За державу обидно

Нытье прекратить! Пусть видят, что могут советские десантники. Выполнять!" Колин Пауэлл и сопровождающие его генералы и офицеры на смотровой трибуне. Самолеты гудят где-то за лесом, их не видно. Чтобы при таком ветре угодить на площадку приземления, приходится десантировать людей очень далеко. Пошли! Волны камикадзе поневоле наплывают на площадку приземления, со страшной скоростью врезаются в землю, катятся кубарем, гасят купола друг другу, освобождаются от подвесных систем и атакуют. Атакуют свирепо и неукротимо. Это понятно, если тебя так приложат о землю - сразу стервенеешь, по себе знаю. "Четырехзвездный" американский генерал в это время мечется по трибуне и повторяет: "Что вы делаете?" И это почему-то больнее всего. Чертов американец, гость все-таки. Сидел бы себе спокойно, смотрел бы хладнокровно, как русские гладиаторы ломают ноги. Глядишь бы, и ненависть к империализму росла и крепла. Но он человек, он генерал, он знает цену жизни и крови, у него есть совесть, поэтому он мечется и повторяет: "Что вы делаете?" И от этого не только больно, но и нестерпимо стыдно. Результат этой демонстрации возможностей - один проломленный череп (впоследствии покойник), восемь поломанных ног, три руки, одна ключица. Все остальные в той или иной степени ободраны. За что мы любим десантные войска?.. Я не сентиментален, пожалуй, не впечатлителен, насмотрелся в жизни всякого. Добрую половину из этого всякого был бы счастлив больше не видеть, но у меня почему-то до сих пор в ушах звенит вопрос американского генерала Колина Пауэлла: "Что вы делаете?..".
      Спектакль назывался "путч"
      В 1991 году я впервые за много лет сподобился попасть в отпуск в августе. Планы были грандиозные. Как раз получил участок земли и впервые в жизни захотел что-то посадить, вырастить, благоустроить. Так и решил: съезжу к матери дней на 10 - 12, а уж потом, ни на что не отвлекаясь, займусь только участком. Солнце, воздух, вода, физический труд - словом, все по полной программе.
      15 августа я приехал в Тулу, где у меня была квартира. Весь следующий день посвятил детальному планированию предстоящей работы. 17-го с утра хотел было приступить к выполнению, но потом, как все православные христиане, отложил до понедельника.
      17 августа в 16.00 раздался телефонный звонок. На проводе - командир 106-й воздушно-десантной дивизии полковник А.П.Колмаков.
      - Вас срочно вызывает командующий.
      - Во-первых, я в отпуске, во-вторых, куда вызывает, к телефону или в Москву?
      - К телефону и срочно!
      - Ну, присылай машину.
      Разговор с командующим ВДВ генерал-лейтенантом Грачевым был недолгим и маловразумительным. Мне было приказано прервать отпуск и возглавить оперативную группу, привести Тульскую дивизию в готовность к действиям по "южному варианту".
      Итак, задачу я получил совершенно неопределенную. Попробовал выяснить, куда ж все-таки предстоит лететь, но Грачев лишь пообещал: "Будет уточнено позже". Мы с комдивом отдали необходимые распоряжения. Полки и отдельные части пришли в движение. Проблем особых не было. Налетались мы достаточно: все уже так было отточено, что момента команды и до первого взлета проходило не более 7 часов. Естественно, пытались гадать, куда же нас понесет на этот раз. Узнали, что где-то на границе Армении и Азербайджана захватили в качестве заложников около 40 солдат внутренних войск. Подумали, что, наверное, направят туда освобождать заложников и наводить порядок. Решили уточнить район предполагаемого действия, но карт в дивизии не оказалось. Заявили карты в штаб ВДВ - получили отказ. Таинственность просто висела в воздухе, и это сильно напрягало людей. К 24.00 все полки были готовы, не было только... задачи. Доложив о готовности, я еще раз попытался узнать, что же все-таки предстоит делать. В ответ получил указание не забивать командующему голову дурацкими вопросами. Эта фраза хоть имела смысл, потому что дальше прозвучало совсем уж непонятное: "На юг пойдешь через меня!"
