и восторг. А это все тот же прогорклый и зауряднейший газ, только что очень много его.
      - Речи твои не по нраву нам! - закричали они. - Не желаем мы слушать о каком-то прогорклом газе!
      Трурль огляделся в поисках полицейских, но давка была такая, что они не могли протолкнуться.
      - Любезные множественники! - сказал он тогда. - Позвольте мне покинуть вашу страну, ибо не разделяю я веры в великолепие многочисленности, если за нею только и есть, что число.
      Они же, переглянувшись, ударили палец о палец, чем вызвали такое завихрение атмосферы, что Трурля подбросило под облака и долго летел он там, кувыркаясь, пока не упал на землю. Тут он увидел, что находится в саду королевского замка и прямо к нему направляется Мандрильон Наибольший, владыка множественников; король, наблюдавший за полетом и падением Трурля, заговорил:
      - Я слышал, ты, чужестранец, не оказал надлежащего уважения к бесчисленному моему народу. Отношу это на счет твоей мозговой темноты. Не постигая, однако, высоких материй, ты, говорят, приобрел кое-какую сноровку в материях менее важных; оно и к лучшему, ибо я нуждаюсь в Совершенном Советчике, а ты мне его построишь!
      - А что должен уметь Советчик и что я получу за него? - спросил Трурль, отряхиваясь от пыли и глины.
      - Он должен уметь все: отвечать на любые вопросы, решать любые задачи, давать советы наилучшие из возможных, словом, предоставлять к моим услугам наивысшую мудрость. За это я подарю тебе сто или двести тысяч моих подданных - лишняя сотня тысяч не в счет.
      "Как видно, - подумал Трурль, - чрезмерная численность разумных существ небезопасна, уподобляя их простому песку; и легче этому королю расстаться с тьмой своих подданных, чем мне с изношенным башмаком!" Вслух же сказал:
      - Государь, мой дом невелик, и я не знал бы, что делать с сотнями тысяч невольников.
      - Простодушный мой чужестранец, есть у меня консультанты, они тебе все разъяснят. Уйма невольников доставляет тьму удовольствий. Можно одеть их в разноцветное платье и расставить на площади в виде мозаики или назидательных надписей на любой случай; можно связать их пучками и подбрасывать кверху; из пяти тысяч можно соорудить молот и еще из трех тысяч - его рукоять, скажем, для раздробленья скалы или для лесоповала; из них можно вить канаты, сплетать искусственные лианы и бахрому, а те, что свисают над самой пропастью, уморительными изгибами тела и визгом доставляют сердцу утеху, а глазу усладу. Поставь-ка десять тысяч юных невольниц на одной ноге и вели им правой рукой восьмерки выписывать, а левой - прищелкивать пальцами, и ты с трудом оторвешься от этого зрелища, по себе знаю!
      - Государь! - отвечал Трурль. - Леса и скалы я покоряю машинами; что же до надписей и мозаик, не в моем обычае делать их из существ, которые, возможно, предпочли бы иное занятие.
      - Так чего же, самонадеянный чужестранец, ты требуешь за Советчика?
      - Сто мешков золота, государь!
      Жаль было Мандрильону расставаться с золотом; но его осенила весьма хитроумная мысль, которую он затаил, а Трурлю сказал:
      - Хорошо, будь по-твоему.
      - Желание Вашего Величества постараюсь исполнить, - ответил Трурль и направился в замковую башню, отведенную королем под лабораторию. Вскоре оттуда послышалось пыхтение мехов, удары молота и скрежет напильника. Посланные королем соглядатаи вернулись в большом удивлении, ибо Трурль не Советчика строил, но множество всяких машин - кузнечных, слесарных и электроботных, - а после уселся и начал гвоздиком длиннющую ленту дырявить; составив таким манером подробную программу Советчика, он пошел прогуляться, а машины до глубокой ночи стучали в башне; к утру же все было готово. В полдень Трурль ввел в дворцовую залу махину на двух ногах и с одной малюсенькой ручкой и заявил королю, что это и есть Совершенный Советчик.
