Современная электронная библиотека ModernLib.Net

За державу обидно

ModernLib.Net / Политика / Лебедь Александр / За державу обидно - Чтение (стр. 18)
Автор: Лебедь Александр
Жанр: Политика

 

 


По тем временам это была сумма! Поиски воров ни к чему не привели, и толпа, по которой быстро расползся слух о таком колоссальном хищении, была морально сломлена. Осталось человек 800 самых непримиримых. Солдаты внутренних войск, позванивая дубинками о щиты, играючись прошлись по площади. Все оставшиеся были арестованы, никто там никого не убивал. Нескольким самым ретивым досталось дубинкой по тому месту, где спина теряет свое благородное название. Замысел состоял в том, чтобы посадить всех арестованных в автобусы, вывезти в ИТК, километров за 20 от города, и там со всеми предметно разобраться. Была подана большая колонна автобусов. Операция по очистке проводилась с трех до четырех утра. К 5 часам все были рассажены по автобусам, и колонна тронулась. Кто там за что отвечал, я не знаю, но пять автобусов поднялись от площади на три квартала вверх, ушли от установленного маршрута влево, проехали еще пару кварталов, остановились и радушно распахнули двери:
      - Свободны, ребята!
      Уже к семи часам утра город был оклеен листовками: "Солдаты на площади убили более ста человек! Отечество в опасности! Люди, вставайте!" И народ встал. С тротуара перед Насиминским райкомом полого уходящая вверх улица Ленина просматривалась кварталов на пять, и все это пространство, сколько хватало глаз, "от дома до дома", было забито взволнованными, негодующими, нервными людьми. На улицы вышел пролетариат Баку. В абсолютно подавляющем большинстве своем это были порядочные, честные люди. Негодование их было искренним. Только ему не предшествовало "убийство более ста человек". Необходимо вспомнить, что это был 1988 год. Это были первые беспорядки такого масштаба в стране. И солдаты, воспитанные в духе интернационализма, были добры и деликатны. Озверение подкатит потом. От деликатности не останется и следа, когда трупы этих "интернационалистов" будут пачками отправлять в российские, белорусские, украинские города и села.
      Всякие резкие движения были недопустимы и могли превратить и без того вышедшую из-под контроля ситуацию в кровавый хаос. Я циркулярно дал команду: "Без крайней необходимости никаких силовых действий! Убеждать, объяснять, выбирать из толпы наиболее горластых, проводить их на площадь и демонстрировать отсутствие трупов, крови и других следов массового убийства".
      Пошел на улицу и сам. Обстановка все более наэлектризовывалась. То тут, то там раздавались истеричные вопли, рыдания. В толпе, не стесняясь, шныряли "очевидцы", откровенно сознавая свою безнаказанность, и вели разрушительную работу.
      Я взобрался на какую-то тумбу и громко, перекрывая шум толпы, объявил, что слух о массовом убийстве - ложь, попросил соблюдать спокойствие и выдержку, предложил выбрать делегацию из трех человек и заявил, что лично отвезу их на площадь, чтобы они убедились в моей правоте. Как всегда в таких случаях, самых честных и принципиальных набралось более чем достаточно. На заднее сиденье УАЗика влезли пятеро. Задворками, переулками, в двух местах через клумбы, я вывез их на площадь, миновав несколько постов внутренних войск. Десятка три разнокалиберных тапочек и туфелек, чей-то зонтик, пуговицы, окурки, какие-то тряпки - вот и все, что увидели привезенные мною люди. Пыл спал. Той же дорогой я вернулся обратно, жестко потребовав от них громко и внятно рассказать то, что они видели. Они добросовестно и безропотно взялись за дело. Один из них влез на ту же тумбу, на которой недавно красовался я, и таким же примерно голосом начал громко кричать по-азербайджански. Толпа, поняв, что ее одурачили, начала медленно успокаиваться.