      Ночь прошла в томительном ожидании. Информация, которую удалось добыть из разных источников, была противоречивой и расплывчатой. Напряжение не спадало, а росло, Таинственность начала действовать на нервы всем. Десантники - народ особенный: трусов нет совсем, пройдохи - редкость. Задачу любой степени трудности воспринимают нормально. Но здесь-то вообще никаких задач не было. 18 августа, часов в 11 утра, позвонил начальник штаба ВДВ генерал-лейтенант Е. Н. Подколзин. Уточнил несколько второстепенных вопросов и вскользь обронил фразу: "Ждите чрезвычайного сообщения в 18 часов". Я сделал вывод, что до этого времени ничего не предвидится, ослабил режим и разрешил офицерам по очереди побывать дома. Время тянулось убийственно медленно. Наконец стрелки часов показали 18.00. Но никакого чрезвычайного сообщения не последовало, как, впрочем, и в 19, 20 часов... В 24 часа - тоже ничего. Тогда я плюнул и, приказав комдиву отдыхать у телефона, отправился домой.
      По некоторым признакам я уже мог догадаться, что идти придется (если вообще придется) на Москву, правда, непонятно, с какой целью. В 1990 году я уже совершил один такой поход.
      В ночь с 9 на 10 сентября я с двумя полками прибыл в Москву. В 6 утра мы вошли, к семи народ из гостиниц на всякий случай разбежался, а уже в 9.00 из меня начали делать дурака. Договорились до того, что я привел в Москву войска просто спьяну. Эта чушь утверждалась вполне серьезно, и мне даже пришлось оправдываться перед председателем парламентской комиссии Верховного Совета СССР Варэ. Я тогда торжественно клялся, что если бы и "нарезался" до такой степени, то махнул бы в крайнем случае на Воронеж, идти с полками на Москву просто фантазии бы не хватило. Тогда народный депутат СССР Варэ отстал. Но это - лирическое отступление.
      19 августа в 4 часа утра в моей квартире раздался звонок. Комдив доложил: получена задача тремя полками с направлений Кострома - Москва, Рязань - Москва, Тула - Москва совершить марш и к 14 часам сосредоточиться на аэродроме в Тушине. Дальнейшая задача будет уточнена позднее.
      В 4.50 колеса и гусеницы закрутились, колонна вытянулась и вышла на трассу. Начался марш. Вся так называемая оперативная группа состояла из одного меня. Коль скоро это так, я сам себе определил место на передовом командном пункте дивизии. Каждый час я докладывал командующему о местонахождении колонн полков и пытался выяснить, хотя бы к чему быть готовым. Ответ неизменно был лаконичным: "Вперед!"
      В 10.30 передовой командный пункт вышел к кольцевой дороге. Я еще раз уточнил обстановку и доложил командующему решение: выйти на Тушино и, развернув все связи по полной схеме, принимать полки на себя. Грачев решение утвердил. Пока шли по кольцевой дороге, навстречу попадались танки: группками по 2 - 3, иногда даже одиночные. Лица у торчавших в люках танкистов были очумелыми.
      Выйдя на Тушино, я развернулся. Рязанский и Тульский полки шли уже по кольцевой, Костромской был на подходе. Оставалось ждать дальнейшего развития событий. Вскоре позвонил начальник штаба войск генерал-лейтенант Подкол-зин.
      - Александр Иванович, передаю приказ командующего. Тебе лично отправиться к Верховному Совету РСФСР, войти в контакт с начальником охраны и организовать охрану и оборону здания силами 2-го батальона Рязанского полка.
      Дальше последовал буквально такой диалог:
      - Какие средства связи с собой разрешается взять?
      - Никаких! Лично на уазике выезжай и возьми офицера.
      - С кем контакт устанавливать, фамилия?
      - Там тебя встретят.
      - Где находится батальон?
      - Он подойдет к Верховному Совету.
