Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Генерал Деникин

ModernLib.Net / Детективы / Лехович Дмитрий / Генерал Деникин - Чтение (стр. 23)
Автор: Лехович Дмитрий
Жанр: Детективы

 

 


      Из-за малочисленности Добровольческой армии генерал Врангель предложил свернуть ее в корпус, а для себя просил разрешения отправиться на Кубань, чтобы сформировать там конную армию. Оба предложения были одобрены Ставкой. Командующим Добровольческим корпусом назначили генерала Кутепова, а Врангелю поручили заняться конными формированиями на Кубани.
      Тем временем отношения между Врангелем и Деникиным становились все более натянутыми.
      11 декабря на станции Ясиноватой состоялось свидание генералов Врангеля и Сидорина. Они должны были обсудить детали сложного флангового марша и отхода добровольцев для соединения их с Донской армией. Это свидание происходило не только с разрешения, но и по настоянию генерала Деникина. Но совершенно неожиданно Врангель отправил командующим Донской и Кавказской армиями (генералам Сидорину и Покровскому) телеграмму, прося их прибыть на совещание. О совещании генерал Деникин узнал совершенно случайно из копии телеграммы, препровожденной в Ставку. И тут он потерял терпение. «Сам факт созыва командующих армиями без разрешения Главнокомандующего, - писал Антон Иванович, - являлся беспримерным нарушением военной традиции и военной дисциплины».
      В двух резких ответах всем трем командующим армиями генерал Деникин указывал, что некоторые начальники позволяют предъявлять требования в недопустимой форме, что подобное обращение он впредь не потерпит. Требовал от подчиненных беспрекословного повиновения. В другой телеграмме запрещал съезд, намеченный Врангелем, и, указав на недопустимость такого образа действий, потребовал, чтобы без его разрешения командующие не оставляли своих армий.
      Если раньше у Антона Ивановича не было доказательств, что против него готовится заговор, то в ближайшие недели он получил целый ряд свидетельских показаний, подтверждавших, что генерал Врангель вел переговоры с некоторыми из старших начальников об удалении Деникина с поста Главнокомандующего.
      Об этом Деникин получил свидетельства генерала А. Г. Шкуро, Терского атамана генерала Герасима Андреевича Вдовенко, председателя терского круга П. Д. Губарева и генерала Ивана Егоровича Эрдели.
      Последняя встреча двух генералов состоялась 27 декабря 1919 года. «За время общего разговора, - писал Врангель, - генерал Деникин не сказал мне ни слова».
      Больше они никогда не встречались, но окончательный разрыв произошел только в феврале 1920 года.
      Молча и тяжело переживал Деникин «борьбу за власть» человека, которого он когда-то ценил и всячески выдвигал по службе. В неопубликованных заметках Антона Ивановича имеется следующая запись: «Мне вообще тяжело было писать о нашей распре, тем более что в намерение мое не входило дискредитирование моего заместителя на потеху большевикам… История нас рассудит…»
      Быть может, когда-нибудь появится монография, посвященная подробному разбору взаимоотношений Деникина и Врангеля. В данной же книге более детальное освещение этого вопроса отвлекло бы внимание читателя от главной темы.
      Так или иначе, к концу осени 1919 года у Антона Ивановича сложилось твердое убеждение, что единственный человек, который мог заменить его, был начальник штаба Иван Павлович Романовский.
      Иван Павлович Романовский, сын артиллерийского офицера, родился в 1877 году, окончил Кадетский корпус в Москве, Константиновское артиллерийское училище в Петербурге и в 1897 году вышел подпоручиком в лейб-гвардии 2-ю артиллерийскую бригаду, куда годом позже поступил и другой впоследствии знаменитый участник белого движения генерал Сергей Леонидович Марков. Оба офицера окончили Академию Генерального штаба, участвовали в русско-японской войне. Потом пути их разошлись, чтобы снова, и на этот раз окончательно, сойтись осенью 1917 года. Марков был начальником штаба у Деникина, командовавшего Юго-Западным фронтом, Романовский занимал тогда должность генерал-квартирмейстера в Ставке Верховного Главнокомандующего генерала Корнилова. Оба генерала приняли участие в корниловском выступлении, оба были арестованы, сидели затем вместе в Быховской тюрьме, бежали на Дон и одновременно вступили в ряды Добровольческой армии, с той лишь разницей, что Марков сразу попал в строй, а Романовский был выбран Корниловым на должность начальника штаба Добровольческой армии. После смерти Корнилова он остался на том же посту при генерале Деникине и с тех пор стал его неразлучным спутником.