      Аналогичную работу везде, где это было возможно, проводили подчиненные мне офицеры. Слух о том, что массовые убийства - чудовищная ложь, быстро прокатился по всему двухмиллионному городу. Обстановка разрядилась. Люди облегченно вздыхали, кто-то плакал, кто-то смеялся. Но в целом все, успокоенные, расходились по домам. К 14 часам, за весь город судить не берусь, но вверенный моему попечению район почти принял свой обычный нормальный вид. Но бой, как известно, действо двухстороннее. И, как показывает практика, до окончательной бесспорной победы расслабляться не рекомендуется. Убедившись, что колоссальная провокация успеха не имела, возбудить огромные массы людей и бросить их в пучину кровавой вакханалии не удалось, соответствующие силы резко изменили тактику. Одним предложением суть ее можно охарактеризовать так: "В бой идут одни юнцы!"
      Наспех проинструктированные, запихнув в карман отсчитанные сребреники, кучки, стайки, шайки подпоенных, наколотых молодых людей (возраст в основном 15 -18 лет) попытались организовать массовые беспорядки в районах компактного проживания армян. Батальоны дали жесткий отпор.
      Тогда вся эта погань рассеялась по всему району и организовала массу всевозможных бесчинств. Ловили и смертным боем били армян, заодно евреев, осетин, грузин и всех кто в той или иной степени был на армян похож. Били, что называется, по лицу, а не по паспорту. Громили и грабили квартиры и магазины, всевозможные мелкие лавочки, принадлежащие армянам. За считанные минуты превращали в груды металлолома легковые автомобили. Телефоны звонили не переставая. Окровавленные, избитые, ограбленные жалобщики шли потоками. Вой, стон и плач стояли непрерывные. Предпринятые попытки воззвать к здравому смыслу с целью прекращения бесчинства успеха не имели.
      Мне страшно не хотелось повторно в течение одного дня взрывать обстановку, с такими великими трудностями приведенную к почти нормальному состоянию, но выхода не было. Тогда мной был отдан приказ: "Всеми возможными силовыми средствами, при необходимости вплоть до применения оружия, воспрепятствовать и остановить бесчинства хулиганствующих элементов. Всех, захваченных на месте преступления, доставлять в помещение комендатуры с краткими описаниями совершенных "подвигов" и с указанием фамилий свидетелей". Застоявшиеся солдаты и офицеры, которым до внутренней дрожи надоело наблюдать всю эту сплошную картину преступления и увещевать пьяных негодяев, энергично принялись за дело. Тут выяснилось, что я несколько недоучел масштабы происходящего и потенциальное количество задержанных. В течение примерно часа в помещение комендатуры было доставлено 57 человек. Брали их на месте преступления, все они, как уже было сказано ранее, были либо пьяны, либо наколоты. Терять им было нечего, и сопротивление они оказывали самое яростное. Надо сказать, что я до сих пор с гордостью вспоминаю тех моих солдат: 88-го, 89-го, 90-го годов. Какие это были солдаты! Десантные волки, для которых не было задач невыполнимых. В самых сложных ситуациях они с презрением отметали искушение применить оружие,а если и применяли его, то не по прямому назначению, а как средство, чтобы отбить лом, обрезок трубы, кол, нож. Высокая профессиональная подготовленность, не менее высокая убежденность в необходимости скорбного их труда позволили им в достаточно короткие сроки вначале серьезно сбить, а потом и практически полностью погасить вспышки насилия. Потери с нашей стороны были мизерные: семь или восемь легко травмированных. Супротивная сторона являла собой зрелище жалкое, печальное и отвратительное: расставленные вдоль стен, окровавленные, пьяные, злобные, они выли, стонали, скрежетали зубами, матерились. Кровь на полу, кровь на стенах, кровь на лицах.
      - Доктор, вытаскивай, сколько можешь, своих докторят всех рангов и мастей. По два человека охраны каждому, и начинайте их штопать и перевязывать, - распорядился я. - Начальнику штаба разобраться и обеспечить доставку этих красавцев в ближайший СИЗО, организовать уборку помещения. Не райком, а какое-то гестапо. Черт знает что!..