      Я положил трубку. Примерна в 13.50 мы с заместителем начальника политотдела дивизии подполковником О. Э. Бастановым подъехали на уазике к Верховному Совету РСФСР. Остановились на стоянке. Вокруг здания кипела лихорадочная работа. Характер ее не оставлял сомнений: здесь возводились баррикады. Люди выглядели возбужденными, их действия - судорожными и малоэффективными. Использовали все, что попадало под руку: троллейбусы, легковые машины, разные случайные материалы. Мы с Бастановым поднялись к зданию и спросили у постового милиционера, где найти начальника охраны. Это уже потом выяснилось, что я должен был найти начальника личной охраны президента А. В. Коржакова. А в тот момент я, не зная фамилии, решил, что милицейского. Постовой махнул рукой куда-то за угол: "Там". В голове у меня был настоящий сумбур. В машине связи, где я находился во все время марша, не предусмотрен телеприемник, поэтому никаких заявлений ГКЧП или иных лидеров я не слышал. Народ, который строил баррикады, на вид был простой, хороший. Если мне надлежало силами батальона организовать охрану и оборону здания Верховного Совета, значит, обороняться будем вместе с этим народом. Тогда возникал законный вопрос: против кого?
      Есть хорошее присловье, правда, не знаю, кому оно принадлежит: "Каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны". Теперь, когда досужие политики и писатели задним числом все разложили по полочкам и назначили виноватых, легко рассуждать, что и как надо делать. Наверное, покажется диким, но и в тот момент, и даже несколькими часами позже я все находился в полном неведении, что же произошло.
      Объяснение с милиционером заняло совсем не много времени, но вокруг нас сразу же образовалась толпа. Я был в камуфляже. Раздались крики:
      - Майор! Неужели вы будете в нас стрелять?
      - Майор! Вспомните, чему вы присягали!
      - Сволочи!
      Потом нашелся один грамотный:
      - Да он не майор, он - генерал-майор!
      Толпа вызверилась. Сопровождаемый шлейфом из 200 -250 человек, выкрикивающих угрозы и ругань, окончательно перестав что-либо понимать, я добрался до тыльных ворот Верховного Совета. Увидел вооруженного автоматом майора милиции и приказал ему вызвать начальника охраны. Майор передал команду постовому, тот начал звонить.
      Толпа продолжала буйствовать до тех пор, пока я не рявкнул на них, заявив, что они храбрые вояки, раз 200 двоих не боятся. Страсти слегка поубавились, а тем временем вернулся майор и доложил, что начальник охраны готов встретиться со мной в приемной Верховного Совета. Отправились в приемную. Майор проводил нас в кабинет и вышел. Мы с Бастановым закурили, обменялись предположениями, но так и не смогли понять, что за чертовщина происходит, да и вообще ни к чему путному не пришли. Через несколько минут появился полковник милиции в сопровождении подполковника. У полковника тряслись руки. Он представил своего заместителя, а сам назвался начальником охраны Иваном Яковлевичем Бойко. Я тоже назвал себя:
      - Заместитель командующего Воздушно-десантными войсками генерал-майор Лебедь. Имею задачу силами парашютно-десантного батальона организовать охрану и оборону здания Верховного Совета. Прибыл для организации взаимодействия.
      Полковник в ответ залепетал было, что обстановкой не владеет, обстановку не контролирует, что его самого куда-то там не пускают, а потом неожиданно окинул меня хмурым взглядом и заявил: "С вашей камуфлированной формой, товарищ генерал, ехали бы вы отсюда!" Подполковник все время молчал. Внимательно выслушав полковника, я спросил, где городской телефон. Позвонил Грачеву и доложил, что разговора с начальником охраны не получилось. Командующий был в запале и рявкнул: "Пошли ты его на... Ищи батальон, выполняй приказ".