      Появились упорные слухи (впоследствии оказавшиеся вполне обоснованными), что левое крыло партии эсеров готовило покушение на жизнь Деникина. Законодательство, существовавшее на Юге России, не предусматривало преемственности власти, поэтому генерал Деникин решил составить завещание в форме приказа войскам, где в случае своей смерти он назначал Главнокомандующим генерал-лейтенанта Романовского.
      «Этим актом, - писал Деникин, - я готовил ему тяжелую долю. Но его я считал прямым продолжателем моего дела и верил, что армия, хотя в среде ее и было предвзятое, местами даже враждебное отношение к Романовскому, послушается последнего приказа своего Главнокомандующего. А признание армии - все. Приказ этот в запечатанном конверте лежал в моем несгораемом шкафу и о существовании его знали кроме меня только два человека: сам И. П. Романовский и генерал-квартирмейстер Плющевский-Плющик. Когда я сказал им об этом обстоятельстве, Романовский не проронил ни слова, и только на лице его появилась улыбка. Словно думал; кто знает, кому уходить первым…»
      Антон Иванович остался при убеждении, что тайна этого акта не была нарушена. И, тем не менее, он должен был признать, что «некоторые изощренные умы проникли интуитивно за ее покровы» и вскоре, когда вышел приказ о назначении генералов Романовского и Лукомского на должность «помощников Главнокомандующего», в политических кругах Юга России создалась уверенность, что ни кто иной, как Романовский намечен заместителем Главнокомандующего. По-мнению Деникина, пропаганда, направленная против его начальника. штаба, приняла исключительно острую форму именно с этого момента.
      И именно выбор генерала Романовского, которого глухая молва к тому времени успела окончательно очернить в глазах офицерства, доказывает, насколько генерал Деникин утерял духовную связь со своими войсками.
      Многие части действующей армии знали своего Главнокомандующего только по изображению на лубочных плакатах, которые отдел «белой» пропаганды расклеивал во всех освобожденных от большевиков городах, местечках и на железнодорожных станциях. В войсках терялось то обаяние суровой личности Деникина, которое так хорошо знали Марков, Тимановский и другие, служившие под его началом в Железной дивизии во время мировой войны.
      И когда на фронте начались неудачи, то люди стали прислушиваться к голосу говоривших о желательности замены его настоящим «боевым генералом».
      Для всех, связавших свою судьбу с делом генерала Деникина, начинался период мучительной агонии.

26. По наклонной плоскости

      Неудачи на фронте впоследствии вычеркнули из памяти современников попытки Деникина изменить в конце своего правления ригористический курс предыдущей политики. Эти попытки не могли уже отразиться на ходе событий, но в памяти Антона Ивановича они оставили тяжелый след. Он понял, наконец, что злоупотребления и беспорядки в тылу окончательно дискредитировали в глазах населения его правительство и требовался радикальный пересмотр лозунгов борьбы, всего внутреннего управления и внешних сношений с бывшими окраинами России.
      Лично Деникин продолжал симпатизировать «либеральному направлению». Но либералы, то есть члены кадетской партии, по словам Антона Ивановича, страшились взять руль управления в свои руки. Они опасались враждебного к себе отношения со стороны значительной части офицерства и противодействия влиятельных на Юге России правых общественных группировок. Поэтому первым шагом Деникина было решение испробовать «левую политику, но правыми руками». Приказом Главнокомандующего от 16 декабря 1919 года упразднялось Особое совещание. Вместо него образовывалось правительство, с условием соглашения между Главнокомандующим и Верховным кругом, являвшимся объединенным парламентом Донской, Кубанской и Терской областей.
      Наравне со старым принципом «единой, неделимой России» были и новые лозунги. Открыто провозглашался призыв к созыву (после победы над большевиками) Всероссийского Учредительного собрания, устанавливающего форму правления в стране. Для Антона Ивановича в этом лозунге не было противоречия с его прошлыми взглядами. Вся его политика непредрешенства основывалась на этом принципе. Но самый термин Учредительного собрания не употреблялся белой пропагандой Юга России, чтобы не раздражать консервативно настроенное офицерство, в памяти которого старое Учредительное собрание связывалось с анархией и произволом конца 1917 года. Новым был лозунг «Земля крестьянам и трудовому казачеству».