      Доктор развернулся быстро. Он сам, все находящиеся под его рукой врачи, санинструкторы с разных концов обширного помещения взялись за дело. Технология была проста. Сопровождавшие доктора солдаты отслоняли от стенки очередного пациента и усаживали на стульчик. Доктор колдовал над его головой, лицом и, по предъявлению жалоб, над другими частями тела. Дело пошло бойко. С каждым новым перевязанным количество и качество матов, угроз, скрежетаний и рыданий пошло на убыль. Убедившись, что процесс отлажен, я ушел в свой кабинет, заслушал доклады командиров полков, начальников родов войск и служб. Все докладывали, что обстановка стабилизировалась. Начальник штаба дивизии полковник Н. Н. Нисифоров разбирался с вызванными милиционерами. Позади был очень трудный и тяжелый день. Я вышел в коридор. Тотальный косметический ремонт злостных хулиганов и преступников близился к концу.
      Начмед дивизии лично обрабатывал пятого по счету пациента, громадного детину с шальными глазами. Это был могучий мужчина лет под тридцать, судя по нечленораздельному мычанию, вобравший в себя какой-то наркотик. О том, какое он оказал сопротивление и каких трудов стоило скрутить его и доставить в комендатуру, говорила разбитая во многих местах голова и лицо, представлявшее собой сплошной синяк. Доктор заканчивал перевязку. Результатом его творчества был сплошной кокон из бинтов с двумя дырками для правого глаза и рта.
      Доктор облегченно вздохнул: "Все! Следующий!" Перевязанный детина неожиданно резко вскочил на ноги и с глухим низким рычанием, потрясая покрытыми ссадинами волосатыми кулаками весьма внушительных размеров, двинулся на отскочившего доктора. Стоявший сбоку солдат молниеносным, точным и сильным движением ударил детину прикладом автомата чуть выше левого уха. Детина взвыл и рухнул на пол. На коконе выше левого уха проступило кровавое пятно.
      Развязка этой сцены была трагикомичной. Доктор, чье здоровье, если не жизнь, несколько секунд назад подвергались самой серьезной опасности, ринулся с кулаками на... солдата. Я еле успел поймать его за шиворот. Из его сбивчивых, яростных объяснений уяснил, что он, доктор, полчаса времени положил на то, чтобы промыть, заштопать и забинтовать многочисленные дырки на наркотической голове дылды. Это труд и труд квалифицированный, а он, то бишь солдат... Доктор опять яростно зашипел на солдата. Тот, как ни странно, оценив ситуацию, рассмеялся. За ним захохотал остывающий доктор, далее сбежавшиеся на шум санинструкторы и комендачи, а за ними и стоящие вдоль стен свежеперевязанные преступники. Какой-то дурной, по-другому его трудно назвать, смех, в своей порочности заразительный, минуты три-четыре сотрясал весь этаж. Мне до сих пор крайне неприятно, когда я вспоминаю этот смех. Странный и страшный смех людей с поехавшей где-то и в чем-то крышей. Совместный смех людей, являющихся гражданами одной страны и еще несколько часов назад готовых убить друг друга. И все-таки, какой бы он ни был, этот смех как-то разрядил ситуацию. Детину подняли, посадили, разбинтовали. Обидчивый доктор сноровисто заштопал ему свежеприобретенную дырку, забинтовал.
      Тут подоспели соответствующие, с позволения сказать, товарищи с соответствующим транспортом типа "воронок". Жмуриков построили, зачитали им постановление, что все они арестованы в административном порядке на 30 суток, и увезли. Вместе с ними были переданы все материалы с описанием их "подвигов" и указанием свидетелей оных. Через две с небольшим недели я снова вернулся к их судьбе и уяснил себе следующую картину: уголовного дела не было возбуждено ни одного, около 30 человек были отпущены на следующее утро, как объяснили, ввиду недостижения ими совершеннолетнего возраста, хотя мальчиков там, прямо скажем, не было. Народ был вполне здоровый и рослый. Остальные провели в СИЗО от двух до пяти суток и тоже были с миром отпущены и растворились в огромном городе. А вместе с ними растворились и многочисленные дела об убитых, избитых, ограбленных, искалеченных, изнасилованных. Нулевой, так сказать, вариант.