      - Посмотрим, чего он стоит, - сказал Мандрильон и велел посыпать мраморный пол корицею и шафраном - от Советчика разило раскаленным железом, а местами он даже светился, будучи только что вынут из печи. - Ты же пока ступай, - добавил король. - Вечером возвращайся, и увидим, кто кому должен и сколько.
      Трурль удалился, размышляя о том, что последние слова Мандрильона не предвещают особой щедрости, а может, даже таят в себе какой-то подвох, и был очень рад, что ограничил универсальность Советчика маленькой, но существенной оговоркой, занесенной в программу, а именно: чтобы тот ни при каких обстоятельствах не мог погубить своего творца.
      Оставшись наедине с Советчиком, король спросил:
      - Кто ты таков и что можешь?
      - Я Совершенный Королевский Советчик, - ответил тот голосом глуховатым, как бы доносящимся из пустой бочки, - и могу давать советы, наилучшие из возможных.
      - Прекрасно, - сказал Мандрильон, - а кому ты обязан верностью и послушанием, мне или тому, кто построил тебя?
      - Верностью и послушанием я обязан единственно Вашему Величеству, прогудел Совершенный Советчик.
      - Отлично, - буркнул король. - Для начала... значит... того... слушай... я бы не хотел, чтобы первое же мое пожелание выставило меня скупцом... но все же неплохо бы, в некотором роде... исключительно ради принципа... смекаешь?
      - Ваше Величество еще не соблаговолило Поведать, что ему угодно, ответил Советчик, выдвинул сбоку третью ногу, поменьше, и подперся ею, так как временно потерял равновесие.
      - Совершенный Советчик должен читать мысли своего господина! проворчал сердито король.
      - Разумеется, но только по приказанию, дабы не показаться нескромным, возразил Советчик; затем отодвинул заслонку на животе, повернул маленький ключик с надписью "Чтец-телепатор", весь просиял и воскликнул: - Вашему Величеству угодно ни гроша не платить Трурлю? Понятно!
      - Если ты кому-нибудь скажешь об этом, я велю тебя бросить в громадную мельницу, жернова которой вращают триста тысяч моих подданных! - пригрозил Мандрильон.
      - Никому не скажу! - заверил Советчик. - Вашему Величеству, угодно не платить за меня - это проще простого. Когда Трурль вернется, объявите ему, что золота никакого не будет, и пусть убирается.
      - Да ты, видно, олух, а не Советчик! - разъярился король. - Я не хочу платить, но виноват пусть окажется Трурль! Мол, ему ничего не положено! Понял?
      Советчик включил аппарат для чтения государевых мыслей, слегка покачнулся и глухо сказал:
      - Вашему Величеству угодно также прослыть справедливым, свято блюдущим законы и свое государево слово, а Трурля выставить плутом, прохвостом и негодяем... Отлично. Тогда, с Высочайшего Вашего соизволения, я брошусь на Вас и начну Вас душить и давить, а Ваше Величество соблаговолит кричать "караул", да погромче...
      - Ты, верно, спятил, - сказал Мандрильон, - чего это ради ты станешь меня душить и зачем мне кричать "караул"?
      - А чтобы обвинить Трурля в покушении на цареубийство моими руками! лучась, ответил Советчик. - И когда, по Высочайшему повелению, он будет наказан плетьми и сброшен с крепостной стены в ров, все сочтут это актом небывалого милосердия, поскольку таковое злодейство карается отсечением головы, предваряемым жестокими пытками. Меня же Ваше Величество соблаговолит совершенно помиловать, как невинное в руках Трурля орудие, что вызовет общее восхищение королевской добротою и снисходительностью, и августейшее Ваше желание исполнится в точности.
      - Ну, так души, да поосторожней, мошенник! - согласился король.