      Но к тому времени никто уже не прислушивался к белой пропаганде. Обыватели думали лишь об одном: скорее покинуть тонущий корабль. Нараставшее чувство безнадежности усилилось в начале февраля сведениями из Сибири о падении колчаковского фронта и о гибели самого адмирала.
      Неудачи на фронте вызвали передвижение Ставки. Из Таганрога она перешла в Тихорецкую, из Тихорецкой в Екатеринодар, а оттуда в Новороссийск.
      Тем временем Новороссийск (единственный порт на восточном побережье Черного моря, откуда могли эвакуироваться семьи офицеров, больные, раненые, беженцы) был похож на осиное гнездо. Он кишел болтавшимися без дела офицерами. Некоторые из них, только что оправившись от ранений или тифа, потеряли связь со своими частями. Но большинство, сознательно уклоняясь от отправки на фронт, в буквальном смысле «ждали у моря погоды», чтобы с помощью англичан перебраться за границу, подальше от быстро надвигавшейся катастрофы. Разочарованные и озлобленные, они открыто поносили главное командование. Возбужденно-нервное настроение приняло угрожающий характер после того, как стало известно «обличительное» письмо, которое генерал Врангель отправил генералу Деникину после окончательного с ним разрыва. Чтобы избежать излишнего шума, опасного в те тягостные дни, Антон Иванович решил наружно игнорировать происшествие. Но давать Врангелю ответственные поручения он отказывался. Оставшись не у дел, генерал Врангель подал, наконец, прошение об увольнении в отставку, а до приказа об увольнении взял отпуск и отправился в Крым.
      Давно назревавший кризис близился к развязке. Совместная работа была уже немыслима. На сжатом пространстве Крыма Деникину и Врангелю было бы слишком тесно, и через британского военного представителя генерала Хольмана генералу Врангелю от имени Главнокомандующего предложено было покинуть пределы Вооруженных Сил Юга России.
      Перед своим отъездом в Константинополь генерал Врангель в порыве раздражения отправил Главнокомандующему «обличительное» письмо.
      Несколько лет спустя, когда барон Врангель готовил к печати свои воспоминания, он не процитировал полностью текст этого письма. Он признал, что, «написанное под влиянием гнева», оно «грешило резкостью, содержало местами личные выпады»,
      «Боевое счастье улыбалось вам, росла слава и с ней вместе стали расти в сердце вашем честолюбивые мечты… Вы пишете, что подчиняетесь адмиралу Колчаку, «отдавая свою жизнь служению горячо любимой родине» и «ставя превыше всего ее счастье»… Не жизнь приносите вы в жертву родине, а только власть, и неужели подчинение другому лицу для блага родины есть жертва для честного сына ее… эту жертву не в силах был уже принести возвестивший ее, упоенный новыми успехами честолюбец… Войска адмирала Колчака, предательски оставленные нами, были разбиты…
      Цепляясь за ускользавшую из ваших рук власть, вы успели уже стать на пагубный путь компромиссов и, уступая самостийникам, решили непреклонно бороться с вашими ближайшими помощниками, затеявшими, как вам казалось, государственный переворот».
      В этом письме Деникин выставлялся человеком «отравленным ядом честолюбия, вкусившим власти, окруженным бесчестными льстецами», думающим уже «не о спасении отечества, а лишь о сохранении власти».
      «Вы видели, - писал генерал Врангель, - как таяло ваше обаяние и власть выскальзывала из ваших рук. Цепляясь за нее, в полнейшем ослеплении, Вы стали искать кругом крамолу и мятеж…»
      А «честолюбец, цеплявшийся за власть», на самом деле мечтал от нее избавиться.
      «Власть была для меня тяжелым крестом, - писал Антон Иванович, - и избавиться от нее было бы громадным облегчением. Но бросить в такую минуту дело и добровольцев я не мог, тем более что я не считал государственно-полезным передачу власти в те руки, которые к ней протягивались».
      Через две недели после получения письма от Врангеля, в никогда еще не опубликованном письме к своей жене, он говорил:
      «…Душа моя скорбит. Вокруг идет борьба. Странные люди - борются за власть! За власть, которая тяжелым, мучительным ярмом легла на мою голову, приковала как раба к тачке с непосильной кладью… Тяжко. Жду, когда все устроится на местах, чтобы сделать то, о чем говорил тебе…»А то, о чем он говорил жене, было уже близко к осуществлению.