      Убедившись что с контролирующими район десантниками шутки плохи, граждане, злостные хулиганы, больше масштабно не выступали. Так, множественные подлые и трусливые гнусности типа запущенного в окно или в голову булыжника, вырванных волос у женщин, короткий тычок из толпы в лицо пожилому человеку, после чего ветеран оставался сидеть на тротуаре с разбитым носом, кровь из которого капала на орден Великой Отечественной войны II степени.
      Так относительно спокойно события развивались до 7 декабря. Вечером 7-го по программе "Время" было объявлено, что в Армении колоссальное землетрясение. Полностью разрушены города Спитак и Ленинакан, в той или иной степени пострадало большое количество других населенных пунктов. Точное количество жертв неизвестно, но предварительно оно огромно и исчисляется десятками тысяч человек.
      Единственный телевизор стоял в фойе нашей импровизированной комендатуры, и смотрели его все: офицеры штаба, солдаты опергрупп, работники райисполкома. Диктор продолжал говорить о чем-то другом, но его не слушали, более того, вскоре телевизор кто-то выключил. В фойе повисла гнетущая тишина. В эту тишину внезапно ворвался какой-то звук, точнее, гамма звуков, сливающихся в какой-то один, общий, торжествующий радостный вой, все более усиливающийся. Я было решил, что у меня слуховые галлюцинации, но судя по тому, как все закрутили головами и начали прислушиваться, это было не так. В торце здания находился небольшой балкон. Выход на него был из коридора. Пытаясь разобраться в природе звуков, я и со мной пять или шесть офицеров вышли на этот балкон. В считанные секунды все стало ясно.
      На противоположной стороне улицы, наискосок от здания райисполкома, стояла большая жилая девятиэтажка. Во всех без исключения окнах горел свет, на всех балконах орали, визжали, улюлюкали, дико хохотали люди. Вниз летели пустые бутылки, зажженная бумага, еще какие-то предметы. Девятиэтажка не была одинокой в проявлении своего каннибальского восторга. Аналогичная картина наблюдалась во всех близлежащих домах. Район светился и исступленно восторженно выл. Люди, считающие себя цивилизованными, в той или иной степени воспитанные и образованные, многие, надо полагать, верующие, исповедующие заповеди Корана, вот эти все люди в единодушном порыве неприлично, варварски праздновали колоссальное чужое людское горе. Страстно захотелось взять автомат и перекрестить проклятую девятиэтажку длинной очередью. И хоть таким способом заставить опустившихся до уровня гамадрилов людей вернуться вновь в человеческий облик. Сколько добрых, веселых, разумных, радушных людей встретил я среди азербайджанцев! Какие страстные, убедительные речи говорили мне многие из них! Куда они делись, все разумные и добрые, как стало возможным, что все они растворились в этой, пене, поддались порыву, степень гнусности которого трудно определить? Это загадка. Вывод из которой - промежуточный и печальный - один: от любой ступени цивилизации, любой высшей общественно-экономической формации до феодализма и даже первобытного стада один, не более, шаг, шаг назад, но один... Надо только создать соответствующие условия, и люди оказываются способными мгновенно доказать, что с дерева они слезли недавно.
      Не стану говорить, что говорили и что чувствовали находящиеся со мной офицеры. Я понимаю и разделяю их чувства.
      Я вернулся к себе и отдал распоряжения об усилении постов и приведении резервных подразделений в готовность номер один. Против ожиданий ночь прошла спокойно.