      Я откланялся, вышел из приемной и под градом ругательств прошел через толпу к машине. К тому времени картина строительства баррикад разительно переменилась. Появились краны, бетонные блоки, арматура. Людей тоже порядком прибыло. Я сел в уазик и попытался отъехать. Не тут-то было! Все подступы уже оказались перекрытыми. Потыкавшись в разные стороны, я наконец выбрался через газон на лестницу и прямо по ступеням съехал на набережную.
      Хорошо сказать - ищи батальон! Я знал только направление, с которого он должен был подойти. Средств связи у меня не было. Вдоволь накрутившись по перекопанным, заваленным бетонными блоками улочкам и переулкам, я выбрался на Садовое кольцо в районе улицы Баррикадной. Все кольцо оказалось запруженным сплошным нескончаемым морем стоящих машин. Проехать было невозможно. Оставив уазик в проулке, я перебрался на противоположную сторону и зашел в какое-то учреждение, связанное с экологией. Поднялся на второй этаж и толкнул дверь ближайшего кабинета. За столами трудились несколько женщин. Я поздоровался и вежливо попросил разрешения позвонить. Мой доклад по обстановке выслушал начальник штаба ВДВ. Я спросил: где батальон? Получил ответ: "Позвони через 15 минут, сейчас разберусь". Предупредив женщин, что через 15 минут позвоню еще раз, я вышел в коридор и, устроившись на диване, стал читать какую-то старую газету. Минут через 5 передо мной выросла высокая фигура в белом костюме и, изысканно раскланявшись, изрекла: "Товарищ генерал, мне передали, что вы приказали очистить помещение, оставив на месте деньги и документы. Сколько времени вы нам даете на сборы?" Уже потом до меня дошло, что среди работавших в кабинете женщин одна была явно с чувством юмора. Но в ту минуту все это показалось мне уже слишком. С экологами я раньше сталкивался. Они в общем-то неплохой народ, и этот, наверное, тоже не был исключением. Теперь-то я понимаю, что зря обидел непотребными словами хорошего человека, но тогда я зарычал на него так, что он мгновенно испарился.
      Через 15 минут я позвонил и получил распоряжение прибыть в штаб ВДВ. Добирался долго и нудно. Везде пробки, объезды. Когда наконец прибыл, командующий меня не принял. Подколзин передал его приказ: "Поскольку другой заместитель командующего ВДВ, генерал-майор Чиндаров встретил и вывел батальон на Калининский проспект, вам надлежит вернуться к зданию Верховного Совета РСФСР, найти батальон и выполнять поставленную задачу по охране здания".
      Я вернулся на Калининский проспект. Батальона не было, хотя там потерять его трудно. Пришлось искать в близлежащих улицах и переулках. Нашел его на какой-то стройке метрах в 300 к юго-востоку от Верховного Совета. Батальон был обставлен развернутыми в разные стороны БМД, как в свое время бивак казаков-запорожцев повозками. В центре этого относительно небольшого пространства стояли построенные в линию ротных колонн люди, механики-водители находились при машинах. Вокруг - кучи строительного мусора, какие-то гигантские П-образные конструкции. На лицах офицеров и солдат читалась растерянность и полнейшее непонимание происходящего. Тут же бушевала уже знакомая мне толпа. Солдат стыдили, офицеров увещевали. Чем больше стыдили и увещевали, тем более растерянными становились их лица. Мое появление встретили вздохом облегчения: "Генерал сейчас все объяснит". Но я и сам ни черта не знал! Надо было что-то делать. Я взобрался на бетонный блок. Взоры толпы обратились ко мне. Настороженные, иные откровенно ненавидящие. Я произнес короткую речь. Объяснил, что батальон прибыл для взятия под охрану Верховного Совета РСФСР, обстановка пока была неясная, задача уточняется, но армия есть детище народа и стрелять в народ не собирается. Попросил успокоиться и не накалять обстановку без нужды. На вопросы отвечать отказался. Нечего мне было на них отвечать. Несмотря на все попытки, я так и не смог уяснить, что же, собственно, происходило. До сих пор не могу забыть унизительности того положения.