      Ответ Деникина Врангелю был направлен в «собственные руки». В печати он появился лишь много лет спустя:
      «Милостивый государь Петр Николаевич!
      Ваше письмо пришло как раз вовремя - в наиболее тяжкий момент, когда мне приходится напрягать все духовные силы, чтобы предотвратить падение фронта. Вы должны быть вполне удовлетворены…
      Если у меня и было маленькое сомнение в вашей роли в борьбе за власть, то письмо ваше рассеяло его окончательно. В нем нет ни слова правды. Вы это знаете. В нем приведены чудовищные обвинения, в которые вы сами не верите. Приведены, очевидно, для той же цели, для которой множились и распространялись предыдущие рапорты-памфлеты.
      Для подрыва власти и развала вы делаете все, что можете.
      Когда-то, во время тяжкой болезни, постигшей вас, вы говорили Юзефовичу, что Бог карает вас за непомерное честолюбие…
      Пусть Он и теперь простит вас за сделанное вами русскому делу зло».
      Письмо генерала Врангеля было использовано как средство дискредитации Деникина и его штаба. Главной мишенью был начальник штаба Главнокомандующего генерал Романовский. Его винили во всех неудачах и открыто говорили о том, что настало время его пристрелить.
      Видя безвыходность положения, Деникин решил наконец, уступить требованиям возбужденного офицерства и пожертвовать своим ближайшим другом и сотрудником. Чтобы сохранить ему жизнь, он согласился освободить Романовского от должности. «Решили с ним, - писал Деникин, - что потерпеть уже осталось недолго: после переезда в Крым он оставит свой пост…»
      К тому времени и Антон Иванович пришел к заключению, что и ему пора оставить командование и, передав его в другие руки, самому уйти со сцены.
      Когда-то, вскоре после окончания Первого кубанского похода, генерал Деникин в беседе с офицерами о задачах Добровольческой армии закончил свою речь пророческой фразой: «В тот день, когда я почувствую ясно, что биение пульса армии расходится с моим, я немедленно оставлю свой пост, чтобы продолжать борьбу другими путями, которые сочту прямыми и честными».
      И, верный своему слову, Деникин решил, что настало время осуществить когда-то данное обещание. В том, что влияние Главнокомандующего в армии ослабело, не было сомнения. После отъезда Врангеля в Константинополь появились два новых претендента на власть: генералы Слащев и Покровский. Оба вели интриги против Деникина и переговоры о свержении его. Каждый из них выставлял свою кандидатуру на его пост. Но толчком к принятию окончательного решения послужила телеграмма генерала Кутепова, полученная Главнокомандующим 28 февраля.
      Добровольческий корпус, которым командовал Кутепов, был подчинен (после своего отхода за Дон) командующему Донской армией генералу Сидорину. Но добровольцы сохранили дисциплину, а донцы утеряли ее, и генерал Кутепов, не без основания, предполагал, что Сидорин, невзирая на многочисленность своих войск, сознательно направлял добровольцев в наиболее опасные места фронта. Часто бывая в штабах Сидорина и Кутепова, Главнокомандующий видел, что между ними с каждым днем все выше вырастала «глухая стена недоверия и подозрительности». Чтобы избежать открытого столкновения, Антон Иванович решил изъять корпус генерала Кутепова из оперативного подчинения командующему Донской армией и подчинить его непосредственно себе. Это решение, удовлетворив Кутепова, не могло, однако, сгладить недоверия друг к другу двух генералов, боевое сотрудничество которых в тот критический момент было совершенно необходимо.
      А тем временем войска неудержимо стремились к Новороссийску. И опасаясь, что волна отступающих донских частей, утративших боеспособность, зальет Новороссийск и силой захватит все плавучие средства, подготовленные для эвакуации в Крым, Кутепов послал Главнокомандующему телеграмму. В телеграмме он перечислил десять требований, из которых несколько с особой силой ударили по самолюбию Главнокомандующего.
      Деникин хорошо знал Кутепова с самого начала белого движения и ценил его. По складу характера Кутепов более чем другие соратники был схож с Деникиным; та же боевая храбрость, то же гражданское мужество, прямолинейность в высказывании мысли и то же отсутствие малейшей склонности к интригам. Кроме того, Деникин знал и не сомневался в том, что Кутепов искренне любил его. И вдруг такие требования?…
      «Вот и конец!» - подумал он.