      Землетрясение внесло какой-то моральный надлом в настроение проживающих в Баку армян. Если до него многие высказывались, что все образуется, здравый смысл восторжествует, помиримся, пена сойдет, будем жить, то после 7 декабря 1988 года, когда в глазах большинства азербайджанцев горел огонь торжества, они сломались. Начался массовый исход. Не помогли никакие уговоры, убеждения. Люди слушали, кивали, но глаза большинства из них были тусклы, мутны. До них не доходил да и, наверное, не мог дойти смысл наших увещевательных речей. Мы были для них чужие. Неплохие, человечные, гуманные, готовые помочь, но - чужие. Мы прилетели - улетели, а им здесь жить или не жить. И подавляющее большинство склонилось ко второму - не жить.
      Резко возросла нагрузка на подразделения, сопровождающие колонны до Дербента, многие предпочитали этот путь, через Дагестан, как самый короткий и относительно безопасный. Ну получишь, в лучшем случае, половинкой кирпича в ветровое стекло. Если не дремать - увернешься - мелочи!!! Резко возросла нагрузка на аэропорт и вокзал. Аэропорт - это была не моя епархия, а вот вокзал... Вокзал находился во вверенном мне Насиминском районе. Пришлось сначала удвоить, а потом и утроить количество патрулей. Конфликты на вокзале носили множественный и скоротечный характер. Как правило, дело обстояло так: по вокзалу шастали разрозненные группы, изображающие из себя провожающих, встречающих, отъезжающих юнцов. Явно на обострение они не шли, но стоило патрулю отвернуться, как следовал молниеносный налет на отъезжающую армянскую семью или семьи. Следовало несколько ударов в лицо, неважно, мужское или женское, выхватывалась какая-нибудь вещь, и шпана растворялась в толпе, оставляя дико ревущих перепуганных детей и окровавленных, озлобленных взрослых. Патрули сбивались с ног.
      Пришлось наращивать усилия за счет поступивших в мое распоряжение курсантов школы милиции, прибывших с Украины (город, к сожалению, не помню). Отличная, надо сказать, была школа. Все как на подбор крупные, медвежковатые, степенные, добродушные парни при таких же начальниках. Воспитывались на одном высшем принципе: неукоснительного соблюдения законности. Они умели и выслушать, и помочь, и посочувствовать. Но ровно до тех пор, пока человек вел себя законопослушно. Любая склонность к нарушению порядка вызывала мгновенную адекватную реакцию. Хлопцы умели быстро и эффективно объяснять, кто здесь есть начальник, но злобы при этом не таили. Если люди осознавали, что они неправы, они могли опять рассчитывать на сочувствие, медицинскую помощь.
      Взяв с собой начальника факультета, возглавлявшего курсантов, в один из дней в 20-х числах декабря я поехал на вокзал с целью поставить ему задачу. Жизнь на вокзале била ключом, иногда по чьей-то голове. Вокзал был наводнен патрулями, люди были, как всегда в последнее время, напряжены. С полковником милиции мы обошли весь вокзал. Я детально рассказал ему, что от него требовалось. Мы с ним оговорили вопросы связи, взаимодействия, места размещения и взаимодействия резервных групп, маршруты и места совместного и раздельного патрулирования и уточнили массу других необходимых в таких случаях деталей.
      Вокзал в Баку, как и во всяком уважающем себя столичном городе, большой. С учетом того, что город представляет собой амфитеатр, нисходящий к Каспийскому морю, особенностью вокзала является то, что он расположен в трех уровнях.
      Полковник ушел ставить задачу своим людям, а я, сопровождаемый адъютантом с двумя солдатами, отправился на "кольцо" - самое бойкое на вокзале место.
      "Кольцо", где останавливались и выбрасывали в чрево вокзала пассажиров многочисленные такси и частные машины, лежало ниже вокзала, составляло оно, условно говоря, второй уровень. Для того чтобы попасть в здание вокзала, надо было преодолеть небольшую площадь и подняться по ступеням под тройной аркой.