      Я велел механикам обслуживать технику и приказал оборудовать места ночлега, натянуть палатки, вырыть туалет и выставить парных часовых. Избавившись от мучительного и непонятного ожидания, услышав знакомые команды, люди взбодрились и энергично принялись за дело. При виде столь мирной картины толпа приутихла, напряжение начало спадать, и я уже мог обратиться с просьбой: "Если кто-то вхож в здание Верховного Совета, вызовите ко мне представителя президента или кого угодно, способного прояснить обстановку". В толпе нашелся человек, служивший когда-то в ВДВ. Квартира его была рядом, и мы пошли к нему звонить. Я доложил обстановку командующему и получил указание продолжать подготовку к ночлегу и действовать по обстоятельствам. В общем, неплохо: хоть какая-то определенность.
      Вернувшись к батальону, я нашел делегацию из пяти человек. Были там В. М. Портнов, А. В. Коржаков и В. И. Рыков. Остальных я не запомнил. Портной сказал, что меня ожидает Борис Николаевич Ельцин. Я прихватил с собой подполковника Бастанова, и мы пошли. Все подступы к зданию уже были перекрыты. Многочисленные баррикады ощетинились арматурой, трубами, досками. Народу еще поприбавилось. На глаз было тысяч 70 - 90. Нас провели между баррикадами по каким-то им одним известным тропам (пришлось идти друг за другом по одному). Мы добрались до 24-го подъезда, поднялись на 4-й этаж и проследовали в кабинет государственного советника Ю. В. Скокова. Встретил нас сам Юрий Владимирович. Началось взаимное прощупывание. Для начала я попросил рассказать, что же все-таки происходит. И тут впервые услышал о ГКЧП! И еще о том, что то ли тяжело болен, то ли арестован Горбачев и принято решение президентом РСФСР и Верховным Советом оказать жесткое сопротивление антиконституционному перевороту. Узнав состав ГКЧП, я был поражен. Какой захват власти могли осуществить эти люди?! Они и так были воплощением власти: вице-президент, премьер-министр, министры обороны, безопасности, внутренних дел! Но я промолчал.
      После объяснения Юрий Владимирович предложил мне чаю, а сам отлучился. Вернувшись, сказал, что меня ждет президент. Мы прошли по коридорам, куда-то поднялись, куда-то спустились и оказались в приемной. В кабинет нас провели без промедления. Президент был в рубашке, на спинке стула висел белый "дипломатический" бронежилет. Он поздоровался с нами за руку и предложил присесть. Кроме нас, в кабинет вошли Скоков, Портнов и Коржаков. Ельцин спросил:
      - С какой задачей вы прибыли?
      - Силами парашютно-десантного батальона организоватьохрану и оборону здания Верховного Совета.
      - По чьему приказу?
      - Командующего ВДВ генерал-лейтенанта Грачева.
      - От кого охранять и оборонять?
      Поскольку мне самому этот вопрос был неясен, я объяснил уклончиво:
      - От кого охраняет пост часовой? От любого лица или группы лиц, посягнувшего или посягнувших на целостность поста и личность часового.