      «Те настроения, - писал Антон Иванович, - которые сделали психологически возможным такое обращение добровольцев к своему Главнокомандующему, предопределили ход событий: в этот день я решил бесповоротно оставить свой пост. Я не мог этого сделать тотчас же, чтобы не вызвать осложнений на фронте, и без того переживавшем критические дни. Предполагал уйти, испив до дна горькую чашу новороссийской эвакуации, устроив армию в Крыму и закрепив Крымский фронт».
      К середине февраля в Ставке еще теплилась слабая надежда удержать наступление красных на линии реки Кубани. Основывалась она и на сведениях разведки, и на оценке, данной Троцким о состоянии советских войск. Деникин согласен был с Троцким, что обе воюющие стороны «совершенно выдохлись» и что весь вопрос заключался в том, у кого из них окажется крепче воинский дух. Однако в случае неудачи, как мы уже знаем, принято было решение переправить войска в Крым. Планомерная их эвакуация из Новороссийска представлялась невыполнимой. Не хватало транспортов и других плавучих средств для перевозки всех людей. О лошадях, артиллерии, обозах и об огромных запасах, хранившихся на складах в Новороссийске, не могло быть и речи. Оставалась только одна возможность спасти артиллерию и конский состав: переправить их в Крым из Тамани.
      Когда настал момент осуществить этот план, Главнокомандующий
      7 марта дал директиву Донской армии и Добровольческому корпусу оборонять Таманский полуостров. Выполнение главной задачи возлагалось на генерала Кутепова. Ему приказано было занять частью сил полуостров и прикрыть северную дорогу от Темрюка.
      Ни Сидорин, ни Кутепов приказа не выполнили…
      Задуманная операция, легко осуществимая и сулившая переброску артиллерии и конницы в Крым, провалилась. В частях начиналось самое худшее-паника. Психология массы сметала расчеты стратегии, и руководство армией было окончательно утеряно.
      То, что осталось от войск генерала Деникина, неудержимо хлынуло к Новороссийску. И там, в порту, катастрофа становилась неизбежной.
      Чувствуя моральную ответственность за гибнувшее предприятие, спешно прибыл в Новороссийск из Константинополя британский главнокомандующий на Востоке генерал Мильн с эскадрой адмирала Сеймура.
      «Англичане оказали огромную помощь, - писал Антон Иванович жене (уже эвакуированный в Константинополь). - Сухой Мильн, желчный адмирал Сеймур, благородный Хольман делали все, что могли, особенно последние два - прекрасные люди!»
      Французские военные суда, срочно направленные к Новороссийску, тоже оказали большую помощь.
      Но ни французы, ни англичане, ни подоспевшие русские суда не могли, в создавшейся обстановке, справиться с задачей эвакуации.
      Последними покинули Новороссийск Главнокомандующий и генерал Романовский. Поместив свой штаб, а также штабы Донской армии и Донского атамана на пароход «Цесаревич Георгий», они перешли на русский миноносец «Капитан Сакен». На палубе его они провели бессонную ночь. Тем временем все корабли покинули порт. Оставшись одни в Новороссийской бухте, они увидели на следующее утро с капитанского мостика, что на пристани выстроилась какая-то воинская часть. Деникин приказал капитану миноносца подойти к берегу. «Глаза людей, - вспоминал Антон Иванович, - с надеждой и мольбой устремлены на наш миноносец… Погрузили сколько возможно людей и вышли из бухты… Очертания Новороссийска, - писал он, - выделялись еще резко и отчетливо. Что творилось там?… Какой-то миноносец повернул вдруг обратно и полным ходом полетел к пристаням. Бухнули орудия, затрещали пулеметы: миноносец вступил в бой с передовыми частями большевиков, занявших уже город. Это был «Пылкий», на котором генерал Кутепов, получив сведения, что не погружен еще 3-й Дроздовский полк, прикрывавший посадку, пошел на выручку. Потом все стихло. Контуры города, берега и горы обволакивались туманом, уходя вдаль… в прошлое. Такое тяжелое, такое мучительное».