      В свою очередь, Привокзальная площадь лежала ниже "кольца" и соединялась с ним еще ступенями. Вот этот безобидный внешне архитектурный ансамбль, позволяющий хулиганам отлично маневрировать, и был самой горячей постоянно действующей точкой. Машины подходили, выгружались, уходили. Носильщики-азербайджанцы демонстративно не замечали армянские семьи с их многочисленными узлами и чемоданами. Остановилась очередная машина. Из нее вышел высокий и крепкий парень-армянин, лет 25 - 27, с орденом Красной Звезды и медалью "За отвагу" на лацканах пиджака. Из багажника с помощью водителя он достал несколько узлов и чемоданов, затем помог выйти из машины старику (который по каким-то причинам не мог стоять и был тут же усажен на один из чемоданов), пожилой женщине и мальчику лет десяти. Какая уж между ними родственная связь была - не знаю. Оставив женщину и мальчика с вещами, парень посадил себе на закорки старика и понес его в здание вокзала, решив, по-видимому, усадить его, а потом вернуться за вещами и родственниками. Едва он успел сделать шагов 15-17, как откуда-то сбоку вывернулась шайка человек в 10 - 12 и всей своей массой сбила парня с ног. Мгновенно образовалась куча мала. Дико завизжала женщина, истошно и пронзительно закричал мальчишка. Люди, шедшие от "кольца" в здание вокзала, шарахнулись в стороны и, как ни в чем не бывало, продолжили путь. Носильщики удвоили каменность лиц. В кучу врезались мы вчетвером. С помощью кулаков и прикладов удалось быстро расшвырять этот сочащийся зловонной ненавистью клубок. Как всегда в таких случаях, когда бьют толпой и злоба застилает разум, парень и старик мало пострадали, за вычетом того, что были помяты и вываляны в грязи. К концу этой скоротечной схватки на месте действия оказалось еще 10 - 12 солдат, шпана разбежалась. Парню помогли донести старика и вещи в вокзал, успокоили женщину. Прибежал сержант милиции, доложил: "Снизу, с Привокзальной площади, подпирает толпа. Нас там шестеро, не сдержим!"
      Отправив солдата за резервной группой, я с оставшимися бросился к лестнице. Пятеро милиционеров, вооруженных только дубинками, образовав жиденькую цепочку посредине лестницы, увещевали угрожающе раскачивающуюся толпу.
      Просвет лестницы ограничивал обзор, но даже в этой рамке просматривалось не менее двухсот агрессивно настроенных мужиков. С моим прибытием раздались крики: "Полковник, почему вы защищаете армян?.."
      Когда разговариваешь с толпой, очень важно не поддаться ее агрессивному настрою, сохранить абсолютное спокойствие и выдержку. В большинстве случаев толпа осознает моральное превосходство говорившего и успокаивается. Тут надо сказать, что по способности в считанные секунды образовывать громадные, объединенные одной только им ведомой идеей толпы закавказские республики не имеют себе равных. Вот еще несколько секунд назад каждый двигался в своем направлении, по своим делам, но что-то где-то вспыхнуло, и разрозненная масса мгновенно образовывает сплоченную толпу. Почти повсеместно нетерпимую, агрессивную, нервную. Эту толпу, по всей видимости, собрала драка на "кольце". "Почему вы защищаете армян?" - это был основной лейтмотив, сопровождался он матерщиной, угрозами, кривлянием.
      Я стал рядом с милиционерами. Десяток прибывших со мной солдат сделали их цепочку более густой и внушительной: "Уважаемые товарищи, прошу вас, успокойтесь! Мы защищаем не армян. Мы защищаем людей! В Армении 98-я воздушно-десантная дивизия обеспечивает эвакуацию азербайджанского населения. Нам все равно, кто и по каким мотивам кого убивает, наша задача не допустить этого. Успокойтесь, прошу вас, и идите с миром. Я и подчиненные мне люди не желают вам зла".