      Как Совершенный Советчик задумал, так оно все и случилось. Правда, король хотел, чтобы сбрасыванию со стены предшествовало вырывание ног, но до этого не дошло. Сам он решил, что из-за неразберихи; на самом же деле Трурля спасло тайное вмешательство Советчика через помощника палача. Советчика Мандрильон помиловал и опять приблизил к себе; а Трурль, еле живой, доковылял кое-как до дома. Тотчас по возвращении отправился он к Клапауцию и поведал свою историю, а напоследок сказал:
      - Этот Мандрильон оказался еще большим прохвостом, чем я ожидал. Так низко меня обмануть! И подумать только: построенный мною Советчик послужил ему для злодейского жульничества мне же в ущерб! Но он ошибается, если думает, что я ему это спущу! Раньше я насквозь проржавею, чем забуду о мести, которая должна настигнуть тирана!
      - Что ж ты намерен делать? - спросил Клапауций.
      - Взыскать положенную мне плату через суд; но это лишь для начала, золотом он не откупится за муки мои и позор.
      - Больно уж сложный юридический казус! - сказал Клапауций. - Знаешь что: прежде, чем что-либо делать, найди хорошего адвоката.
      - Чего мне искать адвоката? Я его сам построю!
      Пришел он домой, всыпал в бочку транзисторов - шесть половников с верхом да столько же сопротивлений и конденсаторов, залил электролитом, накрыл доской, привалил камнем, чтобы все там хорошенько самоорганизовалось, и лег спать, а через три дня у него уже был адвокат хоть куда. Трурль даже не потрудился вынуть его из бочки, ведь адвокат был ему нужен на один-единственный раз; он поставил бочку на стол и спросил:
      - Кто ты?
      - Я адвокатор-консультатор юридический, - с трудом пробулькала бочка, ибо конструктор малость переборщил с электролитом.
      Трурль изложил свое дело, а она ему:
      - В программе Советчика была оговорка, что он не может тебя погубить?
      - Да. То есть что он не допустит моей смерти, - а больше там ничего не было.
      - Значит, ты не выполнил договор до конца: ведь Советчик должен был уметь все, без единого исключения, а раз не мог тебя погубить, значит, умел не все.
      - Но если б он меня погубил, кто бы принял вознаграждение?
      - Это отдельный вопрос и совсем иная проблема, предусмотренная статьями об уголовной ответственности Мандрильона; твой же иск носит сугубо гражданский характер.
      - Вот еще! Какая-то бочка будет учить меня гражданскому праву! разгневался Трурль. - Чей ты, собственно, адвокат, мой или того монарха-головореза?
      - Твой, но король был вправе лишить тебя платы.
      - А сбрасывать в ров с крепостной стены?
      - Это другой вопрос, уголовный, и проблема особая, - булькает бочка.
      Трурль прямо затрясся.
      - Это что же такое?! Я, значит, преображаю кучу старых тумблеров, проводов и железок в разумное существо и в благодарность получаю вместо совета какие-то закавыки? А чтоб ты не самоорганизовывался, крючкотвор несчастный!
      Отцедил он электролит, вытряхнул все из бочки на стол и поразбирал на части, да так живо, что адвокатор не успел даже внести апелляцию на такое решение.
      А Трурль взялся опять за работу и построил себе Юрис Консулента трехэтажного, с четырехкратным усилением обоих кодексов, уголовного и гражданского; а для верности еще подключил к нему международное и административное право. Затем врубил ток, изложил дело и спрашивает:
      - Как быть?
      - Случай весьма непростой, - отвечает машина. - Требую, чтобы ты в срочном порядке вмонтировал мне еще пятьсот транзисторов сверху да двести с боков.
      Трурль так и сделал, а она ему:
      - Мало! Нужны добавочные усилители и две большие катушки.
      А после держит такую речь:
      - Казус сам по себе любопытный; тут, однако, наличествуют две материи: основание иска - это одно, и здесь многого можно добиться; процессуальная процедура - другое. Ни на какой суд вызвать монарха гражданским иском нельзя, так гласит право международное, а равно космическое. Окончательное толкование объявлю, если пообещаешь не разбирать меня после на части.
      Трурль пообещал и добавил:
      - Но скажи, сделай милость, откуда ты знал, что тебе угрожает разборка, если бы толкование мне не понравилось?
      - Не знаю - так мне почему-то казалось.