      Через три дня после ухода из Новороссийска в письме, пересланном жене из Крыма в Константинополь с оказией через британского адмирала Сеймура, Антон Иванович писал:
      «…Сердцу бесконечно больно: брошены громадные запасы, вся артиллерия, весь конский состав. Армия обескровлена…»

27. Моральное одиночество

      Моральное одиночество становилось невыносимым. Один за другим уходили близкие и друзья. Умер генерал Тимановский, человек, с которым связаны были воспоминания о славных боях Железной дивизии, Первом и Втором кубанских походах. Он умер от сыпного тифа, и гроб с его телом, покрытый рваным брезентом, Деникин с трудом разыскал в веренице отступавших под Батайском обозов. От тифа скончался полковник Блейш, начальник Марковской дивизии, доблесть которого Деникин высоко ценил. Пришлось расстаться с Романовским, а теперь покидал свой пост другой верный друг британский генерал Хольман, срочно вызванный в Лондон для доклада о положении дел на Юге России. В прощальной речи на русском языке (которым он хорошо владел) Хольман сказал:
      «Я уезжаю с чувством глубочайшего уважения и сердечной дружбы к вашему Главнокомандующему и с усилившимся решением остаться верным той кучке храбрых и честных людей, которые вели тяжелую борьбу за свою родину в продолжение двух лет…»
      Свою дружбу и верность Деникину генерал Хольман сохранил до конца жизни.
      То были друзья и верные соратники. Многие, очень многие из них уже навсегда сошли со сцены. Правда, оставался еще Кутепов и немалое число верных Деникину добровольцев. Но большинство, прежде заискивавшие перед Главнокомандующим, теперь вели себя, как приказчики в день банкротства своего хозяина.
      Поздно ночью, 19 марта, Деникин вызвал своего нового начальника штаба генерала Махрова.
      «Вид (у Деникина) был измученный, усталый, - рассказывал Махров. - Он вручил мне для рассылки приказ о выборе нового Главнокомандующего и нашу короткую беседу закончил словами: «Мое решение бесповоротно. Я все взвесил и обдумал. Я болен физически и разбит морально; армия потеряла веру в вождя, я - в армию».
      Приказ, о котором говорил генерал Махров, был разослан всем начальникам, включая, конечно, командиров Добровольческого и Крымского корпусов, а также начальникам дивизий и бригадным командирам, старшим офицерам флота, Ставки, других штабов с предложением собраться 21 марта в Севастополе на Военный совет под председательством генерала А. М. Драгомирова «для избрания преемника Главнокомандующему Вооруженными Силами Юга России».
      «В число участников, - писал генерал Деникин, - я включил и находившихся не у дел известных мне претендентов на власть, и наиболее активных представителей оппозиции». Особой телеграммой из Константинополя был вызван на Военный совет генерал Врангель. Одновременно с телеграммами генерал Деникин отправил письмо председателю Военного совета генералу Драгомирову:
      «Три года российской смуты я вел борьбу, отдавая ей все свои силы и неся власть как тяжелый крест, ниспосланный судьбою.
      Бог не благословил успехом войск, мною предводимых. И хотя вера в жизнеспособность армии и в ее историческое призвание мною не потеряна, но внутренняя связь между вождем и армией порвана. И я не в силах более вести ее.
      . Предлагаю Военному совету избрать достойного, которому я передам преемственно власть и командование».
      В ожидании решения Военного совета генерал Деникин остался в Феодосии.
      Заседание совета длилось два дня. Добровольцы твердо и единодушно настаивали на том, чтобы просить генерала Деникина остаться у власти, так как, по словам одного из участников, «мы не могли мыслить об ином Главнокомандующем». Начальник Дроздовской дивизии генерал Витковский заявил, что «чины его дивизии находят невозможным для себя принять участие в выборах и категорически от этого отказываются». К его заявлению сразу же присоединились начальники Корниловокой, Марковской и Алексеевской дивизий, других частей добровольческого корпуса. Все собравшиеся добровольцы внимательно следили за поведением генерала Кутепова. Они не могли понять, почему он не поддержал их единогласного призыва к генералу Деникину не покидать их.
      А Кутепов, знавший о непреклонном решении Главнокомандующего, подавленный всем происшедшим, писал потом:
      «Я отлично сознавал, что генерала Деникина заменить никто не может, поэтому считал, что дело наше проиграно».