      Люди южные, кровь горячая. Люди в массе своей хорошие, возбуждаются мгновенно, но и остывают, слава Богу, тоже быстро. Агрессивность толпы прямо на глазах пошла на убыль. Но тут откуда-то из ее глубины на передний план вывернулось здоровенное мурло, по всем признакам, не совсем трезвое. Видать, из записных провокаторов.
      - Полковник, ты... - дальше последовала длинная непечатная фраза. Вот тут я сорвался. Ни одному человеку в жизни я не прощал и никогда не прощу личного оскорбления. Таких людей в моей жизни было мало, но все они без исключения жестоко заплатили за невоздержанность языка и четко усвоили, что язык - это дорога, по которой в наш дом приходит несчастье.
      Мне сейчас неловко об этом вспоминать, но тогда я мгновенно забыл, что я командир дивизии, что под моим началом тысячи людей. Осталось только мое личное оскорбленное "Я". Я рванулся к детине. Он знал, что делал, и был настороже, мгновенно развернулся и начал углубляться в толпу. Я за ним. За мною верный и надежный адъютант, храбрый и глубоко порядочный человек старший прапорщик Виктор Алексеевич Величкин. За ним солдаты и милиционеры, а за ними и прибывший, как я чуть позже разобрался, резервный взвод. Этот клин, на острие которого оказались мы с Величкиным, стремительно и яростно врезался в толпу, посеяв в ней панику. Толпа, давя задних в узком проходе, начала разбегаться. Величкин достал кулаком детину, следовавший за ним солдат резким выпадом стволом автомата уложил его. Отмахивались мужики в толпе от меня исключительно в целях обороны, но отмахивались. Пришлось вспомнить все, чему меня когда-либо учили, и поработать кулаками на славу.
      Вырвавшаяся из узкого прохода толпа стремительно разбегалась к краям площади. Два выстрела из пистолета вверх нарастили панику, через несколько секунд площадь в радиусе 30 - 35 метров была абсолютно пуста. Несколько человек, включая провокатора, остались лежать. Провокатор был какой-то плоский и что-то нечленораздельно мычал.
      С помощью тех же солдат, которые еще несколько минут назад дрались с толпою, Величкин отправлял пострадавших в медпункт. Рослый солдат из комендантской роты, стоявший рядом со мной, обтирая разбитый нос, как-то очень хорошо и просто, по-человечески, пробурчал: "Вы так больше не делайте, товарищ полковник..."
      Пострадавших унесли, и через несколько минут площадь, как ни в чем не бывало, бурлила.
      Как это ни дико кому-то покажется, но такие стычки, или, как мы их называли, "бои местного значения", на какое-то время стали поразительно свинской, но нормой. Держалась эта норма вплоть до нового 1989 года, когда массовый исход армянского населения был практически завершен, остались в большинстве случаев старые, немощные, неимущие, да и те старались в общежитий маскироваться под евреев, под лезгинов, осетин - кого угодно, кроме армян. Напряжение спало, жизнь начала брать свое, люди все более и более втягивались в работу. Орать на площадях хорошо, когда тебя систематически кормят, а если нет? Январь, часть февраля были затрачены на то, чтобы полностью нормализовать обстановку. Установка была с моей стороны такая: максимально чутко относиться ко всем просьбам людей, независимо от их национальности; помогать им во всем, включая области, которые не входили в нашу компетенцию, и предельно жестко противостоять любым попыткам силового разбирательства. Солдаты помогали паковать и грузить вещи, оказывали помощь в ремонте порушенного и разбитого, проводили показные занятия, совместные вечера отдыха. Обстановка все более и более нормализовывалась. Этому способствовала во многом деятельность военного коменданта особого района города Баку генерал-полковника Тягунова. Несмотря на весьма почтенный возраст, он был вездесущ и успевал все. Толково и грамотно организовывал отлов и фильтрацию всевозможного хулиганья и отлаживал работу магазинов и хлебозаводов, проводил всевозможные встречи с представителями интеллигенции, духовенства, студенчества. Убеждал, примирял, чаще подхваливал, реже незлобиво - поругивал, в общем, всеми доступными средствами добивался и добился того, чтобы жизнь вошла в нормальное русло. Благодаря этому обстоятельству к началу февраля стало возможным оставить в районе для несения комендантской службы один полк, а с остальными я улетел в родные пенаты. Простились со всем районным начальством внешне тепло и Дружественно. Афиятдин Джалилович подарил мне на память сборник стихов Насими, именем которого был назван район, и путеводитель по историческим местам города Баку Я ему - десантный стропорез. Поскольку в ВДВ дарить ножи не принято, я взял с Афиятдина Джалиловича символическую плату - три копейки, и мы расстались.