      Президент таким ответом удовлетворился. Выразил озабоченность судьбой Горбачева. Потом начал меня расспрашивать, как относятся к перевороту Вооруженные Силы. Я ответил, что - никак, поскольку просто о нем не знают. Ельцин ничего не сказал, хотя его это заметно удивило и даже покоробило. Но в конце концов он заявил, что верит мне и Грачеву, не видит оснований препятствовать передислокации батальона и велел пропустить его под стены здания. Я объяснил, что провести батальон практически невозможно. Я уже имел сомнительное удовольствие пререкаться с возбужденной, настроенной на волну самопожертвования толпой. Истерия достигла наивысшей точки, хватит и малейшей искры, чтобы грохнул взрыв невиданной силы. Любой негодяй может дать из машины экономную автоматную очередь со стороны толпы по батальону или со стороны батальона по толпе. И тогда - все! Обвальная ситуация. Уже ничего никому не объяснишь и не докажешь. Горы трупов, я такое уже видел. Есть только один выход: собрать руководителей защитников баррикад, представить им меня и вместе проложить маршрут следования, проделывая для этого проходы в баррикадах. Батальон надо провести под стены как можно скорее. Боевые машины, стоящие в непосредственной близости от здания, не могут нанести ему ущерба, и, таким образом, вероятность провокации будет сведена к нулю. Я даже и мысли не допускал, что солдаты и офицеры могут открыть огонь по толпе сознательно. Во-первых, чтобы нажать спусковой крючок, солдату нужно увидеть врага, проникнуться ненавистью к нему, твердо знать, во имя чего он лишает жизни людей и рискует собственной. Врага среди тех, кто был на баррикадах, я не видел, не видели и они. Там были простые люди, в большинстве далеко не шикарно одетые. Во-вторых, солдата в бой бросает сила приказа, а его тоже не было. В-третьих, и это главное, армия была, есть и будет частью народа. Сегодня солдат служит, завтра уволился. Сегодня он в батальоне, завтра - в толпе. Это не наемники, которым наплевать в кого стрелять, лишь бы платили.
      Борис Николаевич с моими доводами согласился и распорядился собрать руководителей. А мы вернулись в кабинет Скокова. Юрий Владимирович сам позвонил Грачеву, сказал, что я нахожусь у него, встречался с президентом, и объяснил, какое принято решение. Не знаю, что Грачев ему ответил, но, видимо, что-то утвердительное.
      Через час доложили, что люди собраны и ждут. Мы прошли в небольшой конференц-зал, где за длинным столом сидело человек сорок. Все - с повязками на лбах и рукавах. Видимо, это были отличительные знаки командиров. Я сел на стоящий у стены стул. Через несколько минут вошел президент. Поздоровался, поблагодарил всех за мужество и объявил, что на сторону восставшего народа переходит парашютно-десантный батальон под командованием генерала Лебедя. Представил меня, рассказал, что надо делать, и предложил немедленно приступить к работе. Я потребовал себе парочку авторитетных руководителей, чтобы они объяснялись с толпой по ходу следования колонны. Остальные пусть расходятся по своим участкам и руководят людьми на местах. Я же тем временем пойду к батальону и отдам распоряжения на построение его в колонну. Борис Николаевич согласился. Потом немного подумал и сказал Коржакову: "Как это так, в такой обстановке генерал ходил по площади один? Вы распорядитесь..." Александр Васильевич распорядился, и ко мне приставили двух телохранителей. Хлопцы по 180 -182 см ростом, круто накачанные, даже под пиджаками заметно. Один - русский, другой - то ли китаец, то ли кореец. Русский страховал меня со спины, а "китаец" - с фасада и страшно мне надоел, так как вился буквально в 15 - 20 сантиметрах от моего носа.
      Еще минут сорок объясняли суть дела людям на баррикадах, а батальон тем временем сворачивал палатки и строился в колонну.
      Весть о переходе батальона на сторону восставших была встречена с огромным энтузиазмом. Эйфория достигла наивысших пределов: вопли, размахивание флагами, гиканье и мат - все слилось в какую-то неповторимую какофонию. Вот в такой обстановке батальон с приданной ему разведротой начал движение. Замысел был прост, как две копейки: каждая из четырех рот прикрывает одну из сторон здания. Нам предстояло подняться с набережной, пересечь Калининский проспект, оставив справа бывший СЭВ, по широкой дуге пройти к правому дальнему углу Верховного Совета, подняться на эстакаду и рассредоточиться вокруг здания. Такой маршрут был обусловлен расстановкой баррикад. Я шел впереди головной машины, вокруг бушевала восторженная толпа. Этот чрезмерный энтузиазм только мешал делу. То все разом кидались разворачивать трубу большого диаметра, чтобы освободить проход в баррикаде, а в результате провернули ее на месте и кого-то придавили, то никак не могли разобраться с двенадцатиметровыми прутьями, то, сдернув одну мешающую доску, обвалили все остальные. Но, хотя и со скоростью один метр в минуту, батальон все-таки двигался.