      Генерал Сидорин от имени донцов отказался «давать какие-либо указания о преемнике, считая свое представительство слишком малочисленным, не соответствующим боевому составу». Отказался голосовать за свой корпус и генерал Слащев. Он мотивировал отказ тем, что только три представителя от его корпуса смогли приехать на заседание. Единственным исключением оказались моряки. Они выставили кандидатуру генерала Врангеля.
      Положение председателя Драгомирова становилось трудным. Он отправил генералу Деникину телеграмму, где сообщал:
      «Военный совет признал невозможным решать вопрос о преемнике Главнокомандующего, считая это прецедентом выборного начальства, и постановил просить Вас единолично указать такового… Несмотря на мои совершенно категорические заявления, что Ваш уход решен бесповоротно, вся сухопутная армия ходатайствует о сохранении Вами главного командования, ибо только на Вас полагается и без Вас опасается распада армии; все желали бы Вашего немедленного прибытия сюда для личного председательствования в совете…»
      А тем временем несколько человек, преданных Деникину, прилагали все усилия, чтобы отговорить его от принятого решения. «Они терзали мою душу, - писал Антон Иванович, - но изменить моего решения не могли».
      Драгомирову он ответил телеграммой:
      «Разбитый нравственно, я ни одного дня не могу оставаться у власти. Считаю уклонение от подачи мне совета генералами Сидориным и Слащевым недопустимым. Требую от Военного совета исполнения своего долга. Иначе Крым и армия будут ввергнуты в анархию… Число представителей совершенно безразлично. Но если донцы считают нужным, допустите число членов сообразно их организации».
      Между тем телеграмма, посланная генералу Врангелю на русское посольство в Константинополе, была получена им 29 марта. В тот же день Верховный комиссар Великобритании в Константинополе адмирал де Робек предоставил в распоряжение Врангеля миноносец "Emperor of India", который утром 22 марта доставил его в Севастополь. Всем участникам заседания было ясно, что приезд Врангеля в Крым означал его принципиальное согласие принять Верховное командование. Убедившись, наконец, что Деникин не изменит своего решения, Военный совет остановился на кандидатуре Врангеля. Драгомиров тут же известил об этом Деникина. Он просил Главнокомандующего прислать приказ о назначении Врангеля «без ссылки на избрание Военного совета».
      Однако у многих участников совещания не было уверенности в том, что Главнокомандующий пришлет такой приказ. «У многих из нас, - писал один из участников, -…все же были сомнения, утвердит ли генерал Деникин наш выбор? Мы не знали подробностей, но всем было известно, что между ними (Деникиным и Врангелем) были дурные отношения и вина за них падала не на генерала Деникина».
      Но для таких сомнений не было повода.
      В ответ Деникин 22 марта отдал свой последний приказ войскам:
      «Генерал-лейтенант барон Врангель назначается Главнокомандующим Вооруженными Силами Юга России.
      Всем, шедшим честно со мною в тяжелой борьбе, - низкий поклон. Господи, дай победу армии и спаси Россию».
      Накануне давали прощальный обед генералу Романовскому. Присутствовал на нем и Деникин. Он был печален, сумрачен и мало с кем беседовал. Взволнованную речь произнес генерал Шапрон дю Ларре (бывший адъютант Алексеева, потом генерал для поручений при Деникине, а затем командир Дроздовского конного полка). С дрожью в голосе, не скрывая слез, Шапрон говорил о том, что собравшиеся на обед прощались не только с Романовским, но и с генералом Деникиным, «последним из бессмертной династии Корниловых, Марковых, Алексеевых», который решил отойти от власти.
      В день избрания Врангеля Главнокомандующим Антон Иванович покинул пределы России. Он уехал из Крыма в Константинополь на британском миноносце "Emperor of India", на том самом корабле, который привез в Крым генерала Врангеля. Ехал он в сопровождении двух верных друзей, генерала Романовского и английского генерала Хольмана. Со штабом своим простился днем, а в семь часов вечера направился из гостиницы «Астория» в Феодосию к ожидавшему его автомобилю.
      В коридоре гостиницы и у выхода из нее столпилось много людей. Вид у них был удрученный. Со слезами на глазах они прощались в лице Деникина с целой эпохой своей жизни. А он, придавленный горем, с застывшим взглядом, не замечая никого из окружавших, машинально продвигался вперед и вдруг остановился. Перед ним стоял офицер, один из бывших заключенных осенью 1917 года в Быховской тюрьме. Деникин крепко его обнял.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31