      Примечательно то, что все встречавшиеся мне на ту пору грузины относились к сваре, как они ее называли, между армянами и азербайджанцами с величайшим презрением и характеризовали ее словами, самыми мягкими из которых были: "Козлы!"
      Тогда я не придал этому особого значения, припомнилось это мне несколько позже.
      Выборы по заказу
      В феврале 1989 года на меня свалилась, как у нас принято говорить, внезапно возникшая задача. В преддверии выборов в Верховный Совет СССР где-то там высоко было принято решение: по одному из тульских районных и ряду сельских избирательных округов будет баллотироваться член военного совета Группы советских войск в Германии генерал-полковник Н. А. Моисеев. Была такая метода соединения пола с потолком, водопровода с канализацией, в данном случае Группы советских войск в Германии с Тульской губернией. Поскольку я был начальником гарнизона, обеспечение и успешный исход выборов были возложены на меня. Инструктировали меня многие. Смысл инструктажа сводился к известной флотской формуле: все пропьем - но флот не опозорим!
      С инструктирующими я во многом, мягко выражаясь, не был согласен, но ... Есть! Первый визит в Тулу Николай Андреевич нанес в начале февраля. Команда его, с которой я предварительно познакомился, поразила меня (по неопытности) глубоким знанием местной конъюнктуры, раскладки политических сил, знанием массы слабых мест многих представителей местного партийного, советского аппарата. Впечатлило и прибытие генерал-полковника Моисеева. Многочисленная свита, образцово-показательный ансамбль песни и пляски Группы советских войск в Германии, человек сорок (если память не изменяет) солдат-отпускников, уроженцев Тулы, масса сувениров и водка... водка... водка...
      На организационном совещании под почетным председательством Николая Андреевича был уточнен намеченный ранее план действий, и машина закрутилась. В соответствии с бессмертным завещанием Н. В. Гоголя (смотри "Мертвые души" - визиты Чичикова) мы посетили всех сильных мира сего за вычетом разве что прокурора. Схема везде была примерно одинакова. Поскольку к депутатам у нас отношение было да и, пожалуй, осталось потребительское, следовало знакомство с бурным проявлением радости с обеих сторон, немножко маниловщины: хорошо было бы, если бы... и разговор уходил в деловую плоскость, смысл которой - а что может кандидат? Потенциально Николай Андреевич мог многое, поэтому на обещания он не скупился. Кое-что начало немедленно реализовываться в жизнь. Завершались такие встречи, .как правило, поднятием ряда тостов за успех. Когда визиты к представителям тульского бомонда завершились, я под благовидным предлогом - дивизией командовать надо - от посещений сельских районов уклонился - стало невмоготу. И очень правильно сделал, ибо Николай Андреевич с каждого очередного сельского района вместе с командою возвращались "пьяным пьянющими и лыка невяжущими". Именно тогда я сказал сам себе: "Боже тебя упаси, Александр Иванович, лезть в нардепы! Ты столько не выпьешь!"
      И вот предвыборное собрание в Туле. Из трех кандидатов Николаю Андреевичу по жребию досталось выступать первым. Я на том собрании сидел в качестве приглашенного и имел возможность оценить блестящее ораторское искусство генерал-полковника Моисеева.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32