      Направляющая рота уже замкнула дугу и поднялась на эстакаду, проследовала вдоль фасада к дальней стороне здания и приступила к организации обороны. Со второй произошел серьезный инцидент. Виновником его стал народный депутат СССР и РСФСР полковник Цалко. Мы были шапочно знакомы по XXVIII съезду КПСС. Он узнал меня и кинулся приветствовать. "Китаец", в обязанности которого входило пресекать любые резкие движения, отреагировал мгновенно: схватил маленького Цалко за шиворот и штаны, отшвырнул его в сторону. Цалко подхватился, полез в гущу толпы и стал кричать: "Провокация! Провокация!" Мне и в голову не пришло, что крики относятся ко мне. И вообще, я сдуру не придал этому эпизоду большого значения. А, как выяснилось, зря! Не прошло и трех минут, как движение полностью застопорилось. На каждую машину буквально легло человек по 150 - 200. Я пробился к носовой части одной из БМД. Из люка торчало испуганно-удивленное лицо механика-водителя; он тоже ничего не понимал. Я попытался что-то объяснить, разобраться, реакция странная: все как-то виновато жмутся. Оттолкнешь - не сопротивляются, но и от машины не отходят. Я взбежал на эстакаду и взглянул на картину в целом. Батальон стоял, вытянувшись по широкой дуге. На каждой машине лежали люди. Поняв, что здесь мне ничего не добиться, пошел в здание Верховного Совета.
      В кабинете Скокова собралось человек десять. Были здесь уже знакомые мне Коржаков, Портнов, Рыков. Кроме них - генерал-полковник Кобец, Бурбулис и еще какие-то люди. Я порекомендовал всем взглянуть в окно и объяснить мне, что происходит. Взглянули. С высоты четвертого этажа картина особенно впечатляла, но объяснить никто ничего не мог. Стали разбираться сначала. И тут я вспомнил эпизод с Цалко и крики "Провокация!" Несомненно, ключ к разгадке был где-то здесь. Вызвали Цалко. Тот подтвердил, что действительно кричал он.
      Я спросил у Коржакова:
      - Александр Васильевич, "китайца" вы ко мне приставили?
      - Я.
      Поворачиваюсь к Цалко:
      - Кто вас отшвырнул?
      - "Китаец".
      Я подвел итог:
      - Коржаковский "китаец" отшвырнул народного депутата Цалко. При чем здесь я и подчиненные мне люди?
      Вопрос чисто риторический, ясно, что ни при чем. Но движение остановлено, люди лежат на машинах, все задумались, молчат.
      Я предложил:
      - Надо восстановить движение колонны. Кто пойдет со мной на площадь и объяснит, что произошло недоразумение?
      Опять глубокая задумчивость. Обращаюсь к К. И. Кобецу:
      - Товарищ генерал-полковник, вы здесь старший по званию, примите решение!
      - Что ты такой горячий? Подожди! Дай подумать.
      Еще немного подумав, Константин Иванович вдруг оживился:
      - Да у нас же Литвинов есть. Он - народный депутат, десантник, подполковник. Ко мне Литвинова.
      Вызвали Литвинова. Кобец приказал ему вместе со мной разобраться в недоразумении и тут же ушел.
      Литвинова я хорошо знал. Когда я командовал Костромским полком, он был у меня командиром роты. Я назначил его на должность начальника разведки полка, представил к званию майора. Сейчас он полковник, каким образом он им так быстро стал - не мне судить. Видимо, в депутатском корпусе свои, неведомые мне законы. Я сказал, что одного Литвинова недостаточно. К тому же он малоизвестен как народный депутат, а нужно такого, которого бы знали все. Опять воцарилась глубокая задумчивость. Я предложил: "Раз Цалко заварил всю эту кашу, пусть он со мной и идет!" Все сразу согласились и вновь послали за Цалко. Он пришел, но без депутатского значка на лацкане. Я сказал, что без значка не тот эффект. Цалко отправился за значком, а тем временем появился Руцкой. Он с порога заявил, что технику под стены заводить не надо. Вопрос этот решен окончательно и уже согласован с президентом. "Поставьте часть машин на набережной, а часть - вон там!" - он сделал неопределенный жест в сторону окна.