      Однако же Трурль догадался, в чем тут дело: при монтаже он использовал детали разобранного бочечного адвокатора и память о той истории отложилась в контурах нового агрегата, породив подсознательный комплекс.
      - Где же твое толкование? - спрашивает конструктор.
      - Вот оно: компетентного трибунала нет - не будет и рассмотрения дела. То есть ни выиграть, ни проиграть его невозможно.
      Вскочил конструктор со стула, погрозил юридическому советнику кулаком, но слово пришлось сдержать, и ничего он ему не сделал.
      Пошел Трурль к Клапауцию и все ему рассказал.
      - Говорил же я - безнадежное это дело, а ты не верил, - говорит Клапауций.
      - Я бесчестья так не оставлю, - горячится Трурль, - и если не добьюсь правосудия юридическим и судебным путем, то разделаюсь с коронованным прохвостом иначе!
      - Но как, любопытно узнать? Ты дал королю Совершенного Советчика, а тот может все, хотя не может тебя погубить; он отведет любой удар, любое несчастье, любую беду, которые ты обрушишь на короля или его королевство. И я, любезный мой Трурль, не сомневаюсь, что так и будет, поскольку полностью доверяю твоему конструкторскому таланту!
      - Ты прав. Похоже, создав Совершенного Советчика, я лишил себя всякой возможности наказать эту августейшую мразь. Но должна же тут быть какая-нибудь зацепка! Плох я буду, если ее не найду!
      - Что ты задумал? - спрашивает Клапауций, но Трурль только плечами пожал и вернулся к себе.
      Долго не выходил он из дому, размышляя в уединении; то в библиотеке лихорадочно перелистывал сотни томов, то в лаборатории таинственные опыты проводил. А Клапауций, навещая его, не мог надивиться упорству, с которым Трурль пытался самого себя превзойти: ведь Советчик, наделенный разумом Трурля, был как бы частью его самого. Однажды, придя, как обычно, после полудня, Клапауций не застал хозяина. Дверь была заперта, ставни на крепких засовах, а Трурля и след простыл. Понял он, что Трурль начал действия против повелителя множественников; так оно в срамом деле и было.
      Меж тем Мандрильон наслаждался властью как никогда, ибо, если ему не хватало фантазии, обращался за подсказкой к Советчику. К тому же отныне он не боялся ни мятежей, ни дворцовых переворотов и никакого вообще неприятеля, но правил железной рукой; и меньше красуется спелых гроздьев на лозе полуденного винограда, чем болталось в те годы повешенных на государевых виселицах.
      А Советчик имел уже четыре полных сундука орденов за проекты, коими порадовал короля. Микрошпик, заброшенный Трурлем в державу множественников, воротился назад с донесением, что за последнюю услугу монарху - пускание по воде венков, сплетенных из обывателей, - Мандрильон публично назвал Советчика "моя душечка".
      Недолго думая (ибо план кампании был уже разработан), Трурль взял листок кремовой почтовой бумаги, с нарисованной от руки виньеткой в виде земляничного деревца, и набросал письмо, содержания самого обыкновенного:
      "Милый Советчик! - говорилось в нем. - Надеюсь, живется Тебе не хуже, чем мне, а то и получше. Государь, как я слышал, удостоил Тебя доверием: поэтому Ты, сознавая огромную ответственность перед Историей и Государственным Благом, должен верой и правдой служить на своем посту. В случае каких-либо трудностей при исполнении августейших желаний прибегни, пожалуйста, к методу "Экстра Особой Выдержки", с которым я в свое время детально Тебя ознакомил. Черкни, если хочешь, несколько строк, но не обессудь, если отвечу не сразу, поскольку я теперь занят конструированием Советчика для короля Д. и не располагаю избытком свободного времени. Шлю Тебе сердечный привет, а Твоему Государю - уверения в моем нижайшем почтении.
      Твой Конструктор - Трурль".
      Послание Трурля возбудило неизбежные подозрения Тайной Множественной Полиции и подверглось тщательному исследованию, причем на бумаге не оказалось никаких тайных химических реактивов, а в рисунке, изображавшем земляничное деревце, - ни малейших намеков на шифр. Обстоятельство это вызвало немалый переполох в Главном Штабе Полиции, и письмо было переснято, ксерокопировано, ротапринтировано, а также переписано от руки, оригинал же, запечатанный как положено, вручен адресату. Прочитав письмо, Советчик перепугался, ибо понял, что это уловка Трурля, рассчитанная на его, Советчика, дискредитацию, а может, и ликвидацию; он тотчас сообщил о письме Мандрильону, обрисовав при этом Трурля мерзавцем, норовящим скомпрометировать его в глазах государя, и взялся расшифровать послание, в твердой уверенности, что невинные фразы - лишь маска, за которой таятся какие-то страшные мерзости.
      Советчик заявил королю, что выведет Трурля на чистую воду; а затем, запасшись нужным количеством реактивов, штативов, воронок, пробирок и лакмусовой бумаги, предпринял сложнейший анализ конверта и почтовой бумаги. За всем этим, понятно, наблюдала полиция, вмонтировавшая в стены апартаментов Советчика винтики для подслушивания и болтики для подглядывания, Поскольку химия оказалась бессильной, Советчик занялся дешифровкой текста (расписав его предварительно в виде огромных таблиц) при помощи ЭВМ, логарифмической линейки и счетов. Не знал он, что вместе с ним в это занятие углубились лучшие полицейские силы с Маршалом Шифровальных Войск во главе. Чем дольше затягивались старания специалистов, тем большая воцарялась в Главном Штабе тревога, ибо эксперты не сомневались уже, что шифр, столь дерзко глумящийся над попытками его разгадать, принадлежит к числу наиболее хитроумных из всех когда-либо испробованных. Маршал сообщил об этом одному из придворных сановников, который жестоко завидовал карьере Советчика. Оный вельможа, больше всего на свете желавший посеять в душе монарха недоверие к новому фавориту, сказал Мандрильону, что Советчик, закрывшись на ключ, ночи напролет изучает подозрительное письмо. Но король только посмеялся над ним и ответил, что прекрасно об этом знает, поскольку Советчик сам ему обо всем рассказал. Сановный завистник, сконфузившись, замолчал и немедля поделился новостью с Маршалом.
      - Надо же! - воскликнул заслуженный шифровальщик. - Даже и этого не скрыл от монарха? Что за неслыханное коварство! И что за дьявольский шифр, ежели можно болтать о нем с кем угодно!
      И приказал своим войскам удвоить усилия. Прошла неделя, а результатов по-прежнему не было, и тогда на помощь призвали крупнейшего специалиста по загадочным текстам, создателя левосторонних, невидимых глазу шифров, профессора Ксивоса. Тот, изучив инкриминируемое письмо и отчеты военных спецов, предложил испытать метод проб и ошибок, а для расчетов взять вычислительные машины астрономического формата.
      Это было исполнено, и оказалось, что письмо можно прочесть тремястами восемнадцатью способами.
      Первые пять вариантов гласили: "Таракан из Мленкотина добрался благополучно, но выгребная яма погасла", "Тетку паровоза на шницелях прокатить", "Чепчик заклепан - обручение масла не состоится", "Тот, кто есть, но нет кого, нынче сам казнит его". А также: "Из крыжовника, пыткам подвергнутого, немало вытянуть можно". Последний вариант профессор Ксивос признал ключом к шифру и после трехсот тысяч опытов установил: если сложить все буквы письма, вычесть из итога солнечный параллакс и годовое производство солнечных зонтиков, а из остатка извлечь корень третьей степени, то получится слово "Апокалипсус". В адресной книге был найден обыватель по имени Апокаляпсус. Ксивос счел, что ошибка внесена умышленно, для отвода глаз, и Апокаляпсуса арестовали. Будучи подвергнут внушению шестой степени, он показал, что состоит в сговоре с Трурлем, который обещал в скором времени прислать ему ядовитые гвоздики и молоток, дабы насмерть подковать государя. Располагая столь вескими доказательствами измены, Маршал Шифровальных Войск доложил о них королю; Мандрильон, однако ж, настолько еще доверял Советчику, что позволил тому говорить в свое оправдание.