      - Или поставлю машины, как сам согласовал с президентом, или верну их в исходное положение, - возразил я.
      Александр Владимирович напомнил мне, что он - вице-президент, а я ему что я заместитель командующего ВДВ. Мы повздорили. Кончилось тем, что Руцкой, а вместе с ним и Скоков ушли разбираться к президенту. Тем временем команда моя собралась, ждали только решения. Минут через сорок вернулся Скоков и объявил, что президент утвердил решение вице-президента. Я сказал, что перепроверять не стану, и вместе с командой отправился двигать машины по вновь рожденному плану.
      Наверное, со стороны все это выглядело достаточно смешно. Подходит к ближайшей машине Цалко, приподнимает лацкан пиджака с депутатским значком и кричит: "Товарищи, я народный депутат Цалко. Произошло недоразумение. Прошу освободить машины. Предоставьте возможность генералу Лебедю и подполковнику Литвинову расставить их в соответствии с планом!" Роста Цалко маленького, голос для такой площади слабый, толпа никак не реагирует. Наконец мы с Литвиновым решили пойти другим путем. Пробились к носовой части двух ближайших машин и начали командовать механикам: "Заводи! Первая, с бортовых!" Механики-водители выполнили команды безукоризненно. Облепленные людьми машины начали медленно разворачиваться на месте - толпа если и подалась от БМД, то сантиметров на 5 -10, не более. Развернув машины на заданное им направление, поманили их на себя. БМД очень медленно тронулись вперед, толпа сопровождала их.
      Начинало вечереть. Выведя первую машину на заданный рубеж, я объявил, что сегодня, по крайней мере, она уже с места не тронется, и предложил любителям оригинального отдыха лежать на броне до утра. Сарказм возымел действие, люди отступили, механик заглушил двигатель. Еще две БМД дались таким же трудом, дальше пошло проще. Убедившись в отсутствии агрессивных устремлений, люди сами освободили машины.
      Расставив по местам все БМД, я организовал боевое дежурство. Тем временем к Верховному Совету пробился комдив полковник Колмаков и доложил, что один из батальонов пытался взять под охрану здание Моссовета, но ввиду назревшей конфликтной ситуации отошел к стадиону "Динамо". Другой батальон находится у телерадиокомпании "Останкино". Обстановка там неясная. Никаких распоряжений нет. Лично мне командующий приказал: "Убедиться, что охрана и оборона здания Верховного Совета организована удовлетворительно, выдвинуться к стадиону "Динамо" и в Останкино, проверить, все ли в порядке там, а затем ехать в Тушино". Убедившись, что дежурство налажено, люди накормлены и отдыхают, мы с комдивом поехали выполнять дальнейшую задачу. Хотя я не знаю, можно ли считать нормальной обстановку, когда не только солдаты и офицеры, но и генералы находятся в полном неведении относительно их положения и роли. Тяжеловесная аббревиатура ГКЧП никому ничего не говорила. Забегая вперед, скажу, что все три дня к дивизии не подошел никто из представителей Министерства обороны или депутатского корпуса. Не сделали даже попытки объяснить людям, что же происходит. Не знали своей задачи ни я, ни комдив. Что по ходу сами "в клювик" собрали - вот и все.
      Выполнив все указания командующего и сообщив об этом в штаб ВДВ по городскому телефону-автомату, мы с комдивом уехали в Тушино.
      Время пролетало так быстро, что только прибыв на место, я взглянул на часы. Было уже 5.30 20 августа. Мы с Колмаковым попробовали проанализировать ситуацию, но, обменявшись мнениями, поняли, что это - безнадежное дело. Вспомнили старинную морскую заповедь: "Обстановка неясная - ложись спать!" и решили часочек вздремнуть. Но не тут-то было. В 5.50 раздался звонок. На проводе был командующий. Начал он круто: